Дэвид Лидиард (№1) - Лондонские оборотни
ModernLib.Net / Ужасы и мистика / Стэблфорд Брайан М. / Лондонские оборотни - Чтение
(стр. 3)
Автор:
|
Стэблфорд Брайан М. |
Жанр:
|
Ужасы и мистика |
Серия:
|
Дэвид Лидиард
|
-
Читать книгу полностью
(912 Кб)
- Скачать в формате fb2
(363 Кб)
- Скачать в формате doc
(366 Кб)
- Скачать в формате txt
(355 Кб)
- Скачать в формате html
(362 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31
|
|
Дэвид вспомнил, как разговаривал со священником о таких предметах. Мэллорн с самого начала сказал ему, что египтяне, вероятнее всего, носили как амулеты подлинные части тел своих предков, высушенные на солнце или сохраненные в битуме, как мумии, но со временем их заменили на условные изображения из дерева и глины. Лидиард не мог бы сказать, из чего сделана именно эта вещица.
Когда зловещее присутствие имущества мертвеца стало невыносимо, Лидиард уделил немного времени молитве. Это было все, что он еще мог сделать. Хотя, конечно, человек, за которого он молился, тот, кто заменил ему отца и тот, кем он всегда восхищался, изменил его отношение к традиционной вере. Сэр Эдвард твердо придерживался мнения, что любая религия — это атрибут отмирающей эпохи предрассудков, и что одной науке следует доверять как источнику мудрости и вдохновения. Он куда красноречивей обосновывал свою позицию, чем Дэвид способен был ее опровергнуть. Духовный отец Лидиарда в Англии не скупился на суровые предупреждения о влиянии Антихриста. И Лидиарда приводило в некоторое замешательство, что такой набожный человек, как отец Мэллорн с такой охотой искал общества сэра Эдварда на пароходе, идущем в Вади Халфа, и втянул его в свое предприятие.
Лидиард не только молился за благополучное пробуждение сэра Эдварда, он молился и за душу иезуита и за избавление де Лэнси от беды, если тот в нем нуждался. За себя он только благодарил с тяжелым сердцем, что вновь избежал смерти от укуса змеи, не уверенный, полностью ли миновали последствия этого укуса.
Когда Таллентайр, наконец, пришел в себя, Лидиард стоял рядом, придерживая флягу, чтобы его старому другу было удобнее пить. Для баронета было полной неожиданностью, что Дэвид уже почти поправился, а сам он так слаб, и тут же засыпал юношу вопросами, на которые тот мало что мог ответить. Когда молодой человек рассказал, где и как нашел его и сообщил, что отец Мэллорн мертв, и нигде нет и следа Уильяма де Лэнси, сэр Эдвард удивился и не на шутку расстроился.
— Господи Боже, — вздохнул он с жаром, несомненно, неподобающим тому, кто объявляет себя неверующим, — а я-то думал, что это только сон! Возможно, так и было. Но я, право, не знаю, что реально, а что нет. Вчера вечером я опасался за твою жизнь, а теперь, судя по всему, только ты и пережил эту ночь невредимым. Я думал, что у меня скверные галлюцинации, Дэвид, но теперь убеждаюсь, что все было правдой до мельчайших подробностей. События развивались именно так невероятно. Мы должны найти де Лэнси, если сможем. И только тогда, ради нашего душевного здоровья, покинуть это место.
— Не уверен, что хотя бы один из нас достаточно здоров, чтобы ехать верхом, — терпеливо произнес Лидиард, — Не уверен и в том, что легко удастся найти де Лэнси: я долго кричал в полный голос и не получил никакого ответа. В любом случае, мы должны похоронить священника, но выкопать ему настоящую христианскую могилу в этом каменистом месте невозможно, поэтому придется положить его в одну из этих древних гробниц и всей душой попросить прощения у того, кто примет его душу.
