Это гибель души... У меня есть душа - теперь я это знаю. Она никогда не смирится с тем, что она - душа, а я - это я; и когда-нибудь она назовет себя мной, а меня собой... Я - это единственное, в чем можно быть уверенным, как в объективности (я есмь - единственное, в чем я уверен твердо), как в краеугольном камне. И любые построения целесообразно начинать с этого камня... Камень - для одних символ инерции, для других эмблема твердости и воли в устремлении. Как противоречив наш символизм; как многообъемлющ он. Но камень - это камень и ничего более. Хотя и может быть причиной урагана вселенских преобразований... Преобразование - то, что зиждется на Статичности, являясь его... антиподом? (о, нет, конечно же, помилуй, ум!) Дополнением, частью в целом. Чудо морское. Было ли оно так невосприимчиво к вселенским движениям мировой материи, как мы это себе рисуем? Короче говоря, было ли оно частью целого? Тайна, великая тайна, присутствовавшая в самой толще океанских вод, она не позволяла ему разместить себя в более свободной нише (... чего-то), и оно, кого мы называем чудо морское, пребывая в морском бокале, было ли оно до конца уверено, что представляет собой то, чем оно должно было быть, и не могло ли оно быть чем-то более объемлющим, смеющимся над гнетом расстояний, над недостижимостью тайн и над преходящестью радостей? Читая в восходах формулы счастья и черпая непосредственность из силы искренности, оно проживало свой век маленьким белковым комочком, а время смеялось над его попытками стать бессмертным. Время не знало, что истинно смеется тот, кто смеется последним. - В чем вы видите прозрение путей жизненных любого живого существа? спрашивало у времени чудо морское. - Как, вы не знаете? Это же проще пареной репы! Конечно, в раскаянии! сварливо отвечало время. - Да, но... - Я вас слушаю! - Я хочу сказать об искуплении. - Вот как! Ну чтож, объясните мне, что это такое, если в состоянии будете это сделать. - и время поудобнее устроилось на облаке между старыми вонючими газетами и картофельными очистками. - Возьмем пример: вы разбили вазу, - чуду морскому деликатности и спокойствия было не занимать, тем более, что оно лишь минуту назад появилось на свет и еще не успело пожать ядовитых плодов отсутствия понимания, - разбили нечаянно, конечно; что вы будете делать? Я понимаю, извинения, сожаления и т.д. Но все это бесполезно. Вы должны будете купить новую вазу, то есть, действие, совершенное вами, поправить действием же! Словесное воздаяние не исправит ситуации. Так вот, стремление к искуплению, это то активное начало, управляющее нами, когда все слова становятся бессмысленными. Это воздаяние за грех совершенный... - Хм! Интересно. Но тогда воздаяние должно равняться совершенному поступку, нейтрализовать его. Проще говоря, если вы разбили вазу из богемского хрусталя, бессмысленно покупать стеклянную. - Думаю, вы правы. - А если вы убили живое существо, скажем, человека?.. - !!!...???... Ну-у! Мда-а! - Да-да! Где вы "купите другого"? Причем из "богемского хрусталя", не из "стекла"? - Есть хорошая пословица. Да. Безвыходных положений не бывает. - однако чудо морское было порядком озадачено и взволновано, ведь всякую мысль оно проживало всем телом, ибо пока еще не умело абстрагироваться. - Раскаяние, друг мой. Мы не властны ни над чем в этом мире. Мы даже не хозяева над своим телом. Мы - рабы обстоятельств, случайностей. Где-то раздавили букашку, сорвали травинку, где-то... - Убили человека... - Да. Мы не властны над своими эмоциями даже.., - Уж кому говорить! Само-то ты - первый убийца; одно слово - Кала, время. -.., сотворим, а потом маемся. Раскаяние - единственное, на что мы способны. Знало я одного человека... Вот это история души! Роман можно написать! Вы знаете, развитие ума и интеллекта было для него главным делом в жизни. Такой тип людей, уверенных, что все можно распихать по полочкам, всунуть в рамки и повесить бирки с описанием ВНЕШНИХ особенностей. Излишне говорить, что в СУТЬ вещей, которую не постигнуть умом, он не вдавался. И, вы знаете, он составил для себя систему ценностей этого мира, в которой жизнь человека не была на первом месте, а любовь не была главной целью человеческой жизни. - Ошибка Люцифера? - Да, он повторил ее, но, безусловно, в меньшем масштабе. - А что же было на первом месте? - Представляете, он сам не подозревал, что на первом