— Как они тебя величают, Билл или Уилли? — не унималась Рут.

— Ну-ка держи.

Я протянул ей книжечку. Открыл багажник, вытащил оттуда большую сумку, а из нее — фотоаппарат и несколько ламп. Сол пришел на помощь Рут продолжала злословить, но мы не обращали на нее внимания. Книжечку я сфотографировал трижды, сначала Сол держал ее в руке, потом я приткнул ее к сумке, а в третий раз — возле уха Рони. Потом я убрал книжечку обратно в целлофановую обертку, сунул в его бумажник, а бумажник положил на место, в нагрудный карман пиджака Рони

Оставалась еще одна операция, но на нее ушло меньше времени, потому что делать восковые оттиски с ключей я умею лучше, чем фотографировать. Воск лежал в моей аптечке, а ключи, восемь штук, — на кольце в кармане Рони. Как-то помечать оттиски я не стал — все равно не знал, каким ключом что открывается. Но ни одного ключа не пропустил — халтурить в таких делах нельзя.

— Он скоро очухается, — объявила Рут.

— Вот и хорошо. — Солу, который уже убрал сумку в багажник, я сунул пачку денег. — Это из его бумажника. Сколько там, не знаю и знать не хочу, но при мне их быть не должно. Купи Рут жемчужное ожерелье или перешли в Красный Крест. Давайте дуйте.

Второго приглашения не потребовалось. Мы с Солом понимали друг друга с полуслова, он только спросил: «Звякнешь?» — а я ответил: «Угу». В следующий миг они стартовали. Едва они скрылись за поворотом, я протопал на другую сторону моей машины, ближе к дороге, улегся на травку и принялся стонать. Ничего не произошло, и я утихомирился. Под тяжестью моего веса земная влага добралась до травы, а там и до моей одежды, и я уже собрался было привстать, но тут Рони произвел какой-то шум, и я снова застонал. Приподнялся на колени, смачно высказался, опять застонал, вцепился в дверцу и, подтянувшись, встал на ноги, сунулся в машину, включил фары и увидел Рони, он сидел на траве и изучал содержание своего бумажника.

— Черт, значит, вы живы, — пробормотал я.

Он не ответил.

— Ублюдки, — пробормотал я.

Он опять ничего не ответил. Минуты через две попытался подняться.

Надо сказать прямо: когда час пятьдесят минут спустя, высадив его перед домом на Тридцать седьмой улице, я отъехал от тротуара и задал себе вопрос о том, что же он думает обо мне, в ответ пришлось просто заскрести в затылке. За всю дорогу он не сказал и пятидесяти слов, предоставив мне самому решать, заезжать ли в полицию и посвящать ли их в нашу печальную историю, и я заехал, прикинув, что Сол и Рут уже вне досягаемости; собственно, побывав в опытных руках Рут Брейди, Рони и не мог быть разговорчивым, его занимало только одно — как прийти в себя. То ли он сидел рядом со мной, молча сострадая товарищу по несчастью, то ли решил, что разбираться со мной будет позже, когда в голове у него прояснеет, — этого я так и не понял.

В гараж на Одиннадцатой авеню я зарулил в двенадцать минут второго. Вытащил свою оленью сумку, все остальное оставил в багажнике и, чувствуя себя вполне сносно, повернул за угол на Тридцать пятую улицу, направился к нашему крыльцу. В голове у меня наконец-то установился штиль, и я уже не боялся посмотреть Вулфу в глаза. Нельзя сказать, что выходные закончились полным фиаско; правда, я возвращался домой голодным, но и в этом был свои плюс — мне предстояло провести несколько приятных минут на кухне, Вулф и Фриц Бреннер наверняка припасли для меня в холодильнике что-нибудь вкусненькое.

Я сунул ключ в скважину, повернул ручку, но дверь едва приоткрылась. Странно… Когда меня нет дома, но я должен вернуться, Фриц и Вулф на цепочку не запираются, разве что в особых случаях. Я нажал на кнопку звонка, свет над крыльцом тотчас зажегся, и через щель донесся голос Фрица:

— Ты, Арчи?

Это тоже было странно: через одностороннюю стеклянную панель он меня прекрасно видел. Но я ублажил его, подтвердив, что это я, и он впустил меня в дом. Я переступил через порог, и он тут же хлопнул дверью и снова запер ее на цепочку; тут меня ждал третий сюрприз. Вулф в такое время давным-давно почивает, но он стоял в дверях кабинета и скалился на меня.

— Добрый вечер, — сказал я ему. — Хороший прием вы мне подготовили. По какому поводу баррикады? Кто-то покушается на орхидеи? — Я повернулся к Фрицу: — Я такой голодный, что даже твои кулинарные шедевры съем безропотно. — И пошел было в кухню, но меня остановил голос Вулфа.