— Если мои сны достойны доверия, — заметил баронет, — боюсь, что де Лэнси может уже покоиться в одной из них. Но мы должны искать его, поскольку не следует доверять снам. — Он попытался самостоятельно подняться на ноги, но усилие оказалось столь мучительным, что пришлось принять помощь Лидиарда.
— Вы должны рассказать мне, что случилось, — сказал Лидиард, — боюсь, что моя лихорадка и мои собственные сновидения не отпускали меня до утра, и я знаю лишь о том, что увидел, очнувшись.
Баронет покачал головой. Провел левой ладонью вверх и вниз по правому боку, проверяя, в каком состоянии бедро и плечо после вчерашнего.
— Не могу сказать, что случилось на самом деле , — раздраженно произнес он. — Как мне кажется, де Лэнси забрел в одну из гробниц, где наткнулся на что-то, заставившее его завопить, что есть мочи и выпалить из пистолета. Когда мы со священником побежали к нему, то потеряли направление, это нас задержало. Возможно, как раз тут и начался этот странный сон, не раньше. Впрочем, откуда мне знать? Мне мерещилось, будто нас настигло некое огромное существо, похожее на живого Сфинкса. Казалось, оно раздувается и опадает, а затем опять раздувается. Я случайно один раз выстрелил в воздух, но во второй раз выстрелил с близкого расстояния и попал в эту тварь, но не сильно ей повредил. А на это чудище напал, неизвестно откуда появившийся большой серый волк. Но тут на меня навалились тени, я стал задыхаться и больше ничего не видел и не слышал. Ты, случайно, не нашел тело большой кошки? Или труп серого волка?
— Нет. — Ответил ему Лидиард. — Но на камнях, там, где я вас нашел, разбрызгана кровь. Я подумал, что это ваша, или, возможно, священника. Хотя, вроде бы, ни один из вас не был ни покалечен, ни значительно ранен. — Эти слова прозвучали тише, чем он намеревался, поскольку рассказ баронета внезапно оживил в его памяти его собственные бредовые видения. — Так вы говорите, Сфинкс? — Задумчиво добавил он. Таллентайр поднял на него глаза, и Лидиард увидел, что его пожилой друг сощурил глаза, как будто он тоже что-то вспоминал.
— Кошка… Мне не выдержать ее взгляда. — Негромко процитировал Таллентайр. — Ты помнишь, что говорил что-то похожее в самый тяжелый момент своего бреда? Так что за кошка тебя напугала, Дэвид? Как она выглядела в твоих снах? Лидиарду не потребовалось много усилий, чтобы вспомнить. Но у него вызвало немалые колебания само обилие образов, которые опять хлынули в душу, как только Таллентайр повторил его слова.
— Я видел Сатану, — прошептал юноша, — страдающего в Преисподней. Я видел Бога, беспомощного, вне Вселенной. И видел… волков… которые были больше, чем просто волки. А кошка… нет, это была не кошка… Прежде всего, у нее только голова была кошачья, как у богини Баст [7], но затем, на миг-другой, у нее стало лицо женщины и кошачье тело. Она отвернулась от горделивого шествия всех богов Египта, которое происходило в пещере Платона…
— В пещере Платона! — Перебил его Таллентайр.
— В пещере из «Государства» [8], — медленно проговорил Лидиард, хотя знал, что Таллентайр прекрасно понимает, о какой пещере идет речь. — Где прикованные люди видят только тени, отбрасываемые на стену пламенем костра. В моем сне эти тени имели облик божеств со звериными головами, и я был человеком, который обернулся, когда удалось порвать цепь, удерживавшую мою шею. Я был человеком, который увидел самих богов, а не их тени. И именно Баст с кошачьей головой обратила внимание на то, что я их вижу. Она же была и Сфинксом. — Лидиард с неудовольствием осознал, что у него усилилось сердцебиение, и добавил. — Я пришел в ужас. Даже теперь со мной этот кошмар. Страх… и богохульство…
— Нет богохульства в кошмаре, — отмахнулся Таллентайр. Казалось, баронет был поглощен собственными воспоминаниями. — Не так уж много совпадений, как я боялся… а некоторое сходство в образах может, разумеется, быть случайным.
