Он снова улыбнулся.

— Двадцать минут одиннадцатого, — сказал он, скрывая возмущение. — Понимаю, мистер Трут, что мистер Пайн принял вас на работу, чтобы изучить наши кадровые проблемы. Как вы думаете, что бы он сказал, если б узнал, как вы тут спокойно сидите, беседуя об убийстве, которое не имеет никакой связи с вашей работой?

Проклятое маленькое ничтожество. Единственным способом ответить на его выходки было использовать его в качестве тряпки для вытирания пыли. Однако в данной ситуации такое удовольствие пришлось отложить. Я проглотил все это, встал и ухмыльнулся ему сверху вниз.

— Да-а, — сказал я, — люблю поболтать. С вашей стороны было весьма мило выслушать меня. Почему бы вам не написать служебную записку в трех экземплярах или, как это у вас делается, запереть меня на часок? Я этого заслуживаю, ей-Богу.

Я ушел. Если выражение Пайна «кхе-кхе… осложнилось» включало желание руководства компании и его лично привязать банку к хвосту Нейлора, я всецело был «за». Безусловно, он был хитрой бестией и себе на уме.

Я так устал от него, что прямо из кабинета направился в общий зал, прошел без особого намерения через лабиринт письменных столов, поглядывая во все стороны — на лица, плечи и руки, — и увидел девушку, которая наверняка была манекенщицей у Пауэрса и которую уволили оттуда, потому что все ее коллеги значительно ей уступали в красоте и изяществе.

Я сел на угол ее стола, и она посмотрела на меня чистыми голубыми глазами ангела и девственницы.

Я наклонился к ней.

— Меня зовут Питер Трут, — сказал я, — и я работаю экспертом по кадрам. Если начальник вашей секции еще не сказал вам обо мне…

— Сказал, — ответила она сладким, мелодичным контральто, моим любимым голосом.

— Тогда скажите, пожалуйста, вам не приходилось недавно слышать что-нибудь о человеке по имени Мур? Уальдо Уилмот Мур? Вы знали его, когда он здесь работал?

Она отрицательно покачала головой.

— Мне очень жаль, — сказала она еще более сладким голосом. — Я приступила к работе здесь только позавчера и увольняюсь в пятницу. Всего лишь потому, что у меня нелады с правописанием. Всегда делаю ошибки. — Ее прекрасные пальчики лежали на моем колене, а взор жег мое сердце. — Мистер Трумэн, вы случайно не знаете работу, где знание грамматики необязательно?

Не помню, как мне удалось уйти.

Мне выделили кабинет, который по размерам вполне подошел бы для ирландского сеттера, а для датского дога был, пожалуй, маловат, расположенный примерно в середине ряда кабинетов, тянувшихся вдоль стены.

В комнате был маленький письменный стол и запиравшийся шкаф для досье, к которому мне дали ключи. Из окна был прекрасный вид на Ист-ривер.

Я зашел в комнату и сел.

Похоже, я вляпался в это дело, не продумав стратегию и тактику. В результате я уже совершил два промаха. Когда Керр Нейлор неожиданно подбросил мне эту приманку, предложив обсудить Мура и убийство, мне нужно было бы отмахнуться от этого как человеку, который имеет только один желудок и не проявляет аппетита к чему-либо еще, кроме кадровых проблем. И когда он слегка ушел в сторону и я потерял равновесие, нужно было остановиться и хорошенько все обдумать, а не раздражаться и не болтать о Муре с излишним удовольствием.

Я был чересчур энергичен.

С другой стороны, я, безусловно, не собирался больше недели работать в качестве эксперта по кадровым вопросам. Я сидел, выкурив уже две сигареты, обдумывая все это, а затем встал, открыл шкаф для досье и достал оттуда пару папок, которые положил туда раньше. На одной из них было написано: «Отдел фондов — секция металлоконструкций», на другой — «Отдел фондов — секция контроля корреспонденции».

С папками под мышкой я появился в общем зале, пересек его по главному проходу и постучал в дверь кабинета на другой стороне. Дождавшись, когда мне разрешили войти, я открыл дверь.

