1

У меня были все основания ожидать, что за пивом буду послан я. Все дела по Фейрмонтскому национальному банку были закончены, я был без работы, а в таких случаях Вулф мог, не задумываясь, послать меня даже за банкой гуталина на Маррей-стрит, если бы она ему понадобилась. Но за пивом был послан Фриц. Сразу после ланча в кухне раздался звонок, и не успевший покончить с мытьем посуды Фриц был затребован наверх, к хозяину. После этого, получив надлежащие инструкции, он сел в открытую машину, всегда стоявшую наготове у нашего крыльца, и отбыл в одному ему известном направлении. Он вернулся через час. На заднем сиденье громоздились коробки с пивом. Вулф был у себя в кабинете, который он и я именовали конторой, а Фриц — библиотекой. Я сидел в гостиной и безуспешно пытался вчитаться в некий трактат об огнестрельных ранах. Поэтому, когда я увидел в окно, что Фриц подкатил к подъезду, я обрадовался возможности поразмяться, а главное, прервать свое явно бесполезное занятие. Я помог ему разгрузить машину, а потом мы с ним перетаскали коробки в кухню и заполнили бутылками с пивом весь низ кладовки. Едва мы закончили, Фриц снова был вызван к хозяину, но теперь уже в кабинет. Я последовал за ним.

Вулф поднял голову. Я упоминаю об этом потому, что его голова столь массивна, что любое ее движение не может не привлечь внимания. Она, должно быть, еще больше, чем кажется, ибо любая другая на таком огромном теле могла бы вообще остаться незамеченной.

— Где пиво? — спросил он.

— В кухне, сэр. Я полагаю, ему лучше всего на нижних полках кладовой, справа, сэр.

— Принеси. Оно холодное? Захвати штопор и два стакана.

— Пиво охлажденное, сэр. Сейчас принесу.

Я улыбнулся. Усевшись на стул, я стал гадать, зачем Вулфу обрезки бумаги, разбросанные на столе, и вырезанные из них кружочки, разложенные в разных комбинациях на бюваре.

Фриц тем временем начал таскать бутылки с пивом. Приносил он их на подносе по шесть сразу. После третьего подноса я заметил, каким взглядом Вулф окинул ряды бутылок на своем столе, а затем посмотрел на спину удалявшегося Фрица. Еще два подноса с бутылками — и Вулф уже не выдержал.

— Может скажешь, когда этому придет конец? — недовольно буркнул он Фрицу.

— Скоро, сэр. Осталось еще девятнадцать бутылок, а всего их сорок девять.

— Глупости. Прости, Фриц, но это глупости.

— Согласен, сэр. Но вы сами велели достать вам все сорта пива, какие есть в округе. Я объездил не менее десяти лавок.

— Ладно, неси все. Да, захвати соленых крекеров. Надо же угостить вас, как ты считаешь?

Как потом объяснил мне Вулф, после того, как пригласил сесть поближе и занялся откупориванием бутылок, идея была такова: он решил объявить бойкот контрабандному пиву, которое покупал бочками и хранил и подвале. Если он найдет, что местное пиво не хуже ввозимого, к которому он привык, он перейдет на него. Он также решил, что шесть кварт пива в день, пожалуй, многовато, и предполагал отныне ограничиваться пятью. Я мысленно ухмыльнулся, ибо не верил, что из этой затеи что-либо выйдет. Я на минуту представил, во что превратится теперь его кабинет с батареями пустых бутылок на полу и как будет справляться с этим Фриц. Поэтому я позволил себе повторить шефу то, что уже не однажды говорил: пиво вредит живости ума.

Дегустируя бутылочное пиво, Вулф продолжал рассуждать об особенностях каждого из сортов, как вдруг в прихожей раздался звонок. Послышались шаги Фрица идущего открывать дверь, затем голоса в прихожей. А через минуту на пороге кабинета выросла внушительная фигура Фреда Даркина. Я всегда дивился, как при своей полноте и неповоротливости он сумел все же стать отличным сыщиком, от которого, насколько я знал, не ушел еще ни один преступник. Вулф нередко прибегал к его услугам, каждый раз расплачиваясь наличными.

— Здравствуй, Фред, — несколько удивленно приветствовал он неожиданного гостя, — Зачем пожаловал? Я остался тебе что-то должен?

— Добрый день, мистер Вулф. — Фред переступил порог и вошел в комнату, — Неплохо, если бы было так, сэр. Чертовски приятно собирать долги.

