Сатана смотрит на Бога в отчаянной жажде помощи, но Бог бессилен помочь Своему Творению. Он наделил любое преображение особой, лишь ему присущей логикой, сделал каждый жребий неизбежным, позволил времени и пространству развиваться независимо от Него. Но Он лишь оболочка, лишь образ, лишь Альфа и Омега, Начало и Конец, во веки веков…

Аминь!

Волки бегут. Их мир уже превратился в ледяную пустыню. Один отделился от стаи, и оборотил лик к Сатане. В ярких синих глазах слезы милосердия. Что значат его слезы? Чего достигнет его доблестное сердце?

В пещере улыбается богиня. Она простирает прекрасную руку, чтобы коснуться лица освобожденного узника, погладить его щеку, похитить его глаза и забрать навсегда его сердце…

Дэвид Лидиард проснулся. Или, только подумал, что проснулся, вынырнув из гавани блаженной тьмы, в которой укрывался, закрывая глаза. Он сильно вспотел пока он спал, и чувствовал себя усталым и разбитым. У него было странное чувство, как будто он ослеп от невероятно яркого света, преследовавшего его во сне. Это ощущение, конечно, было иллюзией. Когда он открыл глаза, то в сравнительно скромном утреннем свете, струившемся через иллюминатор, отчетливо видел все окружающие его предметы. И все же прошло не менее трех-четырех секунд, прежде чем он увидел волка.

Серый крупный зверь лежал в дальнем углу каюты. Он был невероятно огромен, но в нем не чувствовалось ничего угрожающего. Волк спокойно растянулся на полу, густая блестящая шерсть плотно прилегала к мощному упругому телу, и хотя голова была поднята и обращена к Дэвиду, так чтобы ярко-синие глаза могли наблюдать за человеком, зубы не сверкали в оскале. Взгляд зверя был мирным и задумчивым, совсем не хищным. Его проведение можно было назвать доброжелательным.

Лидиард с изумлением поймал себя на странной мысли: «Наконец-то свершилось, и надо поглядеть этому в лицо. — думал он. — Теперь безумие выступило из тени, чтобы охватить меня».

На всякий случай, он сильно зажмурился, пытаясь окончательно проснуться и отогнать от себя странное видение. На этот раз, когда он открыл испуганные глаза, рядом был только Пол Шепард, поднявшийся с койки и полностью одетый, озадаченно глядевший на него с участием и заботой.

Не такой уж великой неожиданностью было застать его таким, состояние молодого человека значительно улучшилось за последние несколько дней. Периоды бодрствования стали продолжительней, хотя, до сих пор они приходились на ночные часы. Налицо были явные признаки возвращения разума: пропало выражение изумления и беспокойства на лице, появился осмысленный взгляд, часто слышалось связное бормотание, в котором порой можно было четко различить какое-нибудь английское слово. Лишь вчера Таллентайр высказал мнение, что какая бы хворь ни лишила рассудка бедного Шепарда, теперь она ослабила хватку настолько, и он в любой миг мог снова стать самим собой. Это пророчество, очевидно, сбывалось.

Эти яркие синие глаза, прежде казавшиеся пустыми и невинными, теперь смотрели поразительно властно и внимательно.

— Все кончилось? — Спросил молодой человек, потянув руку и коснувшись плеча Лидиарда. — Сон полностью прошел?

— О, да, — ответил Лидиард с легким смешком. Ему показалось очень забавным, что их странный спутник, еще недавно такой беспомощный, сейчас беспокоится за него. — Я уже снова стал тем, кем был, и больше не в Преисподней. — Он отбросил покрывало, обнажив грудь, а синие глаза Шепарда деликатно уставились в иллюминатор.

— Что это за берег? — Спросил он.

— Северная Африка, — машинально ответил Лидиард. — Мы недалеко от Туниса на пути из Александрии в Гибралтар.

Собеседник кивнул, словно, испытав облегчение от того, что находится в части света, которую знает. Продолжая глядеть на далекий берег, он сказал:

— Там, где когда-то стоял Карфаген, а ныне обитают берберийские пираты.

— Где обитали берберийские пираты, — поправил его Лидиард. — Конечно, еще не перевелись разбойники на дхау [13], которые ищут добычи среди себе подобных, но «Эксельсиор» — это современное быстроходное судно, а дни пиратства все-таки уже миновали.

— Разумеется, миновали, — мягко отозвался Шепард. — Что было, то прошло, остались только легенды.

