Тюрьма определенно была памятником старины. Она занимала целое крыло здания суда, и камеры располагались по обе стороны длинного коридора. Моя была третьей от конца. Соседом по камере оказался длинноносый парень, который беспрестанно расчесывал густую копну волос. Тусклый свет, проникающий из маленького зарешеченного оконца под самым потолком, создавал довольно мрачную обстановку. Мы обменялись с парнем приветствиями, после чего он продолжал причесываться.
      – Карты или кости есть? – спросил он.
      – Нет.
      – Отобрали? На ярмарке работал? Никогда тебя не встречал.
      – Немудрено.
      Я сел на койку, покрытую грязным серым одеялом.
      – А ты работал на ярмарке?
      – До вчерашнего дня. Играл в скорлупку. Есть хочешь?
      – Съел бы чего-нибудь.
      – Здесь кормят обычно в пять часов. Но если ты голоден и у тебя водятся деньжата…
      – Валяй.
      Он подошел к двери, три раза постучал по прутьям железной решетки, выждал секунду и постучал еще два раза. Через минуту в коридоре послышались шаги и замерли перед нашей клеткой. Мой новый приятель, не особенно таясь, подозвал меня.
      Я встал. Это был не тот надзиратель, который привел меня сюда. Я вынул доллар и сказал, что мне нужны два сандвича с ветчиной. Он посмотрел, покачал головой и сказал, что этого недостаточно. Я расстался еще с одним долларом и попросил включить в заказ вечерние газеты.
      К тому времени, когда он вернулся, я успел подружиться с моим соседом, которого звали Безил Грейем. Его познания в области окружных тюрем были потрясающими. Я разложил сандвичи на расстеленной на койке газете. Когда был проглочен последний кусок, Безил сделал предложение, которое могло бы на корню погубить нашу зарождавшуюся дружбу, если бы я его принял. Приготовления Безила были простыми, но интригующими. Он вытащил из-под одеяла три чайные ложки и маленькую горошину, затем осведомился, можно ли воспользоваться одной из моих газет. Я кивнул. Положив газету на пол, он уселся на нее и разложил перед собой ложки. Под одну из них поместил горошину я дружелюбно посмотрел на меня.
      – Я просто показываю тебе, как это делается, – сказал он. – Это поможет нам скоротать время. Иногда глаз оказывается быстрее, иногда – рука. Здесь испытывается не везение, а искусство. Твой глаз против моей руки. Возможно, ты и победишь, но давай попробуем. Это нетрудно. Под какой ложкой горошина?
      Я ответил и угадал. Его проворные пальцы опять забегали, и вновь я угадал. Потом я проиграл. Потом выиграл три раза подряд, он засуетился и напустил на себя недовольный вид.
      – Хватит, Безил, – покачал я головой. – Я не такой уж умник, но зато отчаянный скряга. К тому же все деньги, что у меня есть, не мои, но даже если бы они были моими, я все равно скряга.
      Он весело спрятал ложки и горошину, и наша дружба была спасена.
      В камере начало темнеть. Вскоре включили свет, но от этого тут сделалось только мрачнее. Газету с кричащими заголовками об убийстве на ярмарке можно было читать, лишь держа ее вблизи дверной решетки, через которую проникал свет из коридора, поэтому я отказался от этого занятия и посвятил себя Безилу. Он определенно был хорошим парнем. Его схватили в первый же день, как он начал работать на ярмарке, и приговорили к солидному штрафу.
      На моих часах было без десяти восемь, когда вновь послышались шаги, ключ повернулся в замке и дверь распахнулась. Надзиратель, которого я видел впервые, произнес:
      – Гудвин? К вам пришли.
      Он отступил в сторону, чтобы пропустить меня, запер дверь и указал направление по коридору.
      В комнате было трое: деланно суровый Ниро Вульф, хмурый Фредерик Осгуд и встревоженный надзиратель. Я поздоровался.