— Хочешь пива?

— Нет, благодарю, мистер Вулф, — Фред приблизился к столу. — Я к вам с просьбой, сэр…

— Вот как? — прервал его Вулф, внимательно окидывая взглядом. — Если насчет денег, дружище, то сам знаешь мои возможности сейчас. Но думаю, ты пришел не поэтому, а?

Даркин всегда восхищался проницательностью Вулфа и его умением обо всем говорить обстоятельно.

— Видит Бог, никому, как мне, сейчас не помешали бы деньжата, сэр. Но как вы догадались, что я не за этим?

— Неважно. Арчи тебе потом объяснит. Просто ты не мнешься и не смущаешься, как обычно, когда говоришь о деньгах, да и не пришел бы ко мне с дамой. Не так ли?

Это было уж слишком.

— Он пришел один, сэр, — наклонившись к Вулфу, процедил я сквозь зубы. — Я пока еще не оглох.

И тут легкое движение, словно рябь на глади воды от набежавшего ветерка, всколыхнуло огромное тело Вулфа. Я понял, что он смеется,

— Конечно, не оглох. Арчи. Слух у тебя отличный. Просто дама не произнесла ни слова. Зато Фриц приветствовал Даркина с галантностью, которую приберегает только лишь для представительниц прекрасного пола. Услышь я, что он так разговаривает с мужчиной, я тут же отправил бы его к психиатру.

— Это подруга моей жены Фанни, мистер Вулф. Самая близкая подруга. Моя жена итальянка. Я, может, не говорил вам об этом. Так вот, у этой подруги неприятности, по крайней мере Фанни так считает. А по-моему, это женские выдумки. Мария рассказала все моей жене, а та мне, а потом обе насели на меня, потому что я как-то сболтнул, что нет таких тайн, которые бы вы не разгадали. Я знаю, сэр, мне не надо было распускать язык, но так уж получилось, стоит только завестись…

— Приведи ее сюда, — коротко оборвал его Вулф.

Даркин вышел в холл и через минуту вернулся, пропустив вперед женщину небольшого роста, средних лет, отнюдь не сухощавую. Черноволосая и темноглазая, она была настоящей итальянкой, однако не лубочного типа. Одета опрятно — в розовое хлопчатобумажное платье и черный из легкой синтетической ткани жакет.

Я пододвинул ей кресло, и она села, не отрывая взгляда от Вулфа.

— Мария Маффи, — представил ее Даркин.

Она с благодарностью улыбнулась Фреду Даркину, показав мелкие белые зубы, а потом еще раз представилась сама:

— Мария Маффеи. — И это звучало совсем иначе.

— Миссис Маффеи? — уточнил Вулф.

— Нет, сэр. Я не замужем.

— И тем не менее у вас неприятности?

— Да, сэр. Мистер Даркин сказал, что вы так добры, что можете…

— Расскажите все по порядку.

— Хорошо, сэр. Речь идет о моем брате Карло. Он исчез.

— Как исчез? Куда?

— Не знаю, сэр. Его нет уже два дня, и я тревожусь.

— Куда… Нет, нет, ничего. Это пока лишь факты, — промолвил Вулф про себя и, повернувшись ко мне, сказал: — Продолжай, Арчи.

К тому времени, как он произнес свое второе «нет», я уже вынул блокнот и приготовился продолжать опрос. Я любил опрашивать в присутствии шефа, ибо знал, что отлично умею это делать. Моя задача упростилась еще тем, что эта женщина говорила только по существу. Быстро, четко и ясно она изложила суть дела. Мария Маффеи работала экономкой в одном из домов в фешенебельном квартале Парк-авеню, там же и жила. Ее брат Карло Маффеи, двумя годами старше, снимал комнату на Салливан-стрит[1]. Он был первоклассным мастером по металлу и хорошо зарабатывал, когда работал на ювелирную фирму «Рэтбан и Кросс». Но поскольку он любил выпить, а иногда после выпивки не являлся на работу, он был уволен первым, как только началась депрессия и массовые увольнения. Какое-то время он перебивался случайными заработками, но когда кончились сбережения, полностью перешел на иждивение сестры. В середине апреля, потеряв надежду найти работу, он решил вернуться на родину, в Италию. Мария поддержала это решение и обещала помочь деньгами — фактически она уже дала ему сумму, необходимую на покупку билета на пароход. Но прошла неделя, и он вдруг сказал, что откладывает отъезд. Он не стал говорить ей причину, но сказал, что больше не будет брать у нее деньги и вскорости вернет все, что ей задолжал. А спустя еще какое-то время объявил, что раздумал уезжать. Он никогда не был откровенен с ней, а тут и вовсе замкнулся. Теперь вот вдруг исчез. В субботу он позвонил ей и пригласил поужинать в понедельник вечером в итальянском ресторанчике на Принс-стрит, где они обычно встречались. Он знал, что в понедельник вечером она всегда свободна. Голос у него был веселый, и он радовался, что у него с собой будет достаточно денег для того, чтобы не только вернуть ей долг, но и просто дать ей впрок, если она того пожелает. В понедельник она прождала его до десяти вечера и, не дождавшись, пошла на Салливан-стрит в меблированные комнаты, где он жил. Там ей сказали, что в семь вечера он ушел и еще не возвращался.

