Мадемуазель Солини сказала это тихо, в своей обычной манере. И как было Виви угадать, что за этим стояло?
      Она ничего не знала об амбициях и великих планах компаньонки; она ничего не знала о том, что сегодняшняя, в общем-то обычная прогулка послужила сигналом к началу грандиозной кампании. И что ей было за дело до этого принца Маризи, который, по всей вероятности, страдает подагрой и трясется от старости. У нее есть собственный принц, о котором никто не помешает ей думать.
      Мадемуазель Солини не сказала Виви самого важного: Алина не только видела принца, но и принц видел ее, сидящую рядом с Жюлем Шаво в своем открытом экипаже, блестящую, улыбающуюся.
      Принца сопровождал генерал Нирзанн, и, когда два экипажа, разъезжаясь, поравнялись, Алина увидела, как великий человек вдруг о чем-то спросил у генерала. Она не сомневалась, что вопрос был о том, кто та золотоволосая дама рядом с месье Шаво, - принц заметил ее.
      Интересно, что ответил генерал?
      Ответ на свой вопрос она получила на следующее Утро, когда генерал Нирзанн явился в дом номер 341.
      Его едва ли не первыми после приветствий словами были:
      - Мадемуазель, вы неотразимы. На вас обратил внимание принц Маризи.
      Алина бросила на него быстрый изучающий взгляд, но тон ее был спокоен до безразличия, когда она произнесла:
      - В самом деле?
      - Да, уверяю вас. Он настоятельно желал знать, кто вы такая.
      - И вы сказали ему...
      Маленький генерал вздернул подрисованные брови, показывая, что вопрос обсуждению не подлежит:
      - То же, что сказал бы любому другому, конечно.
      Алина, хоть и не была удовлетворена его ответом, сразу сменила тему: генералом Нирзанном следовало управлять со всей осторожностью.
      Но каждый вечер в течение недели ее экипаж встречался с экипажем принца на прогулке, и день ото дня она отмечала все возрастающий интерес в его взгляде.
      Потом был чай у графа и графини Потаччи, на котором присутствовал принц. Поскольку, едва войдя, он сразу попал в плотное окружение, у него не было особой возможности побеседовать с мадемуазель Солини, но Алина наметанным глазом прочла желание на его лице.
      На следующий вечер в опере принц нанес визит в ложу мадам Шеб, в которой в качестве гостьи находилась и Алина. Сопровождавший его генерал своими изречениями опять довел всех до белого каления, но принц нашел удобный случай, чтобы вполголоса сказать Алине:
      - Я так понял, мадемуазель, что вы сняли дом в Маризи на сезон?
      Алина ответила:
      - Да, дом месье Дюро, номер 341.
      - Это, без сомнения, должно быть прекрасное место, раз его занимает столь очаровательная особа.
      - Благодарю за любезность, ваше высочество.
      - Это не любезность, я говорю совершенно искренне.
      - В таком случае я счастлива.
      В этот интересный момент их прервала американка мисс Форд, которую Алина с той минуты возненавидела.
      Однако результатом их краткой встречи было то, что через два дня генерал Нирзанн сообщил Алине: приглашение от мадемуазель Солини было благожелательно рассмотрено во дворце принца Маризи. Довольно забавно, что миссия посланца генералу была приятна.
      Алина этого не понимала. Она еще не уяснила себе, что генерал Нирзанн - воплощение неподдельной преданности.
      - Теперь, когда я донес до вас, мадемуазель, официальное сообщение, мы можем обсудить все подробнее.
      - Так принято? - спросила Алина, успешно скрывая, как торжествующе забурлила кровь в ее жилах.
      - Моя дорогая Алина, это не только принято, это необходимо. Никому не позволено присылать приглашение принцу Маризи без уверенности в том, что оно будет принято благожелательно.
      - В самом деле? Я, знаете ли, потому спросила, Пол, что не разбираюсь в таких вещах; один неверный шаг может все испортить.
      - Доверьтесь мне.
      - А разве я не доверяю?
