- Подождите, - он взял себя в руки. - Подождете?
      - Разумеется.
      Он убрал с прилавка кулаки и подался вперед.
      - Я плохо вас вижу. Послушайте, ради Бога, послушайте. Не говорите ему. Вы не знаете, что он за человек!
      - Как же - я с ним встречался.
      - Вот моя мать и сестры, те знают. Я думаю, они уверены, что меня оклеветали с теми деньгами, да, да, они в этом уверены, но отец вряд ли так думает. Теперь меня снова оклеветали. Ради Бога, не сообщайте ему. На этот раз уже ничего не исправить, я так или иначе умру, я уже, можно сказать, умер, несправедливо подвергать меня новому испытанию. Я не хочу, чтобы они знали. Господи, неужели вы ничего не понимаете?
      - Понимаю, - заверил я, сожалея о том, что остался.
      - Тогда пообещайте, что ничего не скажете. Вы производите впечатление порядочного человека. Если мне суждено умереть из-за судебной ошибки, что ж, я умру, но зачем новые муки? Понимаю, что говорю невразумительно, и вообще я не в себе, но если бы вы только...
      Я не знал, почему он вдруг замолчал - я слушал его с таким вниманием, что не заметил, как ко мне подошел полицейский. Он тронул меня за плечо:
      - Время истекло.
      Я поднялся.
      - Обещайте мне! - едва не плакал Пол Хэролд.
      - Не могу, - сказал я, повернулся и вышел.
      Фрейер ожидал меня в комнате для посетителей. Я не ношу с собой зеркала, поэтому не знаю, какой у меня был вид, когда я вышел в ту комнату, но когда мы очутились на улице, он спросил тревожно:
      - Не вышло?
      - Выражение моей физиономии тут ни при чем, - сказал я. - Спросите у партнеров по покеру. Однако, если вы не возражаете, то я приберегу ответ для мистера Вулфа, так как жалованье мне платит он. Идете со мной?
      Он согласился. Следует отдать должное Фрейеру - он все схватывал с полуслова. В такси я откинулся на спинку сиденья и, повернув голову к окну, внимательна изучал мелькающий пейзаж, а он даже не попытался завести разговор. Но он капельку переиграл. Когда мы вылезли из машины возле старого особняка на Тридцать Пятой улице, он молвил:
      - Если хотите сперва переговорить с Вулфом, я могу подождать здесь.
      Я рассмеялся:
      - Нет, лучше я дам вам затычки для ушей.
      Я первым поднялся по ступенькам и нажал кнопку звонка. Фриц впустил нас в холл, мы разделись и потом прошли в кабинет. Вулф восседал у стола за пивом. Он удостоил меня взглядом, поздоровался с Фрейером и даже предложил пива. Адвокат отказался и без приглашения уселся в красное кожаное кресло.
      - Я видел его и говорил с ним, - начал я с места и карьер. - А теперь хочу, чтобы вы ответили мне вразумительно, а не при помощи ваших обычных "да" и "нет": вы хотите, чтобы мистер Фрейер слышал мой рассказ?
      Вулф взял с подноса стакан:
      - Разве есть причины что-либо скрывать?
      - Нет, сэр.
      - Тогда валяй.
      Разумеется, я рассказал все слово в слово, что для меня было пустяковым делом, ибо единственная разница между мной и магнитофоном состоит в том, что магнитофон не может врать. Но я вру Вулфу только тогда, когда дело касается сугубо моих личных проблем, в данном случае оно касалось наших общих проблем. Я рассказал все слово в слово, ибо считал, что и Вулф и Фрейер должны иметь полное представление о том, что произошло. Поэтому я описал состояние Пола Хэролда, его лихорадку, сжатые кулаки, которыми он возил по прилавку, а также выражение его глаз, когда он говорил, что было бы несправедливо подвергать его новым испытаниям. Следует отметить, что я докладывал стоя и мог положить свои кулаки Вулфу на стол, продемонстрировав, как Пол Хэролд возил ими. Окончив доклад, я выдвинул из-за стола кресло и устало плюхнулся.
