Все эти подробности запечатлелись в памяти невольно, между тем как мое внимание притягивала главная деталь, расположенная прямо под куполом потолка. Массивный хрустальный шар безупречной полировки висел над полом, поддерживаемый невидимой силой. Его окружало золотое кольцо, покоящееся на колонках высотой в четыре фута. Колонки вцеплялись в пол драконьими лапами, а на самом диске свивались в бешеном танце символы аркана.

В хрустальном шаре сменялись сцены жизни Хаоса. Над землей проносились радужные циклоны, оставляя за собой разрушение и перемены в самом облике страны. Бурлило и горело большое черное озеро, и по нему невозмутимо плыл каменный корабль. Странные создания, о каких я никогда даже не слышал, крались сквозь джунгли, а где-то в другом месте сражались среди бушующей грозы два племени ха'демонов.

Опираясь на золотой диск, неотрывно смотрел в шар Фальчар. Мне видны были его ссутуленные плечи и макушка. Длинные рукава скрывали кисти рук, но ткань их подергивалась, выдавая его увлеченность возникавшими видениями. Так вот почему он не обращает на меня внимания, и вот почему мне вообще удалось так далеко зайти.

Заложив руки за спину, сжав пальцы, самым звучным голосом, на какой только был способен, я нарушил молчание:

– Я – Лахлан, сын Кардье. Я явился с поручением от его императорского величества, Тетиса Пятого. Он возложил на меня…

Фальчар поднял глаза, его темный пустой взгляд вскрыл мой мозг. Страх мгновенно сменился небывалой болью, словно меня разорвали на миллион миллионов кусков и каждый кусок пожирал адский огонь. Потом какая-то сила слепила их вместе. Я почувствовал, что падаю, и тут же приземлился в странно мягкий, податливый камень.

Я оказался в комнатушке, сплошь состоящей из того молочного камня, который я видел в вестибюле. Камень подавался под рукой, словно утекая от пальцев, как слизняк. Он не был полностью живым, но его тепло и податливость неприятно напоминали живую плоть.

Постепенно до меня дошло, что я пойман в одну из глыб, виденных мною в вестибюле. Разминая плечи и морщась от боли, я подумал: "Если перенос всегда так мучителен, неудивительно, что Фальчар был столь нелюбезен на балу".

Посмеявшись собственной шутке, я без особого удовольствия услышал эхо своего голоса, глухо отдававшееся от стен камеры. Сквозь переднюю стену ясно различался огромный зал вестибюля. С трудом поднявшись на ноги и кое-как удержавшись на колеблющемся полу, я шагнул вперед и протянул правую руку. Невидимая стена так же податливо сопротивлялась, как пол и боковые стены.

Вспомнив виденных мной беспомощных пленников, я попытался мечом соскоблить тонкий слой прозрачной плиты. Лезвие скользнуло по поверхности, не оставив следа.

Развернув клинок, я попробовал проткнуть стену острием. Невидимая стена отталкивала меч, и руки у меня устали прежде, чем мне удалось хоть немного продвинуть клинок наружу. Упав на одно колено, я упер эфес в пол, зажав клинок, и оставил его в таком положении.

Порадовавшись своей выдумке, я решил принять меры предосторожности. Если давление стены окажется слишком велико, клинок может лопнуть, как пружина, и засыпать маленькую камеру осколками. Свернувшись в комок и обхватив колени правой рукой, я устроился так, чтобы лицо было защищено броней.

Выглянув в щелку между пальцами, я увидел, что положение меча не изменилось, а между тем в вестибюле как будто светлело. Солнечный свет проник внутрь, и стало ясно, что тени удлиняются слишком быстро. Мне пришло в голову, что Фальчар мог устроить свою тюрьму в медленной зоне, продлевая тем жизнь пленников.

От этой мысли мне не стало веселее, особенно когда я вспомнил увековеченные в стенах замка сцены пыток. Тем не менее Фальчар всего лишь заточил меня, хотя мог бы убить, а значит, он намеревается рано или поздно заняться мной. Не имея возможности бежать, я только и мог, что набраться терпения и ждать.