— Да не это богохульство, — вспоминая, пробормотал Лидиард. — Богохульным было видение беспомощного Бога и Сатаны, который избавил бы мир от зла своим страданием, если бы ему только не воспрепятствовал жестокий рок. Я сжалился над таким Сатаной, Эдвард. Я негодовал из-за его заточения… прежде страха…
Таллентайр, казалось, едва ли обращал на него внимание.
— Возможно, — грубо сказал он, — ты на стороне дьявола, и сам этого не знаешь. В конце концов, ты достаточно долго жил в моем доме. Но нам обоим снились и волки, не так ли? Ведь ты сказал, что видел волков?
— Я видел волков, — подтвердил Лидиард. — Но я каким-то образом знал, что на самом деле, это оборотни — вервольфы. [9]
— Лондонсие оборотни воют с голоду во мраке? — Отозвался Таллентайр, с облегчением вспомнивший строчки из с детства знакомого забавного стишка.
Лидиард покачал головой.
— Они бежали по бесконечным льдам… — сказал он. — По ровной ледяной пустыне, до самого горизонта.
Таллентайру удалось, наконец, выбраться из гамака, и оказалось, что он способен стоять. Лидиард не попытался удержать его или ему помочь. Он углубился в свои мысли, пытаясь вспомнить, какие странные вещи приходили ему в голову, когда он видел в сновидениях этих зловещих созданий. Таллентайр подхватил уаджет, который Дэвид положил вместе с прочим имуществом Мэллорна, но быстро вернул его обратно и вместо этого взял кольцо.
— Что это? — спросил он.
— Не знаю, — ответил Лидиард. — Я нашел это у Мэллорна. — Как вы полагаете, каким образом мы оба видели эти кошмары, хотя, змея ужалила только одного из нас? И как получилось, что наш кошмар убил священника и унес де Лэнси Бог весть куда?
— Хотел бы я знать, — с горечью заметил Таллентайр. — Но что в действительности случилось, и впрямь только Богу ведомо, если только я не смогу, осмотрев то, что осталось после событий, восстановить правду. Покажи мне!
Лидиард кивнул и надел соломенную шляпу, которой обыкновенно защищал голову от солнца. Таллентайр нашел свою и нахмурился, увидев, что рядом лежат два его ружья, и одно поцарапано.
— Я нашел его рядом с вами в скалах, — сказал Лидиард в ответ на невысказанный вопрос. — И принес его сюда. В каждом стволе было по стреляной гильзе.
Таллентайр ничего не сказал, и вышел впереди молодого человека на солнечный свет. Помедлил, оглядывая выжженную долину и полуразрушенные, частично раскопанные древние гробницы.
— Никаких теней, — пробурчал он себе под нос. — Солнце взошло и прогнало их.
Лидиард последовал за ним по склону к тому месту, где лежало тело отца Мэллорна. Его уже обсели мухи, и баронет не смог их отогнать. Лидиард ждал, пока его друг выяснял то, что он и так знал: не имелось никакой видимой причины для смерти. Порезы и ушибы на теле иезуита нигде не были смертельными. И, насколько смог понять Лидиард, сердце Мэллорна могло просто-напросто не выдержать переживаний и волнений, и прекратило биться.
— Ну что же, — произнес, наконец, Таллентайр, — он больше никогда не скажет нам, что в действительности побудило его привести нас сюда, и если та часть правды, которую он от нас скрыл, имеет какое-то отношение к случившемуся с нами ночью, придется выяснять это другими способами.
Не теряя времени, он встал и оглядел верхнюю часть склона.
— Если де Лэнси зашел в одну из здешних гробниц, — сказал он, — то это может быть лишь одна из этих трех. — И поочередно указал каждую из них Лидиарду.