      - Если вам все еще требуется окончательное заключение по данному вопросу, то вот оно: да! - сказал я.
      Вулф поставил стакан на поднос, глубоко вздохнул и закрыл глаза.
      Фрейер выпятил челюсть и затряс головой, приговаривая:
      - Сроду не было такого дела. Дай-то Бог, чтобы в первый и последний раз. И каковы ваши намерения? - спросил он Вулфа. - Неужели вы сможете закрыть на все это глаза?
      - Мои глаза, что хочу, то и делаю, - буркнул Вулф. Но тут же открыл их. - Арчи, ты хотел, чтобы мистер Фрейер слышал твой доклад с мыслью все усложнить?
      Я пожал плечами:
      - Да уж, разумеется.
      - Тогда сообщи мистеру Хэролду, что мы нашли его сына живым и здоровым здесь, в Нью-Йорке. Надеюсь, он приедет.
      Фрейер кашлянул и подался вперед. Я посмотрел на Вулфа, сглотнул слюну и сказал:
      - Сообщайте сами. У меня болит палец. Наберите Вестерн Юнион, два-семь-один-один.
      Он рассмеялся. Любой посторонний человек сказал бы, что он по-собачьи фыркнул, но я-то в этом деле разбираюсь.
      - Ужасно смешно, - заметил я. - А вы знаете анекдот про сороконожку в обувном магазине? Ужасно смешно, могу рассказать...
      - Мне кажется, нам следует все хорошенько обсудить, - решительно заявил Фрейер.
      Вулф кивнул.
      - Согласен с вами. Я только хотел, чтобы мистер Гудвин высказал свое отношение к этому делу. - Он покосился в мою сторону. - Или, может, ты предпочитаешь сообщить мистеру Хэролду, что мы отказываемся от работы?
      - Если нет другого выбора, то да. Клиент, можно сказать, умер. То есть, он практически труп. Я не намерен обшаривать трупы даже в случае, если буду умирать с голоду. Вы, надеюсь, тоже.
      - Твое сравнение весьма и весьма приблизительно, - заметил Вулф. Никакого воровства, зато есть другие возможности. Решение, разумеется, останется за мной. Мистер Хэролд поручил найти своего сына мне, поэтому мне решать, стоит или нет извещать его, что работа выполнена.
      Он замолк и поднес к губам стакан с пивом.
      - Я, как защитник его сына, тоже имею право голоса, - сказал Фрейер.
      Вулф поставил стакан на поднос и облизнул губы.
      - Нет, сэр. Только не в данном случае. Хоть у вас и нет права голоса, у вас есть интерес, что тоже не следует сбрасывать со счетов. Ладно, поживем увидим. Итак, обозначим две возможности: известить клиента, что его сын найден или сообщить, что я отказываюсь от работы - А и Б. Если мы остановимся на А, то вам, полагаю, конец. Он приедет повидаться с сыном, изучит на месте ситуацию и примет решение о том, стоит ли тратить деньги на апелляцию. Если он решит, что не стоит, то тогда вообще всему конец. Если же решит, что все-таки стоит, он, вероятно, захочет взять другого адвоката, так как вы провалили дело. Что скажешь, Арчи?
      - Вы гениальны, шеф, - сказал я.
      - Если мы остановимся на Б, вы окажетесь в том же самом положении, в котором находитесь сейчас. Во что обойдется апелляция?
      - Смотря как за нее взяться. Потребуется уйма дополнительных расследований. Обойдется, как минимум, в двадцать тысяч долларов. Если же использовать все возможности, то гораздо больше.
      - Вашему клиенту это по карману?
      - Нет.
      - А вам?
      - Тоже нет.
      - В таком случае Б для вас не подходит, как и А. Ну, а как обстоит дело со мной? Вариант А прост и денежен: я проделал работу и получаю за нее гонорар. Хотя в мои обязанности входит не только исправно платить налоги, но еще и поддерживать в себе чувство собственного достоинства. Этот человек, ваш клиент, был уязвлен в самое сердце, и надо быть последним подлецом, чтобы ковырять его рану. Нет, я так не смогу. Если даже мне придется вступить в спор с королем философии Рочефоколдом, который утверждает, будто мы всего лишь должны делать вид, что сострадаем ближнему, а на самом деле сострадания нужно избегать всеми силами.
