— Да.

— И он располагает уликами?

— Отнюдь.

— Тогда зачем морочить мне голову? И себе заодно?

— Затем, что от него не так-то просто отделаться. Он уже ходил к комиссару. И хотя у него нет никаких доказательств, все-таки есть один аргумент. Изложить?

Вульф откинулся на спинку кресла и вздохнул:

— Да, пожалуйста.

— Итак, он принялся за нас в прошлую субботу, четыре дня назад. Столбняком она заболела днем раньше. Полагаю, мне нет необходимости рассказывать о том, как она поранила ногу, поскольку Гудвин при этом присутствовал и…

— Да, я в курсе.

— Так я и думал. Дэниел утверждает, что столбнячная палочка не могла попасть в организм его сестры через этот порез. Осколок стекла, завалившийся в ее туфлю, когда поднос со стаканами ударился об землю, был совершенно чистым. Туфли — новыми. А босиком она не разгуливала. Он говорит, что в такой ситуащт просто непостижимо, как бацилла могла проникнуть в кровь, да еще в количестве, вызывающем такой скорый и тяжелый приступ. В субботу я отправил туда человека, но доктор не позволил ему повидать больную…

— Доктор Брейди?

— Совершенно верно. Однако братец не оставил нас в покое, а после смерти сестры даже удвоил активность, поэтому вчера утром я послал туда двоих ребят, чтобы во всем разобраться. Скажите, Гудвин, как выглядел осколок — тот самый, который оказался в ее туфле и стал причиной трагедии?

— Я не сомневался, что истинная цель вашего прихода — повидаться со мной, — произнес я, потупясь. Это был осколок толстого голубого стакана. Их разбилось несколько.

Кремер кивнул.

— Все сходится. Мы отослали туфли в лабораторию, но никаких столбнячных палочек на них обнаружить не удалось. Конечно, существовали другие возможности: скажем, инфекция проникла через йод или марлю. Поэтому заодно мы отправили в лабораторию все медикаменты из аптечки, но марля оказалась стерильной, а йод — самым обыкновенным, и никакие микробы, естественно, в нем существовать не могли. В подобной ситуа…

— Последующие перевязки, — пробормотал Вульф.

— Исключено. Когда доктора Брейди вызвали к заболевшей в пятницу вечером, повязка, наложенная им во вторник, была нетронутой.

— Постойте-ка. Знаю! Честное слово, знаю! — вмешался я. — Орангутан. Он щекотал ей ногу и мог занести…

Кремер помотал головой.

— Мы проверили. Один из опрошенных — племянник — высказал такое предположение. Лично мне оно показалось притянутым за уши. Но версия есть версия. Доктор Брейди…

— Прошу прощения, — перебил Вульф. — Вы беседовали со всеми. Неужели мисс Хадлстон ничего не сказала им перед смертью? Хоть одному?

— Практически ничего. Вам известно, что делает с человеком столбняк?

— В общих чертах.

— Отвратительное зрелище. Он действует как стрихнин, только еще хуже, потому что не отпускает ни на минуту и мучения тянутся дольше. Когда в пятницу вечером туда приехал Брейди, лицевые мышцы уже были скованы судорогой. Чтобы облегчить страдания, он ввел ей авертин и продолжал делать инъекции до самого конца. Мой человек побывал там в субботу вечером, к тому времени больную скрутило почти вдвое. В воскресенье она объяснила сквозь зубы, что хочет 4:0 всеми попрощаться. Брейди подводил их к ней по одному. Я собрал показания. Ничего существенного из того, что можно было бы ожидать. Всего несколько слов каждому. Дэниел порывался сказать сестре, что причина ее смерти — не трагическая случайность, что это убийство, но сиделка и доктор Брейди увели его.

— А у нее самой такого подозрения не возникло?

