1

Усадив его в кресло, обитое красной кожей, я подошел к своему письменному столу, развернул кресло лицом к посетителю, сел и обратил на него вежливый, хотя отнюдь не восторженный взгляд. Конечно, костюм за 39 долларов 95 центов плохо сидел на нем и был весь помят, а рубашку за 3 доллара он не менял уже второй, если не третий день, но дело было скорее в нем самом, нежели в одежде. Длинное костлявое лицо и широкий лоб — тут все было в порядке; просто он не походил на клиента, способного существенно увеличить банковский счет Ниро Вульфа.

Счет на сегодняшний день, понедельник, начало мая за вычетом только что заполненных мною чеков, которые я положил на подпись на стол Вульфа, уменьшился до 14194 долларов 62 центов. Не спорю, сумма довольно солидная, но с учетом недельного жалованья Теодору Хортсману, который ухаживал за орхидеями, и Фрицу Бреннеру, повару и эконому, и мне, состоящему при хозяине для поручений; с учетом счетов для бакалейщика, а в них фигурировали такие статьи, как свежая икра, которую Вульф порой подмешивал за завтраком в печеные яйца; с учетом содержания коллекции орхидей в оранжерее на крыше старого каменного особняка, не говоря уже о пополнении самой коллекции; с учетом того и сего, пятого и десятого минимальные расходы на все хозяйство превышали пять тысяч в месяц. К тому же через пять недель наступало 15 июня, день уплаты подоходного налога. Короче, все говорило о том, что до четвертого июля придется позаимствовать денежки из наших запасов в сейфе банковского депозитария, если не подвернется возможность сорвать жирный куш.

Вот почему, когда раздался звонок в дверь, и я, выйдя в прихожую, увидел за поляроидным стеклом парадного незнакомого мужчину без чемоданчика с образцами товара, мне показалось уместным широко открыть дверь и наградить его приветливым взглядом.

— Это дом Ниро Вульфа, не так ли? — спросил он, и я ответил, что да, но мистер Вульф до шести никого не принимает, а он сказал: — Знаю, от четырех до шести он в оранжерее, но мне нужен Арчи Гудвин. Вы мистер Гудвин?

Я не стал отпираться и поинтересовался, что у него за дело; он заявил, что хочет получить у меня профессиональную консультацию.

Откинувшись на спинку красного кожаного кресла, он наклонил голову и произнес, уставившись на меня умными серыми глазами:

— Разумеется, мне нужно сообщить вам свое имя.

Я покачал головой:

— Только если это имеет отношение к делу.

— Имеет. — Он забросил ногу на ногу; носки, серые в мелкий красный горошек, сползли у него чуть ли не на ботинки. — В противном случае не было смысла приходить. Я хочу поговорить с вами сугубо конфиденциально.

Я кивнул:

— Само собой. Но это контора Ниро Вульфа, и я на него работаю. Если вы получите счет, так это будет от него.

— Знаю. Я могу рассчитывать, что сказанное останется между нами?

— Безусловно. Разве что на душе у вас груз, который мне не поднять, убийство там или государственная измена.

— Всяк грех глаголет, но убийство вопиет. Измена Родине себя не окупает. У меня на совести ни того, ни другого. Ни одно из моих преступлений не наказуемо по закону. Так что, мистер Гудвин, по секрету — меня зовут Йигер, Томас Дж.Йигер. Возможно, вы слышали обо мне или читали, хотя я отнюдь не знаменитость. Я живу в доме 340 по Восточной Шестьдесят восьмой улице. Состою руководящим вице-президентом фирмы «Континентальные пластмассы» с правлением в здании Эмпайр стейт билдинг.

Я и глазом не моргнул. «Континентальные пластмассы» могли оказаться гигантской корпорацией, занимающей три-четыре этажа, а могли ютиться в паре комнатенок с единственным телефоном на столе у руководящего вице-президента. Но в любом случае тот квартал по Восточной Шестьдесят восьмой был мне знаком, и представлял он собой отнюдь не трущобы, совсем напротив. Этот тип носил костюм за 39 долларов 95 центов, потому что мог позволить себе плевать на всех и вся. Знаю я президента правления одной многомиллиардной корпорации, из богатейших в стране, так он ходит в нечищенных ботинках и бреется три раза в неделю.

Я извлек блокнот и начал записывать.

— Номер моего домашнего телефона в справочниках не значится, — продолжал тем временем Йигер, — Чисхолм 53-232. Я специально пришел, когда Вульф, насколько мне известно, бывает занят. Я хочу поговорить с вами: нет смысла объяснять ему мое дело, раз он все равно поручит его вам. Мне кажется, что за мной следят; я хочу узнать, так ли это, и если так, то кто именно следит.

— Дело для сосунков, — сказал я, бросив блокнот на стол. — Любое приличное агентство вам это устроит за десять долларов в час. У мистера Вульфа другой подход к проблеме гонорара.

— Понимаю, что другой, но это неважно, — отмахнулся он. — Жизненно важно, однако, выяснить, следят ли за мной, поскорее, и особенно — кто именно. В каком агентстве по десять долларов в час найдется профессионал, равный вам?

— Дело не в этом. Будь я и вполовину так хорош, как мне кажется, все равно жалко тратить мое время на охоту за «хвостом». А если никакого «хвоста» нет и засекать нечего? Сколько дней уйдет на то, чтобы вас в этом убедить? Допустим, десять, по двенадцать часов в сутки из расчета по сто долларов за час. Это будет двенадцать тысяч плюс расходы. Пусть вы даже…

— Десяти дней не понадобится, — ответил он, поднимая голову, — я в этом уверен. Не будет и двенадцати часов в сутки. Позвольте объяснить, мистер Гудвин. По-моему, за мной следят — или будут следить — в определенное время. Я, в частности, подозреваю, что преследователь двинется за мной нынче вечером, когда в семь часов я выйду из дома и поеду через парк на Восемьдесят вторую улицу. В дом сто пятьдесят шесть по Западной Восемьдесят второй. Возможно, лучше всего вам ждать у моего дома, когда я выйду, но, разумеется, вы сами решите, как действовать. Я не хочу, чтобы меня выследили и вышли на этот адрес. Не хочу, чтобы связь между мною и этим домом стала известна. Если слежки не будет, то на сегодня все, и я снова позвоню вам только тогда, когда решу еще раз туда отправиться.

— Когда это будет?

— Точно не скажу. Возможно, в конце недели, а может быть, и на следующей. Я предупрежу вас за день.

— Вы поедете на своей машине или в такси?

— В такси.

— Что для вас важнее — чтобы вас не проследили до этого дома, выяснить, есть ли слежка, или установить личность «хвоста», если слежка есть?

— Все важно.

— Что ж, — поджал я губы, — должен признаться, задание несколько специфическое. Я упомянул тут о ста долларах в час, так это для проформы. Как говорится, подгоняй ботинок по ноге. Мистер Вульф займется подгонкой, а вот нога — это уже по вашей части.

Он улыбнулся:

— За это не волнуйтесь. Значит, я буду ждать вас к семи. Или чуть раньше?

— Вероятно. — Я взял в руки блокнот. — Не окажется ли «хвост» вашим знакомым?

— Не знаю. Не исключено.

— Мужчина, женщина?

— Не могу сказать. Не знаю.

— Профессионал или любитель?

— Не знаю. Может быть и то, и другое.

— Засечь его будет просто, а что дальше? Если это сыщик, я его, возможно, опознаю, но пользы мало. Узнаю я его или нет, я в любом случае смогу ему помешать, но выжать из него имя клиента мне не удастся.

— Но помешать-то вы ему сумеете?

— Еще бы. Сколько вы готовы выложить за имя клиента? Запросить могут немало.

— Не думаю… — он запнулся. — Я считаю, что мне это не нужно.

Он сам себе противоречил, но я не стал заострять на этом внимание.

— Если это любитель, я, конечно, ему помешаю, а что дальше? Вы хотите, чтобы он знал, что его засекли?

Он обдумал вопрос.

— Пожалуй, нет. Да, пусть лучше не знает.

— Тогда я не сумею его заснять, смогу только дать описание внешности.

