Глава 9

Когда оставляешь номер абонентского ящика вместо собственного адреса и телефона, беда потом в том, что трудно забирать ответы. Тем более когда объявление напечатано сразу в трех газетах. В понедельник я позвонил в десять утра, выяснил, что несколько писем уже есть, и отправился за ними. В «Таймс» получили два письма, а в «Газетт» четыре. Я распечатал и прочел их на месте. Все письма оказались настолько идиотскими, что домой я привез их лишь потому, что всегда храню все имеющее отношение к расследуемому нами делу вещи до его завершения. Одно письмо было от старика, который утверждал, что Карлотта Воэн — его бабушка. Возможно, его бабушку и впрямь звали Карлотта Воэн, но Элинор Деново он даже не упомянул.

Домой я вернулся в начале двенадцатого. По словам Фрица, мне никто не звонил, но едва я переступил порог кабинета, как зазвонил телефон. Я на ходу кивнул Вулфу, быстро прошел к своему столу и снял трубку.

— Контора Ниро Вулфа. Арчи Гудвин слушает.

Женский голос:

— Доброе утро. Мистер Джаррет хотел бы поговорить с мистером Вулфом.

— Доброе утро. Соедините меня, пожалуйста, с мистером Джарретом.

— А Мистер Вулф у себя?

— Да.

— Пожалуйста, пусть он возьмет трубку.

— Послушайте меня, — я сделал знак Вулфу, — в прошлую пятницу я по поручению мистера Вулфа связывался с мистером Макгреем, и вы попросили, чтобы трубку взял сам мистер Вулф. Теперь звоните вы, а не я. Соедините меня с мистером Джарретом или я положу трубку.

— Повторите, пожалуйста, как вас зовут.

— Арчи Гудвин.

— Одну минутку, мистер Гудвин.

Я засек время: прошло две минуты и двадцать секунд. Вулф держал у ука трубку параллельного аппарата.

— Юджин Джаррет у телефона. Ниро Вулф?

— Одну минутку, мистер Джаррет, я вас соединю.

Вулфу следовало бы подождать с минуту-другую, но он так ненавидит телефоны, что мешкать не стал.

— Говорит Ниро Вулф. Слушаю вас, мистер Джаррет.

— Я получил ваше письмо. Я приеду к вам вечером около девяти.

— Прекрасно. Буду премного обязан, как и написал в письме.

Они положили трубки одновременно. Так уже однажды случилось, когда переговоры о встрече длились минут пять, а сама встреча заняла секунд десять. Как раз вчера я прочитал статью в «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин», которая давала объяснение таким явлениям: мы живем в эпоху мгновенной связи.

Позвонил Сол — пока пусто. Позвонил Фред — ему удалось разыскать троих людей, которые опознали фотографии, но ничего ценного сообщить не смогли. Наконец, позвонил Орри из Вашингтона — алиби Джаррета на то лето, в основном, подтверждалось, особенно наиболее интересующее нас время — июль, когда Джаррет лежал с пневмонией в военном госпитале.

Вы, должно быть, подумали, что в обмен на свои деньги клиент до сих пор получил от нас несуразно мало — и вы правы. Когда я прогулялся к почтовому ящику на углу и вернулся, уже настало время обеда. По дороге в столовую Вулф обронил что-то про мистера Кремера и я спросил, не звонил ли он. Вулф ответил, что Кремер, оказывается, приходил к нам в субботу вечером.

Я искренне пожалел, что не был дома и упустил возможность поприсутствовать при их беседе. Вот классический пример того, как много может один человек сказать несколькими словами, и в то же время — как мало он может сказать, излив целый поток слов. Поэтому, вернувшись в кабинет после обеда, я поинтересовался, зачем приходил Кремер. Вулф ответил, что Кремер, как всегда, хотел кое-что выяснить, но что для нас от его прихода никакого толка не было.

Я поудобнее устроился в кресле и закинул ногу за ногу.

— Я не считал, — сказал я, — но не меньше тысячи раз я дословно передавал вам разные разговоры. Не могу приказать вам это сделать, поскольку платите мне вы, а не наоборот, но попросить могу. Итак, я прошу.

Уголок рта Вулфа вздернулся на одну шестнадцатую дюйма. У него это означало широчайшую улыбку.

