Асунсьон взглянула на следователя, потом опустила голову и умолкла. Воцарилась долгое молчание, нарушаемое лишь поскрипыванием пера судейского секретаря. Затем месье Воглер повернулся к месье Вуссюру.
– Целый роман, можно сказать, фантастика… Что вы об этом думаете, господин помощник прокурора?
– Я полностью разделяю ваше мнение, дорогой друг, – ответствовал месье Вуссюр. – История довольно странная и запутанная. Этот пакт шестерых молодых людей и полная приключений жизнь, которую они вели в течение пяти лет, несчастный случай на «Аквитании» – если речь и в самом деле идет о несчастном случае, – рыжий мужчина, похищение пострадавшего, да, все это крайне запутано!
Он вздохнул.
Месье Воглер подал знак полицейскому, стоявшему возле двери, ведущей в спальню:
– Пригласите, пожалуйста, месье Сантера.
И когда тот снова появился в комнате, сказал:
– Я полагаю, месье Сантер, вам не терпится арестовать убийцу вашего друга, это в ваших интересах… Поэтому спрашиваю вас лишь для очистки совести: не опустили ли вы в своих показаниях какую-нибудь деталь, которая могла бы оказать существенную помощь правосудию?
Задумавшись на минуту, Сантер ответил:
– Мне кажется, я все сказал.
– А вы, мадемуазель? Месье Жернико был вашим женихом, не так ли?
Ответ удивил большинство присутствующих:
– Я в самом деле обязана отвечать на этот вопрос?
– Но… – начал месье Воглер.
– Нет, мадемуазель, – сказал месье Вуссюр, – ничто вас к этому не обязывает…
Наступило неловкое молчание. Асунсьон безмолвствовала.
– Подобно месье Сантеру, – опять заговорил месье Воглер, – вы не припоминаете, конечно, ничего такого, никакой, пускай даже самой незначительной, детали, которая?..
Молодая женщина покачала головой.
– Нет.
– Крупле, вы все записали?.. В таком случае, я думаю, нам нечего здесь больше делать. Как вы полагаете, господин помощник прокурора?
– Да, нечего, – с сожалением ответил месье Вуссюр, глядя на Асунсьон.
Месье Воглер встал. Надев с помощью своего секретаря – который тут же поспешил к помощнику прокурора – демисезонное пальто, он взял портфель, трость и шляпу. Затем обратился к Сантеру и Асунсьон:
– Прошу вас в ближайшее время не уезжать из города. Вы можете нам понадобиться в любой момент, чтобы прояснить какой-нибудь вопрос в этом темном деле, или для очной ставки…
– Очной ставки? – воскликнул Сантер. – Значит, вы надеетесь отыскать в скором времени виновного?
Месье Воглер снисходительно пожал плечами.
– Для начала неплохо было бы отыскать пострадавшего! – возразил он, торжественно шествуя к выходу в сопровождении месье Вуссюра и месье Крупле.
Однако минуту спустя он снова открыл дверь.
– Воробейчик, вы идете?
Тут из самого темного угла гостиной послышался приятный голос:
– С вашего позволения, месье Воглер, я предпочел бы задержаться здесь ненадолго.
ГЛАВА VIII
КОКТЕЙЛЬ В ОБЩЕСТВЕ МЕСЬЕ ВЕНСА
Тогда – и только тогда – Сантер и Асунсьон вспомнили о присутствии третьего лица, сопровождавшего судебного следователя, которому удалось, укрывшись в тени, остаться незамеченным в силу своей скромности и в какой-то мере христианского смирения. Ни Сантер, ни Асунсьон ни разу не взглянули на этого человека, сидевшего в дальнем углу комнаты, лица которого почти не было видно, казалось, все его помыслы сосредоточены только на одном: он то и дело разглаживал складку брюк и поправлял галстук, украшенный восхитительной розовой жемчужиной. Вполне естественно, подумал Сантер, что остальные о нем забыли, удивительно, что каким-то чудом они уже на лестничной площадке заметили его отсутствие.
