Глава 11

Поскольку по воскресеньям Вулф не соблюдает обычая ежедневно копаться с орхидеями с девяти до одиннадцати утра, то в десять утра, когда собралась наша свора ищеек, он сидел в кабинете. Пожалуй, за всю историю наших отношений у нас не было столь никчемного и пустого времяпрепровождения, как в те два часа. Вулф решил, что будет лучше, если они подробно расскажут обо всех, с кем говорили, лелея хилую надежду выловить хоть какой-то намек на проблеск во мраке.

Нет. Ничего.

Если вам наскучило и захотелось оставить чтение, то я вас не виню — мы и впрямь, похоже, уперлись в стенку. Что ж, для экономии вашего времени я, пожалуй, опущу некоторые скучные подробности и в том числе эту двухчасовую встречу — за исключением некоторых мелочей. Орри заявил, что секретарши у Денниса Коупса нет, а девица из стенографического бюро, которая вела некоторые его дела, оказалась упрямой стервой и отказалась отвечать. Закончил Орри так: «Арчи, конечно, пять минут спустя уже добился бы, чтобы она держала его за руку». Орри все время кажется, что он мог бы занять мое место. Должен признать, что есть один нюанс в сыскном деле, в котором он более сведущ, чем я, но Орри об этом не догадывается, поэтому и называть этот нюанс я не стану. Кончилось дело тем, что Вулф велел всей троице назавтра снова отправляться в КВС и попытаться покопать дальше. Вулф исходил из того, что кто-то же должен хоть что-то знать — вполне логично, кстати говоря.

Единственный, за всю субботу достойный упоминания случай произошел на наших с Лили Роуэн глазах на стадионе «Шеа», где «Метсы» обыграли «Кардиналов» со счетом 7:3.

В понедельник, в десять утра, я отправил в КВС посыльного с белой картонкой, адресованной мисс Хелен Лугос. В картонке был упакован свежесрезанный букетик броутонии сангвинеа. Вулф лично выбирал орхидеи и даже не позволил мне срезать их. Я отыгрался, отпечатав сопроводительную карточку. В половине двенадцатого я решил, что она, должно быть, уже получила их, и позвонил. Ответила женщина, которая сказала мне, что мисс Лугос занята, но я могу оставить для нее послание. Когда вы имеете дело с вице-президентом, особенно с таким, который собирается стать президентом, поскольку второго кандидата ухлопали, даже до его секретарши бывает сложно дозвониться. Я подумал, что столь занятая особа могла еще и не увидеть наши цветы, и решил, что перезвоню после обеда.

Шел уже пятый час и Вулф возился в оранжерее, когда мне наконец удалось дозвониться.

— Спасибо за прекрасные цветы, — заявила она без обиняков. Не тепло и не холодно, просто вежливо.

— Пожалуйста. Замысел принадлежит мне, отбирал их мистер Вулф, а упаковывали мы с ним вместе. Считайте, что это попытка подкупа. Мистер Вулф полагает, что я разбираюсь в женщинах лучше, чем он, и хочет, чтобы я побеседовал с вами. Мне не кажется, что наша контора — лучшее место для встречи, ведь это то же самое, что пригласить вас, скажем… к окружному прокурору. Я мог бы приехать к вам, или мы могли бы встретиться в любом удобном для вас месте, или поужинать вдвоем в уютном кабинетике с розовыми стенами в ресторане «Рустерман». Как насчет сегодняшнего вечера? Принято считать, что женщинам нравится розовый цвет, как вам, без сомнения, известно. Я буду продолжать говорить, чтобы дать вам время поразмыслить над моим предложением; не думаю, что положительный ответ уже готов сорваться с кончика вашего языка.

— Он вообще не готов сорваться. Благодарю вас, но нет!

— Значит, розовые стены отменяются. У вас есть встречное предложение?

— У меня есть вопрос. Это миссис Оделл поручила вам поговорить со мной?

— Миссис Оделл ничего мне не поручала. Она подрядила Ниро Вулфа выполнить эту работу и попросила сотрудников КВС, начиная с мистера Эбботта и ниже, посодействовать ему. Вам это известно. Мы бы не хотели причинять хоть кому-либо неудобства. В данном случае — вам.

— Но миссис Оделл наняла Ниро Вулфа, а не вас.

— Я работаю у него.

