Глава 18

Предложение номер два

— Чен!

— Да, мадемуазель.

— Почта пришла?

— Да, мадемуазель, я принес.

Было десять часов утра.

Мадемуазель Солини сидела в библиотеке, читая вслух Виви, которая трудилась у окна над каким-то вышиванием. Первая почта разочаровала мадемуазель Солини; в ней было много писем, но того единственного, которого она ждала, не было.

Выражение ожидания и тревоги отразилось на ее лице, когда она брала свежую почту с подноса, который держал перед ней Чен. Алина нетерпеливо перебрала небольшую стопку писем. Ага! На одном стояло «Отель „Уолдерин“.

Она вскрыла конверт и быстро проглядела письмо.

Потом, положив на стол книгу и сказав Виви, что через минуту вернется, она поднялась по лестнице, открыла ящик письменного стола, спрятала в него письмо и опять заперла ящик.

— Вот так! — вздохнула она с явным удовлетворением. — Это все, что касается его!

Потом она вернулась в библиотеку и возобновила чтение — пьесу Мольера — для образования Виви и собственного развлечения.

Утро прошло. Наступил полдень. Потом час дня и ленч. Когда с ленчем было покончено, время подошло уже к двум, и мадемуазель Солини начала выказывать признаки беспокойства.

Она говорила себе, что нет причины волноваться — разве генерал Нирзанн не известил Стеттона, что принц высказал намерение жениться на ней? Тем не менее ее волнение нарастало.

Она подошла к окну гостиной и с полчаса стояла там, глядя на улицу. Потом пошла в свою комнату и там из-за какого-то пустяка поссорилась с горничной. Время тянулось очень медленно.

В четыре часа мадемуазель снова сидела в библиотеке и читала, но только огромным усилием воли могла заставить себя следить за развитием сюжета пьесы. Подошло время обеда, и с ним исчезла надежда. Принц Маризи не появился.

Зато вечером явился Стеттон, и мадемуазель Солини три томительных часа вынуждена была любезничать с ним, чтобы не вызвать его подозрений, поскольку он еще мог пригодиться в качестве альтернативы.

Это было трудно; молодой человек пылал любовью и пожаловал, рассчитывая на обручение и ожидая подобного же пламени. Ей удалось неплохо справиться с ним, но, когда он, довольно поздно, покинул ее, она еле дотащилась до постели, вымотанная и душой и телом. Ожидание угнетало ее, она предпочитала действовать.

На следующий день она ждала только до половины четвертого. В четыре же, поскольку на небе сияло солнце, а погода была хоть и свежей, но не холодной, она взяла с собой Виви и поехала на прогулку, приказав откинуть верх экипажа.

Это было ее первое появление на улице примерно за месяц, и оно произвело легкую сенсацию. Везде, где бы она ни появилась, люди разглядывали ее, перешептывались друг с другом, но в приветствии никто не проявлял повышенной вежливости. Что бы ни говорилось о мадемуазель Солини, все могло оказаться правдой, а в таких случаях горожане были склонны проявлять осторожность.

Они с Виви только-только проехали последний круг по Саварон-сквер, и Алина велела кучеру поворачивать домой, когда они лицом к лицу столкнулись с принцем Маризи, сидящим в своем экипаже бок о бок с генералом Нирзанном.

Он смотрел прямо на Алину. К собственному сожалению, ее лицо покрылось румянцем; она с достоинством склонила голову в приветствии, принц ответил тем же, но, как ей показалось, немного холодно.

Вот и все. Два экипажа разъехались в разные стороны. Алина от досады закусила губу и даже не узнала Стеттона, который вскоре после этого проехал мимо них в туристическом автомобиле.

На следующий день мадемуазель Солини не покидала дом. Через окно гостиной она около часа наблюдала за послеполуденным променадом и несколько раз видела экипаж с принцем и генералом Нирзанном. Ее снова посетила мысль, что генерал выдал ее.

— Но, — убеждала она себя, — принц никогда не простит ему этого. Нет, он мой; нужно быть терпеливой.