— Извините, — сказал я. — Вы заняты?

Мистер Розенбаум, начальник секции металлоконструкций, был человеком среднего возраста, лысым, в очках с черной оправой. Он махнул мне рукой, приглашая в кабинет.

— Ну и что, — сказал он без вопросительной интонации. — Если я диктую письмо и меня не прерывают, я теряю ход мысли. Здесь никогда не стучат в дверь, прежде чем войти, а просто врываются. Садитесь. Я позвоню позднее, мисс Ливси. Это мистер Трут, про которого говорилось в той служебной записке, которую мы разослали. Мисс Эстер Ливси — моя секретарша, мистер Трут.

Просто поражаюсь, как я мог пропустить ее даже в этой огромной массе людей, пока до меня не дошло, что секретарша начальника секции скорее всего имеет свой кабинет. Она вовсе не была эффектной, ее нельзя было даже сравнить с моей знакомой, которая была не в ладах с правописанием, но при взгляде на нее поражали две вещи. Вам сразу же казалось, что в ней есть нечто прекрасное и никто, кроме вас, этого не заметил и, наряду с этим, что она попала в беду, настоящую беду, и никто, кроме вас, этого не понимает и не может выручить ее из этой беды. Может быть, это звучит слишком сложно для мимолетного взгляда на нее, но, поверьте, я там присутствовал и все отчетливо помню.

Она вышла со своим блокнотом, а я сел.

— Спасибо, что позволили мне вторгнуться, — сказал я Розенбауму, доставая из папки бумаги. — Это не займет много времени. Я хотел бы просто задать несколько общих вопросов и один-два, касающиеся этих докладов. Ваши люди блестяще организовали дело — эти секции и подсекции. Они упрощают работу.

Он согласился с этим.

— Конечно, — ответил он. — Иногда тут все путается. Я занимаюсь металлоконструкциями, но, допустим, сейчас на складе в Африке у меня появилось тридцать семь слонов, и я не могу заставить ни одну секцию взять их. Но я исхожу из того, что слоны не металлические. Тогда мне придется пойти к Нейлору, чтобы освободиться от них.

— Ха-ха, — сказал я торжествующе. — Вот где ваши склады — в Африке. Да еще слоны. Интересно. Что ж, этот вопрос мы выяснили, теперь займемся персоналом. Говоря о нем, я хочу отметить, что ваша секретарша, мисс Ливси, похоже, не купается в счастье. Надеюсь, она не собирается тоже уволиться?

Это доказывало, что она произвела на меня то впечатление, о котором я говорил выше. Опять меня понесло не туда — упомянул ее имя без всякой причины.

— В счастье? — Розенбаум покачал головой. — Чет, думаю, не купается. Человек, с которым она была обручена, умер несколько месяцев назад. Погиб из-за несчастного случая. — Он снова покачал головой: — Если вы пришли сюда, чтобы осчастливить служащих, боюсь, что вам не стоит начинать с мисс Ливси. Она чертовски хорошая секретарша. Если бы мне сейчас попался этот удравший водитель, я бы прибил его собственными руками.

— С удовольствием помог бы вам, — сказал я сочувственно. Я перебирал бумаги. — Человек, с которым она была обручена, тут работал?

— Да, но не в моей секции. Он был контролером корреспонденции. Для нее это был страшный удар, и она замкнулась в себе; впрочем, я снова за свое, а вы тут сидите не для того, чтобы слушать мою болтовню. Так какие же у вас вопросы, мистер Трут?

Перестав быть слишком энергичным, я решил не форсировать события; мне только показалось, что куда бы я ни сунулся, я везде сталкивался с Уальдо Уилмотом Муром. Мы перешли к делу. Я приготовил заранее вопросы, которые, как мне казалось, были вполне подходящими, чтобы скрыть мою истинную цель, и провел с ним минут двадцать, которых оказалось достаточно.

Затем я прошел к кабинету начальника секции контроля корреспонденции. Дверь была открыта, и он находился там один.