— Это было позавчера, — уточнил я и увидел, как Даркин заглянул в свой блокнот.

— Да, в понедельник, четвертого июня, — подтвердил он.

Вулф покачал головой. Все это время он сидел, неподвижный, как гора, уткнувшись подбородком в грудь, и, казалось, не проявлял никакого интереса к тому, что происходило. Не меняя позы в кресле, он буркнул под нос:

— Даркин, сегодня среда, седьмое июня.

— Что? — всполошился Даркин. — Понимаю, мистер Вулф.

Вулф погрозил пальцем Марии Маффеи.

— Вы уверены, что это было в понедельник?

— Конечно, сэр. В понедельник у меня свободный вечер.

— Итак, это было в понедельник вечером. Даркин, исправь дату в твоем блокноте или, лучше всего, выбрось его в мусорную корзину. Ты ушел вперед на целых двенадцать месяцев. В будущем году четвертое июня действительно придется на понедельник. — И повернувшись к посетительнице, сказал: — Мисс Маффеи, я сожалею, что вынужден ограничиться лишь юридическим советом: обратитесь в полицию.

— Я обращалась, сэр. — В глазах посетительницы была обида. — Они сказали, что брат уехал в Италию вместе с моими деньгами.

— Может, так оно и есть.

— Нет, не так, мистер Вулф, и вы это хорошо знаете. Вы достаточно долго разглядывали меня и уже убедились, что я хорошо знаю своего брата.

— В полиции сказали, каким пароходом он отплыл из США?

— Они не могли мне такое сказать, потому что в понедельник не было рейсов в Италию. Они просто не пожелали разбираться и ломать себе голову. Поэтому и сказали, что он уехал в Италию.

— Понимаю. Сказали первое, что пришло в голову. Сожалею, но ничем не могу вам помочь. Я могу лишь строить догадки. Если это ограбление с убийством, тогда где труп? Но это уже дело полиции. Рано или поздно кто-нибудь найдет его и сообщит в полицию, и тогда уж ваша загадка будет наверняка разгадана.

Мария Маффеи сокрушенно покачала головой.

— Я не верю, что он уехал, мистер Вулф. Не верю. А этот телефонный звонок?

— Какой звонок? Вы нам ничего не говорили о телефонном звонке! — не удержался я.

— Я не успела, — улыбнулась мне Мария. — Вечером незадолго до семи кто-то звонил ему. Телефон находится в вестибюле, и одна из служанок слышала, как он разговаривал. Он был взволнован и договорился встретиться с кем-то в половине восьмого, — Мария повернулась к Вулфу. — Я знаю, вы можете помочь мне, сэр. Помочь найти моего брата Карло. Я научилась сдерживать себя, быть спокойной и холодной, потому что давно уже живу в Америке. Но я итальянка, сэр, я должна найти своего брата и, если что-то с ним случилось, должна знать, кто его обидчик.

Вулф снова отрицательно покачал головой, но она даже не заметила этого.

— Вы должны сделать это, сэр. Даркин говорил, что вы нуждаетесь в деньгах. У меня есть сбережения, я оплачу все расходы. Я хорошо заплачу вам, сэр, ведь вы друг мистера Даркина, а я подруга его жены Фанни…

— Ничей я не друг, — сердито огрызнулся Вулф. — Сколько у вас денег?

Она заколебалась, прежде чем ответить.

— У меня… больше тысячи долларов.

— И сколько, же вы собираетесь мне заплатить?

