Глава 1

Самолет начал плавно снижаться и в 1.20 дня коснулся бетонной полосы, идущей параллельно Потомаку. Случилось это в дождливый понедельник начала марта.

Я не знал, суждено ли мне задержаться в Вашингтоне или лететь дальше в Детройт, а то и а Африку, а потому сдал свой багаж в камеру хранения при аэропорте, вышел и остановил такси. В течение двадцати минут я сидел и смотрел, как водитель пробирается сквозь двухмиллионную толпу государственных служащих в форме и цивильных костюмах, на машинах и пешком, и еще двадцать минут после входа в здание ушло на предъявление документов, ожидание, пока мне дадут разрешение, и поведут по коридорам, я наконец впустят в огромный кабинет с большим письменным столом.

Впервые в жизни я увидел главу военной разведки Соединенных Штатов. Облаченный в форму, он имел два подбородка и такие глаза, которые не упускали ни времени, ни места. Я было приготовился протянуть ему руку, но он коротко велел мне сесть, взглянул на бумагу, лежавшую на самом верху пачки документов, и сухим, ломким голосом сказал мне, что меня зовут Арчи Гудвин.

Я без особого энтузиазма кивнул. Насколько мне известно, это была военная тайна.

— Что, черт побери, случилось с Ниро Вулфом? — кисло спросил он.

— Понятия не имею, сэр. А что, разве он болен?

— Вы работали на него десять лет В качестве главного помощника в его сыскной деятельности, не так ли?

— Совершенно справедливо, сэр. Но я ни разу не слышал, что с ним что-то случилось. Однако, если вам требуется квалифицированное предположение…

— Вы, по-моему, неплохо расхлебали ту кашу в Джорджии, майор Гудвин.

— Премного обязан вам, сэр. Что же касается Ниро Вулфа…

— Об этом я и хочу с вами поговорить. — Он отодвинул от себя бумага. — Я вызвал вас спросить, он что, ненормальный?

— Можно и так сказать. — Я старался выглядеть рассудительным, но, положив ногу на ногу, вспомнил, кто я сейчас, и тут же выпрямился — Он гений, признаю, но вам известно, но какой причине австралийская собака остается дикой. Помощник — не то слово. Я был одновременно акселератором и тормозом. Могу добавить, что жалованье я получал примерно раза в три больше, чем сейчас. Разумеется, если бы мне дали звание полковника.

— Как давно вы стали майором?

— Три дня назад.

Он произнес одно слово, всего одно, но весьма к месту.

— Да, сэр, — подтвердил я.

Он коротко кивнул, давая мне понять, что с этим мы покончили, и продолжал:

— Нам нужен Ниро Вулф. Не обязательно в военной форме, но нужен. Не знаю, заслуживает ли он своей репутации…

— Заслуживает, — заявил я. — Не хочется этого признать, но что да, то да.

— Очень хорошо. Вы меня убедили. Нам он нужен, и мы попытались его заполучить. Его навестили Кросс и полковник Райдер, но он отказался даже звонить генералу Файфу. У меня здесь их рапорт.

— Они неправильно с ним обращались, — усмехнулся я. — Он не позвонил бы и китайскому императору, если бы такой существовал. Сомневаюсь, что он хоть раз вышел на улицу с тех пор, как я два месяца назад уехал. Единственное, что у него есть, — это его мозги, и единственный способ, каким его можно заставить ими шевелить, — это доставить ему факты, проблемы, людей…

Генерал раздраженно покачал головой.

— Мы пытались это сделать. Полковник Райдер отправился к нему, чтобы заставить его принять участие в работе над очень важным делом, однако он категорически отказался. Судя но нашим сведениям, он не фашист и не из тех, кто считает, что мы напрасно ввязались в войну. Так в чем же дело?

— Ни в чем, сэр. Ничего серьезного. Наверное, пребывал в плохом настроении, что часто испытывает, а теперь, по-видимому, к этому присоединилось и чувство одиночества, потому что там нет меня. Главное — уметь с ним обращаться.

— А вам известно, как?

— Да, сэр.