месте, главной для него ценностью, камнем преткновения была его собственная гордыня... - О! Не С. ли это был? - Так вы понимаете, о чем я говорю? - Начинаю... - Ну и надавала же ему жизнь по щекам! Истинно сказано, что не опомнится человек до тех пор, пока не слетит с лестницы вверх тормашками, и там уж мечтает уцепиться хоть за нижнюю ступеньку. Ему не везло с самого начала. Все обстоятельства указывали ему другой путь; все, что он делал для достижения своей утопической цели, не ладилось, но он шел напролом через дебри, чтобы, как слон по известной притче, угодить прямиком в болото. О, гордыня, гордыня!.. - И... - Да-да! Небрежение к человеческой жизни, начавшееся со своей персоны, вылилось в преступление. - Но как же? А гордыня? Где тут небрежение к собственной персоне? - Здесь нет противоречия!.. - А-а! Понимаю. Чтобы возлюбить мир, научись любить самого себя. Да?.. - Дальше. Я говорило о раскаянии. Это был единственный путь очищения от столь тяжкого греха. Душевное самобичевание до конца жизни, вылившееся в любовь ко всему живому и исключающее повторение ошибки. - Знаете, какая мысль пришла мне на ум? "Если ты по невежеству вырвал из мира людей одну человеческую жизнь, то во исправление ошибки отдай свою жизнь на служение людям. Зуб за зуб. Жизнь за жизнь. - чудо морское оживилось. - Ну? - Это и есть искупление. Человек, жизнь которого прервалась по вашей вине, мог сделать много полезного миру, даже если это злая немощная старуха. Ведь исключительно плохих людей не бывает, так же, как и исключительно бесполезных. И отныне, если совесть гложет вас... - А что такое совесть? -... гложет вас, вы должны пожертвовать своей жизнью, своими интересами, своим "я" для общего "Мы". Служить бескорыстно до конца жизни. И, будьте уверены, вы познаете радость прощения не от людей, а от себя самого. Это и будет искупление. Вот так. - Это все правильно, но почему вы не хотите принять мое мнение? - Я не говорю, что вы неправы. Я просто дополняю вас... Они помолчали, глядя друг на друга. - Путь искупления и раскаяния одновременно?.. - время бросило быстрый взгляд за спину, хитро прищурилось, внимательно наблюдая за чудом морским. - Да ведь это же любовь! - в прозрении воскликнуло чудо. - Да, и спорить не о чем...
      Чудо морское внимательно вглядывалось во время: - Эд, это ты, что ли? Ах ты, каналья! Временем уже притворяешься, каков гусь! - Стойте, не двигайтесь, тут нужно кое-что исправить... - Эд аннулировал окружение, бачки, дома, витрины, мусор, осторожно взял чудо морское за края и выпустил в море. - И больше не попадайся в такие переделки, - он не смеялся и поэтому оказался неправ, - меня может не оказаться рядом...
      * * *
      Обычно его нигде не ждали, но знали о нем все. Вот и сейчас, в спешке покинув помойку, Эд шел именно туда, где его присутствие, мягко говоря, было нежелательным. Губернатор города встречался с двумя депутатами на одной из своих дач. Тут же имели место быть репортер "Светских хроник" и известный писатель - из обласканной элиты. Репортер что-то писал в блокноте, а остальные потягивали чай, полулежа на кушетках, когда вошел Эд, кивнул присутствующим, подал руку выпучившему глаза губернатору, которую тот пожал не без некоторых колебаний, налил себе чаю из антикварного самовара, и, присев на кушетку, стал искать взглядом сахарницу. - Э-э... как вас прикажете? - молвил наконец депутат с рыжей шевелюрой. - Эд... Просто Эд. Вы не скажете, где сахарница? - На столике у окна. А вы, собственно, по какому вопросу? - Так, зашел чаю попить. Вы вообще не против? - Я вообще против! - подал голос губернатор, окончательно выведенный из терпения. - Тебя сюда никто не приглашал! Ты здесь МЕШАЕШЬ ! Ты мне лично действуешь на нервы! - Губернатор отвернулся и уставился в окно. Эд немного растерялся: - Ну чтож, ежели так, то я пойду. Простите... Он встал и направился к выходу. У двери он полуобернулся, со сладким омерзением выплеснул чай на губернатора, запустил чашкой в стену и вышел, хлопнув дверью. Лысый депутат догнал его на лестнице: - Эд, перестань, не надо так... Не обижайся... Он ждет тебя. Он просит прощения, Эд. Ну в самом деле, будь человеком. Пойдем... Эд после минуты раздумий согласился. Улыбающиеся, они вернулись в комнату, их ждали, а на столике у окна были приготовлены две чашки дымящегося горячего чая. Разговор предстоял долгий...
