Теперь боги стали толочь и смешивать содержимое чаши короткими пестиками в ритме пения. Ноэл наблюдал в уверенности своего бодрствующего “я”, довольный тем, что пора снов окончательно прошла.
Он покосился на Нгадзе и увидел его, потного, несмотря на прохладу, охваченного лихорадкой волнения: человек в обществе своих богов, в соответствующем смирении. Затем посмотрел на Квинтуса, его лоб был в испарине, взор затуманен. Шигиди не охватил Квинтуса, но он все же попал в какой-то мере под магическое влияние кошмарного представления.
А-а-а-а… да-а-а-а… ма!
А-а-а-а… да-а-а-а… ма!
Ноэл потерял чувство времени, казалось, прошел час, церемония разворачивалась в одном ритме, затем в другом на фоне барабанного боя. Боги отошли от подготовительных ритуалов, первый из кандидатов вышел к деревянной колоде, которую поставили перед каменным помостом. Хотя Ноэл догадался о том, что сейчас произойдет, горло перехватило, когда увидел, как один из игравших роль поднявшегося мертвеца достал обоюдоострый нож.
Нгадзе явно не представлял, что случится, потому что охнул, увидев первого кандидата, кладущего пенис — уже обрезанный по грубому методу его племени — на колоду, готового к полукастрации. Когда лезвие ножа скользнуло по пенису, раскрывая его как гороховый стручок, Нгадзе негромко вскрикнул. Даже Квинтус закрыл голову руками не в состоянии видеть происходящее, а Кантибх, к изумлению Ноэла, жадно смотрел на колоду, не в силах отвести взгляд.
А-а-а-а… да-а-а-а… ма!
А-а-а-а… да-а-а-а… ма!
Струя хлынувшей из раны крови была направлена другим участником церемонии в один из двух подготовленных для этого кувшинов. Ноэл закусил губу в волнении, увидев льющуюся кровь, думая, что, вероятно, многие умирают от потери крови во время этого жестокого посвящения. Но три других поднявшихся мертвеца приготовили еще одну тыквенную бутыль, когда первую унесли, и, достав из нее влажную смесь, втерли ее в длинный разрез на члене. Струя крови остановилась, обнаженный ушел с колоды, не издав ни звука, не выдав гримасой испытанного.
Вперед выступил второй и перенес ту же операцию. Кровь опять собрали в бутыль, разрезанный член кровоточил минуту, пока не принесли бутыль и не наложили снадобье. Кровотечение остановили, человек смог уйти, так же контролируя себя, как и раньше.
Но это не средство излечения, напомнил себе Ноэл.
Это средство остановить излечение, потому что, когда этот человек станет вампиром, большинство полученных им ран заживет. Он кастрирован навсегда, по задумке этих божков и глупых мудрецов.
Кровь больше не смущала, хотя интересовало, почему они так тщательно ее собирают в большую бутыль. Ноэл не мог уследить за всеми кувшинами и бутылями на помосте, за тем, как их готовили для определенной роли в церемонии, но думал, что смесь, которую приготовили боги — и к которой невидимый Олорун мог прибавить свое сердце, — еще не вступила в действие. Опять взглянул на море лиц, в экстазе обращенных к небу с пением в ритме, постепенно, но ощутимо ускоряющемся.
А-а-а-а… да-а-а-а… ма!
А-а-а-а… да-а-а-а… ма!
Одурманенные, изуродованные люди, доведенные до порога смерти возрастом, потерей крови, балансировали сейчас между законченной и предстоящей жизнью. Они стояли в ряд, ожидая, а боги ходили рядом, ворчливо разговаривая. Они приготовились к основному действу и держали в руках сосуды с подношениями богов, в которые лили кровь посвящаемых. Содержимое сосудов размешивали, встряхивали, но Ноэл мог только догадываться о составе отвратительного месива.