— Кто знает? Вы же понимаете, в каком она была состоянии. — Кремер переместил сигару в противоположный угол рта. — Брейди говорит, что одна пятидесятитысячная грамма токсина ддя человека смертельна. В той или иной степени бациллы и споры столбняка шрисутствуют всюду, но особенно много их вблизи лошадей. Конюшни буквально кишат ими. Я спросил Брейди, не мог ли он сам случайно занести столбнячную палочку в рану, ведь незадолго до этого он катался верхом, но он ответил, что, вернувшись, сразу же вымыл руки, и мисс Николс подтвердила его слова. Он согласен с Дэниелом, что наличие на осколке, туфле, пальце мисс Хадлстон или лапе животного столбнячной палочки в количестве, достаточном, чтобы вызвать такой сильный приступ болезни, представляется маловероятным, но, как он выразился, столь же маловероятным кажется, что человек, переходя улицу на зеленый сигнал светофора, может попасть под машину. Тем не менее случается и такое. Он очень сожалеет, что не вернулся во вторник или в среду сделать ей укол антитоксина, но нисколько не чувствует себя виноватым, потому что на его месте такое не пришло бы в голову ни одному врачу. Когда Брейди приехал в пятницу, яд уже достиг нервных центров, и вводить антитоксин было слишком поздно. На всякий случай он это сделал. Мы попросили специалиста прокомментировать действия доктора Брейди, и он признал их совершенно правильными.

— Мне не нравится аналогия, — произнес Вульф. — Человек, переходящий улицу, имеет величайший шанс угодить под машину. Именно поэтому я никогда этого не делаю. Впрочем, компетентность доктора Брейди мое замечание не оспаривает. Я вынужден повторить свой вопрос, мистер Кремер. Зачем вы морочите мне голову? И зачем вы морочите ее себе?

— Для выяснения этого я сюда и явился.

— Вы ошиблись адресом. Обратитесь к содержимому своей черепной коробки.

— О, с ним все в порядке, — заверил Кремер. — Видите ли, я готов допустить, что произошел обыкновенный несчастный случай. Но этот чертов братец не желает оставить нас в покое! И существует громадная вероятность того, что прежде чем я с ним разберусь, он заработает от меня в ухо. Поэтому я решил первым делом переговорить с вами. Если в сердце одного из домочадцев Бесс Хадлстон зрело преступное намерение, вы должны об этом знать. Не можете не знать. Ведь она наняла вас. Мелкими пакостями вы не интересуетесь, следовательно, подвернулось что-то покрупнее. Поэтому я хочу выяснить, в чем заключалась ваша задача.

— А разве вам не сообщили об этом во время допроса? — спросил Вульф.

— Нет.

— Никто?

— Нет.

— Тогда откуда вам известно, что мисс Хадлстон вообще была моим клиентом?

— Дэниел случайно упомянул о визите Гудвина, и это натолкнуло меня на мысль. К сожалению, он, видимо, не знает, в чем заключалась ваша миссия.

— Я тоже.

Кремер вытащил сигару изо рта и возбужденно произнес:

— Послушайте, но ведь это никак не может вам повредить! Хоть раз оставьте ненужные запирательства. Мне необходимо заполнить пробел. Я лишь хочу выяснить…

— Минутку! — оборвал его Вульф. — Вы сказали, что готовы отнести смерть за счет несчастного случая. У вас нет ни единой опровергающей это улики. Мисс Хадлстон наняла меня для проведения сугубо конфиденциального расследования, и ее смерть не освобождает меня от обязательства молчать. Она лишь освобождает от необходимости предпринимать дальнейшие действия. А для вызова меня в суд основания отсутствуют. Хотите пива?

— Нет, — буркнул Кремер и мрачно посмотрел вокруг. — Эта игра в благородство вам на руку. Но ответьте хотя бы на элементарный вопрос: вы считаете, что Хадлстон была убита?

— Нет.

— Следовательно, вы считаете, что в ее смерти повинно роковое стечение обстоятельств?

— Нет.

— Тогда что же вы, черт возьми, думаете об этом?!

— Ничего. Меня абсолютно не интересует данное дело. Женщина умерла — все женщины рано или поздно умирают. Мир праху ее, и прощай мой гонорар. Почему вы не спросите: стал бы я, находясь на вашем месте и располагая той информацией, которой располагаю о деле сейчас, утверждать, что обстоятельства смерти Бесс Хадлстон требуют дальнейшего расследования?

