6

До, ре, ми, фа, соль, ля, си, до…

Я играл ноты со страниц два и три. В учебнике было показано, каким пальцем надо играть каждую ноту. Это был очень хороший учебник. Подробный.

«Ничего сложного в этом нет, – думал я, тюкая пальцами по клавишам. – Абсолютно ничего. Когда же я наконец начну изучать настоящую музыку? Рок-н-ролл, например, или что-нибудь из тяжелого?!»

Я все еще тренировался играть ноты, когда в гостиную заглянула мама. Ее длинные волосы выбились из-под косынки, которой она повязала голову. На щеке у нее я заметил грязное пятно.

– А что, доктор Визк уже ушел? – удивись она.

– Ага. Сказал, что сегодня он хотел просто со мной познакомиться. А заниматься по-настоящему мы начнем со следующей субботы. И еще он сказал, что у меня замечательные руки.

– Правда? – Мама откинула волосы, лезшие ей в глаза. – Тогда, может быть, ты спустишься в подвал и поможешь разобрать вещи? Заодно и посмотрим, какие у тебя замечательные руки и как они изумительно распаковывают коробки.

– О, нет! – Я страдальчески закатил глаза, соскользнул с табурета и плюхнулся на пол. Мама даже не улыбнулась.

В ту ночь я снова услышал музыку.

Я сел на постели, прислушиваясь. Теперь музыка доносилась снизу.

Из гостиной.

Я встал с постели. Тапки опять куда-то подевались. Пол под босыми ногами был просто-напросто ледяным. Вообще-то у меня должен был быть ковер. Но у папы пока не хватило времени его положить.

В доме было тихо. За окном шел снег. На фоне черного ночного неба снежинки казались серыми.

– Кто-то играет на пианино, – произнес я вслух и сам испугался собственного голоса, сдавленного и хриплого со сна. – Кто-то там внизу играет на моем пианино.

Я подумал, что родичи тоже не могут не слышать музыку. Их спальня располагается в самом дальнем крыле дома. Но тоже на первом этаже. Так что они должны слышать музыку.

Я осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор.

Все та же тихая, печальная мелодия. Сегодня за обедом я как раз ее напевал. Мама еще спросила, что это за мелодия. А я не смог вспомнить.

Я напряженно прислушивался. Кровь стучала в висках и мешала мне слушать. Но я все равно различал каждую ноту.

Кто там играет?

Кто?

Я должен был это выяснить. Я решительно пошел к лестнице. В коридоре было темно, и мне приходилось держаться за стену. У лестницы папа поставил ночник, но я всегда забываю его включать.

Я спускался вниз, опираясь обеими руками о перила и делая по шагу за раз, чтобы подо мной не скрипели ступени. Я старался не шуметь.

Я не хотел раньше времени вспугнуть того, кто играл на пианино.

Ступеньки все же поскрипывали у меня под ногами. Но музыка продолжала играть. Тихая и печальная. Очень и очень грустная.

По коридору первого этажа я шел на цыпочках, затаив дыхание. Для того чтобы попасть в гостиную, надо было пройти через зал и столовую. В зал падал свет от уличных фонарей. За окном по-прежнему шел снег.

Я засмотрелся в окно и налетел на нераспакованную коробку с мамиными вазочками, которая уже неделю стояла у кофейного столика. Я бы, наверное, упал. Но, к счастью, рядом был диван, и я ухватился за его спинку.

Музыка на мгновение затихла. А потом заиграла снова.

Я налег грудью на спинку дивана, дожидаясь, пока мой взбесившийся пульс не придет в нормальное состояние.

А где, интересно, родичи? Я внимательно вгляделся в сумрак коридора, который вел в их спальню. Неужели они не слышат, что кто-то играет на пианино? Неужели им совсем не любопытно, кто это может быть? Кто посреди ночи сидит в гостиной за пианино и наигрывает такую печальную музыку?

Я сделал глубокий вдох, на миг задержал дыхание и оторвался от спинки дивана. Медленно и осторожно я прокрался в столовую.