Опять появились ножи, вставшие мертвецы возвратились, чтобы насмехаться над живыми, нанося большие раны на груди и голове будущих элеми. Те даже не шевелились. Затем смесью крови и подношений богов смазали кровоточащие раны, вылили на голову, мазью из бутылей умастили обрубки членов. Но Ноэл знал, это не была мазь для излечения или предохранения от него. Это был сам эликсир жизни, взращенный на крови и накладываемый на раны, чтобы проникнуть в них и сделать человека бессмертным.
“Как серебряная смерть!” — подумал он.
Все элеми в амфитеатре сейчас стояли, выстраиваясь в большую процессию, вьющуюся кольцами. Вампиры Адамавары двинулись вперед, чтобы участвовать в посвящении, ужасной поре крови, жертвование которой было ценой вечной жизни. Черные вампиры, с отблесками огня на блестящей коже, шли между кострами и молчаливыми фигурами богов, мимо неподвижного Эгунгуна, ровным потоком жизни, чей проход повторялся тысячи раз.
Пение не прекращалось.
А-а-а-а… да-а-а-а… ма! А-а-а-а… да-а-а-а… ма!
Процессия казалась бесконечной и двигалась с жуткой ритмичностью, будто каждого подталкивала машина по заранее установленному пути, без толчков, перерывов, остановок или колебаний. Пение изменило тон и темп. Ноэл мог видеть, что Кантибх, не проронив ни звука, во власти ритма повторяет фразы. Нгадзе отошел, отвернувшись.
— Боже милостивый, — растерянно пробормотал Квинтус. Его голос расслышал только Ноэл.
— Ты имеешь в виду Бога-отца? — спросил Ноэл, хотел прибавить: “Или богов, которым так хорошо служит Шигиди?”
Церемония еще не закончилась, Ноэл терпеливо ждал, пока процессия доберется до своего неизбежного конца.
А-а-а-а… да-а-а-а… ма!
А-а-а-а… да-а-а-а… ма!
Четверо вступающих стояли в ожидании рядом. Их челюсти еще двигались, будто жуя наркотик, порванные члены излохмачено висели, смазанные, как ампутированные конечности, и лишенные чувствительности при помощи расплавленной смолы. Их головы и тела были покрыты кровью с эликсиром, дающим вечную жизнь, если смерть не придет раньше.
“Многие должны умереть, — думал Ноэл. — Это нелегкий путь для стариков”.
Когда они сюда пришли, в памяти Ноэла постоянно всплывали подробности описания Гуаццо шабаша вампиров. Он ожидал чего-то вроде последовательной содомии, как у позорного столба в лондонском Тауэре. Сейчас понял, что неважно, через какое отверстие тела или разрыв ткани войдет дьявольское варево. Не мог отгадать, насколько важна кровь для эликсира, насколько важны порошки или снадобья, положенные в кувшины в начале ритуала, но был убежден, что знает одну составляющую часть, и знает давно. Не сомневался — Эдмунд Кордери угадал. Угадал правильно, какую часть сердца или эрекции Олорун или Сатана давали избранным. Ноэл понимал случившееся здесь, оно было скрытой основой тайны, скрытой в пантомиме.
“Уверен, что сам смогу создать эликсир жизни, — думал он, — и опытом довести его до совершенства. Но где я найду его зерно? Какой элеми даст семя, которое с такими муками произвел?”
Ноэл увидел и понял эту церемонию, отец мог ему позавидовать.
А-а-а-а… да-а-а-а… ма!
А-а-а-а… да-а-а-а… ма!
Он видел, как посвящаемые выплевывают жвачку, медленно валятся на землю, где Эгунгуны заворачивают их в цветные циновки и по одному уносят в тень. Ноэл знал, они глубоко уснули и проснутся элеми или не проснутся вообще.
А-а-а-а… да-а-а-а… ма!
А-а-а-а… да-а-а-а… ма!