Они приступили к обследованию. Одна из мастаба наполовину обрушилась, и у них заняло лишь несколько минут, чтобы удостовериться, что де Лэнси не мог там пропасть. Расчищенное пространство во второй уходило чуть глубже, но колодец был вырыт недавно, и вскоре снова засыпан. Только в третьей обнаружилась разверстая пасть, в которую вполне мог провалиться человек. Или служить логовом какому-нибудь хищнику.
Таллентайр взял голыш и запустил его в яму. Они ожидали, что услышат удар камешка о дно секунды через две. Но Лидиард сосчитал до четырех, прежде чем они что-то услышали, причем, голыш лишь слегка задел стену, продолжая падать все глубже.
— Не иначе, как естественный провал в камне, — сказал Лидиард. — Достаточно широкий, чтобы человек не застрял, и де Лэнси мог туда рухнуть…
— Мог. — Раздраженно повторил Таллентайр. — Я еще не готов этому поверить.
Лидиард прошел на другую сторону камеры, где у основания стены скопилось небольшое количество мусора. Проведя пальцами по светлым пятнам, он ощутил под ними воск, а, когда как следует, порылся, отыскал смятый клочок бумаги, обожженный с одного края, наверняка использовавшийся, чтобы переносить свечу.
— Сэр Эдвард, — сказал он и быстро передал ему бумагу. Она затрещала, раскалываясь, когда Таллентайр стал ее разворачивать. Но ему удалось сложить куски и рассмотреть напечатанное на листе.
— Страница из книги! — Воскликнул юноша.
— Но не из такой уж и древней, — со вздохом заметил Таллентайр. — Это из альманаха. Смотри, вот и дата: 1861. Думаю, это оставили прежние исследователи. Надеюсь, им повезло здесь больше, чем нашей злополучной экспедиции. Иезуит знал, что здесь побывали и другие, и это возбудило в нем любопытство и желание наведаться сюда самому. Но теперь нет способа установить, какими сведениями он располагал о том, кем были те другие и что они могли найти. Есть что-то еще?
Лидиард указал на пятно на камне.
— Кровь? — спросил он.
Таллентайр, встав на колени, коснулся пятна, но только пожал плечами.
— Если да, то и это осталось от прежних искателей древней мудрости. — ответил он. — Здесь нет никаких следов де Лэнси, насколько я вижу. — Он убрал растрескавшийся лист в свою записную книжку, обращаясь с ним с привычной для него аккуратностью.
— Покажи мне другие следы крови, — велел он.
Лидиард вышел на солнце первым и повел баронета к месту в неподалеку от тела Мэллорна. И там указал на новое пятно, уже потемневшее от жары настолько, что оно больше не казалось свежим.
— Не думаю, что это моя кровь. — вздохнул Таллентайр. — И, смотри-ка, вот еще. Конечно же, меня не заносило так далеко, насколько я помню. Возможно, здесь начало тропы, которая ведет вверх по склону. И, наверное, как раз туда пошел де Лэнси.
Говоря это, Таллентайр осматривал местность, в поисках какого-то нового знака. И нашел очень быстро. Лидиард понял, что человек, который потерял столько крови, когда шел или бежал, вряд ли мог после этого остаться в живых.
Пока они поднимались по усеянному камнями склону, Лидиард ожидал, что в любой миг отыщется тело. Пятна попадались все реже, а идти по тропе становилось все труднее. К тому времени, когда они добрались почти до гребня, любые следы начисто пропали, но Таллентайр не стал медлить, он спешил на самый верх, чтобы осмотреться там и увидеть дальний склон.
На вершине он остановился, и Лидиард услышал нетерпеливый выдох, который испустил его спутник, что-то увидав. Молодой человек поспешил к нему, и, как только они поравнялись, Таллентайр схватил его под руку и указал вперед.
— В двухстах ярдах от них, полускрытое скальным выступом, лежало бледное нагое человеческое тело.
