Глава 3

Часом позже умозаключения Бинна уже вполне серьезно были использованы сенатором Коркораном в разговоре с Льюисом Уорделлом. После неоднократных просьб, высказанных по телефону и посланных с курьером, Уорделл выделил для него пятнадцать минут. Одержав победу на заседании кабинета министров, Уорделл стал еще более раздражительным и неистовым. Он отдал целый ряд важных указаний по поводу проведения расследования помощнику генерального прокурора, а также специалистам из Управления государственного секретаря и министерства финансов, приказав им своевременно докладывать ему о результатах. Он также выслушал мнение начальника секретной службы Скиннера и воспользовался его советами. Кроме того, он отправил в тюрьму Гриннела и Вормена, а также ряд других, не менее значительных личностей и до последнего момента отказывался вызывать их на допрос. Правда, в порядке следования новой тактике, предложенной Скиннером, вскоре их пришлось освободить из-под стражи. Согласно этой же тактике, предполагалось разместить сотню агентов на центральных станциях телефонной компании; им вменялось в обязанность прослушивать входящие и исходящие телефонные звонки длинного списка номеров. Из ближайших городов ожидался приезд опытных сыщиков; все задержанные, включая Браунелла и Линкольна Ли, подлежали освобождению, и теперь они должны были находиться под постоянным наблюдением. По мнению Скиннера, невозможно узнать что-либо от человека, который находится в заключении и при этом ничего не хочет говорить, но если тот окажется на свободе и будет находиться под наблюдением, он рано или поздно выдаст себя. Еще Скиннер сказал, что, прежде чем отпустить Линкольна Ли, он попробует немного поболтать с ним.

Уорделл был не просто обескуражен, он был взбешен.

Самые настойчивые, длившиеся уже в течение двух дней и двух ночей поиски, в проведении которых участвовала самая большая из когда-либо собиравшихся группа самых опытных сыщиков, поддержанная гражданами, не смогла обнаружить никаких следов. Применительно к главной цели поиска вся масса собранных ими данных при тщательном анализе дала нулевой результат. Браунелл покупал, а может быть, и не покупал хлороформ, носовой платок мог принадлежать, а мог и не принадлежать ему. В среду, в полночь, Уорделл снова вызывал его на допрос, который проводился в присутствии государственного секретаря и министра обороны. Браунелл стоял на своем, утверждая, что он невиновен, ничего не знает, и требовал отпустить его. Лигетт и Оливер согласились, что имеющихся улик достаточно, чтобы служить основанием для ареста. Еще были найдены сотни людей, которые видели грузовик Оркатта в самых различных точках города; однако не было ни одного доказательства, позволявшего утверждать, что это был именно тот, а не какой-нибудь другой грузовик компании «Каллахен», а описания водителя этого грузовика были настолько противоречивы, что оказались бесполезными все до одного.

Вэла Оркатта показали десятку свидетелей, которые заявляли, что могут опознать водителя, однако их показания были недостаточно убедительными, чтобы опровергнуть слова самого Оркатта. Часовой у ворот Белого дома, тот самый, который первоначально утверждал, что видел водителя как в момент въезда грузовика, так и при его выезде, и который позже заявил, что точно не может припомнить, кто сидел за рулем, на допросе вечером в среду показал, что вообще не видел, как выезжал грузовик, а просто слышал шум его мотора, потому что в это время смотрел на стаю голубей. Заведующий складом в цокольном этаже Белого дома не видел и не слышал ничего особенного. В то утро, придя на работу, он до вечера не выходил на улицу, принял от Вэла привезенные продукты и вернул ему пустые корзины.

После того как во второй половине дня в среду Льюис отправился на заседание кабинета министров, Скиннер в течение двух часов допрашивал Вэла Оркатта и не добился чего-либо стоящего. В конце концов он прекратил допрос и под охраной отправил его обратно в больницу, не чувствуя при этом никакого удовлетворения.