— Хорошо, я спрашиваю.

— Отвечаю: нет! Потому что вы не обнаружили ни одного подозрительного обстоятельства. Хотите пива?

— Да, пожалуй.

Он осушил бутылку и, так и не выяснив ничего нового, покинул нас.

Проводив его до двери и вернувшись в кабинет, я заметил:

— Похоже, с годами старая ищейка набирается опыта Конечно! Ведь он имеет возможность наблюдать мои методы. На сей раз он переворошил там все почти так же хорошо, как это сделал бы я.

Вульф отодвинул поднос, чтобы освободить место для карты.

— Не могу не согласиться с тобой. Да, почти так же хорошо. Но и у него не хватило ума выяснить, что произошло тем утром в ванной мисс Хадлстон. Он упустил прекраснейшую возможность вытащить на свет преступление, если, конечно, таковое имело место. Ведь за последние семь дней дождя не было? То-то же, не было.

Я уставился на Вульфа.

— Ни слова больше! Сколько попыток на отгадывание?

Но он не обратил внимания на мой вопрос и занялся картой. Это был один из тех многочисленных случаев, когда я с наслаждением столкнул бы его с крыши небоскреба, если бы, конечно, существовал способ его туда заманить. Впрочем, не исключалось, что он решил просто подразнить меня. Но я в этом сомневался. Я достаточно изучил его интонации.

Ночь прошла ужасно.

Вместо того чтобы заснуть через тридцать секунд, я тридцать минут ломал голову над тем, что же он все-таки имел в виду, а потом дважды просыпался от кошмара.

В первый раз мне приснилось, что сквозь крышу на меня льется дождь и что каждая капля представляет собой огромную бациллу столбняка, а во второй — что я оказался в пустыне, где уже сто лет не было дождя.

На следующее утро, когда в девять часов Вульф поднялся в оранжерею, меня охватило упрямство. Я сидел за столом и в который раз секунда за секундой прокручивал в мозгу тот последний свой визит на Ривердейл.

И вдруг — эврика!

Все стало на свои места.

Оставалась одна деталь.

Чтобы уточнить ее, я позвонил жившему через дом от нас доктору Воллмеру и выяснил, что смертоносный столбняк обладал тремя качествами: он мог существовать в виде токсина, в виде бацилл и в виде спор. Попадая в организм, бациллы или споры вырабатывали токсин, который и делал свое черное дело, причем путешествуя по телу не с кровью, а по нервным стволам. Бациллы и споры были анаэробны, но могли жить на поверхности почвы многие годы.

Что же дальше? Забыть обо всем, как этo сделал Вульф? Но в отличие от него мне это не удавалось. К тому же, добыв результат, я преподал бы ему хороший урок. Стрелки часов показывали почти одиннадцать, и так как я хотел уйти из дома прежде чем Вульф спустится из оранжереи, то позвонил ему наверх предупредить, что отправляюсь по делам, и зашагал к гаражу на Десятой авеню, где взял машину. По дороге я остановился у магазина скобяных изделий на Сорок второй улице и купил большой кухонный нож, узкую садовую лопатку и четыре бумажных пакета. Затем, отыскав на углу телефонную будку, набрал номер Бесс Хадлстон.

Ответила Мариэлла, и я спросил мисс Николс. Когда через минуту Джанет взяла трубку, я сказал, что звоню узнать ее новый адрес, так как, по моим предположениям, она должна скоро куда-нибудь переехать.

— Это вы… Какая приятная неожиданность, — проговорила Джанет. — А я уж подумала, что, покончив с обязанностями сыщика, вы совершенно забыли…

— Не притворяйтесь. Чтобы девушка, которая так прекрасно танцует, восприняла телефонный звонок как неожиданность! Впрочем, сейчас вам, видимо, не до танцев.

— Это точно.

— Так вы скоро переезжаете?

— Пока неизвестно. Мы помогаем мистеру Хадлстону приводить в порядок дела.

— Вы пришлете мне свой новый адрес?

— Конечно, раз вам этого хочется.

