— Отпечатки?

— Ради бега, избавь меня от азбучных истин… У напавшего на руке было полотенце, салфетка или что-то в этом роде.

— Одну секунду… Что сказал врач? Ты спросил его, можно ли ее сейчас допрашивать?

— Врач позволил. Иди же, не теряй напрасно времени!

Решив, что я располагаю достаточной базой для разговора, я пошел следом за Стеббинсом. Пока мы шли к перегородке, все мастера и полицейские смотрели на меня широко раскрытыми глазами, но ни один из них не ухмылялся и даже не смел улыбнуться. Фиклер являл собой воплощенное уныние.

До этого я ни разу даже не заглядывал за перегородку. Оказывается, она делила зал почти пополам. Напротив находились стерилизаторы, кипятильник, фены и прочее оборудование, а за ними — ряд шкафчиков и полок.

За широким проходом были маникюрные кабинеты. Их было четыре, хотя я ни разу не видел в парикмахерской больше двух маникюрш.

Когда мы проходили мимо первой в ряду кабинки, я машинально заглянул внутрь и увидел Тома, седого мастера, который сидел за столиком напротив инспектора Кремера. Заметил меня, Кремер поднялся. Мы с Пэрли прошли дальше, к третьей кабинке. Сразу же следом за нами туда пошел и Кремер.

Кабина была большой, примерно восемь на восемь, но сейчас ее переполняли люди. Помимо нас троих и мебели, в ней находился детектив в штатском, а на стульях у правой стены лежала на спине Жанет Шталь: под голову ей была подсунута кипа полотенец. Не меняя позы, она повела глазами, чтобы взглянуть на вошедших. Как ни странно, выглядела Жанет просто обворожительно.

— Вот ваш друг Гудвин, — сказал Пэрли, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал сочувственно.

— Ну, что у нас случилось? — спросил я, будто добренький старичок-доктор.

Длинные, густые ресницы затрепетали.

— Вы? — выдохнула Жанет.

— Да, ваш друг — Арчи Гудвин.

Я придвинул единственный свободный стул и сел, глядя ей в лицо.

— Как вы себя чувствуете? Ужасно?

Нет. Я вообще ничего не чувствую. Я утратила способность что-либо чувствовать.

Я взял ее руку, нащупал пульс и уставился на часы. Через тридцать секунд я заявил, что пульс у нее не плохой. И попросил разрешение осмотреть голову.

— Только очень осторожно.

— Если будет больно, кричите.

Я разобрал пальцами ее чудесные каштановые волосы и нежно, ни весьма тщательно ощупал череп. Она закрыла глаза, один раз поморщилась, но даже не застонала.

— Солидная шишка и только, — заявил я под конец. — Некоторое время вам будет трудно причесываться. Хотел бы я самолично вправить ноги тому ублюдку, который это сделал. Кто он?

— Отошлите их всех прочь, тогда расскажу.

Я повернулся к своей свите.

— Идите-ка вы все отсюда… Если бы здесь был я, такого бы не случилось! Оставьте нас!

Полицейские безропотно повиновались. Я прислушался к звукам в коридоре. Вот шаги удаляются, удаляются, совсем затихли, снова слышны. Я подумал, что пора заводить разговор на тот случай, если сотрудники полиции будут недостаточно осторожно занимать свои посты у входа в эту кабинку, или же в соседних. Перегородки всего лишь в шесть футов высотой, так что любой звук прекрасно слышен.

— Какая подлость! — начал я. — Он же мог убить или обезобразить на всю жизнь и тем самым испортить всю вашу будущую карьеру. Благодарение богу, что у вас такой крепкий череп.

— Я начала кричать, — сказала Жанет, — но было уже поздно.

— Что заставило нас закричать? Вы его увидели или услышали?

— И то, и другое. Я сидела не на своем стуле, а на стуле для клиентов, спиной к двери. Просто сидела и старалась обдумать все, что произошло. Тут позади раздался легкий шум, что-то вроде крадущихся шагов. Я подняла голову и увидела его в зеркале, но, прежде чем я среагировала должным образом, он обрушил на меня удар…

— Обождите минуточку!