— Зайди сюда, — распорядился он. — Фриц, принеси, пожалуйста, поднос.

Еще непонятнее. Я прошел за ним в кабинет. Как вскоре я выяснил, у него появились важные новости, и он весь вечер жаждал поделиться ими со мной, но кое-что из сказанного мной на минуту их оттеснило. Никакая забота, ни даже чья-то жизнь или смерть не имели право отодвигать на второй план еду. Опустившись в кресло за своим столом, он поинтересовался:

— Почему это ты голодный? Мистер Сперлинг не кормит своих гостей?

— Кормит, и еще как, — я сел. — Кормежка отменная, но они подсыпают тебе что-то в стакан, и аппетит отбивается начисто. Это длинная история. Хотите выслушать сейчас?

— Нет, — он взглянул на часы. — Но придется. Рассказывай.

Я повиновался. Начал с представления участников, но тут с подносом явился Фриц, я вонзил зубы в бутерброд с осетриной, слегка утолил голод, а потом уже продолжил. По выражению лица Вулфа я понял: есть причина, по которой мои действия будут оправданы, — и выложил все начистоту. Когда я закончил, шел уже третий час, содержимое подноса полностью перекочевало в мой желудок — осталось лишь немного молока в кувшинчике, — и Вулф знал ровно столько, сколько знал я, если не считать некоторых совершенно личных подробностей.

Остатки молока я вылил в стакан.

— Так что, похоже, чутье Сперлинга не подвело — Рони действительно коммунист. У нас есть фотография партбилета, сам Рони представлен во всех видах — по-моему, самое время подключить к работе типа, который иногда проходит по нашим расходным бумагам как мистер Джонс. Вряд ли наш мистер Рони — племянник лидера всех коммунистов Усатого дяди Джо, но не исключено, что он — заместитель председателя местного политбюро.

Вслед за первым подносом Фриц принес еще один, с пивом, и сейчас же Вулф долил себе в стакан пива из второй бутылки.

— Да, это можно, — он опустошил стакан и поставил его на стол. — Но деньги мистера Сперлинга просто улетят на ветер. Даже если этот билет действительно принадлежит мистеру Рони и он и вправду член партии — что, кстати, я допускаю, — вся эта история мне кажется чистым маскарадом. — Он отер губы. — Я не корю тебя за твои действия. Арчи, ты действовал в присущей тебе манере, а она мне хорошо известна; не скажу также, что ты превысил полномочия или нарушил инструкции, поскольку я разрешил тебе действовать на свое усмотрение, но ты мог по крайней мере позвонить, прежде чем решаться на бандитский налет.

— Неужели? — насмешливо спросил я. — Извините, но с каких пор вы требуете постоянно держать вас в курсе, если речь идет всего лишь о подножке будущему жениху?

— Ни с каких. Но ты знал, что в деле появляется дополнительный фактор, по крайней мере, мог предполагать. Так вот, теперь это не предположение. Вместо тебя мне позвонил другой человек. И его голос тебе знаком. Мне тоже.

— Арнольд Зек?

— Имя названо не было. Но голос был тот же самый. Спутать его нельзя, это ты знаешь.

— И чем он нас порадовал?

— Имена мистера Рони и мистера Сперлинга не прозвучали тоже. Но сомневаться не приходится. По сути мне было велено немедленно прекратить любую деятельность, связанную с мистером Рони, в противном случае грядут неприятности.

— И чем его порадовали вы?

— Я… выразил протест. — Вулф хотел налить себе еще пива, обнаружил, что бутылка пуста, и поставил ее на место. — Тон его был еще более бесцеремонным, чем в прошлый раз, и я не стал скрывать недовольства. Я изложил ему свою точку зрения, не обременяя себя подбором слов. В итоге он поставил ультиматум. Он мне дал двадцать четыре часа на то, чтобы положить конец твоей развеселой загородной деятельности.

— Он знал, что я был там?

— Да.

— Ну и ну, — я присвистнул. — Вижу, этот Рони — большой ловкач. Член коммунистической партии плюс один из приспешников мистера Зек… Впрочем, ничего удивительного в этом сочетании нет, если вдуматься. И на него поднял руку не только я, но и Сол, и Рут. Проклятье! Надо быстро… Когда был звонок?

— Вчера, ближе к вечеру… — Вулф взглянул на часы, — В субботу, в десять минут седьмого.

— То есть срок ультиматума истек восемь часов назад, а мы еще сучим ножками. Но все равно, ведь мы могли взять тайм-аут, поменять тактику, хуже бы не было. Почему вы мне не позвонили и не…

— Замолчи!