С удивлением подумал, что вампиры Адамавары не понимают, какую глупость совершили, приведя его на эту церемонию. Они намеревались устроить показ божественных сил и магических причуд, сопровождающих торжественное, ужасное и отвратительное превращение в вампира с тем, чтобы ввести в заблуждение. Почти так же доверчивые свидетели шабашей рода Аттилы видели нечто ужасное, неестественное, вместо знаний наполнялись отвращением, а их рассказы передавались грегорианцами. Но он, сидевший когда-то на коленях Фрэнсиса Бэкона, несший в теле и душе наследство Эдмунда Кордери, не видел ни богов, ни чертей, никакой сверхчеловеческой магии, ничего, что бы унизило душу обычного человека страхом, ужасом. Видел только удобный случай — рождение надежного понимания, заставлявшего ощущать себя не рабом в империи страха, но свободным гражданином республики просвещения.
Он знал, какое сокровище хранит Адамавара, верил, что нашел его, хотя еще не представлял, каким образом может попытаться увезти его с собой.
9
Вернувшись в обиталище айтигу, Ноэл и Квинтус покинули дом, в котором жили, и перешли в другое здание на южной окраине города. Нгадзе пришел с ними; когда все было готово, привели больного Лангуасса и Лейлу. Элеми не возражали, но попытались облегчить им дорогу, предложив четырех слуг мкумкве, чью приверженность к работе по хозяйству Ноэл был вынужден признать. Он спросил Кантибха, может ли Нтикима помогать им, но перс сказал, что мальчик в Илетигу. Кантибх предупредил дальнейшие расспросы, сказав, что в доме, который они выбрали, уже жили христиане тысячу четыреста лет назад: это были сирийцы, идущие с Фрументием, несшим весть в самое сердце Африки о пришествии Христа на землю.
Ноэл принялся за собственные расследования. Он разыскал путь от айтигу в безжизненный лес, собрал в нем образцы деревьев, почвы, насекомых и червей. Он сравнил их с образцами из дельты Кварры, из кратера, попытался понять, но был разочарован, не находя причины враждебности леса ко всему живому, его окружающему.
Иногда приходил в дом Береники, иногда она разыскивала его. Но он знал, что их любовь — если ее можно было так назвать — уже прошла, их встречи, все более редкие, приносили все меньше удовольствия.
Квинтус занялся изучением лекарств элеми — в той степени, в которой те были готовы поделиться в ответ на галльские знания. Ноэл видел — его друг слабеет с каждым днем, и жалел его. Но Квинтус слабел не физически, как человек, который был несчастен, — притупилась острота его ума. В глазах Ноэла он оставался мудрейшим, но кое-что перенял, как инфекцию, у элеми. Часто бормотал фразы, как будто пытался закрепить что-то в слабеющей памяти, проклинал отсутствие в Адамаваре бумаги и чернил. Квинтус опять стал молиться, возобновив обычай, ослабевший за последние годы. Казалось, их спор, улаженный перемирием, возник вновь. Ноэл не знал, так ли это, не хотел спрашивать.
Лангуасс, безразличный к знаниям Адамавары, к образцам Ноэла, предавался скуке, тем самым уступая болезни, точившей его душу. Иногда понимая, что становится врагом себе, он принимался строить планы на будущее, рассуждая о проблемах, плыл на восстановленном “Стингрее” на запад через океан в поисках Атлантиды или поднимался на нем вверх по Темзе, чтобы обстрелять лондонский Тауэр и начать разрушение нормандской тирании. Такие мысли часто приводили к приступам, когда Лангуасс кричал на испуганных слуг, проклиная за непонимание, на бедную Лейлу, пытавшуюся успокоить его.
Иногда пират становился мрачным, раздражительным, жалуясь на отсутствие мяса, на слабость и дрянной вкус просяного пива — единственного средства в Адамаваре, способного опьянить. Он, казалось, забыл, что в организации путешествия играл самую активную роль, и укорял Ноэла с Квинтусом за то, что те привели его погибать в такое злополучное место. Во время подобных капризов Лейла всегда находилась рядом. Теперь она занимала место пропавшего турка.
Лейла была вежливо удалена от Ноэла, вела себя обдуманно, а не спонтанно, как раньше, что он полагал не совсем справедливым. Разве все это время она не была любовницей Лангуасса? Разве она вправе была обижаться на него только из-за того, что у него появилась своя любовница?