      – Пойдем, Олли, подождем снаружи, – сказал Осгуд. Надзиратель пробормотал что-то насчет правил, но Осгуд вскипел, и они вышли.
      Вульф посмотрел на меня, поджав губы.
      – Ну? – осведомился он. – Где были твои мозги?
      – Какие к черту мозги? – отозвался я. – Отпечатки моих пальцев на бумажнике. Подкуп служителя. Это я вам когда-нибудь объясню, если не сгнию в темнице. Но вот самое главное. Полиция утверждает, будто сегодня утром Бронсон говорил кому-то по телефону, что некий Гудвин избил его и отобрал расписку. Ха-ха-ха! Вам приходилось слышать такую чушь? И все же они не считают меня убийцей. Думают только, что я что-то скрываю. Конечно, если бы я действительно забрал у Бронсона расписку, и им бы удалось ее найти…
      – Раз ты ничего у него не забирал, они ничего и не могут найти,
      – покачал головой Вульф. – Да, кстати…
      Он полез в карман и достал мой бумажник. Я внимательно осмотрел его, убедился, что там нет ничего лишнего, и сунул в карман.
      – Спасибо. Были какие-нибудь затруднения?
      – Нет. Все оказалось просто. После того, как вы ушли, я рассказал мистеру Уодделлу о моем разговоре с Бронсоном. То, что, по моему мнению, могло ему пригодиться. Потом я позвонил в прокуратуру, но ничего выяснить не сумел. В конце концов я дозвонился до мистера Осгуда, и ко мне пришла его дочь. Мистер Осгуд трудный человек. Бог знает почему, но он подозревает, что это ты устроил встречу его дочери с племянником мистера Пратта. Будь осторожен, когда он придет. Он пообещал мне держать себя в руках, если я тебя обо всем расспрошу.
      – Прекрасно! Так вы пришли расспросить меня. А то я удивился, зачем вы пожаловали.
      – Во-первых… – Он заколебался, что наблюдалось за ним весьма редко. – Во-первых, я тебе кое-что принес. Все это любезно приготовила экономка мистера Осгуда.
      Обернувшись, я, увидел на столе огромный сверток в коричневой бумаге.
      – Напильники и веревочные лестницы? – предположил я.
      Он не ответил. Я развернул сверток и обнаружил подушку, два одеяла и простыни.
      – Ага, значит, так обстоит дело, – повернулся я к Вульфу. – Кажется, вы говорили что-то о мозгах?
      – Замолчи! – сердито буркнул он. – Никогда еще такого не было. Я звонил повсюду, но мистер Уодделл как в воду канул. Уверен, что он от меня скрывается. А судья не может выпустить тебя под залог без санкции окружного прокурора. Фу! Залог за моего доверенного помощника! Ладно, дай мне только до него добраться. А пока придется нам немного подождать.
      – Нам! Вы будете ждать у Осгудов, а я в этой вонючей камере, в компании мошенника! Клянусь, что спущу все ваши капиталы, играя в скорлупку. Что касается столь любезно принесенных вами спальных принадлежностей, то верните их экономке. Одному богу известно, сколько мне придется здесь проторчать, а я не хочу с самого начала завоевать репутацию маменькиного сыночка. Проживу как-нибудь и так.
      – Ты говорил о деньгах. Это вторая причина моего прихода.
      – Знаю, что у вас при себе денег никогда нет. Сколько вам нужно?
      – Ну, долларов двадцать. Заверяю тебя, Арчи…
      – Ладно уж. – Я протянул ему двадцатку.
      – Однажды меня посадили в тюрьму в Болгарии…
      Подойдя к двери, я открыл ее и завопил на весь коридор:
      – Эй, надзиратель! Я совершаю побег!
      Надзиратель вынырнул откуда-то и помчался ко мне, спотыкаясь от усердия. За ним с испуганной физиономией появился Осгуд. С другой стороны коридора галопом прискакал полицейский с револьвером в руке.
