Существуют имена, носить которые непросто. Шаркоза-деллы, Бастардосы и Балдуины начинают жизнь с изъяном и, возможно, не сумеют избавиться от него никогда, так что любой без труда поймет, отчего те, кому суждено было родиться в ни в чем не повинных семьях, с незапамятных времен зовущихся Гитлерами или Квислингами, частенько отказываются от громких фамилий в пользу непримечательных Смит или Вилланова. Люди, решившиеся не менять шокирующие имена, обычно вынуждены занимать оборонительную позицию, нагло и горделиво снося насмешки мира. Для некоторых злополучная фамилия становится испытанием вроде проклятия, а жизнь - полем боя, где высшим проявлением героизма является умение вести себя правильно.
      Можно простить человека, считающего, что Казанова - имя не слишком проблематичное, по крайней мере по сравнению с некоторыми другими. Оно ничуть не вульгарно и не имеет ни малейшего националистического оттенка. Многие мужчины были бы просто счастливы обладать такой фамилией, якобы содержащей намек на их тайное мастерство, чем они могли бы остроумно воспользоваться. И тем не менее это ярлык, способный породить уйму затруднений и невзгод, особенно если его носит застенчивый ученик английской средней школы. Именно в школе родившийся 14 февраля 1982 года Джованни Казанова впервые осознал обременительную природу своего имени.
      Отцу Джованни, Маркантонио Казанове, всегда нравилась его фамилия, и судьба в полной мере снабдила его всем необходимым, чтобы не стесняться ее. Он был невысок, но привлекателен: особенно выделялись глаза, темные и блестящие, определенно способствующие таянию девичьих сердец. Однако он не делал серьезных попыток жить в соответствии со своим именем, воспринимая как хорошую шутку тот факт, что нашел удовлетворение в безмятежном единобрачии. Дед и бабка Маркантонио в тридцатые годы бежали в Британию из оказавшейся под властью Муссолини Италии и обосновались в Манчестере в самый разгар Депрессии. Таким образом, Маркантонио происходил из рода обнищавших интеллигентов, в силу социальных обстоятельств лишенных возможности в полной мере применить свои способности.
      Матери Джованни тоже не выпало шанса продемонстрировать интеллект. В девичестве ее звали Дженни Спенсер, она родилась в почтенном рабочем семействе из тех, которые изо всех сил продвигают своих сыновей по социальной лестнице, но наивысшим достижением дочерей считают удел помощницы парикмахера в шестнадцать лет, жены - в семнадцать и матери - в восемнадцать. Все эти ожидания Дженни оправдала с завидной легкостью.
      Сочетание прихотей генетики и счастливого стечения обстоятельств дало этой скромной паре необычайно одаренного сына, ибо вскоре после рождения Джованни проявил удивительный ум, намного превосходящий нереализованный потенциал его родителей. Щедрость природы, однако, ограничивалась исключительно умственными способностями; внешний вид и состояние здоровья Джованни оставляли желать лучшего. Он был низкорослый, почти карлик, с непропорциональным телосложением и плохой кожей. Вдобавок ко всему перенесенная в раннем детстве корь страшно ухудшила его зрение; астигматизм и хроническая миопия вынудили мальчика носить очки с толстыми линзами, лишившими его темные глаза последней возможности вспыхивать так, чтобы таяли сердца, к тому же в этих очках он выглядел косоглазым. Тонкий, писклявый голосок Джованни так и не сломался, даже когда он достиг половой зрелости. Волосы упорно росли отвратительным черным колтуном и начали редеть на макушке, едва мальчику исполнилось семнадцать. В общем, как бросали ему в лицо дюжины беспечных людей, а тысячи отмечали про себя, он определенно не походил на Казанову.
      Классовая культура Англии оказалась необычайно устойчива к коррозии равноправия двадцатого века, и буржуазная мораль так и не просочилась в беднейшие районы Северной Британии, даже когда старые трущобы были стерты с лица земли, а в новых появились туалеты и общественное отчуждение. Там, где прошли годы юности Джованни, очень немногие девушки сохранили девственность после четырнадцати, а мальчишки, так и не получившие аттестата зрелости, к тому возрасту, когда разрешается голосовать, уже провели достаточно исследований, чтобы защитить докторскую диссертацию по технике секса. Однако прилив скрытой сексуальной активности миновал Джованни Казанову. Он остро ощущал бурлящие повсюду вокруг потоки эротизма и истово желал, чтобы они унесли и его, но - увы.
      Другие некрасивые ребята, казавшиеся ему столь же безобразными, как и он сам, все-таки ухитрились преодолеть первое и самое тяжелое препятствие и впоследствии чудесным образом прибавили уверенности и опыта, но Джованни не мог соперничать с ними. Его непривлекательность все усложняла, а фамилия вдобавок превращала затруднительное в невозможное, поскольку девушки, которые могли бы, по крайней мере, пожалеть его, лишь смеялись над уродцем. Даже самые слабоумные шлюшки находили, что есть нечто забавное в том, чтобы ответить «нет» Казанове.
      Пробираясь через подростковую трясину, Джованни увязал в топях самопознания и неловкости и к семнадцати годам преисполнился ненависти к себе и обзавелся зачатками паранойи. Он уже был обречен на долгую карьеру неудачника. Юноша чувствовал себя таким измотанным, он так исстрадался из-за своих провалов, что совершенно отказался от общения с представительницами прекрасного пола, если на то не было крайней необходимости.