      - Ну... да. Я теперь вдвойне рад, что в состоянии помочь вам. С тех пор как пять лет назад умерла принцесса, принц заинтересовался только одной женщиной, и то этому дьяволенку, которого нашел де Майд, просто дико повезло. Но она недолго продержалась, тогда как вы... Ну, мы им покажем!
      Алине не слишком понравилась речь генерала, она лелеяла совсем иные замыслы. Если генерал Нирзанн действительно сведет ее с принцем, она обретет больше свободы для продвижения собственных планов. При этом она ненавидела малютку воина за постоянные намеки на их отношения. Впрочем, это до поры до времени можно игнорировать.
      Зная о том, что до отправки "желанного" приглашения должно пройти не менее недели, Алина выжидала указанный срок с плохо скрываемым нетерпением. Когда наконец он истек, она устроила званый обед, пригласив лишь тех, в чьем дружелюбии не сомневалась и кто был бы угоден высокому гостю.
      Представьте себе удивление горожан Маризи, когда они обнаружили, что мадемуазель Солини уже проникла в круг тех избранных, чьи дома принц время от времени считал возможным почтить своим присутствием! И такое удалось женщине, о которой еще два месяца назад никто не слышал! Когда эхо этих пересудов не без помощи ее лучшего друга графини Потаччи достигло ушей Алины, единственной реакцией россиянки была презрительная улыбка.
      Наступил день званого обеда. Алина провела его внешне спокойно, но на самом деле в нетерпеливом ожидании и лихорадочном волнении. Она лично вникала в каждую деталь обеда; истратила часть из сотни тысяч франков Стеттона на украшения и сувениры.
      Предвидя такой разворот событий, Алина за две недели до званого обеда специально заказала платье в Париже, и выбор ее свидетельствовал, сколь она проницательна. Интуиция подсказала ей, что великого человека не поразить легкомысленным или дерзким фасоном; тут требуются простота, благородство, истинная элегантность. И она этого достигла.
      Когда Алина вошла в гостиную, там уже находились Жюль Шаво, Ричард Стеттон, миссис и мисс Форд, и она с большим удовольствием отметила, какое впечатление произвел ее наряд на всех, кроме, пожалуй, Жюля Шаво, который сам одевался с большим вкусом. (Что касается Фордов, то последний заем Маризи обсуждался с главой банка Форда в Нью-Йорке.) Немного погодя прибыли запыхавшиеся граф и графиня Потаччи.
      - Мы так боялись опоздать, - сказала графиня, - ведь это заставило бы его нахмуриться. Слава богу, он еще не прибыл!
      Прошло еще десять минут, а высокий гость все не появлялся. Алина начала слегка нервничать, однако виду не подавала: она весело болтала с Виви и миссис Форд.
      Вдруг до ее ушей дошли слова графини, разговаривавшей со Стеттоном и Жюлем Шаво:
      - Это неудивительно, знаете ли... он последние несколько месяцев был нездоров.
      Алина старательно улыбалась, подавляя желание, как нетерпеливая школьница, броситься к окну. Прошло уже двадцать минут с начала обеда - ее переполняло отчаяние.
      Но вот прозвенел звонок, входная дверь открылась и закрылась, голос Чена торжественно возвестил:
      - Принц Маризи и генерал Нирзанн.
      Через мгновение они возникли на пороге - принц чуть впереди.
      Это был представительный, высокий мужчина, лет около пятидесяти, немного сутулый. Его каштановые волосы уже седели на макушке, на обычно бледном лице привлекали внимание проницательные, горящие глаза; у него был острый орлиный нос и твердый, хотя и чувственный рот. Выглядел принц почти аскетически.
      Было и что-то не поддающееся описанию в его лице и в осанке, что словно бы подтверждало некое, во многом утраченное в предыдущие столетия, божественное право. (Можете себе представить, что иллюстрировал собою его малютка генерал.)
      Мадемуазель Солини выступила вперед, чтобы приветствовать гостей; принц встретил ее на середине комнаты. Она держалась, как генерал сообщил ей впоследствии, безупречно.