— Это меня удовлетворит.

— Прекрасно. — Я швырнул блокнот на стол. — Ваш адрес на Шестьдесят восьмой — не многоквартирный дом?

— Нет, особняк. Мой собственный.

— В таком случае мне не следует в него входить и даже появляться поблизости. Если работает сыщик, он, скорее всего, меня узнает. Вот что мы сделаем. Ровно в семь вечера вы выйдете из дома, дойдете до Второй авеню и, не переходя ее, свернете налево. Примерно в тридцати шагах от угла будет закусочная, а перед ней…

— Откуда вам это известно?

— Немного в Манхэттене кварталов, которых бы я не знал. Перед закусочной прямо у тротуара либо во втором ряду будет стоять сине-желтое такси с опущенным флажком, а в нем — водитель с широкой квадратной физиономией и большими ушами. Вы ему скажите: «Вам надо побриться». Он ответит: «У меня слишком нежная кожа». Для верности, когда сядете, посмотрите на табличке его имя. Его зовут Альберт Голлер. — Я произнес по буквам. — Записать не хотите?

— Нет.

— Смотрите не забудьте. Скажите ему адрес на Западной Восемьдесят второй улице, откиньтесь на подушки и ни о чем не волнуйтесь. От вас больше ничего не потребуется. Что бы водитель ни делал, так надо. Не оглядывайтесь через заднее стекло, это может осложнить нам работу.

Он улыбнулся:

— Быстро же вы разработали план операции.

— Время торопит. — Я глянул на стенные часы: — Почти пять. — Я поднялся: — До скорой встречи, только вы меня не увидите.

— Великолепно, — произнес он, вставая с кресла. — Чем выше ум, тем тень длиннее ляжет, отброшенная им на дольний мир. Я знал, что вы именно тот, кто мне нужен. — Он подошел и протянул руку: — Не нужно меня провожать, я не заблужусь.

Но я проводил его, как делаю это вот уже несколько лет с того самого дня, когда один посетитель, оставив дверь незапертой, проскользнул назад в дом, спрятался в гостиной за диваном, а ночью перерыл в кабинете все бумаги. В дверях я спросил его, как зовут таксиста, и он ответил без запинки. Я вернулся, миновал дверь кабинета и направился прямо в кухню, где взял с полки стакан и из холодильника — пакет молока. Фриц — он нарезал на главном столе лук-шалот — наградил меня взглядом и произнес:

— Это оскорбление чистейшей воды, и я тебя проучу. Моя икра белой сельди aux fines herbes[1] — королевское блюдо.

— Согласен, но я не король. — Я налил себе молока. — А кроме того, я скоро пойду по делам и не знаю, когда вернусь.

— Вот как? По личным делам?

— Нет. — Я отхлебнул. — Я не только не отвечу на твой вопрос, я сам его задам себе. Поскольку вот уже полтора месяца у нас не было ни одного мало-мальски стоящего клиента, ты хочешь знать, не обзавелись ли мы им сейчас, и твое любопытство оправданно. Отвечаю: возможно, но маловероятно. Похоже, очередная мелочь, арахис вместо кокоса. — Я снова отхлебнул. — Кстати, тебе, может, придется выдумывать новое королевское блюдо из арахисового масла.

— Ничего невозможного. Арчи. Тут главное — чем его сдобрить. Не уксусом: это было бы слишком. Может быть, лаймовым соком с каплей-другой лукового. Или без лукового. Завтра попробую.

Я попросил сообщить, что получится, и пошел в кабинет, прихватив молоко. Там я уселся за свой письменный стол и позвонил в «Газетт» Лону Коэну. Он заявил, что дел у него невпроворот, и он может отвлечься только ради сенсации на первую полосу или приглашения на партию в покер. Я ответил, что сейчас не располагаю ни тем, ни другим, но вношу их в число принятых заказов, а тем временем готов подождать у трубки, пока он сходит в «морг» и посмотрит, нет ли там чего-нибудь на Томаса Дж.Йигера, руководящего вице-президента «Континентальных пластмасс», проживающего на Восточной Шестьдесят восьмой улице в доме 340. Он сказал, что имя ему знакомо, и в газете, скорее всего, имеется на него досье, он его запросит и сам мне перезвонит. Что он и сделал через десять минут. «Континентальные пластмассы» оказались большой корпорацией с главным предприятием в Кливленде, а правлением и отделом реализации — в Эмпайр стейт билдинг. Томас Дж.Йигер занимал пост руководящего вице-президента вот уже пять лет и всем в ней заправлял. Женат, имеет незамужнюю дочь Анну и женатого сына Томаса Дж.-младшего. Состоит в…

Я сказал Лону, что этого хватит, поблагодарил, повесил трубку и по внутреннему телефону позвонил в оранжерею. Через какое-то время Вульф поднял трубку и сердито, как и следовало ожидать, бросил:

— Слушаю.

— Простите, что потревожил. Приходил некто Йигер. Он хочет знать, следят ли за ним и кто именно. Он понимает, что придется раскошелиться, но готов на это, потому что, кроме меня, ему, видите ли, никто не годится. Я навел справки: он вполне платежеспособен, да и мне, глядишь, перепадет, сколько я зарабатываю за две недели. Когда вы спуститесь, меня уже не будет. Его имя и адрес у меня в блокноте. Вернусь к ночи.

— А завтра? Сколько времени это займет?

— Немного. Если понадобится, подключим Сола и Фреда. Я потом все объясню. Работа самая что ни на есть заурядная.

— Понял.

Он повесил трубку, и я по городскому телефону набрал номер Эла Голлера.

2

Через два часа, в двадцать минут восьмого, я сидел в такси, припаркованном на Шестьдесят седьмой улице между Второй и Третьей авеню, вывернувшись так, чтобы можно было наблюдать через заднее стекло. Если б Йигер вышел из дома ровно в семь, то к 7:04 он должен был сидеть в машине Эла Голлера, а машина — выехать из-за угла на Шестьдесят седьмую в 7:06. Но было уже 7:20, а он все не показывался.

Гадать, что ему помешало, было делом совершенно бессмысленным, вот я им и занялся. К половине восьмого у меня имелось с дюжину объяснений, как правдоподобных, так и совсем фантастических. В 7:35 я встревожился, и мне стало не до гаданий. В 7:40 я сказал таксисту, старому знакомому Майку Коллинзу:

— Ерунда какая-то. Схожу посмотрю, — вылез и пошел на угол. Эл все еще сидел в своей машине перед закусочной. Я пересек авеню на зеленый свет, подошел к такси и спросил Эла: — Где он?

Тот зевнул:

— Я одно знаю — здесь его нет.

— Пойду позвоню. Если появится, я буду внутри, поваландайся с зажиганием, пока я не выйду. Дай мне время вернуться к Майку.

Он кивнул и снова зевнул, а я вошел в закусочную, отыскал в глубине автомат и набрал Чисхолм 53-232. После четырех зуммеров в трубке раздался мужской голос:

— Квартира мистера Йигера.

— Можно позвать мистера Йигера?

— В данную минуту нельзя. Кто его спрашивает?

Я повесил трубку. Мало того, что я узнал голос сержанта Пэрли Стеббинза из отдела по расследованию убийств полицейского управления Западного Манхэттена — не кто иной, как я несколько лет тому назад учил его: если поднимаешь трубку в доме Икс-Игрека, никогда не говори «Квартира мистера Икс-Игрека», но — «Квартира миссис Икс-Игрек». Так что я повесил трубку, вышел, дал знак Элу Голлеру оставаться на месте, дошел до угла Шестьдесят восьмой улицы, свернул направо и прошел ровно столько, чтобы убедиться, что фараон за рулем полицейской машины, стоящей во втором ряду перед домом 340, — тот самый, кто обычно возит Стеббинза. Я развернулся, проделал обратный путь до телефона в глубине закусочной, позвонил в «Газетт», попросил соединить меня с Лоном Коэном, и тот поднял трубку. Я собирался осведомиться, не слыхал ли он чего любопытного по части убийств за последнюю пару часов, но он меня опередил.

— Арчи? — спросил он.