— Я… я отдам вам все свои деньги. Если вы вернете мне брата живым, все мои деньги будут вашими. Если найдете мертвым, я увижу его тело и буду знать, кто его убийца, я отдам вам все, что останется… после похорон брата…

Вулф медленно опустил веки и также медленно поднял их снова. Этот знак был мне знаком — он означал одобрение. Как часто я ждал его, когда докладывал ему о делах, но, увы, редко удостаивался такой чести.

— Вы разумная женщина, Мария Маффеи, — произнес он. — Более того, вполне возможно, вы — достойная женщина. Вы правы, я могу помочь вам, у меня есть все, что для этого требуется: моя гениальность. Но мне нужен толчок, стимул, вдохновение. Кто знает, будет ли оно у меня, когда я возьмусь за поиски вашего брата. Но в любом случае формальности должны быть соблюдены. Это будет стоить вам сущий пустяк.

Он повернулся ко мне.

— Арчи, отправляйся в меблированные комнаты, где жил Карло Маффеи. Его сестра поедет с тобой. Найди девушку и других, кто слышал телефонный разговор, осмотри комнату Маффеи. Будут трудности, звони сюда, я пошлю Сола Пензера в любое время после пяти. Когда будешь возвращаться, прихвати с собой все, что, на твой взгляд, не имеет отношения к этому делу.

Он мог бы и не поддевать меня таким образом в присутствии посторонних, но я давно уже понял, что лучше всего не обижаться на такие шутки.

Мария Маффеи поднялась и поблагодарила Вулфа. В эту минуту Фред Даркин неожиданно вышел вперед.

— Я по поводу нехватки… э-э-э… денег, мистер Вулф. Сами знаете, язык подвел, стоит только завестись…

Я решил выручить беднягу.

— Пошли-ка, Фред, — перебил его я. — Мы подвезем тебя на «родстере». Нам по пути.

2

Когда наш большой черный сверкающий лаком открытый автомобиль остановился на Салливан-стрит у дома, который указала мне Мария, я почему-то подумал, что если наш красавец и уцелеет после стоянки здесь, он все равно не будет уже таким сверкающим. Утопавшая в грязи улица была до отказа заполнена шумной итальянской детворой — сворой смуглых, черноглазых, повсюду шныряющих и всюду лезущих бесенят. Но тут я вспомнил, что каша славная машина бывала и в худших передрягах. Например, в тот вечер, когда мы гнались за юным Грейвсом, удиравшим от нас на быстроходной Пирс Эрроу, со школьным ранцем, полным изумрудов. По холмам, вверх и вниз, мы пересекли тогда весь округ Пайк, начиная от Нью-Милфорда, увязая по спицы в грязи под самым проливным, какой мне доводилось видеть, дождем. Железный приказ Вулфа был — ни единой царапины на машине, а если она есть, устранить немедленно. «Родстер» всегда должен сверкать, как новенький. Я с удовольствием разделял это мнение хозяина.

Меблированные комнаты, где бы они ни были, в районе ли фешенебельных Пятидесятых улиц или в старом особняке к востоку от Центрального парка, где так любят селиться девушки-художницы из хороших семей, или в итальянском квартале, как Салливан-стрит, повсюду одинаковы. Единственно, чем отличались эти, был, пожалуй, острый запах чеснока. Мария Маффеи прежде всего познакомила меня с хозяйкой меблированных комнат, добродушной толстухой с влажными ладонями, носом пуговкой и перстнями на руках. Затем она повела меня наверх в комнату брата. Пока Мария разыскивала девушку, слышавшую телефонный разговор, я осмотрел комнату. Она была довольно большая, в два окна, на третьем этаже. Несмотря на потертый ковер и расшатанную мебель, она производила впечатление опрятной, уютной и вполне пригодной для жилья. Правда, как только я открыл окно, с улицы ворвались отчаянные вопли детворы. Я выглянул, чтобы убедиться, что машина на месте. В углу комнаты лежала пара больших чемоданов, один — старый, сильно потрепанный, другой — поновее и покрепче. Они не были заперты. Потрепанный чемодан был пуст, а тот, что поновее, был полон инструментов различной формы и величины, на некоторых сохранились ломбардные бирки. Здесь же лежали обрезки металла и дерева, пружины разных размеров и прочее. В шкафу, когда я его открыл, я увидел поношенный костюм, пару рабочих комбинезонов, пальто, две пары ботинок и фетровую шляпу. В ящиках бюро, стоявшего в простенке между окнами, я нашел белье и другие предметы мужского туалета — сорочки, галстуки, носовые платки, носки — в ассортименте не столь уж бедном для человека, который около года жил на иждивении сестры. В других ящиках была всякая всячина — шнурки, карандаши, старые фотографии, пустые жестянки из-под табака. В верхнем ящике, среди прочего, я нашел пачку из семнадцати писем с итальянскими почтовыми штемпелями, перетянутую широкой резинкой, и беспорядке счета, квитанции, листы писчей бумаги, вырезки из газет и журналов и собачий ошейник. На крышке бюро помимо расчески, щетки для волос и прочей отвлекающей внимание ерунды, как сказал бы Вулф, лежала стопка книг на итальянском языке, кроме одной, снабженной большим количеством чертежей и рисунков, рядом — разрозненные журналы «Работа по металлу» за три года. В правом углу у окна стоял простой деревянный стол с изрядно поцарапанной и изрезанной крышкой, к нему были прикреплены небольшие тиски, шлифовальный станочек и полированный круг с длинным шнуром и вилкой для розетки. На столе лежали инструменты, похожие на те, которые я уже видел в чемодане. Я занимался осмотром шлифовального станочка, чтобы определить, как давно им пользовались, когда в комнату вошла Мария Маффеи, а с нею девушка.