— Тогда поезжайте и сделайте это. Мы готовы платить ему за каждые рабочие сутки. Причем он нужен нам немедленно по тому вопросу, с которым к нему обратился полковник Райдер. Никто так и не сумел даже подступиться к этой проблеме. Сколько времени вам потребуется?

— Не могу сказать. В зависимости от обстоятельств. — Я встал — пятки вместе, носки врозь. — Час, день, неделя, две недели. Мне придется жить у него в доме, как было раньше. Легче всего вести с ним беседу поздно вечером.

— Отлично. По прибытии доложитесь полковнику Райдеру по телефону, докладывайте ему же о прогрессе и сообщите, когда он сможет повидать мистера Вулфа. — Он встал и протянул мне руку, которую я не замедлил пожать. — Не теряйте времени.

В другой комнате внизу я узнал, что мне уже заказан билет на нью-йоркский рейс в три часа дня, а такси доставило меня в аэропорт как раз вовремя, чтобы успеть взвесить мой багаж и пройти на посадку.

Глава 2

Все места кроме одного у прохода в носовой части самолета были заняты. Я поздоровался с человеком в очках и с утомленным лицом, который сидел у иллюминатора, сунул свои плащ и шляпу на полку и уселся. Через минуту самолет, вибрируя, тронулся по взлетной полосе, набрал скорость и оторвался о земли. Не успел я отстегнуть привязной ремень, как изящные дамские пальчики ухватились за ручку кресла, передо мной возникла фигура женщины с головой, покрытой густыми светлыми волосами. Обращаясь к моему соседу, женщина спросила:

— Не поменяетесь ли вы со мной местами?

Не желая привлечь к себе внимание пассажиров, мне не оставалось ничего другого, как подняться, позволив мужчине встать, а женщине сесть на его место. Затем я снова опустился в свое кресло, как раз перед тем, как самолет качнуло в сторону.

— Здравствуй, милый, — погладив меня по руке, сказала она. — Не целуй меня здесь. Господи боже, до чего же тебе идет форма!

— У меня и не было никакого намерения целовать тебя где бы то ни было, — холодно отозвался я.

Ее голубые глаза были полузакрыты, а уголок рта чуть приподнят. Если рассуждать объективно, ничего плохого я не видел, но я был не в настроении смотреть на Лили Роуэн объективно. Я уже где-то рассказывал, как впервые встретился с ней за изгородью пастбища, принадлежавшего одной из ферм под Нью-Йорком. Эпизод этот начался с того, что я попался на глаза быку на этом самом пастбище и что, когда я добрался до изгороди, мой вид и чувство собственного достоинства меня мало волновали. Тем не менее мне удалось перепрыгнуть через изгородь и, прокатившись ярдов десять по земле, кое-как встать, когда какая-то девица в желтой рубашке и брючках захлопала в ладоши и насмешливо протянула:

— Восхитительно, Эскамильо! Давай-ка еще раз!

Это была Лили, Одно пошло за другим. Потом еще. Пока наконец… Но сейчас…

— Эскамильо, милый! — стиснув мне руку, повторила она.

Я посмотрел ей в глаза.

— Послушай! Я не встаю и не обращаюсь с просьбой к кому-нибудь из пассажиров поменяться со мной местами только по той причине, что я в форме, а служба в армии требует держаться с достоинством в общественных местах. Мне хорошо известно, что ты способна вести себя, как невменяемая. Я же намерен читать газету.

И развернул «Таймс». Лили засмеялась горловым смехом, который когда-то казался мне очень привлекательным, и расположилась в кресле так, что ее плечо касалось моего плеча.

— Иногда, — сказала она, — мне хочется, чтобы в тот день три года назад бык забодал тебя. Я никогда не думала, увидев тебя прыгающим через изгородь, что мы дойдем до этого. Ты не отвечал на мои письма и телеграммы. Поэтому я поехала в Вашингтон разузнать, где ты, и добраться туда — и вот я здесь. Я, Лили Роуэн! Эскамильо, посмотри на меня!

— Я занят газетой.