Я переставил свой стул к маленькому рабочему столику.

— Эти подробности крайне важны. Вы сидели вот так, да?

— Да, сидела и думала.

Я почувствовал, что мое мнение о ней, сложившееся в ходе утреннего разговора, явно преувеличено.

В плохоньком зеркале над маникюрным столиком вообще не мог отразиться никакой предмет, как высоко его ни задирай… Фантазерка и лгунья, совершенно не считающаяся с возможностью проверить ее слова. Презрение Жанет к умственным способностям других людей было потрясающим.

Я вновь придвинул свой стул к ее ложу. Под таким углом приятно смотрелось не только ее смазливое личико, но и вся фигурка начинающей актрисы.

Я спросил:

— Но вы все же увидели его отражение до того, как он вас ударил?

— О да.

— Вы узнали преступника?

— Конечно. Вот почему я и не пожелала с ними разговаривать. Вот почему мне потребовалось увидеть вас… Это был тот верзила с золотым зубом, которого они называют то Стеббинсом, а то сержантом.

Я не удивился. Теперь я уже знал, с кем имею дело.

— Вы хотите сказать, что это он ударил вас по голове бутылкой?

— Я не могу с полной ответственностью заявить, что он ударил… Мне кажется, что люди вообще должны с предельной осторожностью обвинять других. Мне точно известно лишь то, что я видела в зеркале: он стоял за моей спиной с поднятой рукой, а потом… на меня что-то обрушилось. Из этого можно вывести только одно заключение. Сегодня утром он был страшно груб со мной, задавал неделикатные вопросы и потом весь день бросал на меня злобные взгляды. Совсем не так, как принято мужчинам смотреть на молодых и хорошеньких девушек. Ведь я имею полное право ожидать иного к себе отношения, не правда ли? Ну и потом, давайте рассуждать логично. Захотел бы Эд убивать меня? Или Филипп, или мистер Фиклер? Зачем бы им это понадобилось? Остается только он, даже если бы я его не видела. Больше некому.

— Весьма логично, — согласился я. — Но я знаю Стеббинса уже много лет — он не ударит женщину без причины. Что он имел против вас?

— Не знаю.

Она слегка нахмурилась.

— Когда меня станут об этом спрашивать, мне придется просто говорить, что я не знаю. Вот вы и должны прежде всего научить меня, как мне следует разговаривать с репортерами. Мне кажется глупо повторять все время «не знаю». Такое интервью могут не напечатать. Так что же отвечать, когда спросят, почему он ударил меня?

— Мы еще вернемся к этому, а сперва…

— Нет, мы должны решить немедленно. — Очевидно, она уже представила свой портрет на обложке журнала «Лайф». — Таким образом вы заработаете десять процентов.

— Десять процентов? От чего?

— От всего, что я получу. Законный гонорар моего литературного агента и импресарио.

Она протянула мне руку и посмотрела в глаза.

— Давайте пожмем друг другу руки.

Чтобы избежать подобного заключения контракта, не обидев ее, я взял ее миниатюрную ручку, повернул ладонью вверх и нежно погладил кончиками пальцев.

— Потрясающая идея! — воскликнул я. — Но с ней придется пока повременить. В настоящий момент я на пороге полного банкротства. С моей стороны было бы противозаконно заключать новые контракты

— Я могу сказать репортерам, чтобы о тех вещах, которых я не знаю, они спросили у вас. Это называется «отослать к импресарио».

— Да, понимаю. Но это позднее…

— Позднее вы не будете мне нужны. Вы мне нужны сейчас.

— Вот я и сижу подле вас, но пока это чисто дружеская помощь.

Я выпустил ее руку, которую держал, чтобы меня не обвинили в недостаточном внимании к ее прелестям, и заговорил многозначительно:

— Если вы заявите репортерам, что я ваш импресарио, я сам устрою вам вторую шишку. Причем такую, по сравнению с которой эта покажется плоской, как блин. Ясно? Далее, если вас спросят, почему он вас ударил, не говорите, что не знаете. Скажите одно слово: «Тайна!» Люди обожают тайны. Теперь…

— Вот это да! — пришла она в восторг. — Как раз то, что требуется.

