Он хорошо знал лабиринт улиц вокруг Кожевенного рынка, так как родился неподалеку, на улице Распятия, и провел здесь детство. Будучи учеником часовщика, обучился владеть инструментом и прибыл в Тауэр вместе с Саймоном Стэртвентом под опекой Фрэнсиса Бэкона. Эдмунд считался лучшим из подмастерьев, хотя у него хватало честности признать, что он не добился бы должности, если бы не заинтересовал Кармиллу. Ее интерес к ловкости его пальцев и хватке совершенно отличался от задумок бедняги Фрэнсиса, надеявшегося стать вампиром, но из-за одной лишней взятки потерявшего даже должность канцлера.
В этом же округе жили и работали брат с сестрой, но он видел их очень редко. Они не очень гордились тем, что у брата была репутация колдуна, и, не являясь грегорианцами, полагали, что в его связи с Кармиллой есть что-то кощунственное. Иногда он отсылал сестре деньги. Ее муж часто уходил в море, и той иногда приходилось трудно.
Эдмунд осторожно шел по темным аллеям, выбирая путь среди куч хлама, не обращая внимания на визг крыс и держа руку на рукояти меча, который не пришлось обнажить. Полчища крыс на берегах Темзы под покровом темноты нападали на детей, иногда кусали гулящих девок, но были слишком трусливы и хитры, чтобы нападать на взрослых мужчин.
Звезды скрылись за облаками, ночь была непроницаемо темна. Свет свечей мерцал в редких окнах, Эдмунд продолжал свой путь, время от времени касаясь знакомых стен. Скоро звук шагов преследователя стих, теперь Эдмунд был в безопасности.
Он спустился на три ступеньки в сторону от переулка, нашел небольшую дверь, отрывисто постучал, сначала трижды, затем еще два раза. Вскоре дверь открылась, и он быстро вошел внутрь. Дверь захлопнулась. Только сейчас Эдмунд смог расслабиться, понять, в каком напряжении находился.
— Зажги свечу.
Пламя осветило худое, морщинистое лицо женщины.
Глаза старухи были бесцветными, клочковатые седые волосы прикрывала полотняная шапочка.
— Господь с тобой, — прошептал он.
— И с тобой, Эдмунд Кордери, — проскрипела она.
Он нахмурился, услышав свое имя. Она намеренно нарушила правила, слабо и бессмысленно демонстрируя свою независимость. Старухе он не нравился, хотя всегда был любезен с ней. Она не боялась его, как многие другие, но считала отмеченным пороком.
Они работали вместе на Невидимую коллегию почти двадцать лет, но она никогда полностью не доверяла ему. Он всегда был для нее любовником вампира.
Проводив его дальше, ушла.
Из тени появился незнакомец, небольшого роста, крепкий, лысый, примерно лет шестидесяти, по-особому перекрестился, Эдмунд сделал то же.
— Я Эдмунд Кордери, — сказал он. — Вам поручили уход за львами Ричарда и другими животными на борту “Фримартина”?
— Это так, — ответил мужчина. — Мне пришлось заботиться обо всех животных.
Голос был почтительным, но без тени страха. Он слегка выделил слово “всех” легкой иронией. Эдмунду он показался не простым матросом, а образованным человеком.
— Вы хорошо послужили Ричарду, а коллегии — еще лучше, — сказал Эдмунд подчеркнуто вежливо.
— Да, так и было, — согласился незнакомец, — хотя то, что ваши друзья просили сделать, было безумием. Думаю, вы не знаете, с чем играете.
— Конечно, знаем, сэр, — ответил Эдмунд холодно. — Естественно, я знаю. И понимаю, что вы смелый человек. Не думайте, пожалуйста, что ваше поручение недооценили.
— Надеюсь, вас не затруднил приход сюда, — сказал крепыш.
— Ни в коей мере. — Эдмунд сразу уловил значение этих слов. — Двое следили за мной от Тауэра, но остались на другом берегу. Еще один шел за мной на южном берегу, но было несложно отделаться и от него.
— Это не очень хорошо.