      Впрочем, рассудок его спасся, ибо Джованни нашел себе прибежище: мир научного знания, чья безусловность так резко контрастирует с предательскими переменами в обществе. Даже учителя считали его отвратительным фанатиком, но признавали, что в интеллектуальном плане мальчик - потенциальная суперзвезда. Его награждали самыми лучшими оценками и отзывами за всю историю этой весьма скромной школы, и в октябре 2000 года Джованни с триумфом поступил в университет на факультет биохимии.
      В те дни биохимия была модной наукой; каждый год приносил из лабораторий генной инженерии новые биотехнологические чудеса. Джованни вступил в царство бесконечных возможностей прикладной науки и приступил к составлению генетических карт, созданию белковых композиций и плазмидных конструкций. В повседневной жизни он выглядел неуклюжим тугодумом, но в святилище лаборатории, безукоризненно выполняя тончайшие операции, он становился совсем другим человеком, проявляя столь выдающиеся интуицию и понимание, что вскоре оставил далеко позади своих наставников.
      В новом, университетском окружении, где студентки воистину высоко ценили ум, Джованни осторожно попытался вылезти из своей скорлупы. Он снова начал разговаривать с девушками, пусть и с тяжеловесной осмотрительностью и неловкостью. Он помогал студенткам в работе и раз или два попробовал перейти от содействия к обольщению. Так произошло с чернокудрой Изабель, которая вроде бы считала его интересным собеседником, и с веснушчатой Мэри, которая даже пару раз приготовила ему поесть, поскольку думала, что он пренебрегает собой, но обе девушки вежливо отклонили намеки на более интимные взаимоотношения. Они не рассматривали его в таком качестве, и, хотя с готовностью называли Джованни другом, ребята, оказывающиеся в их постелях, были парнями совершенно иного сорта. Джованни изо всех сил пытался не обижаться и принять их точку зрения. Он определенно не винил девушек, но понимание их позиции вело юношу лишь к дальнейшему разочарованию в себе и еще более острому осознанию насмешки, звучащей в его имени.
      Преобразование бактерий с помощью плазмидной техники устарело задолго до того, как Джованни поступил в университет, и юный гений чувствовал, что конструирование растений, хотя и предоставляет большие возможности для изобретательности и творчества, не вполне удовлетворяет его стремлениям. Он знал, что обладает экстраординарными способностями, требующими чего-то порискованнее, так что юноша обратил весь свой пыл в сторону «проектирования», Так сказать, животных. Его докторская была посвящена разработке искусственных цитогенных систем, которые можно трансплантировать в клетки животных, не разрушая ни их ядро, ни хромосомную структуру; таким образом становилось реальным преобразовать определенные ткани зрелого организма, избежав при этом практических и моральных проблем, по-прежнему окружающих все, что затрагивало зиготы и эмбрионы.
      Первоначально амбиции Джованни касались лишь применения его исследований в медицине. В своем воображении он нарисовал с полудюжины стратегий борьбы с раком и изобрел несколько нетрадиционных методов подавления эффектов старения. Останься Джованни обыкновенным исследователем в своем университете, он, без сомнения, осуществил бы все эти проекты, но первые годы нового тысячелетия стали периодом экономического бума - крупные биотехнологические компании с редкой беспощадностью охотились за талантами. Джованни никогда не рассылал резюме и не наводил справок по поводу вакансий и тем не менее нашел потенциальных нанимателей, умоляющих его о собеседовании, где ему будет удобно - у него ли дома или в любом другом месте, которое он соизволит назвать. К нему подсылали прекрасных менеджеров по персоналу, с безупречным маникюром и покровительственными улыбками, обольщающих молодого ученого предложениями шестизначных окладов. Одной или двум так отчаянно хотелось заполучить его для фирмы, что они почти готовы были подкупить юношу сексуальными услугами, но всегда останавливались за шаг до решающего действа - к вящей досаде Джованни.
      Он был так страстно предан своей работе и пестовал столь благородные идеи, что медлил довольно долго, прежде чем продаться, но в конце концов искушение оказалось слишком велико. Им завладел самый солидный покупатель, «Цитотех Инкорпорейтед», и мозг Джованни «утек» в солнечную Калифорнию. При этом большинство банковских счетов молодого человека осталось в европейских «налоговых убежищах», так что к тридцати годам он вполне мог стать миллионером. А поскольку у юноши создалось впечатление, что даже самый обделенный судьбой миллионер с легкостью способен играть роль Казановы, он ждал не дождался, когда же ему доведется выступить в роли этакого отчаянного расточителя.
      «Цитотех» вовсю участвовал в медицинских исследованиях, но деятельный президент компании Мармадук Мел-мот имел иные виды на своего самого экстраординарного сотрудника. Он пригласил Джованни в свой особняк в Беверли-Хиллз и угостил его таким сказочным обедом, который юноша в жизни не видывал. А потом объяснил Джованни, где, по его терминологии, «должна вестись игра».