— Он самый. Ты не…

— Откуда ты знал, что Томаса Дж.Йигера должны прикончить, когда позвонил три часа назад?

— Я не знал. И сейчас не знаю. Я только…

— Не смеши. Но я твой должник. Спасибо за разворот на первую полосу. НИРО ВУЛЬФ СНОВА ОБСТАВЛЯЕТ ПОЛИЦИЮ. Вот сижу и пишу: «Ниро Вульф, непревзойденный частный сыщик, ринулся расследовать убийство Йигера за два часа до того, как в раскопе на Западной Восемьдесят второй улице обнаружили тело. В пять часов пять минут его верный слуга Арчи Гудвин позвонил в „Газетт“ и попросил…»

— Сядешь в калошу. Всему свету известно, что я не слуга, я порученец, а чтоб Ниро Вульф куда-то ринулся — надо ж до такого додуматься! Кроме того, я сейчас звоню тебе в первый раз за последний месяц. Если кто-то звонил и подделался под меня, то, верно, он и есть убийца, и когда б у тебя хватило мозгов продержать его на проводе, чтоб успеть засечь телефон, ты бы…

— Ладно, начнем сначала. Когда сможешь мне что-нибудь подбросить?

— Когда будет что подбрасывать. Я ведь тебя никогда не обижал, скажешь — нет? Сделай вид, что я не знал об убийстве Йигера, пока ты мне не сообщил. Где там копают на Западной Восемьдесят второй?

— Между Колумба и Амстердамской.

— Когда нашли тело?

— В семь десять. Пятьдесят минут назад. Под брезентом на дне ямы, которую выкопали рабочие энергослужбы. Мальчишки спустились за мячиком, он у них туда залетел.

Я быстро прикинул:

— Тело, должно быть, скатилось туда после пяти — в это время парни из «энерго» обычно кончают, если положение не аварийное. Может, кто увидел, как оно скатилось, и накрыл его брезентом?

— Откуда мне знать? Нам только полчаса как сообщили.

— Это точно он?

— Верняк. Один из нашей команды, которая туда выехала, был с ним знаком. Он звонил пять минут тому назад.

— С чего ты взял, что его убили?

— Официального заключения еще не было, но сбоку в черепе у него дырка, и он ее не пальчиком провертел. Послушай, Арчи. Когда поступила «молния», его досье «из морга» лежало передо мной на столе. Через час вся редакция узнает, что я затребовал его на два часа раньше времени. Немножко тайны не помешает, но если ее раздувать, могут выйти неприятности. Итак, я сообщаю, что затребовал папку, потому что ты меня попросил, а услужливый коллега сообщает об этом в полицию, и что дальше?

— Дальше я, как обычно, взаимодействую с полицией. Буду у тебя через двадцать минут.

— Отлично. Всегда рад тебя видеть.

Я вышел, сел в машину к Элу и велел ему подъехать за угол к Майку. Выруливая на проезжую часть, Эл заметил, что ведено было брать только таких пассажиров, которые скажут, что ему надо побриться, и я ответил — черт с ним, ему надо побриться. У тротуара на Шестьдесят седьмой улице, где ждал Майк, негде было приткнуться, мы остановились рядом, я вылез и встал между двумя машинами с опущенными боковыми стеклами.

— Прогулка отменяется, — сообщил я. — По причинам, от меня не зависящим. Я не назвал определенной суммы, потому что многое было неясно, например, сколько времени все это займет. Но от вас всего и потребовалось-то немного подождать, так, может, по двадцатке на брата будет достаточно? Что скажете?

— Ага, — сказал Майк, а Эл ответил:

— Конечно. Что случилось?

Я извлек бумажник и вытащил шесть двадцаток.

— Умножим это на три, — произнес я, — потому что у вас имеются языки. Я не сказал, как звать клиента, но описал его, и вы знаете, что он должен был выйти из-за угла Шестьдесят восьмой улицы и поехать на Западную Восемьдесят вторую. Поэтому, когда прочтете завтра в газете о человеке по имени Томас Дж.Йигер, который проживал в доме 340 по Восточной Шестьдесят восьмой улице и тело которого нашли нынче вечером в десять минут восьмого в яме на Западной Восемьдесят второй улице с дырой в черепе, вам станет интересно. А когда человеку интересно, он любит об этом поговорить. Вот вам по шестьдесят монет на брата. Я, со своей стороны, хочу иметь возможность потешить собственное любопытство, но чтобы фараоны не допытывались у меня, с чего я закрутил эту карусель. Какого черта он отправился сам, когда у нас все было расписано? Он, добавлю, ни словечком, ни намеком не дал понять, что ждет или боится нападения; он только хотел выяснить, ходит ли за ним «хвост» или нет, а если ходит, то чтобы я ему помешал и, если получится, опознал. Все это я вам говорю, и так оно было на самом деле. Не имею ни малейшего представления, кто его убил и зачем. Теперь вы знаете столько же, сколько я сам, и очень бы хотелось, чтобы об этом не знал больше никто, пока я не разберусь, что к чему. Мы, ребята, знакомы — как давно мы знакомы?

— Пять лет, — сказал Майк.

— Восемь, — ответил Эл. — Как ты узнал, что его пришили? Если тело нашли только с час назад…

— Я позвонил ему домой, мне ответил сержант Пэрли Стеббинз из отдела по расследованию убийств — я узнал его по голосу. Я пошел поглядеть и узнал водителя полицейской машины, стоящей перед домом 340. Затем позвонил знакомому газетчику, спросил, что новенького, и он мне выложил. Я ничего не утаиваю, рассказал вам все как есть. Получите свои шестьдесят долларов.

Эл протянул руку и большим и указательным пальцами выдернул за уголок из пачки двадцатку.

— В самый раз, — сказал он. — За простой хватит, а рот держать на замке у меня есть свои причины. Я с этого удовольствие поимею. Как увижу фараона, так подумаю: «Сукин ты сын, а я ведь знаю, чего ты не знаешь!»

Майк, ухмыльнувшись, взял свои три двадцатки.

— Я не таковский, — заявил он, — все готов выболтать первому встречному, хотя бы и фараону, но теперь не получится, а то придется возвращать сорок долларов. Я, может, и не такой благородный, да честный. — Он сунул деньги в карман и протянул ручищу: — Но на всякий случай хлопнем по рукам.

Мы потрясли друг другу руки, я уселся в машину к Элу и велел отвезти меня к дому «Газетт».

Если Лон Коэн и состоял в большой должности, то в какой — я не знал и сомневаюсь, чтоб вообще состоял.

Он был темный — темная кожа плотно обтягивала скулы небольшого лица с правильными чертами, темно-карие глаза в глубоких глазницах, почти черные волосы гладко зачесаны и взбиты коком на вытянутой голове. В компании, где я изредка проводил ночь за покером, он был вторым по классу игроком; с первым — Саулом Пензером — вам еще предстоит познакомиться. Когда вечером в тот понедельник я вошел в комнатушку Лона, он разговаривал по телефону. Я уселся на стул в торце его рабочего стола и стал слушать. Разговор продолжался несколько минут, но он девять раз произнес всего одно слово — «нет». Когда он кончил, я заметил:

— Покладистая у тебя натура.

— Мне нужно еще позвонить, — сказал он. — Вот, займись пока. — Он всучил мне картонную папку и повернулся к телефону.

Это было досье на Томаса Дж.Йигера. Не густо — с дюжину газетных вырезок, четыре машинописные заметки, оттиск статьи из промышленного журнала «Пластмассы сегодня» и три фотографии. Две были сделаны в студии, его имя было напечатано у нижней кромки, а третья изображала какую-то встречу в банкетном зале у «Черчилля»; к ней был подклеен напечатанный на машинке текст: «Томас Дж.Йигер выступает на банкете Национальной ассоциации производителей пластмасс, отель „Черчилль“, Нью-Йорк, 19 октября 1958 года». Он был снят на сцене у микрофона с поднятой рукой. Я прочитал справки, проглядел вырезки и начал листать статью, когда Лон разделался с телефоном и повернулся ко мне.

— Ну, выкладывай, — потребовал он.

Я закрыл папку и положил на стол.