Лидиард сбросил влажную от пота простыню и спрыгнул с койки. Как ни странно, ему и в голову не пришло смущаться своей наготы. Вот уже несколько дней он делил каюту с их загадочным спутником, и вполне привык к зрелищу нагого тела соседа. Он без спешки оделся, тщательно, в строгом порядке натягивая на себя одежду. Неприятное беспокойство, вызванное кошмаром, еще не совсем улеглось, и ему требовалось время, чтобы полностью прийти в себя. Облачаясь, Лидиард снова почувствовал на своем лице взгляд ярко-синих глаз, полный напряженного, почти осязаемого любопытства. Он представил себе, как Шепард мучительно пытается вернуть сопротивляющиеся воспоминания, стараясь понять, что же с ним произошло на самом деле.

— Вы Уильям де Лэнси? — Спросил, наконец, молодой человек.

— Нет. — Коротко ответил Лидиард. — Де Лэнси исчез в пустыне к югу от Кины.

— Значит, вы должны быть Лидиардом. Так вы говорите, де Лэнси исчез? А что с Таллентайром и братом Фрэнсисом?

— Таллентайр в соседней каюте. — ответил Лидиард, — А священник мертв. Его сердце остановилось в той же Восточной Пустыне. А вы помните, что случилось с вами, мистер Шепард?

Удивительные глаза смотрели достаточно ясно, но взгляд, казалось, несколько утратил свою твердость в то время, когда, Шепард обдумывал вопрос. Наконец, он покачал головой.

— Нет, — произнес он. — Ничего не помню. Вы не могли бы мне рассказать?

— Мы нашли вас нагого и израненного, — объяснил Лидиард, продолжая упорно заниматься обыденными делами, он позвонил в колокольчик, и потребовал у вошедшего стюарда принести таз и кувшин с водой. — Мы обнаружили неподалеку вашего коня и кое-какие личные вещи. Вы были совершенно беспомощны и полностью потеряли память. Мы взяли вас с собой в Вади Халфа, а затем в Каир и Александрию, как загадочный трофей, чтобы напоминать нам о суровой пустыни.

Это замечание вызвало легкую усмешку и новый вопрос:

— Сколько времени прошло с тех пор, как вы меня нашли?

— Около сорока дней, — ответил Лидиард.

— Я задал вам много хлопот?

— Не очень. Нам удавалось кормить вас и поддерживать в чистоте с минимумом трудностей. Если бы я сам был в беспамятстве, уверен, это создало бы значительно больше затруднений для тех, кому пришлось бы за мной ухаживать.

— Но вы ухаживали за мной, — сказал Шепард. — Я благодарен вам за то, что не оставили меня в каком-нибудь египетском сумасшедшем доме. — Его голос был мелодичен, а дикция очень четкой. Речь его звучала, как у образованного англичанина, но Лидиард не мог отделаться от абсурдной мысли, будто этот язык и эта плоть только маска.

— Сэр Эдвард не желал об этом и слышать, — сказал Лидиард. — Мы знали, что вы не египтянин, и бумаги, которые нам удалось найти, говорили, что вы англичанин. И опять же, ваше появление означало загадку, для разрешения которой он не мог предложить никакой здравой гипотезы. Для человека вроде сэра Эдварда, это все равно, что красная тряпка для быка.

— Конечно, — ровно ответил Пол. — Я прочел одно или два эссе сэра Эдварда.

— Похоже, вы о нас немало знаете, — заметил Лидиард. — А вот мы вообще ничего не знаем о вас, кроме вашего имени. Вы следовали за нами так, чтобы мы не заметили? И если да, то почему?

— Да, я за вами следил. — Откровенно ответил Шепард. — Что до причин… — И тут внезапно умолк, потому что раздался стук в дверь. Когда вошел стюард, выразив некоторое удивление, увидев, что второй пассажир бодрствует, Пол продолжал молчать. Лидиард, воспользовавшись этим, вышел из каюты, и попросил стюарда, пока он будет отсутствовать, сообщить сэру Эдварду Таллентайру, что молодой человек проснулся, вполне бодр, и в состоянии разговаривать. Шепард с готовностью кивнул, и приготовился терпеливо ждать возвращения Лидиарда.

К тому времени, когда Лидиард вернулся, в каюте появился Таллентайр, и уже завязался оживленный разговор. Узнав о том, что Шепард следил за экспедицией, баронет немедленно потребовал объяснений.