— Теперь мы должны подумать о полиции. Стеббинс — полицейский, и они не захотят повесить ему на шею такое обвинение. Мне известно, как они действуют в подобных случаях. Даже слишком хорошо известно. Полиция попытается представить дело таким образом, что Воллена прикончил кто-то из здешних, а потом сообразил, что вам что-то известно об этом, и поэтому намеревался убрать вас с дороги. Они даже могут сделать вид, что располагают кое-какими доказательствами. Например, кто-то слышал, как вы о чем-то говорили… Так что мы с вами должны быть готовы ко всему. Вы меня слушаете?

— Разумеется… А что я должна сказать, если репортеры спросят, собираюсь ли я продолжать работать в этой парикмахерской? Можно мне ответить, что я не желаю покинуть мистера Фиклера в трудное для него время?

Мне было нелегко усидеть на стуле. Я бы много дал за то, чтобы иметь право вскочить и уйти из кабинки, громко хлопнув дверью. Пройти к Кремеру и Пэрли, которые деловито подслушивают за стенкой, заявить, что я отдаю в их полное распоряжение эту красивую идиотку, и уехать домой. Но дома, в передней комнате под замком находились наши незваные гости, и во что бы то ни стало нужно от них отделаться.

Я посмотрел на прелестное, но глупое личико этой очаровательницы, с густыми длинными ресницами, прямым носиком, милым подбородком, и терпеливо повторил про себя, что только через нее можно решить эту задачу. Иного пути нет.

— Недурно, — похвалил я ее. — Скажите, что вы преданы мистеру Фиклеру. Правильно, сейчас основное для вас — решить, как справиться с репортерами. Вы когда-нибудь уже давали интервью?

— Нет, это будет первое, и я не хочу его запороть.

— Умница. Больше всего они любят возможность посмеяться над полицией. Если вы сообщите что-то такое, чего не знает полиция, вы заработаете их вечную признательность. Например, то, что Стеббинс ударил вас по голове, не означает, что он один причастен к данной истории.

У него в парикмахерской должен быть сообщник, иначе зачем сюда приходил Воллен? Назовем этого сообщника Иксом. Теперь слушайте внимательно. Сегодня, приблизительно в то время, когда было совершено убийство, вы либо слышали, либо видели что-то опасное для Икса, и тому стало об этом известно. Он понимает, что если вы кому-нибудь проговоритесь, — мне, например, то ему и Стеббинсу — крышка. Естественно, они оба стремятся вас ликвидировать. По моему мнению, попытался бы это сделать Икс, но поскольку вы видели в зеркале отражение Стеббинса, не станем сейчас заострять на этом внимание…

Суть дела такова: если вам удастся вспомнить, что могло так напугать Икса, и если вы сообщите об этом репортерам прежде, чем полиции, то все газетчики — ваши рабы отныне и навеки.

Бога ради, не потеряйте, не упустите эту возможность!

Сосредоточьтесь! Восстановите в памяти все, что вы сегодня здесь видели и слышали, а также все, что делали и говорили. Думайте, даже если на это уйдет весь вечер и вся ночь. Мы должны разобраться.

Она нахмурилась.

— Я не припоминаю ничего такого, что могло бы кого-то напугать.

— Не стоит понимать мои слова буквально. Это мог быть сущий пустяк, в котором вы сначала не нашли ничего особенного… Начнем с самого…

Я замолчал, увидев выражение ее лица. Жанет больше не хмурилась, глаза ее уставились куда-то вдаль, не замечая меня, и я уже знал, к чему это ведет.

Я рявкнул:

— Может быть, вы хотите, чтобы репортеры вас возненавидели? Вычеркнули вас навсегда из списка знакомых?

Она вздрогнула.

— Боже упаси? Это было бы ужасно!

— Тогда следите за собой. Все, что вы им сообщите, должно быть чистейшей правдой. Вы обладаете острым умом и живым выражением, вам ничего не стоит домыслить любой факт. Но никакой отсебятины!