— Пришел заключить с тобой сделку, — сказал я, — но сперва тебе нужно кое-что усвоить. Ни я, ни мистер Вульф никогда не видели Томаса Дж.Йигера, не говорили и вообще не имели с ним какой бы то ни было связи. Я о нем ровным счетом ничего не знаю, кроме того, что ты сообщил мне по телефону, а сам я только что прочитал в этой папке.

Губы Лона растянулись в улыбке:

— Для печати сойдет. А теперь — строго между нами.

— То же самое, хочешь верь, хочешь нет. Но перед тем, как позвонить тебе в пять часов, я кое-что узнал, это и заставило меня им заинтересоваться. Пока что я предпочел бы тебе об этом не рассказывать, по крайней мере в ближайшие сутки, а может, и подольше. У меня впереди кое-какие дела, не хотелось бы торчать завтра весь день в окружной прокуратуре. Поэтому никому не нужно знать, что сегодня я тебе звонил и расспрашивал про Йигера.

— По мне, пусть уж лучше знают. Досье-то затребовал я. Если я заявлю, будто мне привиделось, что с ним что-то случится, могут пойти разговорчики.

Я ухмыльнулся:

— Кончай блефовать. У тебя на руках нет и одной пары. Можешь заявить все что угодно. Можешь сказать: кто-то что-то сообщил тебе частным порядком, и ты не имеешь права разглашать. Кроме того, у меня предложение. Если забудешь о моем интересе к Йигеру, пока я не сниму запрета, я внесу тебя в список на подарки к Рождеству. В этом году буду дарить абстрактную картину в двадцати красках, а на карточке напишу: «Мы дарим вам эту картину, на которой купаем нашего пса. Поздравляем с праздником — Арчи, Мехитабель и детишки».

— Нет у тебя никакой Мехитабели и детишек.

— Конечно, поэтому и картина абстрактная.

Он внимательно на меня посмотрел:

— Мог бы мне что-нибудь сообщить, я бы не стал на тебя ссылаться. А не то попридержал бы до твоего разрешения.

— Нет. Не сейчас. Если — и когда — будет можно, а твой телефон я помню.

— Старая песня. — Он поднял руки ладонями вверх. — У меня дела. Заглядывай на этих днях.

Зазвонил телефон, он поднял трубку, и я вышел.

Направляясь к лифту и спускаясь на первый этаж, я прикинул расклад. Вульфу я обещал вернуться к ночи, сейчас было только девять вечера. Мне хотелось есть. Я сел в такси и дал адрес старого особняка на Западной Тридцать пятой улице.

Добравшись, я поднялся по семи ступенькам нашего парадного и позвонил. Одним ключом двери не открыть, если она на цепочке, а когда меня не бывает, она, как правило, на цепочке. Меня впустил Фриц; он постарался согнать с лица вопросительное выражение, однако вопрос стоял у него в глазах — тот самый, что он не задал мне днем: обзавелись клиентом? Я сказал, что надежда еще не потеряна, что в животе у меня пусто и не найдется ли у него ломтя хлеба и стакана молока. Ну еще бы, ответил он, сейчас принесет, и я направился в кабинет.

Вульф с книгой в руках восседал за своим письменным столом, откинувшись на спинку единственного в мире кресла, в которое мог усесться без болезненной гримасы.

Когда я вошел и включил верхний свет, чтобы вернуть ему нормальные пропорции, он произнес:

— Хм.

Когда я прошел к своему столу, он спросил:

— Ты ел?

— Нет, — ответил я, — Фриц сейчас принесет.

— Принесет?

Удивление с ноткой тревоги. Обычно, если я не успею поесть на задании и прихожу домой голодным, то иду есть на кухню. Исключения случаются, когда нужно сообщить что-нибудь срочное, но, устроившись скоротать вечер за книгой, он не желает выслушивать никаких сообщений.

Я утвердительно кивнул:

— Хочу облепить душу.

Он поджал губы. Открытую книгу, большую и пухлую, он держал в обеих руках. Он закрыл ее, использовав палец вместо закладки, тяжело вздохнул и спросил:

— Что такое?

Я решил, что нет смысла ходить вокруг да около. Имея с ним дело, нужно приноравливаться к обстоятельствам.

— Листок, что я положил к вам на стол, — ответил я. — С нашим банковским счетом после вычета чеков. До уплаты налога в июне остается тридцать семь дней. Мы, понятно, можем представить исправленную декларацию, если не подвернется клиент с солидным делом и таким же солидным предварительным гонораром.

Он мрачно на меня посмотрел:

— Нужно ли талдычить об очевидном?

— Я не талдычу, три дня молчал в тряпочку, а если заговорил сейчас, так, значит, хочу, чтобы вы позволили мне попробовать раскопать клиента, вместо того чтобы сидеть здесь и протирать штаны, ожидая, пока он сам пожалует. У меня на заднице уже мозоли пошли от сидения.

— План действий? На улицу — с рекламными щитами?

— Нет, сэр. План у меня есть, ненадежный, но все-таки. Я об этом мужчине, который приходил меня нанимать засечь «хвост». Томасе Дж.Йигере. Я нанял пару такси, чтобы ждали в семь вечера, одно для него, другое для меня — ехать следом. Он не пришел. Мне надоело ждать, звоню ему домой — трубку поднимает Пэрли Стеббинз. Иду за угол поглядеть — перед домом Йигера стоит машина, в ней сидит водитель Пэрли. Звоню Лону Коэну — он интересуется, с чего это я выспрашивал его по телефону о Томасе Дж.Йигере за два часа до того, как тело Йигера нашли в яме на Западной Восемьдесят второй улице. С дыркой в черепе. Стало быть, наш клиент приказал долго жить, но мне подумалось — вдруг его смерть поможет заполучить другого клиента? В своем деле он был важная шишка, занимал большой пост, имел хороший особняк в хорошем квартале; вполне вероятно, что никто, кроме меня, не знал про его подозрения, будто за ним следят или собирались следить. Опять же дом, до которого, как он думал, за ним потянется «хвост», — номер 156 на Западной Восемьдесят второй улице, а в этом самом квартале и нашли тело. Мне пришлось потратить ваши деньги. Я оплатил двум таксистам простой, а сверх того дал еще сорок долларов, чтобы забыли, где они были и что делали, — то есть дал Майку Коллинзу. Эл Голлер захотел забыть бесплатно.

Вульф проворчал:

— Твое дело. Убийцу, возможно, уже взяли.

— В таком случае вы потеряли сорок долларов в придачу к шестидесяти трем долларам шестидесяти центам текущих расходов по делу, которые, раз клиент мертв, нам никто не возместит. Но тут все не так просто. На самом-то деле клиент не мертв, или, говоря по-другому, клиента у нас и не было. Возвращаясь домой, я заехал в «Газетт» попросить у Лона Коэна забыть о моем звонке по поводу Томаса Дж.Йигера. На столе у Лона лежала папка с досье на Йигера, там были три его фотографа. Я их посмотрел. Человек, приходивший днем меня нанимать, чтобы я засек за ним «хвост», был не Йигер. Ничего похожего. Поэтому, как мне кажется, правильней будет сказать, что клиента у нас и не было.

3

Я, понятно, рассчитывал его ошеломить — и не обманулся. Вульф выпрямился и потянулся взять со стола закладку, тонюсенькую золотую полоску, которой он оказывал честь только тем книгам, что считал достойными занять место на полках в кабинете. Когда он вкладывал ее в фолиант, появился Фриц и поставил поднос мне на стол. Заметив, что Вульф отложил книгу, он одобрительно мне подмигнул, а я повернул кресло и занялся тем, что стояло на подносе. Он принес чашку супа из каштанов, креветки с огурцом на поджаренном хлебце, ростбиф на булочке крутого теста домашней выпечки, горку кресс-салата, яблоко, запеченное в белом вине, и стакан молока.

Требование этикета. Когда мы садимся в столовой завтракать или обедать, всякий разговор о делах — табу. Это правило никогда не распространялось на краткие сообщения, однако Вульф решительно против того, чтобы перебивать аппетит во время еды. Отложив книгу, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Проглотив несколько ложек супа, я сказал:

— Я так проголодался, что все равно не чувствую вкуса. Валяйте, не стесняйтесь.