Но Лейла все оценивала иначе, и, хотя прямо не называла связь с Береникой предательством, было ясно: ее сердце чувствовало именно так. Ноэл не знал, что и думать. В отличие от Эдмунда Кордери, использовавшего свою связь с Кармиллой Бурдийон в политических целях, он отдался вампирше в ответ на желание, которому не ответили искренне.
Береника исключила себя из мира нормальных страстей и желаний, была больше похожа на автомат, чем на мыслящую особу.
Ноэл никогда не стал бы обсуждать с Квинтусом отношения с ней. Хотя Квинтус ни разу не намекнул, Ноэл чувствовал, что много потерял в его глазах, став любовником вампирши. Думал, что монах про себя презирает его или, по меньшей мере, сильно переживает из-за этой слабости. Ноэл не знал, почему ему так казалось.
Квинтус не побуждал его стать монахом, не утверждал, что это его призвание. Безбрачие Квинтуса было безупречным, он мог показать самый впечатляющий пример. Нельзя было отрицать его влияния на Ноэла. Кордери знал, подружившись с Лейлой, вместо того чтобы сделать ее любовницей, он был верен идеалам Квинтуса, но сейчас отошел от них.
Невозможность говорить о Беренике значила, что Ноэл не мог доверить Квинтусу свои мысли о вампирах вообще, которые возникали у него по мере растущего понимания своей любовницы. Хотелось убедиться, позволяет ли ее состояние понять сущность элеми.
Конечно, Ноэл знал, тысячелетняя жизнь неодинаково воздействует на всех долгожителей. Кантибх, чуть моложе Береники, так активно участвовал в жизни Адамавары, что редко впадал в транс. Аеда, почти такой же старый, как таинственный Экеи Ориша, был способен интересоваться ежедневным ходом событий, всегда был начеку. Но жившие в Илетигу старейшины, управляемые теми, кто был рядом с богами, не участвовали в подготовке посвящения и изучении нового. Если верить слухам, они проводили время в медитации, ритуалах, размышлениях о будущем мира.
Ноэл полагал важным, что Кантибх говорил с уважением о том времени, когда Экеи Ориша — его вероятный предшественник — объявил, что они больше не должны отправлять незаконченных посланцев в большой мир, поскольку те изменяли делу Адамавары. Было ли это, думал Ноэл, в последний раз, когда старейшины сказали что-то новое? Или это вообще последнее изменение? Отличались ли старейшины на площадке Адамавары таким же отвлеченным сонным состоянием, в которое впала Береника? Были ли они убеждены, что познали все необходимое, и поэтому вообще перестали думать, в полном смысле слова? Эти вопросы оставались без ответа, но облетали Ноэлу понимание того, что Адамавара, не будучи очагом всей мудрости, на которую претендовала, находилась в состоянии глубокого упадка.
И если империя вампиров построена на такой шаткой основе, что говорить о Галльской империи, Валахии, Индии, Китае? Были ли старейшины тех империй — Аттила и Шарлемань, легендарный Темучин — рабами своего пожилого возраста, потерявшими связь с пульсом повседневной жизни? Ноэл вспомнил, что Аттила жил отшельником в своей крепости и делегировал правление таким верным слугам, как Влад Цепеш, а Шарлеманя редко видели в собственном дворе. Начинало ли разложение — плесень, как серебряная болезнь, — распространяться везде, где правили вампиры?
Уже давно Эдмунд Кордери говорил сыну, что обычные люди всегда были новаторами, а вампиры оставались рабами традиций. Тогда Ноэл смутно понимал, как это можно связать с долгожительством вампиров. Теперь же он лучше знал недостатки жизни вампиров и то, как их отделить от неясных преимуществ. Пришедшая на ритуале в Илетигу уверенность постепенно росла, он начал верить — обычные люди могут превосходить вампиров и ум простых смертных в конце концов поможет сбросить тиранию бессмертных.