— Возможно. Но слежка связана с другими делами. Вам здесь нечего опасаться; если животные чувствуют себя хорошо, Ричард будет щедр с вами. Он любит своих львов, поэтому его и прозвали Львиное Сердце. Он горд своей репутацией.
Собеседник кивнул без особой уверенности.
— Попросив об услуге, мне сообщили, что это требуется для Фрэнсиса Бэкона, — оказал он. — Мне велено передать, что коллегия не хочет, чтобы вы рисковали; Я мог бы оставить этот подарок у себя, даже уничтожить.
— Уничтожить! Зачем же вы рисковали своей жизнью, когда везли животных сюда! Так или иначе, не стоит гадать, чего коллегия хочет от меня. Главное, что это знаю я.
Крепыш покачал головой.
— Простите, если вам показалось, что я в вас сомневаюсь, сэр, — сказал он, — но один джентльмен, ваш друг, беспокоился, очень беспокоился о вас.
— Мои друзья, — ответил Эдмунд, — иногда чересчур заботливы.
Его голос посуровел. Он посмотрел в глаза крепыша, давая понять, что здесь торг неуместен.
Тот кивнул в знак подчинения тайной власти и вытащил из-под кресла большой ящик, обитый кожей, с рядом небольших отверстий в стенке. Внутри что-то шуршало.
— Вы точно выполнили инструкции? — спросил Эдмунд.
Крепыш кивнул:
— Когда двое гибли, двоих сажали кормиться на трупы. Из-за этого и из-за питона там…
Он вдруг замолчал, задержав руку, протянутую Эдмундом к ящику.
— Сэр, не открывайте его, прошу вас! Не здесь!
— Бояться нечего, — сказал Эдмунд.
— Вы не были в Африке, сэр. Поверьте, там все напуганы. Говорят, что вампиры тоже гибнут, хотя там, где были мы, их не было. Африка — странный и опасный континент, Кордери. Никто, побывав там, не может, вернувшись, сказать, что в этом крае нет ничего страшного.
— Знаю, — сказал Эдмунд, думая о чем-то своем. — Это другой мир, где все шиворот-навыворот, где люди черные, а вампиры — не господа. Я сказал, что думаю о вашей храбрости, но прошу, избавьте меня от дорожных сплетен.
Отодвинув руку крепыша, он развязал веревки и чуть-чуть приподнял крышку.
В ящике находились две большие черные крысы, бросившиеся в тень. Эдмунд закрыл коробку и завязал веревки.
— Это меня не касается, сэр, — неуверенно произнес моряк, — но, видимо, вы не совсем правильно поняли, что там, в ящике. Я был в Корунне, Марселе. Там помнят разные эпидемии, тревожные слухи уже поползли во все стороны. Сэр, если бы что-либо подобное появилось в Лондоне…
Эдмунд, взвесив в руках ящик и убедившись, что его вес невелик, прервал крепыша:
— Это не ваша забота. Вам теперь следует забыть происшедшее. Я свяжусь с вашими хозяевами и все решу сам.
— Извините, — сказал крепыш, — но какой смысл уничтожать вампиров, если при этом мы должны погибнуть сами? Если необдуманно напасть на вампиров, произойдет ужасная трагедия — гибель половины обычных людей в Европе.
Эдмунд сердито посмотрел на собеседника.
— Вы слишком много говорите, — сказал он. — В самом деле, мы зашли слишком далеко в этом разговоре.
— Простите, сэр. — Беспокойство моряка было чистосердечным.
Несколько мгновений Кордери размышлял, стоит ли давать более подробное объяснение, но давний опыт подсказал ему, что в подобных ситуациях лучше много не говорить. Заранее нельзя предугадать, с кем и когда будет человек говорить, а значит, и последствия. В любом случае, не было никакой уверенности в том, что дальнейшие пояснения успокоят если не совесть, то страх собеседника.
Эдмунд взял ящик. Крысы скреблись внутри. Свободной рукой Эдмунд перекрестился.
— Господь с вами, — сказал крепыш искренне.