— Де Лэнси! — Воскликнул Лидиард. — Он еще жив? — Говоря это, он понимал, что солнечный жар мог только ухудшить состояние человека, который лежит обнаженным уже несколько часов. Он опасался худшего. И обругал себя за то, что раньше не поискал Уильяма, как следует вместо того, чтобы убивать время на молитву.
Таллентайр уже шагал вперед, двигаясь нетерпеливо и устало, это свидетельствовало о том, что баронет, хоть и не оправился еще от травм полученных ночью, но был как всегда бодр духом и решителен. Лидиард, вообразив, что вновь ощущает в своей крови яд, который занесла ему через руку маленькая змейка, поплелся за другом.
Лежащий действительно был гол и лежал лицом вниз, и его стройная светлая спина, подставленная солнцу, уже обгорела до красноты. Но это был не де Лэнси. У этого человека были белокурые волосы и поразительно красивое лицо. Судя по всему, он ровесником де Лэнси, двадцать пять или чуть больше. Но он был нежнее и слабее. Тело его спереди и сзади было исполосовано, словно по нему прошлась когтями большая кошка.
Таллентайр перевернул незнакомца, так чтобы его лицо и грудь стали полностью видны, и положил палец ему на шею, ища пульс. Лидиард не сомневался, что никогда прежде не видел этого человека, и все-таки было в его внешности что-то необычно знакомое, напоминающее о чем-то, чего он не мог в точности припомнить.
— Кто бы это мог быть? — Прошептал он, когда его взгляд встретили утомленные и красные глаза Таллентайра.
— Ну, — заметил баронет, и в его голосе прозвучал горький и гневный сарказм, — кто это еще может быть, если не волк, которого я видел во сне, который, несомненно, был оборотнем, что забрел сюда из твоего бреда и явился помериться силами с живым Сфинксом! И если это так, то здесь, в этом жутком глухом месте, я узнал об истинной истории мира, а то, чему я по глупости предпочитал верить в течение жизни — одна ложь. То, что случилось с нами здесь, совершено твоим ревнивым Богом, чтобы просветить меня, дать понять — человеческий разум, в конечном счете, слаб и ничтожен, и не вправе даже надеяться выиграть бой за верное понимание мира.
Лидиард отпрянул, ужаснувшись этой странной жалобой и столь умышленному, пусть непрямому богохульству. Он сказал:
— Да не можете вы так думать.
Сэр Эдвард, после того, как еще несколько мгновений отводил душу мысленно, снизошел до ответа:
— В самом деле, не могу. Не знаю, жертвами чего стали мы, но этого беднягу, несомненно, ограбили и раздели разбойники, а затем оставили умирать, это, конечно, не де Лэнси, но он и не туземец. Мы должны помочь ему, чем можем, и надо как можно скорее возвращаться в Вади Халфа, чтобы привести оттуда других на поиски Уильяма. Будем надеяться, что им удастся установить, как и почему на нас обрушились все эти несчастья.
На это Лидиард смог только молча произнести: «Аминь». Затем наклонился, чтобы взять раненого за ноги, в то время как Таллентайр поднял его за плечи, они, не сговариваясь, решили как можно скорее нести его в свой лагерь.
Но как только пальцы Лидарда коснулись кожи раненого, смутное воспоминание, которое пробивалось к поверхности его разума, вдруг всплыло. Как будто внутри него открылось некое око, которое видело на мир совсем иначе, чем обычные глаза.
А он увидел, и был убежден, что именно увидел , каким бы нелепым ни казалось такое убеждение, что человек, которого он коснулся, имел лишь облик человека, скрывавший его истинную природу, звериную, волчью.
— Что такое? — Резко спросил Таллентайр, когда их первая попытка поднять бесчувственное тело ни к чему не привела.
Мгновение Лидиард жгло желание поделиться со своим другом и наставником тем, что он увидел, но юноша тут же вспомнил, что за человек баронет, и насколько нетерпим ко всему, что считает вздором. Он решил не раздражать его, и объяснил свое поведение одним из следствий действия яда.