Позже Скиннер доложил Уорделлу:

— Парень не лжет, но здесь что-то не так. Он честен и вроде бы не испытывает угрызений совести, но, когда он говорит, возникает ощущение, что ему приходится проталкивать слова через глотку. Да, его нашел полисмен в парке, как и сказала его мамаша, и доктор считает, что у него была амнезия, но мне не дает покоя, с какой осторожностью он подбирает слова, отвечая на вопросы.

Впрочем, его хмурый вид может объясняться тем, что у него болит голова. Кстати, я не пытал его, не бросал за шиворот скорпионов. Может, попробовать?

— Будет ли от этого хоть какой-нибудь прок?

— Нет. Он — упрямый парень. Уж если решил скрывать что-то, он так и сделает. И в конце концов, кто-то же пытался раскроить ему череп. Из всех вещей, которые нас сейчас интересуют, самое главное — это где находится президент, и я сомневаюсь, что тот малый знает хоть что-либо по данному вопросу.

Было проведено следствие в отношении миссис Оркатт и ее мужа — никаких зацепок. То же самое и с тем же результатом было сделано в отношении Виолы Деллинг и ее мужа, аптекаря. Когда ее поставили перед фактом, что Браунелл утверждает, будто не покупал хлороформ в ее аптеке, она была возмущена и исполнена праведного негодования. Форма, в которой миссис Деллинг выразила свои чувства, оказала ей плохую услугу.

Она бурно протестовала против того, что кто-то мог выразить сомнение в ее искренней преданности, и это после того, как она, настоящая патриотка, оказала всемерное содействие в проведении поисков президента, политику которого не одобряет и не может искренне, всей душой, одобрять. Ага, сказали ей, значит, вы признаетесь, что не одобряете его политику! После этого миссис Деллинг пришлось пережить трудный и весьма неприятный час, но в конце концов допрашивающие допустили возможность, что это не она похитила президента.

Были расследованы тысячи других случаев продажи хлороформа, в этом отношении проверялись также частные врачи и больницы. Целый консилиум докторов изучал синяк на голове Вэла Оркатта с целью сделать хотя бы предположение о типе орудия, которым он был нанесен. Была предпринята попытка проверить каждое транспортное средство, которое в тот вторник было замечено в радиусе пяти кварталов от пустующего дома на Пятнадцатой улице северо-западного района, где был найден брошенный грузовик. Проверялся каждый из тысячи оказавшихся ложными следов; в таких случаях расследование начиналось, проводилось и неохотно сворачивалось. Было установлено, что телефонный звонок Кемпнеру, администратору компании «Каллахен», тот, относительно которого Вэл Оркатт утверждал, что это звонил не он, был сделан из телефонной будки табачного магазина, и над этим фактом работало множество сотрудников. Следователи брали во внимание любые возможности, но отнюдь не с неразборчивостью того утопающего из пословицы, который, как известно, хватается за любую соломинку, а с проницательностью и упорством армии самых квалифицированных и опытных следователей Америки.

Тем не менее и они, и Уорделл, и начальник секретной службы Скиннер могли признаться, что во второй половине четверга они были столь же далеки от решения проблемы, как и в день, когда начали заниматься ею.

Следствие велось по трем основным направлениям:

1) сбор дальнейшей информации по уже имеющимся данным: по хлороформу, по платку, по грузовику и по лицам, имеющим к ним отношение;

2) поиски новых улик на территории Белого дома, на улицах и в зданиях города, на шоссе, железных дорогах, в ближних и дальних аэропортах;

3) подход с другой стороны: мотивы похищения. Лидеры индустрии вооружений, владельцы международных банков, представители иностранных государств (воюющих сторон). Все названные выше категории граждан попали под подозрение, многие были задержаны, некоторые из них допрашивались или уже были допрошены, за большинством установили наблюдение.