      - Я боюсь, что мы затруднили вас, - извинился принц. Голос у него оказался низкий и приятный. - Так сложились обстоятельства... прошу прощения.
      Потом, после поклона в сторону остальной компании, собранной в его честь, он предложил свою руку хозяйке, чтобы проводить ее в гостиную.
      Принц, конечно, сидел на почетном месте, Алина - справа от него. Напротив сидел граф Потаччи, которого развлекала мисс Форд; по другую сторону от них - месье Шаво с Виви и Стеттон с весьма упитанной соотечественницей - миссис Форд. Далее за этим круглым столом сидели генерал Нирзанн и слева от принца - графиня Потаччи. Таким образом, Алина обеспечила себе максимально возможную в данных обстоятельствах свободу.
      Она понимала, что этот первый вечер гораздо важнее всех остальных, которые, возможно, последуют; от нее требовалось немногое - вызывающе соблазнительные губы и обещающие взоры при обманчивом впечатлении полного отчуждения. Все остальное придет в свое время.
      Вскоре, однако, обнаружилось, что она ошиблась.
      Принц и говорил и вел себя как обыкновенный человек, так что ей не пришлось следовать первоначальному плану штурма этой крепости. Это было даже лучше. Алина быстро перестроилась и стала пользоваться привычным оружием. В результате, прежде чем подали жаркое, принц сказал ей:
      - Я оказался прав, мадемуазель. У вас прекрасный дом, самый прекрасный в Маризи.
      Алина ответила только взглядом, что гораздо осмотрительнее и много эффективнее, чем любые слова.
      - Я слышал, вы из Варшавы, - заметил принц, перестав орудовать ножом и вилкой и глядя на нее. - Меня удивляет, почему на зимний сезон вы выбрали Маризи, вместо того чтобы поехать в Париж или Италию, как это делают все русские.
      - Но я только наполовину русская, - ответила Алина. - Возможно, именно поэтому я добралась только до половины. Я устала от Парижа... и Пол, - как вы знаете, он мой родственник, - посоветовал мне Маризи.
      Небезопасные слова, но они с генералом Нирзанном хорошо отрепетировали эту маленькую историю.
      - Значит, именно генералу Нирзанну я обязан своим счастьем?
      - Если вы, ваше высочество, так считаете, то именно он заслуживает вашей благодарности.
      - Завтра я представлю его к следующему ордену; это он любит более всего, - ответил принц с улыбкой.
      Алина посмотрела через стол на своего "родственника", грудь которого была совершенно закрыта пятью рядами орденских лент и медалей. Затем, памятуя, что породистое животное следует водить в жестком поводу, она повернула разговор в русло военных подвигов генерала Пола Нирзанна и больше от этой темы не отступила.
      Когда часом позже пришло время дамам удалиться, принц почувствовал, что не сказал и десятой доли того, что хотел бы сказать столь очаровательной хозяйке.
      Но это легкое разочарование принца Маризи было ничто в сравнении с той бурей диких чувств, какие бушевали в душах двух других господ за столом. Ревность, гнев и вместе с тем ощущение беспомощности буквально захлестнули и месье Жюля Шаво, и мистера Ричарда Стеттона.
      Шаво думал: "Она заигрывает с принцем... Что ж!
      Если она достигнет цели, у меня надежды нет".
      Стеттон говорил себе: "Здесь я в своем собственном доме, с моими собственными слугами... И что я имею?
      Я покажу ей... я плачу аренду... я покажу ей!"
      Последняя мысль перекрывала все остальные и исходила из самых глубин его души. "Я покажу ей!" Это настолько отражалось на его лице, что Виви заметила ему:
      - Месье Стеттон, вы ужасно пасмурны. В самом деле, вы смотрите на всех так, будто ненавидите их.
      Стеттон только хмыкнул в ответ, чтобы удержаться от тех резкостей, которые едва не сорвались с его губ.
      Если бы это была не Виви, он бы наверняка высказался.