— Это Анна Фиоре, — представила ее мне Мария.

Я поздоровался за руку с этим невзрачным созданием с землистым цветом лица — на нем, казалось, с колыбели застыл испуг, от которого ей до сих пор не удалось избавиться. На вид ей было лет двадцать. Я назвал себя и тут же добавил, что, со слов Марин, знаю, что она слышала разговор ее брата по телефону в понедельник перед тем, как он ушел. Девушка кивком подтвердила это.

— Вам, очевидно, надо вернуться в город, мисс Маффеи, — сказал я, обращаясь к Марии. — Мы с Анной справимся и без вас.

— Я могу вернуться в город к ужину, — возразила Мария.

Это меня разозлило. Дело в том, что я разделял мнение Даркина и не особенно верил в серьезность опасений Марии, считая пустой тратой времени всю эту затею. Поэтому я, не стесняясь, сказал Марии Маффеи, что больше в ней не нуждаюсь и ей лучше вернуться к себе и поддерживать связь с Вулфом. Она метнула взгляд на Анну, вежливо улыбнулась мне, показав свои мелкие хищные зубки, и вышла.

Я поставил стулья так, чтобы мы сидели друг против друга, усадил Анну, сел сам и вынул блокнот.

— Тебе нечего бояться, Анна, — успокоил я девушку. — Все, что от тебя требуется, — это помочь мисс Маффеи и ее брату, а за это, вполне возможно, мисс Маффеи тебе заплатит. Она тебе нравится?

Анна испугалась, словно не поверила, что кого-то может интересовать, кто ей нравится, а кто нет, но ответила сразу и охотно, словно ждала этого.

— Да, нравится. Она хорошая.

— А мистер Маффеи?

— Конечно. Он всем здесь нравится. Только, когда выпьет, девушке лучше держаться от него подальше.

— Как получилось, что ты слышала этот телефонный разговор в понедельник вечером? Ты знала, что будут звонить?

— Откуда я могла это знать!

— Мало ли что. Ты сняла трубку?

— Нет, сэр, это сделала миссис Риччи, хозяйка. Она велела мне позвать мистера Маффеи к телефону. Я крикнула ему наверх. Я как раз убирала посуду в столовой, дверь в вестибюль была открыта, и я слышала разговор.

— Слышала, что он говорил?

— Конечно. — Она с некоторым удивлением посмотрела на меня. — Из столовой всегда слышно, когда говорят по телефону. Миссис Риччи тоже слышала. Она слышала то же, что и я.

— Что же он говорил?

— Сначала сказал: «Хэлло», потом сказал, что Карло Маффеи слушает, и спросил у того, кто звонил, что ему нужно. Потом он сказал: «Это мое дело. Расскажу при встрече» и еще спросил: «Почему не у меня в комнате?» — и добавил: «Мне нечего бояться, я не из пугливых». Правда, миссис Риччи считает, что он сказал: «Не мне следует бояться», но она просто не расслышала. Он еще сказал, что, конечно, деньги ему нужны, и хорошо бы побольше, и добавил: «Ладно, в семь тридцать на углу». А потом вдруг рассердился: «Сам заткнись, — сказал он, — мне-то какое дело…» И снова повторил: «В семь тридцать. Машину я узнаю». Вот и все, что он сказал.