Итак, незнакомец, изъявив желание остаться, встал с низенького стула, на котором сидел в своем углу, и вышел на свет. И тут уж Сантер и молодая женщина по достоинству смогли оцепить элегантность его костюма, а главное, неподражаемый красновато-коричневый тон его поблескивающих ботинок, ясно было, что владелец проявляет о них совершенно особую заботу. Что касается возраста, то ему было явно за тридцать; роста он был высокого, наметившаяся лысина увеличивала его и без того большой лоб; о волосах незнакомец проявлял по меньшей мере такую же заботу, как о ботинках.
– Прошу великодушно простить меня за то, что вынудил вас еще какое-то время терпеть мое присутствие, – молвил он все тем же приятным голосом, каким разговаривал с судебным следователем. – А главное, прошу великодушно простить меня за то, что не спросил предварительно, не обременит ли вас мое присутствие. Только что вам назвали мое имя, но, возможно, вы его успели забыть? Просто диву даешься, с какой легкостью забывают обычно мое имя! Должно быть, из-за его иностранного звучания. Позвольте представиться: Венцеслас Воробейчик, или более скромно: Венс.
Сантер смерил этого человека взглядом с головы до ног и тут же почувствовал к нему неприязнь.
– И кто вы?.. – спросил он.
– Начинающий детектив, – ответствовал тот без тени улыбки.
Сантер тотчас понял, что следует незамедлительно делать выбор: человек этот может стать другом, а может стать и недругом. Он казался вкрадчивым, словно кошка, которая, продолжая тихо мурлыкать, способна была и когти выпустить. Однако Сантер, хоть и понимал, что такое поведение идет вразрез с его собственными интересами, никак не мог решиться на капитуляцию и проявить любезность по отношению к «врагу».
– Я полагаю, вы официально уполномочены вести расследование в связи со смертью моего друга Жернико?
– Скажем лучше «в связи с его исчезновением», так будет точнее.
С той минуты, как Воробейчик выплыл из тьмы на свет, Асунсьон не отрывала от него глаз. В противоположность Сантеру она чувствовала симпатию к этому человеку, такова была особенность месье Венса: отталкивать мужчин и привлекать женщин. Он внушал им доверие и без всяких усилий вызывал на откровенность. Они испытывали расположение к нему.
– Думаю, нам будет легче найти общий язык с вами, чем с обладающим воистину энциклопедическими познаниями месье Воглером… – сказала Асунсьон с обворожительной улыбкой. – Я предчувствую в вас друга, или я ошибаюсь?
То был самый настоящий ультиматум, цель которого сводилась к тому, чтобы вынудить собеседника открыться и обнаружить свои намерения. Однако месье Венс уклонился от прямого ответа, причем с такою же точно улыбкой, как у Асунсьон, в ответных его словах тоже прозвучал ультиматум, сформулированный по всем правилам:
– Я остался здесь после ухода судебного следователя с единственным желанием, мадам, поближе познакомиться с вами и попробовать заслужить, если возможно, ваше уважение… Увы! Это зависит не только от меня!
При этом он пристально смотрел на Сантера. Асунсьон тоже обратила к нему свой взор, и перед этой немой мольбой он не смог устоять.
– Прошу, в свою очередь, прощения за то, что погорячился. Смерть моего друга – вернее, двух моих друзей – причинила мне глубокое горе, а сегодняшние допросы вконец расстроили меня. Мне казалось, что с этим покончено, а тут как рак появились вы…
Он протянул руку инспектору.
– Позвольте пожать вашу руку, месье Воробейчик!
– О! Можете называть меня мосье Венс, – с улыбкой сказал полицейский. – Воробейчик – это, пожалуй, уж слишком!
Асунсьон присоединилась к их рукопожатию. Она угадывала в Воробейчике силу и испугалась, как бы Сантер не оттолкнул его, лишив их неоценимой поддержки.