Дедушка Дикерсон был без сомнения слишком старым и слезливым, чтобы знать время дня. Сразу же после предварительного обмена любезностями, когда я сел и раскрыл папку, он спросил дружески:

— Интересно, мистер Трут, почему вы начали с меня?

— Видите ли, вы не первый, мистер Дикерсон. Я только что беседовал с Розенбаумом. Между прочим, там есть интересная проблема: являются ли слоны персоналом?

Но он не мог вести непринужденную беседу.

— Дело вот в чем, — сказал он. — У меня меньше всего сотрудников по сравнению с любой секцией в отделе. Шесть человек, тогда как в других секциях их до сотни. Кроме того, у меня не было текучести кадров почти восемь лет, за исключением одного случая, когда пришлось заменить погибшего сотрудника. Я готов сотрудничать, но, честное слово, не вижу, чем вам помочь.

Я кивнул ему;

— Вы совершенно правы — с вашей точки зрения. Но с позиции общих кадровых проблем вы не правы. Ваша секция особенная. Каждый служащий компании считает, что все ваши сотрудники (шесть человек) непорядочные, низкие, сующие свой нос не в свое дело люди, а вы — самый непорядочный среди них.

Это его не задело. Он просто кивнул мне в ответ:

— Как же вы предлагаете это изменить?

— О, ничего я не предлагаю. Но все это, несомненно, связано с кадровыми проблемами. Например, человек, который погиб. Разве вы не слышали разговоров о том, что его смерть не была случайной?

— Чепуха! Болтовня! — Он постучал по столу своим пресс-папье. — Послушайте, молодой человек, вы хотите сказать, что работа в этой секции была прямой или косвенной причиной преступления?

— Да.

Его челюсть задрожала, затем отвисла и осталась в таком положении. Я едва удерживался от того, чтобы достать носовой платок и вытереть ему глаза.

— Не так надо к этому подходить, — сказал я с ударением. — Но это был ваш подход. Более того, я бы сказал, что болтовня о смерти этого человека, безусловно, является одной из проблем с кадрами в компании. И мистер Нейлор сам предложил, чтобы я использовал этот случай в качестве отправной точки моей работы. Вы не будете возражать, если я кое-что спрошу о нем? О Муре?

— Мне не нравятся любые намеки на то, что в результате работы моей секции с кем-то поступили несправедливо или у кого-то появилось желание отомстить на законных основаниях. — Он снова обрел контроль над своей челюстью.

— О'кей. При чем тут законность? Желание отомстить имеет много оттенков. Поговорим все же о Муре. Как вы его оцениваете? Он хорошо работал?

— Нет.

— Нет? — сухо переспросил я. — В чем же дело?

Челюсть старика снова задрожала, но не отвисла. Когда он справился с ней, он заговорил:

— Я отвечаю за работу этой секции с тех пор, как она ебразовалась, — уже около двадцати лет. В апреле прошлого года у меня работало пять человек, и я считал это вполне достаточным. Однако на работу приняли нового человека, и мне приказали взять его к себе в секцию. Он был некомпетентен, и я докладывал об этом, но мои доклады игнорировались. Пришлось с этим смириться. Несколько раз его ошибки могли бы дискредитировать секцию, не будь мы начеку. Работать для нас стало труднее.

Бог мой, подумал я, все приходится начинать сначала. Я уже собирался сузить круг поисков, а тут пришлось включить в список еще шестерых — самого Дикерсона и пять его верных контролеров, которых Мур настолько смог допечь, что они вполне могли бы убить его во имя спасения чести секции. Теперь в списке были все, кроме самого Керра Нейлора.

— Однако, — спросил я, — как насчет правил о приеме на работу? Насколько я понимаю, здесь не существует общего контроля за наймом персонала, и каждый начальник отдела теоретически сам проводит свою политику, хотя на практике право голоса имеют начальники секций. Кто принял на работу Мура и всучил его вам?

— Я не знаю.

— Вы можете помочь мне выяснить это?