      Вулф взял свой стакан, опустошил его одним долгим глотком и поставил на место.
      - Может, выпьете пива? Или, например, виски?
      - Нет, благодарю вас. Я не пью до вечера.
      - Кофе? Молоко? Вода?
      - Нет, спасибо.
      - Очень хорошо. Что касается возможности Б, то подобный план мне не по карману. Я сделал свою работу и рассчитываю получить за все гонорар. К тому же у меня есть еще одна причина отвергнуть Б: проклятое Б помешало бы мне заниматься этим делом в дальнейшем, а оно весьма любопытное. Не далее как вчера вы сказали, что убеждены в невиновности вашего клиента. Не могу сказать, что тоже в этом убежден, однако, здорово подозреваю, что вы правы. И не без оснований.
      Он замолк, потому что и я, и Фрейер уставились на него, а он не любит, когда на него вот так смотрят.
      - Не без оснований? - переспросил Фрейер. - Какие же у вас основания?
      Вулф был доволен произведенным эффектом.
      - Когда вчера днем мистер Гудвин выходил из дома, намереваясь взглянуть на вашего клиента, за ним увязался шпик. С чего бы вдруг? Конечно, можно допустить, что у кого-то на нас зуб в связи с предыдущей нашей деятельностью, но это уж слишком притянуто за уши. Спрашивается: чего вдруг обиженный на нас человек будет выслеживать мистера Гудвина у дверей его дома? Скорее всего это связано с нашей теперешней деятельностью. У нас же в данный момент один единственный клиент - мистер Хэролд. Тогда, может, за нами следят по заданию мистера Хэролда? Абсурд. Скорей всего, сработало мое объявление. Очень многие - газетчики, полиция и даже вы решили, что оно было обращено к Питеру Хейзу. Почему бы кому-то еще так не решить? Итак, некто, назовем его Икс, желает уяснить себе, что это я вдруг беру на себя смелость утверждать, будто Питер Хейз не виновен, и он в силу тех либо иных причин не желает звонить или являться сюда лично. Следовательно, он пытается выяснить, какие действия я предпринимаю. Не знаю, как он будет вести себя в дальнейшем, по всей вероятности либо придет сам, либо кого-нибудь пришлет, либо поставит возле моего дома охрану.
      - Чем можно объяснить столь сильное, притом тайное любопытство? продолжал Вулф. - Если Питера Хейза судят за то, что он якобы совершил, а именно за заурядное убийство на почве любовной страсти, зачем кому-то проявлять столь жгучий интерес, к тому же тайно? Выходит, все обстоит не столь уж и заурядно. Вчера вы сказали, что убеждены - клиент стал жертвой дьявольского заговора. Предположим, вы попали в точку, значит, не надо удивляться, что кто-то начинает следить за моим домом после моего объявления в газетах, появившегося в самый последний день процесса, в котором я заявляю, что невиновность Хейза установлена. Следовательно, я не без оснований подозреваю, что кому-то в моем объявлении почудилась угроза. Нет, я не вижу здесь доказательств, что клиент не виновен, однако перед нами поставили вопрос, на который необходимо найти ответ.
      - Кто за вами следил? - спросил у меня Фрейер.
      Я сказал ему, что не знаю, и описал наружность шпика.
      Фрейеру она ни о чем не говорила и он снова переключил свое внимание на Вулфа.
      - Итак, возможности А и Б мы с вами отвергаем. Тогда, выходит, у нас есть возможность В?
      - Полагаю, что да, - заявил Вулф. - Вы собираетесь подать апелляцию. Вы могли бы подготовить ее в течение тридцати дней, не влезая в значительные расходы?
      - Да. Спокойно.