Предложение, которое хотел сделать сенатор Коркоран, когда Льюис Уорделл уделил ему пятнадцать минут, касалось третьего направления следствия — мотивов. Как сказал Коркоран, он преследовал две цели: подать протест и сделать предложение. Он не выступал против введения в округе военного положения; нет никакого сомнения в том, что это необходимая и важная мера. Однако он пылко и страстно выступал против попрания чести и достоинства лучших граждан страны.

Это неразумно, несправедливо и нелепо. Политический кризис, возникший в результате совершения преступления в отношении личности президента, не может служить оправданием для установления режима диктатуры, пытающегося оправдать свое существование жестокостью, злоупотреблениями и клеветническими измышлениями.

Насколько ему известно, нет оснований полагать…

Уорделл прервал Коркорана.

— Глупости, — сказал он. — Вам не хотелось бы занять мое место, сенатор? Вам уже приходилось работать со мной, и вы знаете, что не в моих правилах кричать «Заткнитесь!», когда меня подвергают критике. Однако сейчас я вам скажу: заткнитесь и не мешайте мне работать.

Но Коркоран настаивал на своем, утверждая, что отстаивает интересы не только упомянутых граждан, но всей страны в целом и даже более того — радеет за благополучие правительства нынешнего состава…

— Заткнитесь! — Тысячи бесплодных попыток получить хоть какие-то результаты в расследовании, проведенные без сна шестьдесят часов и десятки литров выпитого черного кофе губительно сказались как на нервной системе Уорделла, так и на его внешнем виде. — Говорю вам: замолчите и убирайтесь отсюда!

После этого с протестом Коркорана было покончено; однако у него оставалось еще восемь минут, чтобы изложить свое предложение. Он приступил к повествованию, предварив его таким же вступлением, с каким член палаты представителей Бинн начал свою остроумную сентенцию. Коркорану казалось несомненным, что при расследовании была совершена серьезная ошибка и потеряна масса драгоценного времени. Кому выгодно исчезновение президента? Тем, кто жаждет войны? Очевидно, нет. Ведь они были на пути к достижению своей цели. Во вторник президент выступил бы на заседании обеих палат конгресса, и, что бы он ни сказал, конгресс, еще до того, как удалиться на перерыв, проголосовал бы за войну. У Коркорана не было и тени сомнения в правильности этой своей посылки, однако, даже если допустить, что она сомнительна, все равно аргумент казался достаточно убедительным. Теперь у сторонников военных действий не было никакого шанса, во всяком случае, до тех пор, пока президент не вернется в Белый дом.

Данная ситуация сложилась в силу того обстоятельства, что большая часть граждан страны, как это нелепо ни выглядит, непоколебимо убеждена, что в похищении виновны именно сторонники военных действий. Но разве не может быть так, что те, кто совершил преступление, предвидели и это обстоятельство? Судя по всему, у них вполне хватает ума. Логика подобных рассуждений настолько убедительна, сказал далее Коркоран, что в определенных кругах даже высказывается предположение, что похищение в целом — это задумка администрации, проведенная при потворстве кабинета министров. В этом случае президент и не покидал Белый дом, а арест Браунелла и прочие мероприятия служили всего лишь приманкой, чтобы пустить следствие по ложному следу.

— Чепуха, — фыркнул Уорделл, — чего вы хотите добиться, предлагая…

— Да ровным счетом ничего, — с очевидной убежденностью поспешил сказать сенатор. — Даже если приписать мне те желания и намерения, которых я не имею, настоящий заговор такого типа и с таким множеством участников развалился бы в течение шести часов. Однако подобно тому, как флюгер указывает направление ветра, данное предположение при всей его нелепости подсказывает логический вывод: похитителями президента является не те, кто поддерживает войну, а те, кто является ее противниками.

— Звучит убедительно, — кивнул Уорделл, — благодарю вас. Точно так же убедительно и это ваше выражение «те, кто поддерживает войну». Вы не можете поддерживать войну, до тех пор пока она не началась; лично я предпочитаю говорить «те, кто провоцирует войну». Ну, допустим, я оценил логику ваших рассуждений. Каким же должен быть мой следующий шаг — начать судебное преследование Фонда борцов за мир, основанного Карнеги?