      Он угрюмо выкурил свою сигару, а когда пришло время опять присоединиться к дамам, ему на мгновение даже захотелось уйти домой, но в итоге он все же последовал за другими. И пусть немного, но утешался тем, что, поскольку принц Маризи продолжал удерживать прекрасную хозяйку возле себя, не только он, но и все остальные были предоставлены самим себе и могли развлекаться как их душе угодно.
      Стеттон, миссис Форд и граф Потаччи беседовали в углу, когда внезапно к ним подошла Виви и вполголоса спросила:
      - Месье Стеттон, увидитесь ли вы позже с месье Науманном?
      - Я вижусь с ним каждый день, - ответил Стеттон.
      - Не забился ли он опять в свою нору? Его нигде не было целую неделю.
      - Нет, насколько я знаю.
      - Он не болен?
      - Нет.
      И Стеттон грубо повернулся к девушке спиной. Он начинал ненавидеть ее просто потому, что эмоции, скопившиеся в его груди, требовали разрядки.
      Он и сам себе удивился, когда, устроившись в уголке, откуда его не было видно, он стал наблюдать за Алиной и принцем. Они сидели бок о бок на диване в дальнем конце комнаты, занятые разговором, и, кажется, не просто оживленным, но и интересным. Эта картина заставила разгореться гнев Стеттона до того, что он уже едва мог сдерживать себя.
      - Я ей покажу! - пробормотал он с непроизвольным решительным жестом. И больше никаких глупостей делать не намерен!
      Решив так, он вернулся к графу и миссис Форд, которые обсуждали несомненный успех того штурма, каким мадемуазель Солини взяла избранные круги общества Маризи. Стеттон кисло улыбнулся про себя. Интересно, что бы они сказали, знай всю правду о ней.
      В десять часов принц собрался уходить, поманив генерала Нирзанна, который в течение последнего часа был зажат в углу раскормленными телесами миссис Форд и потому с облегчением воспринял знак к отъезду. Принц сказал несколько слов графине Потаччи и миссис Форд, поклонился остальным, а потом стал прощаться с хозяйкой дома.
      Эта процедура заняла минут пять, в течение которых в комнате стояла уважительная тишина, и все-таки никто не услышал те несколько слов, которые принц произнес вполголоса. Судя по улыбке на лице Алины, слова эти были весьма приятными. Генерал, последовав примеру принца, склонился к руке Алины, и мгновением позже они удалились.
      Немедленно образовалась свалка. Можно было даже подумать, что возникло соревнование, кто первым покинет прелестную хозяйку, которая отлично знала, что им было скучно до смерти.
      - Дорогая, - укорила Алину графиня Потаччи, - хорошо ли было так демонстративно игнорировать нас?
      Будь это не принц, а кто-нибудь другой...
      - Если вы идете, - обратился Жюль Шаво к Стеттону, - то я с вами. Направлюсь во дворец.
      - Благодарю, - ответил Стеттон, - но я, пожалуй, пока не уйду.
      Остальные удивленно посмотрели на него, но промолчали, потому что он тут же повернулся, чтобы пожелать доброй ночи мадемуазель Солини. Чен объявил, что поданы машины Потаччи, а также миссис и мисс Форд; в следующую минуту все удалились, в том числе и Шаво, сопровождавший их и напоследок бросивший пытливый взгляд на Стеттона, который стоял в ярко освещенном холле в мрачном и угрюмом расположении духа.
      Дверь закрылась. Виви ушла в библиотеку, и Алина осталась наедине со Стеттоном. Улыбаясь, она повернулась к нему:
      - Ну, разве это не успех?
      Стеттон что-то невежливо буркнул и минуту рассматривал ее в полной тишине. Потом без слов повернулся и начал подниматься по лестнице на верхний этаж. Алина, продолжая улыбаться, наблюдала за ним, пока он почти не добрался до последней ступеньки, потом позвала:
      - Но, месье Стеттон! Куда вы?
      Он остановился на верхних ступеньках лестницы, посмотрел вниз и резко ответил:
      - Поднимайтесь сюда. Я хочу поговорить с вами.