Анна умолкла.

— С кем он разговаривал?

Я был уверен, что она скажет: «Не знаю», поскольку этого не знала Мария Маффеи, но Анна ответила, не задумываясь:

— С человеком, который уже звонил ему раньше.

— Раньше? Когда?

— Он звонил несколько раз. В мае. Однажды даже два раза подряд. Миссис Риччи подсчитала, что он звонил девять раз, не считая того понедельника.

— Ты когда-нибудь слышала его голос?

— Нет, сэр. К телефону всегда подходит миссис Риччи.

— А его имя?

— Нет, сэр. Миссис Риччи как-то из любопытства спросила пару раз, кто звонит, но он всегда отвечал: «Неважно, кто. Просто передайте, что его просят к телефону».

Я уже начал подумывать, что, может, здесь есть какая-то зацепка. Конечно, я меньше всего думал о гонораре, это больше заботило моего шефа. Мне же надо было что-то интересное, не обязательно ограбление или тело, выловленное из Ист-Ривер. Я решил вытянуть из девицы что можно. Я слышал не раз, как это проделывает Вулф, и хотя убеждался, что у него это — результат необыкновенного чутья, которого мне не хватает, но все же верил, что терпенье и верный ход тоже играют свою роль. Поэтому я целых два часа расспрашивал девушку и выудил из нее немало фактов, но ни одного, который мне был нужен. Однажды мне уже показалось, что я за что-то могу ухватиться. Это было, когда Анна сказала, что у Маффеи были две подружки, с которыми он появлялся на людях. Одна из них даже была замужем. Но когда я понял, что это никак не вяжется с телефонным звонком, я отказался от разработки этой линии. Маффеи часто упоминал Италию, но никогда особенно не распространялся на эту тему. Он умел держать свое при себе. К нему никто не приходил, кроме сестры и приятеля по старой работе и прежним добрым временам, когда он хорошо зарабатывал. С ним он иногда обедал в ресторане.

После двухчасового расспроса я так никуда и не продвинулся. И все же подробности телефонного разговора Карло Маффеи давали мне основание считать, что день не был потерян напрасно.

Наконец я сказал Анне:

— Подожди меня минуту, я спущусь вниз к миссис Риччи.

Хозяйка подтвердила все рассказанное Анной о телефонном разговоре, сказала, что понятия не имеет, кто звонил, хотя не раз пыталась узнать имя звонившего. Я задал ей еще пару каких-то вопросов и попросил отпустить со мной Анну. Сначала она сказала «нет», ей она нужна здесь, ей самой не справиться с приготовлением ужина и прочим, но когда я протянул ей доллар, она спросила, когда я привезу Анну обратно, и потребовала, чтобы это было не позднее девяти часов.

И это после того, как взяла у меня целый доллар!

— Не могу вам обещать, миссис Риччи, — сказал я ей. — Когда мой хозяин начинает задавать вопросы, никто не знает, когда он закончит. Но ручаюсь, я доставлю вам Анну в целости и сохранности при первой же возможности.

Я поднялся наверх, позвал Анну и заодно прихватил с собой кое-что из содержимого ящиков бюро. Спустившись вниз, я с облегчением удостоверился, что наш «родстер» в порядке и никому не взбрело в голову оторвать бампер или украсть запасное колесо.

Я ехал домой не спеша, чтобы попасть к тому времени, когда Вулф, ежедневно проводивший два часа, с четырех до шести пополудни, в оранжерее, покинет ее и спустится в кабинет. Беспокоить его, когда он в оранжерее, можно было лишь в самых крайних случаях.

Анна, подавленная великолепием нашей машины, сидела, поджав ноги и крепко сцепив руки на коленях. Это забавляло меня, и я даже почувствовал симпатию к этой девчушке. Поэтому я обещал ей доллар, если она расскажет моему хозяину все, что только вспомнит. Было одна или две минуты седьмого, когда я остановил машину у крыльца старого особняка в квартале от реки Гудзон Вулф жил здесь последние двадцать лет, и одну треть из них я делил с ним кров.

Анна не вернулась домой в девять часов вечера. После одиннадцати Вулф отправил меня в редакцию газеты «Таймс» Было уже далеко за полночь, когда мы наконец нашли тот номер газеты, который Анна узнала. За это время трижды звонила миссис Риччи. Когда около часу ночи я высадил Анну на Салливан-стрит, хозяйка уже ждала ее на тротуаре, вполне готовая, как мне показалось, убить меня тем ножом, который, возможно, прятала где-нибудь в чулке. Но она не произнесла ни слова, лишь окинула меня разгневанным взглядом. Я дал Анне обещанный доллар, ибо кое-что сдвинулось с места.