Коркоран не обратил внимания на сарказм Уорделла.

Заключив, что отведенные ему пятнадцать минут истекли, он поднялся со своего кресла.

— Я попросил бы, — продолжил сенатор, — еще всего несколько секунд, чтобы добавить, что в обществе есть две составляющие, каждая из которых в сложившейся ситуации в достаточной степени способна на дерзкие и насильственные действия. Первая — представители четырех европейских и одного азиатского государства, а вторая — коммунисты. Правительства этих государств не хотят нашего участия в войне на той стороне, на которой мы, несомненно, выступим. Коммунисты же вообще не хотят, чтобы мы совали нос в Европу.

— Убедительно, — буркнул Уорделл, — ваше время истекло.

Сенатор Коркоран вышел из кабинета.

Эта беседа обратила третье направление расследования в фарс. Приведенный Коркораном анализ не убедил Уорделла отказаться от рассмотрения своих предыдущих версий, но вероятность того, что сенатор может оказаться прав, тоже нельзя было оставить без внимания. Уорделл вызвал начальника секретной службы, а также других своих помощников, и все вместе они составили новый план действий. Началось расследование в отношении деятельности представителей пяти государств. То, что одновременно держать под подозрением обе воюющие стороны абсурдно, ни у кого не вызывало сомнения; однако нередки случаи, когда логика и нелепость ходят рука об руку.

Теперь оказалось, что любой человек в стране мог быть обвинен в похищении президента или, по крайней мере, находиться под подозрением, что же касается мотивов похищения, то все они были одними и теми же. Следствие должно было вести поиски там, где существовали благоприятные условия, готовность к похищению и требуемые для этой цели храбрость и бойцовские качества.

Преследованию подверглись коммунисты. Точно так же, как вчера, в подвалы министерства юстиции и в тюрьмы загоняли серорубашечников, точно так же как их допрашивали, запугивали и умоляли в их собственных кухнях и столовых, так сегодня поступали с коммунистами. И с тем же отрицательным результатом, и с не меньшей демонстрацией презрения, вызова и насмешки со стороны подозреваемых. Была организована слежка, были вскрыты случаи менее тяжкой «подрывной» деятельности, разоблачены несколько осведомителей, найдены штаб-квартиры организаций — и на этом все закончилось. Стало ясно, что, если коммунисты и захватили президента, они готовы на все, чтобы сохранить тайну его местонахождения.

Но нигде, даже в Вашингтоне и Нью-Йорке, коммунистам не пришлось скрываться в поисках спасения, как это делали «Серые рубашки». Преследование осуществлялось на официальном уровне, организованно и в рамках закона. Если у вас есть время, достаточные средства и способности к исследовательской работе, можно не сомневаться, что вы с достаточной степенью точности установите, как та или иная идея овладевает умами миллионов людей — ведь публикуется такое множество статей в газетах и журналах, разыгрывается бессчетное количество сцен в кино, так много говорится по радио, выступают армии вдохновенных проповедников и лекторов. Однако нет никакой возможности объяснить, как за несколько часов американский народ приобретает непоколебимое убеждение в том, что «провоенная банда» похитила их президента. Во всяком случае американцы знали, где искать виновных. И поэтому, когда предложение сенатора Коркорана волей-неволей подвигло Льюиса Уорделла оказаться в самом центре разыгрываемого фарса и когда Уорделл призвал на помощь тысячи следователей и миллион подозреваемых, это не привлекло особого внимания граждан Соединенных Штатов, как тех, кто выступал в роли действующих лиц, так и тех, кто был зрителем. Они активно участвовали в той драме, которая с самого начала стала разворачиваться перед ними; им было известно, кто здесь злодей, и его-то они преследовали. А гонять коммунистов можно и в любой другой день.