Он открыл глаза:

— Никаких сомнений?

— Никаких, сэр. — Я проглотил еще ложку. — Под фотографиями стоит его имя. Да и на картинке в журнале то же лицо. Похож на белку — остренький носик, скошенный подбородок. У сегодняшнего гостя лицо длинное и костлявое, а лоб широкий.

— И он, назвавшись Йигером, заявил, что, по его расчетам, кто-то должен идти за ним по пятам до известного дома на Западной Восемьдесят второй улице, а тело Йигера нашли недалеко от этого дома. Когда его убили?

— Не знаю. Но они установят, дайте время. Кроме того. Лон узнал только, что тело лежало в яме, вырытой рабочими энергослужбы, было накрыто брезентом, а нашли его мальчишки, которые полезли в яму за мячом.

— Если я соглашусь на твою просьбу попытаться заполучить клиента, как ты намерен действовать?

Я проглотил суп и ответил:

— Сперва умну сандвичи и яблоко с молоком. Затем отправлюсь на Восемьдесят вторую. Раз тело нашли на улице в яме, вполне возможно, что убийство никак не связано ни с кварталом, ни с этим конкретным домом. Его могли прикончить где угодно, привезти к яме и бросить. Район Восьмидесятых между Колумба и Амстердамской как-то не вяжется с большой шишкой из большой корпорации. Там ютятся пуэрториканцы и кубинцы, по три-четыре человека в комнате. Я хочу выяснить, что за дела были там у Йигера, да и были ли вообще.

— Отправишься прямо сейчас? На ночь глядя?

— А то как же. Вот только очищу поднос.

— Фу! Сколько раз я тебе повторял, что поспешность пристала только тогда, когда промедление смерти подобно?

— Шесть тысяч.

— А ты по-прежнему не знаешь удержу. Утром выяснится многое, чего мы не знаем сейчас. Может быть, останется лишь установить личность нашего самозванца, да и это, вероятно, уже не будет представлять интереса. Сейчас, разумеется, представляет. Сколько он с тобой просидел?

— Двадцать пять минут.

— Может понадобиться запись разговора. Вместо того чтобы сломя голову лететь на Восемьдесят вторую улицу, проведешь вечер за пишущей машинкой. Всю беседу — дословно плюс полный портрет.

Он взял книгу и приготовился к чтению.

Итак, я получил задание на вечер. Мне все равно хотелось поглядеть на дом № 156 по Западной Восемьдесят второй улице до того, как им займется полиция, если уже не занялась, но в словах Вульфа был свой резон, к тому же я расплатился с Майком Коллинзом деньгами шефа. Отстукать наш разговор с фальшивым Йигером было нетрудно, работа как работа. Мне доводилось пересказывать беседы и подлиннее и с большим числом собеседников. Я кончил дело за несколько минут до полуночи, аккуратно сложил и спрятал в ящик страницы и копирку.

Обычно я спускаюсь на кухню к завтраку около половины девятого, но в тот вторник я спустился пораньше, сразу после восьми. Я собирался направиться к столику, где Фриц выложил на подставку для чтения мой экземпляр «Таймс», но поспешность пристала только тогда, когда промедление смерти подобно, поэтому я заставил себя поздороваться с Фрицем, налил стакан апельсинового сока, размешал и сделал пару глотков. После этого принялся за газету. Каков-то будет заголовок? «Убийство Йигера раскрыто»?

Отнюдь. Заголовок гласил: «Пристрелили руководителя». Я сел и снова отхлебнул из стакана.

За соком, гречишными оладьями с ветчиной, черносмородиновым джемом и двумя чашками кофе я изучил сообщения в «Таймс» и «Газетт». Опускало такие подробности, как имена мальчишек, наткнувшихся на тело. Их упомянули в газетах — и хватит с них, а книги они вряд ли читают. Выстрел был сделан с близкого расстояния, пуля вошла над правым ухом, смерть наступила мгновенно. Его убили не раньше чем за двадцать четыре и не позже чем за шестнадцать часов до осмотра тела в половине восьмого. Стало быть, это произошло между 19:30 в воскресенье и 3:30 в понедельник. Вскрытие, возможно, уточнит эти данные. В понедельник никто на раскопе не работал — чтобы начать ремонт, требовалось выдержать определенное время, так что тело могли спустить в яму воскресное ночью. Брезент оставили в яме рабочие. Не нашлось никого, кто бы видел Йигера живым в этом квартале или слышал звук выстрела, так что убили его, по всей вероятности, в другом месте, а туда доставили уже мертвым.

Дочь Йигера Анна была студенткой Беннингтон-колледжа. Сын, Томас Дж.-младший, служил на заводе «Континентальные пластмассы» в Кливленде. Йигер с женой уехали в пятницу погостить у знакомых субботу и воскресенье. Сам он вернулся в воскресенье вечером, а жена только утром в понедельник. В доме Йигеров на Шестьдесят восьмой улице во второй половине дня в воскресенье никого ее было. После того как в воскресенье Йигер сел в Стамфорде на поезд до Нью-Йорка, отходящий в 17:02, о его передвижениях ничего не известно.

Полиция никого не задержала, окружной прокурор заявил, что ведется расследование, и больше ничего.

На фотографии в «Таймс» он скалил зубы как заправский политик. «Газетт» поместила два снимка — тот, что я видел в кабинете у Лона, и второй, где длинное тело лежало на краю ямы, из которой его вытащили. Я вырезал снимок из «Таймс» и тот, где он снят живым, из «Газетт», и вложил в записную книжку.

В 8:51 я допил кофе, поставил чашку на стол, сказал Фрицу спасибо, сообщил, что не знаю, успею ли вернуться к ленчу, вышел в прихожую и поднялся на второй этаж к Вульфу.

— Отбываю, — сказал я. — Какие указания?

— Сам думай, — ответил он.

— Нет уж, сэр! То было вчера. Так вы меня посылаете или нет? Судя по всему, полиции ничего не известно, если только они не темнят. Когда вчера пришел этот тип, Йигер был мертв как минимум четырнадцать часов. Что он говорил — в ящике моего письменного стола. Чем могу располагать, если понадобятся расходы?

— Достаточной суммой.

— Однако в пределах?

— Разумеется. Их подскажут твои осмотрительность и здравый смысл.

— Так точно. Вернусь, когда вернусь.

Спустившись в кабинет, я открыл сейф, забрал из наличного фонда пятьсот долларов мятыми пятерками, десятками и двадцатками, закрыл сейф и покрутил рукоятку механизма. Скинув пиджак, я отпер нижний ящик моего письменного стола, вытащил подвесную кобуру, укрепил под мышкой, зарядил пистолет «марли» тридцать второго калибра и сунул в кобуру. После одного неприятного случая несколько лет тому назад я бросил привычку выходить на задания по делам об убийстве, вооруженный одним перочинным ножиком. Я надел пиджак и вышел в прихожую. Пальто и шляпа? Терпеть не могу с ними возиться. На улице было пасмурно, прогноз погоды в 7:30 посулил — «Возможны дожди». К чертям, что за жизнь без риска! Я вышел на улицу, дошел до Десятой авеню, поймал такси и велел ехать на угол Восемьдесят второй и Бродвея.

Готового плана у меня, понятно, не было, действовать предстояло применительно к обстановке, за исключением того шага, который напрашивался сам собой, — выяснить про экспертов, закончили они свои изыскания или нет. Из них многие знали меня в лицо и могли бы сообразить, что я шастаю вокруг места преступления отнюдь не для моциона. Поэтому, свернув с Бродвея на восток и перейдя Амстердамскую авеню, я остановился на углу и обозрел перспективу, которая открывалась с жилой стороны Восемьдесят второй улицы. Я хорошо вижу на любом расстоянии и сумел разглядеть цифру 156 на доме шагах в тридцати от угла. У тротуара по обеим сторонам улицы бампер в бампер стояли автомобили, их не было только у ограждения, которым обнесли яму на мостовой. Полицейской машины я не заметил. Небольшая толпа собралась у ограждения вокруг ямы, находившейся от номера 156 ярдах в пятнадцати дальше по улице. Толпу разгонял полицейский, но никого из сотрудников отдела по расследованию убийств или окружной прокуратуры я не заметил.