— И с вашим духом, — ответил Эдмунд, думая о своем. Он вышел, не останавливаясь для обычных слов прощания со старухой.
Эдмунд быстро шагал по темным улицам, держась свободной рукой за рукоять меча. На этот раз он пересек мост Тауэр, хотя и знал, что там его могут поджидать люди. Они не посмеют тронуть его, но последуют за ним до Тауэра и, если он выйдет из башни, то до его жилища на Холме. Они доложат лорду-лейтенанту о ящике, но, если попытаются узнать, что в нем, ящик не найдут.
Он прошел к Тауэру сквозь Ворота предателей. Кордери знал, что не покинет крепость через эти ворота, чтобы ни произошло с ним в следующие несколько дней, и их название приобрело новый мрачный смысл. Он хотел сделать так, чтобы месть вампиров за измену не смогла достичь его.
4
Наступил понедельник. Эдмунд и Ноэл отправились в палаты Кармиллы, в галереи рядом с Соляной башней.
Ноэл раньше не бывал в таком жилище, здесь все его поражало. Эдмунд, наблюдая восхищение парня коврами, зеркалами, резьбой, мебелью, невольно вспоминал свой первый приход сюда. Тут ничего не изменилось, все будило воспоминания.
Молодые вампиры довольно часто меняют обстановку, им нравится все новое, их пугает собственная неизменность. Кармилла уже давно прошла этот период. Она привыкла, приспособилась, ее интересы были подчинены вечности. Новинки допускались лишь в строго контролируемых областях жизни, как, например, перенос эротических привязанностей с одного любовника на другого.
Богатая сервировка стола тоже изумила Ноэла.
Обычно он пользовался ножами и вилками из посеребренного олова, хотя купленные отцом вилки были из чистого серебра. Здесь же все приборы были из серебра, даже солонки и перечницы. Вместо керамических сосудов для питья здесь были хрустальные кружки и резные графины для вина. Овальный стол с гнутыми ножками покрывала тонкая полотняная скатерть с персидским узором. Единственное, что было общим у Кармиллы Бурдийон с Эдмундом Кордери, — это глазурованная глиняная посуда из Саутуорка, украшенная голубой росписью из переплетенных цветов.
Явно смущал Ноэла и выбор блюд. У себя дома парень съедал то, что ему дали, но здесь ему нужно было выбирать. Когда подали два первых блюда, Эдмунд, уловив взгляд сына, выбрал что-то для себя, и тот последовал его примеру.
Ноэл быстро привык к постоянно появляющимся у стола слугам. Со вторым он справился более уверенно.
На официальных приемах Эдмунд всегда стремился подчеркнуть свое невысокое звание — придворный механик, — и соответственно одевался. Сегодня же ему предстояло выступать в другой роли. Готовясь к визиту, Кордери достал из шкафа платье, которое не надевал уже много лет. Ноэл, заметив превращение отца в блестящего джентльмена, понял, что это неспроста.
Эдмунд, ограничивая себя в еде и напитках, был доволен тем, что Ноэл поступал так же, следуя примеру отца, несмотря на соблазны богатого стола.
Когда со вторым было покончено, слуги внесли сладости, горячее вино с молоком и сахаром, приправленное пряностями.
— Нравится? — спросила Кармилла, видя, что Эдмунд попробовал напиток. — Это рецепт твоего друга Кенелма Дигби.
Теперь удивился Эдмунд. Кенелм Дигби всего на несколько лет старше Ноэла. Он действительно был другом Эдмунда, но являлся также членом Невидимой коллегии, и услышать его имя здесь было тревожным сигналом. Кенелм был сыном сэра Эдварда Дигби, казненного в 1606 году за случайное участие в подготовке “Порохового заговора” — дерзкой, но рискованной попытки уничтожить князя Ричарда.
— Не знал, что он посещает двор, — вежливо солгал Эдмунд. Ему было любопытно, хочет ли Кармилла сделать Дигби следующим фаворитом.
— Напиток замечателен, — сказал он, отодвигая бокал, — но после всех этих блюд больше нет аппетита.