– Стало быть, – задумчиво молвил детектив, – вы устали от допросов? Признаюсь, я тоже, и если бы я не опасался…
Он умолк в нерешительности.
– Говорите же! – настаивал Сантер.
– Если бы я не опасался пробудить воспоминания, тем более тягостные, что они связаны с недавними событиями, я бы не стал скрывать от вас желания отведать один из ваших коктейлей…
Асунсьон сочла своим долгом вмешаться:
– Мне тоже случалось готовить мудреные смеси. Не рискнете ли попробовать одну такую – моего… изобретения?
– С превеликим удовольствием, – заверил ее месье Венс, снова улыбнувшись.
Впрочем, судя по выражению его лица и всему поведению, говорил он вполне искренне.
«Странный тип, – подумал Сантер. – Что ему здесь нужно?»
А «странный тип» достал тем временем из кармана серебряный портсигар со своими тесно переплетенными инициалами «В. В.», открыл его и протянул сначала Асунсьон, затем Сантеру.
– Между нами говоря, что вы думаете об этом рыжем человеке?
– Но… – начал Сантер.
– Вы, конечно, как и я, считаете, что это миф, чистейшей воды обман?
– Видите ли…
– Ну что ж, вы, думается, недалеки от истины… Так оно и есть! Обман грубый, но рассчитанный на определенный эффект.
Сантер с изумлением воззрился на него.
– Вот он, ваш рыжий человек!
С этими словами месье Венс вытащил из кармана пиджака очки с томными стеклами.
– Или, по крайней мере, хоть часть его.
– Где вы их нашли?
– В номере гостиницы «У двух церквей». Сантер удивился еще больше.
– Полицейский ведь уже обыскивал эту комнату и ничего не нашел!
– Н-да, но я побывал там до него! Предпочитаю все видеть своими глазами. Доверяй, но проверяй! Заметьте, что такой находки вполне достаточно, чтобы начисто уничтожить этот персонаж.
– Почему же?
– Можно ли вообразить себе убийцу, разгуливающего с рыжей бородой да еще в темных очках?.. Его опознают на первом же углу. Стало быть, и борода и очки служат для отвода глаз. И вот вам доказательство. Человек, который по необходимости носит очки, чтобы лучше видеть, не станет забывать их в гостинице, в особенности при известных вам обстоятельствах. Я близорук, хотя и не настолько, чтобы постоянно носить очки. Тем не менее они всегда при мне…
Месье Венс извлек из внешнего кармана своего жилета очки в роговой оправе.
– …Я ни за что не расстанусь с ними. Какой же из этого следует вывод? Человек, которого мы ищем, не нуждается в очках и, вполне возможно, не носит бороды. Честному человеку борода не помеха, но если в одно прекрасное утро он решит заняться преступной деятельностью, первое, что он сделает, – побреется, особенно если борода у него рыжая.
– К чему тогда весь этот маскарад? – спросил Сантер. – Чтобы скорее угодить в руки полиции?
– Видимо, он хочет привлечь к себе внимание! – заметил месье Венс.
И, повернувшись к Сантеру спиной, направился в спальню.
– Вы находились здесь, мадам, когда на вас напали? Поставив сосуд для сбивания коктейлей, Асунсьон присоединилась к месье Венсу.
– Да, здесь.
– Дверь, которая ведет на лестницу, была открыта?
– Мне кажется, полуоткрыта. Я в точности не помню…
– Стало быть, тот, кто напал на вас, мог прятаться только в этом месте?
Инспектор показал на угол, который образовывали застекленная створка двери, ведущей из спальни в гостиную, и дверь, выходившая на лестничную площадку.
– Возможно…
– Иначе и быть не может! – заявил месье Венс. Он в задумчивости воззрился на кровать.
– Я полагаю, для этой старинной вещи требуется парчовое покрывало, шитое шелком, или что-то в этом роде? – спросил он, наконец повернувшись к Сантеру.