Старейшины Адамавары не нуждались в применении железа, пергамента, бумаги, машин, потому как были самодовольны, считали, что незнакомые вещи недостойны их. Ноэл знал: сила состоит не только в определенных устройствах, таких как пушка, мушкет, но и в общем процессе открытий, способных изменить мир больше, нежели могут представить себе старейшины Адамавары.
Он подозревал, что упрямая слепота элеми никогда не позволит им понять это.
Придя к этому выводу, Ноэл увидел, что наилучшим доказательством ошибок старейшин Адамавары являлся он сам. Он и его спутники уже были неудобным шипом в боку тех, кто пытался поглотить новые знания, а поглотив, обезвредить, лишить действительного значения.
Со временем, знал Ноэл, Кантибх и Аеда придут к решению, что в нем есть что-то нечистое и невыносимое и его следует устранить для собственного спокойствия. Он не только недостоин быть элеми, но недостоин даже жить в Адамаваре.
Каждый раз, приходя в безжизненный лес, он взбирался повыше и смотрел на океанскую гладь, думая о том, что, освободившись от серебряной болезни, может попытаться пересечь эту ширь. Возвращаясь в тень изогнутых деревьев, беспокойно осматривался, будто в ожидании живых мертвецов, готовых направить свои жезлы на его порочное сердце, приговорив к смерти.
Мысли все время возвращались к практическому вопросу, решение которого могло спасти их жизни; позволив пройти лес и долину за ним, не боясь опасности коварных мест.
Как, спрашивал себя Ноэл опять и опять, получить семя вампиров, чтобы поставить опыты и открыть эликсир жизни?
10
С окончанием сезона дождей пришла пора подумать об уходе, если они действительно хотят уйти из Адамавары. У них было время приготовиться — притоки Логоне препятствуют переходам до конца октября.
Они знали, вампиры не ожидают их ухода, часто косвенно спрашивали, будут ли старейшины или их подданные препятствовать этому. Не было даже намека на то, что воспрепятствуют силой, но Ноэл не спешил с выводами. Черные вампиры были убеждены, гостям было бы глупо даже думать о возвращении, так как внешнему миру нечего предложить по сравнению с безопасностью и покоем Адамавары, но главным образом из-за чреватого опасностями пути.
Квинтус сказал Ноэлу, что изучал возможность вербовки вампира из Адамавары в их группу. Но даже незаконченные вампиры, жившие на задворках общества, напрочь отметали возможность того, что мир позади безжизненного леса может быть достойным изучения. У Кантибха не возникало ни малейшего желания опять увидеть свою родину. Квинтус пытался узнать, не возвращается ли кто-либо из вампиров после своего посвящения в дельту Кварры или близлежащую местность.
Несомненно, вампиры так шли из Адамавары ежегодно в сопровождении воинов мкумкве, но мысль Квинтуса о присоединении к такой группе была отвергнута. Посетивший Бенин Они-Олорун нашел рассказы о белых достаточно интересными, послал Гендва их проводником в Адамавару, но местные понятия о вежливости и гостеприимстве не шли так далеко, чтобы облегчить дорогу в обратном направлении. Как мкумкве, упорно не отвечавшие на прямые вопросы, вампиры Адамавары становились упрямо беспомощными перед прямыми просьбами. Квинтус не раз горько заявлял, что считает задачу безнадежной и не видит разумной альтернативы проведению оставшихся лет в Адамаваре.
Сначала они не посвящали Лангуасса в свои планы: были уверены в своих силах и не уверены в нем. Не сомневались в его желании уйти, но из-за болезни не видели возможности переместить его в другое место. Однако, пират захотел участвовать в обсуждении и принятии решения, Ноэл не удивился, узнав, что тот предлагает свой план. Решительно настроенный против еще одного года пребывания в этом гнетущем месте, Лангуасс видел только один способ подготовки к путешествию.
— Ответ в твоих руках, — сказал он Ноэлу, — Разве не ты провел последние несколько месяцев, вглядываясь в эту подзорную трубу, возясь со всяким зельем и применяя свою алхимию, изучая кровь? Ты принимаешь меня за дурака, думая, будто я не понимаю, что ты видел в этом чертовом обряде? Зачем я ждал все это время, пока ты научишься превращать нас в вампиров? Тогда мы пройдем весь жуткий лес и все прочее без царапинки. Старик, мы должны сами о себе позаботиться. Нам не нужны проводники-вампиры; мы сами должны стать вампирами!