Эти дотошные газетчики перепроверят все, что вы им скажете, и если они обнаружат хоть слово фальши — вы погибли. Этого они никогда не простят! Так что вам больше не понадобится импресарио.

— Но я не могу припомнить ничего такого!

— Конечно, прямо с ходу и никто не смог бы! Иной раз для этого требуется несколько дней, не говоря уж о часах.

Ее рука была совсем рядом, и я отечески похлопал по ней.

— Наверное, нам лучше подумать вместе, начав с самого начала. Именно так поступил бы Ниро Вулф. В котором часу вы пришли сегодня на работу?

— Без четверти девять, как обычно. Я пунктуальна.

— Остальные были уже на месте?

— Ну, кто-то — да, кто-то — нет.

— Точнее! Кто уже пришел, а кто нет?

— Боже мой, я не знаю… Не заметила.

Она вновь нахмурилась.

— Если вы считаете, что я способна держать в голове подобные глупости, то мы можем сразу же прекратить разговор. И я все больше убеждаюсь, что путного импресарио из вас не получится. Когда я пришла на работу, я думала о чем-то совершенно другом… Я обдумывала фасоны своих будущих туалетов… Да мало ли важных проблем у красивой молодой девушки?! Ну, как в таком состоянии я могла заметить, что творится кругом?

Я должен был проявить терпение.

— Хорошо, начнем с другого конца. Вы, наверное, помните, как пришел Воллен, как он поговорил с Фиклером, прошел в кабинку Тины, поговорил там с ней, а когда Тина оттуда вышла, Фиклер послал к нему Филиппа. Так все было? Эго вы помните?

Жанет кивнула.

— Вроде бы да.

— Если только «вроде бы», мы далеко не уйдем. Припомните-ка обстановку, которая сложилась, после того, как Филипп вернулся, поговорив с Волленом. Где вы находились в тот момент?

— Не заметила…

— Я не говорю, что вы что-то заметили. Просто вернитесь мысленно назад… Вот Филипп выходит из-за перегородки после беседы с Волленом. Не слышали ли вы, что он тогда сказал? Может быть, вы сами ему что-то сказали?

— Сомневаюсь я, чтобы Филипп был тем самым Иксом, — заявила она — Он женат, у него дети. Скорее всего, думаю, это Джимми Кирк… Когда я сюда впервые пришла, он стал меня обхаживать. И потом — он пьет. Спросите Эда! Да к тому же задирает нос, считает, что он выше нас всех… Парикмахер — а с таким самомнением!

Она была явно довольна собой!

— Точно! Джимми и есть Икс, потому что, как думается, он на самом деле не хотел меня убивать. Я попытаюсь припомнить, что он мне говорил… Имеет значение, когда именно состоялся наш с ним разговор?

Я был сыт по горло ее болтовней. Лежачего, как известно, не бьют, особенно женщину. Только поэтому наше свидание обошлось без насилия.

— Никакого, — ответил я. — Но мне пришла в голову одна мысль. Пойду-ка я проверю: вдруг что-нибудь вытяну из Джимми? А тем временем пришлю к вам репортеров, скорее всего из «Газетт», пусть они положат начало знакомству.

Я встал.

— Еще раз напоминаю: придерживайтесь во всем фактов. Увидимся позднее.

— Но, мистер Гудвин, хотелось бы…

Я поспешил выйти. Мне потребовалось всего три шага, чтобы выскочить из кабинки. По проходу я разве что не бежал, боясь, как бы она меня не вернула, и быстро выскочил за перегородку. Только там я остановился. Почти сразу же ко мне присоединились Кремер и Пэрли. Выражение их физиономий было таково, что не приходилось интересоваться, слышали ли они наш разговор.

— Если вы ее расстреляете, — сказал я, — отправьте ее мозг в кунсткамеру. Впрочем, я не уверен, что такой у нее имеется!

— Великий боже! — единственное, что сумел выдавить из себя Пэрли.

Кремер буркнул:

— Не сделала ли она это сама?