      - Замечательно. Итак, вы хотите подать апелляцию, а я хочу получить причитающийся мне гонорар. Я предупредил клиента, что на поиски может уйти не один месяц. Я буду говорить ему, что работаю над его заданием, что, между прочим, так и будет. Вы будете поставлять мне добытую информацию, всю до капельки, а я буду ее обрабатывать. В течение этих тридцати дней, надеюсь, даже значительно раньше, я буду знать, как обстоят дела. Если все окажется безнадежно, нам придется склониться к варианту А или Б, но мы всегда успеем это сделать. Пока есть надежда, будем двигаться вперед. Как только у нас в руках окажутся доказательства невиновности этого парня, мой клиент будет поставлен в известность и оплатит счет. Быть может, вашему парню такой расклад не по нутру, но ему придется смириться. К тому же я очень сомневаюсь, что он предпочтет свиданию с родителем казнь на электрическом стуле, тем более, что к тому времени с него будет снято обвинение в воровстве и убийстве. Я не хочу сказать, что мое утверждение идеально во всех отношениях, однако перспектива работы над вариантом В куда заманчивей, чем над вариантами А и Б. Что скажете, сэр?
      Адвокат недоверчиво смотрел на Вулфа;
      - Вы сказали, что будете обрабатывать информацию. А кто вам за это заплатит?
      - Я сам. В том-то и вся соль. Рассчитываю получить потом деньги, после работы.
      - А если не получите?
      - Ну, тогда не получу. Мой риск.
      - Нужно составить письменное соглашение.
      - Не нужно. Я рискую потерпеть неудачу, вы рискуете стать жертвой моей недобросовестности, - Вулф вдруг перешел на крик. - Черт побери, в конце концов вашего клиента обвиняют в убийстве, не моего!
      Фрейер не на шутку перепугался, на что и был расчет. Уж если Вулф кричит, так он кричит - двери распахиваются.
      - Я не хотел вас оскорбить, - примиряюще начал Фрейер. - У меня и в мыслях не было заподозрить вас в недобросовестности. Вы правильно заметили вы в самом деле здорово рискуете. Я принимаю ваше предложение. Но что будем делать дальше?
      Вулф бросил взгляд на стенные часы и откинулся в своем кресле. До ланча оставался еще целый час.
      - Сейчас мне нужны факты. Я читал отчеты в газетах, но мне необходимо знать все факты от вас.
      5
      Питер Хейз обвинялся в убийстве мужа любимой им женщины. Убийство имело место вечером третьего января. Выстрел был сделан из пистолета "марли" 38-го калибра, пуля попала в висок над левым ухом. В процессе изложения фактов я буду давать пояснения, однако не могу дать никаких пояснений относительно этого самого "марли" 38-го калибра, поскольку он был давным-давно похищен из одного дома в Пекипси* и с тех пор нигде не фигурировал. Со стороны обвинения не было сделано пояснения, каким образом оружие оказалось у Питера Хейза.
      * Пекипси - город в штате Нью-Йорк.
      Жертва - Майкл М. Моллой, сорок три года, маклер по продаже недвижимости. Он жил с женой (детей у них не было) в четырехкомнатной квартире на пятом - последнем - этаже реконструированного многоквартирного дома на Восточной Пятьдесят Второй улице. На этаже квартир больше не было. В 9 часов 18 минут вечера третьего января мужской голос сообщил по телефону полиции, что минуту назад слышал выстрел на верхнем этаже соседнего с ним дома. Он дал адрес и повесил трубку, не назвав фамилии. Его не обнаружили, хотя, разумеется, все дома в округе прочесала полиция. В 9 часов 23 минуты в подъезд дома, где раздался выстрел, вошел полицейский из патрульной машины. Обследовав третий и четвертый этажи, безрезультатно, разумеется, он наконец поднялся на пятый. Увидел, что дверь квартиры распахнута настежь, он вошел в нее, В квартире было двое мужчин - живой и мертвый. Мертвый, Моллой, лежал на полу в гостиной. Живой, Питер Хейз, в пальто и шляпе определенно собирался уходить, и когда полицейский его задержал, оказал сопротивление, и к нему была применена сила. Полицейский его обыскал и нашел в кармане пальто пистолет "марли" 38-го калибра.