Дикерсоя вытер глаза платком, и я почувствовал облегчение. Я надеялся, что он будет держать платок в руке, но он аккуратно положил его назад в карман.

— Это, — сказал он, — большая проблема, возможно, самая большая в мире в этой области, и решена здесь она наилучшим образом. Разумеется, руководство очень хорошо организовано. На этом этаже я не подчиняюсь никому, кроме начальника отдела, мистера Керра Нейлора, сына одного из основателей фирмы. Таким образом, любое указание руководства может быть передано мне только через мистера Нейлора.

— Значит, это Нейлор принял на работу Мура?

— Я не знаю.

— Но ведь это Нейлор сказал, что вам нужен один человек, и захотел, чтобы у вас работал Мур?

— Конечно. Цепочка передачи указаний именно такая, как я вам объяснил.

— Что вы еще можете сказать о Муре, кроме того, что он был некомпетентен?

— Больше ничего. — Взгляд и тон Дикерсона указывали на то, что он считает мой вопрос глупым. Очевидно, если человек некомпетентен, этим все сказано, а остальное не имеет значения. Однако, как оказалось, он допускал, что даже компетентный человек должен есть. Он вытащил из кармана пиджака часы, посмотрел на них и заявил: — Перерыв на обед у меня начинается в двенадцать, мистер Трут.

Выйдя из кабинета Дикерсона, я повернул налево и направился в дальний конец общего зала, но затем мне пришла в голову одна идея, и я остановился. Обдумав ее со всех сторон и увидев, что идея не имела заметных изъянов, я развернулся и направился в противоположную сторону. Дверь Розенбаума оказалась снова закрытой, однако, раз он сказал, что стучать не нужно, я повернул ручку и зашел. Я собирался спросить его, где находилась комната его секретарши, но это оказалось излишним, так как она сидела в кабинете на стуле у письменного стола с блокнотом. Она не повернула ко мне головы. Розенбаум, взглянув на меня, сказал без выражения:

— Еще раз привет.

— Поразмыслив логически, — сказал я им, — я хотел бы поинтересоваться, что об этом думает мисс Ливси.

Она взглянула на меня. За прошедший час никаких изменений в ней не произошло. По-прежнему было очевидно, что никто в мире, кроме меня, не мог ее понять или помочь ей.

— Дело вот в чем, — объяснил я. — Смысл моей работы заключается в том, чтобы беседовать с сотрудниками, и чем больше, тем лучше. Причем делать это надо, не мешая работе отдела. Вы сотрудница. Если мы вместе пообедаем и заодно поговорим, тогда и вашей работе это не помешает. Я заплачу за обед и отнесу это за счет фирмы.

Розенбаум хмыкнул.

— Правильный подход, — сказал он одобрительно и обратился к секретарше: — Раз он считает, что может пойти на это ради вас, Эстер, вы, как минимум, можете позволить ему купить для вас сэндвич.

Голосом, слушать который было бы сплошным удовольствием, если бы вложить в него немного чувства, она спросила его:

— Кому я буду обязана?

— Не мне, — заявил он, — вероятно, себе. Мистер Трут говорит так, будто он может заставить вас улыбнуться. Даже если это будет бледная и слабая улыбка, почему бы не дать ему шанс попробовать?

Она повернулась ко мне и вежливо сказала:

— Спасибо, думаю, не стоит.

Что-то в ней, безусловно, было, и я, честно признаюсь, начал здорово ревновать ее к Уальдо Уилмоту Муру, даже мертвому. Ведь он смог найти путь, как уговорить эту пташку согласиться выйти за него замуж.

Она снова уткнулась в блокнот. Розенбаум, сложив губы, уставился на нее и философски качал головой, словно меня тут и не было. Поэтому я решил удалиться. Я уже взялся за ручку двери, когда из-за спины услышал ее голос:

— Почему вы спрашивали у одной из девушек, не слышала ли она что-нибудь о мистере Муре?

Вот это система оповещения! А ведь и двух часов не прошло! Я повернулся:

— Вот видите? Я же сказал, что не хочу мешать вашей работе. Вы могли бы задать мне этот вопрос, например, за жареной уткой или за мороженым с кленовым сиропом.