— Я следовал за братом Фрэнсисом, — сказал молодой человек. — Он и я… у нас схожие интересы. Мне сказали, что он присоединился к вашей партии, и так я выяснил ваши имена, но в лицо никого не знал. Я надеялся встретить вас в долине, но, кажется, я до нее не добрался. Не знаю, что со мной случилось… Кажется, из моей жизни выпало сорок дней, а то и больше. И еще мне кажется…

Пока Шепард говорил, сбиваясь и постепенно умолкая в явном смущении, Лидиард внимательно наблюдал за Таллентайром. Черты баронета стали резче, а глаза потемнели и смотрели очень подозрительно. Сэр Эдвард, как понял Лидиард, спрашивал себя, не лжет ли молодой человек, и если да, то почему.

— Вы уже заказали завтрак? — Спросил Лидиард, начав умываться.

— Да, — сказал Таллентайр, присаживаясь к столику в ответ на приглашающий жест Дэвида. Шепард сел напротив, и они начали вежливо ждать, пока Лидиард свой утренний туалет. Впрочем, молчание вскоре оказалось непосильным бременем для Таллентайра, и он опять обернулся к Полу.

— Что привело вас в Египет, мистер Шепард? И что навело на след нашего друга священника?

— Полагаю, что я в своем роде любитель старины, — ответил молодой человек, — Как и священник. У нас обоих были причины думать, что в этой долине можно найти кое-что любопытное, столкнуться с чем-то необычным. Казалось, что там вот-вот должно что-то произойти.

— Вы изъясняетесь весьма туманно, — заметил сэр Эдвард. — Не могли бы вы сказать нам точнее, что имеете в виду?

Некоторое время оба собеседника пристально смотрели друг на друга. Наконец, синеглазый сказал:

— Кое-что я могу вам рассказать. Другому человеку, боюсь, вы не поверите. Я благодарен вам за помощь, которую вы мне оказали, но на кон поставлено гораздо больше, чем просто плата за гостеприимство. На нас напали в этом долине, не правда ли? Что-то явилось, чтобы ударить по всем нам, по каждому. Со всем подобающим уважением, сэр Эдвард, не думаю, что вы поверили бы мне, если бы я, я стал гадать, что это было.

— Дэвида укусила змея, — сухо сказал Таллентайр. — Что сталось с де Лэнси, я сказать не могу. У Мэллорна не выдержало сердце. Возможно, приступ был вызван страхом, но ни я, ни кто-либо другой не может сказать этого наверняка. Что до меня, то, возможно, я подвергся нападению какого-то страшного ночного хищника. Так, по крайней мере, мне показалось. Пожалуй, я был бы рад узнать, что это правда, тогда я смог бы лучше доверять своему восприятию, чем был способен последние сорок дней. Но сохраняется также вероятность, что мне кое-что померещилось, и виденное мной лишь порождение моего воображения и буйной фантазии… Тварь из бреда и кошмара. Прошу вас, не думайте о том, во что я могу или не могу поверить, мистер Шепард. Поверьте, я знаю себя я и готов принять истину, какой бы она не казалась абсурдной на первый взгляд. Я очень хочу услышать ваш рассказ о том, что же обрушилось на нас в этом забытом Богом месте. Даже если это окажется сплошной выдумкой, я это выслушаю и постараюсь понять. И скажу вам откровенно, что мне не очень нравится ваше небрежное заявление о вещах, которые вы не можете открыть.

Это была весьма невежливая речь, но Лидиард рад был ее услышать, и хотел внимательно понаблюдать, какой она вызовет отклик. Но тут их снова прервали. Стюард принес завтрак и надолго задержался для того, чтобы основательно и степенно заняться расстановкой приборов, распределением салфеток. Он аккуратно, без лишней спешки, как и подобает в приличном обществе, раскладывал по тарелкам еду и разливал по чашкам кофе, пока нетерпеливый Таллентайр не приказал ему удалиться.

Пол Шепард приступил к еде, точнее, набросился на нее, как голодный хищник. Это вызывало удивление, ведь до сих пор, пока он был в беспамятстве, его хорошо кормили, и он не выглядел слишком худым и оголодавшим. И как бы ни жаждал Таллентайр поскорее услышать ответ на свой вызов, ему поневоле пришлось набраться терпения. Мистер Шепард не произносил ни слова, пока не уничтожил свою порцию. И прошла четверть часа, прежде чем он согласился отставить, наконец, свою кофейную чашечку и заговорил.

— Я немало вам обязан, сэр Эдвард, — сказал он — И очень сожалею о том, что не смогу рассказать вам все. Но даже если бы посмел, вы не получили бы полной картины произошедшего, потому что очень многого я не знаю и сам. И боюсь, то, что приключилось со мной, имеет целью воспрепятствовать умножению моих познаний по сравнению с теми, которыми я обладал прежде. Я не смогу надолго остаться в вашем обществе, но было бы нехорошо, если бы я исчез, не поблагодарив вас и не сказав ни слова о том, что мне известно. Я не уверен, поверите ли вы моим словам, но, я безмерно признателен за все, сделанное вами для меня, поэтому расскажу, все что смогу. А вы вольны составить свое мнение о том, насколько я в своем уме.