Я пересек улицу и направился к барьеру. Глянув из-за спины какой-то женщины в лиловом платье, я увидел в яме двух рабочих: стало быть, эксперты покончили со своими делами. Пока я стоял, глазея на рабочих, здравый смысл подсказал мне следующее:

1. Йигер был как-то связан с кем-то или чем-то в доме 156. Кем бы ни был нанявший меня тип и какую бы игру он ни вел, он ли пристрелил Йигера или кто другой, но этот адрес он, конечно же, не с потолка взял.

2. Если Йигера пристрелили в другом месте, а тело привезли сюда специально, чтобы преподать урок кому-то в доме 156, то почему его не вывалили на тротуар прямо перед домом? Зачем было спускать его в яму, лезть следом и покрывать брезентом? Отпадает.

3. Если Йигера пристрелили в другом месте, а тело привезли сюда случайно, просто потому, что тут оказалась яма, то получается совпадение, в которое не то что нормальный человек, но и последний дурак не поверит. Отпадает.

4. Йигера пристрелили не тогда, когда он входил или выходил из дома 156. На этой улице в любое время ночи десятки, а то и сотни голов высунутся из окон на звук выстрела. Стрелявший рвет когти или жмет на газ, а не тащит тело к яме, не скатывает в нее, не спускается сам и не набрасывает на тело брезент. Отпадает.

5. Отсюда следует, что Йигера убили в самом доме 156 и произошло это в некий час после 19:30 в воскресенье, а позже в ту же ночь, когда никто не видел, тело стащили к яме, благо до нее всего пятнадцать ярдов, и спустили в нее. Это не объясняет брезента, но его не объяснила бы никакая гипотеза. Эта хотя бы допускает. Может, для того и накрыли брезентом, чтобы до возвращения рабочих тела никто не нашел.

В сыщицком ремесле очень помогает здравый смысл, который способен подсказывать такие выводы: экономишь мозги. Я попятился от ограждения и прошел пятнадцать ярдов до дома 156.

У многих домов при входе красовалось объявление «СДАЕТСЯ», только не у 156-го. Тут, однако, имелся указатель — у нижних ступенек парадного крыльца к столбу был привязан кусок картона, на котором кто-то вывел от руки «Управляющий» и нарисовал стрелку острием вправо. Я пошел направо, спустился на три ступеньки, свернул налево, через открытую калитку попал на небольшую площадку и убедился своими глазами, что дом этот не совсем обычный. В дверь был врезан цилиндровый замок, а его ставят только тогда, когда требуется стопроцентная гарантия, что в ваш дом не попасть без соответствующего ключа или кувалды и вы можете — и готовы — выложить 61 доллар 50 центов.

Я нажал на кнопку звонка. Дверь быстро открыли, и в проеме передо мной возникла одна из трех красивейших женщин, которую я когда-либо видел.

Я, вероятно, забыл закрыть рот или перевести дух, если судить по ее улыбке — так королева улыбается простолюдину. Тихим мягким голосом, в котором не ощущалось дыхания, она спросила:

— Вам что-то нужно?

Единственный нормальный ответ — «А как же, вы и нужны» — я умудрился проглотить. Она выглядела на восемнадцать, высокая и статная, кожа цвета тимьянового меда, что Вульфу присылают из Греции, но предметом ее особой гордости была не красота, а нечто другое. Если женщина гордится своей красотой, улыбка у нее всего лишь самодовольная. Я не утратил дара речи, что весьма странно.

— Хотелось бы поговорить с управляющим, — сказал я.

— Вы из полиции?

Если ей нравились полицейские, требовалось ответить «да». Но скорее всего, они ей не нравились.

— Нет, — произнес я, — из газеты.

— Очень мило. — Она отвернулась и позвала: — Папа, тут из газеты!

Громкий голос у нее был еще чудесней, чем тихий. Она снова повернулась ко мне с грацией пумы и принялась ждать, статная и гордая, с тенью улыбки на тубах.

Послышались шаги, она отступила в сторону. То был мужчина, коренастый, широкоплечий, дюйма на два пониже ее, с толстым приплюснутым носом и кустистыми бровями. Я вошел и поздоровался:

— Меня звать Гудвин, я из «Газетт». Хочу снять комнату с окнами на улицу.

— Ступай, Мария, — приказал он дочери; она повернулась и ушла в глубину темного коридора. Тогда он обратился ко мне: — Нету комнат.

— Плачу сотню долларов в неделю, — сказал я. — Я собираюсь писать статью о месте преступления по следам преступления. Мне нужно фотографировать зевак, что приходят поглазетъ на яму. Окошко на втором этаже этого дома как раз дает нужный ракурс.

— Я сказал, нету комнат. — Голос у него был глубокий и хриплый.

— Жильцов переселите. Двести долларов.

— Нет.

— Триста.

— Нет.

— Пятьсот.

— Вы рехнулись. Нет.

— Я не рехнулся, это вы рехнулись, что воротите нос от пяти сотен. Как ваше имя?

— Мое имя — это мое имя.

— О господи. Я все равно узнаю у соседей или у дежурного фараона. Что в нем такого особенного?

Он прищурил один глаз:

— Ничего особенного. Меня зовут Цезарь Перес. Я гражданин Соединенных Штатов Америки.

— Я тоже. Так сдадите мне комнату на неделю за пятьсот долларов, деньги вперед и наличными?

— Но я как сказал, — он развел руками и пожал плечами. — Нету комнаты. Тот человек на улице мертвый, плохо. Фотографировать людей из этого дома — нет. Даже будь комната.

Я решил действовать нахрапом. Промедление и в самом деле грозило опасностью — отдел убийств или окружная прокуратура могли в любую минуту раскрыть связь между Йигером и этим домом. Я вытащил из кармана бумажник, извлек карточку и вручил ему.

— Можете прочесть при этом свете? — спросил я.

Он не стал читать.

— Что это?

— Лицензия. Я не газетчик, я частный сыщик и расследую убийство Томаса Дж.Йигера.

Он снова прищурил один глаз и сунул мне карточку назад. Я ее взял. Он вдохнул всей грудью.

— Вы не из полиции?

— Нет.

— Тогда убирайтесь отсюда. Убирайтесь из этого дома. Я сказал трем разным полицейским, я ничего не знаю про человека в яме, и один из них меня оскорбил. Уходите.

— Прекрасно, — заметил я, — вы тут хозяин. — Я вернул лицензию в бумажник, а бумажник — в карман. — Но я объясню, что случится, если вы меня выпроводите. Через полчаса дом заполнит дюжина полицейских с ордером на обыск. Уж они-то не пропустят ни дюйма. Они всех здесь зацапают, начиная с вас и вашей дочки, и задержат любого, кто войдет в дом. А все почему? А потому, что я им скажу, что Томас Дж.Йигер пришел сюда вечером в воскресенье, и был здесь убит, и я могу это доказать.

— Врете. Как тот полицейский. Это оскорбление.

— Хорошо. Для начала я кликну того фараона, что торчит на улице, — пусть придет и постережет, чтобы вы никого не успели предупредить.

Я повернулся. Выгорело! Насчет фараона он, конечно, все уже твердо решил, но меня он не ждал, я застал его врасплох. Идиотом он не был и понимал, что даже если я не сумею ничего доказать, то все равно знаю достаточно, чтобы напустить закон на него и на дом.

Когда я повернулся, он схватил меня за рукав. Я обернулся и увидел, что желваки у него так и ходят. Тогда я спросил, не зло, а просто потому, что хотелось знать:

— Это вы его убили?

— Вы из полиции, — сказал он.

— Нет. Меня зовут Арчи Гудвин, я работаю на частного детектива по имени Ниро Вульф. Мы рассчитываем получить деньги за расследование этого дела, этим мы на жизнь зарабатываем. Скажу откровенно — мы бы сами хотели выяснить, зачем сюда приходил Йигер, а не оставлять это для полиции, но раз вы отказываетесь сотрудничать, мне придется кликнуть фараона. Это вы его убили?