Какое-то время леди довольствовалась обычным обменом любезностями с гостями, но быстро перешла к главному.
— Наш любезный князь Ричард, — сказала она Эдмунду, — восхищен вашим прибором, находит его весьма интересным.
— Тогда я дарю его князю, — ответил Эдмунд. — Готов сделать еще один микроскоп, для вас.
— Я бы не этого хотела, — сказала она холодно, — я имею в виду другое. Князь и лорд-лейтенант обсуждали некоторые задачи, которые вы могли бы не без успеха выполнить. Инструкции вам сообщат.
Эдмунд поклонился в знак признательности.
— Придворным дамам понравились рисунки, которые я показала, — сказала Кармилла, обращаясь к Ноэлу. — У тебя хорошая рука. Ты хотел бы стать портретистом, рисовать милых вампиров?
— Я бы хотел стать механиком, — ответил Ноэл.
— Естественно. Ты же очень похож на отца. Не так ли, Эдмунд?
— Ему еще надо расти, — ответил механик.
Кармилла опять обратилась к Ноэлу:
— Даже Ричарда восхитило то, что в кружке воды из Темзы могут жить тысячи мельчайших живых существ. Как ты полагаешь, в наших телах тоже могут обитать бесчисленные невидимые насекомые?
Ноэл собрался было ответить, потому что вопрос предназначался ему, но Эдмунд мягко вмешался.
— Есть существа, которые могут жить на нашей коже, — сказал он, — и черви внутри нас. Нам говорят, что макровселенная, в сущности, воспроизводит микрокосмос человеческих существ; возможно, внутри нас есть еще меньший микрокосмос, который воспроизводит нас опять, в невероятном уменьшении. У лорда Нортумберлендского есть кое-какие мысли на эту тему, я читал…
— Я слышала, Кордери, — перебила его Кармилла, — что болезни, поражающие обычных людей, могут переноситься такими мельчайшими существами.
— Мысль о том, что болезни переносятся от человека человеку крошечными существами, не нова, — ответил Эдмунд, — но я не знаю, как их можно распознать. Думаю, что существа в речной воде не похожи на болезнетворных. Гален говорит нам…
— Меня беспокоит мысль о том, — сказала она, опять прервав его, — что в наших телах могут жить существа, о которых мы ничего не знаем, и что с каждым вздохом в нас проникают невидимые, неосязаемые изменения. Это тревожит меня.
— Не стоит беспокоиться, — возразил Эдмунд. — Плевелы распада легко закрепляются в человеческой плоти, но не в вашей.
— Вы знаете, что это не так, Кордери, — спокойно сказала она. — Вы видели, как я болела.
— Это была оспа, убившая множество людей, моя госпожа, у вас же лишь немного поднялась температура.
— Капитаны голландских судов сообщают, что эпидемия, свирепствовавшая в Африке и достигшая юга Галльской империи, не отличает обычных людей от вампиров.
— Это все слухи, моя госпожа, — сказал Эдмунд успокаивающе, — вы знаете, что чем дольше путешествует новость, тем невероятнее она становится. Сомневаюсь, чтобы эта болезнь была хотя бы наполовину так страшна, как ее описывают байки путешественников.
Кармилла обернулась опять к Ноэлу, назвав его по имени, так что на этот раз Эдмунд не мог ответить сам.
— Ты боишься меня, Ноэл? — спросила она.
Юноша вздрогнул и пробормотал: “Нет”.
— Не надо лгать, — сказала она. — Боишься, потому что я вампир. Эдмунд Кордери — скептик, видимо, сказал тебе, что вампиры — не такие уж волшебники, как думают некоторые. Но он должен был сказать тебе, что женщина-вампир может навредить тебе, если захочет. Ты сам хотел бы быть вампиром, Ноэл?
Ноэл задержался с ответом:
— Да, наверное.