— Я знаю. А я работаю у мистера Браунинга. Когда он хочет с кем-нибудь поговорить, он предпочитает вести беседу сам, а не через меня. Если мистер Вулф хочет поговорить со мной лично, то я не возражаю. В его конторе, разумеется. Когда мне лучше, прийти?

Смысла упираться не было. Я ответил сразу:

— Сегодня, в шесть вечера. Через полтора часа.

— Хорошо, я буду, — коротко ответила она и положила трубку.

Я прогулялся на кухню, налил себе стакан молока и сказал Фрицу:

— Со мной кончено. Я готов. Я лишился своей работы. Я теперь — бывший. Отработанный шлак.

Фриц стоял над большим столом и колдовал над утенком.

— Будет тебе, Арчи, — сказал он. — Он, конечно, рассказал мне про диету этой вульгарной женщины, когда я принес ему завтрак, но ведь пообедал-то ты по-человечески. Что еще могло случиться?

— Дело в другой женщине. Она плюет на меня вот в эту самую минуту. И только что оплевала по телефону.

— Значит, с ней кончено, а не с тобой. Ты не с той стороны подходишь. Переверни все наоборот.

— Черт побери! — Я уставился на него, словно видел впервые. — Ты рассуждаешь прямо как гуру.

Трудно было предсказать, что выкинул бы Вулф, если бы, спустившись в шесть часов из оранжереи, увидел в красном кожаном кресле незваную даму; поэтому, покончив с молоком, я взбежал вверх на три этажа, прошагал по проходам вдоль разукрашенных во все цвета радуги скамей с орхидеями, миновав последовательно комнаты с прохладным, умеренным и жарким климатом, распахнул дверь в питомник. Вулф и Теодор склонились над горшочками, наклеивая этикетки. Остановившись в нескольких шагах, я произнес:

— Это вовсе не нарушение правил. Дело не терпит отлагательства. Мы выкинули на ветер орхидеи стоимостью сорок долларов.

Вулф подождал, пока я закончу, и лишь потом повернул голову.

— Ты ее не нашел?

— Найти-то нашел, но лучше бы не искал. Когда она умрет — чем раньше, тем лучше — и вознесется на небеса, она не станет тратить драгоценного времени на Святого Петра, а обратится только к Всевышнему, с заглавной «В». Она придет к шести часам, чтобы поговорить с Вами, тоже с большой буквы. Я смиренно прошу прощения и согласен получать меньшее жалованье.

— Пф! Я согласен, что правила ты на сей раз не нарушил. — Вулф скорчил гримасу. — Скоро спущусь.

На обратном пути я приостановился, чтобы извиниться перед броутониями сангвинеа. А уже спускаясь по лестнице, я сообразил, что неплохо бы подослать к молоку подкрепление, завернул на кухню и налил себе в высокий стакан джин с тоником, добавил листочек мяты и капнул лимонного сока. Потом смешал такой же коктейль для Фрица. Мне остро недоставало общества.

Я думал, что она окажется пунктуальной или даже придет на пару минут раньше, но нет. Как-никак она была женщиной. Пришла она в восемнадцать минут седьмого, одетая в персиковую блузку с длинными рукавами и узкую коричневую юбку ниже колен. Обратилась дорогая гостья ко мне.

— Извините, я немного задержалась, — сказала она.

— Я тоже, — хмуро ответил я, не желая потакать гордячке.

Вулф не обсудил со мной тактику поведения, хотя спустился из оранжереи ровно в шесть, а ведь прежде он частенько советовался со мной о том, как вести себя с женщинами. Впрочем, вскоре он уже показал мне да и ей, что на сей раз помощники для задуманной им игры ему не требовались. Едва гостья уселась в красное кожаное кресло, он заявил:

— Добрый день, мисс Лугос. Спасибо, что пришли.

В следующую секунду, когда она закинула ногу на ногу и одернула юбку, он встал, дотопал почти до самой двери, потом круто развернулся и сказал:

— У меня дела на кухне. Мой помощник, мистер Гудвин, задаст вам несколько вопросов от имени миссис Оделл.

И был таков.

—Я удивлен не меньше, чем вы, — сказал я, — но эта выходка совершенно в его стиле. Никакого уважения к собратьям или сосестрам по разуму. Мне кажется, я уже говорил вам, что, по его мнению, я разбираюсь в женской натуре лучше, чем он. Он и вправду в это верит. Итак, реальность такова — мы с вами сидим в кабинете частного сыщика, который вы предпочли розовой комнате в «Рустермане». Если хотите чего-нибудь мокренького после тяжелого трудового дня, назовите — возможно, оно у нас и окажется.