— Моя память не уступает твоей, Арчи.

— Значит, вы не слишком устанете. Но я прошу — дословно.

— Хорошо. — Он прищурился. — Итак… Мистер Кремер пришел в начале седьмого. Впустил его Фриц. Мы…

— Мне нужно точное время.

— Не знаю. Часов я не ношу, как тебе известно. Мы обменялись приветствиями, и он сел.

«Кремер: Где Гудвин?

Вулф: Не здесь, как видите.

Кремер: Да, вы непревзойденный мастер по части увиливания от ответа. Тогда я спрошу по-другому. Неделю назад, в субботу, девятнадцатого августа Гудвин позвонил сержанту Стеббинсу и задал ему несколько вопросов о происшедшем три месяца назад несчастном случае, при котором погибла женщина по имени Элинор Деново. И наплел Стеббинсу с три короба о том, что вы тут, дескать, просто точили лясы на криминальные темы. В понедельник утром я пришел и спросил Гудвина в лоб, с какой целью он звонил Стеббинсу, Гудвин заявил, что ни ему, ни вам не известно про этот случай ничего, кроме того, что было в газетах. И что никто к вам по этому поводу не обращался. И еще, что единственный ваш клиент — девушка, которая просит помочь разыскать ее отца. Жаль, что Гудвина нет. Где он?

Вулф: Его нет, мистер Кремер. А задавать вопросы таким тоном вы мне будете только тогда, когда я увижу подписанным ордер.

Кремер: Хорошо, я спрошу иначе. Если к вам никто не обращался по поводу того дела о наезде, почему вы тогда предлагаете пятьсот долларов за информацию об Элинор Деново? Значит, Гудвин опять наврал?

Вулф: Нет. Могу только повторять то, что он сказал вам неделю назад. Это чистая правда. Я…»

Вулф на миг замолк, потом выпалил:

— А как он, черт возьми, узнал, что объявление поместил я?

Я развел руками.

— Кто-то в какой-то газете решил оказать услугу какому-то полицейскому. Если я выясню, у кого рыльце в пушку, вы можете написать гневное письмо издателю.

— Фу. Ладно, продолжим.

«Вулф: …это чистая правда. Я не занимаюсь этим наездом. А интерес моего клиента к Элинор Деново связан не с ее матерью, а с тем временем, когда она была жива. Вам следовало понять это из текста объявления, в котором речь идет о давно ушедших годах.

Кремер: Кто такая Карлотта Воэн?

Вулф: Вы сегодня туго соображаете, мистер Кремер. Разве не очевидно, что Карлотта Воэн и Элинор Деново — одно и то же лицо? Остальные сведения, полученные мной от клиента, носят конфиденциальный характер и никак не связаны с наездом.

Кремер: Вы не можете знать это наверняка. Когда я расследую уголовное дело, только я могу решать, что имеет к нему отношение, а что нет.

Вулф: Неужели я должен опять повторять? Снова должен напоминать вам, что до тех пор, пока дело не завершится, мои логические умозаключения принадлежат только мне и никому другому. Утаиваю ли я какие-либо сведения от блюстителя правосудия? Да. Имеют ли они отношение к проводимому им расследованию? Нет. И вам еще никогда не удавалось заставить меня поменять это «нет» на «да». Добейтесь этого, и я полностью в ваших руках.

Кремер: В один прекрасный день я этого добьюсь, черт побери! Вы у меня тогда попляшете».

Вулф махнул рукой в сторону прихожей, выпроваживая воображаемого Кремера.

— В следующий раз я запишу разговор на магнитофон. Вопросы?

Я сел поудобнее.

— Вопросов нет, но есть два замечания. Во-первых, мне кажется, что вы опустили пару слов, особенно одно, которое так любит Кремер. Это, между прочим, проявление той самой цензуры, против которой вы так выступаете. Во-вторых, в самом этом деле о наезде есть что-то загадочное. Кремер не стал бы тратить время на дело трехмесячной давности, даже при условии, что вы заинтересовались жертвой происшествия, если бы в этом деле не было какой-то изюминки. Я уверен, тут есть некая закавыка. Впрочем, как вы изволили подметить, нас интересует жизнь Элинор Деново, а не ее смерть. Спасибо за доклад. Вполне приемлемо.

