Глава 5

Часы показывали шесть минут одиннадцатого, когда помощник окружного прокурора Мандельбаум поднялся со своего кресла в зале суда и обратился к судье Корбетту. Зал был переполнен. Присяжные в полном составе сидели на своих местах. Джимми Донован, защитник, абсолютно не похожий здесь на мелкого конторского служащего, перебирал какие-то бумаги, которые ему подал помощник.

— Ваша честь, — заявил Мандельбаум. — Я хочу вызвать свидетеля, которого уже вызывал вчера, но его не оказалось на месте. Несколько минут назад мне сообщили, что он присутствует. Вы помните, что по моему заявлению вы дали ордер на арест мистера Ниро Вулфа?

— Да. — Судья откашлялся: — Он здесь?

— Здесь. — Мандельбаум повернулся и громко произнес. — Ниро Вулф!

Прибыв в суд без минуты десять, мы бы ни за что не сумели проникнуть в зал, если бы не протолкались к дежурившему у дверей офицеру и не сообщили ему, о том, что нас разыскивают. Офицер вытаращил глаза на Ниро Вулфа, но в конце концов узнал его и разрешил нам войти. А служитель умудрился даже отыскать для нас два места на скамейке.

Однако до тех пор, пока Мандельбаум не вызвал Вулфа, я сидел неизвестно на чем. Вулф, откинул доску на перегородке, не спеша поднялся на возвышение, повернулся лицом к судье и вытянулся во весь рост.

— У меня будет к вам несколько вопросов, мистер Вулф, — сказал Мандельбаум, — после того, как вы будете приведены к присяге.

Покончив с этой процедурой, Вулф с явной осторожностью опустился в кресло для свидетелей. Считалось, что оно пригодно для людей любых габаритов, но в данном конкретном случае кресло оказалось маловато.

— Вас, мистер Вулф, пригласили в суд, — сказал судья. — Вы присутствовали, но потом самовольно покинули зал заседания, и вас нигде не могли разыскать, так что пришлось выдать ордер на ваше задержание. Вас представляет адвокат?

— Нет, сэр.

— Почему вы ушли? Вы отвечаете под присягой.

— Меня вынудил совершить данный поступок мотив, который мне представляется весьма уважительным. Я объясню подробнее сейчас же, если вы этого потребуете, но я нижайше прошу вашего разрешения повременить. Я понимаю, что если мои основания покинуть зал заседаний будут сочтены неудовлетворительными, я буду обвинен в оскорблении суда и соответствующим образом наказан. Но скажите мне Ваша честь, какая разница, будет ли мне сейчас предъявлено обвинение в оскорблении суда или уже после того, как я дам показания? Потому что мои основания уйти вчера из суда тесно связаны с тем, что я собираюсь доказать, и мне бы хотелось сначала изложить свои мотивы. Если, конечно, это разрешит суд. Я буду здесь.

— Разумеется. Вы же находитесь под арестом.

— Нет, сэр.

— Нет?

— Я явился сюда добровольно.

— Ну и что же, в таком случае вы — арестованы.

Судья повернул голову:

— Офицер, этот человек арестован!

Потом он снова обратился к Вулфу:

— Вы ответите за оскорбление суда позднее. Продолжайте, мистер Мандельбаум.

Мандельбаум вернулся на свое место.

— Пожалуйста сообщите присяжным ваше имя, адрес и род занятий.

Вулф повернулся к присяжным:

— Я, Ниро Вулф, официальный частный детектив, мой офис находится на дому по адресу: дом 98, Западная Тридцать пятая улица, Манхэттен, Нью-Йорк.

— Встречались ли вы когда-либо с обвиняемым по данному делу? — Мандельбаум указал рукой. — Вот с этим джентльменом?

— Да, сэр. Это мистер Леонард Эш.

— Когда и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?

— Он явился ко мне в офис по предварительной договоренности в 11 часов утра во вторник, 13 июля.

— Что он сказал вам?

— Что желает воспользоваться моими профессиональными услугами. Накануне он договорился с Бюро телефонного обслуживания, что там будут отвечать на все телефонные звонки в его квартире. Он узнал, наведя соответствующие справки, что одна из телефонисток будет прикреплена к его номеру и станет его обслуживать, пять или шесть дней в неделю. А он хочет поручить мне выяснить личность этой телефонистки и предложить ей прослушивать все разговоры по его номеру в дневное время и докладывать о них либо ему самому, либо мне. Я не могу с уверенностью сказать кому, потому что в этом вопросе не было полной ясности.