— Хорошо, согласна. Я выйду ровно в час. Мы можем встретиться в фойе, выход на Уильям-стрит, около почтового ящика.

— Это другое дело! Готовьте улыбку, — и я вышел.

Итак, все удалось склеить, обед с Эстер Ливси состоится, правда, получилось не очень гладко, хотя ни я, ни она не были виноваты в этом. Я вернулся в свою комнату, положил папки назад в шкаф и запер его, затем подошел к окну и стал смотреть на реку, подводя итоги сегодняшнего утра. В результате этого занятия мне стало ясно, что анализировать-то нечего. Конечно, саркастически подумал я, будь я Ниро Вульфом, я закончил бы все к полудню и отправился домой пить пиво, а вместо этого я умудрился лишь всех переполошить. Меня это всерьез задело. Всего за два часа, причем до обеденного перерыва, когда была возможность посплетничать! Я решил, что источник информации — женский туалет. Если бы я мог достать юбку и блузку и провести полчаса в туалете, у меня было бы все, что нужно для окончательного доклада. На реке чуть не столкнулись два буксира, и один из них бросился удирать, вздымая белые барашки волн.

Когда зазвонил звонок, я вздрогнул всем телом, так громко он был слышен в маленькой комнате. Я не понял сначала, откуда он раздался, скорее всего, это был телефон. Поэтому я подошел к столу, снял трубку, сказал «Алло» и чуть было не добавил: «Арчи Гудвин слушает». Я вовремя спохватился, и мне в ухо зазвучал чей-то тенор:

— Алло, мистер Трут?

— Да, слушаю.

— Говорит Керр Нейлор. Я хочу пригласить вас пообедать со мной, если вам это удобно. Не могли бы вы зайти за мной?

Я ответил, что с удовольствием, и повесил трубку. Взглянув на часы, я увидел, что было без десяти час. Я снова взялся за трубку и попросил соединить меня с мисс Эстер Ливси, отдел фондов, секция металлоконструкций. Через секунду голос сказал:

— Добавочный 688. Пожалуйста, в следующий раз называйте добавочный номер, когда звоните.

После короткого молчания другой голос сказал:

— Мисс Ливси слушает.

— Говорит Питер Трут, — сказал я ей. — Сегодня у меня самый несчастный день с тех пор, как мой богатый дядюшка поменял докторов. Мистер Керр Нейлор только что позвонил мне и попросил с ним пообедать. Я мог бы встретить вас, как договорились, а затем прийти после обеда и закончить на этом рабочий день.

— Я не хочу, чтобы вы заканчивали раньше времени, — заявила она. — Я думала о вас. Конечно, идите с мистером Нейлором. Моя комната рядом с кабинетом Розенбаума, слева.

Однако эти слова не улучшили моего настроения. Я взял пальто и шляпу и направился к угловому кабинету, на пороге которого меня встречал Нейлор. Шляпу и пальто я взял потому, что, несмотря на предложение помощника вице-президента пообедать в специальной столовой для руководства компании «Нейлор — Керр» на тридцать шестом этаже, я подозревал, что сын основателя компании не является ее постоянным посетителем. Поэтому я и решил захватить пальто и шляпу. Предчувствие меня не обмануло. На нем была шляпа, и через руку переброшено пальто. Мы направились к лифту, а из фойе на первом этаже он повел меня через черный ход на улицу, и, пройдя один квартал и свернув за угол, мы подошли к двери, на которой зеленой краской было намалевано: «Фонтан здоровья». Сомнений в том, что это означает, у меня не было, и я с тоской сказал своему желудку, что так нужно для дела. Мы зашли, прошли к столику напротив стены, сели и взяли у официантки меню. Все точно так и было: корешки, листья и грубые корма с такими названиями, как «Эпикурейское суфле» или «Пудинг из отрубей и моркови». Я был настолько зол, что даже не слушал Нейлора. Пока официантка ждала нашего заказа, он говорил что-то вроде: «…я попробовал это однажды пять лет назад и с тех пор обедаю только здесь. Мне кажется, это ни с чем не сравнимо — и физически, и морально, даже духовно. Здесь есть какаято чистота. Она помогает человеку оставаться светлым и чистым. Что вы будете есть, мистер Гудвин?» Это я расслышал очень отчетливо.