Я приподнял брови:

— Почему?

— Потому что, если мы сидим, поджав хвост и забившись в угол, давай проявим такт и не будем вещать об этом! Я корю тебя за то, что ты не позвонил. Ты коришь меня за это же. Держать дверь на замке — это элементарное благоразумие, но это вовсе не…

Может, он произнес что-то еще, но я этого уже не слышал. Мне на своем веку довелось наслушаться разного шума, в том числе и столь громкого, что Вулфу приходилось прерывать свои занятия, а мне выскакивать из кресла и сломя голову нестись через всю комнату, — но такого шума я не слышал никогда. Чтобы его воспроизвести, нужно пригласить сотню полицейских, расставить их вокруг твоего квартала и велеть им палить одновременно по окнам из их самого могучего оружия.

Потом наступила мертвая тишина.

Вулф что-то сказал.

Я дернул на себя ящик стола, схватил пистолет, выбежал в прихожую, щелкнул по кнопке выключателя над крыльцом, снял цепочку, открыл дверь и шагнул вперед. На другой стороне улицы слева зажегся свет в двух окнах, раздались голоса и высунулись головы, но сама улица была пуста. Тут я заметил, что под ногами у меня вовсе не каменная плитка крыльца, а стекло, и если мне не нравится стоять на этом конкретном куске стекла, в моем распоряжении множество других Стеклом было усыпано все: крыльцо, ступеньки, дорожка. Я поднял голову, и тут сверху пролетел еще один кусок, по счастью обогнул меня стороной и со звоном разбился на мелкие кусочки прямо у моих ног Я подался назад, за порог, закрыл дверь, повернулся и увидел Вулфа, который с озадаченным видом стоял в холле.

— Он решил отыграться на орхидеях, — сообщил я. — Оставайтесь здесь. Я поднимусь наверх и посмотрю.

Я взбежал по лестнице через три ступеньки, слыша рядом гудение лифта. Вулф, когда хотел, умел действовать быстро. Фриц бежал за мной, но немного отставал. Верхняя площадка, отделанная бетонной плиткой и штукатуркой, осталась нетронутой. Я хлопнул по выключателю и открыл дверь в теплицу, но тут же остановился, потому что свет не зажегся. Я стоял так секунд пять, привыкая к темноте, и тут меня догнали Вулф и Фриц.

— Пропусти, — прорычал Вулф, словно пес, готовый к прыжку.

— Нет, — я загородил ему дорогу. — Кругом стекло, чего доброго останетесь без скальпа или перережете себе горло. Подождите, сейчас придумаю какой-нибудь свет.

— Теодор! — завопил он через мое плечо — Теодор!

Даже в тусклом свете звезд было видно — по комнате пронесся ураган. Послышался голос Теодора:

— Да, сэр. Что случилось?

— Ты как там, нормально?

— Нет, сэр. А что…

— Ты ранен?

— Нет, не ранен, но что случилось?

Что-то зашевелилось в углу, где находилась комната Теодора, и я услышал, как падает и разбивается стекло.

— Свет у тебя есть? — выкрикнул я.

— Откуда, весь вырубился…

— Тогда стой на месте, черт возьми, пока я не притащу свет.

— Стой и не двигайся! — проревел Вулф.

Я кинулся в кабинет. Когда вернулся, обыватели с улицы уже вовсю обсуждали происшествие — кто из открытых окон своих домов, а кто и у дверей нашего. Но нам было не до них. При свете фонарей мы увидели такое, что забыли обо всем на свете. Из тысячи стеклянных пирамид и десяти тысяч орхидей многие остались неповрежденными, но об этом мы узнали только позже, на первый же взгляд картина была ужасная. Бродить по джунглям из разбитого и зубастого стекла, которое откуда-то свисало, агрессивно скалилось со скамеек, из-за растений, норовило уколоть снизу, — даже при свете было занятием не из веселых; но Вулф должен был это видеть, равно как и Теодор, который не пострадал физически, но совершенно озверел, и я даже думал, что от ярости он задохнется.

Наконец Вулф добрался до того места, где росли с десяток роскошных орхидей-эпифитов, его нынешняя радость и гордость. Он осветил фонарем надломленные и загубленные стебли, листья и клубочки, украшенные россыпью из битого стекла, повернулся и негромко сказал:

— Можем идти вниз.

— Через два часа уже солнце встает, — проскрипел сквозь зубы Теодор.

— Знаю. Нам нужны люди.

Из кабинета мы позвонили Льюису Хьюитту и Г. М. Хоагу, а уж потом — в полицию. Впрочем, к тому времени патрульная машина уже стояла около нашего дома.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.