      - Будущее, - заявил Мелмот, отхлебывая розовое шампанское, - за средствами, усиливающими половое влечение. Лекарство от рака можно продать только тем, у кого рак. Продление жизни - великолепно, но оно ничего не стоит, если люди не умеют наслаждаться отпущенным им временем. К черту улучшенные мышеловки. Что этому миру действительно нужно, так это ловушки для кисок. Создай мне раскаленный феромон - и я сделаю тебя миллиардером.
      Джованни объяснил Мелмоту, что такой вещи, как мощный человеческий феромон, может и не существовать. Многие насекомые, заметил он, воспринимают окружающую среду практически полностью посредством органов обоняния, так что их самкам в ограниченный период фер-тильности имеет смысл оповещать о своей готовности пахучими секрециями, которые - будучи произведенными в достаточных количествах - способны привлечь всех самцов-насекомых на мили вокруг. Люди же, в отличие от насекомых, почти не пользуются своим обонянием, и их самок, то есть женщин, не тревожат короткие и жизненно важные фазы фертильности, которые, по идее, любой ценой должны быть использованы для продолжения человеческого рода.
      - Все это мне известно, - заверил юношу Мелмот. - И тот факт, что ты решил рассказать это мне, свидетельствует о твоих сложностях в общении. Позволь мне дать тебе один совет, сынок. Легко найти тех, кто заявит мне, что это, мол, невозможно и неосуществимо. Для этого я мог бы нанять и идиотов. Но я нанимаю гениев, чтобы они задались вопросом: «Если это не сработает, что сработает тогда?» Ты следишь за моей мыслью?
      Высказывание босса невероятно воодушевило Джованни, хотя слова президента компании едва ли можно было счесть оригинальными. Молодой ученый понял, что его замечания действительно выявили проблему в отношениях, которая слишком мощно заявляла о себе всю его жизнь. Юноша отправился в свою лабораторию, полный решимости создать для мистера Мелмота что-то, что заменит невозможный феромон, а для себя лично - организовать несколько сексуальных встреч, которые наставили бы его на путь подлинного Казаковы. Это, решил он, просто вопрос стратегии и целеустремленности.
      В сущности, сейчас Джованни занимал весьма престижную позицию и имел заметное влияние. Хотя теоретически он начинал с самых низших ступеней «Цитотеха», ни у кого не возникало сомнений, что мальчишка далеко пойдет, - его уважали, несмотря на неказистую внешность.
      С таким преимуществом юноша практически без труда потерял наконец свою невинность с семнадцатилетней блондинкой-лаборанткой по имени Хелен. Это стало для него большим облегчением, но Джованни слишком хорошо осознавал, что данный факт не является важной победой. Это была неуклюжая «случка», во время которой его трясло от страха и смущения; он чувствовал, что его обычная неловкость, как правило исчезающая во время работы, в сексе достигла невероятных масштабов. Милашка Хелен, не отягощенная знанием и искушенностью, не произнесла ни словечка недовольства и не стала шутить по поводу его фамилии, но Джованни был убежден, что мысленно девушка кричала: «Казанова! Казанова!» - и истерически хохотала над таким нелепым несоответствием. Он не осмелился снова предложить ей переспать с ним и на рабочем месте старался избегать красотки.
      Решив, что ему нужно больше практики, Джованни принялся посещать проституток, чьи телефоны были нацарапаны на стенках телефонов-автоматов в фойе, и, хотя таким способом избегал затруднений, связанных с узнаванием партнершами его имени, улучшение качества процесса давалось ему весьма тяжело. Если уж на то пошло, ему казалось, что все становится только хуже, и в собственных глазах юноша выглядел еще смехотворнее.
      Очевидно, именно это Мелмот назвал бы сложностями в общении, но теперь Джованни знал, что определить проблему не означает избавиться от нее, точно так же как фамилия Казанова не превращает его в копию знаменитого тезки. Отвращение к себе заставило молодого ученого отказаться от визитов к шлюхам уже после третьего раза, а возобновить связь с Хелен он так и не решился. Джованни не составило труда убедить себя в том, что воздержание предпочтительнее вечного унижения.
      В своей работе, однако, он делал большие успехи. Приняв близко к сердцу совет Мелмота, Джованни спросил себя, что для людей может представлять альтернативу феромонам. У человека доминирующее чувство - зрение, так что ближайшая аналогия с феромонами насекомых - привлекательная внешность, но это открытие совершили так давно, что сейчас целые отрасли косметической промышленности призваны помочь жаждущим секса усилить их чары. Джованни понимал, что в этой области его профессиональной компетенции трудно найти применение, так что ученый переключил внимание на осязание.
      Со временем он пришел к выводу, что ему нужно нечто, делающее прикосновение будущего соблазнителя неотвратимым для его (или ее) жертвы: этакое любовное зелье, передающееся через кончики пальцев. Если удастся отыскать психотропный протеин, который быстро впитывается через кожу, прикосновение донора стало бы ассоциироваться с последующими волнами приятного чувства, и тогда достичь желаемого было бы сказочно легко.
      Джованни призвал все свое искусство в создании протеинов, направив его на сотворение психотропного средства, которое порождало бы мощное ощущение эйфории, нежности, привязанности и похоти. Это было непросто - понимание такого рода психохимии еще находилось на весьма примитивном уровне, - но Джованни был человеком дела и, как никто другой, подходил для своей работы. Отыскав идеальный протеин, он закодировал его в ДНК искусственного цитогена, который вживили в субэпидермальные клетки, приводимые в действие сексуальным возбуждением. На поверхность кожи протеин выходил через потовые железы.