      Когда Алина услышала эти слова и особенно их тон, глаза ее коротко и зловеще блеснули. Она сказала:
      - Но почему наверху? Вы хорошо знаете, что там я не разговариваю. Мы можем поговорить в библиотеке.
      Стеттон невозмутимо ответил:
      - Я бы предпочел... В библиотеке Виви. Я жду вас в вашей комнате.
      Прежде чем Алина успела что-либо ответить, он повернулся и исчез в верхнем холле. Она услышала, как наверху открылась и захлопнулась дверь.
      Алина минутку постояла не двигаясь, потом прищурилась, лицо ее побледнело от гнева. Она открыла рот, чтобы позвать Чена, но тут же взяла себя в руки.
      "Он мне еще нужен; следует быть с ним осмотрительнее", - подумала она и улыбнулась.
      Затем подошла к дверям библиотеки и сказала Виви, что собирается идти к себе и не хочет, чтобы ее беспокоили; они поцеловались и пожелали друг другу доброй ночи. Алина поднялась по лестнице и вошла в свою комнату, тихо закрыв за собой дверь.
      Стеттон сидел на стуле возле стола, стоящего в центре комнаты. Он был освещен настольной лампой и держал взятую со стола книгу, но не читал.
      Когда вошла мадемуазель Солини, он медленно поднял голову и встретил ее взгляд с выражением, которое можно было бы принять за крайнюю решимость. Но, увидев ее пылающие гневом глаза, отвел в сторону свой взгляд.
      Алина остановилась перед ним и сказала:
      - Мистер Стеттон, будьте любезны, объясните мне, что все это значит?
      Молодой человек упрямо повторил:
      - Я хочу поговорить с вами.
      - Ну?
      Задетый ее холодным тоном и высокомерным презрением, Стеттон неожиданно вскочил на ноги и, погрозив пальцем, вскричал:
      - Я хочу, чтобы вы поняли, что это - мой дом!
      Я устал от того, что вы обращаетесь со мной как с собачкой!
      Алина совершенно хладнокровно прервала его:
      - Месье Стеттон!
      Что-то в ее тоне утихомирило его, он сел обратно на стул, а она продолжала:
      - Не говорите так громко... вас могут услышать слуги! Так вот, позвольте сказать вам, вы ошибаетесь. Да и просто смешны, когда выкрикиваете нечто подобное.
      Разве у вас нет моего обещания? А этот дом... Нет, этот дом не ваш, и вы это знаете. Вы все переделали и перевели его на мое имя. Это очень любезно, я знаю, но не благородно напоминать мне, чем я вам обязана.
      - Ах, вот как? - воскликнул Стеттон. - Вы получили в руки все, что хотели, а теперь предлагаете мне убираться к дьяволу!
      - Месье, вы обижаете меня.
      - Надеюсь, что так; именно этого я и хочу. - Молодой человек поднялся на ноги, глядя ей прямо в лицо. - Вы думаете, что можете сделать из меня дурака! Думаете, я не вижу, что за этим стоит?
      Алина подошла и положила ему руку на плечо. Потом сказала:
      - Стеттон, вы сами в это не верите.
      - Не верю во что? Я верю...
      - Что я пыталась сделать из вас глупца! Будьте благоразумны! Взгляните на меня!
      Он повернулся и встретился с ней глазами, и тогда она положила ему руку на грудь, а другой погладила его по щеке.
      - А теперь скажите мне, - сказала она, - вы ревнуете к принцу, не так ли?
      - Да, - просто ответил он, завороженный ее глазами и прикосновением ее руки.
      - Ну это же глупость, потому что это невозможно.
      Вы нетерпеливы, вот и все... Ах, я не упрекаю вас! - Она все еще льнула к нему, поглаживая его щеку пальцами. - Я и сама не меньше... а вы еще больше усложняете... Разве вы забыли, что я люблю вас? Посмотрите на меня. Так-то вот!...
      Стеттон схватил ее в объятия и покрыл прекрасное лицо поцелуями.
      Раздался стук в дверь комнаты и повторился дважды.