      Обо всем этом писали в газетах. А также и о том, что Питер Хейз был составителем рекламных объявлений. Он вот уже в течение восьми лет работал в рекламном агентстве, одном из самых лучших в городе, у него была безупречная репутация. Холост, последние три года проживал в КВК - комната, ванная, кухня - на Западной Шестьдесят Третьей улице. Играл в теннис, посещал кино и театры, хорошо ладил с людьми, держал канарейку, имел в своем гардеробе пять костюмов, четыре пары обуви, три шляпы, не имел собственной машины. На его брелке был обнаружен ключ от входной двери дома 171 по Восточной Пятьдесят Второй улице. В этом доме не было ни лифта, ни привратника.
      Служащие конторы окружного прокурора, весь штат Западного Отдела расследования убийств, газетчики, а также миллионы честных граждан негодовали, ибо Питер Хейз не захотел играть в их игру. Прокуратуру и полицейских таким образом лишили возможности подвергнуть проверке его версию случившегося, газеты - дать детальный анализ версии, сделанный экспертами, а честных граждан - поспорить на сей счет. Дело в том, что обвиняемый не предоставил никакой версии. Со дня ареста до самого дня вынесения решения присяжных он вообще отказывался говорить. И лишь под влиянием своего адвоката согласился ответить на один-единственный вопрос окружного прокурора, да и то в частной с ним беседе; стрелял он в Моллоя или нет? Сказал - нет. В таком случае зачем и когда он оказался в квартире? Что за отношения связывали его с Моллоем и его женой? Почему на его брелке оказался ключ от входной двери в их квартиру? Почему у него в кармане был этот самый "марли" 38-го калибра? Никакого ответа. Ни на один из тысячи вопросов.
      Остальные участники драмы оказались куда более разговорчивыми; кое-кто из них даже попал в свидетели. Прислуга Моллоя видела трижды за последние полгода, как миссис Моллой и подсудимый целовались, но она не сказала об этом мистеру Моллою, потому что любила миссис Моллой, к тому же она считала, что это было не ее дело. Правда, мистеру Моллою кто-то наверняка об этом сказал, либо он сам что-то слышал или видел - как бы там ни было, девушка слышала, что он выговаривал жене, и видела, как выкручивал ей руку бедняжка даже упала. Частный детектив, нанятый Моллоем в конце ноября, узнал, что миссис Моллой и Питер Хейз встречались четыре раза в ресторане, но более пикантных подробностей ему раздобыть не удалось. Были и другие факты, но они тоже носили весьма неопределенный характер.
      Главным объектом притяжения для обвинения была вдова, Селма Моллой, хотя она отнюдь не стала его главной опорой. Ей было двадцать девять, то есть на четырнадцать лет меньше, чем мужу, и, судя по снимкам в газетах, она оказалась весьма фотогенична. То, что ее привлекли в качестве свидетеля, породило бурные дебаты. Помощник окружного прокурора добивался права задать ей кое-какие вопросы, в то время как судья отказался предоставить ему такое право. Например, помощник окружного прокурора попытался поставить вопрос таким образом: "Был ли Питер Хейз вашим любовником?", но ему пришлось довольствоваться другим вопросом: "Какие отношения у вас были с Питером Хейзом?"
      Она сказала, что очень расположена к Питеру Хейзу. Сказала, что считает его хорошим другом, очень ему симпатизирует и думает, что он ей тоже симпатизирует. Отношения, их связывающие, не имеют ничего общего с понятием "супружеская неверность". Что касается отношений между ней и мужем, то не прошло и года со дня их свадьбы, как она поняла: брак был ошибкой. Ей, конечно, следовало бы предвидеть это заранее, так как за год до их свадьбы она поступила к Моллою секретаршей и в общем-то догадывалась, что это за человек. Тогда обвинитель изобрел такой заковыристый вопрос: "Вы полагаете, что этого человека следовало убить?", однако Фрейер запротестовал, и этот вопрос заменили на иной: "Что это был за человек?" Фрейер и в данном случае возразил, мотивируя свой протест тем, что закон не позволяет требовать от свидетеля высказывать его собственное мнение, и снова начались бурные дебаты. В ходе следствия выяснилось, что Моллой незаслуженно обвинил жену в супружеской неверности, несколько раз бил ее, оскорблял в присутствии посторонних и ко всему прочему отказался дать развод.