      – Первоапрельская шутка, – улыбнулся я. – Проводите меня в мою спальню. Я хочу спать. Меня сморил деревенский воздух.
      – Шут! – прогремел Осгуд.
      Надзиратель не мог скрыть облегчения. Весело пожелав Вульфу спокойной ночи, я отправился в камеру.
      Безил сидел на койке и причесывался. Он осведомился, из-за чего была шумиха, и я сказал, что у меня был припадок. Узнав от Безила, что свет выключают в девять часов, я начал готовить себе постель. Пяти газет должно было хватить с избытком, чтобы застелить всю койку двойным слоем. Увидев, чем я занимаюсь, Безил даже перестал причесываться. Когда я закончил, он сказал, что газеты своим шуршанием не дадут заснуть ни мне, ни ему. Я ответил, что стоит мне лечь, я тут же засну как бревно, на что он зловещим тоном отозвался, что в нашем положении это может оказаться не так просто. Тем не менее я завершил свой труд.
      Было уже около девяти часов, когда в замке снова повернулся ключ, дверь распахнулась, и надзиратель сказал, что ко мне пришли.
      – Черт возьми, – усмехнулся Безил, – придется провести сюда телефон.
      – Это не может быть Вульф, – подумал я. – Пожалуй, только Уодделл и Барроу, а на то, что меня вздумают выпустить, шансов нет. Поэтому я решил, что они могут подождать до утра.
      – Скажите, что я уже сплю.
      Даже при адском тюремном освещении я заметил, что надсмотрщик удивлен.
      – Разве вы не хотите ее видеть? – спросил он.
      – Ее?
      – Ну да, вашу сестру.
      – Черт бы меня побрал! Так это моя обожаемая сестричка! И я пошел на свидание по двум причинам. Во-первых, из любопытства. Конечно, это могла быть Нэнси или Каролина, но мне хотелось, чтобы «сестрой» оказалась Лили, и удостовериться в этом я мог только собственными глазами. Во-вторых, я сознавал, что должен отблагодарить посетительницу, кто бы она ни была. В девять часов никаких посещений в тюрьме не разрешали, так что Лили, если это она, должна была хорошо подмазать тюремщиков, а я терпеть не могу, когда деньги тратят попусту. Насколько я мог вспомнить, это был первый случай, чтобы кто-то заплатил за удовольствие видеть меня. Я даже растрогался.
      Это оказалась Лили. Старший надзиратель восседал за своим столом и на сей раз не ушел. Лили сидела на стуле в темном углу, и я подошел к ней.
      – Здравствуй, сестренка, – сказал я, присев рядом.
      – Знаешь, – начала она, – вчера я думала, что с тобой делать, но мне и в голову не приходило тебя запереть. Когда тебя выпустят, я, пожалуй, это сделаю. Кстати, когда это будет?
      – Понятия не имею. Во всяком случае, Рождество я рассчитываю встретить дома. Как поживают мама, папа, Оскар, Виолетта, Артур?
      – Прекрасно. Здесь уютно?
      – Потрясающе.
      – У тебя есть какая-нибудь еда?
      – Сколько угодно. У нас здесь свой снабженец.
      – А деньги есть?
      – Конечно. Сколько тебе нужно?
      – Я тебя серьезно спрашиваю.
      Она открыла сумочку. Я протянул руку и закрыл ее.
      – Не надо. Джимми Пратт дал мне сегодня десять долларов, и из-за них я оказался в тюрьме. Деньги – зло.
      – Что я могу для тебя сделать, Эскамильо?
      – Ты принесла какое-нибудь постельное белье?
      – Нет, но я могу достать. Тебе нужно?
      – Нет, спасибо, я спросил просто из любопытства. У меня вполне достаточно газет. Но можно попросить об одном одолжении?
      – Я не усну, пока не выполню твою просьбу.
      – Ты еще не будешь спать в двенадцать часов?
      – Нет.