— Конечно, хотел бы, — промурлыкала она. — Все люди стали бы вампирами, если бы смогли. Не имеет значения, что они утверждают, когда преклоняют колени в церкви, благодаря Бога за то, что они есть. Мужчины могут превратиться в вампиров: бессмертие в наших силах. Таким образом мы всегда пользовались верностью и преданностью большинства подданных. Мы справедливо вознаграждали преданность. Некоторые присоединились к нам, многие вкусили от плодов нашей благосклонности. Даже благородным среди обыкновенных людей, которых в Англии называют лордами и баронетами, есть за что нас благодарить, потому что мы всегда щедры к тем, кого любим.
— Я ему сказал то же самое, моя госпожа, — заверил ее Эдмунд.
— Не сомневаюсь, — проговорила Кармилла, — но все же, если бы я спросила, серьезно ли ты хочешь стать вампиром, ты бы не сказал “да”. Я права?
— Сказал, как думал, — ответил Эдмунд. — Это все, что могу пожелать. Я не благородного происхождения, даже среди обыкновенных людей.
— Конечно, — согласилась она. — Ты всегда любил делать все своими руками, работать с металлом и огнем, что-нибудь изобретать и узнавать все о механике. Тебе все удавалось, Эдмунд, я уверена, что ты передал наши похвалы сыну, сказал ему, какие мы прекрасные хозяева, объяснил, как князья-вампиры спасли Европу от мрака и что, пока правят вампиры, варварство будет держаться в рамках? Несомненно, сказал, что наше правление не всегда было мягким, мы не терпим отступников, но так же справедливы, как и суровы. Было бы значительно хуже — не так ли? — если бы Галлия осталась под властью тех ужасных сумасшедших римских императоров?
— Боюсь, госпожа, что моя работа не всегда позволяла контролировать воспитание сына, — ответил Эдмунд, — но у него были лучшие наставники двора в латыни, греческом, риторике и истории.
— Уверена, что он хорошо учил уроки. — Кармилла опять обратилась к Ноэлу: — Есть люди, стремящиеся помешать нашему правлению, уничтожить нас, ты знаешь это?
Ноэл не знал, как ответить, и ждал, что еще она скажет. Казалось, его неловкость немного выводит ее из себя, и Эдмунд обдуманно не прерывал затянувшуюся паузу. Он видел, что его слова не убеждают ее. Возможно, подумал он, плохое впечатление от Ноэла может еще сыграть ему на руку.
— Существует группа мятежников, — вновь заговорила Кармилла, — стремящихся раскрыть тайну обращения вампиров. Они насаждают мысль о том, что смогут сделать всех людей бессмертными, как только узнают, что для этого надо. Но это и ложь, и глупость. Тайное общество просто-напросто рвется к власти.
Леди-вампир остановилась, чтобы заказать еще одну бутылку вина. Ее взгляд блуждал между неловким юношей и его уверенным в себе отцом.
— Верность вашей семьи, конечно, вне всякого сомнения, — продолжила она. — Никто не понимает действие общества лучше механика, который знает, как уравновесить силы, как взаимодействуют и опираются друг на друга различные детали государственной машины. Кордери, видимо, представляет себе, что здравомыслие правителей похоже на ум часовых мастеров, не так ли, Эдмунд?
— Вы правы, моя госпожа, — откликнулся Эдмунд.
— Не исключается, — добавила она странно отрешенным голосом, — что хороший механик может заслужить обращение в вампира.
Эдмунд был достаточно умен, чтобы не расценивать эти слова как предложение или обещание. Он взял бокал с вином, налитым из новой бутылки, и сказал:
— Моя госпожа, есть вещи, которые мы могли бы обсудить вдвоем. Я отошлю сына?
Кармилла слегка прищурилась, но выражение ее лица не изменилось. Эдмунд затаил дыхание, зная, как сложно навязать ей какое-либо решение.
— Молодой человек еще не закончил свой обед, — сказала она.
Эдмунд не стал спорить. Она явно не хотела, чтобы Кордери-младший ушел сейчас.
— Как ты думаешь, Ноэл, — сказала она, — почему большинство обыкновенных людей настроено, против нашего правления?