— Извините, — ответил он. — Просто минутное головокружение и дурнота. Сейчас мы его поднимем.
Но пока они несли раненого к своей палатке в долину, Лидиард не мог избавиться от гнетущей мысли о том, что эта дурнота и помрачение рассудка могут продолжаться больше, чем миг-другой, и что таинственное внутреннее око, пожалуй, так просто само собой не закроется.
Первая интерлюдия
Компас Разума
Не обуял ли
Нас запах трав, лишающих рассудка?
Уильям Шекспир, Макбет,
Акт 1, сцена 3 (Перевод А. Кронеберга)1
Средневековый английский фольклор исключительно беден по части оборотней, особенно, вервольфов. Причина в том, что волки были истреблены в Англии при англо-саксонских королях, и, таким образом, перестали быть источником страха для народа. Бедность традиции, впрочем, с лихвой восполняется развитием более поздней богатой мифологии оборотней в Лондоне.
Большинство англичан сталкивается с этим специфическим предрассудком в виде сравнительно невинного назидательного детского стишка, несколько строчек которого призывают детей не бродить в одиночку по ночам, особенно в полнолуние, а не то они станут добычей голодных лондонских оборотней. Самые ранние упоминания о лондонских оборотнях, которые я способен был разыскать, встречаются в уличной балладе, изданной около 1672 г. и в памфлете, опубликованном, вероятно, на 10—12 лет позднее. Куда больше упоминаний можно отыскать в дешевых балладах на отдельных листах и в сборниках песенок конца 18 века, когда появилось большинство самых известных баек…
И поныне ходят бесчисленные рассказы о подвигах лондонских оборотней. Большинство детских страшных сказок наделяет вервольфов Лондона склонностью утаскивать заблудших и непослушных детей. Есть также несколько достойных внимания побасенок и более странного содержания. Два таких образчика фольклора вписываются в общую картину историй о том, как дети человеческие вступают в отношения с чудесными возлюбленными, у которых есть одно любопытное отличие. Истории, где повествуется о том, как обыкновенный мужчина женился на неописуемой красоты женщине, и в конце концов, выяснилось, что она одна из лондонских оборотней, наиболее традиционны Обычно в них оговаривается, что жених дал невесте обещание, которое однажды все-таки нарушил, и это привело к открытию ее истинной природы, и, конечно, к ее утрате, но там говорится также, что вервольфы женского пола постоянно ищут себе мужей среди высших классов города, дома которых могли бы послужить убежищами для целых стай (численность которых колеблется от горстки оборотней до дюжины). Небылицы же, где описываются сердечные дела между обычными женщинами и оборотнями-мужчинами, более своеобразны. В таких сюжетах обычно не идет речь о браке, они чаще имеют вид романтических сказок об истинной, но трагической любви, о страсти, которую невозможно утолить. Мужская половина оборотней Лондона, в отличие от своих сестер, неспособна к физической близости в людском обличии, а накал чувства неизбежно приводит к преображению.
Возросшая популярность таких мифов в новые времена засвидетельствована, например, в сообщении «Таймс» от 27 марта 1833 г., где описывается, как толпа преследовала некоего мужчину по Флит Стрит до Гаф Сквер, оправдывая свои действия тем, что несчастный оказывал поддержку лондонским оборотням и похищал детей, чтобы им скармливать. Автор статьи утверждает, что если бы тот мужчина попался, не миновать убийства, но он ускользнул, скрывшись в направлении Ладгейт Серкус, где преследователи увязли в другой толпе, собравшейся вокруг шарманщика.
В своем отчете «Лондонские рабочие и лондонские бедняки», впервые опубликованном в 1851 г., Генри Мэйхью приводит новые свидетельства тому, что вера в существование в Лондоне волков-оборотней, отнюдь не канула в прошлое. Он приводит искренние, полные страха заявления четверых свидетелей, юной подметальщицы улиц, крысолова, сочинителя из мансарды и продавца картошки.