Здесь было темнее, чем в зале. Окна выходили на задний двор, и сюда не проникал свет фонарей с улицы. Я пошел еще медленнее, чтобы случайно не налететь на какой-нибудь стул. Наконец я приблизился к двери в гостиную. Музыка стала громче. Я сделал еще один шаг. И еще один. Мне повезло. Дверь в гостиную была открыта.

Я замер на пороге, напряженно вглядываясь в темноту.

Кто там? Кто?

Но я не сумел ничего рассмотреть. У меня за спиной раздался жуткий, пронзительный вопль. Кто-то набросился на меня сзади и повалил на пол…

7

Я упал и больно ушибся коленками и локтями. Вопль раздался снова. Прямо мне в ухо. Плечо пронзила острая боль. Зажегся свет.

– Плюшка! – заорал я дурным голосом. Кошка спрыгнула с моего плеча и умчалась из комнаты, задрав хвост.

– Джерри… что происходит? Что ты здесь делаешь? – рассерженно выпалила мама, вбегая в комнату.

– Что здесь за вопли?

Папа появился сразу за мамой. Он близоруко щурился. Без очков он почти ничего не видит.

– Плюшка опять на меня наскочила! – Я так и стоял на полу на четвереньках. – Ой, мое плечо! Эта дурацкая кошка снова меня поцарапала!

– Но, Джери… – Мама нагнулась, чтобы помочь мне встать.

– Идиотская кошка! – Я продолжал бушевать. – Придурочное животное! Она прыгнула на меня с полки. Она меня напугала до полусмерти! И посмотри… посмотри. Она продрала мне пижаму! И не только пижаму. Она мне все плечо исполосовала.

– Она тебя поцарапала? У тебя кровь?

Мама сдвинула пижамную куртку с моего плеча, чтобы посмотреть, что там у меня.

– Джерри прав, – задумчиво пробормотал папа. – Пора что-то делать с этим животным. Иначе она нас всех сожрет.

Мама тут же бросилась на защиту Плюшки:

– Просто она испугалась. Наверное, приняла Джерри за какого-нибудь грабителя.

– Какого еще грабителя?! – пронзительно завопил я. – Она что, не видела, что это я?! По-моему, кошки видят в темноте.

– Ладно, Джерри. А что ты вообще тут делал? – спросила мама, поправляя на мне пижаму.

Она погладила меня по плечу. Как будто это могло помочь.

– Да, – поддакнул ей папа, – чего ты тут ходишь посреди ночи?

Он прищурился. Как я уже говорил, без очков папа вообще ничего не видит.

– Я хожу! – Теперь уже и я рассердился. – Я услышал, что кто-то играет на пианино, и…

– Что ты услышал? – Мама не дала мне договорить.

– Как кто-то играет на пианино. В гостиной. И я спустился сюда посмотреть, кто это может быть.

Родичи уставились на меня, как на какого-то идиота, на которого даже нельзя сердиться. Потому что ну что взять с убогого?!

– А разве вы ничего не слышали? – спросил я.

Они молча покачали головой.

Я обернулся и посмотрел на пианино.

Разумеется, там никого не было.

Я подошел и потрогал рукой табурет.

Он был теплым.

– Здесь только что кто-то сидел, – сказал я. – Честное слово.

– Не смешно, – сморщилась мама.

– Не смешно, – повторил за ней папа. – Опять твои идиотские шуточки, Джерри. Сколько можно?!

– Никаких шуточек, – заявил я.

– Только не строй из себя святую невинность, Джером. – Мама страдальчески закатила глаза. – Уж мы тебя знаем. Ты вечно что-то придумываешь. А мы с папой потом еще дня три отходим.

– Но я не шучу, – с жаром проговорил я. – слышал музыку. Кто-то играл…

– Кто бы это мог быть? – ехидно осведомился папа.

– Может быть, Плюшка, – в тон ему проговорила мама.

Папа рассмеялся. Но мне было не до смеха.