— Вряд ли. Такая шишка может получиться только в результате сильного удара, да и на бутылке вы не обнаружили ее отпечатков… А подумать об опечатках пальцев, по-моему, она просто не в состоянии.

Мне необходимо выйти на воздух, отдышаться. Остальное вы проделаете и без меня. Советую вам понаблюдать за ней — выберите какого-нибудь представительного мужчину на роль репортера из «Газетт»

— Пошлите за Виатти, — распорядился тут же Кремер.

— Правильно. У него получится, — согласился я. — А я поеду домой. Не возражаете?

— Возражаю. Она может снова потребовать к себе своего импресарио.

— Ну нет, я бы на вашем месте положил конец ее глупостям. Не исключено, что она и вправду станет болтать, что ее ударил сержант Стеббинс. Заткнуть рот такой курице очень трудно… А я хочу успеть домой к ужину. У нас сегодня свиная вырезка.

— Мы бы все хотели попасть домой к ужину, — с кислой миной признался Кремер. Тон его остался прежним, когда он обратился к Пэрли: — Ну, что ты теперь скажешь? Тебе по-прежнему нужна только чета Вардас?

— Их я больше всего хочу схватить, — с непонятным упрямством ответил Стеббинс. — Несмотря на то, что эту Шталь стукнули, когда их тут не было. Но, по всей вероятности, нам нужно несколько расширить круг расследования. Пожалуй, стоит покончить с допросами здесь и отвезти их всех в управление. Я вовсе не готов биться об заклад, что у этой девицы в голове все в порядке. Как раз наоборот — у нее явно не все дома. И потом, вдруг она даст волю рукам? Известно, что три месяца назад она вытолкнула из машины в канаву солидного мужчину, а сама уехала. Правда, он к ней приставал, но все же такая бурная реакция… Я все еще хочу убедиться, что она сама не могла стукнуть себя этой бутылкой по голове и что это не она всадила ножницы в Воллена… Коли ей в голову пришла бы такая мысль, она ее осуществила бы не задумываясь.

Если же она проделала этот фокус с бутылкой исключительно ради того, чтобы привлечь к себе особое внимание репортеров, тогда Вардасы остаются для меня по-прежнему объектом номер один. Но существует еще и третья возможность: Жанет мог стукнуть один из здешних работников, чтобы она не выболтала что-то его уличающее.

Кремер кисло произнес:

— В этом плане вы вообще ничего не предпринимали.

— Пожалуй, это слишком сильно сказано, инспектор! Действительно, все усилия были сосредоточены на поимке Вардасов, но ведь мы отсюда не ушли. Мы продолжаем расследование!.. Когда обнаружили эту Шталь, казалось, дело наконец сдвинулось с мертвой точки. А она потребовала вызвать Гудвина. Ей, видите ли, нужен импресарио!

Но даже так, я не сказал бы, что мы безынициативны. Многое уже установлено. Эд Грабофф играет на скачках, он задолжал 900 долларов букмекеру, так что теперь вынужден продать свою машину. Филипп Торакко в сорок пятом году свихнулся и целый год провел в психиатрической лечебнице. Джоэла Фиклера видели в общественных местах с молоденькой красоткой. И хотя все это само по себе…

Кремер повернулся ко мне, нетерпеливо махнув рукой:

— Фиклер занимается махинациями?

Я покачал головой.

— К сожалению, ничего не знаю. Я всего лишь клиент…

— Если так, то мы это выясним!

Пэрли был взвинчен, сейчас он был готов горы своротить, лишь бы доказать, что он не сидит, сложа руки.

— У Джимми Кирка слишком дорогие привычки для простого парикмахера, а Том Йеркис несколько лет назад привлекался за нанесение телесных оскорблений: избил парня, который уехал куда-то с его внучкой на уик-энд, да и вообще он странно вспыльчив. Так что нельзя сказать, что мы даже не начали. Мне совершенно ясно, что их придется забрать в управление и там хорошенько допросить, особенно в отношении вчерашнего вечера. Но я все еще хочу найти Вардасов!

— Алиби у всех проверили? — спросил Кремер.