      Алина отпрянула, шепотом приказав Стеттону встать так, чтоб его не было видно от дверей. Потом подошла к двери и приоткрыла ее на несколько дюймов.
      Стучала в дверь Кемпер, горничная Алины, оказавшаяся, как вскоре выяснилось, недостаточно осмотрительной, а значит, непригодной для этой должности.
      Когда мадемуазель Солини только чуть-чуть приоткрыла дверь, что, как предполагалось, должно было послужить горничной предостережением, и показала в щелке свое лицо, Кемпер произнесла хоть и вполголоса, но совершенно отчетливо:
      - Он пришел, мадемуазель!
      Хозяйка резко прервала ее, подав какой-то знак, но было уже поздно: Стеттон все слышал. И как ни странно, при его не сказать чтобы бойком уме все понял.
      Одним прыжком он оказался у двери, распахнул ее и оттолкнул стоявшую у порога Кемпер.
      Алина, однако, оказалась проворнее. Она проскочила мимо него, добежала до лестницы и, перегнувшись через перила, крикнула вниз только одно слово:
      - Бегите!
      Когда Стеттон достиг ее, он услышал только, как внизу хлопнула дверь.
      Выругавшись, он повернул обратно в комнату Алины, а потом в следующую за ней комнату.
      Там, выглянув в окно, выходившее во внутренний двор дома, он в ярком свете луны отчетливо увидел человека, бегущего к воротам, ведущим в соседний двор, через которые тот и исчез. Человек был гораздо ниже среднего роста и, кажется, без головного убора, за ним летели по ветру фалды.
      Стеттон распахнул окно и, перегнувшись через подоконник, крикнул во весь голос:
      - Генерал Нирзанн!
      Вдруг в комнате раздался голос Алины:
      - Месье, закройте окно, или я прикажу Чену вывести вас отсюда.
      Мужчина исчез. Стеттон повернул лицо к Алине. Она стояла посреди комнаты, глядя на него сверкающими от гнева глазами.
      За дверями из холла были слышны стенания горничной Кемпер. Стеттон так оттолкнул ее в сторону, торопясь добежать до лестницу, что она ударилась головой об угол.
      Алина была преисполнена яростью, но и Стеттон пылал не меньше. Какое-то мгновение он еще постоял у окна, потом шагнул к ней, весь дрожа от бешенства.
      В его словах, когда он их нашел, было столько исступления, что их едва можно было разобрать.
      - Итак, - презрительно усмехнулся он, - ваш родственник пользуется чуть ли не потайной лестницей, да?
      Я покажу вам и ему тоже покажу! Вам не удастся сделать из меня дурака, понятно? Нет, нет, будьте уверены! Ну, что вы скажете?
      Голое Алины был безжизненно холоден, когда она ответила:
      - Вы ошибаетесь, Стеттон. Это был не генерал Нирзанн.
      - Не лгите! Не пытайтесь меня обмануть! Я его видел!
      - И тем не менее вы ошибаетесь. Это был не генерал Нирзанн.
      Стеттон уставился на нее:
      - Тогда кто это был?
      - Я отказываюсь отвечать.
      Голос Алины был твердым, а глаза опасно поблескивали. Стеттон, до боли задетый ее словами, явно удивленный яростным тоном, каким они были сказаны, стоял молча и пристально смотрел ей в лицо. Наконец он медленно произнес:
      - Вы отказываетесь отвечать?
      - Отказываюсь отвечать, - повторила Алина таким же холодным, твердым тоном.
      - Но ради бога! Вы хотите сказать мне... что допускаете...
      - Я ничего не допускаю. И ничего не смогу объяснить ночью. Вы сумасшедший... Впрочем, вы не поверите мне, если я и расскажу вам всю правду.
      - Скажите мне, кто это был?
      - Не скажу.
      - Клянусь небом, вы скажете! - сорвался на крик Стеттон и угрожающе взмахнул рукой. Его снова охватила ярость.
      Алина не пошевелилась.
      - Если вы прикоснетесь ко мне, я позову Чена, - невозмутимо предупредила она.