Когда мы с Анной прибыли на Тридцать пятую улицу, я, оставив Анну в кабинете, поднялся в оранжерею. Вулф сидел в кресле, безучастный и неподвижный, не замечая даже гигантской оранжево-красной орхидеи, щекочущей его затылок. Его действительно ничего не интересовало, ибо он едва взглянул на те бумаги и прочее, что я прихватил с собой из комнаты Маффеи Он согласился, что телефонный разговор мог бы дать нам кое-какой шанс, но не видит в нем ничего интересного. Я пытался убедить его в том, что ему следует поговорить с девушкой, раз я уже привез ее, и тут не удержался и с ехидцей заметил:

— Тем более что я обещал ей доллар Да и на ее хозяйку я потратился.

— Это твои расходы, Арчи.

— Ну нет, сэр, — возразил я. — Это служебные расходы, и я запишу этот доллар в расходную книгу.

Я последовал за ним к лифту. Если бы хозяин ходил пешком вверх и вниз, он давно забыл бы о своих орхидеях, подумал я.

Он сразу же начал задавать вопросы Анне. И делал это мастерски. Пять лет назад я не смог бы оценить этого, настолько все было гениально просто. Но если в этой девушке хоть что-то было, если она что-то знала или забыла — какую-то деталь, настроение, или реакцию, или любой намек, могущий помочь нам, — он не дал бы этому ускользнуть от его внимания. Он беседовал с ней без малого пять часов. Его интересовало все о Карло Маффеи — его голос, привычки, одежда, еда, характер, манеры за столом, отношения с сестрой, с миссис Риччи и с ней, Анной, со всеми, с кем Анна когда-либо его видела. Он расспрашивал о миссис Риччи, о ее жильцах за последние два года, о соседях и даже торговцах, доставлявших ей продукты на дом. И все это он делал не спеша, спокойно и обстоятельно, стараясь не утомлять Анну. Он говорил с ней совсем не так, как вот здесь же говорил с юным Лоном Грэйвсом, которого почти довел до истерики в первые же два часа. Мне показалось, что и добился он от нее всего ничего — признания, что во вторник утром она кое-что унесла из комнаты Маффеи. Сущий пустяк, всего лишь пару наклеек на чемоданы, которые выдаются в кассах каждому, кто приобретает билет на пароход, два небольших кусочка яркой цветной бумаги, лежавшие в ящике бюро в комнате мистера Маффеи, — наклейки с названиями пароходов: «Лючия» и «Флоренция». Порывшись в газетах, я узнал, что «Лючия» отплыла из Нью-Йорка восемнадцатого мая, а «Флоренция» — третьего июня. Значит, Маффеи дважды намеревался уехать в Италию и каждый раз почему-то откладывал. Анна взяла наклейки потому, что ей они понравились своими яркими красками, и она решила украсить ими картонку, где хранила свое белье. Во время ужина, который происходил на кухне, Вулф оставил в покое Анну и разговаривал только со мной и главным образом о вкусовых качествах пива. Но когда Фриц подал кофе, он предложил вернуться в кабинет и снова перешел к делу. Он то возвращался назад, то вдруг уходил в сторону, то отступал, то прорывался вперед или внезапно прибегал к обходным маневрам. А то вдруг отвлекался на какие-то пустяки, не имеющие никакого отношения к главной теме разговора. Любой, кто не знал, что в последнюю минуту он, как фокусник, способен извлечь кролика из пустого цилиндра, нашел бы его поведение странным и счел бы его просто свихнувшимся. К одиннадцати часам я уже выдохся и мучительно зевал, готовый признать себя побежденным, и с отчаянием смотрел на хозяина, не выказывавшего ни разочарования, ни потери терпения.

И тут вдруг он попал в десятку.

— Значит, мистер Маффеи никогда не делал вам подарков?

— Нет, сэр. Кроме коробки цветных мелков, я уже вам говорила. Он еще давал мне прочитанные газеты, если вы это считаете подарком.

— Да, вы сказали, что он всегда отдавал вам утренний выпуск «Таймс»?

— Да, сэр. Он мне как-то сказал, что покупает эту газету из-за объявлений. Знаете, объявления о работе.