Он повернулся и шагнул в прихожую. Я рванулся, вцепился ему в плечо и развернул к себе.

— Это вы его убили?

— У меня есть нож, — сказал он. — В этом доме я вправе его иметь.

— Еще бы. А у меня есть вот что, — я извлек «марли» из кобуры. — И к нему разрешение. Это не вы его убили?

— Нет. Я хочу советоваться с женой. Она лучше соображает. С женой и дочерью. Я хочу…

Футах в десяти дальше по коридору распахнулась дверь, и женский голос произнес:

— Мы здесь. Цезарь.

Высокая женщина с решительным лицом и властным видом шла к нам по коридору. Мария осталась в дверях. Перес начал быстро говорить на испанском, но жена его оборвала:

— Прекрати! Он решит, мы что-то скрываем. С американцами разговаривай по-английски. — Она уставилась на меня пронзительными черными глазами. — Мы вас слышали. Я этого ждала, но думала, что придет полиция. Мой муж — человек честный. Он не убивал мистера Йигера. Мы зовем его мистер Дом, потому что это его дом. Откуда вы знаете?

Я вернул «марли» в кобуру.

— Раз я знаю, миссис Перес, так ли уж важно — откуда?

— Нет, неважно. Глупый вопрос. Хорошо, спрашиваете вы.

— По мне, лучше услышать ответы вашего мужа. Это может занять какое-то время. У вас найдется комната, где можно посидеть?

— Я отвечу. Мы сидим с друзьями. Вы угрожали мужу пистолетом.

— Это я так! Ладно, если вам своих ног не жалко, мне моих — и подавно. Когда мистер Йигер пришел сюда в воскресенье?

— Я считала, вы знаете.

— Знаю. Я вас проверяю. Если будет много неверных ответов, попробую расспросить вашего мужа или это сделает полиция.

— Он пришел около семи.

— Пришел встретиться с вами, с вашим мужем или вашей дочерью?

Она злобно на меня поглядела.

— Нет.

— С кем он пришел встретиться?

— Не знаю. Мы не знаем.

— Попробуйте еще раз. Без глупостей. Я не намерен торчать тут весь день, выжимая из вас правду по капле.

От смерила меня взглядом.

— Вы бывали у него наверху?

— Вопросы, миссис Перес, задаю я. С кем он пришел встретиться?

— Мы не знаем, — она повернулась. — Уходи, Мария.

— Но, мама, я не…

— Ступай!

Мария отступила в комнату, закрыв дверь. Оно было и к лучшему — очень трудно заставить себя смотреть в одну сторону, когда взгляд притягивает в другую. Мать вернулась к нашему разговору.

— Он пришел около семи, постучал в дверь. В ту, — она показала на дверь, за которой скрылась Мария. — Поговорил с мужем, дал ему денег. Затем направился в прихожую к лифту. Мы не знаем, был у него кто наверху или подошел позже. Мы смотрели телевизор; если кто и вошел в дом и поднялся на лифте, мы бы все равно не услышали. Да и знать про это нам не положено. В двери на улице хороший замок. Так что вовсе не глупо, что мы не знаем, с кем он пришел встретиться.

— Где этот лифт?

— В задней части дома. В нем тоже замок.

— Вы спросили, бывал ли я наверху. А вы бывали?

— Конечно. Каждый день. Мы там убираем.

— Значит, у вас есть ключ. Давайте поднимемся. — И я тронулся с места. Она посмотрела на мужа, заколебалось, глянула на меня, открыла дверь, закрытую Марией, что-то сказала по-испански и проследовала в глубь прихожей. Перес двинулся следом, я замыкал цепочку. В дальнем конце прихожей, у задней стены, она вынула из кармана юбки ключ и вставила в скважину другого цилиндрового замка, который был врезан в металлическую дверцу. Дверца из алюминия или нержавеющей стали скользнула в сторону. Она совсем не сочеталась с прихожей, как впрочем, и сам лифт, обшитый внутри той же нержавейкой, с красными эмалевыми панелями на стенах. Он был небольшой, еще меньше, чем у Вульфа. Лифт плавно и неслышно поднялся, насколько я понял, прямо до верхнего этажа, дверца открылась, и мы вышли.

Когда Перес зажег свет, я вторично за последний час остолбенел. Мне довелось повидать немало комнат, с головой выдающих своих хозяев, но эта побивала все. Возможно, тут отчасти сказывался контраст между ней и кварталом, внешним обликом дома, помещениями внизу, однако такая комната выглядела бы необычно где угодно. Первое впечатление — шелк и кожа. Шелком, большей частью красным, но местами бледно-желтым, были обиты стены, потолок и кушетки. Кожа принадлежала девушкам и женщинам, чьи тела на фотографиях и картинах занимали добрую треть стен. Куда ни посмотри, всюду глаз упирался в обнаженную натуру. Бледно-желтый ковер от стены до стены был тоже шелковым или выглядел таковым. Комната была громадная, во всю длину дома и шириной в двадцать пять футов, причем совершенно без окон. Ближе к центру, спинкой вплотную к правой стороне, стояла кровать, занимавшая добрых восемь квадратных футов, накрытая бледно-желтым шелковым покрывалом. Жаль, что со мной не было Вульфа — желтый цвет у него любимый. Я принюхался. Воздух был сравнительно свежий, но с каким-то запахом. Кондиционер со встроенным ароматизатором.

Поверхностей, способных сохранить отпечатки пальцев, было немного: крышки двух столов, корпус телевизора, столик с телефоном.

— Вы убирали здесь после воскресенья? — спросил я миссис Перес.

— Да, вчера утром.

С этим было все ясно.

— Где тут выход на лестницу?

— Лестниц нету.

— Их снизу забили досками, — объяснил Перес.

— Попасть сюда можно только лифтом?

— Да.

— И давно это?

— Четыре года. С того времени, как он купил дом. Мы живем здесь два года.

— Он часто сюда приходил?

— Не знаем.

— Как же не знаете, когда каждый день убираетесь! Часто или нет?

— Может, раз в неделю, может, чаще.

Я обратился к Пересу:

— Почему вы его убили?

— Нет. — Он прищурил один глаз. — Я? Нет.

— Тогда кто?

— Не знаем, — ответила его жена.

Я пропустил ее слова мимо ушей.

— Вот что, — сказал я ему, — я очень не хочу сдавать вас полиции. Мы с мистером Вульфом предпочли бы сами вами заняться. Но если вы не расколетесь, выбора у нас не останется, а времени в обрез. Они поснимали отпечатки с брезента, под которым лежало тело. Я знаю, что его убили в этом доме. Бели хоть один из отпечатков совпадет с вашим — тю-тю. Крышка. Раз его убили в этом доме, что-то вы должны знать. Что именно?

— Фелита? — обратился он к жене.

Она буравила меня своими проницательными черными глазами.

— Вы частный детектив, — произнесла она. — Вы сказали мужу, что этим зарабатываете себе на жизнь. Так мы вам платим. У нас есть деньги, немного. Сто долларов.

— За что вы хотите мне заплатить?

— Чтобы вы стали нашим сыщиком.

— И что я должен расследовать?

— Мы вам скажем. Деньги у нас внизу.

— Сперва я должен их заработать. Хорошо, я согласен быть вашим сыщиком, но в любую минуту могу перестать, например, если приду к выводу, что Йигера убили вы или ваш муж. Что вы намерены мне поручить?

— Мы хотим вашей помощи. Что вы сказали про отпечатки. Я говорила ему — надень перчатки, но он не слушал. Мы не знаем, откуда вам столько известно, но знаем, что с нами будет, если вы расскажете про этот дом в полиции. Мы не убивали мистера Дома. Мы не знаем, кто убил. Муж поднял его мертвое тело и положил в яму, потому что мы должны были так сделать. Когда он пришел вечером в воскресенье, он велел мужу в полночь сходить к «Мондору» и принести, что он заказал: икры, жареного фазана и еще что-то, — и когда муж поднялся с едой, он мертвый лежал на полу. — Она показала: — Вот здесь. Что нам было делать? Никто не знал, что он приходит в этот дом. Что было бы, позвони мы в полицию? Мы знали, что было бы. Поэтому мы сейчас вам платим, чтобы вы помогли нам. Может, даже больше, чем сто долларов. Вы будете знать…

Она резко обернулась. Из клетки лифта послышался шум — щелчок, затем слабый, еле слышный шорох движения. Перес сказал:

— Он пошел вниз. Там кто-то есть.