Похоже, хитрое маленькое ничтожество выбрало тот самый момент, когда официантка, знавшая его, была рядом с нами, делая таким образом ситуацию для меня максимально неудобной. Так он думал. Однако я просто поднял меню, чтобы оно загородило мое лицо от его взгляда, и, оказавшись изолированным, стал ворочать мозгами, обдумывая возникшую проблему. Пытаться схватить его за руку, видимо, смысла не было. После небольшой паузы я вручил меню официантке и попросил принести мне три яблока и стакан молока. Затем я вежливо спросил его:

— Вы что-то сказали? Боюсь, я не слушал.

Он сделал заказ и отпустил официантку.

— Я говорил о диете, — довольно резко сказал он, — и вы меня слушали. Трудно ожидать, мистер Трут, что вам сразу понравится эта еда. Она никому поначалу не нравится. Но через некоторое время вы удивитесь, как вам только могло нравиться все остальное.

— Э, когда мне это понравится, я начну тихо ржать. Вам, однако, надо было бы определиться, кого вы хотите накормить обедом — Гудвина или Трута.

— Я больше предпочитаю Гудвина. — Он улыбнулся: — Потому я и пригласил вас пообедать, чтобы сказать, что единственный способ иметь со мной дело — это быть прямым и откровенным. Передайте также Ниро Вульфу, пожалуйста, что вы здорово испортили все дело. Сегодня утром, когда я упомянул об убийстве бывшего служащего моего отдела, вам не надо было проявлять интерес к этому.

— Понимаю. Премного благодарен. Значит, это возбудило ваши подозрения, и вы решили проверить. — Я с восхищением посмотрел на него. — Вы, конечно, попали в самую точку. Зачем же это вам понадобилось?

— Не надо нервничать, — поучительно сказал он и потряс головой. — Вас насквозь видно, мистер Гудвин. Должен сказать, что я удивлен и разочарован. Можно было бы лишь приветствовать хорошего, умного специалиста, который занялся бы расследованием этого убийства. Я бы наблюдал за вами с живейшим интересом… Вам принесли не самые лучшие яблоки. — Нахмурившись, он взглянул на официантку: — Разве у вас нет «Стеймен Уайнсеп»?

Похоже, у них не было. Когда она обслужила нас и ушла, я начал чистить яблоко. Хотя обычно я не чищу яблоки, мне показалось, что это должно его разозлить. Старался я зря, поскольку он не обращал на меня внимания, а сосредоточившись, набросился с вилкой на большое блюдо какой-то жуткой сырой мешанины, которое он заказал, называвшееся «Витанутрита по-особому».

Он отправлял в маленький рот крохотные кусочки, делая каждый раз всего одно-два жевательных движения.

— Есть идея, — сказал я доброжелательно. — Вряд ли вы рассчитываете, что я передам ваши слова Вульфу. Почему бы вам самому не заскочить к нему сегодня вечером после ужина и не рассказать об этом?

— С удовольствием, — он пожевал. — Но не сегодня. — Снова пожевал. — Три вечера в неделю, по средам, четвергам и пятницам, я играю в шахматы в Мидтаунском шахматном клубе. — Опять пожевал. — В субботу я собираюсь поехать за город и провести выходные, наблюдая птичек. — Он пожевал снова. — С удовольствием сделаю это в понедельник.

— О'кей, я все устрою. — Я приступил к другому яблоку, однако чистить его не стал. — Но к этому времени, быть может, все уже закончится. Мне кажется, и, я надеюсь, мистер Вульф согласится с этим, что осталось сделать только одно: рассказать все полиции, и пусть она запускает свою машину. Поиски доказательств для обвинения в убийстве — слишком сложное дело, особенно для такого недотепы, как я.