      Когда пришло время объяснить действие хитрого механизма Мармадуку Мелмоту, президент компании не выказал особого восхищения изобретением.
      - Адские колокола, парень, - сказал он. - Почему бы просто не разлить снадобье по склянкам и не позволить людям размазывать его пальцами?
      Джованни ответил, что этот новый психотропный протеин, как и большинство подобных веществ, имеет настолько тонкую структуру, что его нельзя хранить в растворе и что он быстро изменяет свои естественные свойства вне защитного окружения живой клетки. В любом случае смысл в том, что объект желания может получить определенное внушение лишь посредством прикосновения будущего соблазнителя. Если протеин предназначен для конкретной цели, то источники должны быть очень строго ограничены. Это же не технология для массового распространения, это товар для немногих избранных, которые должны будут использовать его с предельной осторожностью.
      - Вот дерьмо! - с отвращением фыркнул Мелмот. - Как же мы сделаем миллиарды на таком продукте?
      Джованни предложил продавать средство лишь очень богатым и по баснословной цене.
      - Если мы так поступим, - сказал ему Мелмот, - мы должны быть абсолютно уверены, что снадобье действует и что не существует и тени неблагоприятных побочных эффектов. Потребители должны быть полностью удовлетворены.
      Джованни согласился, что это жизненно необходимо. Он провел ряд исчерпывающих и совершенно секретных клинических испытаний и не сказал Мелмоту, что уже начал исследовать эффекты и потенциалы преобразования тканей. По великой традиции ученых жертвовать собой он стал добровольцем, собственной морской свинкой.
      Сказать, что метод сработал, означало не сказать ничего. Джованни открыл, что ему достаточно лишь взглянуть на привлекательную девушку и немного пофантазировать, чтобы выделился особый пот, вселяющий волшебство в кончики его пальцев. А когда должное возбуждение достигнуто, хватает легчайшего прикосновения, чтобы вызвать ответную психохимическую реакцию влечения, а там уж получить желаемое не составляло труда. Девушки очень быстро - хотя и неосознанно - научились связывать его касание с самыми нежными и волнующими эмоциями. Они стремительно преодолели природное отвращение и начали считать его если и не красавцем по общепринятым меркам, то чертовски привлекательным мужчиной.
      В течение трех недель эксперимента четыре лаборантки, две машинистки, три секретарши, одна консультант по взаимоотношениям и одна уличная регулировщица были ввергнуты в пучину безрассудной страсти. Джованни вознесся на вершину мира, он упивался своей победой как ученого и как рукотворного Казановы. Оковы воздержания оказались небрежно сброшены. Теперь женщины отчаянно желали заполучить его в свою постель, и он с удовольствием делал им это одолжение. Ему даже удалось справиться с неловкостью, и вскоре проблема преждевременного семяизвержения его больше не тревожила.
      Но чувство удовлетворения было недолгим. Потребовалось всего три месяца, чтобы отвращение к себе снова охватило Джованни. И проблема заключалась не только в чувстве вины, порожденном сознанием того, что он обманом заставлял своих партнерш вожделеть себя (хотя и это тяжким грузом лежало на его совести); настоящей бедой стала убежденность, что он не в состоянии ничего дать им в ответ. Он знал, что, сколь бы скомканным ни был тот или иной половой акт, каждая жертва продолжала страстно любить его, но молодому человеку казалось, что он видит, как разочарованы его любовницы в нем и в себе. Они любили его, но эта любовь лишь делала их несчастными. Отчасти потому, что они догадывались, что им приходится соревноваться друг с другом за его внимание, но главным образом, как считал Джованни, потому, что это внимание не приносило им радости.
      Между тем мир видел в Джованни образ подлинного Казановы. О нем говорили, как правило, с удивлением. Ему завидовали. Но в собственных глазах он оставался во всех смыслах презренным мошенником. Влюблялись не в него, а в некую органическую слизь, которую он смешивал в пробирке; женщины, ставшие его жертвами, оказывались обреченными на муки ревности, разочарования третьесортного секса и отчаяние беспомощности. Джованни не нравилось выступать в роли массового разбивателя сердец; он был слишком хорошо знаком с горечью и страданием, чтобы получать удовольствие, причиняя боли другим - а тем более женщинам, которые ему нравились и которыми он восхищался.
      К тому времени, как в компанию потекли деньги и вдумчивый маркетинг Мелмота, опирающийся на богатейших людей мира, начал приносить дивиденды, Джованни вновь глубоко погрузился в цинизм и депрессию. Он был уверен, что другие способны по полной эксплуатировать его изобретение как средство достижения неограниченных удовольствий - но только не он. Дурак Казанова просто подтвердил собственную убогость. Чаша горечи Джованни переполнилась.
      Как всегда, не кто иной, как Мармадук Мелмот, заставил юношу понять, что он все еще страдает из-за сложностей в общении.
      - Слушай, Джо, - сказал Мелмот, - у нас тут маленькие неприятности. Уверен, ничего такого, чего ты не смог бы уладить, но нам необходимо, чтобы покупатели были счастливы, а денежки шли. Сейчас у нас ограниченный рынок, и большинство парней довольны. Хорошо, конечно, что мы им предлагаем щелки в кошелке, но на самом-то деле им нужно что-то, чтобы загнать в эти щелки свой колышек. Ты когда-нибудь слышал о шпанской мушке?