— Как вы посмотрите, если я подъеду на Ривердейл? Просто чтобы сказать «привет».

— Когда? Сейчас?

— Вот именно. Я смогу быть у вас через двадцать пашут. Ужасно хочется повидаться.

— Но… — Пауза. — Хорошо, приезжайте. Если, конечно, это вас не затруднит.

Я ответил, что меня это нисколько не затруднит, повесил трубку и помчался в сторону Сорок шестой улицы, где находился выезд на Западную магистраль.

Признаюсь, я выбрал не самое удачное время. Появись я на Ривердейл между полочной первого и часом, я застал бы обитателей дома за трапезой и, сказав, что уже пообедал, смог бы отправиться дожидаться Джанет на террасу, что мне, собственно, и требовалось. Конечно, такое поведение выглядело бы несколько странным, но выбирать не приходилось. В действительности же получилось так, что, оставив машину у калитки, я, с ножом в одном брючном кармане, садовой лопаткой в другом и свернутыми бумажными пакетиками в боковом кармане пиджака, вереоек лужайку и наткнулся на Ларри, который стоял возле бассейна и угрюмо смотрел на воду. Заслышав шаги, оя перевел хмурый взгляд на меня.

— Привет, — произнес я как можно дружелюбнее. — Что, высматриваете аллигаторов?

— С ними пришлось расстаться.

— И с Мистером? И с медвежатами тоже?

— Тоже. Какого черта вы здесь делаете?

Следовало бы его как-то утешить, ободрить, но, право же, он вел себя слишком вызывающе. Этот тон, этот взгляд… Поэтому я ответил:

— Я пришел поиграть в пятнашки с Мистером, — и направился к дому, но как раз в этот момент на тропинке показалась Джанет.

Она выглядела симпатичнее, чем запомнилась мне по последней встрече, или, вернее, не столько симпатичнее, сколько интереснее. Кажется, у нее были иначе уложены волосы. Она сказала мне: «Привет», позволила пожать руку и обратилась к Ларри:

— Мариэлла просит тебя помочь ей разобраться со счетами от Корлисса. Некоторые из них относятся к тому времени, когда она еще здесь не работала, а моей памяти она, похоже, не доверяет.

Ларри согласно кивнул и, переместившись на несколько шагов, оказался напротив меня.

— Чего вы хотите? — спросил он.

— Ничего особенного, — ответил я. — Свободы слова, свободы вероисповедания, свободы…

— Если речь о счете, отправьте его по почте. И больше трех процентов получить не надейтесь.

Я подавил всплеск возмущения и помотал головой.

— Счета у меня нет. Я пришел повидать мисс Николс.

— Ах, вот как! Вы пришли, чтобы вынюхивать…

Джанет коснулась его руки.

— Ларри, пожалуйста, не надо. Мистер Гудвин позвонил и попросил разрешения встретиться со мной. Не надо хорошо?

Я предпочел бы вмазать ему. Меня раздражало, что она держит ладонь на его руке и смотрит на него снизу вверх этим своим особенным взглядом, но когда он развернулся и зашагал к дому, я взял себя в руки и позволил ему уйти.

— Какая муха его укусила? — спросил я Джанет.

— Вы ведь сыщик. А если учесть, что его тетя умерла совсем недавно… Ужасно, это было ужасно…

— Понимаю. Только его состояние едва ли можно назвать скорбью. А что это еще за шуточка насчет трех процентов?

— Ларри… — Она замялась. — Впрочем, видит Бог, тут нет никакого секрета. Финансовые дела мисс Хадлстон были сильно запутаны. Все думали, что она богата, но на самом деле она спускала деньги почти так же быстро, как зарабатывала.

— И даже быстрее, если судить по тому, что кредиторам предполагается выплачивать лишь три процента. — Я двинулся в сторону террасы, и она пошла следом за мной. — В таком случае брату и племяннику сильно не повезло. Я извинюсь перед Ларри. У него действительно есть повод для скорби.

— Нехорошо так говорить! — запротестовала она.

— Тогда беру свои слова обратно, — ретировался я. — Давайте поговорим о чем-нибудь еще.