Вулф нажал на кнопку — два коротких звонка и один длинный. Сигнал, что пора подавать пиво.

В течение следующих трех часов я пытался наскрести хоть какую-то информацию о Юджине Джаррете. В «Кто есть кто» его не оказалось, а поскольку больше ничего подходящего в кабинете не нашлось, я отправился на охоту. В архиве «Газетт» хранилось всего четыре вырезки, из которых удостоенным чести попасть в мою записную книжку оказались две: 18 ноября 1951 г. Джаррет-младший женился на Адель Болдуин, а в декабре 1959 г. он стал вице-президентом «Сиборд Бэнк энд Траст компани». Лон Коэн о нем и слышать не слышал; не могли мне помочь и двое редакторов, которым позвонил Лон. На обратном пути я заскочил на шестнадцатый этаж проверить, не поступили ли новые отклики на объявление, и мне выдали еще два конверта, в которых содержалась такая же дребедень, что и прежде.

В «Таймс» меня ждал один конверт из той же серии, а в местном архиве мне удалось выяснить, что Юджин Джаррет закончил Гарвард в 1945 году, а в 1963-м он был одним из спонсоров торжественного ужина в чью-то честь.

Но самое большое разочарование постигло меня в нью-йоркской публичной библиотеке, где я уже из чисто ослиного упрямства провел целый час. Вы не поверите, но, потратив все это время, я не сумел даже узнать, есть ли, например, дети у вице-президента третьего по величине банка в Нью-Йорке.

Домой я вернулся в шесть часов вечера. Когда спустился Вулф, я сказал, что, лишь однажды взглянув на Юджина Джаррета, он узнает о нем больше, чем узнал я за весь день. И тут же позвонили в дверь.

Что ж, я вновь оказался прав. Встретив, сопроводив в кабинет и усадив Джаррета, я успел получить о нем хоть некоторое представление. Если считается, что вице-президент крупного банка должен выполнять возложенные на него обязанности, то Джаррет совсем не походил на банкира. Юджин Джаррет разительно отличался от своего папаши. Особенно — глазами. Они у него тоже были голубовато-серые, но на этом сходство кончалось. Даже когда Юджин смотрит на вас, у вас создается впечатление, что он вас не видит, а пристально рассматривает что-то другое — яхту, о которой давно мечтал, или хорошенькую девушку, сидящую на облачке. У меня подобные мысли возникают нечасто, поэтому можете судить сами, какие у него были глаза. Глупо даже предполагать, что такой человек станет работать. Все остальное у Джаррета-младшего на первый взгляд было в порядке — примерно моего роста, широкоплечий, лицо непримечательное. Сев в кресло, он осмотрелся по сторонам, не обращая внимания на нас с Вулфом. Похоже, ему нравился ковер, но еще дольше его взгляд задержался на глобусе. Такой и в самом деле редко увидишь — как-никак, тридцать пять с половиной дюймов в поперечнике.

Наконец Юджин Джаррет перевел взгляд на Вулфа и сказал:

— Занятная у вас работенка, мистер Вулф. Люди приходят к вам в поисках ответов, словно к дельфийскому оракулу. Но вы, конечно, не гадалка и не предсказатель будущего — этим занимаются только шарлатаны. Кто же вы в таком случае — ученый или великий артист?

Вулф нахмурился.

— Давайте не будем навешивать ярлыки, мистер Джаррет. Ярлыки предназначены для творений человеческих рук, а не для самих людей.

Джаррет кивнул.

— В конце концов все в наших руках — даже ярлык можно изменить. Я, например, несколько раз изменял мнение о своем отце. Это просто так, кстати. В своем письме вы упомянули моего отца только в связи с тем, что Карлотта Воэн некоторое время состояла у него на службе, но Берт Макгрей рассказал мне о том, как вы обратились к моему отцу и что из этого вышло. Он сказал также, что следующая мишень — я. Давайте сперва покончим со мной. Вы подозревали, что мой отец был отцом ребенка Карлотты, но потом под давлением доказательств пришли к заключению, что он невиновен, и тогда решили, что виновник — я, так?

— Не «решили». Пришли к логическому выводу или умозаключению. Или даже — высказали догадку.