Несмотря ни на что, ей было нелегко, и, когда вечером заехал Стеттон, она была с ним предельно добра и любезна. Он не мог говорить ни о чем больше, как только о своем грядущем счастье. Он так настойчиво просил определить дату достижения своей цели, что Алина в конце концов назвала день в начале июня.

Месье Стеттон предложил развлечь ее небольшой прогулкой. Он утром случайно услышал, что в нескольких милях от Маризи на Зевор-роуд стоит старинный французский замок, ныне превращенный в гостиницу.

Он хотел бы знать, не пожелает ли мадемуазель Солини на следующий день прокатиться с ним на его легковой машине. И поспешил добавить: он, конечно, надеется, что Виви составит им компанию. После некоторого колебания Алина приняла его предложение и сказала, что они будут готовы к десяти часам утра.

День прошел вполне благополучно, если не считать небольшого инцидента, который случился, когда автомобиль проносился по холмистому пригороду на запад от города.

Они только что миновали небольшой деревянный мост и повернули налево на прямую ровную дорогу, вправо от которой виднелась группа беспорядочно раскиданных низких строений.

Стеттону, взглянувшему на них, это место показалось знакомым, потом он узнал его и, повернувшись к Алине, заметил:

— Вот там я дрался с Шаво.

Она бросила быстрый взгляд в ту сторону и, кажется, пожала плечами, но ничего не сказала.

Замок находился примерно в пятидесяти милях от Маризи, и они подъехали к нему сразу после полудня.

Все было восхитительно. Они позавтракали на открытой террасе, ярко освещенной солнцем; направо фиолетовой полосой поднимались величественные горы.

На час или даже более того они засиделись за кофе, поданным в маленьких глиняных чашечках. Пока Стеттон и Виви приятно болтали обо всем и ни о чем, Алина смотрела в сторону Маризи, обдумывая некое грандиозное дело. Вскоре они были готовы возвращаться.

Когда Стеттон доставил их к дому номер 341, было уже около пяти часов. Виви взбежала по лестнице в свою комнату; Алина пошла в библиотеку и звонком вызвала Чена.

— Кто-нибудь звонил? — спросила она, когда он появился.

— Да, мадемуазель. Принц был здесь в два часа и еще раз — в четыре.

— Он оставил какую-нибудь записку или сообщение?

— Ничего, мадемуазель.

Глаза Алины блеснули. Наконец-то! Она не сожалела о своем отсутствии, наоборот, посчитала это удачей.

Однако надо было что-то придумать, чтобы принц увидел ее, и как можно скорее; она знала, в чем заключалась ее сила.

После пяти минут размышлений она подошла к телефону и позвонила графине Потаччи. Графиня была рада услышать свою «дорогую Алину»; она даже пожаловалась, что та пренебрегает ею.

По какому делу? Мадемуазель Солини желала получить приглашение на оперу в ложу графини на сегодняшний вечер. Конечно! Графиня будет очень рада видеть ее.

По пути они остановятся у дома номер 341. Алина сказала, что в этом нет необходимости, поскольку она поедет в своей машине, но графиня настаивала. Они с графом позвонят ей в восемь часов.

Алина положила трубку и вызвала Чена, приказав ему накрыть стол к обеду на полчаса раньше, чем обычно.

Потом она легко взбежала по лестнице в свою комнату.

Вся ее усталость после долгой поездки забылась; она была в наилучшем расположении духа и так ласково говорила со своей горничной, что в значительной степени утратила репутацию грозной хозяйки.

Когда двумя часами позже она спустилась к обеду, Виви подбежала и обняла ее, возбужденно воскликнув:

— Спасения нет, как ты хороша!

Алина засмеялась и поцеловала ее. Ничей восторг не порадовал бы ее больше, чем восторг Виви.

Впрочем, в этот вечер восторгов было достаточно, хотя не все они предназначались для ее ушей.

Вечером в опере едва она под руку с графом вошла в ложу, как все бинокли обратились в ее сторону. Но Алина появилась здесь не для этого. Бросив через весь зал быстрый взгляд на ложу принца, она обнаружила, что ложа пуста. Однако было еще рано, принц всегда появлялся позже. Освещение стало гаснуть, тишина опустилась на зал, и оркестр начал увертюру. Потом — сегодня давали «Риголетто» — поднялся занавес, на сцене под тихую музыку возник дворец герцога Мантуи, и горбатый шут начал проделки, которые должны были привести его на путь горя и смерти.