Я прикинул, что лучше всего было бы сесть на террасе, а потом под каким-нибудь предлогом отослать ее на несколько минут — большего мне не требовалось, — но жаркие лучи полуденного солнца лились почти вертикально, и Джанет, не замедляя шага, прошла в дом. Она предложила мне опуститься возле нее на диван, но, памятуя об инструментах в карманах брюк, я предпочел расположиться напротив, в кресле. Началась беседа.

Конечно, проще всего было честно рассказать ей о цели своего визита, а потом пойти и сделать то, что хотел, но если я так не поступил, то вовсе не потому, что подозревал ее в сочинении анонимных писем, причастности к убийству или в чем-либо еще. Мне просто не хотелось травмировать Джанет признанием, что на Ривердейл меня привело вовсе не желание ее повидать. Никто не знал, как будут дальше развиваться события, поэтому торопиться терять союзника не следовало. И я трещал без умолку. Наконец, решив, что пора приниматься за дело, я уже начал подыскивать ей поручение — по возможности наверху, что наверняка задержало бы ее минут на пять, — как вдруг в изумлении уставился в окно.

На террасе с газетным свертком под мышкой, длинным ножом в одной руке и садовой лопаткой в другой появился Дэниел Хадлстон!

Я приподнялся с кресла, чтобы лучше видеть.

— Что там? — спросила Джанет и тоже встала.

Я шикнул на нее и произнес в самое ухо:

— Первая заповедь сыщика: не производить ни малей шего шума.

Братец Дэниел остановился посреди террасы возле качелей, опустился на колени и, положив возле себя сверток и лопатку, воткнул нож в полоску дерна между плитами. Он не таился, не оглядываются через плечо, но работал быстро. Вынув при помощи лопатки из промежутка между плитами полоску дерна длиной примерно пятнадцать сантиметров и толщиной около семи, он завернул ее в газету, затем извлек вторую, справа от первой, и еще одну — слева, после чего также завернул их в газету каждую по отдельности.

— Интересно, что он такое задумал? — прошептала Джанет.

Я сжал ее руку.

У Дэниела дело близилось к концу. Развернув принесенный сверток, он достал три полоски дерна точно такой же формы и размера как те, которые только что выкопал, вставил их в ямку между плитами, утрамбовал ногой и, взяв под мышку сверток с тремя только что вырытыми полосками, торопливо куда-то направился.

Я взял пальцы Джанет в свои руки и пристально посмотрел ей в глаза.

— Знаешь, крошка, единственный мой недостаток — это любопытство, — сказал я. — В остальных отношениях я безупречен. Помни это и не опоздай к обеду.

Она попыталась что-то возразить моей спине, но я был уже на пути к двери. Я осторожно выбрался из дома, проскользнул через террасу и, оказавшись возле живой изгороди, раздвинул ветви кустарника. Дэниел был шагах в сорока, однако он шел совсем не к калитке, где была запаркована моя машина, а куда-то вправо. Я решил, что дам ему еще двадцать шагов форы, а затем перелезу через кустарник, и правильно сделал, потому что внезапно надо мной раздался чей-то голос:

— Эй, дядя Дэн! Куда это вы направились?

Дэниел замер на месте и обернулся.

Я изо всех сил выкрутил шею и сквозь листья различил торчащую из окна верхнего этажа голову Ларри, а рядом — голову Мариэллы.

— Вы нам нужны! — прокричал Ларри.

— Увидимся позже! — бросил в ответ Дэниел.

— Но ведь пора обедать! — напомнила Мариэлла.

— Увидимся позже! — Дэниел развернулся и зашагал прочь.

— Какой-то он странный, — произнесла Маризлла.

— По-моему, он ку-ку, — констатировал Ларри.