"Ждать, как ждал Рорк!" Меня обожгло воспоминание о друге, охваченном огненным взрывом. Я задумался, не была ли его смерть легче, чем смерть Ксои и Нагрендры. Если счастье им не изменило или боги смилостивились, они умерли быстро, не успев осознать, что произошло.

Но это могло случиться только с Нагрендрой и Рорком, но Ксоя! Что, если видение будущего возникло перед ней за несколько секунд до того, как обрушившиеся глыбы превратили ее плоть и кости в кашу? Или она не увидела ничего и поняла, что красно-золотые щупальца, протянувшиеся к башне, не оставили ей никакого будущего?

Я сердито фыркнул, вспоминая, как она твердила мне, что все, что с ней случится, – это ее судьба; судьба, за которую я не в ответе. Словом и смехом ей было легко лишить меня права на участие в ее жизни, но теперь она мертва, а я выжил. Если бы не я, она никогда не оказалась бы там, где встретила свою смерть. Может быть, ей и суждено было умереть в Хаосе, но меня не покидала уверенность, что она могла бы остаться в живых.

Я задумался, как могло все сложиться, если в Геракополис отправился бы Джоф или хотя бы Дальт. Взяли бы с собой Ксою? Позволили ей остаться в башне? Сколько из моих погибших товарищей остались бы живы?

Эти размышления все глубже погружали меня в сумрак, угрожая похоронить под нагромождением ошибок и чувства вины, пока я не осознал, что ищу ответ на задачу, не имеющую решения. Можно было представить себе, что мои братья действовали иначе, чем я, и иногда с лучшим результатом, но приходилось признать, что они могли также и совершить ошибки, возможно, с более тяжелыми последствиями. Моя досада относилась не к тому, что я сделал или чего не сумел сделать, а к тому, что я не в силах предусмотреть всего. Приходилось смириться с тем, что мир устроен не по-моему.

Отогнав черное облако самообвинений, я заставил себя думать о другом. Представил шахматную доску, мысленно расставил фигуры, припомнил просьбу Джофа смотреть во время игры на доску и улыбнулся.

Медленно воспроизводя в памяти последнюю нашу партию, я исправлял его и свои ошибки.

Сосредоточиться оказалось неожиданно трудно. Вероятно, здесь действовало заклинание, которое должно было помешать оказавшемуся в камере магу вырваться из нее силой волшебства. Я закрыл глаза, чтобы не отвлекаться, и даже повторил в уме стишок, который защитил меня от Фальчара во время бала, но и это не помогло. Через некоторое время я понял: мешала застрявшая в памяти последняя партия с Нобом.

Как только я расслабился, обе игры сплавились вместе, образовав на доске позицию, которая показалась мне знакомой, хотя я точно помнил, что никогда не разыгрывал ее. Сообразив, где она попалась мне на глаза, я только покачал головой: в библиотеке Владыки Бедствий! Далеко же ты зашел, Лок!

Этой игрой ум не займешь. Играющий за Империю, которому, судя по положению кости, принадлежал следующий ход, выигрывает. Ему остается только продвинуть свою императрицу на две клетки вперед, и Фальчару мат. Наверное, до сих пор игра развертывалась достаточно захватывающе, но теперь оставался только последний удар. Играй я за Хаос, я бы сдался.

Внезапно от передней стены моей камеры ударила волна сильного жара, заставив меня поднять голову и открыть глаза. Прозрачную плиту охватило голубое сияние, рябившее красными искрами. Пронизывающее ее поле потрескивало, а в моем теле зазвенело напряжение. Плита начала таять, словно ее обгладывали со всех сторон одновременно. Затем она резко превратилась в красно-золотой сияющий круг, который быстро сжался в крошечный сияющий шарик, взорвавшийся белой вспышкой.

Я моргнул. Послышался звон. Мой меч упал на пол. Увидев человека, стоявшего вполоборота ко мне, я принялся протирать глаза:

– Рорк? Ты же мертв!

Рейдер покачал головой, держась так, что левая половина лица оставалась в тени:

– Я и чувствую себя мертвым, но на самом деле жив – по крайней мере наполовину. Давай-ка вытянем тебя отсюда.