Крысолов утверждал, что видел вервольфов не раз и не два, и признался, что, несмотря на страх, ему есть, за что благодарить их, поскольку крысы стали их излюбленной добычей, «ведь ловить людей на съедение нынче стало слишком трудно и опасно, это не всякий раз удается». Сочинитель оказался еще разговорчивей и высказал мнение, что полиция прекрасно осведомлена о существовании оборотней, так как, исполняя свой долг, устраняет последствия их нападений на людей, но не решается предать факт огласке, опасаясь паники в обществе.
Не стоит и говорить, что представители самой Столичной Полиции дали совсем иной ответ на вопрос. Детектив, с которым я недавно беседовала, сказал мне, что обычные убийцы порой калечат свои жертвы для того, чтобы создать впечатление, будто в их деяниях виновны лондонские оборотни. И что самые разные воры и разбойники часто пользуются, сговорившись, столь примитивным способом устрашения, чтобы заморочить суеверное население, за счет которого они кормятся. Этот человек сказал также, что таким же образом сельские браконьеры стряпают и распространяют байки о черных псах-призраках, чтобы запугать тех, кто мог бы попытаться их поймать во время ночной работы. И неудивительно, что самые злобные из порождений лондонского дна потрудились выдумать или, по меньшей мере, поддерживают сказки о городских вервольфах.
Однако примечательно, что не все россказни о лондонских оборотнях представляют их жуткими пожирателями детишек. Там и сям в потоке страшных сказок можно услыхать и голоса сочувствующих, утверждающие, что, в конце концов, вервольфы — пленники своей ненормальной природы, и нельзя безоговорочно винить их за их дела. Есть частица волка в каждом из нас, говорят эти люди, и тех, кто не слышит слово Иисуса Христа, нашего искупителя, следует считать немногим лучше волков, они будут осуждены и проведут вечность в Аду их собственной прожорливости.
Сабина Бэринг-Гулд, «Книга Волкодлаков», 1865
2
Большей части доводов за и против теории эволюции Дарвина повредило неверное понимание самой природы этой теории, то есть, того, о чем, собственно, и речь. Многие нападки на утверждения Дарвина не нацелены на сам тезис, а обрушиваются на более основополагающее суждение, которое надлежит принимать как аксиому, прежде чем за работу примутся теоретики.
Необходимо обратить внимание, что возможны два несколько различных значения фразы «теория эволюции» в обыденных разговорах. Когда на теорию нападают деятели церкви, они отвергают само положение о том, что вообще имела место какая-либо эволюция видов. Но Дарвин предлагает нам в своей великолепной книге «О происхождении видов путем естественного отбора» теорию того, как произошла эволюция в действительности. А это неизбежно требует принять, что более основополагающая теория уже доказана.
Люди науки восхищаются книгой Дарвина, она представляет собой истинный прорыв во взглядах на механизм эволюции видов и служит важной вехой на пути к пониманию истинной истории жизни на земле. Их противники, религиозные деятели, в целом стараются переместить диспут на иное поле боя, отстаивая дело, которое ученые справедливо считают давно проигранным.
Прав или не прав доктор Дарвин в своих выводах касательно механизма эволюции, говорить пока рано. Гипотеза, несомненно, блистательна, но расценивать ее как доказанную не имеет смысла до тех пор, пока не будет вскрыт химический механизм наследственности. А до этого времени все разговоры о «разновидностях», которые путем отсева отбирает природа, будут, неизбежно, пустыми и докучными. Однако по части более основополагающего тезиса, имела ли вообще место эволюция, окончательный приговор уже, несомненно, вынесен. Разумеется, эволюция была, и привела она к образованию более сложных видов из простых, и не один честный разумом человек не может с полным основанием сомневаться, что все формы жизни, которые существуют ныне, произошли от немногочисленных общих предков.