Тот пришел в замешательство. Он посмотрел на Асунсьон, затем на кровать и только потом решился ответить:
– Разумеется… Но… Я не знаю, куда оно делось, это покрывало…
– Вы хотите сказать, что не знаете, куда его дели? На нем должны были остаться пятна крови. Думаю, что судебный следователь…
– Судебный следователь ничего не говорил мне об этом. А у меня это совершенно выпало из головы. И если бы вы не напомнили…
– Вероятно, человек, который унес тело вашего друга, взял покрывало, чтобы завернуть ого…
Пока Асунсьон готовила коктейли, месье Венс решил поговорить с Сантером.
– Когда вы вернулись с доктором, вы, конечно, воспользовались лифтом, чтобы быстрее добраться?
– Мы хотели им воспользоваться. Но он не работал, и нам пришлось подниматься по лестнице.
– Лифт не работал весь день или вы обнаружили это лишь в тот момент, когда вернулись?
– Я заметил это только, когда вернулся. Но не исключено, что лифт не работал весь день. Вы можете спросить у консьержа, он, верно, знает.
– И то правда, – согласился месье Венс. Взяв коктейль, он подошел к окну.
– Этот человек с бородой оказался ловким стрелком… Действовал он ловко, но рискованно. Не могли бы вы дать мне образчик вашего почерка, месье Сантер, вашего и ваших друзей? А у вас, мадам, не найдется нескольких написанных вами слов?
Не задавая лишних вопросов, Асунсьон протянула ему визитную карточку, на которой она нацарапала слова благодарности, да так и не отправила, но Сантер не выдержал и, роясь в ящиках маленького секретера, спросил все-таки:
– Вы коллекционируете автографы, месье Венс?
– Да, у меня уже набралось их с полдюжины, и все причем от знаменитых преступников, – не остался в долгу инспектор. – А это вещи месье Намота и месье Жернико?
– Только Намота. Вещи Жернико велел унести месье Воглер. Как будто бы «для изучения».
– Если вы не возражаете, завтра мне хотелось бы составить вместе с вами опись багажа месье Намота.
– Пожалуйста. Только скажите, в какое время. На день или на два я покидаю эту квартиру. Собираюсь поселиться в гостинице «Титаник».
– Вот как! – рассеянно произнес Воробейчик, думая уже о чем-то другом.
И в самом деле, немного помолчав, он спросил:
– Полагаю, связаться с вашими друзьями Тиньолем и Гриббом нет никакой возможности?
– Разумеется. Я ничего о них не знаю вот уже… Да, уже целых пять лет! Понятия не имею, где они сейчас находятся и когда вернутся.
Месье Венс бросил сигарету.
– И в этом вся загвоздка! Они не смогут постоять за себя…
Не собираясь, видимо, давать каких-либо разъяснений на этот счет, он кивнул на прощанье своим собеседникам и вышел, закрыв за собой дверь.
– Madr?! – воскликнула Асунсьон. – Он не притронулся к коктейлю.
Это показалось ей дурным предзнаменованием.
ГЛАВА IX
ОДНА ЖЕНЩИНА, ДВОЕ МУЖЧИН
Озерная гладь раскинулась у их ног. Они сидели на террасе за маленьким столиком, накрытым скатертью в голубую и белую клетку. Посредине в узкой хрустальной вазе доживала свои последние часы пронзительно красная гвоздика. Метрдотель, желая дать им насладиться последними прелестями уходящего лета, удалился, устранив предварительно помехи в радиоприемнике, служившем связующей нитью между этой террасой и внешним миром. На парке лежала печать особого великолепия, лебеди один за другим скользили по озеру к своему убежищу, оставляя за собой длинные борозды, отливающие изумрудом и слоновой костью.
– Сегодня первый воскресный день сентября, – молвил Сантер.