      Джованни объяснил, что Cantharides скорее жук, чем муха, что его секреции - сильнодействующий яд и что нет никакого удовольствия в том, чтобы на долгие часы заполучить мучительно-болезненную эрекцию с зудом.
      - Значит, придумай что-нибудь получше, - заявил Мелмот со всем мастерством искусства убеждения, владение которым сделало его богатым.
      Джованни обдумал предложение и решил, что вполне реально создать некий биохимический механизм, который давал бы мужчинам возможность контролировать эрекцию: вызывать ее по собственной воле, сохранять сколько необходимо и порождать какой угодно оргазм, в любом количестве и качестве. Для этого понадобится пара новых гормонов для обратного контроля и цитоген для преобразования клеток гипофиза. Но даже когда биохимия подействует, людям надо будет научиться пользоваться новой системой, а значит, потребуется обучающая программа, возможно на основе дублируемой компьютером биологической обратной связи, но это осуществимо.
      Джованни приступил к работе, терпеливо доводя плод своих мыслей до совершенства.
      Естественно, ему пришлось опробовать систему, чтобы убедиться, что стоит продолжать клинические испытания. Обретя генетический трансплантат, Джованни каждую ночь по нескольку часов практиковался в полном одиночестве. Ему понадобилась всего лишь неделя, чтобы обрести полный сознательный контроль над своими новыми способностями, но он изначально обладал преимуществом понимания, так что на составление плана тренировочной программы для неподготовленных клиентов ушло еще две недели.
      И снова Джованни преисполнился оптимизма в отношении личных проблем. Он больше не беспокоился о недостаточности своего мастерства; теперь он испытывал уверенность, что любая девушка, которая будет вынуждена влюбиться в него, в ответ получит стопроцентное сексуальное удовлетворение. Теперь он занимал гораздо лучшую позицию, чтобы соперничать с прославленным тезкой.
      Но Джованни уже вышел из возраста желторотого юнца и мечтал не только о новых биотехнологических открытиях. Его отношение к окружающим претерпело более драматическое изменение, и ученый решил, что тот Казанова, которому стоит подражать, - не древний Джованни, а его собственный отец Маркантонио. Он подумал, что ответ скрывается в моногамии, и захотел жениться. Джованни уже перевалило за тридцать, и ученому казалось, что ему нужна партнерша-ровесница: зрелая, рассудительная женщина, которая внесет в его жизнь порядок и стабильность.
      Эти аргументы привели к тому, что Джованни влюбился в своего бухгалтера, тридцатитрехлетнюю разведенную Дениз. Доходы его неуклонно росли, и у ученого всегда был повод встретиться за обедом с Дениз, чтобы обсудить способы уменьшения налогов - естественно, законным путем. Так что у Джованни было достаточно возможностей добиться контакта их кончиков пальцев и вскружить женщине голову. Он организовал все предприятие очень осторожно и - как ему казалось - гладко, изящно позволив Дениз соблазнить себя на третьем свидании. Он все еще чувствовал некоторое стеснение и тревогу, но женщина вроде бы осталась довольна его мужской силой.
      Родители молодого ученого с радостью восприняли новость. Отец даже всплакнул от счастья при мысли, что имя Казанова теперь перейдет следующему поколению, а мать (верившая, что женитьба - это своего рода сертификат;
      принадлежности к человеческой расе) пребывала в состоянии сентиментальной эйфории несколько месяцев.
      Забеременев, Дениз ушла с работы буквально через несколько недель после медового месяца, передав в руки других финансовых колдунов задачу распределять и защищать бурный прилив средств, хлынувший на банковские счета Джованни, когда ловкач Мелмот принялся осмотрительно распродавать новое открытие ученого.
      Джованни очень любил Дениз и с течением беременности привязывался к жене все больше и больше. Когда же она родила девочку - названную в честь его матери Джен-нифер, - ученый почувствовал, что обрел рай на земле.
      К несчастью, пик его радостных переживаний вскоре прошел. Дениз впала в послеродовую депрессию и начала находить свою энергичную сексуальную жизнь чересчур обременительной. Она бессознательно все еще держалась на крючке волшебного протеина с кончиков пальцев Джованни, но эмоциональные отклики женщины исказились и смешались, так что ощущения любви и влечения вызывали ручьи страдальческих слез.
      Джованни все время находился в нервном, напряженном состоянии и не знал, что делать. Новая волна вины медленно накрывала его. Какой бы ни была причина, он в ответе за все. Он заставил Дениз полюбить себя и до сих пор не чувствовал себя мошенником лишь из-за уверенности, что женщина пожала весь урожай удовольствий, выросший на поле любви, так внезапно заколосившейся в ее сердце. А теперь все пошло наперекосяк, и ученый считал, что предал и погубил жену.
      Джованни тосковал и мучился, Дениз винила себя и в смятении своем все глубже погружалась в отчаяние. Несчастная пара подпитывала горечь друг друга, начиная ощущать взаимное отвращение. И эта невыносимая ситуация привела к одной страшной ошибке, которую Джованни неизбежно пришлось совершить.