Ноэл был взволнован. Эдмунд попытался отвлечь внимание Кармиллы от коварного допроса, но понял: ему хода беседы не изменить, и теперь хотел знать, использует ли она сына, чтобы спровоцировать отца, или просто увлечена жестокой игрой.
Она была способна быть жестокой. Эдмунд знал это как никто другой.
— Ноэл не сможет ответить, — сказал он резко. — Может быть, объясню я?
— Очень хорошо. — Глаза Кармиллы на недовольном лице округлились.
— Обычные люди, — начал Эдмунд, — считают, что вампиры очень жестоки, что вампиру совершенно безразлична боль, напряги он волю. Люди не могут не завидовать этому безразличию, тем более что закон предусматривает в качестве их наказания всевозможные пытки. Любого могут заточить в затхлую темницу, где его будут бить плетьми, отрубят руки и опустят обрубки в кипящую смолу. Узников распинают на дыбе, ломая кости, рвут тело клещами, выдергивают руки и ноги. Все знают, что подобное происходит в подземельях этого замка.
Вы упомянули о Кенелме Дигби и волей-неволей напомнили мне, что случилось с его отцом, хотя он, можно сказать, не принимал участия в заговоре против князя. Его и еще троих, если вы припомните, моя госпожа, избили так, что кожа висела клочьями, а затем привязали к лошадям и протащили целую милю к плахе во дворе церкви Святого Павла, по улице среди толпы зрителей. Веревку, на которой повесили сэра Эдварда, верный палач — слуга Ричарда обрезал, когда тот еще не успел и сознание потерять, не то чтобы задохнуться. Затем он был четвертован, а его сердце вырвали на потеху толпе. Это был добрый человек, не заслуживший такой смерти за то, что помог мятежникам, сам того не зная.
Обыкновенные люди, моя госпожа, верят, что такое не случилось бы, если их судили простые смертные. О, они слышали о Нероне и других сумасбродных римлянах, но не верят, что простые люди, наши современники, могли бы подвергнуть себе подобных таким мучениям. Христиане не сочувствуют язычникам-туркам, но им становится страшно, когда они слышат, что Влад устроил пленникам после овладения Византией. Когда наш Ричард сражался с сарацинами, а Шарлемань подписал договор с Гаруном аль-Рашидом, дела обстояли иначе. Но наше время стало еще мрачнее. Подозреваемых в грегорианской ереси сжигают в Галлии ежедневно. Если такое количество людей идет на костер, разве можно попрекать кого-либо в том, что они видят в вампирах дьяволов? Вот почему, моя госпожа, многие обыкновенные люди ненавидят вас.
Эдмунд взглянул на Ноэла и увидел, как испугался сын за его судьбу. Высказать такое вампиру в лицо! Но Кармилла не злилась. Наоборот, явно довольная, громко рассмеялась.
— О Эдмунд, — сказала она, — я забыла, что такое — спор с честным человеком!
— Но, отец, — заметил Ноэл, — вы же только описали то, о чем могут думать другие люди.
— Моя госпожа знает, — мягко проговорил Эдмунд, — что я не грегорианец. А я знаю, что она не дьявол. Но ей известно также, что мне жаль тех, кто идет на костер по глупости. Хотелось бы, чтобы мир стал лучше, понимаю, почему некоторые полагают, что он таким никогда не будет, потому что наши правители не понимают, что на деле руководит жизнью простых смертных.
— Что же это? — спросила Кармилла уже без смеха.
— Страх, моя госпожа, — сказал Эдмунд. — Страх перед смертью, но особенно перед болью. Мы все умрем, даже если наши правители не умрут. Но людям бывает больно, еще больнее становиться от того, что те, кто причиняет им эту боль, никогда не будут так страдать сами.
— Мы наказываем вампиров, виновных в преступлениях, — бросила Кармилла.
— О да, вы их убиваете. Но вы не причиняете им боль, потому что не можете. Вы все не чувствуете ее, если только сами этого не захотите. Разве не так?