Головы скрылись. Опасаясь, что они по-прежнему могут смотреть я окно, я ирокрался, прижимаясь к стене, до угла дома, описал большой крюк вокруг зарослей чего-то вечнозеленого и только тогда двинулся в том же направлении, что и Дэниел. Но Дэниела уже не было видно. Эта половина участка была для меня незнакома, и не успел я сообразить, что происходит, как с треском опечатался в стоявший посреди зеленых дебрей забор. Пробивать сквозь него дорогу показалось мне занятием слишком шумным, поэтому я отступил назад и, двинувшись вдоль края зарослей, довольно скоро набрел на тропинку. Никаких признаков Дэниела. Тропинка привела меня на небольшой холмик, забравшись на который по аккуратным земляным ступенькам, я, наконец, увидел его. В тридцати метрах прямо по курсу в заборе имелась калитка, и он как раз закрывал ее, очевидно, намереваясь пересечь лежавшую за ней усаженную низенькими деревьями лужайку. Сверток был по-прежнему у него под мышкой. В действительности, этот сверток интересовал меня куда больше, чем сам Дэниел. А что, если он бросит его в канализацию? При этой мысли я прибавил ходу и значительно сократил дистанцию между нами по сравнению с той, какую использую, занимаясь обычной слежкой. Добравшись до края лужайки, он остановился, и я нырнул за дерево.

Дэниел стоял на обочине асфальтированной дороги. Судя по потоку проносившихся мимо машин, это была одна из главных транспортных магистралей. Вскоре мое предположение подтвердилось: напротив Дэниела остановился двухэтажный рейсоввт автобус, он сел в него и был таков.

Я припустил за автобусом. На углу я затормозил. Это была Марбл-авеню. Автобус отъехал уже слишком далеко, чтобы можно было различить его номер, и ни в том, ни в другом направлении на улице не виднелось ни одного такси. Я шагнул на проезжую часть, повелительно подняв руку, и преградил дорогу первому попавшемуся автомобилю. К несчастью, в нем оказались две женщины, каких обычно использует Хелен Хокинсон для показа своих моделей. Но времени капризничать и выбирать не было. Я прыгнул на заднее сиденье, махнул у них перед носом лицензией детектива и коротко бросил:

— Полиция. Нужно догнать едущий впереди автобус.

Женщина, сидевшая за рулем, по-детски взвизгнула. Ее подруга сказала:

— Вы не похожи на полицейского. Вылезайте немедленно. Иначе мы отвезем вас в участок.

— Как вам угодно, мадам. Но пока мы будем сидеть и разговаривать, самый опасный гангстер Нью-Йорка уйдет от преследования. Он в автобусе.

— О! Он станет стрелять в нас!

— Не станет. Он не вооружен.

— Тогда почему же он опасен?!

— О Боже! — я потянулся к дверной ручке. — Лучше я остановлю машину с мужчиной за рулем.

В этот момент автомобиль тронулся с места.

— Еще чего, — обиженно произнесла первая женщина. — Я вожу машину ничуть не хуже любого мужчины.

Это оказалось правдой. Уже через квартал стрелка спидометра добралась до пятидесяти, и вскоре мы поравнялись с тем автобусом. Вернее, с каким-то автобусом. Когда он остановился у перекрестка, я попросил ее подъехать поближе, что она сделала великолепно, и, прикрыв ладонью лицо, стал рассматривать пассажиров. Дэниел был там!

— Я веду за ним слежку, — объяснил я леди. — По имеющимся данным, он сейчас направляется на встречу с одним продажным политиком. Как только попадется свободное такси, можете меня высадить, хоть это и нежелательно, потому что такси возбудит его подозрение, в то время как машина с двумя такими приятными и элегантно одетыми женщинами — нет.

Хозяйка машины сурово посмотрела на меня.

— В таком случае, это наш долг, — объявила она.

И она тащилась за этим автобусом добрых три четверти часа через весь Ривердейл-драйв, затем до Бродвея и дальше, в центр. Чтобы сделать поездку веселее, я развлекал их байками про гангстеров, похитителей и прочую нечисть. Когда мы достигли Сорок второй улицы, а Дэниел был все еще в автобусе, я с отвращением подумал, что он, по всей видимости, направляется в полицейское управление. Я принялся выискивать способ предотвратить это, и так замечтался, что чуть не проморгал, когда он выпрыгнул на тротуар на Тридцать четвертой улице. Расплатившись с леди при помощи «спасибо» и сердечной улыбки, я вылез из машины и стал продираться сквозь плотную полуденную толпу шатающихся по магазинам. На какое-то время я потерял его, но вскоре заметил вновь, шагающим по Тридцать четвертой улице.