      Он рассказал жене все.
      С любой точки зрения это был роковой поступок. Когда Дениз услышала, что он, словно марионетками, управлял ее лучшими и интимнейшими чувствами, дергая за химические нити, ее любовь к мужу претерпела чисто психосоматическую трансформацию, обернувшись горькой и возмущенной ненавистью. Женщина тотчас же покинула Джованни, забрав с собой малышку Дженни, и подала на развод, потребовав тридцать миллионов долларов компенсации за биохимическое вмешательство в ее эмоции. Сделав это, она вынесла на первые полосы газет новости о предприятии, которое Мармадук Мелмот так тщательно скрывал, вызвав настоящий бум.
      Последствия вообразить легко. Мир в 2010 году представлял собой царство, в котором женщины высокоразвитых стран практически во всем сравнялись с мужчинами. Феминистки с удовлетворением оглядывались на века яростной борьбы с легальным, общепринятым пренебрежением; героини женского движения успешно сражались с дискриминацией по половому признаку при приеме на работу, с дискриминацией в образовании, с дискриминацией в физической и духовной жизни. Хотя в результате прогресса перед ними открывалось принципиально новое тысячелетие, они еще слишком хорошо помнили трудности, с которыми удовлетворялись их требования, и с параноидальным напряжением относились к любой угрозе своим достижениям. Открытие, что почти двадцать лет богатейшие мужчины мира тайком покупали биотехнологии, специально созданные для манипулирования женщинами и их сексуального угнетения, породило скандал, равного которому мир сексуальной политики еще не знал.
      Джованни Казанова, до сих пор живший в безопасной безвестности, вполне комфортно чувствуя себя в роли непризнанного гения, обнаружил, что вдруг стал весьма извеЬ-тен. Его имя - это омерзительное проклятие - внезапно превратилось в источник шуток, издевок и колкостей для кричащих заголовков статей, оно звучало во всех уголках земного шара, появляясь в новостях не реже объявлений о безвкусных комедийных шоу. В одну ночь новый Казанова стал современным сказочным дьяволом: мужчиной, отодвинувшим сексуальную эмансипацию на три сотни лет назад.
      Развод разбил сердце его матери, страдания которой усугубила безвременная кончина Маркантонио Казановы вследствие инфаркта. В минуту отчаяния женщина намекнула сыну, что его отец умер от стыда, и Джованни принял ее слова так близко к сердцу, что серьезно подумывал о самоубийстве.
      Дениз, жертва тайных махинаций Джованни, в глазах женщин мира на некоторое время превратилась в святую. Мелмот, Мефистофель для Фауста-Джованни, был демо-низирован наравне с ученым. Тысячи женщин подавали в суд на своих богатых любовников, на Джованни и на «Ци-тотех». Джованни получал мешки яростных писем от десятков тысяч особ, веривших (обычно без всяких на то оснований), что его магия была использована для похищения их душ.
      Однако, как это обычно бывает, ураган поношений вскоре начал терять свирепость. Мармадук Мелмот использовал всевозможные средства, стремясь убедить мир в том, что все дело просто в небольших сложностях в общении.
      Мелмоту удалось доказать, что по сути своей в первом открытии Джованни не было никакой дискриминации. Он сделал упор на то, что среди его клиентов отметились несколько женщин, с радостью применявших обольщающее зелье для привлечения молодых мужчин. Он заявил - вполне справедливо, - что косметическая промышленность веками предлагала мужчинам и женщинам способы усилить их сексуальную привлекательность и что средства, возбуждающие половое влечение, всегда пользовались огромным спросом. Единственное «преступление» Джованни, собственно, в том, что он произвел воистину действенный препарат, к тому же абсолютно безопасный, на замену тысячам снадобий фальшивой черной магии и шарлатанской медицины, в лучшем случае бесполезных, а в худшем - вредящих здоровью. Мелмот утверждал, что, хотя второе открытие Джованни и вправду предназначалось лишь для мужской физиологии, польза от него никоим образом не ограничивалась мужским полом.
      Это краснобайство подкреплялось смелыми обещаниями, спасшими лицо «Цитотеха» и обернувшими поднявшуюся шумиху на пользу компании. Мелмот гарантировал, что первое открытие Джованни станет гораздо дешевле, так что преобразование тканей будет доступно людям даже со скромными средствами, равным образом и мужчинам и женщинам. Он также объявил, что Джованни уже начал разрабатывать целый спектр новых искусственных гормонов, которые дадут женщинам новые возможности для сознательного контроля над физическим удовольствием.
      Благодаря этим обещаниям скандальные заголовки исчезли из газет. Рекламный отдел «Цитотеха» провел колоссальную работу по созданию имиджа Джованни, ставшего уже не дьяволом, а героем. Паника схлынула, иски провалились, и поток злобных писем иссяк. Однако Дениз получила развод и опекунство над маленькой Дженни. Тридцать миллионов компенсации ей не досталось, но женщине присудили хорошие алименты, так что остаток жизни она могла провести в относительной роскоши. Джованни вручили Нобелевскую премию по биохимии, что, впрочем, его отнюдь не утешило, хотя и помогло исцелить разбитое сердце его матери, - женщина снова гордилась сыном.