Ноэл сначала был очень осторожен в объяснении всех трудностей превращения человека в вампира, но скоро понял — больной не потерпит увиливания.
— Зачем мы пришли на эту чертову землю, как не вырвать у них тайну? — спросил Лангуасс. — И сейчас ты мне говоришь, что, несмотря на терпеливое ковыряние, знаешь не больше, чем в Кардигане много лет назад? Ты не видел шабаш вампиров? У тебя нет микроскопа и интуиции ученого? Я многим рисковал, Кордери, чтобы привезти тебя сюда. Да, я тебе не нравился в прошлом, но сейчас мы в одной компании. И ты хочешь меня предать?
— Нет, — сказал Ноэл. — Сказать правду, никто не может быть уверен, что способен получить эликсир жизни, пока не сделал это и не увидел результат. Я знаю, какие компоненты мне нужны для опыта, но еще не думал, как достать самый ценный из них.
— Почему же ты, дурак, скрываешь это?! — воскликнул старый пират. — Если бы нам сказал, мы бы уже давно все достали.
— Не уверен, что количество увеличит наши шансы, — сказал Ноэл, — но у меня нет своих идей, и я буду вам благодарен за любые. Из того, что я слышал и видел, думаю, двух компонентов будет достаточно. Первый — обычная кровь, ее много… второй… боюсь, это семя вампира. Не уверен, что для нашей цели этого хватит, но без самого важного я не могу продолжить работу.
— Ты уверен, что на ритуале они применяли сперму вампиров? — спросил Лангуасс. — Как такие существа могут производить ее? Ты же видел, как кромсали члены на этой дикой церемонии?
— Видел. Но семя производят яички, а они не удалены. Я думаю, они извергают семя с трудом, и подозреваю, что вампиры производят гораздо меньше семени, чем обычные люди, но они должны его производить. Мне кажется, перед вводом в тело оно нуждается в каком-то питании кровью. Вопрос в получении семени. Можешь себе представить ответ, если я попрошу Аеду о таком подарке?
Лангуасс лежал на кровати, глядя в потолок.
— Вампиры отличаются тем, что производят сперму медленно, — продолжал Ноэл. — Думаю, наши тела состоят из многих мельчайших частичек, или атомов, которые постоянно изменяются. Так же как растут наши волосы и ногти, так и верхний слой нашей кожи всегда отторгается, когда под ним появляются новые слои. Когда мы едим и пьем, атомы пищи становятся атомами нашего тела, так мы питаемся, но в то же время удаляем атомы, бывшие частью нас, в экскрементах. Так же наши атомы формируют сперму, воспроизводящую нас, собираемую в пузырьках, готовых устремиться в женское чрево.
У вампиров процессы изменения должны быть замедленными. Долгая жизнь может объясняться тем, что их атомы устойчивее, отторгаются и заменяются значительно медленнее. Хотя вампиры Европы едят, как и мы, они могут обходиться без пищи много дольше. Думаю, ежедневно они теряют меньше атомов тела, чем мы, одновременно значительно сокращается производство особых атомов воспроизводства. Так, их сперма медленнее накапливается в пузырьках, и они ощущают меньшее давление, чтобы выпустить ее.
Вы же знаете, какое давление чувствует в бедрах обычный мужчина, если не спал с женщиной несколько дней. Мужчина может иногда извергнуть семя во сне, когда ему снится женщина, так как атомы воспроизводства надо выпустить, как мы выпускаем другие выделения. Вампиры нуждаются в этом меньше, чем вы или я, и это во многом объясняет их отношение к женщинам, связь с ними. Ритуал посвящения, который я видел, преподносит эту меньшую необходимость как достоинство. Вампиры утверждают, что законченному не надо спать с женщинами, отнимая у него такую возможность. Даже элеми производят сперму и должны извергать ее, хотя, какую силу воображения применяют для контроля над собой, не знаю. Не знаю и то, что они делают с семенем, хотя уверен — используют в своем ритуале, как галльские вампиры, но по-своему.