Ее губы едва заметно дернулись.

— Мне бы следовало встать и уйти, — сказала она. — Но, пожалуй… Это только…

— Да, — согласился я. — Это только. В любом случае вы уже повели себя неправильно. По телефону вы растерли меня по стенке. Поставили на место. Отбрили. Но чтобы довести дело до конца, вам следовало отослать орхидеи обратно или даже принести их с собой. Если, конечно, вы не выбросили их в корзинку для мусора?

Хелен вспыхнула и поджала губы. Потом вдруг рассмеялась, да так заливисто и весело, что даже запрокинула голову назад. Кажется, я тоже довольно ухмыльнулся. Даже точно.

— Что ж, мистер Гудвин, — сказала она, — вы победили. Я не выбросила их в мусорную корзину. Они стоят в вазе. И я почти жалею, что не согласилась пойти с вами в «Рустерман». Но, как вы выразились, реальность такова. Поэтому задавайте вопросы.

Я стер с лица улыбку, — Хотите чего-нибудь выпить?

— Нет, благодарю.

— Тогда давайте начнем. Во-первых, мне кажется, вы слышали, что сказали в тот вечер те шестеро, когда мистер Вулф спросил их, где и как они провели тот уик-энд. Все ли они говорили правду?

— Не знаю. Откуда я могу это знать?

— Мало ли. Может, вы слышали, как Браунинг говорил что-нибудь такое, из чего следовало, что он вовсе не плавал на яхте с пятницы до воскресенья, или Кеннет Мир проговорился, что вовсе не лазил по горам в Вермонте. Судя по вашему виду, вы считаете, что я последний болван, коль скоро надеюсь, что вы ответите мне на подобные вопросы. Но это не так. В подобном расследовании только последний болван ожидает услышать полные и честные ответы на любой свой вопрос, но он тем не менее спрашивает. Вот, например, такой вопрос. Знал ли Деннис Коупс о привычке Кеннета Мира каждый день заглядывать в тот ящик и проверять, сколько там осталось виски?

— Вопрос довольно коварный. Он подразумевает, что Кеннет Мир каждый день залезал в ящик стола мистера Браунинга.

— Совершенно верно. Так это или нет?

— Нет. Насколько мне известно, это не так. Мистер Браунинг сам проверял, сколько у него осталось виски.

— А покупал виски он сам?

— Он покупает его коробками. Их привозят к нему домой, а на работу он приносит по две бутылки за раз.

— А Кеннет Мир пьет бурбон?

— Не думаю. Он предпочитает водку.

— А вы пьете бурбон?

— Крайне редко. Я вообще пью мало.

— А вы сами не проверяли каждый день, сколько виски осталось в ящике?

— Нет. Мистер Браунинг делает это сам.

— А я думал, что секретарши должны проверять все.

— Ну… мало ли, что вы думали.

— Вы знакомы с Деннисом Коупсом?

— Конечно.

— Два человека полагают, что бомбу подложил он, чтобы убрать Кеннета Мира, — он сам, по их словам, метит на его место. Если так, то у него и впрямь были основания думать, что Кеннет Мир имеет обыкновение лазить в ящик каждый день. Как по-вашему, почему он мог так думать?

— Нет. Я вообще не имею понятия о том, что он думает.

— Один человек считает, что Кеннет Мир подложил бомбу, чтобы расправиться с Браунингом в отместку за то, что вы с ним спите. Об этом вы понятие имеете?

— Да. Это полный бред.

— А вот один мой знакомый репортер с вами не согласился бы. Конечно, по большому счету, здесь подразумеваются целых три вопроса, а не один. Первый — состояли ли вы в интимных отношениях с Браунингом? Второй — знал ли об этом Кеннет Мир? И третий — он ли подложил бомбу? Или это тоже полный бред?

Не могу сказать, чтобы она хоть как-то отреагировала. Щечки не зарделись, глаза не загорелись. Она ответила ровно и бесстрастно:

— Полиция меня уже обо всем этом расспрашивала. Мои отношения с мистером Браунингом — это только наше с ним дело. Безусловно — не ваше. Да, женщины спят с мужчинами, поэтому нет ничего абсурдного в предположении, что мы с мистером Браунингом можем состоять в интимных отношениях, но подозревать Кеннета Мира в покушении на мистера Браунинга — это полный бред! Кеннет Мир мечтает сделать карьеру. Ему кажется, что он способен пробиться на самый верх, а кроме мистера Браунинга, ему не на кого рассчитывать.