На Восьмой авеню он повернул от центра. Я следовал в двадцати метрах позади.

На Тридцать пятой улице он вновь повернул на запад.

И тут у меня в мозгу зародилась догадка. Естественно! Так вот куда он направлялся, прямехонько, словно пуля! Когда, по-прежнему бодро шагая, он пересек Девятую авеню, сомнения рассеялись окончательно. Я сократил дистанцию. Он начал вглядываться в номера домов, то останавливаясь, то снова пускаясь в путь. Э, парень, от меня еще никто не уходил — это тебе говорю я, Арчи Гудвин! У меня мертвая хватка. Я шел по следу этого типа через весь город, словно бульдог. Через весь Нью-Йорк — до самых дверей Ниро Вульфа.

Когда до дома осталось два квартала, я принялся лихорадочно думать.

Однако все три пришедшие мне в голову варианта, как сделать так, чтобы Вульф ни о чем не догадался, я отверг. Каждый из них был по-своему хорош, но ни один не был хорош в достаточной степени. Да и вообще Вульфа не проведещь, как ни выкручивайся. Поэтому, обогнав Дэниела на последних метрах пути, я взбежал на крыльцо, отпер дверь своим ключом и, пригласив его войти, проводил в кабинет.

Вульф хмуро взглянул на нас из-за стола.

— Как поживаете, мистер Хадлстон? Арчи, где тебя носило?

— Зная, сколь неумолимо приближается время обеда, буду краток, — произнес я. — Но сперва взгляните вот на это. — Я вытащил из карманов и разложил на столе нож, лопатку и бумажные пакеты.

На лице Дэниела появилось изумленное выражение.

— Что это за ерунда? — спросил Вульф.

— Это не ерунда, — поправил я. — Это инструменты. Минувшей ночью дождя по-прежнему не было. Поэтому я решил съездить на Ривердейл и взять в том месте, куда орангутан пролил йод, кусочек дерна для экспертизы. Очевидно, та же идея пришла в голову мистеру Хадлстону. И он опередил меня. Дерн у него в газете. Опасаясь, что он может выбросить сверток в реку, я проследил за ним, и он привел меня сюда. Я рассказал это, потому что предпочитаю выглядеть скорее нелепым, нежели тупым. Теперь можете смеяться.

Вульф не смеялся. Он смотрел на Дэниела.

— Мистер Хадлстон, в вашем свертке действительно то, что сказал Арчи?

— Да, — ответил Дэниел. — Я хочу…

— Почему вы пришли с этим ко мне? Химик не я. А вы.

— Я хочу, чтобы все было сделано официально.

— Обратитесь в полицию.

— Ни за что! — вид и тон Дэниела свидетельствовали о решимости. — Там меня считают обыкновенным докучливым человеком. Допускаю, что так оно и есть. Но произведи я экспертизу сам, без чьего-либо присутствия, и они…

— А зачем? Не производите. У вас ведь есть коллеги, друзья?

— Я не хотел бы им доверяться.

— А вы уверены, что принесли именно тот кусок дерна, на который попал йод?

— Совершенно. Об этом свидетельствовали пятна на краю плиты. Для сравнения я взял еще две пробы по обе стороны от первой.

— Разумно. Кто подкинул вам эту мысль?

— Никто. Она пришла мне в голову сегодня утром, и я немедленно…

— Ах, так? Мои поздравления. Обратитесь в лабораторию Фишера. Вы слыхали о ней?

— Конечно. — Дэниел залился краской. — Но так случилось, что сейчас у меня совершенно нет при себе денег. А там дорого.

— Откройте кредит. Под залог состояния вашей сестры. Вы ведь ее ближайший родственник?

— Никакого состояния не существует. Оставшиеся после Бесс долговые обязательства значительно превышают стоимость имущества.

Вульф озабоченно поерзал.