Что-то в нем было непривычным…

– Повязка! Где повязка на глазу?

Он повернулся ко мне лицом:

– Она мне больше не нужна.

Его правый глаз по-прежнему был льдисто-голубым, с проблесками "света Хаоса". Левый, до сих пор всегда скрывавшийся под повязкой, – золотой шар, какие я видел на лицах бхарашади.

– Твой глаз! Что случилось? – я выскользнул из камеры и встал перед ним. – Как тебе удалось меня освободить?

– Я за многое должен перед тобой извиниться, Лок, в том числе и за этот обман, – он положил руки мне на плечи. – Я этого не хотел, но по многим причинам, о которых ты узнаешь позже, был вынужден. Что до моего глаза, видишь ли, я участвовал в последнем рейде твоего отца. С тех пор я и ношу при себе этот глаз.

– Ты был с моим отцом? Что с ним случилось?

– Это слишком долго рассказывать, Лок. А у нас есть неотложные дела, – он махнул рукой в конец прохода. – Давай забирать Посох и убираться отсюда. Имей в виду, именно так поступил бы твой отец.

Я колебался, не в силах решить, можно ли ему доверять. Меня захлестнул гнев, но в тот же миг я понял, что он мог и не прийти в замок Пэйн, мог оставить меня в плену. "В первую очередь дело, о котором он, конечно, не забыл, как не забыл бы отец".

Я подобрал меч и последовал за ним в библиотеку Фальчара.

– Рорк, скажи хотя бы, как умер мой отец.

– Не могу, Лок, потому что сам не знаю, – он вздрогнул. – Я не видел твоего отца мертвым. Я помню только, что перед нами были сотни бхарашади, и я бросал против них заклинания, одно за другим. Это был последний великий поход против Катвира, и я плел заклинания, пока у меня хватало сил.

Мы вошли в святыню Фальчара.

– Под конец битвы я оказался лицом к лицу со смертельно раненным Катвиром. Твой отец убил его, но бхарашади еще не осознал этого. Я воткнул в него кинжал, а он вырвал у меня левый глаз, – Рорк поднял левую руку, чтобы прикоснуться к шраму на щеке. – Катвир рухнул на меня, и я уже готов был умереть, счастливый сознанием, что он наконец мертв…

– Но мне показалось забавным лишить тебя этого удовольствия, – между нами и хрустальным шаром стоял Фальчар. В его опущенной руке, как простая палка, висел Посох Эметерия.

Рорк остановился и бесстрашно взглянул в мертвенное лицо колдуна:

– Наш милый хозяин счел забавным вырвать глаз Катвира и вставить его мне в глазницу.

– Давно это было, Зефан. Мне было весьма любопытно узнать, что с тобой сталось, поскольку ты больше не удостаивал меня визита в мое царство.

– Очень рад, что ты не забывал обо мне, – Рорк скрестил руки на груди. – Благодаря твоему подарку, мои собратья из Города Магов запретили мне заниматься магией.

– Неужели я причинил тебе неудобства? Какое горе для меня!

– Зато тебя утешала уверенность, что, пока глаз твоего врага остается во владении человека из-за Стены, тебе нечего его опасаться.

Древний маг сурово кивнул:

– Я нахожу, что каждое доброе дело должно приносить некоторую выгоду благодетелю.

– В таком случае, могу предложить тебе еще небезвыгодное благодеяние. – Рорк оглянулся на меня. – Лок пришел сюда за Посохом Эметерия. Отдай его.

Владыка Бедствий медленно покачал головой:

– Даже такой неумелый маг, как ты, должен понимать, почему я не могу передать Посох. Кстати, полагаю, что сын Кардье готовился изложить просьбу гораздо более вежливо. Неужели годы так ожесточили тебя?

– Я не собираюсь играть с тобой в загадки, Фальчар. Эта игра недостойна нас обоих. Ты знаешь, что мне известно о Некролеуме бхарашади. Не сомневаюсь, что тебе известно и намерение бхарашади возродить своих мертвецов.

Владыка Бедствий разразился скрипучим смехом.