      - Скажите мне, кто это был?
      - Не скажу.
      С минуту стояла тишина, в течение которой они мерили друг друга взглядами. Потом Стеттон сказал:
      - Вы знаете, что за этим последует? Я опозорю вас.
      Алина по-прежнему молчала, а он продолжал:
      - Я выставлю вас из Маризи. Вы знаете, это в моей власти. И генерал Нирзанн уедет тоже. Я одновременно разделаюсь с вами обоими.
      - Вы не сделаете этого, - сказала Алина.
      - Не сделаю? Ах, не сделаю? Я вам покажу! Я даю вам время до завтрашнего вечера... двадцать четыре часа.
      Вы слишком долго обманывали меня. Если вы завтра покинете Маризи вместе со мной, очень хорошо. Я буду держать рот на замке. Вы знаете, где меня найти. А если вы не поедете со мной и не согласитесь на наш с вами немедленный отъезд, то я обойдусь с вами так, что вам придется уехать без меня.
      Пока он говорил, Алина внезапно переменилась в лице. Лукавая улыбка заиграла на ее губах, глаза заблестели, и вместо прежнего, гневного, появилось почти умоляющее выражение. Казалось, она колебалась, потом сказала:
      - Значит, вы все еще собираетесь... жениться на мне?
      - Да. Только дураков на этот раз не будет, - непреклонно ответил он.
      - А если я не соглашусь?
      - Я сделаю то, о чем говорил. - Стеттон уже считал, что справился с ней. - Я докажу вам, что вы не сможете оставить меня в дураках! Помните, я увезу вас из Маризи!
      - Сколько времени вы мне даете?
      - Двадцать четыре часа.
      - Очень хорошо, - спокойно согласилась Алина и протянула руку. Спокойной ночи.
      - Но вы поедете?
      - Я скажу вам завтра. Мне потребуется время на обдумывание.
      - Но я должен знать...
      - Месье, вы же дали мне время до завтра... до полуночи.
      Сеттон посмотрел на нее и хотел было взять ее за руку, но вовремя спохватился и отделался простым поклоном. Без единого слова он вышел в другую комнату и сел за ее письменный стол.
      Алина продолжала стоять посреди комнаты. Лишь услышав, что он спустился по лестнице и вышел из дому, она вошла к себе и тоже села к письменному столу.
      Немного подумав, она достала лист бумаги и написала следующее:
      "Дорогой месье Шаво!
      На днях Вы сказали мне, что если я когда-либо буду нуждаться в Вашей помощи, то могла бы осчастливить Вас, сообщив Вам об этом. Если это не просто красивые слова, можете позвонить мне завтра в одиннадцать утра. Это пока что все, добавлю еще мое старое правило: никогда не следует просить о покровительстве, если нет склонности к благодарности. И тем не менее я прошу Вас...
      Алина Солини".
      Алина еще раз перечитала письмо, надписала адрес на конверте, запечатала его и позвонила, вызывая Чена.
      Глава 9
      МЕСЬЕ ШАВО НЕДОЛЮБЛИВАЕТ АМЕРИКАНЦЕВ
      Когда-то в Мюнхене Жюль Шаво слыл человеком со вкусом. Это что касается ценностей жизни. И женщин, разумеется, тоже.
      Никто не знал, на что он жил: то ли собственным умом, то ли на какие-то доходы. Обычно он так держал себя, что никому и в голову не приходило спрашивать его об этом.
      В самом деле, о нем почти ничего не было известно в Маризи, где он обосновался два года тому назад, знали только, что он вынужден был оставить Мюнхен, поскольку убил на дуэли молодого офицера пехоты, который неосторожно взял на себя смелость скрестить рапиры с месье Шаво из-за того лишь, что тот предложил себя в его заместители одной молодой леди. Вызов был принят.
      В Маризи репутация месье Шаво, несомненно, обеспечивала ему определенную независимость действий.
      На самом деле месье Шаво смертельно скучал в Маризи до того полудня, когда на Аллее увидел в экипаже мадемуазель Солини. Его представили прекрасной даме, и он в течение недели стал ее преданным рабом.