– Так в чем был прикол? – Папа опять повернулся ко мне. – Раз уж он не удался, мо-сет, ты скажешь нам с мамой, что ты собирался проделать на этот раз?

– Надеюсь, ты ничего не хотел сделать с пианино? – Мама смотрела на меня так пристально, что я едва ли не чувствовал на себе ее взгляд. – Это очень дорогой инструмент.

Я устало вздохнул. Я понимал, что доказывать им что-либо бесполезно. Меня бесило собственное бессилие. Хотелось вопить, кричать и потрясать кулаками. И может быть, даже швырнуть в родичей чем-нибудь тяжелым.

– Это заколдованное пианино! – завопил я. – Бывают дома с привидениями, а это пианино с привидениями!

Представляю, как это смотрелось со стороны. Но мне было уже все равно.

– Что? – Теперь уже папа пристально уставился на меня.

– Пианино. Оно с привидениями! – У меня дрожал голос. – Оно играет. Само!

– Всё. С меня хватит! – Мама тряхнула головой. – Я иду спать.

– С привидениями, говоришь? – Папа задумчиво почесал подбородок, подошел ко мне и наклонил голову набок.

Я уже знаю: если папа вот так наклоняет голову, значит, он собирается изречь что-то очень глубокомысленное.

– Послушай, Джерри. Я все понимаю. Это очень старый дом. Наверное, здесь иногда жутковато. И я знаю, как тяжело тебе было расставаться с друзьями. Человеку всегда тяжело уезжать навсегда из какого-то места, к которому он привык.

– Папа, пожалуйста… – перебил я. Но он продолжал говорить:

– Но это обыкновенный дом, Джерри. Пусть даже и очень старый. И наверное, немного запущенный. Но это не значит, что здесь обязательно водятся привидения. Твои привидения – это просто страхи. Ты понимаешь, что я хочу сказать.

Папа у нас психолог по образованию.

– Давай не будем сейчас читать лекции, – сказал я. – Я пошел спать.

– Хорошо, Джерри. – Папа погладил меня по плечу. – Но помяни мое слово: через пару недель от всех твоих страхов не останется и следа. И ты еще сам посмеешься над этими глупыми разговорами про привидения. Вот увидишь.

Как потом выяснилось, из него получился плохой провидец.

Смех, голоса, вопли и крики разносились по длинному школьному коридору звенящим эхом. Я запер свой шкафчик и начал натягивать куртку.

В пятницу после обеда в школе всегда очень шумно. Все уроки закончились. Впереди целых два выходных!

– Э-э, чем это так воняет? – Я сморщил нос. У соседнего шкафчика стояла на коленях какая-то девочка. Она сосредоточенно разбирала мусор на полу своего шкафа.

– А я все никак не могла понять, куда подевалось это проклятое яблоко! – заявила она в полный голос.

Она поднялась на ноги, держа в ладони гнилое яблоко. Кислый запах ударил мне в ноздри. Честное слово, меня едва не стошнило!

Должно быть, лицо у меня в тот момент было прикольным, потому что девочка рассмеялась.

– Хочешь яблочка? – Она сунула яблоко мне под нос.

– Нет, спасибо. – Я отвел ее руку подальше. – Кушай сама.

Она опять рассмеялась. Она была ничего себе… симпатичная. У нее были длинные, черные волосы и зеленые глаза.

Она бросила яблоко на пол.

– Ты новенький, да? А меня Ким зовут, Ким Ли Чин.

Я назвал свое имя и добавил:

– Я тебя помню. Мы с тобой в одном классе по математике и физике.

Ким опять повернулась к своему шкафчику и принялась перебирать вещи.

– Ага, я тебя тоже запомнила. Ты упал со стула, когда мисс Клейн вызвала тебя к доске.

– Это я просто прикалывался, – объяснил я. – На самом деле я не упал.

– Я знаю, – серьезно кивнула Ким.

Она достала толстый шерстяной свитер и натянула его поверх своего легкого свитерка. А потом взяла из шкафа черный футляр для скрипки.