— С вашей стороны очень непредусмотрительно не захватить наличных. Не может же у вас их совсем не быть, черт возьми! Видите ли, сэр, дело вашей сестры меня нисколько не интересует. Оно меня не касается. А время обеденное. Следовало бы с вами распрощаться, но вы, похоже, способны шевелить мозгами, а это явление нынче столь редкое, что его надлежит поощрять. Арчи, позвони в лабораторию Фишера, спроси мистера Вейнбаха. Скажи, пусть примет от мистера Хадлстона срочный заказ, а счет отошлет мне. Я готов принять от вас вексель, сэр.

Дэниел замялся.

— У меня привычка… Я оплачиваю векселя с большим запозданием…

— С этим векселем такого не произойдет. Я позабочусь. Что такое аргирол?

— Аргирол? Ну… это соединение серебра с белком.

— Он оставляет пятна, похожие на пятна от йода. В нем могут жить столбнячные палочки?

Дэниел задумался.

— Полагаю, что могут. Он значительно слабее…

Вульф нетерпеливо помотал головой.

— Скажите мистеру Вейнбаху, чтобы проверил его наличие в дерне. — Он поднялся. — А теперь мне пора обедать.

Разделавшись с телефонным звонком и выпроводив Дэниела с его свертком за порог, я присоединился к Вульфу в столовой. Поскольку во время еды всякие разговоры о делах считались недопустимыми, я дождался, пока мы вернулись в кабинет, и сказал:

— Между прочим, Джанет видела, как он выкапывал дерн, а Мариэлла и племянник…

— Напрасно стараешься. Меня это не интересует. — Он указал пальцем на нож и садовую лопатку, которые по-прежнему лежали на столе. — Где ты это взял?

— Купил.

— Пожалуйста, убери их куда-нибудь. И не вздумай включить в графу «деловые расходы».

— Тогда я отнесу их в свою комнату.

— Рада Бога. На здоровье. А теперь возьми блокнот. Я продиктую письмо мистеру Хоену.

Тоном он давал понять: дела Хадпстонов больше не существует. Не существует для стен этого кабинета, для тебя, для меня.

Нет сомнения, что так бы оно и было, если б не его тщеславие. Впрочем, возможно, тщеславие тут ни при чем, и он позволил братцу Дэниелу вновь нарушить свой покой, только чтобы напомнить, что не советует затягивать с оплатой векселя. Так или иначе, но когда некоторое время спустя, около семи, Дэниел опять появился у нас на крыльце, Фрицу было сказано проводить его в кабинет. С первого же взгляда — по глазам, по выпяченной челюсти — я понял: у Дэниела есть новости. Он подошел строевым шагом к столу Вульфа и объявил:

— Моя сестра была убита.

Затем достал из кармава конверт, суетясь, дрожащими пальцами вынул из иего и развернул листок бумаги. Он покачнулся, ухватился за край стола, поискал глазами кресло и сел.

— Кажется, я немного ослаб от волнения, — виновато произнес он. — Вдобавок я сегодня позавтракал одним яблоком и с тех пор ничего не ел.

Если на свете существовала фраза, способная удержать в этот момент Вульфа от совета обратиться в полицию и просьбы выставить назойливого посетителя вон, то Дэниел произнес ее. Единственным человеком, которому в этом доме никогда не указывали на дверь, был человек с пустым желудком. Вульф насупился, взглянул на Дэниела — не с симпатией, с негодованием! — нажал кнопку и, когда на пороге появился Фриц, спросил:

— Как долго еще ждать суп?

— Он почти готов, сэр. Грибы на подходе.

— Принеси кастрюльку супа, хлебцы, брынзу и горячий чай.

Дэниел попытался протестовать, но Вульф не пожелал даже слушать. Он издал глубокий вздох, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Человек, который за последние двадцать четыре часа не съел ничего, кроме одного яблока, был для него слишком тяжелым зрелищем. Когда Фриц принес поднос, я уже поставил перед Дэниелом небольшой столик. Он жадно вцепился зубами в хлебец, зачерпнул ложкой суп, подул на него и отправил в рот.