Глава 4

В четверг, в час дня пополудни, в кабинете сенатора Рейда собралась небольшая группа сенаторов и депутатов нижней палаты. В начале первого часа они направились туда по одному, не привлекая к себе внимания; следуя процедуре предыдущего дня, в двенадцать часов были созваны обе палаты, и они сразу же объявили о перерыве в работе заседания. Теперь эта группа сидела в кабинете Рейда за закрытыми дверьми. По ту сторону, в приемной, заперся, загородив своим стулом дверь, доверенный секретарь Рейда, который имел приказ не пропускать никого, кто бы ни попытался войти. Прибыли все официально приглашенные на встречу.

Чтобы понятнее стала значительность и важность обсуждаемого дела, лучше всего упомянуть тот факт, что выражение озабоченности на лице сенатора Уилкокса сделало его и впрямь похожим на государственного деятеля. Для Тилни, Джекмена или Коркорана не составляло никакого труда выглядеть таковыми, во-первых, потому, что они были должным образом скроены матерью-природой, во-вторых, потому, что за плечами у них был немалый опыт, и, в-третьих, они и сами до некоторой степени были государственными деятелями. И хотя об Уилкоксе можно было подумать, что он демонстрирует сходство с пантерой, волком, гиеной или лисой, никому и никогда не приходило в голову, что он может походить на государственного деятеля. И вот это-то выражение встревоженной озабоченности, появившееся на его лице, и было данью последствиям кризиса, которые намеревались обсудить он и его коллеги.

Председатель нижней палаты Самнер Хорнер с покатыми плечами и подбородком, покоящимся на широкой груди, с левой рукой, глубоко засунутой в карман брюк, в то время как хорошо всем известные взмахи указательного пальца правой руки как бы подчеркивали сказанное им, произносил речь, обращаясь ко всей группе в целом и к сенатору Коркорану в частности:

— Если это ваше решение, я присоединяюсь к нему.

Не уверен, прав ли я, и, черт возьми, не знаю, как хоть кто-нибудь сейчас может быть уверен в своей правоте. Я присоединяюсь на одном условии: мы клянемся сохранять эту группу на период кризиса, мы будем строить свою работу согласно решениям, одобренным большинством из нас, нашей единственной целью является сохранение парламентского государства, и все наши решения неизменно будут строго конфиденциальными. Каждый должен дать клятву верности этим принципам, в противном случае все наши усилия будут тщетными.

— Конфиденциальными? — фыркнул сенатор Аллен. — Да мы все собрались здесь лишь потому, что сегодня утром Рейд побывал на одном таком конфиденциальном совещании, а спустя час рассказал о нем Коркорану. Во времена, подобные этому, единственное, в чем можно полагаться на человека, — это в том, что он не разболтает все, что ему неизвестно.

— Это обстоятельство должно вас устраивать, — сухо заметил сенатор Стерлинг, — вам, по крайней мере, нет нужды изменять своим привычкам.

Бронсон Тилни сидел в кресле, вытянув ноги и скрестив руки на груди, изредка поглядывал на коллег. Сейчас он с порицанием посмотрел на Стерлинга.

— Билл, — произнес он, — если вы хотите обозвать Аллена бесчестным Катилиной, сделайте это как-нибудь в другой раз. Разве он не сказал нечто такое, что заслуживает внимания? Я согласен с Хорнером. Клятва нам не повредит, она даже может несколько больше сплотить нас.

Рейд тоже сидел в кресле. Он всегда норовил сесть, как только появлялась такая возможность, вероятно, это объяснялось тем, что, когда он сидел, было не так заметно, что его рост только на дюйм превышает пять футов.

— Я не дам никакой клятвы Дрю, Каллену или кому-либо еще, — заявил Рейд. — Не потому, что при случае все равно ее нарушу. У меня есть кое-какие добродетели, но они служат только мне и знают свое место. — Он повернулся к Тилни: — Значит ли это, что вы согласны на перерыв sine die[2]? И другого пути у нас нет?