Но Алина не спускала глаз с ложи принца и вскоре была вознаграждена, увидев, как портьеры медленно раздвинулись и появился принц в сопровождении генерала Нирзанна и одного или двух членов семьи.

Потом занавес упал; зал снова осветился; со всех сторон слышалось жужжание разговоров. Полдюжины молодых людей Маризи явились в ложу графини Потаччи, привлеченные туда присутствием красивой русской.

Алина приняла их любезно и весело беседовала с ними, но все время наблюдала за ложей принца, правда только краешком глаза.

Гости удалились; занавес снова поднялся; опять наступил полумрак, и зал затих. На сцене герцог и Джильда начали свой изумительной красоты любовный дуэт.

В конце второго акта ложа Потаччи начала переполняться; казалось, весь Маризи надеялся проникнуть в мысли прекрасной россиянки, заглянув ей в глаза, — ведь известно, никто так не жаждет подтверждения истинности или ложности сплетен, как тот, кто их запустил.

Генерал Нирзанн явился выразить свое почтение графине и мадемуазель Солини; очевидно, он был извещен Стеттоном об успехе миссии, имевшей место три дня назад, потому что со всяческими излияниями тепло приветствовал свою кузину Алину, Алина слушала и его, и еще дюжину других, потому что они пытались говорить все сразу, когда вдруг услышала новый голос, приветствовавший графиню Потаччи. Это был голос принца.

Когда он вошел в ложу, все остальные расступились перед его повелительным взглядом, красноречиво поглядывая друг на друга. Алина смотрела прямо перед собой.

Внезапно она очень близко услышала низкий, прозвучавший музыкой голос:

— Добрый вечер, мадемуазель.

Она ответила сдержанно, не поворачиваясь:

— Добрый вечер, ваше высочество.

Снова раздался его голос, еще тише и еще многозначительнее. Он произнес только одно слово:

— Завтра.

Потом он вернулся к графине Потаччи, которая пялила глаза в надежде понять, что за слово было сказано шепотом, а остальные снова столпились возле красавицы русской.

Однако на лице одного из них заметно было еще кое-что, кроме восхищения. Генерал Нирзанн тоже пытался угадать, что сказал принц. Разумеется, он узнал от Стеттона, что тот получил согласие мадемуазель Солини выйти за него замуж, но генерал начинал понимать, на какие интриги способна Алина. И боялся ее.

Весь последний акт Алина почти не видела, что происходит на сцене; какое ей дело до убитых девиц или преданных шутов? Только пренебрежительно подумала о бедном Риголетто — слабый дурак, препоручивший свою месть другому. Она, мадемуазель Солини, несомненно, действовала бы по-другому.

По пути домой в экипаже Потаччи она пропускала мимо ушей высказывания графа и графини, лишь повторяла про себя одно слово: «Завтра».

Часом позже, одна в своей комнате, она с удовлетворением и одобрением разглядывала себя в зеркале.

Завтра, думала она, завтра.

На следующее утро она проснулась поздно. С удовольствием потянувшись, позвонила горничной; потом последовали ее шоколад и почта, после чего вошла Виви пожелать доброго утра. Она села на краешек кровати, играя с длинными локонами Алины, когда раздался стук в дверь. На разрешение войти появился Чен.

— Месье Стеттон в библиотеке, мадемуазель.

Она на мгновение так растерялась, что не сумела этого скрыть. Но потом сказала тоном человека, принявшего решение:

— Меня нет дома.

Чен замялся:

— Но, мадемуазель… он уже знает… я сказал ему…

— Меня нет дома, — резко повторила Алина, — так ему и скажите.

Чен исчез, чтобы солгать Стеттону. Виви, конечно, была очень удивлена такой внезапной переменой в судьбе месье Стеттона, но смолчала. Девушка давно уже уяснила себе, что чем непонятнее дело, тем меньше вероятности, что мадемуазель Солини внесет в него ясность.