      – В полночь позвони домой Осгудам и вызови Ниро Вульфа. Скажи, что ты миссис Тит Гудвин и что ты только что прилетела из Кливленда и остановилась в кроуфилдском отеле. Скажи, что получила от своего сына Арчи телеграмму, в которой он сообщал, что сидит в тюрьме, несчастный, всеми покинутый и одинокий. Спроси его, какого черта он засадил меня в тюрьму. Скажи, что подашь на него в суд и хочешь с ним встретиться рано утром, что он должен как можно быстрее исправить свою ошибку и искупить вину. Обязательно скажи, что он должен искупить свою вину. – Я подумал немного. – Пожалуй, этого будет достаточно.
      – Я все поняла, – кивнула Лили. – В этом есть доля правды?
      – Нет, это я так, фантазирую.
      – В таком случае, почему бы мне не вытащить его из постели этой ночью? Пусть явится ко мне в отель, хоть в полночь.
      – Ни в коем случае. Он убьет меня. Хватит того, что я сказал.
      – Ладно. Что-нибудь еще?
      – Нет.
      – Поцелуй меня.
      – Не могу – я еще не умывался. К тому же мне следует соблюдать осторожность. Однажды в метро я поцеловал девушку, и когда она пришла в себя, то оказалась на крыше Эмпайр стейт билдинг.
      – Боже всемогущий! А никто не попадал из-за тебя прямо в рай?
      – Рай такими просто кишит.
      – Когда тебя отсюда выпустят?
      – Не знаю. Спроси об этом Ниро Вульфа.
      – Хорошо. Теперь о том, зачем я пришла. Любой залог, который потребуется, я могу внести завтра утром. Как ты на это смотришь?
      – За меня могут много запросить.
      – Я же сказала – любой.
      – Ниро Вульф может приревновать. Я сойду с ума, если вы устроите торг из-за меня.

      В девять часов утра Безил сидел на койке и причесывался. Я тоже сидел на койке, все еще покрытой измятыми газетами, и чесался: сначала плечо, потом бедро, потом левую руку. Я чесался и напряженно морщил лоб, пытаясь вспомнить название книги о тюремных реформах, которая стояла в книжном шкафу у Вульфа. Мне было стыдно, что я ее не читал, так как в противном случае работа над придуманным мною проектом шла бы куда более успешно. Эта идея пришла мне в голову, когда нас всех выгнали в коридор под предлогом так называемой зарядки.
      – Сколько уже с нами? – спросил Безил.
      Я ответил, что подписали четверо, а трое дали согласие. Я оставил попытки вспомнить название книги, вытащил из кармана записную книжку и пробежал глазами исписанные мною странички
      Старшему надзирателю. Окружному прокурору, Главному прокурору штата, Законодательному управлению штата, Губернатору.
      Минимальные требования «Союза заключенн ых Кроуфилдского округа»
      1. Признание прав СЗКО.
      2. Разрешение принимать в свои ряды только членов профсоюза.
      3. Коллективные договора по всем дискуссионным вопросам, кроме срока освобождения заключенных и права их на ношение предметов, могущих быть использованными для нападения или побега.
      4. Запрещение локаутов.
      5. Еда. (Под едой подразумеваются питательные вещества, потребленные или поглощенные организмом и предназначенные для обеспечения его роста, функционирования и поддержания жизненных процессов. Такой еды нам не дают.) 6. Проведение водопровода во все камеры.
      7. Уничтожение всех животных мельче кроликов.
      8. Эмалированные параши с герметичными крышками – во все камеры 9. Ежедневный осмотр постельных принадлежностей комитетом граждан, движимых заботой об общественном благе; в состав комитета должна входить одна женщина.
      10. Снабжение необходимым количеством комплектов шашек и домино.
      11. Приготовление супа без применения эссенции из медуз или других веществ, которые в нем сейчас содержатся 12. Назначение Банного комитета с правом претворять в жизнь свои решения.