— Сказал ли он вам, с какой целью все это предпринимает?

— Нет, он так далеко не заходил.

Донован вскочил:

— Возражаю, Ваша честь. Свидетель не имеет права делать выводы о намерениях моего подзащитного.

— Вычеркните это из протокола, — покладисто признал Мандельбаум, — вычеркните все, кроме слова «нет». Ваш ответ «нет», мистер Вулф?

— Да, сэр.

— Назвал ли обвиняемый стимул, который следовало предложить телефонистке, чтобы заставить ее заняться подслушиванием разговоров?

— Сумму он не назвал, но упомянул…

— Упоминания нас не интересуют. Что он сказал?

Я позволил себе ухмыльнуться. Вулф, который всегда настаивал на точности, который обожал бранить других, в особенности меня, за неаккуратные ответы и который, вне всякого сомнения, знал все правила дачи свидетельских показаний, вот уже дважды был пойман. Я дал себе слово в будущем найти возможность позлословить по этому поводу, но тут же усомнился, не преследовал ли он какой-то скрытой цели. Ибо он ни капельки не сконфузился и спокойно продолжал отвечать.

— Обвиняемый сказал, что вознаградит ее за труды, но не назвал суммы.

— Что еще он сказал?

— Больше ничего. Весь разговор продолжался лишь несколько минут. Как только я разобрался в том, что именно он намерен мне поручить, я отказался браться за это дело.

— Объяснили вы ему причину отказа?

— Да, сэр.

— Что именно вы ему сказали?

— Сказал, что хотя детектив и обязан совать нос в чужие дела, я исключил из поля своей деятельности все, что связано с супружескими ссорами, и поэтому отклоняю его предложение.

— Заявил он вам, что поручает шпионить за своей женой?

— Нет, сэр.

— Тогда почему вы упомянули о супружеских ссорах?

— По моему мнению, именно в этом была причина его беспокойства.

— Что еще вы говорили ему?

Вулф заерзал на кресле

— Я хотел бы быть уверенным, что правильно понимаю ваш вопрос. Вы интересуетесь тем, что я говорил ему в тот день или при следующей встрече?

— Я имею в виду тот день. Других встреч ведь не было, не так ли?

— Нет, сэр, была.

— Вы хотите сказать, что вы еще раз встречались с обвиняемым? В другой день?

— Да, сэр.

Мандельбаум замер. Поскольку он стоял ко мне спиной, я не мог видеть его физиономию, но не сомневался, что на ней было написано крайнее изумление. Иного нельзя было и ожидать, поскольку в его делах лежало подписанное Ниро Вулфом заявление о том, что он не видел Эша ни до 13 июля, ни после того.

Голос помощника прокурора зазвучал резче.

— Где и когда состоялась эта встреча?

— Около девяти часов сегодня утром в этом здании.

— Вы разговаривали с обвиняемым в этом здании сегодня?

— Да, сэр.

— При каких обстоятельствах?

— Его жена договорилась о свидании с ним, ну и разрешила мне ее сопровождать.

— Как она это устроила? С кем договорилась?

— Не знаю.

— Присутствовал ли при этом защитник, мистер Донован?

— Нет, сэр.

— Но кто же тогда?

— Миссис Эш, мистер Эш, я и двое вооруженных охранников, один у дверей, второй в конце комнаты.

— Что это была за комната?

— Не знаю. На дверях не было номера. Думаю, я сумею вам ее показать.

Мандельбаум повернулся и посмотрел на Робину Кин, сидевшую в первом ряду. Я не юрист, поэтому не могу сказать, имел ли он право вызвать ее для дачи показаний. Конечно, жена не может свидетельствовать против своего мужа, но в данном случае можно ли было опираться на это запрещение? Так или иначе, но Мандельбаум либо отказался от этой идеи, либо отложил ее на время. Он попросил у судьи разрешение посоветоваться с коллегами и отошел к столу. Я воспользовался этим перерывом, чтобы оглядеться. Гая Унгера я заметил с самого начала; он сидел посреди зала с левой стороны. Белла Веларди и Эллис Харт заняли места на другом конце скамьи. Очевидно, контора Бэгби на Шестьдесят девятой улице была укомплектована телефонистками, вызванными из других бюро. Клайд Бэгби, их босс, сидел ряда за два перед Унгером. Элен Велтц, наша Червонная дама, которую я отвез семь часов назад из квартиры Сола в отель, сидела в задних рядах, неподалеку от меня.