– Враш давно стремится исполнить завет бхарашади с их темным божеством Кинруквелем. Но ему не проникнуть за Ограждающую Стену, а от тех людишек из Черной секты, которых я уступил ему забавы ради, толку мало, так что судьба ему вечно оставаться неудовлетворенным.

– Тогда тебе, может быть, покажется забавным узнать, что пока ты плясал с дамами Империи, Враш вытащил Жезл Первого Пламени прямо у тебя из-под ног, – Рорк в точности передразнил интонации Фальчара. – Пока ты пугал императора и сидел здесь, смеясь собственным шуткам, он пронес Жезл в Хаос.

Эта новость заметно потрясла Фальчара:

– Не может быть! Я бы знал!

– Если только обладание Жезлом не защищает его от магии, направленной через Посох.

В глазах Владыки Бедствий мелькнула задумчивость, и я почувствовал, как на горизонте вырисовывается дискуссия по проблемам магии. Отвернувшись от них, я снова взглянул на доску:

– Какими ты играешь?

Живой труп с презрением уставился на меня сверху вниз:

– О чем ты спрашиваешь? Конечно же, за Хаос, и в моем царстве мы ходим первыми.

– О! – я протянул руку и передвинул императрицу на два шага вперед. – Мат!

– Что ты наделал?! – Владыка Бедствий стремглав бросился ко мне, оставив забытый Посох праздно висеть в воздухе рядом с хрустальным шаром. Он стиснул колонны руками, так что камень под их подножием раскрошился. Пламя снопами искр брызгало у него из глаз. – Ты хоть понимаешь, что ты наделал?

Я кивнул:

– Выиграл.

Он взглянул на меня, все еще меча молнии из глаз, и фыркнул:

– Сын Кардье? И сын причинит мне столько же хлопот, сколько и отец? – он вытянулся в полный рост, спрятав руки в рукава своего балахона. Посох подплыл к нему. – Твой отец не оставил мне приятных воспоминаний о себе.

– Думаю, так же, как ты ему, – я упер руки в бедра. – Я пришел за Посохом Эметерия, потому что собираюсь выступить против бхарашади. Я уничтожу их Некролеум и не позволю Врашу, "убийце стаи", вторгнуться в Империю. Дай мне Посох.

Презрительный и властный тон моего голоса поразил меня самого, не говоря о Владыке Бедствий. Должно быть, меня пугала мысль о возвращении в камеру. Его мертвые глаза сузились, и кожа вокруг них натянулась. Одна из когтистых лап вылезла из рукава и потянулась к моему горлу, но он овладел собой, и лицо его расслабилось.

– Такой наглый. Такой молодой. Такой глупый, – его руки показались из рукавов, и он раскрыл ладони, изображая щедрость. – По своему выбору и желанию я отдаю тебе на время этот Посох. В благодарность ты можешь избавить меня от обузы в лице этого Враша.

Посох Эметерия лег в мою протянутую руку. Его прохладное эбеновое древко нагрелось от моего прикосновения и на ощупь стало подобно коже Марии. Я задумался о ней, но мысль о бальной ночи принесла с собой столько гнева и отвращения, что я поспешно отогнал ее. Подняв глаза, я встретил пристальный взгляд Фальчара.

– Да, Лахлан, этот Посох полон опасностей, – сделав усилие, он улыбнулся почти добродушно, – Он может развратить тебя.

– А ты уже так развращен, что тебе бояться нечего?

– Но, милое дитя, я и есть разврат!

Рорк схватил меня за руку и потащил к выходу.

– Тогда мы не станем отнимать у тебя время, о Правитель Падали. Когда мы покончим с твоей игрушкой, то оставим где-нибудь, чтобы ты мог легко ее найти, – он сжал мне руку. – Попрощайся с хозяином, Лок.

– Прощай.

– Как сухо и решительно. Зефан, может, ты и хотел бы расстаться со мной навсегда, но я думаю, "до свидания" будет точнее, – стоя в дверях библиотеки, Фальчар смотрел, как мы идем к выходу. – Мы еще встретимся. Знайте об этом. Бойтесь этого.