— Да, — согласился я. — Кто?

— Не знаем, — ответила миссис Перес.

— Значит, узнаем. Вы оба стойте там, где стоите. — Я вытащил «марли».

— Это полицейский, — сказал Перес.

— Нет, — возразила она. — Нет ключа. У него не могут быть ключи мистера Дома, мы их забрали.

— Замолчите, — приказал я. — Раз уж я ваш сыщик, делайте, как я скажу. Не двигайтесь и закройте рот.

Мы стояли лицом к лифту. Я скользнул к стене и прижался к ней спиной на расстоянии вытянутой руки от дверцы лифта. Когда пришел гость, лифт был наверху, и тому пришлось нажать на кнопку вызова, так что он понял, что наверху кто-то есть, и мог появиться с пальцем на взводе; я был готов ответить тем же. Снова послышался легкий шум, затем щелчок, дверца открылась, и вышла женщина. Я был у нее за спиной, когда она обратилась к миссис Перес.

— Слава Богу, — сказала она, — это вы. Я так и думала.

— Мы вас не знаем, — ответила миссис Перес.

Но я узнал. Я сделал шаг и посмотрел на нее в профиль. То была Мег Дункан, которую я видел на прошлой неделе из пятого ряда бокового яруса в спектакле «Черный ход на небеса», где она играла главную роль.

4

Если сможете выбирать, с кем драться, — с мужчиной вашего роста или дамочкой, которая едва достает вам до подбородка, советую выбрать мужчину. Если он безоружный, вы в худшем случае очутитесь на полу, но только Богу ведомо, на что способна женщина. К тому же мужчину вам, может, еще удастся свалить, но женщину ведь и не ударишь. Мег Дункан налетела на меня точно так, как десять тысяч лет тому назад пещерная женщина налетала на своего пещерного мужика, а может, и на чужого, нацелившись ногтями и оскалив зубы — рвать и кусать. У меня был один выбор: отскочить или войти в клинч; клинч все-таки лучше. Я ринулся на нее, нырнув под ногти, облапил и сжал так, что ей мгновенно нечем стало дышать. Рот у нее оставался открытым, но не для укуса — она ловила воздух. Я скользнул ей за спину и схватил за руки. В таком положении трудно схлопотать что-нибудь страшнее пинка в голень. Она задыхалась. От моего захвата ее правой руке было, видимо, по-настоящему больно, потому что в своей правой я держал револьвер и рукоятка вдавилась ей в тело. Я убрал руку, чтобы сунуть «марли» в карман, она не шевельнулась, я отпустил ее и сделал шаг назад.

— Я вас знаю, — сказал я, — видел в спектакле на прошлой неделе. Вы были великолепны. Я не фараон, я частный сыщик, работаю на Ниро Вульфа. Когда отдышитесь, расскажете, что вас сюда привело.

Она медленно повернулась — это заняло у нее добрых пять секунд.

— Вы мне сделали больно, — зашила она.

— Извинений не ждите. Маленький синячок на предплечье — ничто по сравнению с тем, что меня ожидало.

Подняв голову и глядя на меня снизу вверх, она потирала руку, продолжая дышать через рот. Я сам себе удивился, что узнал ее. На сцене она радовала глаз, а сейчас передо мной была обычная женщина за тридцать с довольно симпатичным лицом, в простеньком сером костюме и заурядной шляпке; правда, она была вся на нервах.

— Значит, вы Ниро Вульфов Арчи Гудвин? — спросила она.

— Нет. Я свой собственный Арчи Гудвин, помощник Ниро Вульфа.

— Наслышана про вас. — Теперь она дышала носом. — Знаю, что вы джентльмен. — Протянув руку, она тронула меня за рукав: — Я пришла забрать одну вещь… Возьму и уйду, ладно?

— Что за вещь?

— Ну… на ней мои инициалы. Сигаретницу.

— Как она сюда попала?

Она попыталась мне улыбнуться, как дама улыбается джентльмену, однако у нее не очень-то получилось. Знаменитая актриса могла бы сыграть и получше, даром что на нервах.

— Разве это имеет значение, мистер Гудвин? Главное — она моя, я моту ее описать: из тусклого золота, на одной стороне в уголке — изумруд, на другой — мои инициалы.

Я улыбнулся, как джентльмен улыбаются даме:

— Когда вы ее здесь оставили?

— Я не говорила, что оставила.

— Не в воскресенье ли вечером?

— Нет. В воскресенье меня здесь не было.

— Это вы убили Йигера?

Она мне влепила. Точнее, попыталась влепить. Запальчивости ей было не занимать. Действовала она мгновенно, но я тоже — поймал ее за запястье, слегка повернул, чтобы не очень больно, и отпустил. Глаза у нее загорелись, теперь она больше походила на Мег Дункан.

— Мужчина вы или нет? — спросила она.

— Смотря по обстоятельствам. В эту минуту я всего лишь сыщик. Так не вы убили Йигера?

— Разумеется, нет. — Она снова подняла руку, но только чтобы тронуть меня за рукав. — Позвольте забрать сигаретницу и уйти.

Я помотал головой:

— Вам пока что придется обойтись без нее. Вы знаете, кто убил Йигера?

— Конечно, нет. — Ее пальцы сомкнулись у меня на руке, однако не жестко, а ласково. — Я понимаю, мистер Гудвин, что вас не подкупить, я достаточно про вас знаю, но ведь сыщики работают на клиентов, верно? Я могу заплатить, чтобы вы кое-что для меня сделали? Бели уж вы не хотите позволить мне самой забрать сигаретницу, вы можете ее взять и сохранить для меня. Отдать ее мне можете позже, когда надумаете, главное — чтобы она была у вас. — Она чуть сжала пальцы. — Я заплачу, сколько скажете. Тысячу?

Дела наши шли на поправку, однако все несколько усложнялось. Вчера в 16:30 у нас не было ни клиента, ни надежды обзавестись таковым. Затем пришел один, да оказался не настоящим. Затем миссис Перес пообещала сотню долларов, а то и больше. Теперь эта вот предложила «кусок». Я вербовал клиентов одного за другим, но избыток клиентов иногда хуже, чем их недостаток.

Я смерил ее задумчивым взглядом.

— А что, глядишь, и выгорит, — заметил я. — Значит, бот как. Сам я вообще-то не могу взять клиента: Ниро Вульф платит мне жалованье, он и договаривается. Сейчас я обыщу комнату и если найду сигаретницу — а я найду, если она и вправду где-то тут, — то заберу. Дайте-ка мне ключи от входной двери и лифта.

Она убрала руку.

— Отдать вам?

— Именно. Вам они больше не понадобятся. — Я посмотрел на мои наручные часы. — Десять тридцать пять. Дневного спектакля у вас сегодня нет. Приходите в приемную Ниро Вульфа к половине третьего. Западная Тридцать пятая улица, дом номер шестьсот восемнадцать. Ваша сигаретница будет уже там, и вы сможете все обговорить с мистером Вульфом.

— Но почему вам нельзя…

— Нет. Только так, и у меня еще есть дела. — Я протянул руку. — Ключи.

— Но почему мне нельзя…

— Я сказал «нет». На препирательства нет времени. Черт побери, я же даю вам передышку. Ключи!

Она открыла сумочку, покопалась в ней, вытащила и отдала мне кожаный футлярчик с ключами. Я расстегнул застежку, увидел два ключа от цилиндрового замка — их не спутаешь ни с какими другими, — показал Пересу и спросил, верно ли, что это ключи от входной двери и лифта. Он посмотрел и подтвердил. Опустив их в карман, я нажал на кнопку лифта и напомнил Мег Дункан:

— Встретимся в полтретьего.

— Почему мне нельзя подождать, пока вы не найдете…