      Сначала он не получал никакого одобрения с ее стороны; потом вдруг она стала благосклонно относиться к его притязаниям. Возможно, в той запутанной интриге, какую она плела в Маризи, Алина предвидела, что может возникнуть нужда в месье Шаво; так или иначе - он заслужил ее улыбку.
      Впрочем, ее благосклонность была весьма ограниченной, и месье Шаво приготовился к долгой и увлекательной осаде. Потом был тот самый званый обед в честь принца, нанесший внезапный удар планам молодого француза.
      - Игра проиграна, - печально признался он себе, когда, покинув мадемуазель Солини, направлялся в ведомство Мосновина, находившееся за бывшим Русским домом.
      Там он полностью опустошил свои карманы - в первый же час проиграл в рулетку шесть тысяч франков - и вернулся в свою комнату в два часа ночи, вознамерившись выспаться.
      Проснулся он через семь часов, зевнул, со вкусом потянулся и позвонил, чтобы принесли почту и бокал виши. Когда несколькими минутами позже ему дали почту, в ней оказались - о, слабый пол! - пять изящных, благоухающих записок. Разумеется, там могли быть и счета от каких-нибудь торговцев или иные письма, но мы уделим им не больше внимания, чем это сделал он.
      Четыре письма он равнодушно просмотрел и отбросил; но, прочитав пятое, одним прыжком выскочил из постели на середину комнаты, взывая к камердинеру.
      За сорок пять минут он побрился, оделся, позавтракал и был уже на пути к Аллее, в дом номер 341.
      Чен провел его в гардеробную, и после недолгого ожидания, во время которого месье Шаво с трудом подавлял нетерпение, вошла Алина. ,Он встал и поклонился, а она подошла к нему и протянула руку.
      В это время часы пробили одиннадцать.
      - Вы точны, - улыбаясь, сказала Алина.
      Месье Шаво снова поклонился:
      - Как ростовщик.
      - Вот не знала, что ростовщики отличаются пунктуальностью.
      - Ах, мадемуазель, - ответил француз, напуская на себя скорбный вид, вот и видно, что вы никогда ни одному из них не давали расписок. Я говорю это на основании собственного печального опыта.
      Алина засмеялась и, сев на диван, жестом пригласила его сесть рядом. После чего сказала:
      - Нет, я посылаю записки только своим друзьям.
      - Тогда я счастлив, потому что получил одну сегодня утром.
      - Что ж, месье, и вы осчастливили меня, столь быстро признавшись в этом. Я знаю, ваши слова дают мне достаточное основание поверить в вашу дружбу, но французы... они так много говорят.
      - А еще мы умеем действовать... временами.
      - Во все времена.
      - Уверяю вас, вы на нас клевещете! - с улыбкой вскричал месье Шаво. Но мы не против того, чтобы послужить мишенью для чьих-нибудь острот, поскольку и сами не упускаем случая воспользоваться такой мишенью. То, что я вам сказал, не умно и не глупо - это голая истина.
      - Значит, мы - друзья?
      - Вы сами знаете - я вам предан.
      - Легко сказать, месье Шаво.
      - А еще легче доказать, когда это правда. Испытайте меня. Вы в вашей записке сказали, что нуждаетесь во мне. Я здесь. Испытайте меня.
      Алина заметно колебалась - на ее лбу появилась маленькая морщинка. И наконец сказала:
      - Я начинаю чувствовать себя виноватой за то, что послана вам записку. - Молодой человек открыл было рот, собираясь протестовать. - Нет, нет, я верю в вашу искренность. И не поколебалась просить вашего покровительства, но, понимаете, это дело едва ли может быть названо покровительством, поскольку оно потребует большей преданности, чем я вправе ожидать от вас.
      - Мадемуазель, вы раните меня и недооцениваете себя.
      - Нет. Не сердитесь, но я права. - Алина выдержала паузу, прежде чем продолжить. - Давайте забудем об этой записке. Так лучше.