Тилни медленно покачал головой:

— Я не знаю, просто не знаю, Том. — Сказав это, он оглядел собравшихся. — Джентльмены, я не любитель строить козни, вы знаете, у меня к этому нет способностей. Поэтому, Том, не знаю. Я дожил до такого возраста, когда удивляться чему-либо становится все труднее и труднее. Мне трудно поверить, что такие люди, как Мартин Дрю и Дэниел Каллен, вместе с офицерами армии Соединенных Штатов готовят заговор, имеющий целью изгнание конгресса США из Капитолия и захват власти. Я знаю, что это так, и вы это подтвердили, но я все равно не могу поверить.

— Он слишком стар для всего этого, — обращаясь к члену нижней палаты Мортону, проговорил вполголоса Уилкокс, — зачем его притащили сюда?

— Я слышал тебя, Уилкокс, — улыбнулся ему Тилни, — у меня хороший слух, сынок. Меня притащили сюда, потому что иногда верность побеждает там, где пасует сила.

Возможно, вы готовы бороться за свое будущее и за арену, которую выбрали для своих битв; я же готов умереть за традиции, которые люблю, и за общественные институты, которые для меня священны. Можно встретить немало людей, которым это понятно. Ты что думаешь по этому поводу, Джим? Не про нас ли это сказано?

Коркоран, усталый и взъерошенный, посмотрел на него с высоты своего роста:

— Про нас, Бронни. За свою жизнь мне пришлось выполнять множество приказов, но я не могу представить себе, что буду получать их от офицеров. Может быть, пришло наше время. Ты изучал историю, а я — нет, однако мне известно, как за последние десять лет множеству людей в Италии, Австрии и Германии предъявили как свершившийся факт то, что за день до этого они высмеивали как нелепость. Может быть, наше время действительно пришло.

Тилни медленно кивнул:

— Может быть, Джим.

— И до некоторой степени ты ответствен за это. Я предупреждал тебя — нам необходимо вступить в войну.

Конечно, некоторые требовали вступления в войну ради своих эгоистических интересов, другие считали, что у нас есть определенные моральные обязательства, третьи полагали, что, если мы не вмешаемся, нам будет грозить опасность, а все остальные просто считают, что раз война неизбежна, то чем раньше она начнется, тем лучше.

Я — из числа последних. Я предупреждал тебя. Дрю и Каллен не просто выступают за войну, она необходима им; ну и конечно, армия всегда ждет возможности пострелять, то есть этого хотят ее командиры. Теперь, с исчезновением президента, конгресс не станет голосовать за войну; что же, это удобный момент и прекрасный повод послать конгресс туда, куда была отправлена добрая половина других парламентов, — на свалку Истории.

Сегодня утром я совершил ошибку. Я сказал Уорделлу, что лица, которым исчезновение президента служит на пользу, — это те, кто противостоит войне, а не те, кто выступает за нее. Теперь он послал отряды сыщиков для охоты на коммунистов и для слежки за сотрудниками посольства Японии. Думается, я был не прав. Похоже, все случившееся является результатом более глубоко законспирированного заговора, чем любой из нас может подозревать, и если это так, как сейчас представляется, в Америке существует только один человек, который достаточно проницателен, чтобы задумать его, и достаточно храбр для реализации своего намерения. Это — старый Джордж Милтон. Он старше тебя, Бронни, и проницательнее. Еще до того, как кто-либо мог только подумать об этом, он уже знал, что приходит удобное время, чтобы направить нас по той дороге, по которой сейчас движутся другие нации. Год назад он начал финансировать движение «Серые рубашки». Теперь, когда в результате похищения президента это осиное гнездо оказалось разворошенным, Милтону предоставился шанс обратиться непосредственно к крепким рукам армии, а Дрю, Каллен и все остальные выполнят эту работу за него. В таком случае, как ты думаешь, кто похитил президента? На что это похоже?