      Арчи Гудвин, Президент Безил Грейем, Вице-Президент, Секретарь и Казначей
      Далее следовали еще четыре подписи.
      Я остался недоволен. Конечно, для начала это было неплохо, но в нашем коридоре размещалось более двадцати человек.
      – Нам нужно сегодня же набрать сто процентов голосов, Безил, – решительно заявил я. – Может быть, ты хороший вице-президент, секретарь и казначей, но ты совершенно никудышный агитатор. Ты еще никого не убедил.
      – Если на то пошло, – сказал он, отложив расческу в сторону, – то ты допустил три ошибки. Пункт девятый нужно сократить, убрав последнее требование. Они просто не допустят, чтобы женщина шаталась по камерам. Пункт двенадцатый вообще никуда не годится. Даже на свободе человеку не нравится, когда суют нос в его дела, в тюрьме же это чувство развито особенно. Но самое скверное, что ты предлагаешь за каждого завербованного в наш союз по десять центов. Ты согласен увеличить плату до двадцати пяти центов?
      – Ну, что ж… – Я подсчитал в уме сумму. – Идет.
      – А в скорлупку играть не хотел! Вот дела… – Он встал и подошел ко мне. – Дай-ка мне этот документ.
      Я вырвал из блокнота листок и протянул ему. Он подошел к двери и выстучал на решетке условный сигнал.
      Через минуту появился тощий надзиратель, и Безил принялся ему что-то нашептывать. Я встал и подошел поближе, чтобы послушать.
      – Предложение платить за каждого завербованного в союз десять центов изменяется, – говорил Безил. – Теперь платим по двадцать пять. Скажи всем, что в полдень истекает последний срок вступления в союз, после чего прием будет прекращен. Скажи, что наш лозунг – Братство, Всеобщее Избирательное Право и Свобода. Скажи…
      – Всеобщее издевательное право?
      – Да нет… Ладно, скажи просто – Братство и Свобода. И если им по вкусу наши требования, то единственный путь добиться их выполнения – это вступление в СЗКО, который уже организован и функционирует. Если же они не согласятся вступить в союз, все останется по-прежнему. И не забудь – наш президент заплатит тебе по двадцать пять центов за каждого, кого тебе удастся сагитировать.
      – Без трепа?
      – Спрашиваешь! Обожди секунду. Раз уж ты теперь являешься доверенным лицом, то имеешь право вступить в союз. Только ты не получишь за это двадцать пять центов. Это неэтично. Верно я говорю, президент Гудвин?
      – Совершенно верно.
      – 0'кэй. Вперед, тощий! Помни, что полдень – последний срок.
      Безил сел на койку и достал расческу.
      – Значит, говоришь, что я никудышный агитатор? – саркастически осведомился он.
      – Пожалуй, как агитатор – выше среднего, – признал я. – Но зато как казначей – так себе. Ты склонен превышать кредиты.
      Я до сих пор не знаю, сколько членов насчитывал СЗКО в пик своего расцвета. Утром тощий надзиратель завербовал четверых новых членов, и я заплатил причитавшийся ему доллар. К десяти часам в союз вступило еще четверо, и он получил второй доллар, но затем я выбыл из игры, так как за мной пришли и увели на очередное свидание. Безил предложил, чтобы я на всякий случай оставил ему деньги. Я сказал, что нужно доверять своему президенту , но тем не менее признал наличие смысла в его предложении и раскошелился.
      Капитан Барроу, по-прежнему невозмутимый, ждал меня у кабинета старшего надзирателя. Он сухо указал мне, куда идти, и провел в другое крыло, к той самой двери, в которую я входил во вторник днем в сопровождении Осгуда и Вульфа. Мы оказались во владениях окружного прокурора. Уодделл сидел за столом, прищурившись, что придавало его тучной фигуре еще более внушительный вид.
      Я подошел к столу и без особых церемоний обратился к Уодделлу:
      – Вас разыскивает Ниро Вульф.