— Господи боже, до чего же ты хорош в форме! Очень мужественный. Неужто ты не потрясен тем, что мне стало известно, каким ты летишь рейсом, и сесть в самолет раньше тебя? Разве я не умница?

Я промолчал.

— Ответь мне, — потребовала она, и в ее голосе послышалось раздражение.

Она была способна на все.

— Да, — согласился я, — ты и вправду сообразительная.

— Спасибо. Я сообразила также, что ты разозлился на меня из-за того, что я утверждала, будто сообщение о том, что Ирландия отказывается предоставить какую-либо военно-морскую или военно-воздушную базу американцам, — фальшивка. Мой отец приехал сюда из Ирландии и заработал восемь миллионов долларов на прокладке канализационных труб. Я ирландка, что тебе известно, значит, ты разозлился на меня вовсе не из-за этого. По-моему, тебе показалось, что ты от меня устал. Верно?

Я не отрывал глаз от газеты.

— Я сейчас служу в армии, ласточка.

— Ну и что? Я послала тебе сорок телеграмм, предлагая приехать и быть возле тебя, ухаживая за тобой на тот случай, если ты заболел или еще что-нибудь. Я трижды посетила Ниро Вулфа, чтобы узнать, нет ли у него каких-либо сведений о тебе. Между прочим, что с ним, черт побери? Он не пожелал встретиться со мной. А ведь я ему нравлюсь.

— Ты ему не нравишься. Он не любит женщин.

— Ему нравится, что я интересуюсь орхидеями. И, кроме того я написала ему, что у меня для него есть работа, за которую я сама с ним расплачусь. Он не пожелал даже поговорить со мной по телефону.

— Какая работа? — посмотрел на нее я.

Уголок ее рта приподнялся,

— Хочешь знать?

— Иди к черту.

— Скажи, Эскамильо, я для тебя что-нибудь значу?

— Нет.

— Глупости! Мне нравится, как ты подергиваешь носом, когда чуешь работу. Этот случай касается моей приятельницы, или просто доброй знакомой. Ее зовут Энн Эймори. Я беспокоюсь за нее.

— Я вижу, ты беспокоишься о девушке по имени Энн Эймори или о какой-либо другой, за исключением той, которую зовут Лили Роуэн.

Лили погладила меня по руке.

— Вот это больше похоже на тебя. Так или иначе, а мне нужен был предлог, чтобы повидать Ниро Вулфа, потому что Энн попала в беду. Все, что ей на самом деле требовалось, был совет. Она узнала об одном человеке нечто такое, что поставило ее в тупик.

— Что она узнала и о ком?

— Понятия не имею. Мне она не сказала. Ее отец раньше работал у моего отца, и я помогала ей, когда он умер. Она работает о национальной лиге голубеводства и получает тридцать долларов в неделю. — Лили задрожала. — Господи боже, подумать только — тридцать долларов в неделю! Конечно, это не намного хуже, чем тридцать долларов в день. На такие деньги практически нельзя жить. Она пришла и попросила порекомендовать ей адвоката. Она явно была чем-то расстроена. Сказала только, что ей довелось узнать нечто страшное о ком-то, но из нескольких слов, его оброненных, я поняла, что речь идет о ее женихе. И решила, что ей лучше обратиться к Ниро Вулфу, чем к какому-нибудь адвокату.

— И он не пожелал тебя видеть?

— Да.

— Энн не упоминала ничьих имен?

— Нет.

— Где она живет?

— В южной части города, недалеко от вас. Барнум-стрит, 316.

— А кто ее жених?

— Не знаю. — Лили погладила меня по руке. — Послушай, ты мужественный герой, где мы сегодня поужинаем? У меня?

Я покачал головой.

— Я на службе. Твое отношение к базам в Ирландии — чистой воды провокация. Насколько мне известно, ты шпионишь в пользу Ирландии. Я считаю тебя неотразимой, но мне приходится не забывать о собственной чести. Я предупредил тебя в тот день в палатке, где расположилась методистская церковь, что мой духовный мир…

Она перебила меня, и так это продолжалось еще с час, пока самолет не сел в аэропорту Ла Гардиа. Отделаться от нее там я не сумел. Мы взяли такси и поехали в Манхэттен, но возле «Рица», где у нее была собственная цитадель и перед которым, я знал, она не позволит себе устраивать сцену, я со своим багажом перебрался в другое такси и попросил водителя отвезти меня в дом Вулфа на Тридцать пятой улице.