— Ты так говоришь? — удивился Лангуасс. — Так говоришь!
— Это не означает, что я знаю без тени сомнения, как приготовить волшебное зелье для превращения человека в вампира, — предупредил его Ноэл. — Но, определенно, все остальное, что они кладут в смесь, кроме крови, не нужно.
Лангуасс с интересом слушал, даже задал несколько вопросов по теории Ноэла о сущности тела вампиров и подошел наконец к самому интригующему вопросу:
— А почему кровь, Кордери? Зачем им нужна кровь?
— Я не знаю точно, — признал Ноэл. — Но думаю, что, как тело постоянно вырабатывает сперму, так же оно производит кровь. Вот почему человек, теряющий кровь из раны, бледнеет и слабеет, затем возвращает цвет и здоровье; поэтому обычные люди могут постоянно питать вампиров, не истощаясь до конца. Без сомнения, вампиры могут производить кровь, возможно, в большом количестве, даже если кровь из ран не льется так обильно, как у обычных людей. В противном случае они не оправлялись бы от ран, которые приводят к смерти обычных людей. Значит, мы не можем проводить прямую аналогию между кровью и спермой; производство крови нельзя замедлить, в отличие от спермы. Но в процессе производства должно быть что-то единое, очень быстрое, по мнению вампиров — обусловливающее отбор подходящих атомов из тканей обычных людей. Во всем другом их ткани могут обходиться более медленным обменом атомов, чем у нас, но в одном этом вампиры должны молиться на тех, кто производит новые атомы быстрее. Поэтому вампиры нуждаются в людях — значит, не может быть мира, в котором все люди — вампиры.
— Ты мудрый человек, Ноэл Кордери, — сказал Лангуасс. — Монаха убедили твои доводы?
— Он согласен со многим, — уклончиво ответил Ноэл, — но мы не можем быть уверены, что я прав, пока не проверим на деле. Я не ставил вопрос о получении семени вампира, не думал об этом… как следует.
— Как следует! Мы говорим о вечной жизни и мучительной смерти, а ты не думаешь… О Кордери, ты странное создание! Почему ты сразу не пришел ко мне, если тебе не хватает только смелости?
— Что это значит? — спросил Ноэл резко.
— Старик, мы же в мире вампиров. Если у них есть семя внутри, его надо вытащить наружу. Они старики, многие живут спокойной жизнью, одиноко в этом древнем городе.
— Ты думаешь, мы должны пойти на убийство?
Эта мысль приходила к Ноэлу раньше, хотя он шарахался от нее.
Лангуасс засмеялся:
— Убийство? Нет, Кордери… Не убийство, даже не вред. Тихий сон, каким уснул друг Гендва. Взятое нами появится опять! Если это сработает — мы пустим слух по Галлии. И у любого горячего мужика не будет выше цели, чем кастрировать рыцаря-вампира, украв вечную жизнь из его мошонки.
Ноэл огляделся, как будто их могли подслушать.
— А что сделают вампиры Адамавары, если обвинят нас в таком преступлении? — пробормотал он. — Они терпели наше присутствие и, видимо, вынесут наш отъезд, но как мы избежим их гнева, если так отплатим за гостеприимство?
— Отплатим? — презрительно ответил Лангуасс. — Ты думаешь, мы у них в долгу. Они привели нас сюда для своих целей. Хотели узнать о происходящем во внешнем мире. В ответ дают нам наглые уроки, чтобы показать, как глупо мы ведем себя и какое у нас тщеславие. Ты думаешь, если я плохо знаю латынь, то не могу понять происходящее? Твой друг назвал это раем дураков, дураки — мы, а рай — их. Я разыщу одиноких, которых не хватятся, когда они уснут, и которые не увидят, кто вонзает нож в их тело.