      Джованни с одержимостью взялся за работу, стараясь осуществить обещанное Мелмотом. Он превратился в затворника, проводя в лаборатории столько времени, что его сослуживцы начали опасаться за его здоровье и рассудок. К сорока годам его умственные способности находились в упадке, но возросшие знания и житейская мудрость компенсировали потерю живости ума, так что, возможно, на этой стадии карьеры ученого его гений был мощнее и плодовитее всего. Джованни действительно изобрел новый спектр гормонов и энкефалинов, которые в комбинации дали людям, подвергшимся соответствующему преобразованию тканей, более полный сознательный контроль над психологией удовольствия. Реципиенты постепенно учились тому, что можно сделать с их новой биохимией, совершенствовали свое мастерство и вскоре уже могли индуцировать в себе - без всякого к тому побуждения - оргазмы и схожие ощущения, куда более удивительные, захватывающие и блаженные, чем когда-либо создавала скупая человеческая природа путем тяжкого, нудного труда - естественного отбора.
      Джованни практически в одиночку открыл новую безбрежную перспективу в области мастурбации.
      На этот раз деятельность Джованни была объектом постоянного внимания и постоянных споров. Циники утверждали, что его работа отвратительна, потому что совершенно уничтожает романтику, обесценивает человеческие чувства, сглаживает искреннее влечение и механизирует экстаз. Критики твердили, что ценность и загадочность сексуальных взаимоотношений из-за химических изменений будут роковым образом принижены. Пессимисты пророчили, что, если труды ученого завершатся успехом, половые сношения могут кануть в прошлое, - их вытеснит с арены человеческого опыта эгоистичное злоупотребление сладострастием. К счастью, пессимисты не могли заявить, что это приведет к гибели человеческой расы, потому что открытия, сделанные другими биотехниками, позволили создать искусственную матку, гораздо более надежную, чем настоящая; сексуальные отношения перестали быть необходимыми для размножения, которое теперь эффективно осуществлялось в пробирке. Тем не менее общество в большинстве своем игнорировало циников и пессимистов - люди жаждали радости, стремились достичь обетованной земли неограниченных наслаждений.
      Как всегда, Джованни первым опробовал новые изобретения; дух первооткрывателя, толкавший его на поиски свежих решений личных проблем, был по-прежнему силен, и перспектива сочетать целибат с экстазом казалась очень заманчивой его отшельническому разуму.
      В начале эксперимента, когда он еще только исследовал потенциал новых гормональных инструментов контроля, ученый был вполне удовлетворен способами, которыми мог разбудить восторг, скрашивающий его одиночество, но Джованни быстро понял, что и это не решение его проблем. Восемьсот тысяч лет мастурбации не притупили аппетита человеческой расы к половым сношениям, и ученый сразу догадался, что этот провал не имеет ничего общего с качеством производимых ощущений. Циники и пессимисты ошибались: секс никогда не приестся и никаким, пусть и усовершенствованным, онанистическим наслаждениям его не вытеснить. Секс - это больше Чемудовольствие; это близость, интимная сопричастность, взаимные сопереживания, сочувствие, выброс положительных эмоций, необходимых реципиенту. Пока длилось короткое счастье его семейной жизни, Джованни открыл, что секс, во всем буквальном и метафорическом значении избитой фразы, - это занятие любовью. Сколь бы ни были чудесны его биохимические системы, им это недоступно и заменой любви они служить не могут. .
      Так что Джованни положил конец жизни анахорета. Он вернулся в общество, снова приспосабливая свою психологическую установку, твердо намеренный завязать новые отношения. В конце концов, кончики его пальцев все еще обладали магией - или, по крайней мере, он так думал. Джованни огляделся, обнаружил сероглазую журналистку Грету, статного, пышнотелого физиолога Жаклин и сладкоголосого, улыбчивого страхового агента Мореллу и приступил к обольщающим прикосновениям.
      Но, увы, мир переменился, пока он жил вдали от него. Ни одна из трех женщин не поддалась его попыткам. Не то чтобы он утратил волшебство касаний, но «Цитотех» продал чудо уже слишком многим. Когда соответствующая трансформация тканей была секретным преимуществом избранных, те пользовались своими способностями осторожно и редко, но теперь усиливающий половое влечение пот стал общим достоянием, и любая мало-мальски привлекательная женщина, вероятно, сталкивалась с ним по нескольку раз в неделю. Так что женщины просто пресытились чувствами, которые пробуждал протеин, и больше не ассоциировали их с прикосновениями кого-то конкретного. Грета, Жаклин и Морелла ясно осознавали, что происходит, когда он дотрагивался до них, и, хотя и благодарили ученого за внимание, каждая оставалась совершенно равнодушной.
      Джованни понял, что неразборчивость быстро стирает возбуждающую ценность его первого открытия. Острый разум сделал его восприимчивым ко всем возможностям, которые способны открыться благодаря распространению этого изобретения, и ученый принялся искать в новостях свидетельства социальных перемен.