— Неважно. Вас ждет еще одно разочарование. Узнав об этом от Берта Макгрея и потом еще из вашего письма, я решил сберечь вам время и затраты, и заодно избавить от неприятностей себя и рассказать вам что-то такое, о чем кто-то может строить предположения или догадки, но чего никто доподлинно не знает. Итак, сегодня утром я позвонил своему врачу.

Он повернулся ко мне.

— Вы Арчи Гудвин?

— Да.

Джаррет полез в карман, достал кожаный бумажник, вынул из него визитную карточку и протянул мне. Я подошел и взял ее. «Джеймс Одел Уортингтон, доктор медицины» — было вытиснено на карточке.

— Доктор Уортингтон примет вас завтра. В девять утра, — сказал Джаррет. — Не опаздывайте: он очень занятой человек. Он подтвердит вам, что от меня никогда не могла забеременеть никакая женщина. У него высокая репутация, и он ни за что не стал бы ставить ее на карту, если бы существовала хоть малейшая вероятность того, что он может ошибиться.

Юджин Джаррет повернулся к Вулфу:

— Вы сообщили в своем письме, что вам нужна информация о Карлотте Воэн.

Я бы на месте Вулфа послал его ко всем чертям. Если Вулф и придерживался того же мнения, то выдавал себя лишь тем, что кончиком указательного пальца выводил маленькие круги на пресс-папье. Он спросил:

— Доктор Уортингтон уже был знаком с вами в тысяча девятьсот сорок четвертом году?

— Да, он был в числе тех врачей, что пытались спасти мою мать. Он терапевт, но даже попав в руки онкологов, моя мать продолжала надеяться именно на него. — Он досадливо махнул рукой. — Задавайте мне любые вопросы про Карлотту Воэн, хотя я и сомневаюсь, что смогу вам помочь. Она изменила имя и фамилию и стала Элинор Деново, у нее двадцатидвухлетняя дочь, и в течение двадцати двух лет мой отец ежемесячно посылал ей чеки на тысячу долларов. Так?

— Да.

— Тогда я придумаю для него новый ярлык. Это просто фантастично. И не укладывается ни в какие мои представления о нем. Дело не в том, что он уклонился бы от ответственности; напротив, он чрезвычайно ответственный; но он всегда сам принимает решения — должен ли он отвечать или нет. Он бы, безусловно, не ощущал себя ответственным, если бы Карлотта Воэн, или любам другая женщина, или даже дюжина женщин вдруг забеременели от меня. Берт Макгрей считал, что она могла шантажировать отца, но я в это не верю. Мой отец никогда не уступал шантажистам — это абсолютно невероятно. Эвери Баллу сказал мне, что Элинор Деново погибла. Но неужели она никогда никому не говорила, зачем приходят эти деньги?

— Будучи жива, никому. Но в письме, которое ее дочь вскрыла после смерти матери, было сказано: «Эти деньги от твоего отца». И потом еще: «…Эти деньги прислал твой отец». У нас с мистером Гудвином нет причин сомневаться в этих словах.

— Потрясающе! Просто невероятно!

Джаррет прищурился, потом вскочил и начал мерить ногами кабинет.

— Сидя, я хуже соображаю, — пояснил он. Потом подошел, посмотрел на книжные полки, повернулся к глобусу и задумчиво покрутил. Затем остановился посреди кабинета, уставившись на меня, словно узнал во мне ту самую хорошенькую девушку, что сидела на облачке, — помните? Наконец повернулся к Вулфу и произнес:

— Вы, должно быть, знаете, что в банке я ровным счетом ничего не делаю. Не лежит у меня душа к финансам. Но держат меня там и платят большое жалованье не потому, что мой отец владеет контрольным пакетом акций и не желает с ним расстаться. Считается, что я обладаю интуицией. Не знаю, как вам это объяснить, но дело в том, что порой я вижу то, чего никто из них не видит. Это получается как-то само собой, специально заставлять себя что-то так увидеть я не могу. Так вот, больше всего на свете мне хотелось бы суметь заглянуть в душу своего отца!

Джаррет прошагал к красному кожаному креслу и уселся.