Он перестал жевать и спросил:

— Кто вас заставляет искать доказательства?

— Вы.

— Я не заставляю. Я просто заявил, что Мура убили. Полиция? Фу-у! Они запустили свою машину, когда обнаружили тело, но потом остановили ее. Вы намеревались, конечно, заставить меня рассказать то, что я знаю, шантажируя полицией. Дорогой Гудвин, боюсь, это дело намного превышает ваши возможности. Неделю назад я зашел к заместителю комиссара О'Харе, которого знаю много лет, и заявил ему, что Мура убили. Естественно, он предложил мне рассказать об этом подробнее, и, естественно, я отказался. Я сказал ему, что могу лишь констатировать факт убийства, а поисками доказательств и задержанием преступника должен заниматься его департамент. — Нейлор хихикнул. — Мне даже показалось, что в какой-то момент заместитель комиссара был не прочь подвергнуть меня допросу под пыткой. В конце концов он просто обозвал меня болтуном. — Он вернулся к «Витанутрите».

Мне вдруг захотелось выпить молоко, засунуть третье яблоко в карман, удрать на Тридцать пятую улицу и рассказать Вульфу, что Керр Нейлор — опасный, болтливый, травоядный жук и что на это дело надо плюнуть. Меня сдерживали несколько соображений, особенно два: что с компании «Нейлор — Керр» можно содрать любую сумму, вплоть до двадцати миллионов, и что я теперь знаю, где находится комната мисс Ливси.

— О'кей, — сказал я совсем дружески. — Не будем угрожать друг другу, оставим и признания, а шахматы и птички заставят вас до понедельника забыть о визите к Вульфу. Кстати, я заметил, что в том докладе мистеру Пайну насчет Мура, где спрашивалось, каким образом он поступил на работу, вы записали: «Личное обращение». К кому же он обратился? К начальнику этой секции Дикерсону?

Это была первая насечка, которую я сделал на панцире жука. Она не заставила его выронить вилку или даже плясать искорку в его глазах, но работать вилкой и жевать он стал так, что это превысило границы вежливости. Стало ясно, что ему это потребовалось, чтобы подумать над ответом.

Он проглотил и заговорил:

— Он обратился к моей сестре.

— О! Какой сестре?

— У меня только одна сестра, — искорка в его глазах стала заметнее. — Моя сестра, мистер Трут, — замечательная и интересная женщина, но она гораздо более консервативна, чем я. Наш отец дал каждому из нас по одной четверти акций корпорации, он не захотел больше быть связанным ответственностью. Свою долю акций я роздал без компенсации нескольким старым служащим компании, потому что они их заработали, а я нет. Я не люблю владеть вещами, на которые могли бы заслуженно претендовать другие люди, особенно морально. Юридические претензии меня не интересуют. Но моя более консервативная сестра оставила свою долю у себя. Ее мужу, Джасперу Пайну, которого, я полагаю, вы уже встречали, это было очень кстати, поскольку иначе он вряд ли стал бы президентом корпорации.

— И Мур получил работу через вашу сестру?

Искорка в глазах Нейлора бешено заплясала.

— Вы обладаете талантом, мистер Гудвин, делать крайне бестактные замечания. Моя сестра любит помогать людям. Она направила Мура ко мне, я побеседовал с ним и попросил Дикерсона поговорить с ним. Так он получил работу в этой секции. Как насчет пудинга? И немного «Пинк Стимера»? Это горячая вода с мандариновым соком.

Больше информации от него я не получил. Дальше он говорил только про еду и вопросы о Муре, об убийстве или о сестре просто игнорировал. Больше всего он раздражал меня, когда что-то игнорировал. Я сдался и сидел, наблюдая, как он потягивает «Пинк Стимер».

Когда мы вместе вернулись в здание на Уильям-стрит, я покинул его в фойе, прошел к телефону-автомату, набрал номер «Газетт» и попросил Лона Коэна. Он знал больше фактов, чем департамент полиции и публичная библиотека, вместе взятые.