      ...Комната была освещена тьмой... ой, простите.., залита светом старинных ламп дневного освещения, а за окном царствовала ночь. Репортер давно уже спал под батареей. -... но, Эд, ведь должна быть секретность, надо закрыть каналы информации. - доказывал лысый депутат. - Ну да, задраиться, законопатиться и - пфф!, - Эд застегнул молнию своей куртки до макушки и стал очень похоже изображать часовую мину, щелкая языком. Тик-так, тик-так. Все замерли в ожидании. Но именно в тот момент, когда никто этого не ждал, Эд изобразил взрыв - "Бум!!!" - да так громоподобно, что в тайных неисследованных глубинах самовара что-то загудело. - Вот так... Я понимаю, вы, конечно, поставите часовой механизм на взрыв ровно за 5 секунд до апокалипсиса. Ведь через пять мгновений все равно будет конец света... - Ну да. Так что никто ничего не теряет. По крайней мере, так было написано. - но губернатор теперь был не так уверен в своих словах, как подобало бы человеку, несущему ответственность за еще не совершенное будущее. - Да поймите вы, что, на какое бы время вы ни поставили часовой механизм, именно после вашего взрыва через 5 секунд начнется то, что вы называете апокалипсисом. И как раз ПО ПРИЧИНЕ взрыва. Ведь чего еще можно ожидать от мины такой мощности; даже если бы после него не должно было быть никакого апокалипсиса, сам взрыв был бы концом света, и в 5 секунд планета была бы уничтожена. Но, конечно, вы ухватились за, не спорю, весьма оригинальное оправдание. Но вас самих это не оправдывает, будьте уверены. Тут не играют на дутых авторитетах. Писавший "Анналы..." был просто остроумным человеком, фантастом, как их тогда называли. - Проблемой "фантастов" мы займемся позже. И об этих существах... - Ерш-вашу-медь!!! Да это же обычные люди, писатели! - Эд был на пределе, - А о настоящем апокалипсисе вы не имеете понятия... - Да нет, почему же. Я сознаю, что в сравнении с апокалипсисом наша мина - детская хлопушка. - Опять пальцем в небо, господин губернатор. Настоящий апокалипсис идет с начала времен. Это ни что иное, как латинское "apo-kalupsis" - обнажение сути... Но,.. я вижу по вашему взгляду, что на сегодня для вас достаточно... Ну-ну, успокойтесь... Все не так уж зыбко... Осторожно!!! Эй, помогите мне. - обратился Эд к присутствующим. Вместе они уложили трясущегося губернатора на кушетку, заботливо укрыли одеялом и, выключив свет, сели в углу кружком у настольной лампы. Никто не говорил, они лишь время от времени многозначительно переглядывались. Было тепло и уютно в тесном кругу близких понимающих людей. Все политические, социальные, житейские, личные неурядицы отошли на второй план и там, осклабясь, выжидали удобный момент. - Как хорошо! - тихо молвил писатель, и депутаты понимающе кивнули. "Уж лучше бы я умер." - тоскливо подумал Эд. Встал, обвел мутным взглядом комнату, с размаху пнул настольную лампу, которая ударила в плечо лысого депутата, отлетела к стене и рассыпалась осколками на полу. Все повскакивали. Проснувшийся репортер у батареи тупо таращился на Эда, не понимая, сон это или явь. А может быть, кошмары. Депутат тер ушибленное плечо и был изумлен. С ним такое случалось впервые. Но самое удивительное произошло позже. Храпящий губернатор внезапно поднял голову, посмотрел на шарящего руками по стене Эда и вдруг сказал нечто абсолютно бессмысленное: - "Окно на 40 градусов к северу от тебя. Два шага, прыжок и десять шагов." Эд послушно проделал все процедуры, благополучно оказался у окна, вынул из кармана отличный стеклорез, вырезал в стекле квадрат, шагнул в окно, и больше его не видели. - Ох, сколько шуму от тебя, разрушений. Невыносимый субъект.- и губернатор, перевернувшись на другой бок, снова заснул. Каждый из присутствующих вдруг осознал, что последние 60 лет они занимались глупостями.