И, взяв двумя пальцами вазу с гвоздикой, осторожно поставил ее па соседний стол, чтобы без малейших помех любоваться Асунсьон.
На молодой женщине было темно-фиолетовое платье с мягкими линиями, которое украшало пышное кружевное жабо. На груди с левой стороны сверкала бриллиантовая булавка. На безымянном пальце красовался миндалевидный оникс в тонкой платиновой оправе. И такой гармонией дышали тяжелая масса ее черных волос, видневшихся из-под огромной белой шляпы, ее чуть ли не по-монашески строгое платье, золотистого цвета лицо, тонкое кружевное жабо и драгоценности, что, глядя на нее, а вовсе не на озеро, над которым поднимался легкий туман, и не на парк в его изысканном наряде пастельных тонов, Сантер сказал:
– Сегодня первый воскресный день сентября…
Что за странное существо эта женщина, думал он, эта уроженка Сеговии с бесстрастным, немного усталым голосом, вера которой ничуть не уступала по силе суеверию, два года дожидалась она человека, проведя с ним всего каких-нибудь два часа, а после его трагического исчезновения не пролила ни единой слезинки! Какие мысли скрывал этот прекрасный, чуть низковатый и гладкий, словно стальной щит, лоб, придававший ее лицу выражение решимости и силы? На какой шаг могла толкнуть эту женщину отвага, таившаяся в строгой линии ее бровей и уголках губ? До чего могла довести ее любовь – или ненависть?
«Я люблю ее! Я люблю ее!» – в сотый раз повторял про себя Сантер. Он все готов был отдать ради того, чтобы сказать ей об этом, но ее загадочный взгляд вселял в него чувство неуверенности, лишал самообладания. Довольно было какого-нибудь вопроса или конкретного признания, чтобы – если Асунсьон не ожидала их – уничтожить столь драгоценные минуты близости, часы, проведенные ими наедине, чаще всего в полном молчании, когда Сантер мог думать, что сердце молодой женщины бьется в унисон с его собственным, когда он мог убаюкивать себя столь ласковой и столь жгучей надеждой. Поэтому всякий раз, как он собирался заговорить, его охватывало сомнение, и в конце концов он отказывался от своего намерения.
И вот теперь, после того, как он сказал «это первый воскресный день сентября» и Асунсьон подняла на него свои прекрасные глаза и озарила его доверчивой улыбкой, словно вернувшись к действительности из далекой мечты, которую он не потревожил, а, напротив, приблизил к реальной жизни, Сантер вдруг осмелел и, протянув над столом руку, коснулся руки молодой женщины.
– Ну как, – начал он, показывая на парк, погружавшийся в мирную ночную дрему, – неужели здесь хуже, чем на Бермудских островах?
Асунсьон опустила голову, и он подумал, что она, быть может, не хочет, чтобы ее глаза со всей откровенностью поведали ему о его победе. Крепко сжав руку молодой женщины, с пересохшим горлом, он мучительно стал подыскивать жалкие слова, которым надлежало найти верный путь к ее сердцу.
Но она сама заговорила:
– Как ужасно оставаться в неведении и не знать, жив Марсель или умер?
Помолчав немного, Сантер заметил ворчливым тоном: – Этот Воробейчик не внушает мне никакого доверия. Он так ничего и не обнаружил…
– Почем вы знаете? Не такой он человек, чтобы кричать о своих находках на всех перекрестках.
– Он до сих пор не знает, каким образом удалось похитить Марселя. Консьерж ничего не видел и…
– Жорж, вы же сами послали его в полицейский участок!
– …и лифт не работал. Вы можете себе представить, чтобы рыжий человек тащил Марселя на своих плечах по лестнице? А на улице? Как могли его не заметить на улице? Кто это может себе позволить свободно разгуливать по улице, пускай даже в полночь, с окровавленным телом на руках!
– Но, – молвила Асунсьон, – у подъезда или за домом его могла дожидаться машина!