Сжигание мостов позволительно только тогда, когда чувствуешь, что твердо стоишь на ногах; мадемуазель Солини знала это. И поднесла спичку. Всплыло слово принца «Завтра».

Это был день ее триумфа, она была хозяйкой положения. Она доверяла своему гению, и, когда услышала, как открылась входная дверь, услышала голос принца в холле, ее пульс оставался таким же ровным и спокойным, как и лицо. Чен, знавший свое дело, проводил высокого гостя в библиотеку, где в одиночестве сидела Алина.

Принц пересек комнату и взял ее за руку. Алина только заглянула ему в глаза и сразу увидела, что битва окончена и победа одержана. Он пришел требовать приз и готов был заплатить требуемую цену.

Алина решила, что награда не должна достаться ему слишком легко; она помнила, как три дня назад в этой же самой комнате он оставил ее в слезах унижения.

Правда, слезы были притворством, но он-то этого не знал. Так что сегодня он должен удовлетворить ее гордость.

Принц и в самом деле, казалось, чувствовал себя неловко. Он начал с того, что был разочарован накануне, не застав ее дома. Алина, довольная тем, что ей есть, что ответить, подробно рассказала ему о поездке за город и закончила тем, что они с Виви почти решили ехать в Париж на автомобиле и что они предполагают уехать через неделю-другую.

— Вы собираетесь в Париж? — спросил принц таким тоном, словно никто и никогда еще туда не ездил.

— Да. Что так удивляет вас, ваше высочество?

— Я думал, что вы намеревались остаться в Маризи.

— Да, на время. Мы изменили наши планы.

Алина сказала это как бы и не для того, чтобы вызвать протест, а вполне естественно, как о решенном Деле. Это произвело впечатление на принца. Он молча глядел на нее, потом резко сказал:

— Вы менее проницательны, чем я думал, мадемуазель. Разве вы не поняли, что я сказал вчера вечером?

Алина улыбнулась:

— Это было очень загадочно, ваше высочество. Я поняла это так, что сегодня вы окажете мне честь визитом,. — и, глядя прямо на него, добавила: — И вот вы здесь.

— Вполне естественный вывод, — сухо сказал принц. — А у вас нет идей насчет цели моего визита?

— Я не слишком искусна в рассуждениях, основанных на догадках, ваше высочество.

— Но вы очень искусны — не отрицайте этого — в том, что касается чтения в сердце мужчины.

— Возможно… мужчины. Но не принца.

— Это одно и то же.

— Ваше высочество простит меня, но мой опыт учит, что разница есть.

Лицо принца вдруг стало очень серьезным. Он смотрел на мадемуазель Солини так, словно глядел не на нее, а сквозь нее; его мысли, серьезные мысли, казалось, были где-то в другом месте. Вдруг он сказал:

— Если и есть разница, то вы должны согласиться, это не выдуманная разница. Давайте будем откровенны, мадемуазель. Я пришел сегодня сюда не для того, чтобы играть словами, хотя вы делаете это обворожительно. — Он помолчал и, поскольку мадемуазель Солини ничего не говорила, продолжал: — В тот день я сказал что-то, что рассердило и обидело вас. Я не собираюсь просить извинения, хотя надеюсь, что вы простите меня.

Вам, мадемуазель, известно, что моя жизнь не принадлежит мне; и возможно, вы правы, именно здесь лежит разница между принцем и просто мужчиной. Моя семья управляет Маризи две сотни лет. У нас нет королевской роскоши, но есть королевская гордость. При всем дружелюбии и демократичности наших отношений с народом у нас существует традиция, не менее прочная, чем такая же традиция в вашем царском семействе.

Принц немного подождал, глядя на мадемуазель Солини, но она молчала. Он продолжил:

— Мне нет нужды объяснять, мадемуазель, зачем я вам это говорю. Надеюсь, вы это отлично понимаете. Вы знаете, что я люблю вас, потому что умеете читать в сердцах мужчин и играть ими. Я говорю это спокойно и серьезно, поскольку, когда прошу вас стать моей женой и разделить со мной трон Маризи, это касается не только меня, но и других.