      – Сядьте! – прорычал Барроу.
      Я сел и принялся демонстративно чесать бедро, потом плечо, бок и руку.
      – Ну так что? – спросил Уодделл. – Вы переменили свое мнение?
      – Да, – ответил я. – Переменил. Прежде я думал, что те, кто выступают с речами и пишут книги про тюремные реформы, не более как сентиментальные тупицы, теперь же…
      – Смените пластинку, – рявкнул Барроу. – И прекратите скрестись!
      – Советую вам быть серьезнее, – жестко сказал Уодделл. – У нас есть данные, что вы скрываете важные сведения по делу об убийстве. Они нам нужны. – Он стукнул кулаком по столу и нагнулся ко мне. – И мы их получим.
      – Извините, – я улыбнулся. – Прошу прощения. Моя голова занята одной новой идеей, и я не могу больше ни о чем думать, даже об убийстве.
      Я стер улыбку с лица и, указывая на прокурора пальцем, заговорил насколько возможно угрожающе:
      – Ваша голова тоже скоро будет очень занята. Не думайте, что вам удастся легко отделаться, СЗКО уже набирает силу. Как вам /.-` «(bao, если вас вышвырнут отсюда?
      – Прекратите ломать комедию! Неужели вы думаете, что Осгуд управляет этим округом? И что такое СЗКО?
      Я знал, что он спросит, и внушительным тоном поведал:
      – Союз Заключенных Кроуфилдского Округа. Я его президент. К полудню в союз вступят сто процентов заключенных.
      Наши требования включают…
      Я замолчал и приготовился к отражению атаки, поскольку Барроу вскочил и сделал несколько шагов в мою сторону, а по выражению его лица мне показалось, что он собирается меня ударить. Но он остановился и медленно произнес:
      – Не пугайтесь, здесь я все равно не мог бы этого сделать. Но для процедур есть помещение внизу, в подвале. Зарубите это себе на носу и бросьте валять дурака.
      – Если вы и впрямь настроены на серьезный лад, – пожал я плечами, – то я вам кое-что скажу. Если вы хотите, конечно.
      – Вы скоро поймете, как серьезно мы настроены.
      – Хорошо. Во-первых, если вы надеетесь меня запугать подвалом, то вы слишком глупы и даже не заслуживаете, чтобы вас потом оплакивали. Это противоречит здравому смыслу, обстоятельствам и моему собственному желанию. Во-вторых, насчет комедии. Вы сами ее начали вчера днем. У вас нет никакой логики. Есть, конечно, люди, которых вы можете заставить расколоться своими угрозами, но как вы думаете, сколько времени я сумел бы продержаться в качестве доверенного помощника Ниро Вульфа, будь я таким, как они? Взгляните на меня. Неужели вы не видите разницы? В-третьих, о сложившейся ситуации. Все настолько просто, что даже я это понимаю. Вы думаете, что мне известно что-то такое, о чем должны знать и вы, поскольку подозреваете меня в убийстве, а я утверждаю обратное. Что мне остается делать при таких обстоятельствах? Держать рот закрытым. Что можете сделать вы? Вы можете только арестовать меня и потом освободить под залог с обязательством явиться по первому требованию. Если вернуться к вопросу о комедии, то вы это заслужили, так как сами вели себя, как последние шуты. – Я поднял руки ладонями вверх.
      – Вы не устали от моей речи?
      Барроу посмотрел на Уодделла. Окружной прокурор произнес:
      – Мы не думаем, что вам известны многие интересующие нас факты,
      – мы в этом уверены. Так что это не комедия. Мы ждем, пока вы нам все расскажете.
      – Мне нечего рассказывать.
      – Вы понимаете, какому риску подвергаетесь? Вы советовались с адвокатом?
      – Мне это не требуется. Вы же слышали, что я сказал.
      – Об освобождении под залог? Я воспротивлюсь этому. Если вашу просьбу все-таки удовлетворят, то залог будет настолько велик, что окажется вам не по карману.