— Так, — согласилась она. — Но скажи мне, Эдмунд, разве люди более счастливы там, где ими управляют обыкновенные люди? Ты жалеешь турок, но разве не жалеешь их жертв? Что, разве нет страдания в мире арабов, которые отрубают руки ворам, казнят убийц, жестоко пытают и держат рабов! В Галлии же нет рабов, за исключением преступников и магометан — гребцов на галерах.
— Вы правы, моя госпожа, — сказал Эдмунд, — напомнив мне, что дикари остаются дикарями. Не сомневаюсь в том, что дела в центре Африки обстоят так же плохо, даже если поверить, что обычные люди могут там править вампирами. Но народ Галлии — христиане, которые знают, что должны любить друг друга. Вы не можете упрекать бедняг — последователей Христа, полагающих, будто вампиры-князья не помнят этой христианской заповеди. Они верят, что короли — обычные люди понимали бы боль, кроме того, были бы христианами и не стали бы делать то, что делают вампиры-князья. Возможно, они ошибаются, но они верят в это.
— Ты думаешь, им удастся занять наше место? — спросила она. Сейчас ее голос зазвучал жестче.
— Я думаю, что они это могут, моя госпожа. Когда-то всех вампиров Европы объединяли завоевания, приведшие далеко на север, расширившие Галльскую империю до Дании, Британских островов, а Валахию — глубоко в пределы России. Потом вампиров Галлии и Валахии объединила угроза общего врага — турок. Но турки сейчас присмирели, ушли из Византии. Придет время, когда управляемые вампирами народы перессорятся, — расколотая на части империя однажды рухнет,
— По вашим собственным расчетам, — холодно возразила она, — у вампиров всегда будет общий враг.
Эдмунд улыбнулся и признал правоту ее довода, приподняв бокал с вином. Он посмотрел на Ноэла, стараясь угадать настроение Кармиллы после спора.
— Думаю, что для сына уже достаточно вина, моя госпожа, — сказал он. — С вашего разрешения, я отошлю его. Хотелось бы обсудить с вами один вопрос, с глазу на глаз.
Кармилла посмотрела испытующе, затем согласно махнула рукой. Ноэл быстро поднялся и, краснея, вышел. Эдмунд спокойно смотрел на парня, не обращая внимания на его извиняющийся взгляд. Он знал, что сын последует его советам, и не хотел вызвать подозрения.
Когда Ноэл удалился, Кармилла прошла из столовой в другую комнату. Эдмунд последовал за ней.
— Вы самоуверенны, мастер Кордери, — сказала она.
Он отметил изменение в отношении к нему и понял, что эта партия еще далека до выигрыша.
— Я задумался, моя госпожа, — слишком много воспоминаний.
— Мальчик будет мой, — сказала она, — если я так решу.
Эдмунд поклонился, но промолчал.
— Вы будете ревновать?
— Да, моя госпожа, — сказал Эдмунд, — буду. Но я старею, в свою очередь, он должен стать мужчиной, каким когда-то был я. Что же касается вас, вас время не изменит.
— Я не хотела заниматься любовью сегодня вечером. Соблазнять вашего сына не собираюсь. Вопрос, который вы будете обсуждать со мной, — это наука или измена?
— Наука, моя госпожа. Как вы сами сказали, моя верность не вызывает сомнений.
Кармилла прилегла на софу, указав Эдмунду на кресло рядом. Они были в прихожей ее спальни, в воздухе чувствовался запах тонких духов.
— Говори, — сказала она.
— Знаю, Ричарда интересует, что может раскрыть мой прибор, — начал он. — Но, думаю, вы знаете достаточно хорошо, что открытие, раз уж оно сделано, будет сделано опять, его нельзя похоронить. Хотите мой совет, леди Кармилла? — Он намеренно выбрал более интимную форму общения и со злорадством отметил, что ей это не очень понравилось.
— Ты хочешь дать совет, Эдмунд?
— Да. Не пытайтесь управлять тем, что происходит в Галлии из-за постоянных репрессий. Если ваше правление будет таким же немилосердным, как в прошлом, может начаться разрушительный процесс. Наилучший выход, если вампиры Большой Нормандии постепенно уступят власть парламенту, состоящему из простых смертных, которые смогут указать путь к лучшему миру.