Алина перевела дыхание. Она. чувствовала на себе его взгляд, строгий и печальный. Сказать по правде, она была в замешательстве. Торопливые, горячие, пылкие, необузданные слова любви — с этим она справилась бы без труда, но притворяться перед лицом такой спокойной и глубокой искренности было нелегко. Наконец она пробормотала:

— Я не знаю… я не ищу такой чести, ваше высочество… Если это жертва, то я не приму ее.

— Это желанная жертва, мадемуазель. Что касается меня… — тут в голосе принца впервые послышались оттенки эмоций, — что касается меня, то я не колебался бы ничуть. Я люблю вас, и этого достаточно. Когда я говорю о жертве, то, думаю, это касается других. Но они охотно пойдут на нее для меня. Вы принимаете мое предложение, мадемуазель?

— Я… я… — нерешительно проговорила Алина и остановилась.

Нотка нетерпения проскользнула в голосе принца:

— Скажите мне. Вы принимаете?

Алина протянула руку. Принц взял ее руку и прижался к ее пальцам губами.

— Я принимаю, ваше высочество, — тихо сказала мадемуазель Солини, неожиданно для себя тронутая его манерой.

Принц выпрямился и глубоко вздохнул.

— Ах! — воскликнул он уже другим тоном.

Это было не просто восклицание, это было торжество. Затем, во внезапном порыве страсти, которую он так долго сдерживал, принц быстро шагнул к Алине и крепко обнял ее.

— Вот… вот чего я хотел! — Он тяжело дышал. — Я люблю вас… вы, кого… вы, кого… я люблю вас!

— Нет… нет… — Алина оттолкнула его. — Ваше высочество, вы не должны… ваше высочество…

Принц почти отпустил ее, но продолжал обнимать за плечи.

— Не надо так, — сказал он полным любви голосом. — Меня зовут Мишель. Скажите.

— Но… ваше высочество…

— Нет! Скажите!

И снова притянул ее к себе с настойчивой нежностью; он дрожал с головы до ног.

— Скажите, — повторил он.

Она прошептала ему на ухо:

— Мишель…

— Вы любите меня?

— Да.

— Скажите.

— Я люблю вас, Мишель.

Наступила тишина. Долгая тишина, изредка нарушаемая нежным воркованием и короткими наэлектризованными восклицаниями. Наконец принц выпустил ее из своих объятий и заговорил об организации помолвки-с ней было связано много церемоний.

Когда он сказал, что завтра утром с генералом Нирзанном пришлет письмо с официальным предложением, Алина быстро отвернула голову, чтобы скрыть улыбку, которая появилась на ее губах. Легко догадаться, как понравится генералу Нирзанну такая миссия.

Принц объяснил, что выбрал генерала для этого дела из-за его родственной связи с мадемуазель Солини. Он добавил, что все должно держаться в тайне, пока не наступит время официального заявления из дворца.

Все, что он говорил, Алина выслушала с уважением: это было нечто само собой разумеющееся, и она со всем согласилась. Принц готовился уехать. Они провели вместе более трех часов; наступал вечер, в призрачном и унылом свете сумерек библиотека казалась мрачной.

— Я увижу вас завтра, — сказал принц, обнимая и целуя ее. — Скажите мне еще, что вы любите меня.

— Я люблю вас, Мишель.

Минутой позже он уехал.

Алина позвонила, чтобы зажгли свет.

Но ни свет всех на свете ламп, ни даже само солнце не смогли бы сравняться со светом ее глаз.

Глава 19

Генерал на страже

Представьте себе человека — для нас, современных людей, это нетрудно, — так вот, представьте себе человека, который летит в тщательно проверенном, имеющем гарантию безопасности самолете. Он летит на небольшой высоте, внизу, под ним, — веселые зеленые долины, серебристые извилистые потоки, рощи, в которых поют птицы. А выше синее небо, яркий свет солнца и несколько очаровательно легких, кудрявых облачков.

Внезапно небо сплошь покрывается огромными мрачными грозовыми тучами, ветер ревет и закручивается в яростном смерче, вокруг темнеет, и самолет, сильно дрожа, разламывается пополам и, разваливаясь на куски, падает на землю.