      С Питером Хейзом она виделась за три дня до убийства, на новогоднем вечере, и больше не видела его до тех самых пор, пока ее не вызвали в день убийства к следователю. Она говорила с ним по телефону первого и второго января, но подробностей разговоров не помнит, помнит только, что речь шла о каких-то пустяках. Третьего января около половины восьмого вечера ей позвонила подруга и сказала, что у нее есть лишний билет на представление. Когда миссис Моллой вернулась домой около полуночи, в квартире были полицейские и муж с продырявленной головой.
      Фрейер не стал подвергать миссис Моллой перекрестному допросу - он обещал Питеру Хейзу, что не будет этого делать.
      Вулф, который слушал очень внимательно, фыркнул, но отнюдь не насмешливо.
      - А разве не адвокат разрабатывает стратегию и тактику защиты? поинтересовался он.
      - Он самый, когда возможно, - ответил Фрейер. Он уже три четверти часа пересказывал нам показания свидетелей и отвечал на возникающие в связи с этим вопросы, позволив себе за все это время лишь стакан воды, - но только не с моим клиентом. Я ведь говорил вам, что он очень трудный человек. Миссис Моллой была последним свидетелем обвинения. Всего у меня их было пять, но толку от них никакого. Рассказать о них?
      - Нет. - Вулф взглянул на стенные часы. До ланча осталось двадцать минут. - Повторяю, я прочитал отчеты в газетах. Мне бы хотелось знать, почему вы решили, что он не виновен?
      - Ну, мысль родилась в результате целого ряда наблюдений. Я наблюдал выражение его лица, тон его голоса, его реакцию на мои вопросы и предположения, а также анализировал его вопросы, хотя они и были редкими. Но не в том главное. Главное состоит в том, что уже во время нашей первой беседы, на следующий день после ареста у меня сложилось впечатление, будто он отказывается отвечать на вопросы из-за того, что хочет оградить миссис Моллой то ли от обвинений в убийстве, то ли от всяческих осложнений или же просто от каких бы то ни было забот. Во время второй нашей беседы я добился кое-каких успехов. Я сказал ему, что адвокату в общении с его клиентом дано привилегированное право не разглашать тайну, и что если он и впредь будет утаивать от меня жизненно важную информацию, я от этого дела откажусь. Он спросил, что произойдет в случае, если я откажусь от дела, а он не захочет брать другого защитника, я ответил, что суд сам назначит ему защитника, потому что во время процесса его не могут оставить без защиты. Он спросил у меня, будет ли все, о чем мы с ним станем говорить, фигурировать на процессе, я сказал, что будет фигурировать только то, на что я получу его согласие.
      Стакан был снова наполнен водой, и Фрейер отпил из него небольшой глоток.
      - Вот тут-то он мне и рассказал кое-что. В частности то, что вечером третьего января был у себя дома один и едва включил радио, чтобы послушать девятичасовые новости, как раздался телефонный звонок. Он снял трубку, и мужской голос сказал: "Пит Хейз? Это говорит друг. Я только что от Моллоев. Майк затевает новые побои. Ты меня слышишь?" Он ответил, что слышит, и хотел кое-что спросить, но в трубке раздались гудки. Он схватил пальто и шляпу, выскочил на улицу, поймал такси, примчался к дому, открыл входную дверь своим ключом, поднялся на лифте на пятый этаж, и увидев, что дверь в квартиру Моллоев распахнута настежь, вошел. Моллой лежал на полу. Он прошелся по всем комнатам, но там никого не оказалось. Тогда он подошел к Моллою и понял, что тот мертв. В пятнадцати футах от тела на стуле возле стены лежал пистолет. Он взял его и положил в карман, а сам стал осматривать квартиру в поисках каких-нибудь улик, как вдруг в прихожей раздались шаги. Сперва он решил спрятаться, потом передумал и направился к двери, и тут вошел полицейский. Вот что он мне рассказал. Мне первому. Разумеется, я мог бы отыскать это самое такси, но вряд ли стоило тратиться. Ведь все могло оказаться именно так, как он говорит, с той лишь разницей, что Моллой был жив, когда он приехал на квартиру.