– Это что у тебя? Коробка с завтраком? – пошутил я.

– Это я занимаюсь на скрипке. И как раз опаздываю на урок. – Ким захлопнула дверцу шкафчика.

– Я тоже музыкой занимаюсь. Только на пианино. – Я немного замялся. – Но я пока только начал. Почти ничего не умею.

– Знаешь, – сказала Ким, – я живу прямо напротив. На той же улице. Я видела, как вы въезжали в дом.

– Правда? – переспросил я удивленно. – Это здорово. Может быть, как-нибудь в гости зайдешь? Мы бы с тобой поиграли вместе. Я имею в виду музыку. Я раз в неделю пока занимаюсь. По субботам. Беру уроки у доктора Визка.

Ким уставилась на меня с таким видом, как будто я сказал что-то ужасное.

– Что ты делаешь? – выдохнула она.

– Учусь играть на пианино. Беру уроки у доктора Визка, – повторил я.

– Ой! – вырвалось у нее.

Она резко развернулась и побежала к выходу.

– Эй, Ким! – крикнул я ей вдогонку. – Постой. Что с тобой?

Но она уже выбежала на улицу.

8

– Замечательные руки! Удивительные! – объявил доктор Визк.

– Спасибо, – смущенно промямлил я.

Я сидел за пианино, держа пальцы на клавишах. Доктор Визк стоял у меня за спиной и не отрываясь смотрел на мои руки.

– А теперь сыграй это еще раз, – сказал он, поднимая на меня свои лучистые голубые глаза. До этого он улыбался, но теперь вдруг посерьезнел. – Только играй внимательно. Медленно и внимательно. Сосредоточься на пальцах. И помни, что каждый палец живой. Живой! Повтори: «Мои пальцы живые».

– Мои пальцы живые, – послушно повторил я, глядя на свои руки.

А про себя я подумал, что это уже полный бред.

Я начал сосредоточенно играть, глядя на лист, закрепленный на нотной подставке. Это была очень простая мелодия. Что-то из Баха. Для начинающих пианистов.

Мне показалось, что я играю вполне прилично.

– Пальцы! Пальцы! – воскликнул доктор Визк и склонился над клавишами так, что его лицо оказалось вровень с моим. – Не забывай: твои пальцы живые!

«Он какой-то сдвинутый на пальцах», – подумал я.

Я закончил отрывок и повернулся к доктору Визку. Тот нахмурился.

– Хорошо, Джерри, – пробормотал он. – Очень хорошо. А теперь попробуем чуть быстрее.

– Я там в середине сбился, – признался я.

– Ты просто отвлекся. Потерял концентрацию. – Доктор Визк взял мои руки и поставил их на клавиши. – А теперь еще раз. Только быстрее. И сосредоточься как следует. Сосредоточься на своих руках.

Я сделал глубокий вдох и начал играть.

На этот раз сбился сразу. И начал по новой.

Теперь у меня все получилось. Только в самом конце я пару раз запнулся.

«Интересно, а слышат ли родичи, как я играю?» – подумал я и только тогда вспомнил, что они умотали в магазин.

Мы с доктором Визком были в доме одни.

Я закончил отрывок и со вздохом уронил руки на колени.

– Неплохо. А теперь еще быстрее, – попросил доктор Визк.

– Может, возьмем что-нибудь другое? – предложил я. – А то этот отрывок мне уже надоел.

– На этот раз еще быстрее, – повторил доктор Визк, пропустив мои слова мимо ушей. – Руки, Джерри. Не забывай про руки. Они живые. Дай им волю. Дай им дышать!

Дать им дышать?

Я уставился на свои руки, как будто видел их первый раз. Словно ждал, что сейчас они со мной заговорят.

И чего только в голову не придет?!

– Начинаем, – твердым голосом проговорил доктор Визк. – Только быстрее.

Я вздохнул и начал играть. Все тот же уже надоевший отрывок.

– Быстрее! – подгонял меня доктор Визк. – Быстрее, Джерри!