Несмотря на стычку с Лили, пока мы ехали в южном направлении, а затем повернули на запад, настроение у меня росло. Не понимаю почему, но мне казалось, что я отсутствовал гораздо больше двух месяцев. Я узнавал магазины и здания с таким чувством, будто был их владельцем, не сделавшим ни единой попытки посмотреть на них раньше. Я не послал телеграммы о своем приезде, решив доставить себе удовольствие, застав их врасплох, и, естественно, надеялся увидеть Теодора среди орхидей в оранжерее, Фрица на кухне колдующим над кастрюлями, а самого Ниро Вулфа за письменным столом, хмурясь над атласом или ворча над книгой, которую он читает. Нет, в кабинете его нет. Он спускался из оранжереи ровно в шесть, значит, сейчас он будет наверху вместе с Теодором. Я поздороваюсь с Фрицем в кухне, проскользну в свою комнату и буду ждать, пока не услышу, как Вулф на лифте спускается к себе в кабинет.

Глава 3

Ни разу в жизни я не был так потрясен. Ни разу.

Я вошел, открыв дверь собственным ключом, который так и продолжал висеть у меня на кольце с прочими ключами, бросил свои чемоданы в прихожей, вбежал в кабинет и не поверил собственным глазам. На столе у Вулфа высились пачки невскрытой корреспонденции. Я подошел поближе и увидел, что с его стола не стирали пыль, наверное, лет десять, как, впрочем, и с моего. Я повернулся лицом к двери и почувствовал, что в горле у меня появился комок. Либо Вулф, либо Фриц умерли, единственный вопрос, кто из них. Я бросился на кухню, и то, что я там увидел, убедило меня, что умерли они оба, не сомневался я. Ряды сковородок и кастрюль были запыленными, равно как и банки со специями.

Снова к горлу подступил комок. Я открыл кухонный шкаф и убедился, что, кроме вазы с апельсинами и шести картонок с черносливом, там ничего не было. Я открыл холодильник, и его вид меня прикончил. Четыре головки салата, четыре помидора и миски с яблочным соусом — вот и все. Я бросился к лестнице.

Один пролет наверх — в комнате Вулфа и во второй рядом никого не было, но мебель стояла на своих местах. То же самое в двух комнатах на следующем этаже, одна из которых принадлежала мне. Я побежал выше, в оранжерею. В четырех ее отсеках под стеклом стояли орхидеи, сотни орхидей в цвету, затем в том отсеке, где растения были еще в горшках, я наконец-то обнаружил признаки человеческой жизни. На табурете у стола сидел Теодор Хорстман, делая записи в дневнике цветоводства, который прежде вел я.

— Где Вулф? — спросил я. — Где Фриц? Что у вас тут, черт побери, происходит?

Теодор дописал слово, промакнул невысохшие чернила, повернулся ко мне и проскрипел:

— Здравствуй, Арчи. Они отправились делать упражнения. Тренироваться, говорят они. Тренироваться на воздухе.

— С ними все в порядке? Живы?

— Конечно, живы. Тренируются.

— Что тренируют?

— Друг друга. Или, пожалуй, более точно, тренируют себя. Они собираются на службу в армию, сражаться. Я же остаюсь приглядывать за домом. Мистер Вулф хотел избавиться от цветов, но я уговорил его оставить их под моим надзором. Мистера Вулфа цветы сейчас не интересуют; он поднимается сюда только, чтобы попотеть. Он должен потеть изо всех сил, чтобы сбросить вес, а кроме того, закаляться, поэтому они с Фрицем направляются к реке и занимаются там быстрой ходьбой. На следующей неделе они намерены перейти на бег. Мистер Вулф сейчас на диете и перестал пить пиво. На прошлой неделе он был простужен, но нынче все в порядке. Он не покупает хлеба, сливок, масла, сахара и множества других продуктов, и мне приходится самому покупать их себе,

— Где они тренируются?