Советники прокурора дружно поднялись и покинули зал, а Мандельбаум возвратился назад к Вулфу.

— Разве вы не знаете, — загремел он, — что свидетель обвинения не имеет права разговаривать с человеком, подозреваемом в преступлении?

— Нет, сэр, я этого не знаю. Насколько мне известно, все зависит от содержания беседы. Я не обсуждал своих показаний с мистером Эшем.

— Что же вы с ним обсуждали?

— Некоторые дела, которые, по моему мнению, представляли для него интерес.

— Какие дела? Что в точности вы ему сообщили?

Я вздохнул с облегчением, потянулся и разжал пальцы, стиснутые в кулак. Этот толстый хитрец добился своего! Задав свой вопрос, Мандельбаум невольно подыграл Ниро Вулфу. Теперь тот выложит присяжным все, что считает нужным, если только ему не помешает Джимми Донован. Но Донован не был простаком.

А Вулф и бровью не повел:

— Я сказал, что вчера, сидя в этом зале и ожидая вашего вызова, пришел к мысли, чти некоторые факты, связанные с убийством Мэри Виллис, не были достаточно хорошо проверены. Поэтому моя роль как свидетеля обвинения для меня стала неприемлема. Я сказал ему, что решил сам разобраться в некоторых пунктах. Что знал, какую ответственность понесу, самовольно покидая зал суда. Но интересы правосудия кажутся мне более важными, чем личные. Но я не сомневался в том, что судья Корбетт…

— С вашего разрешения, мистер Вулф. Вы сейчас не защищаетесь от обвинения в оскорблении суда.

— Совершенно верно, сэр. Вы меня спросили, что я говорил мистеру Эшу. Я отвечаю. Он поинтересовался, какое предположение я сделал. Я ответил, что у меня сложилось двоякое мнение об этом деле. Во-первых, как человек, обладающий долгим опытом работы по расследованию преступлений и общения с преступниками, я сильно сомневаюсь в его виновности. Во-вторых, полиция была, видимо, настолько убеждена обстоятельствами, сложившимися против мистера Эша /очевидный мотив, обнаружение им трупа/, что их внимание было несколько притуплено. Например, опытный следователь всегда особо придирчиво приглядывается и прислушивается к любому человеку, занимающему «привилегированное положение». Такими людьми являются врачи, адвокаты, доверенные слуги, старинные друзья, и, разумеется, ближайшие родственники. Если среди перечисленных лиц находится мошенник, он имеет особо благоприятные условия для осуществления своих преступных намерений. Мне пришло в голову…

— И вы все это говорили мистеру Эшу?

— Да, сэр. Когда я вчера сидел в этом зале и слушал, как мистер Бэгби рассказывает о работе на его коммутаторах, мне пришло в голову, что телефонистки, несомненно, тоже относятся к той категории привилегированных лиц, о которой я только что говорил. Беспринципный оператор, прослушивая разговоры своих клиентов и, получая разного рода информацию, может позднее использовать ее в целях личного обогащения. Например, биржевые новости, производственные и профессиональные планы, множество других вещей. Тут возможности безграничные. Разумеется, наиболее многообещающим является выяснение личных секретов. Правда, большинство людей опасается обсуждать важные секреты по телефону, но далеко не все. В экстренных же случаях об осторожности забывают. Вот меня и осенило, что для получения подробных интимных сведений или хотя бы намека на них, которые столь полезны и выгодны шантажистам, служба телефонных ответов представляет возможности, равные, если не превосходящие возможности врача, адвоката, доверенного слуги… Любой оператор на коммутаторе мог бы без труда…

— Все это праздные рассуждения, мистер Вулф. И вы делились своими сомнениями с обвиняемым?

— Да, сэр.

— Сколько времени вы находились в его обществе?

— Почти полчаса, а за полчаса я могу сказать очень многое.

— Не сомневаюсь. Но время суда и присяжных заседателей нельзя расходовать на пустую болтовню.