      – Чепуха. Сумма роли не играет. Отец моей сестры – богатейший швейный магнат.
      – Ваш отец?
      – Я сказал, отец моей сестры. Родственные отношения в моей семье вас не касаются, не говоря уж о том, что они слишком сложны для вашего понимания. Кстати, он еще заодно и отец моей матери, поскольку, говоря этой ночью по телефону, моя сестра была одновременно и моей матерью. Но он не мой отец, так как я никогда с ним не встречался.
      Барроу выгнул шею, испытующе глядя на меня.
      – Не знаю, – начал он сомневающимся тоном, – может быть, нам следует показать его доктору Сакетту?..
      – Это обойдется нам в пять долларов, а он того не стоит, – возразил Уодделл. – Отведи его назад, в камеру. А если он опять начнет валять дурака со своим СЗКО, прикажи Олли посадить его в одиночку.
      Тут дверь распахнулась и вошел Ниро Вульф. Он выглядел ухоженным и отдохнувшим, в чистой желтой рубашке с коричневым галстуком в полоску, но в нечищенных ботинках. Я сразу обратил внимание на все mb( подробности и тут же начал яростно чесать ногу.
      Он остановился и спросил:
      – Что ты делаешь? Что случилось?
      – Ничего. Просто у меня зуд.
      – Посмотри на свой пиджак! На брюки! Ты что, спал в них?
      – А вы думаете, я спал в шелковой пижаме? Очень рад, что вы пришли, приятно вас видеть. Мы здесь очень мило болтали. Они меня как раз послали… вы знаете куда. Вы говорили с моей мамой? Она убита горем.
      – Фу! – пробормотал он, поздоровался с остальными и обвел глазами комнату. Затем он шагнул к Барроу и вежливо сказал:
      – Извините, капитан, но вы сидите на единственном стуле, который способен меня выдержать. Надеюсь, вы согласитесь пересесть?
      Барроу открыл рот, затем закрыл его, встал и пересел на другое место. Вульф благодарно кивнул, уселся и устремил серьезный взгляд на окружного прокурора.
      – Вас трудно найти, сэр, – заметил он. – Вчера вечером я затратил на это несколько часов, Я даже подозреваю, что вы от меня скрывались.
      – Я был занят.
      – Вот как? Это к чему-нибудь привело? Барроу издал какой-то гортанный звук. Уодделл снова нагнулся вперед.
      – Послушайте, Вульф, – сказал он нехорошим тоном. – Я пришел к заключению, что с вами можно только зря терять время. Что я узнал для себя полезного из вашего разговора с Бронсоном? Ничего. Вы водили меня за нос. Вы говорите, что я от вас скрывался! Все, что я могу для вас сейчас сделать, – это дать совет: или прикажите вашему человеку во всем признаться, или сделайте это сами.
      – Вы слишком возбуждены, – тяжело вздохнул Вульф. – Вчера капитан Барроу, сегодня – вы. Слишком уж вы впечатлительные люди.
      – Достаточно впечатлительные, чтобы понимать, когда нас водят за нос. Мне это не нравится. И вы ошибаетесь, если думаете, что покровительство Осгуда позволяет вам делать все, что забла горассудится. Может быть, раньше Осгуд и был хозяином в этом округе, но не теперь. Не исключено, что его ждут неприятности.
      – Понимаю, – умиротворяюще сказал Вульф. – Это, конечно, чепуха, но, судя по слухам, вы придерживаетесь версии, будто сына мистера Осгуда убил Бронсон и что убийство Бронсона было актом мщения. Мистер Уодделл, это же детский лепет. Я даже отказываюсь вам что– либо объяснять, настолько нелепо это выглядит. Таким же ребячеством я считаю ваше заявление, что я полагаюсь на положение и влияние мистера Осгуда, дабы защититься от нападок. Если я и буду иметь с вами дело…