— У реки. Мистер Вулф добыл разрешение от городских властей тренироваться на пирсе, потому что на улице над ним потешались мальчишки. Мистер Вулф очень настойчив в своих намерениях. Все остальное время он проводит здесь потея. Он мало разговаривает, но я слышал, как он объяснял Фрицу, что если каждый их двух миллионов американцев убьет десяток немцев…

Мне надоел скрипучий голос Теодора. Выйдя из оранжереи, я снова спустился в кабинет, взял тряпку и стер пыль с собственных стола и стула, сел, поставив на место фигурки собак, которые украшают мой стол, и сердито посмотрел на пачки корреспонденции на столе у Вулфа.

Господи боже, подумал я, ну и возвращение домой! Неужто я не мог предугадать, что произойдет нечто подобное, если я предоставлю его самому себе. Это не только плохо, это может быть безнадежно. Олух! Здоровенный толстяк! А я-то сказал генералу, что знаю, как с ним обращаться. Что мне теперь делать?

В 5.50 я услышал, как отворилась и затворилась парадная дверь, раздались шаги в прихожей, и на пороге появился Ниро Вулф, а за его спиной и Фриц.

— Что ты здесь делаешь? — пророкотал Вулф.

Всю жизнь я буду помнить это зрелище. Я онемел. Он ничуть не стал меньше, он выглядел так, будто из него выпустили воздух. На нем были его собственные, старые, из голубой саржи брюки и грубые армейские башмаки, каких я никогда не видел. Вот свитер был мой, темно-бордовый, который я однажды купил для загородной прогулки, и несмотря на то, что Вулф уменьшился в окружности, свитер был так натянут, что сквозь него проглядывала его желтая рубашка.

— Входите! Входите! — обрел я язык.

— Я сейчас в кабинет не вхожу, — отозвался он, и вместе с Фрицем они повернулись и направились в кухню.

Я посидел, кривя губы, хмурясь и прислушиваясь к звукам, доносившимся до меня, потом встал и пошел к ним. По-видимому, Вулф отказался и от столовой, потому что я застал их в кухне за маленьким столиком, где они с Фрицем ели чернослив, а миска с салатом и помидорами, но без соуса дожидалась своей очереди. Прислонившись к длинному кухонному столу, я, саркастически улыбаясь, смотрел на них.

— Ставите эксперимент? — ласково спросил я.

Ложкой Вулф вытащил изо рта косточку чернослива и бросил в тарелку. Он посмотрел на меня, но старался, чтобы я этого не заметил.

— И давно ты стал майором? — поинтересовался он.

— Три дня назад. — Я не мог оторвать от него взгляда. Не верил собственным глазам. — Меня повысили чином благодаря умению вести себя за столом. Теодор сказал мне, что вы собираетесь вступить в армию. Разрешите спросить: в каком качестве?

Вулф положил в рот очередной чернослив. Выплюнув косточку, ответил:

— Солдатом.

— В пехоту? В парашютные войска? Стать одни из командос? Или водить «джип»?..

— Хватит Арчи! — Тон у него был резким, а взгляд злым. Он положил ложку. — Я намерен убить несколько немцев. В 1918 году я убил мало. По какой причине ты оказался здесь — думаю, тебе дали отпуск перед отправкой за океан, и сожалею, что ты приехал. Я хорошо понимаю, какие физические трудности меня ожидают, но не желаю слышать от тебя никаких возражений. Мне они известны гораздо больше, чем тебе. Я сожалею, что ты приехал, потому что как раз сейчас мне приходится научиться отказу от собственных привычек, а твое присутствие только усложнит это дело. Поздравляю тебя с повышением в чине. Если ты останешься на ужин…

— Нет, спасибо, — вежливо отозвался я. — У меня назначено свидание. Но спать я буду, если вы не возражаете, у себя в постели. Постараюсь не раздражать вас…

— Мы с Фрицем ложимся спать ровно в девять.