Ногти ее судорожно впились в скатерть. Она взглянула Сантеру прямо в лицо, и он увидел в ее глазах отчаянную мольбу.
– Жорж, скажите мне, вы верите… вы думаете, что Марсель еще жив или?..
Сантер покачал головой.
– Никто не сможет ответить на этот вопрос, дорогая. Это такая запутанная история: выстрел, похищение Марселя, нападение, жертвой которого вы стали, и эта татуировка…
– Татуировка… – задумчиво повторила Асунсьон. – Я все думаю, а может, Марселя похитили из-за этой татуировки?
– Не понимаю…
– Вспомните, что он нам говорил… только с помощью этой татуировки можно отыскать место, где он спрятал то, что привез из Пекина. А может быть, Марселя похитили, чтобы заставить его раскрыть тайну татуировки?
– Нет-нет! – заверил ее Сантер.
Он говорил «нет» из принципа, потому что устал спорить и чувствовал, что молодая женщина опять ускользает от него, даже отсутствующий, а может, и мертвый Марсель по-прежнему стоял между ними, разделял их. Однако в глубине души он не мог не признавать разумность рассуждений молодой женщины. Сам он об этой татуировке не подумал… А Воробейчик, интересно, подумал? Казалось, он не придал особого значения этой детали. Правда, Воробейчик, похоже, ничему не придавал значения.
Сантер наполнил бокал Асунсьон. Вся во власти своих мыслей, она выпила прозрачное вино маленькими глотками и поставила на стол пустой бокал. Сантер незаметно снова наполнил его, показав молодой женщине какую-то точку на озере, чтобы отвлечь ее внимание.
Спустилась ночь. Во тьме слышался неясный гул сливавшихся воедино голосов – и приглушенных, и звучных. Метрдотель включил лампу с розовым абажуром и принес новую бутылку. За тысячи километров, в Лондоне, савойский оркестр заиграл знаменитый вальс «Pagan Love Song».
Наклонившись вперед, Сантер заметил, как изменилось вдруг лицо Асунсьон.
– Madr?! – тихо сказала она хриплым, но, как всегда, мелодичным голосом. – Сколько воспоминаний!..
В присутствии молодой женщины Сантер не в состоянии был владеть собой. Но стоило ей воскликнуть «Madr?!», да еще таким тоном и с таким выражением лица, как он окончательно терял голову.
– Дорогая, – сказал он, – позвольте пригласить вас на танец… Быть может, я помогу вам воссоздать иллюзию?..
Асунсьон, видимо, колебалась, потом все-таки встала и подняла руки. Рискуя развеять обещанную иллюзию, Сантер пылко обнял ее и увлек далеко от лампы с розовым абажуром, на край террасы, откуда лучше всего было видно усыпанное звездами небо.
И вдруг, когда они оказались возле одной из дверей, ведущих с террасы в зал ресторана, раздался чей-то голос:
– Добрый вечер.
Чары были нарушены. Танцующая пара остановилась. Сантер отпустил свою партнершу и шагнул вперед, вглядываясь во тьму.
Голос уныло продолжал:
– Надеюсь, что не помешаю вам веселиться…
– Это ты! – сказал Сантер, узнав наконец Перлонжура. В тоне его прозвучал невольный упрек, хотя он вовсе не хотел этого.
– Мне было скучно, – молвил Перлонжур, – вот я и…
– …и явился докучать нам? Ну что ж, и на том спасибо.
Асунсьон взяла Сантера за руку.
– Мне хотелось бы уйти…
– Как вам будет угодно, дорогая. Пойду схожу за вашим манто. Вы оставили его на стуле?
– Вот оно, – сказал Перлонжур.
Да, чары были нарушены! Сантер ничего но ответил, но рассердился не на шутку. Что означало это непрошеное появление друга? Он не говорил ему, что собирается ужинать с Асунсьон и тем более здесь… Значит, Перлонжур следил за ним?