Я заиграл быстрее. Мои пальцы буквально летали над клавишами. Я пытался сосредоточиться на нотах. Но я играл так быстро, что уже не успевал следить за руками.

– Быстрее! – Доктор Визк не на шутку разволновался, он склонился над клавишами и принялся повторять, как заведенный: – Вот так, Джерри. Вот так. Только еще быстрее!

Я уже не различал своих пальцев.

Они слились в какое-то смазанное пятно.

– Быстрее! Быстрее!

Правильно я играл или нет? Нужные ноты или совсем другие? Я уже не разбирал. Я играл слишком быстро. Так быстро, что просто не слышал отдельных нот.

– Быстрее, Джерри! – Теперь доктор Визк просто орал во весь голос. – Быстрее! Твои руки живые! Живые!

– Я не могу! – выкрикнул я. – Пожалуйста…

– Быстрее! Быстрее!

– Я не могу!

Для меня это было действительно очень быстро.

Слишком быстро, чтобы играть. Слишком быстро, чтобы просто слышать.

Я попытался остановиться.

Но не смог.

Мои руки продолжали играть. Как будто сами по себе.

– Хватит! – в ужасе закричал я. – Хватит!

– Быстрее! Еще быстрее!

Доктор Визк пришел в жуткое возбуждение. Он был весь красный. Глаза горели каким-то безумным огнем.

– Твои руки живые!

– Нет… пожалуйста. Хватит! – кричал я, обращаясь к своим рукам. – Хватит играть! Уже хватит! Остановитесь!

Но мои руки действительно были живыми.

И они не хотели останавливаться.

Пальцы летали по клавишам. Поток безумных стремительных нот, казалось, заполнил собой всю гостиную.

– Быстрее! Быстрее! – кричал доктор Визк. И мои руки с радостью повиновались ему.

Они играли. Быстрее, еще быстрее… Они продолжали играть. И я ничего не мог сделать. Разве что только вопить от ужаса.

9

Все быстрей и быстрей. Мне казалось, что меня закружило б вихре безумной музыки, из которой уже не вырваться.

Я задыхался на самом деле.

Эта музыка душила меня.

Я пытался остановить руки. Но они больше меня не слушались. Они летали по клавишам и играли. Все громче и громче.

Руки болели. Пальцы горели от боли.

И все равно продолжали играть. Все быстрее. И громче.

Я закричал из последних сил… и проснулся. Я рывком сел на постели. И только потом до меня дошло, что я сижу на своих руках.

Они затекли. Впечатление было такое, что их колят иголками.

Мои руки заснули…

«Стоп, – сказал я себе. – Что за бред?! Я спал. И мне снился сон про урок музыки. Странный сон, я согласен. Настоящий кошмар».

– Сейчас еще только пятница, – сказал я вслух.

Звук собственного голоса помог мне проснуться окончательно.

Руки покалывало. Это было больно и неприятно. Я энергично потряс ими, чтобы восстановить кровообращение.

На лбу выступил пот. Холодный пот. И если бы только на лбу… Я весь вспотел. Весь. Пижамная куртка прилипла к спине. Я невольно поежился. Меня бил озноб.

Это был просто сон. Идиотский сон.

Но тут я вдруг понял, что музыка продолжает играть.

Я прислушался, затаив дыхание.

Да. Музыка тихо плыла в темноте.

Не безумный круговорот оглушительных нот из моего сна, а все та же тихая и печальная мелодия, которую я слышал раньше.

Я поднялся с кровати. Меня все еще трясло.

Я никак не мог прийти в себя после страшного сна.

Музыка доносилась из гостиной. Такая тихая, такая печальная…

Кто-то играл на пианино. Но кто? Кто?

Я выглянул в коридор и прислушался. Я опять не нашел в темноте тапки, и ногам было холодно. Руки все еще покалывало.

Мелодия закончилась и началась снова.

«Сегодня я разрешу эту загадку», – сказал себе и решительно вышел в коридор.