— Хорошо. Я сниму обувь внизу. Премного благодарен за заколотого тельца. Извиняюсь также, что стер пыль со своего стола и стула. Побоялся испачкать форму. У меня отпуск на две недели.

— Надеюсь, Арчи, ты понимаешь…

Я вышел, не дослушав его. Если бы я хоть на секунду задержался, то остался бы без крыши над головой.

Глава 4

На углу размещалась закусочная «У Сэма», куда я и вошел. Прежде всего я позвонил полковнику Райдеру, доложил, что прибыл и приступил к выполнению задания, а уж затем сел за столик, заказав тушеное мясо и два стакана молока.

Пока я ел, я размышлял о создавшейся ситуации. Она была не только сложной, но и, вполне возможно, неосуществимой. Мне было совершенно ясно, что произошло: Вулф на некоторое время спрятал свои мозги в комод. Он не хотел ими шевелить, потому что в этом состояла привычная ему работа, в то время как быть на диете, выходить ежедневно из дома, идти быстрым шагом, готовясь прикончить с десяток немцев, было актом героическим. Мысль об этом настолько запала ему в душу, да еще при его упрямстве, что разубедить его представлялось делом безнадежным. Придя к такому выводу, мне следовало бы забыть о нем и, забрав свои чемоданы направиться на Гавернорс Айленд, если бы не две вещи: во-первых, я уверил генерала, что знаю, как с Вулфом справиться, и во-вторых, похоже было, что он, если я его не оставлю, сначала прикончит самого себя. Коли бы хоть одна клеточка его мозга была в рабочем состоянии… Нет, нечего об этом и мечтать.

Я решил было искать помощи либо у Марко Вукчича, либо у Реймонда Плена, у Льюиса Хьюитта или даже у инспектора Кремера, но быстро сообразил, что это ничего не даст. От любой попытки уговорить или убедить его он станет только более упрямым, поскольку не желает мыслить. Единственное, что можно сделать, — это исхитриться и устроить так, чтобы заработал его мозг. Из опыта я знал, насколько это трудно, а ведь прежде он никогда не был в таком состоянии, как нынче. Более того, помехой служило и мое двухмесячное отсутствие, ибо я понятия не имел, кто к нам обращался или пытался обратиться и имеют ли место какие-либо события.

Что мне еще остается? Расплатившись, я снова подошел к телефону и позвонил инспектору Кремеру. Он думал, сказал он, что я в армии. Я тоже так думал, ответил я и спросил: нет ли у них каких-либо интересных преступлений, убийств, грабежей или даже пропавших людей?

Мои расспросы окончились впустую. Либо у них и вправду ничего интересного не было, либо он не захотел мне говорить. Я вышел на улицу и остановил такси. Было холодно, чертовски холодно для середины марта, падал снег, а я был без пальто. Поскольку больше делать было нечего, я влез в такси и велел шоферу отвезти меня по адресу: Барнум-стрит, 316. Я ни на что не надеялся, решив, так сказать, отыскать иголку в стоге сена.

Снаружи этот дом ничем не отличался, дабы предупредить меня о том, какие странные личности его населяют. Это было самое ординарное четырехэтажное строение из облезлого кирпича, одно из тех, что когда-то служило пристанищем для целой семьи, а в годы моего появления на свет божий переделано в отдельные квартиры с вестибюлем, оборудованным почтовыми ящиками и звонками. Одна из табличек гласила: «Перл Чак», а пониже мелкими буквами. «Эймори». Я нажал кнопку, услышал, как щелкнул замок, распахнул дверь и очутился в холле, когда дверь в глубине внезапно открылась и на пороге появилась чья-то бабушка. За вычетом кожи и костей, она весила, наверное, не более двадцати фунтов. Спустившиеся со лба пряди седых волос образовали решетку для ее пронзительных темных глаз, но я не сомневался в том, что она отлично видит.

— Что вам угодно? — рявкнула она, когда я еще не дошел до нее.

Я постарался улыбнуться.