— Но ведь есть еще вы. Что, если вы для него важнее карьеры? Это уже мое дело, мисс Лугос. Нет ничего бредового в предположении, что любовь мужчины к женщине может отодвигать на задний план все прочие помыслы и стремления. Такое не раз уже случалось.

— Кеннет Мир не из таких людей. Вы его не знаете, а вот я отлично знаю. Сколько времени это еще продлится?

— Не знаю. Это зависит от нескольких причин. Но в любом случае — не так долго, как с мистером Вулфом. Он любит задавать вопросы, которые кому угодно покажутся совершенно абсурдными и даже праздными, а я предпочитаю сразу брать быка за рога. Например, когда мистер Вулф спросил вас в тот вечер, не думаете ли вы, что человек, подложивший бомбу, сидит сейчас в этой комнате, вы сказали, что ровным счетом ничего не знаете. Абсолютно ничего. Немудрено — что еще вы могли сказать при них. А как бы ответили сейчас? Не для протокола, разумеется.

— Я бы повторила то же самое. Я ровным счетом ничего об этом не знаю. Извините, мистер Гудвин, я… я устала. Я бы выпила немного… немного виски.

— Пожалуйста. Скотч, бурбон, водка, ирландское виски. Вода, сода, лед.

— Просто виски. Любое — пусть бурбон. Не имеет значения.

Мне не показалась, что она и вправду устала. Пальцы на обеих руках, покоившихся на коленях, поочередно сжимались и разжимались. Она явно была не в своей тарелке. Нервничала или боялась. На кухне, прихватив бутылочку бурбона — не «Тен майл-крик», — и налив в графин воды, я попытался поискать причину — было ли дело только в том, что ей пришлось обсуждать столь интимные вопросы с простым помощником частного сыщика, или в чем-либо другом. Я уже успел поставить поднос с напитками на маленький столик возле ее кресла и вернуться к своему столу, но так и не пришел к определенному выводу. Плеснув себе немного виски, Хелен Лугос осушила стакан в три глотка, состроила гримаску, пару раз сглотнула, потом налила себе воды и залпом выпила.

— Я же говорила вам… — Она поперхнулась, откашлялась и начала снова. — Я же говорила вам, что пью мало…

Я кивнул.

— Могу принести вам молока, но оно считается противоядием по отношению к виски.

— Нет, благодарю вас. — Она еще раз сглотнула.

— О'кей. Значит, вы не знаете, кто подложил бомбу в этот ящик?

— Да, не знаю.

Я вытащил блокнот и ручку.

— Теперь, поскольку микрофоны в этой комнате не установлены, мне придется делать кое-какие записи. Я должен знать, причем поминутно, как вы провели тот самый вторник, двадцатого мая. Завтра исполнится четыре недели с того дня, но вспомнить все подробности вам будет несложно, ведь полиция уже наверняка дотошно расспрашивала вас про это. Все посетители Браунинга проходят через вашу комнату, поэтому нам придется прогнать весь день начиная с вашего прихода. С десяти утра?

— В его комнату ведет еще одна дверь.

— Но пользуются ею не слишком часто? Кроме него.

— Не слишком, но иногда такое случается. Я не собираюсь отвечать на эти вопросы. И мне не кажется, что вы имеете право принуждать меня.

— Права принуждать я, конечно, не имею. Но мистер Вулф не сможет выполнить работу, порученную ему миссис Оделл, если не получит ответы на ряд ключевых вопросов, а это, несомненно, один из таких вопросов. Кстати говоря, в беседе с репортером Кеннет Мир присовокупил, что тот, кто хочет узнать, кто именно и зачем подложил бомбу, должен сосредоточить все усилия на Хелен Лугос. Почему он это сказал?

— Я вам не верю. — Она пристально смотрела на меня. — Я не могу поверить, что он такое сказал.

— Лучше поверьте. Это факт, мисс Лугос.

— Репортеру?

— Да. Фамилию я вам называть не стану, но, если потребуется, готов вас с ним свести, и он сам подтвердит. Для Мира он был не посторонний. Они пели в одном церковном хоре. Но когда он попытался покопать глубже, Мир замолчал. Однако вернемся к моему первому вопросу. Вы пришли на работу в десять часов?