      * * *
      "- Ты знаешь, у меня есть мечта... Да-да. Ты можешь не поверить мне, ведь как можно верить в такое на исходе десятого столетия; твои ноги сильны и упруги. Кроме шуток, ты можешь пробежать 10 миль и даже не запыхаешься. Твои руки - железные тиски, манипуляторы терминатора, два нежных змея, увлекающих ее в мир простыней и одеял и делающих с ней такое, о чем даже захватывает дух говорить... О, но у меня есть мечта, она присутствует во мне золотисто и по-детски... Ты умен, галантен, в меру деликатен. Пронзительный взгляд хозяина жизни... о, его не выдержит ни один гипнотизер. На всем, что ты совершаешь, лежит печать законченности,организованности, профессионализма. Но, ты знаешь, у меня есть мечта; она ерошит ветром странствий мои волосы, схваченные пеньковой тесьмой, и ее музыка тревожит сердце, как музыка души, которая, тем не менее, не существует... Твоя мать смотрит тебе вслед.., да, ты ушел из дома. Наконец-то. Когда-то это должно было произойти. Ты меряешь мир шагами, с несчастьями ты на "ты". Жизненный опыт заполняет твои извилины густым серым сиропом. Надежды покидают тебя, стаями улетая на юг, ты тоскливо смотришь им вслед; ты, стоик, аскет, полнореализовавшийся йог, терпеливо переживаешь полосу неудач и даже не жалуешься; ты даже не стонешь временами в подушку; даже тогда, когда тебя никто не может слышать, даже когда ты без опасений можешь выплеснуть всю боль, накопившуюся в сердце, ты молчишь, ты спокоен и стоек.., ты обманул даже себя... Но, ты знаешь, у меня есть места, и... и никто ничего не может с этим поделать... Есть вещи, которых я не знаю; есть вещи, которых даже ты не знаешь. Люди против нас с тобой, да и мы не очень-то ладим друг с другом. Ты постоянно смотришь на то, что не в состоянии увидеть, ибо это надо слышать. А я всю свою жизнь пытаюсь слышать вещи, кои безмолвны, ибо мне никто не сказал, что их надо видеть. И каждый из нас, всех вместе, взбивает материю вокруг себя в виде маленького островка масла. И иногда мы понимаем друг в друге то, что понимаем в себе. Но это уже прошлое и никому не нужно; а спонтанность, эта птица, она всегда опаздывает, прилетая ровно через 187 секунд после смерти Цезаря... Но, знаешь ли, у меня есть мечта; и, коль уж это слово еще что-то обозначает и не забыто людьми, значит она еще на что-то годна... И вот все рухнуло. Остался лишь столбик посреди пустыни, а к нему привязана коза наших лучших переживаний. Ее рогатая голова - наши гениальные мысли. Ее туловище - наши талантливейшие изобретения. Ее передние ноги - наши безумные стремления к грядущему; ее задние конечности - циклопический груз наших прошлых богатейших накоплений; ее клоака, а проще говоря, задница - наше состояние в данный момент в этом самом месте, и миллионы лет не в счет, не так ли... Но, знаешь, у меня есть мечта; и не страшно, когда под мира крышей она - лишь символ иллюзорности, страшно, когда ее зыбкий заменитель замещает конкретную реальность мечты..." Коза жалобно блеяла, видно, мучилась от жажды. Одна посреди пустыни. Ветер шуршал засохшими былинками, пересыпая песок с места на место, ничего не меняя в пейзаже. Эд долго соображал, что бы это значило. Его тревожило слово "пустыня". - "А-а! Вот в чем дело, - он облегченно вздохнул, - было написано "...пустыни мегаполисов, леса небоскребов..." Теперь все понятно!" Тут же пейзаж изменился. Как из-под земли, в небо взвились многоэтажные строения, появились автострады, толпы людей, многоцветье реклам. Коза судьбы безумно ревела откуда-то сверху, с крыши одного из небоскребов, вне себя от страха. Бедняга, она боялась высоты! Эд тут же забыл о ней. У него тут были дела, много дел.., а также последние разговоры перед свершением. - Ну, на хрен заводить животных! Пусть лучше бегают на воле, голодные и счастливые.., - Есть такое стихотворение, считают, что это авангард, но по-моему, это озарение.., - Воздайте каждому по делам его, и вы станете первым в мире авангардистом.., - ... уж если не можешь о себе как следует позаботиться, зачем животных мучать своим непониманием.., - ... я цитировать не буду, но там так кайфово передано; в-общем, некое хрупкое пространство.., - ... главное - не пойматься на бессильном самобичевании, не купиться на лживые полуистины.., - ... с женами и семьями так же; сходятся лишь для получения взаимного сексуального удовольствия.., - ... прозрачная тишина.., и это в 7 лет такие стихи! Это называется талантом, не иначе.., - ... обладать гениальным различением, видением и, как результат, не путать смысл жизни с ее сутью.., - ... повсюду такая же путаница, ложь; нет ее лишь в небе и солнце, но, опять же, наш взгляд на них... о.., - ... транскрипцией небесной вибрации солнечной красоты, пусть неполной, пусть замутненной человеческой неспособностью оценить сей счастливый момент истины.., - ... ведь человек познает цену счастью лишь в тот момент, когда горе вламывается к нему в дом сквозь осколки эмоций.., - ... и в безысходном созерцании отражения своей мечты в разбитом зеркале остается лишь просто жить и смотреть на существа и предметы, и видеть, что, в-общем-то, это и стоит всей жизни. - ... но в сравнении с нашим серым ментальным миром столь лучезарной, что даже эти оставшиеся капли света и чистоты способны родить устремление к великому движению тотального очищения, к полноте именно этой, физической, жизни. - ... и, о, да, возможно, этот дисбаланс и является рычагом, выбрасывающим нас из мирского несознания прямо на мирскую тропу солнечного света, именно в мирском, земном состоянии достигающего своей полноты.