— Мне хотелось бы видеть…

— Она прислала вас! Я так и знала! А я-то подумала, что это она. Она нередко проделывает этот фокус. Выходит и звонит в звонок, надеясь, что я ее и не подозреваю. Она хочет сказать мне, что считает, будто я убила ее мать. Я знаю, чего она хочет! Если она еще хоть раз скажет это мне, я заставлю полицию ее арестовать! Можете так ей и передать! Хоть сейчас! Поднимитесь и скажите!

Она отпрянула и попыталась закрыть дверь. Я поставил на порог ногу.

— Минуточку, леди. Я поднимусь и передам ей все, что вам будет угодно. Вы имеете в виду мисс Эймори? Эйн Эймори?

— Энн? Мою внучку? — Черные глаза уставились на меня сквозь сетку седых волос. — Конечно, нет! Вы не дурачите меня…

— Разумеется, нет, миссис Чак, вы меня не дослушали. Мне нужна ваша внучка, вот и все. Я пришел повидать Энн. Она…

— Я вам не верю! — снова рявкнула она и захлопнула дверь.

Я мог бы помешать ей, но мне показалось сомнительным так поступав в данных обстоятельствах, и, кроме того, я услышал наверху шум. Сразу после того, как дверь захлопнулась, кто-то зашагал вниз, и, когда я подошел к лестнице, там уже стоял молодой человек. Он явно собирался что-то сказать, но, увидев форму, передумал.

— Ой! — удивился он. — Армия? А я было решил…

И умолк, не сводя с меня глаз. Что касается одежды, то он определенно выглядел неряшливым под ярким светом лампы, но в остальном вы вполне могли ожидать увидеть его фотографию как защитника в футбольной команде. Нет, для этого он, пожалуй, мало весил.

— В данное время я не при исполнении обязанностей, — откликнулся я. — А кого вы ждали? Военно-морской флот?

Он засмеялся.

— Просто я хотел сказать, что не ожидал увидеть здесь армейского офицера. Я слышал, что вы хотите видеть мисс Эймори, но не знал, что она знакома с армейскими офицерами.

— А вы знакомы с мисс Эймори?

— Конечно, знаком. Я ведь здесь живу. Двумя пролетами выше, — Он протянул руку. — Меня зовут Леон Фьюри.

— А меня — Арчи Гудвин. — Мы пожали друг другу руки. — Вам случайно не известно, дома ли мисс Эймори?

— Она на крыше. — Он узнал меня. — Тот самый Арчи Гудвин, который работает на Ниро Вулфа?

— Работал. А теперь надел форму. Что делает мисс Эймори…

— Кто там, Леон? Приведите его сюда! — распорядился сверху густой хриплый бас, который требует посмотреть на его обладателя, прежде чем решить, мужчина это или женщина.

Молодой человек поднял голову, а когда снова посмотрел на меня, на его лице появилась ухмылка. Похоже, что он считал свою ухмылку завораживающей или даже очаровательной. В женском клубе за него проголосовали бы 92:11. Он подошел ко мне поближе и понизил голос:

— Вы, наверное, понимаете, что попали в дом, где все ведут друг за другом тайное наблюдение? Мой совет — бежать. Я передам мисс Эймори…

— Леон! — снова раздался хриплый бас. — Приведите его сюда!

— Мне хотелось бы поговорить с мисс Эймори, — сказал я, намереваясь обойти Леона, но он, по-мужски пожав плечами, пошел вверх, а я за ним. Одним пролетом выше у открытой двери стояла обладательница этого голоса. На ней было коричневое шерстяное платье времен вступления в должность президента Маккинли, таким образом вопрос, мужчина это или женщина, был решен. Однако по своей комплекции она вполне могла играть в бейсбол в одной команде с Леоном. И стояла она по стойке «смирно» куда лучше, чем я.

— Кто это? — спросила она, когда мы появились на площадке. — Я вас не знаю. Входите.

Леон назвал ее «мисс Лидс» и проинформировал, что к Арчи Гудвин, бывший помощник Ниро Вулфа, а ныне полковник Гудвин армии Соединенных Штатов, но я не понял, услышала ли она его, потому что, повернувшись к нам спиной, она зашагала к себе в квартиру, ни на секунду не усомнившись, что мы последуем за ней. Гостиная, куда она нас привела, была заставлена мебелью периода детства Маккинли. Я сел, как она мне приказала, и огляделся. В середине комнаты стоял стол с мраморной крышкой, на котором лежал, распластав крылья, мертвый ястреб. Не чучело, а именно мертвый ястреб. Наверное, я так уж засмотрелся на него, что она сказала:

— Он убивает их для меня.