Джим Коркоран стиснул кулаки, тесно прижал локти к бокам — жест, за двадцать лет ставший хорошо знакомым на подмостках верхней палаты конгресса, — и оглядел собравшихся.

— Джентльмены, я все сказал. Мы можем участвовать или не участвовать в этой проклятой войне, но я решительно отмежевываюсь от тех, кто думает, будто он может играть в «блошки» с избранными представителями народа Соединенных Штатов, и любая игра, которую ведут они, — не для меня. Невзирая на все различия в точках зрения по вопросу о войне, мы должны провести совместное обсуждение положения дел с Уорделлом и кабинетом министров. Нам нужно любой ценой предотвратить переворот в конгрессе, при одной мысли о котором захватывает дух, и если для этой цели наиболее эффективным будет перерыв в работе до возвращения президента, то мы должны сделать именно это. Нам следует добиваться сплоченности нашей группы на принципах, предложенных Хорнером, и в этой связи я прошу сенатора Аллена покинуть нас. Если он откажется, я требую, чтобы его немедленно вывели отсюда. Я также настаиваю, чтобы у сенатора Рейда были затребованы заверения в том, что его цели не расходятся с нашими.

Собравшиеся переглянулись. Кто-то закашлялся. Рейд улыбнулся. Стерлинг сказал:

— Браво, Коркоран. Это лучше, чем бить его исподтишка.

Джекмен с мрачным удовлетворением закивал.

Аллен молчал, лицо его побагровело. Заговорил Рейд:

— Джим, так вести себя нехорошо. Кто рассказал вам о заговоре? В конце концов, ведь вы находитесь в моем кабинете. Я обманываю только тогда, когда мне это выгодно.

Коркоран посмотрел на Аллена.

— Сенатор, мы не нуждаемся в вашем обществе, — сказал он и оглядел остальных, — не правда ли?

Все присутствующие, за исключением Рейда, одобрительно закивали. Аллен поднялся с кресла, заметно смущенный. Он старался насмешливо улыбаться, и в силу привычки ему это удавалось.

— Благодарю вас, джентльмены, — проговорил он и, остановившись перед креслом Бронсона Тилни, открыл рот, но, подумав, закрыл его снова. У двери Аллен повернулся к собравшимся: — По-моему, джентльмены, сейчас самое время вмешаться армии.

Когда дверь была открыта, Рейд крикнул секретарю, сидевшему возле нее на страже:

— Джонсон, сенатор Аллен покидает нас.

Утомленные карие глаза Тилни оценивающе оглядели Рейда, и сенатор ответил на этот взгляд улыбкой. Затем он одарил улыбкой всех остальных.

— Джентльмены, — сказал он, — я готов представить любые заверения, которые вам могут потребоваться. Я искренне желаю быть вместе с вами, хотя и из иных соображений, нежели приведенные здесь моим другом Коркораном. Я испытываю глубокую привязанность к парламентским формам правления и ради них готов предать своих самых старых друзей. Если вы считаете нужным устроить более подробное обсуждение моей персоны, могу ли я предложить, чтобы для ведения этого дела был избран сенатор Джекмен? Я полагаю, что он — единственный из вас, кто по-настоящему не любит меня, и допрос вылился бы в увлекательное состязание в любезности.

Глава 5

Из списка лиц, арестованных по приказу Льюиса Уорделла, Линкольн Ли подлежал освобождению последним.

Ему пришлось ждать, пока начальник секретной службы Скиннер найдет возможность побеседовать с ним.

Правда заключалась в том, что Скиннер не был вполне искренен с Уорделлом, когда говорил ему, что хотел бы попробовать получить от Ли хоть какие-то сведения; на самом деле ему любопытно было увидеть лидера «Серых рубашек», человека, который в постоянно расширяющихся кругах своей организации демонстрировал гений великого администратора, страсть, красноречие и смелость прирожденного вождя, себялюбие Наполеона и отчаянное неистовство Гитлера. Скиннер относился ко всему этому с большим недоверием и хотел познакомиться с подследственным поближе.