      - Не думаю, что такой рассказ убедил вас в невиновности парня, заметил Вулф.
      - Не в рассказе дело. Я пришел к своему убеждению, задавая ему кое-какие косвенные вопросы. Я спросил, откуда у него ключ от подъезда дома, и он сказал, что, провожая миссис Моллой в тот новогодний вечер домой, взял у нее ключ, чтобы отомкнуть дверь, и по рассеянности забыл его ей вернуть. Не исключено, что и солгал.
      - Это несущественно. Наша задача - раскрыть убийство, а не любовную интригу. Продолжайте.
      - Я сказал ему, что его глубокая привязанность к миссис Моллой видна, как говорится невооруженным взглядом, а также и то, что он во что бы то ни стало пытается ее выгородить. Тот факт, что он бросился ей на выручку, когда позвонил неизвестный, спрятал в карман оружие, отказался давать показания полиции - подобные детали дают сильные основания предполагать, что он подозревает миссис Моллой в убийстве собственного мужа. Он не стал этого отрицать, но и подтверждать тоже, и я понял, что попал в точку. В том случае, разумеется, если он сам не убивал Моллоя. Я дал ему также понять, что его отказ обсуждать случившееся даже с собственным защитником был понятен до тех пор, пока не стала ясна полная непричастность миссис Моллой к убийству, поэтому теперь я жду от него откровенного сотрудничества. Я заверил его, что "дама сердца" абсолютно вне всякого подозрения, ведь женщина и двое мужчин, с которыми она была в театре, показали, что миссис Моллой весь вечер не отходила от них ни на шаг. У меня оказалась с собой газета, в которой говорилось об этом, и я дал ему прочитать. Он вдруг весь затрясся и стал просить Бога благословить меня. Я смиренно заметил, что в настоящий момент это самое благословение гораздо нужнее ему.
      Фрейер прокашлялся и отхлебнул из стакана.
      - Тогда он прочитал газету снова, на этот раз внимательней, и выражение его лица изменилось. Он сказал, что женщина и оба мужчины - давнишние и близкие друзья миссис Моллой и что они ради нее готовы на все. Так что если она и отлучалась из театра, они ее не выдадут. Я не уловил никакого смысла в этой его фразе, разве только то, что он сам к убийству не причастен. Думаю, она вырвалась у него случайно - ведь тем самым он подвергал сомнению алиби миссис Моллой, которое можно подвергнуть более тщательной проверке и, окажись оно сфабрикованным, эта женщина поменялась бы с моим клиентом местами. Поэтому я сделал вывод, что у него не все в порядке с логикой.
      - Вы абсолютно правы, - кивнул Вулф.
      - А я лишний раз убедился в его невиновности. Это его близкое к истерике состояние облегчения, когда он узнал, что у миссис Моллой имеется алиби, все его метания, то, как он изменился в лице, прочитав газету более внимательно и поняв, что стопроцентной уверенности быть не может - поверьте, он не мог все это разыграть. Я - стреляный воробей, и если он меня разыграл, пускай меня исключат из корпорации барристеров* в связи с профессиональной непригодностью.
      * Барристер - высшее звание адвоката (англ.)
      - Разумеется, я не стану арбитром в данном вопросе, - заметил Вулф, так как вашего клиента, как говорится, в глаза не видел. Но поскольку у меня имеются свои основания подвергать сомнению его виновность, я ваш вызов не приму. Продолжайте.
