Приам стоял в центре помещения, застегивая доспехи, настолько тяжелые, что его сморщенные старческие руки едва могли их поднять. У ног храброго старика ползали на коленях Гекуба, Кассандра, Поликсена и Андромаха, ломая руки и умоляя его не уходить.

— По-вашему, я должен сидеть здесь, как женщина, когда мой дворец атакуют? — крикнул он. — Кассандра, Андромаха, помогите же мне! — Царь тщетно пытался прикрепить массивный щит. При виде меня он воскликнул: — Идей!

Я подбежал к нему:

— Да. Меня прислал Эней. Вы все должны идти в красный зал — там мы сможем вас защитить. — Подняв женщин, я подтолкнул их к двери, потом схватил за руку Приама. — В красный зал!

Царь не хотел идти, и я поволок его силой; царица и царевны последовали за нами. Приам бушевал, крича, что я дорого заплачу за то, что коснулся его особы. Не обращая на него внимания, я бежал по коридорам и лестницам.

В красном зале мы обнаружили нескольких человек — прислужниц Гекубы и Кассандры, сыновей Приама, Агава и Полита, Аскания, маленького сына Энея, и толпу рабов. Велев Агаву присматривать за отцом и следить, чтобы никто не выходил из комнаты, я побежал назад к выходу.

Внезапно я остановился. Не следует ли мне вернуться в мои покои и отвести Гекамеду в красный зал? Подумав, я решил, что она в такой же безопасности там, где находится сейчас.

Эней и его люди все еще удерживали вход, но площадь снаружи была заполнена греками, продолжающими прибывать каждую минуту. Камни и дротики летели в нас беспрерывно. Мы отбивались, но не могли причинить особого вреда грекам в полном вооружении.

Тусклое зарево, которое я видел в направлении Скейских ворот, распространилось и стало гораздо ярче. На моих глазах языки пламени взметнулись в воздух неподалеку от храма Гефеста.

Внезапно из толпы греков на площади отделилась фигура и направилась к дворцу, не обращая внимания на троянские копья и дротики. При свете факелов мы узнали Одиссея.

— Эней! — окликнул он. — Может быть, ты перестанешь прятаться за колоннами и покажешь свою силу?

— Лживый плут! — крикнул в ответ Эней. — Ты заплатишь за свое вероломство, прежде чем войдешь во дворец!

Одиссей расхохотался и повернулся к грекам:

— Аякс[102]]! Воины Итаки! Вперед!

Мы встретили копьями греков, возглавляемых Аяксом, не пытаясь пронзить их доспехи, а всего лишь оттесняя со ступенек к их товарищам. Падая, они скатывались вниз. Эней бросился навстречу Аяксу, ударив его мечом в щель между шлемом и латным воротником и сбросив с лестницы.

Греки снова устремились вперед и снова были отброшены. Многие троянцы пали, не будучи защищенными от греческих дротиков, но нас оставалось еще достаточно много, чтобы оборонять лестницу перед входом. Думаю, Эней, Полит и я втроем могли бы продержаться несколько часов.

Дюжине греков удалось пробиться наверх, но все они полегли, чтобы больше никогда не подняться. Ступеньки были завалены трупами, но греки во главе с Аяксом продолжали атаковать нас, топча тела своих товарищей.

— Не понимаю, — бормотал Эней, нанося удары мечом. — Где Одиссей? Я бы с радостью умер, если бы мне удалось сначала пронзить его лживую глотку!

Словно в ответ на его слова, из дворца донесся страшный вопль. В следующий момент к нам подбежал Агав с бледным лицом и выпученными глазами.

— Греки ворвались сзади! — крикнул он. — Мы пропали!

Приказав Политу оборонять вход с его людьми, Эней и я бросились во дворец. Поднявшись по лестнице и пробежав по коридору, мы оказались у входа в красный зал и застыли с криком гнева и ужаса при виде того, что представилось нашим глазам.

Одиссей с двумя десятками греков только что ворвались в комнату. На пути у них стоял царь Приам, подняв тяжелый меч; его мрачное старческое лицо пылало решимостью отчаяния. Меч опустился, отскочив от шлема Одиссея.

С громким смехом грек нанес ответный удар. Старый царь рухнул, как подкошенный, с клинком, застрявшим у него в груди.

Эней с яростным криком ринулся вперед; я последовал за ним. Сражаясь как безумные, мы пересекли порог как раз в тот момент, когда Одиссей поднял с пола за волосы царицу Гекубу и отсек ей голову одним ударом меча[103]].

Схватив жалобно кричащих Андромаху, Поликсену и Кассандру, греки поволокли их прочь. Эней пробился в угол, где съежился его маленький сын Асканий, посадил его к себе на плечи и повернулся, сражаясь как лев. Мальчик обхватил ручонками шею отца. Эней крикнул мне, что нам остается только спасать самих себя, если это возможно. Одиссей и еще два грека свалились на пол под ударом его меча.

Я продолжал сражаться, пытаясь пробиться к двери.

На моем пути оказывались простые солдаты — для их длинных копий не было места, поэтому я легко разил их мечом. Они прыгали на меня, стараясь повалить на пол, но я удержался на ногах и выбежал в коридор.

Я видел Эфру и Климену, служанок Елены, в руках греческих воинов. Саму Елену, несомненно, еще раньше увел Менелай, подняв ее с постели.

К счастью, греки еще не добрались до верхнего коридора. Преисполненный надежды, я побежал в дальний конец и ворвался в свои покои.

— Гекамеда! — позвал я и тут же увидел ее, стоящую на коленях в центре комнаты, воздев руки к небесам.

— Я думала, тебя убили, — простонала она, — и хотела бежать!..