— Бесполезно задавать мне вопросы про Карлотту Воэн. Берт Макгрей сказал, что ее ребенок был зачат летом сорок четвертого. В то лето я работал на заводе военных материалов в Калифорнии, поскольку призывная комиссия меня забраковала. Так что помочь вам я не в состоянии.

Он снова вскочил.

— Давайте поужинаем вместе, — брякнул он вдруг ни с того ни с сего, глядя на Вулфа. — И вы тоже, — добавил он, обращаясь ко мне. — Не знаю почему, но порой мне вдруг ужасно одиноко.

— Боюсь, что от нас с мистером Гудвином проку будет мало, — ответил Вулф. — Мы сейчас в крайне затруднительном положении. В своем письме вам я написал, что буду премного обязан, если вы сумеете найти время на то, чтобы прийти в мою контору. Беру назад свои слова. Я теперь уже не чувствую себя обязанным.

— Я вас понимаю, — ответил Джаррет. — Но это не моя вина. Мне казалось, что я наконец понял, что за человек мой отец, но я ошибался! Ничего, я своего добьюсь. Во что бы то ни стало.

Я запер за ним дверь, вернулся в кабинет и остановился, глядя на Вулфа. Он сидел, наклонив голову, и исподлобья пялился на глобус. Просидев так секунд десять, он приподнял голову и прорычал:

— Сядь! Ты же знаешь, что я люблю, когда глаза на одном уровне, черт возьми!

— Ага. Желаете, чтобы я извлек колючки и промыл раны?

— Нет. Сколько мы уже потратили?

Дело принимало серьезный оборот. Вопрос этот в устах Вулфа означал следующее: «Если я захочу вернуть задаток и бросить это дело, сколько я потеряю?» Правда, случалось такое, конечно, нечасто, но и неправдоподобным отнюдь не представлялось. Я прошел к своему креслу и сел.

— Согласен, — произнес я, — в более безнадежном положении мы еще не оказывались. Я прекрасно понимаю, что вам эта задачка не по зубам, но, может быть, все-таки протянем еще, пока не сработает интуиция Юджина. А уж тогда возьмем пропавшего папашу с поличным, завернем в бумажку и преподнесем Эми тепленьким. Она подумает…

— Замолчи!

О, совсем другое дело. Значит, не все еще потеряно. Вулф ожег меня злобным взглядом и прорычал:

— Так мы больше не занимаемся этим мозгляком?

Мне показалось, что это удар ниже пояса — обозвать вице-президента мозгляком лишь потому, что бедняга не в состоянии зачать ребенка.

— Нет, — сказал я. — Ставлю на кон любую сумму, что это бесполезно. Конечно, с врачом я поговорю для очистки совести, но вы можете уже смело выкинуть его из головы.

— А как насчет мистера Макгрея?

Я ухмыльнулся.

— Я целиком на вашей стороне, — сказал я. — Мне это тоже пришло в голову в ту самую минуту, когда я выпроваживал Джаррета-младшего. Только благодаря ему мы узнали, что чеки оплачивал Сайрус М. Джаррет. А ведь доказательств он не представил. С таким же успехом чеки мог оплачивать сам мистер Макгрей. Была ли у него возможность сделать Карлотту Воэн матерью тем летом? Безусловно. Правда, в таком случае Джаррет не должен был знать про чеки и мог просто смело спустить меня с лестницы, не вступая в пререкания.

Я махнул рукой.

— Процитирую. Джаррет сказал: «Эти чеки лежат в архиве „Сиборд Бэнк энд Транс компани“. Кто вам про них рассказал? И почему на следующий день у него были уже заготовлены все цифры и даты? Нет, не выходит, — я потряс головой. — Чеки определенно посылал сам Сайрус М. Джаррет. У вас было целых две минуты, чтобы обмозговать кандидатуру Макгрея, и я удивлен, что вы ее не отвергли.

— Ты говорил с мистером Джарретом, а я нет.

— Я не испытываю желания встречаться с ним снова. Выкиньте Макгрея из головы.

— Тогда мы в тупике.

— У нас есть еще Сол, Фред и Орри. И я. И, извиняюсь, конечно, в некотором роде — вы.

Вулф метнул взгляд на свою текущую книгу, как всегда лежавшую на столе, раскрыл ее, потом швырнул на стол и злобно воззрился на меня.