— Вы таксидермист, мисс Лидс? — вежливо спросил я.

— Нет, просто она любит голубей, — проинформировал меня Леон. Он сидел на вертящемся стуле, обитом плюшем. — В Манхэттене семьдесят тысяч голубей и около девяноста ястребов, которые убивают голубей. Число ястребов растет. Они живут в карнизах домов, и я убиваю их для мисс Лидс. Этого я…

— Вас это не касается, — резким тоном обратилась ко мне мисс Лидс. — Я слышала, что вы разговаривали с миссис Чак и спрашивали про Энн Эймори. Я хочу, чтобы вы поняли, что я не желаю никакого расследования по поводу смерти моей матери. В этом нет необходимости. Миссис Чак — сумасшедшая. Сумасшедшая и злая. Она всем говорит, будто я считаю, что она убила мою мать. Ни в коем случае. Мою мать никто не убивал. Она умерла от старости. Я заявляю, что не нужно никакого расследования, и я хочу, чтобы вы поняли…

— Он не из полиции, — перебил ее Леон. — Он армейский офицер.

— А какая разница? — спросила она. — Армия или полиция — все одно. — Она сурово оглядела меня. — Вы меня поняли, молодой человек? Передайте мэру, что я требую прекратить расследование. Я владею этим домом и еще девятью домами в этом квартале, исправно плачу налоги и хочу, чтобы меня оставили в покое. Моя мать тысячу раз писала мэру, что им следует делать. Они обязаны выгнать ястребов из города. Я хочу знать, что делается по этому поводу, понятно?

Мне, наверное, следовало бы улыбнуться, но она была не из тех, кому улыбаются. Поэтому я посмотрел ей в глаза и сказал:

— Мисс Лидс, вам наверное требуются факты? Пожалуйста, вот три факта. Факт номер один. Я впервые в жизни слышу о ястребах. Факт номер два. Я впервые в жизни слышу о вашей матери. Факт номер три. Я явился сюда, чтобы увидеть Энн Эймори, и Леон сказал мне, что она на крыше. — Я встал. — Если я увижу там ястребов, я поймаю их и сверну им голову. И я передам мэру ваши слова.

Я вышел на площадку и двинулся наверх.

Глава 5

Площадка над этим этажом и еще одна над ним были освещены каждая лампочкой без абажура, но когда я открыл дверь лестницы, ведущей на крышу, а потом закрыл ее за собой, то очутился в кромешной тьме. Я поднимался осторожно, нащупывая каждую ступеньку, нашел задвижку замка, распахнул последнюю дверь и очутился на крыше. Моргая от прикосновения снежинок, которыми играл гулявший там ветер, и не видя никого, кого можно было принять за Энн Эймори, я направился налево к пристройке, откуда сквозь занавешенное окно пробивался свет, и когда добрался до двери, сумел различить на ней надпись:

Голубятня Роя Дугласа.

Самые быстрые в мире голуби.

Входить запрещается!

Поскольку там было написано «Входить запрещается», естественно, моим импульсом стало желание войти, но я сдержался и постучал. Раздался мужской голос, спросивший, кто это, я ответил, что ищу мисс Эймори, и дверь открылась.

Дом, в котором я находился, был, по-видимому, населен людьми, способными делать заключения, не задавая вопросов. Не предоставив мне возможности назвать себя, молодой человек, который открыл дверь и закрыл ее после того, как я вошел, принялся объяснять, что он ничего не может мне дать, по крайней мере, в ближайшие четыре месяца, что он хочет и стремится сделать все, что в его силах, чтобы мы одержали победу в войне, но он уже послал мне сорок птиц, а ведь ему нужно сохранить определенное количество для размножения, и он не может понять, почему в армии этого не соображают.