Отстав, чтобы воздать должное метрдотелю за его усердие и добрые услуги, Сантер вышел из дверей, успев заметить, как в пяти метрах от него Перлонжур поспешно отстранился от Асунсьон.
Нахмурившись, Жорж торопливо спустился по лестнице, не глядя, прошел мимо друга и молодой женщины, открыл дверцу роскошной машины, купленной им накануне, и сказал:
– Садитесь вместе на заднее сиденье!
А сам сел за руль, сгорая от яростного желания разбить что-нибудь.
ГЛАВА X
СРОЧНО И КОНФИДЕНЦИАЛЬНО
Мужчина достал с верхней полки чемодан и поставил его на сиденье. Затем, в который уже раз, высунулся из окна купе.
Он был среднего роста, коренастый. Узловатые руки, румяное лицо, очень светлые волосы, очень голубые глаза, маленькие, порыжевшие от никотина усики. На висках проступали вены. На нем был синий костюм хорошего покроя и пальто реглан бежевого цвета; в руках он держал мягкую фетровую шляпу, галстук украшала булавка с бриллиантом. Словом, на всем лежала печать не столь давней, по вполне солидной элегантности вечно куда-то спешащих деловых мужчин и путешественников, обновляющих свой гардероб за двадцать четыре часа в первом попавшемся порту.
Путник втянул голову обратно в купе и закурил сигару, ловко откусив зубами ее кончик. Он с наслаждением сделал несколько затяжек, затем надел перчатки, которые ему наверняка доводилось носить не больше двух раз в жизни. Его буквально распирало от удовольствия, что одет он с головы до ног во все новое, что держит во рту отборную сигару и собирается выйти на перрон из купе первого класса.
Поезд подошел к большому задымленному вокзалу, окутанному уже вечерним сумраком. Открыв дверцу, путешественник крикнул носильщика и двинулся впереди него по перрону с видом человека, которого ничто не заставит свернуть с избранного им пути. Он то и дело оглядывался по сторонам, глаза его светились восторженным интересом, который никак не могла оправдать окружающая обстановка.
Выйдя с вокзала, путешественник позвал такси, но, прежде чем сесть в машину, долго стоял на тротуаре, бросая вокруг все те же восторженные взгляды. И уже садясь в такси, пробормотал какие-то непонятные слова, что-то вроде:
– Пять лет… Боже мой, как все переменилось!..
Спустя некоторое время он изумился, заметив, что машина не трогается с места, и сделал шоферу замечание. Тот весьма нелюбезным тоном ответил, что он терпеливо ждет, когда ему соизволят назвать адрес, по которому следует ехать.
Путешественник улыбнулся, обнаружив, что, несмотря на неоспоримый и очевидный прогресс, коснувшийся его родного города, нрав водителей такси не претерпел никаких изменений. Он бросил шоферу название одной из лучших гостиниц столицы, затем, вытянув ноги и удобно расположившись на кожаных подушках машины, погрузился в размышления, сравнивая свое сегодняшнее победоносное возвращение с плачевным отъездом пятилетней давности.
Проезжая по улицам, он как бы заново открывал для себя их названия; но вот такси остановилось возле гостиницы, на несколько секунд опередив другое, которое тоже сразу же застыло у тротуара. Уверенно шагнул он в просторный, светлый холл и не подумав обернуться: человек в его положении не станет оглядываться по сторонам, входя в роскошный отель.
Он потребовал лучший номер. Управляющий, которого профессиональное чутье никогда не обманывало, умел разбираться в людях и потому немедленно выполнил его желание, раскрыв перед ним регистрационную книгу гостиницы.
Распахнув пальто, неизвестный достал из внутреннего кармана пиджака ручку с золотым пером. Затем старательно вывел: Нестор Грибб.
Перед графой «Откуда прибыл» перо его на секунду замерло в нерешительности, затем начертало жирными, приплюснутыми буквами: из Виннипега.