Глава 10

Шестьдесят восемь часов спустя, в четверг в три часа пополудни мы с Вулфом в самом мрачном настроении сидели в кабинете. С понедельника мы не продвинулись вперед ни на дюйм — кроме пяти сыщиков, включая нас самих, у нас по-прежнему не было ровным счетом ничего.

Но сперва о том, как закончилась история с Юджином Джарретом. Во вторник без десяти девять утра я вышел из лифта на десятом этаже здания на Парк-авеню, назвал свою фамилию сидящей за столиком женщине и прошел в просторную приемную, вдоль стен которой стояли двадцать кресел. Девять из этих кресел были уже заняты людьми, которые выглядели довольно мрачновато. Да и чего веселиться, когда сидишь перед дверью с табличкой, на которой начертаны фамилии сразу четырех врачей. В девять двадцать ко мне подошла другая женщина и проводила по коридору до кабинета Уортингтона.

Войдя, я увидел сидевшего за письменным столом седовласого мужчину со щетинистыми черными бровями и широким ртом с опущенными краями. Закончив строчить в блокноте, он кивнул мне и поинтересовался, я ли Арчи Гудвин. Я ответил, что да, а он добавил, что поскольку дело очень щекотливое и личное, то он хотел бы получить доказательства…

Я не стал спорить, вытащил из кармана бумажник и предъявил ему мою лицензию и водительские права. Уортингтон снова кивнул и посмотрел на наручные часы.

— Я согласился вас принять только потому, что мистер Джаррет сказал мне, что дело очень срочное. Он попросил меня подтвердить вам, что он стерилен и не мог зачать ребенка. Вот я вам это и подтверждаю. Это правда.

— Если позволите, — попросил я, — я бы хотел сам в этом убедиться. Вы это знаете из своего личного опыта, а не понаслышке?

— Я бы не стал так категорично заявлять, если бы знал об этом понаслышке, — отрезал Уортингтон. — В течение семнадцати лет я четыре раза осматривал Юджина Джаррета и делал соответствующие анализы. Могу сообщить вам следующее: сперматозоидов в его семейной жидкости крайне мало, они практически нежизнеспособны и среди них очень много аномальных форм. Это совершенно точно.

— Спасибо. Но семнадцать лет назад был еще только пятидесятый год, А как насчет сорок четвертого?

Уортингтон помотал головой.

— Чрезвычайно маловероятно. Я слежу за этой семьей с тысяча девятьсот сорокового года. Если в сорок четвертом году Юджин Джаррет был еще здоров, то вызвать стерильность могло только такое инфекционное заболевание, как паротит или свинка, а он ими не болел.

Он метнул взгляд на часы.

— Мистер Джаррет сказал, что это все, что вам требуется. Если речь идет о том, мог ли он быть отцом, то это совершенно нелепо, и я готов подтвердить свои показания в суде.

Я поблагодарил его и вышел.

Итак, Юджин Джаррет больше нас не интересует. И все же на обратном пути я заскочил к доктору Волмеру, дом которого стоит невдалеке от нашего, и порасспросил его насчет репутации Джеймса Одела Уортингтона, жизнеспособности сперматозоидов и так далее; после этого я решил окончательно забыть про Юджина Джаррета.

С Сайрусом М. Джарретом тоже было покончено, когда в среду из Вашингтона прилетел Орри с тремя блокнотами, исписанными подробностями пребывания Джаррета в Европе и Африке летом сорок четвертого. Все даты и события, о которых рассказывал Джаррет, полностью подтвердились.

В понедельник вечером после ужина я прошвырнулся к Эми Деново и провел с ней два часа. То, что ее мать на самом деле звали Карлотта Воэн и она была родом из Висконсина, не произвело на Эми впечатления. Не слишком заинтересовало ее и то, что мы исключили обоих Джарретов из числа ее возможных отцов; ее не интересовали мужчины, которые не были ее отцами, — ей нужен был только тот из них, который был ее отцом. Я честно признался, что мы уже больше не роемся в биографиях подозреваемых, а занимаемся только поисками такого подозреваемого, и еще неизвестно, сколько времени могут занять такие поиски. Эми выразила сожаление, что не побилась со мной об заклад, когда я похвастал, что мы в три дня отыщем ее отца.