      Три "Я", четыре "Я", потом огромное количество "Я"; монологи, диалоги, полилоги... Эд чуял изменение себя, необоримое, чудовищное, ни с чем не сравнимое выворачивание из мира в мир наизнанку через эры и расстояния. Его вовлекло, протащило, надуло, опустошило, заполнило. Он озирался, испуганно и в то же время восторженно пожирая взглядом округу, дома, дороги, витрины, тротуары, скверы, антенны, тела, тела и тела, родные, бескрайние, божественные, запертые в клетках квартир, транспортных средствах, узких улочках, и все до одного впитывающие алмазной чистоты и солнечной густоты и нежности напиток, истекающий в материальность несознательных элементов уже очень давно, с начала времен, но воспринятый и родивший наконец радость единения только сейчас, начиная с этого момента и навсегда. Эд чуял также и запах исполнения обещания. Запах единственной встречи, к которой он стремился через все встречи всех своих жизней, которых не было, Эд теперь понял это. Он скрылся в подъезде ближайшего дома. Он застопил проносящийся NISSAN, обратился к водителю, сел, захлопнул за собой дверцу, и поток машин поглотил ничем не примечательный автомобиль. Он тихо пошел по краю тротуара, надеясь на встречу, медленно исчезая в объемной трехмерности города, и путь его не был отмечен никакими следами; о да, он не оставлял следов на своем пути никогда, именно поэтому никто никогда не мог проследить и законспектировать его путей жизненных, довольствуясь путевыми заметками; именно поэтому моя повесть носит характер уникального документа, хотя, собственно, мои пути пролегают совсем в других направлениях, и свидетельства об этом не сохранились, отнюдь; все дело в путях. Он лег на хилый заплеванный газон, тяжело вздохнул и замер. Никто и не заметил, что с этим вздохом отошла в мир иной эдова душа, покинув удивительное тело, растворившись в городе, став его ангелом-хранителем. Эд в лифте высотного дома вздрогнул, Эд в автомобиле марки NISSAN закашлялся и растерянно стал шарить по карманам. Эд, медленно бредущий по тротуарам бескрайнего города, оглушенный музыкой, ослепленный рекламами, затисканный безликой толпой прохожих, вдруг столкнулся с щуплым худым парнем с копной нечесаных волос и бездонным застывшим взглядом неопределенных глаз. Эд хотел его обойти, но что-то удержало его на месте, ноги отказывались служить. В горле застрял ком, а из глаз полились слезы. Парень глядел монументально и никак. Ветер слегка ерошил его волосы, на лице была легкая печать абсолюта. Казалось, он смотрел куда-то вдаль, пристально и задумчиво, а свет в его зрачках ширился, рос, истекал в мир, освежал луговые травы, уплывал за горизонт и становился этим миром. Изумительный аромат разносился по округе. Эд был потрясен, колени его подогнулись, он медленно склонился, обхватил руками ступни Сааха. Он плакал, орошая слезами очистительного страдания ноги самого дорогого ему существа. Он рыдал, как последняя сопливая девчонка. Шум города заглушал его веселый смех.
      Последний вопль уходящей эпохи тотального непонимания: "Разрежьте меня на кусочки и сварите в бурлящем кипятке, а бульон вылейте в тазик, а тазик поставьте на крыльцо. Следите за обстановкой. На бульон слетятся райские птицы. Они будут пить бульон и петь песни. Не зевайте, стреляйте из старой двустволки, заготовьте побольше райских птиц. Ибо позже, зябкими зимними ночами в глухой избушке вы не будете одиноки, ощущая аромат рая, идущий из запертой кладовки, где развешаны вяленые райские птицы, и где воздух искрится от их неземного оперения."