Представьте себе чувства и эмоции этого человека, и вы поймете, что испытал генерал Нирзанн, когда при встрече с вернувшимся во дворец принцем тот приветствовал его словами:

— Генерал, я собираюсь жениться на вашей кузине.

Сперва он, правда, ничего не ощущал, потому что был совершенно оглушен. Он пристально поглядел на принца, так, словно его неожиданно щелкнули по затылку, и, заикаясь, произнес:

— Ваше высочество… я… что… ваше высочество сказали…

— Вы поражены? — засмеялся принц.

— Но это невозможно! — вскричал генерал, начиная обретать язык.

— Хо! — воскликнул принц, весело блестя глазами. — Я знаю, что это! Вы ревнуете! Признайтесь, что сами хотели ее получить. Вы опоздали, Нирзанн; кроме того, вы сами назвали ее призом для принцев. — И добавил уже серьезно: — Конечно, вы не должны ни слова говорить об этом… ни слова никому. Явитесь ко мне завтра в десять часов утра; у меня для вас будет поручение.

Если вы… Ну, что вам, де Майд? Ах да, я забыл. Так помните, генерал, ни слова.

Принц вышел, взяв своего секретаря под руку.

Генерал стоял как парализованный, у него на глазах словно рушился мир. Он был не в состоянии думать.

Фраза, которую он употребил сам и которую только что повторил принц, почему-то засела у него голове: «Приз для принцев, приз для принцев».

Он не был уверен, что не сказал этого вслух. Заметив, что слуги с любопытством поглядывают на него, он кое-как пересек огромный холл и поднялся к себе в комнату.

Он оставался там два часа, возбужденно расхаживая взад-вперед. Раздался стук в дверь, и появился слуга.

Принц желает знать, не составит ли генерал Нирзанн компанию ему за обедом.

Генерал ответил отказом, сказав, что будет обедать вне стен дворца. И снова взялся мерить комнату шагами, не в состоянии отыскать лазейку для отступления.

И вдруг неожиданно набрел на решение. Он тяжело вздохнул, потом долго стоял посреди комнаты, разглядывая знакомые предметы, будто прощался с ними навсегда. Слезы стояли в его глазах. Надо отдать ему должное: решительность генерала была сродни героизму; так позволим ему исполнить свой долг. Вздохнув еще раз, он покинул комнату и вышел на улицу. Пятнадцатиминутная прогулка привела его к дверям дома номер 341 на Аллее.

Мадемуазель Солини очень хорошо знала, что ей предстоит, когда в дверях появился Чен и доложил о генерале Нирзанне, желающем ее видеть. А предстояла ей неприятная сцена, вот что. Первым побуждением Алины было отказаться от встречи с генералом.

«Но в конце концов, — подумала она, — это придется когда-нибудь сделать, все равно с этим надо кончать».

— Скажите ему, Чен, что я спущусь через несколько минут.

Как сказал принц, Алина очень хорошо умела читать в сердцах мужчин и, мог бы добавить он, в их голове.

С первого же взгляда на лицо генерала Нирзанна, искаженное раскаянием и отчаянием и, однако же, исполненное силы и решимости, она поняла, что ее задача может оказаться совсем не такой легкой, как она предполагала. Тем не менее в исходе она не сомневалась.

Генерал поднялся и с напыщенным видом подошел к ней. Он не стал зря тратить время на предварительные разговоры. Он сказал почти свирепо:

— Мы одни?

— Да, мы одни, — улыбаясь, сказала Алина и подумала: «Маленький генерал намерен быть театральным».

— Мадемуазель, — заговорил генерал, — три часа назад принц Маризи сказал мне, что собирается жениться на вас.

— Это правда, — спокойно ответила она.

— Простите меня, мадемуазель, но это невозможно.

— Почему невозможно?

— Я не допущу этого.

— Вы ничего не сможете сделать.

— Могу. И сделаю.

Эти слова были выпущены со скоростью и резкостью выстрела. На столь решительное заявление Алина отозвалась недоверчивым жестом.