Вампирша запрокинула голову, глядя на потолок, и изобразила короткий смешок.
— Не могу принять совет. Князь Львиное Сердце полагает, что правит согласно высшему праву по своему кодексу чести. Он уверен, что простые люди признают справедливость его требований.
— Я тоже думал об этом, моя госпожа, — в тон ей ответил Эдмунд. — И должен был высказать свои мысли.
— У обычных людей свое собственное бессмертие, — проговорила она. — Церковь обещает его. Ваша вера говорит, что человек не должен домогаться вечной жизни, она ожидает его в раю. Мы соглашаемся с этим и храним лишь только наше бессмертие. Полагаю, ты понимаешь, что мы не смогли бы обратить всех, если бы даже захотели. Наша магическая сила должна расходоваться бережно. Ты расстроен, потому что тебе ее не предложили? Завидуешь? Станешь нашим врагом из-за того, что не можешь войти в наш клан?
— Князю Ричарду нечего опасаться меня, моя госпожа, — солгал Кордери и прибавил: — Я преданно любил вас. И продолжаю любить.
Она выпрямилась и протянула руку, как будто желая погладить его по щеке. Но он сидел слишком далеко.
— Я сказала Ричарду, когда он называл тебя изменником, что смогу проверить твою верность в своих палатах лучше, чем его чиновники — в своих. Не думаю, что ты способен обмануть меня, Эдмунд.
Кармилла встала, подошла, взяв его лицо в свои ладони.
— К утру, — мягко сказала она, — я буду знать, прав ли князь в своих подозрениях.
— Да, конечно, — заверил он.
5
Эдмунд проснулся раньше нее, с чувством горечи во рту и пылающим лбом. Тело было сухим, будто вся жидкость испарилась. Голова болела, солнечные лучи, проникавшие через окно, резали глаза.
Он присел, стянул покрывало с обнаженной груди.
“Так быстро!” — подумал он. Усталость пришла неожиданно быстро. Его удивило, что душа наполнилась чувством покоя, а не страха или сожаления. С трудом собрав свои мысли, с долей злорадства сказал себе, что так поступать не стоило.
Взглянул на грудь, на порезы, которые она сделала своим крошечным серебряным ножом. Они были свежими и красными, в отличие от сетки давно заживших следов, свидетельствовавших о незабываемых страстях. Осторожно коснулся порезов, морщась от острой боли.
“Мне больно, — думал он, — но в этой боли — добродетель, которую не знают те, кто не может страдать. Нет страданий — нет и сострадания”.
Он жалел спящую любовницу и гордился этим.
— Мы оба — страдальцы, — ласково прошептал он. — Страдальцы оба…
Она проснулась и увидела, что он рассматривает отметины.
— Ты скучал по ножу? — сонно спросила Кармилла. — Тебе были нужны его поцелуи? Ты можешь наслаждаться его ласками, его любовью?
Теперь не надо было лгать, сознание этого давало приятное чувство свободы. Наконец он мог быть с ней, не скрывая свои мысли, не стыдясь их.
— Да, моя госпожа. Я скучал по ножу. Его прикосновение разожгло огонь в моей душе, а я думал, что там остались лишь погасшие угольки.
Она опять закрыла глаза и засмеялась:
— Иногда бывает приятно вернуться на забытые луга. Ты не представляешь, как прикосновение может пробудить воспоминания. Рада, что опять увидела тебя прежним. Я ведь привыкла видеть в тебе неприметного механика. Но сейчас… отблеск молодости в моей памяти.
Он тоже засмеялся, но закашлялся, и это встревожило ее. Она открыла глаза, приподняла голову:
— Что с тобой, Эдмунд? Ты весь в жару!
Кармилла прикоснулась к его щеке, но отдернула руку, настолько неожиданно странным было прикосновение. Тень смущения скользнула по ее отливавшему шелковым блеском лицу, на мгновение лишив его магического шарма.
Он взял ее руку и задержал в своей, глядя в глаза.
— Эдмунд, — мягко спросила она, — что ты сделал?