Мандельбаум посмотрел на присяжных одним из своих «понимающе-сочувственных» взглядов и снова обратился к Вулфу:

— Вы не обсуждали своих показаний с обвиняемым?

— Нет, сэр.

— Дали ли вы ему какие-либо советы относительно построения его защиты?

— Нет, сэр. Я не давал ему вообще никаких советов.

— Предложили ли вы ему провести какое-нибудь расследование, которое способствовало бы его защите?

— Нет, сэр.

— Тогда чего ради вы добивались с ним свидания?

— Один момент! — Донован вскочил на ноги. — Насколько я понимаю, Ваша честь, это свидетель обвинения, а не защиты. И разве это прямой допрос? Самый настоящий перекрестный и я возражаю против него.

Судья Корбетт согласно кивнул головой:

— Возражение поддерживаю. Мистер Мандельбаум, вам хорошо известно, как следует проводить допрос свидетеля!

— Но я же столкнулся с непредвиденными обстоятельствами.

— Все равно он остается вашим свидетелем. Допрашивайте его в этом качестве.

— Кроме того, мистер Вулф наказан за оскорбление суда.

— Пока нет. Наказание временно отменено. Продолжайте, советник.

Мандельбаум взглянул сначала на Вулфа, потом на присяжных, подошел к столу, постоял с минуту, уставившись на него, поднял голову и сказал:

— Больше вопросов не имею.

Джимми Донован поднялся с кресла и выступил вперед, но обратился он не к свидетелю, а к членам суда:

— Ваша честь, считаю необходимым заявить, что я ничего не знал о сегодняшней встрече свидетеля с моим подзащитным как до, так и после нее. И узнал о ней только здесь и сейчас. Если вы считаете нужным, я могу повторить свои слова под присягой.

Судья Корбетт покачал головой:

— Мне это представляется излишним, мистер Донован. Разве что того потребуют дальнейшие события.

— В любое время, Ваша честь. — Донован повернулся к свидетелю. — Мистер Вулф, почему вы добивались сегодня утром свидания с мистером Эшем?

Вулф выглядел несколько расслабленным и отнюдь не торжествующим.

— Потому что получил информацию, которая порождала сильные сомнения в его вине. Я хотел незамедлительно все это изложить суду и присяжным. Как свидетель обвинения, да еще при наличии ордера на арест, я оказался в весьма затруднительном положении. Вот я и решил, что если бы мне удалось потолковать с мистером Эшем, этот факт наверняка бы был обнаружен в ходе моего допроса. А если так, то мистер Мандельбаум обязательно спросит у меня, о чем шла речь на этом свидании. Поэтому-то я и хотел изложить как можно подробнее мистеру Эшу свои предположения и то, что мне удалось обнаружить. Если бы мистер Мандельбаум разрешил мне повторить все, что я сказал мистеру Эшу, дело было бы сделано. Если бы он удалил меня со свидетельского места прежде, чем я закончу, я посчитал бы возможным, что во время перекрестного допроса защита предоставит мне возможность продолжить мои соображения.

Он повернул руку ладонью вверх:

— Вот я и стал добиваться свидания с мистером Эшем.

Судья нахмурился. Кто-то из присяжных фыркнул, остальные осуждающе посмотрели на него. В зале зашевелились, послышались смешки. Я с завистью подумал, что у Вулфа стальные нервы. Правда, насколько мне было известно, он не нарушил никакого закона. Донован задал ему ясный вопрос и услышал от него предельно ясный ответ. Я бы очень дорого заплатил за возможность посмотреть в лицо Донована. Впрочем, если на нем что-то и отражалось, то голос оставался совершенно беспристрастным.

— Говорили ли вы мистеру Эшу еще что-нибудь помимо того, о чем упомянули в своих показаниях?

— Да, сэр.

— Пожалуйста, расскажите об этом присяжным.

— Сказал, что ушел самовольно вчера из этого зала, сознавая, что рискую быть наказанным за оскорбление суда, чтобы проверить правильность своих предположений. Сказал, что взял с собой своего помощника Арчи Гудвина и отправился в офис компании «Отвечает Бэгби» на Шестьдесят девятой улице, где была убита Мэри Виллис. Сказал, что, посмотрев на коммутаторы, сделал заключение: ни у одного оператора не имелось возможности…