Я уже принял решение — оставался лишь один возможный путь к спасению. Побежав в кухню, я схватил два ремня, каждый в длину около двадцати локтей, и крепко связал их. Потом я направился в комнату Гекамеды, окно которой выходило в сад позади дворца.

Вдвоем мы подтащили к окну тяжелую мраморную скамью. Я привязал один конец ремня к спинке скамьи, а другой перебросил через окно.

— Сможешь спуститься по ремню? — спросил я.

Вместо ответа, Гекамеда взобралась на подоконник.

— Когда спустишься, — велел я ей, — дерни за ремень, и я последую за тобой.

— Хорошо. — Вцепившись руками в ремень, Гекамеда начала спускаться. Я наблюдал за ней, выглянув из окна. Один раз она поскользнулась, и я с трудом сдержал крик ужаса, но ей удалось удержаться и благополучно спуститься на землю.

Дергать ремень было незачем — пламя горящих домов напротив дворца ярко освещало Гекамеду.

В следующий момент я уже был рядом с ней с мечом в руке.

Наш единственный весьма хрупкий шанс заключался в том, чтобы достичь Пилийских ворот на западной стороне города. Свернув налево, мы прошли до конца дворцовой территории, мимо домов Гектора и Париса и других зданий.

Выйдя на улицу, мы решили, что нам пришел конец. Со всех сторон слышался оглушительный грохот; всюду мы видели панику и смятение. Греческие солдаты, пьяные от чувства победы, убивали мужчин и детей и уносили женщин. Многие, насытившись кровью, грабили дома и лавки и выносили добычу, предварительно поджигая здания.

Остановившись, чтобы перевести дыхание, Гекамеда и я нырнули в первую же улицу, ведущую на запад.

Никаких деталей этой страшной прогулки по горящей Трое не сохранилось в моей памяти. У меня осталось лишь впечатление сплошного кошмара. Мы видели, как мужей вырывали из объятий жен и убивали у них на глазах, как маленьких детей разрубали мечами на груди их матерей, и множество других, столь же ужасных деяний.

На нас часто нападали, и мы спасались только чудом, хотя мой меч никогда не оставался праздным. В восточной части города мы были бы убиты, не сделав и ста шагов, но здесь находились только простые солдаты, которых интересовала лишь добыча.

Наконец мы дошли до Пилийских ворот. Они были распахнуты настежь, и стража исчезла, хотя греки еще не добрались сюда. Троянские отцы и матери, неся детей на спине и пожитки в руках, устремлялись в поля за стеной. Гекамеда и я присоединились к ним.

Когда мы проходили через ворота, Гекамеда внезапно склонилась к мальчику лет семи, стоящему у нас на пути и смотревшему на нее широко открытыми любопытными глазами.

— Где твоя мать? — спросила Гекамеда, ибо рядом никого не было.

— Она умерла, — просто и без эмоций ответил мальчик.

— А твой отец?

— Тоже умер.

— И ты остался один?

— Да.

— Как ты попал сюда?

— Я убежал.

— Как твое имя?

— Пиранф, сын Алея.

— Хочешь пойти со мной?

Вместо ответа, он протянул руку. Гекамеда взяла ее, и вскоре мы вышли за ворота.

Люди сворачивали направо или налево, избегая крутых холмов к западу от города. Мне это казалось глупым, так как греки скоро будут у ворот, а преследовать беглецов по равнине не составляет труда. Поэтому я направился к холмам вместе с Гекамедой и мальчиком.

Мы долго карабкались вверх, цепляясь за кусты и коренья, а иногда ползя на четвереньках. Наша одежда изорвалась, лица были исцарапаны, руки и ноги ныли, но мы упрямо двигались дальше. Добравшись до плоского выступа, именуемого скалой Сарпедона[104]], мы остановились перевести дух и бросить последний взгляд на Трою.

Мы увидели море огня. Языки пламени взмывали кверху. Город был обречен, но еще никогда он не казался таким прекрасным, как в момент своей гибели.

Нам казалось, что мы слышим доносящиеся снизу крики. Мои глаза наполнились слезами. Дрожащие пальцы Гекамеды сжали мою руку, мы повернулись и продолжили подъем.

Изможденным и покрытым царапинами, нам удалось добраться до горы Ида, где нас обнаружила Энона.

Здесь, в этих прекрасных рощах, я веду уединенное, но счастливое существование вместе с Гекамедой и юным Пиранфом. Как бы смеялись представители высшего общества Трои, будь они живы, узнав, что их друг Идей носит одежду и исполняет обязанности простого пастуха!

Но я всегда был склонен к философии и получаю немало удовольствия, предаваясь одиноким размышлениям на цветущих берегах реки.

Когда у Эноны бывают посетители, мы получаем новости из внешнего мира. Я узнал, что Кассандра обитает во дворце Агамемнона, что Андромаха стала женой Неоптолема, сына Ахилла, что Поликсену греки сожгли заживо[105]], что Менелай увез Елену в Спарту, что Эней после долгих скитаний, полных опасностей, добрался-таки до Карфагена, где состоит в большой милости у царицы Дидоны.

Слушая эти известия, я начинаю понимать, что из всех, кто спасся в ту роковую ночь, Гекамеда и Идей — самые счастливые. Мы подумываем о том, чтобы весной посетить Тенедос, но, прежде чем отправиться в такое путешествие, я должен удостовериться, не осталось ли поблизости греков.

Что касается Пиранфа, то я пришел к выводу, что его отец, несомненно, был воином. Целыми днями он марширует по цветущим лугам с палкой в руке, нанося свирепые удары по стволам деревьев и крича пронзительным мальчишеским голосом:

— Греки идут!

Примечания