Для обоснования этого факта мы должны сослаться только на два явления. Первое: очевидно, что все многообразие видов живого являет несомненные признаки отдаленного родства. Это уже само по себе разительный довод в пользу широкой картины постепенного и прогрессивного развития новых типов. Второе: ископаемые находки предлагают нам поразительный рассказ о неудачных видах, которые некогда существовали, но затем вымерли; это ясно указывает, что все многообразие сохранившихся видов — лишь крохотная частица всех видов, когда-либо существовавших.
Разумные люди перед лицом этого свидетельства ни за что не усомнились бы, что эволюция видов — бьющий в глаза факт, если бы, к несчастью, на разум не накладывало бы шоры убеждение, что мир недостаточно стар для того, чтобы в нем произошла столь долгая и постепенная эволюция. Письменная история, которая досталась нам от античности (профильтрованная, увы, в Западной Европе варварскими разрушениями Темных Веков) повествует только о нескольких сотнях поколений. В дальнейшем добавилось убеждение, что некоторые письменные источники священны и, стало быть, неоспоримы. И вот наши незадачливые предки поддались заблуждению и решили, будто письменная история полностью охватывает историю земли и вселенной, от Творения до нынешнего дня.
Мы знаем, что это неверно. Открытия геологов, например, Хаттона и Лайела подтвердили, что земля значительно старше, чем утверждает любая письменная история, и что она много старше человечества. Расшифровка надписей, оставленных древними египтянами, и различные раскопки в Европе позволили таким людям, как Лаббок, продемонстрировать, что у человечества была долгая предыстория , когда люди жили без письменности, полностью полагаясь на устную мифологическую традицию, объясняя свое происхождение и существование.
Наши письменные свидетельства, называем мы их священными или нет, повинны в предательском и откровенно пустом тщеславии, когда неоправданно сжимают времена, прошедшие до возникновения письменности в несколько дюжин поколений. Человек много старше, чем письменность, а земля значительно старше, чем человек; признание этих двух фактов снимает барьер, который не дает разумному человеку признать очевидность эволюции видов в природе. Как только будет низвергнут этот идол, честный человек сможет увидеть ясно, то, что действительно следует из родства видов, как существующих, так и вымерших.
Есть, конечно, люди, которые будут страстно цепляться за кажущуюся надежность написанного, для них старые авторитеты куда важнее, чем эмпирические свидетельства о том, каков мир. Для них Бог Священного Писания, как Он и Сам Себя провозглашает, — самый ревнивый из возможных божеств, который не потерпит никакого вызова Своему превосходству. Этот Бог и его последователи не могут позволить человеческому опыту говорить за себя, но должны подавить его тяжестью письменного авторитета. Именно таков способ полемики, к какому прибегает благочестивый мистер Госсе, утверждая, что якобы окаменелости и прочие свидетельства древности земли, безусловно, сотворены Богом одновременно со всем прочим, в том же духе, что вдохновил Его снабдить Адама и Еву не нужными им пупками.
Такой способ рассуждений не просто ошибочен, он смешон до нелепости. Его не смог бы придерживаться ни один здравомыслящий человек, поскольку он напрочь отрицает силу разума. Если мнение, что свидетельство должно подчиниться авторитету, трудно оспаривать, то лишь потому, что такое мнение отвергает самый спор, а это, несомненно, следует признать скорее роковой слабостью, чем хитрым риторическим преимуществом.
Представители науки и служители религии, которые недавно скрестили шпаги над книгой д-ра Дарвина, не просто предлагают нам различные взгляды на человека. Они предлагают нам весьма различные взгляды на то, как можно понимать мир. Наука утверждает, что мир, по меньшей мере, до существенной степени, постижим путем построения упорядоченной цепи причин и следствий на протяжении известного периода времени; религия утверждает, что он постижим только как совокупность замыслов и заповедей Господа, пути которого неисповедимы, и что причинно-следственная цепь всегда и везде может быть прервана чудесным вмешательством.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31
|
|