Потом, не отводя от генерала твердого взгляда, она сказала как человек, вынужденный подыскивать аргументы к вопросу, который уже решен:

— Послушайте меня, генерал. Я понимаю, ваше положение незавидное… И не отрицаю — у вас могут быть ко мне определенные претензии; позвольте мне сказать также — я всегда буду вам благодарна. Но я собираюсь выйти замуж за принца Маризи. Поэтому предупреждаю вас: не пытайтесь препятствовать мне.

— Вы не собираетесь выходить замуж за принца.

— Собираюсь.

— Я этому помешаю.

— Как?

— Рассказав ему о вас правду.

— Ба! Вы не посмеете, мой дорогой генерал; это будет для вас крахом.

— Я очень хорошо это сознаю и подчиняюсь неизбежности.

Алина бросила на него быстрый взгляд: этот тип, кажется, действительно говорит что думает. Что, конечно, нелепо.

— Это совершенно бесполезно, генерал, — сухо заметила она. — Вы просто пугаете меня. Я вас слишком хорошо знаю, чтобы поверить. Вы слишком старый и слишком благоразумный человек, чтобы самому себе перерезать глотку. Я желаю поговорить с вами здраво, а не слушать ваши глупые угрозы.

Она замолчала, ожидая, что генерал разразится громкими заявлениями о своей искренности и серьезности.

Но тот ничего не говорил, а только стоял и рассматривал ее с немного несчастной улыбкой, но с ясными, полными решимости глазами.

Впервые дурное предчувствие заползло в душу Алины. Похоже, этот маленький человек серьезно собирается выступить против нее… Он что, желает утащить ее с собой в преисподнюю?

Но зачем?

Неужели глупец действительно любит ее?

Так далеко зайти и позволить маленькому генералу все сорвать? Ну уж нет!

— Если вы думаете, что с моей стороны это пустые угрозы, то вы ошибаетесь, мадемуазель. — Генерал говорил вполне спокойно и внятно, как будто очень хотел, чтобы его поняли. — Я отвечаю за каждое свое слово. Видите ли, всем, что у меня есть на свете, я обязан принцу Маризи. — В голосе генерала появилась горечь. — Всем. Я люблю его; как его слуга, я умру за него. Знаете ли вы, что он сказал мне на днях? А мы говорили и о вас. Он сказал: «Генерал, ваша преданность выше подозрений». В его устах это величайшая похвала, мадемуазель! Могу честно признаться, я ее заслужил. Вы сказали, что я слишком старый и благоразумный человек, чтобы перерезать себе глотку. Я скорее перерезал бы себе глотку, образно говоря, чем предал бы моего принца.

— Предал бы! — вскричала Алина. — Мой дорогой генерал, кто вас просит предавать его? Разве это предательство — позволить ему жениться на женщине, которую он любит?

Мадемуазель Солини немного сердилась на себя за то, что опустилась до спора.

Генерал спокойно ответил:

— Извините меня, мадемуазель, но если речь идет о вас — да.

— А! — вскричала Алина, в то время как глаза ее метали молнии.

Генерал невозмутимо продолжал:

— Я могу показаться грубым, но ничем не могу помочь; я буду говорить прямо. Вы обманывали и пытались перехитрить меня. Вы предаете и обманываете/месье Стеттона и при этом принимаете от него деньги.

Из-за одного этого вы недостойны роли принцессы Маризи. Но за вами числится и много других сомнительных, скажем так, неблагоразумных поступков… их более чем достаточно. А потому я непреклонен.

— А, вот какой вы джентльмен! — Алина с яростью выплюнула эти слова.

— Я больше не джентльмен, мадемуазель, я только слуга моего принца.

И Алина полностью поверила ему. Все оттенки голоса генерала, все его взгляды говорили о его глубокой серьезности. Сомнений не было: угрозы его совсем не пустые; этот человек действительно сделает то, о чем говорит.

Алина смотрела на него, и, если бы взглядом можно было бы убить генерала, он уже был бы мертв. Ее мозг работал со скоростью света. Было же время, думала она, когда генерал разговаривал с ней совсем иначе! Зачем же она, глупая, ослабила хватку и упустила его из виду! Не стоило пренебрегать им, слишком рано она решила, что он ей больше не нужен! Она бросила на него быстрый, лукавый взгляд. А что, если…