Тем временем шофер такси, который его привез, обменялся несколькими словами с водителем другой машины, тоже остановившейся возле гостиницы, из нее вышел высокий мужчина с черной бородой и в пенсне с золотой оправой.
– Ты что, ехал за мной?
– Да. Так велел тип, который сел ко мне. Чокнутый какой-то, а может, из полиции… «Следуйте за этой машиной, – сказал он мне, – за твоей, старик, – и постарайтесь не отставать. За хорошие чаевые, конечно…»
Расписавшись в регистрационной книге, Нестор Грибб узнал у посыльного, где находится телефон. Затем, набрав номер, долго вслушивался в гудки, так и не получив никакого ответа. Вторая попытка тоже оказалась безуспешной.
– Ничего не поделаешь! – громко сказал мужчина, которого пустынные просторы научили разговаривать с самим собой вслух. – Может, мне следовало написать?.. Ладно, теперь уже ничего не поделаешь!
Выйдя из кабины, он наткнулся на человека, лица которого не успел разглядеть. Он сделал несколько шагов, потом обернулся. У человека была черная борода и пенсне в золотой оправе.
«Черт возьми, – подумал Грибб, – где же я видел этого типа?»
Вопрос этот не давал ему покоя и в зале ресторана гостиницы, где он ужинал час спустя. Потом в мюзик-холле, где он провел весь вечер после того, как снова и опять безуспешно пытался дозвониться все по тому же номеру. Раздумывал он над этим вопросом и возвращаясь пешком в гостиницу, и раздеваясь перед роскошным зеркалом в своей шикарной спальне.
Вызвав дежурного по этажу, Нестор Грибб велел принести ему бутылку минеральной воды и выпил ее целиком, прежде чем лечь в постель. Он был несколько раздосадован тем, что не смог дозвониться до своего друга Сантера, и даже засомневался, уж не первым ли из шести возвратился, явившись на свидание, о дате и месте которого они условились пять лет назад. Потом в конце концов заснул, ему снилось, будто он снова сражается с этим беспутным Линкольном, с которым они воевали два года, оспаривая право на открытие торговых меховых фирм…
Проснулся он рано, как «там», и был поражен окружавшей его непроницаемой тишиной. Растянувшись на кровати и наслаждаясь теплом, он закурил, не открывая глаз… Как все теперь будет легко и чудесно!.. Завтра он обнимет свою старую маму. Он привез ей шелковое платье, шаль с красной бахромой и коралловые четки с золотым крестиком…. Как она будет счастлива!..
В восемь часов он встал, выкурив целую пачку сигарет. Намыливая перед зеркалом подбородок, он принялся напевать:
Молвит старый Обадьях молодому Обадьяху:
– Без гроша я, Обадьях, без гроша. Молодой же Обадьях молвит старому в ответ:
– У меня же, Обадьях, ни шиша, ни шиша.
Но он давно отвык бриться: там он отпустил бороду, великолепную золотистую бороду в жестких завитках. А на борту его брили парикмахеры… Нет, в самом деле отвык, совсем разучился, и никакие квасцы не помогали остановить кровь, сочившуюся из порезов.
Облачившись наконец в свой синий костюм, он позвонил дежурному и потребовал завтрак. На подносе, который ему принесли, лежал большой серый конверт на его имя без почтового штемпеля, но с такой вот надписью: «Срочно и конфиденциально».
– Письмо… – счел своим долгом пояснить дежурный при виде изумленного взгляда Нестора Грибба.
Тот разорвал конверт и извлек из него сложенный пополам лист бумаги в клеточку. Он отпустил дежурного и только потом развернул листок, на котором незнакомой рукой было начертано большими печатными буквами:
Нестор Грибб никогда не читал газет. И посему ничего не знал ни о гибели Намота, ни о странном исчезновении Жернико. Он не понял.
ГЛАВА XI
ТРЕТЬЯ ЖЕРТВА