Я направился в долину, где вы меня нашли, по той же причине, что и монах, называвший себя Фрэнсисом Мэллорном и принадлежавший к обществу, называющему себя Орден Святого Амикуса. Мы оба намеревались посмотреть, что пробудилось в недрах этих древних развалин, и выяснить, насколько оно опасно. Это вновь сотворенное создание, подобных которому не видели на земле несколько сотен лет, и я не знаю, почему Создатель поднял его из долгой спячки, в которой оно так неплохо себя чувствовало. Мне кажется, это не злобная тварь, и вряд ли она напала на нас с намерением убить. Я думаю, Она, скорее всего, сочла этот мир странным и незнакомым местом и, просто отозвалась на это бурным смятением.

Таллентайр никак не реагировал на это заявление, и Лидиард воспользовался случаем сказать:

— Значит, оно действительно неопасно, это существо?

— Оно намного опасней, чем вы могли бы себе вообразить, — сухо ответил Шепард. — Из-за мощи, которой оно обладает и из-за того, что оно точно новорожденный младенец в мире, весьма отличном от того, который знало прежде. Вероятно, в нем нет врожденной ненависти к миру людей, но если привлечь его силу для какой-либо разрушительной цели, оно может вызвать великий хаос.

— Значит, вы утверждаете, что там действительно было некое существо ? — Спросил Таллентайр, словно, упрямо решив делать только один шаг за один раз.

— Оно там было, — подтвердил молодой человек. — Вы видели его и чувствовали его присутствие. Это был не мираж и не галлюцинация.

— Мне показалось, было, что я действительно видел его, — признался Таллентайр, — Но не мог в это поверить, даже когда чувствовал его присутствие. При всей широте взглядов, я не могу допустить существование реального живого Сфинкса, и, несмотря на ваши уверения, я все еще колеблюсь.

— Ваши колебания — это ваше дело, — сказал собеседник. — Я не горю желанием обратить вас в новую веру. Могу только рассказать вам, что случилось, и даже готов признать, если вы желаете, что могу быть полностью неправ. Никто не защищен от заблуждений, и у меня больше причин, чем у многих, знать, насколько порой обманчива видимость. Продолжать?

— Разумеется, — сказал Таллентайр. — Настоятельно вас прошу, скажите мне, если можете, откуда взялось это загадочное существо.

— Оно было сотворено в тот миг, когда вы его впервые увидели. Вероятно, это не первое существо, которое вызвал к жизни его Творец, потому что змея, которая укусила Лидиарда, тоже могла быть его орудием. И если это так, то в кровь ему попал не обычный яд. Жива ли ныне эта тварь, сказать не могу, но если да, то она может уже не иметь того фантастического облика, в котором предстала перед вами. Думаю, что сам этот образ почерпнут из вашего сознания, или из сознания священника. Если она и сейчас бродит по земле, вероятно, у нее теперь обычное непримечательное человеческое обличье, потому что по каким-то причинам именно она сейчас имеет особое значение для мира.

— Я никогда ничего не слышал ни о каком Святом Амикусе, — произнес баронет, переходя к новому вопросу. — И от Мэллорна не слышал этого имени.

— Как немалое число других святых, Амикус — порождение легенды. — ответил молодой человек, — Хотя, легенда уже давно забыта всеми, кроме немногих приверженцев. Говорят, что один святой отшельник, который жил в Греции вскоре после смерти Христа, подружился с сатиром. Этот сатир помогал ему в милосердных трудах, защищал от многочисленных врагов и, в конце концов, обратился в христианскую веру. За это он вместе со святым был вознесен на небо в общество праведников и великомучеников, а звали его Амикус. [14] Брат Фрэнсис не упомянул бы этого имени, поскольку его Орден тайный, скрытый и от Рима и от всего мира.

— И вы хотите, чтобы я поверил во все эти сказки? — С ледяным спокойствием спросил Таллентайр. — Мне надо только признать, что такой Орден может существовать, или я должен принять, что святой действительно был сатиром?