Она ответила, что нет — в девять тридцать.

Даже с моим мелким почерком и умением стенографировать, запись нашей беседы заняла больше четырех страничек моего блокнота. По времени все вышло идеально. Было ровно семь тридцать, когда послышался знакомый грохот, а несколько мгновений спустя в кабинет вошел Фриц и потянулся к дверной ручке. Так уж у нас заведено: если в отсутствие Вулфа я сижу с кем-то в кабинете, а ужин уже готов, то входит Фриц и закрывает дверь в прихожую. Этим мне дают знать, что ужин подан, а также, в случае если я продолжаю беседу, защищают сидящего в столовой и вкушающего трапезу Вулфа от постороннего шума.

Но на сей раз беседу я мог не продолжать, да мне и самому не хотелось. Мне нужно было в спокойной обстановке обмозговать парочку ее фраз и не терпелось попробовать утенка с грибами, канадским рисом и вином, пока он еще не остыл. Это одно из блюд, рецепт которого Вулф и Фриц придумали вместе и назвали «утенок по-американски» — из-за канадского риса, должно быть. Лично я его обожаю.

Я сказал, что она, должно быть, уже устала. Хелен ответила, что да, даже очень, и встала. Я ее поблагодарил, а потом, открывая перед ней входную дверь и прощаясь, поблагодарил еще раз.

Ясное дело, садясь за стол, я не упомянул о ней ни единым словом. Вулф уже произвел вскрытие утенка, следовательно, мои слова расценивались бы как попытка заговорить о деле во время еды, что недопустимо. Зато когда мы перебрались в кабинет и Фриц принес кофе, Вулф первый показал, что неделя бесплодных усилий действует на нервы даже ему, и спросил: «Ну?», прежде чем я взял в руку свою чашечку.

— Нет, — ответил я.

— Совсем ничего?

— Ничего, с моей точки зрения. Насчет вас — не уверен. Как всегда. Вы, разумеется, хотите услышать все дословно?

— Да.

И я пересказал ему всю нашу беседу слово в слово, включая поминутный отчет о том, как она провела вторник, двадцатого мая. Для этого мне пришлось несколько раз свериться с блокнотом. Как обычно, Вулф просто слушал, не перебивая и не задавая вопросов. Он — лучший слушатель из всех, кого я знаю. Когда я закончил, кофейник и наши чашечки опустели, и Фриц пришел, чтобы забрать их. Я спрятал блокнот в ящик письменного стола.

— С моей точки зрения — ничего, — сказал я. — Конечно, мы и не могли рассчитывать, что она разоткровенничается — таких сейчас днем с огнем не сыскать. Она что-то знает или подозревает, что может оказаться правдой, а может и нет, и может или не может нам помочь, но, чтобы угадать, что это такое, нужно быть лучшим гадателем, чем я. Я не думаю, что бомбу подложила она. Она не сидела на своем месте в тот миг, когда бомба взорвалась, — чертовски повезло, согласен, — но, по ее словам, она часто отлучается в комнату, где хранятся архивы, и почти всегда — когда Браунинга нет. Впрочем, полицейские это уже давно проверили и перепроверили. Разумеется, бесполезно было просить ее перечислить семнадцать человек, заходивших при ней к Браунингу. Бомбу не могли подложить в его присутствии, если он не сделал это сам, а войти к нему можно еще и через другую дверь. Что касается того, кто мог войти к нему в его отсутствие, то ее, по ее словам, не было на рабочем месте в течение двух часов. Насчет ее доводов, почему Кеннет Мир не желал бы смерти Браунинга, бросьте монетку. Вам придется лично проверить Мира на детекторе лжи.

Вулф хмыкнул.

— Мисс Веннер, а теперь еще и мисс Лугос.

— В том смысле, что мне следовало соблазнить хотя бы одну из них? Увольте меня.

— Пф! Я ропщу на твое поведение только тебе в лицо и никогда не злобствую. Ты же всегда пытаешься вывести меня из себя преднамеренно, а не по недосмотру. Значит, мисс Лугос не виновна?

— Ставлю десять против одного.

— А она знает виновного?

— Ставить не готов. Возможно, она думает, что знает. Или нет.

— Проклятье! — Он встал и прогромыхал к книжным полкам, чтобы отобрать очередную книгу.