— Да.

— Проверьте еще раз, и построже. Принимайтесь за работу. Займите столько людей, сколько нам потребуется. И проверьте у каждого не только алиби, но и прошлое. Я не меньше вас хочу встретиться с четой Вардас, но если девица Шталь не сама себя хлопнула бутылкой, тогда мне нужен тот, кто это сделал. Вызовите как можно скорее Виатти. Пусть он сначала потолкует с ней, потом уж забирайте ее отсюда.

— Виатти сегодня не дежурит, инспектор.

— Ну так пусть его разыщут и привезут!

— Слушаюсь.

Пэрли подошел к телефону в кассе. Я же предпочел позвонить из автомата, находящегося в гардеробной. Мне ответил Фриц. Я попросил его дать звонок в оранжерею, потому что до шести оставалось несколько минут.

— Ты где? — недовольным голосом спросил Вулф. Он всегда злился, когда и его отрывал от орхидей.

— В парикмахерской.

Надо сказать, что и в моем голосе не было нежности.

— Жанет сидела в своей кабинке, ее ударили бутылкой по голове, но черепа не проломили. Все, что полагается, сделано, однако полиция по-прежнему на нуле. Ее состояние — не более критическое, чем до удара. Она настояла на свидании со мной, и у нас состоялась длительная беседа, номинально без свидетелей. Не могу сказать, что я чего-то добился. Зато она попросила стать меня ее импресарио, так что я вас предупреждаю: запросто могу уйти… Помимо этого, результатов никаких. Жанет — просто прелесть; хотелось бы мне послушать, как вы с ней будете разговаривать… Я бы предпочел сидеть дома, но меня просят поболтаться тут еще. А пока напомните Фрицу, чтобы он увеличил наши заказы булочнику и мяснику.

Наступило молчание. Потом Вулф спросил:

— Кто там есть?

— Все: Кремер, Пэрли, люди из управления. Целый полк. После того, как Жанет стукнули, посетителей впускать прекратили. Всю компанию увезут в управление через час или через полтора. Жанет в том числе. Настроение у всех мрачное, и я не исключение.

— Выходит, никаких успехов?

— Насколько я знаю, никаких. Кроме того, что я теперь импресарио Жа…

— Заткнись! — Вулф помолчал и бросил: — Оставайся там.

И повесил трубку.

Я вышел из будки. Ни Пэрли, ни Кремера не было видно. В дверях снова стоял всего лишь один страж, и толпа снаружи рассосалась до небольшой кучки бездельников, которым, по-моему, просто не хотелось возвращаться домой.

Я прошел в конец зала. Фиклер и три парикмахера по-прежнему сидели на своих местах. Не хватало только Эда.

Много никто не интересовался, и я даже не попытался изменить их отношение. Стул с левой стороны журнального столика был свободен, и я плюхнулся на него. Очевидно, никого сегодня эти журналы не соблазнили, поскольку лежали в том же порядке.

Я бы с радостью занялся анализом сложившейся ситуации, если бы у меня был материал для анализа. Да и с чего начать?

Просидев так минут пять, я с удивлением осознал, что пытаюсь разобраться в характере Жанет. Конечно, это было еще безнадежнее, и я упомянул об этом лишь для того, чтобы вы поняли мое состояние.

Но мне по-прежнему казалось, что она является ключом к отгадке. А раз так, то необходимо подыскать к ней подход.

Я всерьез стал придумывать наиболее практичный метод выудить из памяти Жанет тот факт или факты, которые нам нужны.

Может, применить к ней гипноз? А что — это как раз для нее! Я уже прикидывал, не стоит ли поделиться мыслью с Кремером, когда услышал какой-то шум за дверью и поднял глаза.

Детектив загораживал вход, не позволяя войти в парикмахерскую человеку, который был в два раза крупнее его.

Он объяснил посетителю довольно любезно, в чем дело.

Тот позволил ему закончить, потом с досадой бросил:

— Знаю, знаю…

Взглянул поверх плеча обескураженного стража, увидел меня и закричал:

— Арчи? Где мистер Кремер?