      Логика ситуации была ему абсолютно ясна. Когда потребители обнаружат, что их обольщающие касания стали менее эффективны, они будут стремиться использовать их все чаще и чаще, распространяя пресыщенность еще больше и уничтожая все надежды на желаемый результат. Вдобавок люди перестанут применять этот метод только ради сексуальных побед. Многие мужчины и женщины из честолюбия захотят заставить других любить себя, добиваясь таким образом социального и экономического успеха, которого уже достигли первые покупатели технологии. Впоследствии мир охватит позитивная эпидемия добрых чувств. Эта чума не заставит весь мир заниматься любовью, но сумеет превратить всех в друзей. Самые неприятные люди вскоре станут купаться в безбрежной благожелательности.
      Джованни внимательно изучил заголовки и еще до того, как это стало общеизвестным, понял, что вызвал более глобальные изменения в человеческих отношениях, чем намеревался или хотя бы предполагал.
      Войны постепенно прекращались.
      Терроризм находился в упадке.
      Жестокие преступления случались все реже и реже.
      Странно, но наметившиеся тенденции оставались почти незамеченными обществом. Большинство просто не догадывалось о важности происходящего, пока разрекламированный повсюду матч на звание чемпиона мира по боксу в тяжелом весе не остановился в третьем раунде, когда рыдающие бойцы заявили, что им невыносимо тузить друг дружку, и покинули ринг, мирно обнявшись.
      Из-за этих изменений в повседневной жизни клинические испытания новых гормонов и энкефалинов Джованни привлекали меньше внимания, чем могли бы, но их выдающийся успех все равно стал поводом для всеобщего ликования. В 2036 году к первой награде Джованни добавилась Нобелевская премия, причем возникла небольшая дискуссия по поводу того, не станет ли этот приз последним подобного рода, поскольку мир больше не нуждался в миротворцах. Джованни вновь стал любимцем средств массовой информации. Его провозглашали новым Прометеем, иногда даже Дионисом, даровавшим людям священный огонь, более ценный, чем любой вульгарный источник энергии.
      Джованни все еще смущали эти периодические наплывы репортеров. Он слишком хорошо осознавал недостатки своей внешности, и каждый раз, когда ученый видел в газете или на экране свою фотографию, он краснел при мысли, что полмиллиарда читателей и зрителей наверняка говорят себе: «Он не похож на Казанову!» Вероятно, он был чрезмерно чувствителен; в эти дни именно его лицо и его достижения приходили в голову людям на улицах при упоминании имени Казановы; его древний тезка потускнел в сознании общественности.
      Кроме того, на беспристрастный взгляд, Джованни уже не казался таким невзрачным, как некогда. Милостью природы он облысел, и голая макушка не напоминала причудливый шутовской колпак, как спутанная копна черных волос, росшая там прежде. Он все еще был близорук и носил очки, но операция на роговице избавила ученого от астигматизма, и теперь глаза за стеклами выглядели добрыми и мягкими, а вовсе не косыми. Джованни остался тощим, но кожа под воздействием лет и погоды огрубела, натянулась. Внешность этого мужчины средних лет никто не назвал бы отталкивающей. Его бледность и хрупкость теперь скорее трогали, чем ужасали.
      Он был ошеломлен, когда впервые осознал, что женщина использует на нем его собственную возбуждающую технологию, и быстро пришел к заключению, что она, должно быть, из тех, кто применяет чары на каждом, но постепенно Джованни стал привыкать к мысли, что им действительно восхищаются и его желают. Со временем секреция соблазняющего пота стала объектом нового этикета, в соответствии с которым ее беспорядочное использование выглядело проявлением дурного тона, тем более что теперь само собой разумеющимся считалось, что все могут любить друг друга и без помощи возбудителей.
      Вежливость требовала, чтобы образованная, цивилизованная личность применяла секрецию Казановы эпизодически и благоразумно, чтобы деликатно показать свой эротический интерес, не обижаясь, если он не получит ответа. Новый кодекс поведения развивался, и Джованни с удивлением обнаружил, что частенько становится объектом обольщения, так что он некоторое время наслаждался сексуальным успехом. Конечно, многих молодых женщин в первую очередь интересовали его богатство и положение, но он не придавал этому значения, - в конце концов, мог же он воспользоваться своими статусом и состоянием, которых добился собственным трудом.
      Так или иначе, он любил их всех. Он любил всех, и все любили его.
      Таким стал теперь мир.
      Вот так Джованни Казанова наконец-то приспособился к родовому имени. Он оправдывал репутацию своего величественного тезки год или два, а потом решил, что прелести такого образа жизни сильно переоценены. Джованни осчастливил материнское сердце, вновь женившись, но этот раз на женщине, воскресившей в его памяти детские воспоминания об уже пожилой матушке. Новую невесту Джованни звали Жанин. Она родилась в Манчестере и делала карьеру в области косметической цитогеники (что в 2036 году было ближайшей к парикмахерскому искусству сферой). Она была гораздо моложе Джованни, но разница в возрасте супругов ни капельки не волновала.
      Джованни и Жанин постоянно баловали друг друга самыми утонченными психохимическими ласками и научились играть восхитительнейшие дуэты на затейливых гормональных инструментах, изобретенных Джованни. Но они также питали друг к другу - и позднее к своим детям - особое чувство, выходящее за рамки простой химии и физиологии: высокую любовь, бывшую целиком триумфом доброй воли. Это сокровище, верили они оба, никогда не вышло бы ни из одной пробирки Джованни.
      Так что, обладая этими благами, они жили долго и счастливо.
      Впрочем, как и все остальные.
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

07.07.2008