Когда он подошел к телефону, я сказал:

— Теперь твоя очередь оказать мне услугу. Как насчет миссис Джаспер Пайн? Урожденная Нейлор. Ее муж — президент крупной инженерной фирмы, которая находится в центре Нью-Йорка. Я надеюсь, что ты когда-нибудь слышал о ней?

— А как же! Она — «мясо».

— Какое еще мясо?

— О, это значит, что в один прекрасный день она может стать пищей для газетчиков, в смысле новостей. Пока в меню она не попала, кроме разве той его части, где пишут цену, но ни одна газета в городе не теряет надежды.

— И что же питает эти надежды?

— Откуда ты звонишь? Из конторы Вульфа?

Я шикнул на него:

— Я ведь просил тебя не задавать лишних вопросов! Я говорю из автомата.

— О'кей. Объект твоего внимания любит помогать молодым людям. На первого встречного не бросается, разборчива, но своего хобби не оставляет. Денег много, хорошо сохранилась и предположительно не дура, иначе давно потеряла бы свое состояние. Рекомендую заняться ею; сколько тебе — тридцать? Как раз для нее! Наружность у тебя вроде ничего, а вот манеры мог бы немного подшлифовать.

— Э-э, да ты получишь десять процентов. Я, конечно, и не надеюсь, что у тебя есть список всех моих предшественников, кому она помогла.

— Видишь ли, мы его не ведем — не настолько нам это интересно. Думаешь, наша газета сует нос в чужие личные дела? Постой-ка, вы ведь с Ниро Вульфом занимаетесь расследованием убийств. Попробую действовать по ассоциации; черт возьми, как его звали: Муррей, нет, Мур?

— Мистер Коэн, — благоговейно сказал я, — ты, как обычно, попал в самую точку. Мур погиб в результате наезда на него автомашины на Тридцать девятой улице ночью четвертого декабря. Ты можешь сказать, кто помогал ему?

— Могу.

— Миссис Пайн?

— Задай этот вопрос по-другому. Даже по телефону я не хочу упоминать фамилии в таких деликатных вопросах, как этот.

— Объект моего интереса?

— Да.

— Ты не мог бы изложить подробнее?

— Ради Бога. Похоже, что «мясо» находится уже на пути к столу, вот и все. Что же до того, кого подкосили поздней ночью, и связи, которую он имел, мы считали своим долгом перед обществом сделать все возможное, чтобы избежать скандала.

— Боже мой, продолжай!

— И делали, и полиция, думаю, тоже, однако это ни к чему не привело. Детали до сих пор остаются неясными, но для прессы там нечего делать. Я помню, что наиболее очевидная линия ничего нам не дала. Муж, конечно, не пытался спасти свою честь или отомстить. Мур был лишь одним из нескольких — семи или восьми, и, кроме того, за несколько месяцев до этого ему дали отставку, а его подругой тогда была… забыл имя, ну, да это не важно. Муж знал об этих делах в течение многих лет. Это абсолютно точно установлено нашим исследовательским отделом. Ты, наверное, там в будке задохся. Мне надо идти работать. Я прошу тебя, если возможно, рассказать мне все для статьи. Кто нанял Вульфа?

— Рано еще, — сказал я ему. — Получишь, когда созреет, если только там не окажется червячков. Ты нас знаешь: мы всегда отдаем долги с процентами. Если я заскочу к тебе, я смогу поговорить с кем-нибудь, кто занимался этим вопросом?

— Лучше позвони заранее.

— Хорошо. Спасибо и большой привет от нас.

Я быстро выскочил из фойе на улицу, прошел один квартал к месту, которое приметил раньше, купил там три сэндвича с ветчиной и кварту молока и поднялся к себе в служебный кабинет на тридцать четвертый этаж. Там, в своей комнате, никем не потревоженный, я съел этот обед. Пока я ел, мне в голову пришло несколько мыслей, и первой среди них была мысль о том, что я правильно сделал, когда не повиновался своему порыву и не ушел из «Фонтана здоровья», ничего не съев, кроме яблок.