— Легенда часто так же надежна, как и память, — произнес Шепард без сколько-нибудь заметной иронии. — Но существовал сатир-святой или нет, вас беспокоить не должно. Поверьте, я не христианский философ, и не собираюсь наставлять вас в теологии, не интересующей ни меня, ни вас. Мне просто известны некоторые факты, которые вы можете принимать или не принимать. Я только хочу подчеркнуть, что Амикус был принят как символ сообществом христиан-неоплатоников во втором столетии. Как и многие из образованных обращенных того времени, они стремились, задолго до Фомы Аквинского, примирить догматы веры с мудростью классических философов. Их объявили приверженцами гностической ереси. Последователи Святого Амиукса сохранили свои тайные знания до наших дней. Они верят, что им известна истинная история мира, а не искаженная, записанная в Библии. Им кажется, что только они обладают особыми достоверными знаниями о природе и настоящем предназначении человека. В средние века это общество обращалось к алхимии и ритуальной магии, традиции которых тоже бережно сохранялись Орденом. Наряду с другими гностиками, адепты Амикуса, считают, что, когда божественная искра души обретает плотскую оболочку, она слепнет, и душа впадает в некое квазисомнамбулическое состояние. Мир видимостей, то есть, обыденный материальный мир, не есть, на их взгляд, истинный мир, сотворенный Богом. Этот мир меньше, и создан меньшими творцами, развращенными и невежественными. Эти меньшие творцы, которых, как принято считать, семь, по аналогии с семью планетами, управляют, по мнению братьев, материальным миром, и как хищники охотятся за невинными человеческими душами, стремясь помешать им воссоединиться со Светом Небесным.

— А не ответите ли вы на другой вопрос, — вновь заговорил Таллентайр, — Уж не один ли из этих семи творцов недавно пробудился, сладко проспав много веков в древних песках Египта?

— Несомненно, как раз это и сказал бы вам брат Фрэнсис, если бы счел подобающим нарушить клятву. — незамедлительно отозвался молодой человек, — Но Орден Святого Амикуса не одинок в убеждении, что хранит правдивейшую историю мира. Есть множество других историй, сохраненных в письменных источниках или в человеческой памяти, и во всех проводится мнение, что мир видимостей — лишь тень иной более высокой реальности, уязвимой для вмешательства тех, кто обладает творящей мощью. Верования Ордена — это только один из множества искаженных образов минувшего, не лучше и не хуже большинства.

— И почему эти верования привели Мэллорна в Египет и довели до гибели? — Спросил баронет.

— Орден является милленаристским, и ждет конца света, который предсказан в Откровении. Братья верят, что Христос вернется как искупитель, чтобы преобразовать мир в истинный рай, и считают, что это возвращение будет подобно славному военному походу, во время которого злобные создатели материального мира окажутся сокрушены. Их Христос — это чистый дух, который не снизошел бы до настоящего воплощения в человека. Он мог принять человеческий облик только для того, чтобы быть ближе и понятней невежественным, темным людям, не способным к восприятию абстрактных идей и образов. Слишком сильно влияние мелких творцов, слишком многие верят в реальность видимого мира. Братья Ордена Св. Амикуса верят, что второе пришествие Спасителя последует за появлением в мире Лжехриста, созданного мелкими творцами, это будет последним отчаянным ударом ангелов зла. Они постоянно несут дозоры, высматривая Антихриста и его прислужников, ищут знаки близящегося конца.

Думаю, в глазах брата Фрэнсиса существо, которое вы видели, было создано падшим ангелом и могло прийти в мир, чтобы сыграть роль Антихриста. Мэллорн мог верить, что праведность убережет его от опасностей, если он отправится искать эту тварь, но, кажется, его убеждения не выдержали решающего испытания.

— Несостоятельность религиозных людей, как раз в том и состоит, что они ставят произвольную веру на место обоснованного убеждения. — произнес Таллентайр тихим голосом, почти шепотом, — Мне грустно думать, что человеческое сердце может остановиться из-за такой мелочи, как утрата веры. С другой стороны, человек науки всегда должен желать, чтобы его заблуждения были опровергнуты свидетельством его чувств и разума. Открытый ум требует отважного сердца.

— Рад это слышать, — сказал Шепард. — Но, правду говоря, сэр Эдвард, вы прошли не очень суровую проверку. То, что случилось с вами в пустыне, и то, о чем я только что вам рассказал — лишь малая толика тех знаний, которые смогут по-настоящему изменить ваш взгляд на мир. Но, боюсь, ваш друг сейчас в опасности, ум его так же открыт для познания нового, а сердце так же отважно, как и у вас, у него отравлена душа. Этот змеиный укус еще даст о себе знать. Вас Дэвид, ждут тяжкие испытания.

С этими словами Пол Шепард повернулся к Дэвиду Лидиарду с таким выражением сострадания в ярко-синих глазах, что у Лидиарда заледенела в венах кровь.