      - Это фактически все. Позитивное. Осталось только негативное. Я пообещал ему, что не стану подвергать миссис Моллой перекрестному допросу и что не откажусь от этого дела. Мне, должен признаться, и не хотелось от него отказываться. Мне пришлось смириться с его отказом выступить в качестве свидетеля. Если мой клиент стал жертвой заговора, во главу угла должен быть поставлен вопрос идентификации звонившего в тот вечер анонима, фактически направившего его к Моллоям, однако клиент сказал, что сам ломал долго голову, пытаясь вспомнить, знаком ли ему этот голос, но безрезультатно. Он слышал хриплый, гортанный голос, вероятно, измененный, поэтому он даже приблизительно сказать не может, знаком ему голос или не знаком.
      И еще два негативных момента. Он не знает никого, кто бы мог питать к нему такую ненависть, чтобы подстроить столь страшную ловушку, а также никого, кому бы мог помешать Моллой. Он фактически почти ничего о Моллое не знает, если, конечно, он говорит правду, а я думаю, что он говорит правду. Конечно, самое идеальное - найти человека, который бы домогался миссис Моллой и разработал план устранения одним ударом и мужа, и Питера Хейза, однако последний уверен, что такого человека в природе не существует. Что касается миссис Моллой, то и от нее я ничего путного не добился.
      - Вы и с ней общались?
      - Трижды. Раз накоротке, зато в двух других случаях между нами состоялись обстоятельные беседы. Она хотела, чтобы я добился для нее свидания с Питером, однако он был против. Она сообщила мне не так уж много подробностей, касающихся их с Питером отношений, а мне не было смысла на нее давить, поскольку все, что мне было нужно, я уже знал. Главным образом я выспрашивал ее насчет занятий покойного мужа, его окружения и вообще всего, касающегося несчастного. К тому времени мне уже стало ясно, что не удастся оправдать клиента, если не найду подходящую кандидатуру ему взамен. Вдова рассказала мне все, что могла, она мне много всего рассказала, однако ее все время что-то сковывало, и я без труда догадался, что именно. Она считала, что ее мужа убил Питер. Она была так трогательна в этой своей уверенности, что без конца выспрашивала у меня подробности относительно оружия. Я видел, в каком направлении работает ее мысль. Она старалась убедить себя в том, что Питер совершил убийство, находясь в ослеплении страстью, но если так, почему он вооружился заблаговременно? Я спросил, не могло ли это оружие принадлежать ее покойному мужу и находиться в квартире, она ответила, что подобное исключено. Когда я сказал, что Питер отрицает свою вину и что я ему верю, и даже пояснил, почему верю, она страшно удивилась. Я спросил у нее, была ли она на самом деле все время с друзьями в театре и не отлучалась ли куда-нибудь. Она ответила, что никуда не отлучалась, но я почувствовал, что думает она о Питере. Подозреваю, она пыталась решить, то ли я на самом деле ему верю, то ли притворяюсь, что верю. Что касается сведений относительно ее мужа, то я не располагал средствами, чтобы проверить все должным образом и...
      Он замолчал, потому что вошел Фриц со своим: "Ланч на столе, сэр".
      Вулф извлек из кресла свою тушу.
      - Мистер Фрейер, прошу вас разделить с нами трапезу. Пищи с лихвой хватит на всех. Цыплячья печень и грибы в белом вине. Рисовые пирожные. Фриц, еще один стул, прибор и бутылку водки "Распутин".
      6
      В тот же день в четыре часа пополудни я отправился на Пятьдесят Вторую Восточную улицу в дом э 171, где у меня при содействии Фрейера было назначено свидание с миссис Моллой. А после ланча мы втроем вернулись в кабинет и начали с того, на чем кончили. Фрейер позвонил в офис и попросил, чтобы прислали целиком дело, которое мы досконально переворошили. К шести вечера я вызвал Сола Пензера, Фреда Даркина, Орри Кэтера и Джонни Кимза. Эти четверо были нашей надежной опорой. Каждый обходился нам в 160 долларов в день, не считая мелких расходов. Продлись наша работенка месяц, тридцать раз но 160 равняется 4800, так что собственные расходы Вулфа вполне могут составить кругленькую сумму и "Распутина" ему придется забыть.