— Я думал об этом, — признал Ноэл, — но боюсь, не сработает. Если даже они кажутся одинокими, отсутствие любого заметят, здесь каждого посещают и ежедневно приносят порцию крови. Уверен, жертвы сразу же поднимут крик. Попытка сделать это может погубить нас всех.
Услышав это возражение, пират замолчал, нахмурился, казалось, он понял то, о чем говорил Ноэл.
— Возможно, тогда нам придется уйти, — наконец сказал он, — и найти вампира, которого можно безопасно использовать, в другом месте. Если бы мы знали раньше, я бы попросил беднягу Селима сойти с ума скорее и дал бы строгие инструкции, как размахивать ножом. Мы должны молиться, чтобы небо предоставило нам другую возможность.
— Лангуасс, — попросил Ноэл, — прошу тебя быть поосторожнее. Вампиры Африки очень не похожи на тех, что правят в Галлии и Византии, но думаю, что с любым, сознательно ранившим кого-нибудь из них, обойдутся не менее жестоко туземцы, если не сами вампиры. Ты не видел, как повели себя встречавшие нас в лесу Эгунгуны, когда нашли раненого Гендва. Всех нас могли уничтожить, если бы за нас не вступился Нтикима. Я беспокоюсь за мальчика, потому что никто его не видел со времени нашего прибытия. Если бы мы кастрировали вампира, законченного или незаконченного, это бы расценили как такое тяжкое оскорбление, что вся Африка охотилась бы за нами до нашей смерти. Если мы опять увидим Галлию, я помогу пустить твой слух, но я долго думал, осмелюсь ли поднять руку против вампиров Адамавары, и решил, что нет.
Лангуасс долго смотрел на него тяжелым взглядом, не скрывая огня в глазах, но затем укор погас.
— Ладно, Кордери, — сказал он. — Я не могу назвать тебя трусом из-за этого. Твои знания слишком ценны, чтобы рисковать ими в предложенной мной авантюре. Я подожду — даю слово. Но пока можешь рассчитывать на мою помощь в подготовке путешествия домой. Если решим, ни леса, ни поля, ни легион дикарей не смогут помешать нам.
— Слишком много врагов. — Ноэл устало покачал головой. — И наших ружей больше нет. Мы искали их, но не нашли. Я даже не знаю, где держат ослов, если они еще живы.
Лангаусс помрачнел. Ноэл видел — правда пробила тропу сквозь надежды и мечты пирата.
— Да, — прошептал он. — Я забыл, ружья. Слишком долго валялся на этой сломанной кровати, но сейчас должен встать и сыграть свою роль в этом деле.
— Не кори себя, — сказал Ноэл, удивляясь своей откровенности. — Ты очень болен, и я не хотел бы, чтобы тебе стало хуже из-за перенапряжения.
— Кордери, — холодно проговорил пират низким голосом, — думаю, ты меня не понял. Во мне больше силы, чем ты полагаешь.
11
В следующий раз Ноэл пришел в лес близ Адамавары не для исследований, а желая дать толчок разрешению проблем, обсужденных с Лангуассом.
Все хотели уйти из Адамавары в сухом сезоне, но не все могли. Он не рисковал идти один или только с Нгадзе, это давало слабые шансы на успех, и в любом случае не мог смириться с мыслью оставить Квинтуса или Лейлу, если признать правду. Но когда Ноэл спросил себя о шансе создать эликсир и превратить всех в айтигу, то должен был ответить, что этого шанса нет, если он только не будет действовать так дико и опасно, как подсказала фантазия пирата.
Сидя в глубоком раздумье, Ноэл вдруг услышал голос сзади. Обернулся с дрожью тревоги, боясь увидеть Эгунгуна, хотя был яркий день.
Но это оказался Нтикима, которого он не видел почти год. Юноша стоял за кривым стволом старого дерева, выше по склону. Он, казалось, подрос. Ноэл тепло поздоровался с Нтикимой, сказал о своей тревоге за него. Спросил, очень ли страдал он от серебряной болезни, как его здоровье, но сразу ответа не услышал. Было очевидно, что Нтикима оказался здесь не случайно.