Сердце бешено колотилось в груди. Теперь уже все тело покалывало, а не только руки. B спину как будто вонзились тысячи иголок.

Мне было страшно. Ужасно страшно. Но я пересилил свой страх и пошел по коридору к лестнице. Я снова забыл зажечь свой ночник, но внизу горел свет. В бледном свечении тусклой лампочки моя тень была просто огромной. Она поднималась до самого потолка.

В первый момент я испугался и невольно отпрянул от собственной тени. Но потом взял себя в руки и спустился вниз, опираясь о перила, чтобы подо мной не скрипели ступени.

Я прошел через темную столовую. Здесь музыка звучала громче.

«Сегодня я найду разгадку, – твердо сказал я себе. – Сегодня ничто меня не остановит. Ничто. Сегодня я наконец узнаю, кто играет на моем пианино».

Музыка продолжалась. Тихая и печальная.

Я на цыпочках прошел через зал и встал у двери в гостиную.

Музыка все играла. Теперь – погромче.

Все та же мелодия. Снова и снова.

Я шагнул через порог в темноту. Один шаг. Еще один. Я замер в трех-четырех шагах от пианино.

Музыка звучала так ясно, так чисто.. Так близко…

Но я не видел, чтобы за пианино кто-то сидел.

Я вообще ничего не видел.

Но кто же тогда играет? Кто играет эту печальную музыку в темноте?

Меня била дрожь. Я сделал еще один шаг вперед. Потом еще один.

– Кто здесь? – выдавил я хриплым шепотом.

Я замер на месте, сжав от напряжения кулаки. Я пристально вглядывался в темноту, стараясь хоть что-нибудь разглядеть.

Музыка продолжала играть. Я слышал, как чьи-то пальцы скользят по клавишам. Слышал, как кто-то переставляет ноги, нажимая на педали.

Но я ничего не видел.

– Кто здесь? – У меня дрогнул голос.

И вдруг я с ужасом осознал, что там не было никого.

Вообще никого.

Пианино играло само по себе.

А потом темнота словно сдвинулась и задрожала, и я увидел, как за пианино начала возникать призрачная фигура. Медленно, очень медленно… Это было похоже на то, как в ночном небе собирается серая туча.

Поначалу я различал только смутные контуры – бледные серые линии, проступающие в темноте.

Я судорожно вдохнул воздух. Сердце билось так сильно, что я испугался, что оно сейчас разорвется.

Постепенно призрачные контуры обрели форму и начали заполняться серым туманом.

Я застыл, парализованный ужасом. Я был так напуган, что не мог сдвинуться с места. Я даже не мог отвернуться, чтобы не видеть всю эту жуть.

Призрачная, словно сотканная из тумана фигура обернулась женщиной. Я не мог разобрать, молодая она или старая. Она сидела за пианино, низко наклонив голову и зажмурив глаза. Она была полностью сосредоточена на игре.

У нее были длинные, пышные волосы, свободно рассыпавшиеся по плечам. На ней была блузка с короткими рукавами и длинная юбка. Ее лицо, ее волосы, ее кожа – все было серым.

Женщина продолжала играть, как будто не замечая, что я стою рядом.

Ее глаза были закрыты. На губах – печальная улыбка.

Я вдруг понял, что она была очень красивая. Очень…

Но мне все равно было страшно.

Ведь эта женщина была призраком.

И этот призрак сидел посреди ночи у нас в гостиной и играл на пианино.

– Кто вы? Что вам здесь нужно?

Слова вырвались сами, помимо моей воли. Я и сам испугался того, как жалко и тоненько прозвучал мой голос.

Женщина прекратила играть и открыла глаза. Она повернулась ко мне. Ее улыбка померкла. Она смотрела на меня. Внимательно, пристально. Ее лицо не выражало вообще ничего. Никаких чувств, никаких эмоций.

Я тоже смотрел на нее, не в силах отвести взгляд. Смотрел прямо в серое марево. Словно пытаясь разглядеть сквозь пелену густого тумана.