— Значит, в понедельник утром он отдал вам газету?

— Он всегда отдает мне газеты в полдень. И в этот понедельник он отдал мне газету в полдень.

— В это утро все было как всегда?

— Да, сэр.

Но мне показалось, что Вулфу что-то не понравилось во взгляде девушки. Я, правда, ничего такого не заметил. Но его, очевидно, не удовлетворил ответ, и он повторил вопрос:

— Ничего такого, что привлекло бы внимание?

— Нет, сэр Хотя вот вырезка…

— Какая вырезка?

— Большая вырезка. Целый кусок.

— Он часто делал вырезки?

— Да, сэр. Все больше объявления. А может, одни только объявления. Я собираю сор в газеты, когда делаю уборку. Поэтому всегда проверяю, чтобы газета была целой.

— А в этой оказалась большая дыра?

— Да, сэр.

— Значит, это было не объявление? Прошу прощения, мисс Фиоре, что вынужден уточнять. Продолжим. Итак, то, что он вырезал из газеты в понедельник, не было объявлением?

— Нет, сэр. Вырезано было на первой странице.

— Вот как. А раньше вам попадались газеты, где бы он делал вырезки на первой странице?

— Нет, сэр. Кажется, нет.

— Значит, он вырезал все больше из рубрики объявлений?

— Я не уверена, сэр. Может, только объявления. Да, мне кажется, объявления.

Вулф какое-то время сидел в раздумье, уткнувшись подбородком в грудь. Затем посмотрел на меня.

— Арчи, слетай-ка быстренько на Сорок вторую улицу и привези мне экземпляров двадцать утреннего выпуска газеты «Таймс» за прошлый понедельник.

Я был несказанно рад поручению, ибо уже устал бороться со сном. Не то чтобы его поручение чем-то заинтриговало меня, но я понял, что Вулф нашел щелочку, в которой блеснул лучик света. Ничего особого я от этого не ждал, да, думаю, и он тоже.

Была чудесная июньская ночь, прохладная и тихая. Я с удовольствием вдыхал полной грудью свежий ветерок от быстрой езды, упруго бивший в лицо, когда мчался по улицам в сторону Бродвея, а затем свернул на север. На Таймс-сквер мне повезло, дежурил знакомый мне полицейский Марви Дойль, несший когда-то постовую службу на Четырнадцатой улице. Он позволил мне, в нарушение правил, припарковаться прямо у тротуара напротив редакции «Таймс». Тротуары и мостовая были запружены людьми, только что высыпавшими из театров и кино. Многие не спешили домой, а искали, куда бы заглянуть, чтобы выпить кружку пива — за пару пенсов в баре Неддика или за пару долларов в баре подороже.

Вернувшись, я увидел, что Вулф решил дать девчонке передохнуть. Он велел Фрицу принести пиво, и Анна, держа стакан, словно в нем горячий чай, пила пиво маленькими глотками. На верхней губе у нее тонким ободком застыла пена. Сам Вулф приканчивал уже третью бутылку, хотя я отсутствовал не более двадцати минут. Когда я вошел, он тут же буркнул:

— Забыл тебя предупредить, что мне нужен городской выпуск газеты со всеми приложениями.

— Я как-нибудь сообразил сам, сэр, — парировал я.

— Отлично. — Он повернулся к девушке. — Если не возражаете, мисс Фиоре, я попросил бы вас не смотреть, чем мы тут будем заниматься. Небольшие приготовления, всего лишь. Поверни-ка ее кресло. Арчи, спинкой к нам и придвинь поближе к мисс Фиоре вон тот столик, чтобы ей было удобно поставить свой стакан. А теперь давай газеты. Нет, не срывай обертку, оставь, как есть. Я думаю, она видела газету именно в таком виде. Теперь вынь-ка из нее вторую секцию. Прямо находка для мисс Фиоре. Подумай, сколько мусора можно в нее завернуть. Вот так.

Я разложил перед ним на столе первую секцию газеты, он придвинулся вместе с креслом поближе к столу и, склонившись над газетой, стал похож на гиппопотама в зоопарке, потянувшегося к кормушке. Я вынул из всех экземпляров приложения, сложил их отдельной кучкой на стуле и, развернув газету, тоже занялся изучением первой страницы. С первого же взгляда я понял, что это ничего не сулило: забастовка шахтеров в Пенсильвании; успешное проведение правительственных программ по спасению экономики — целых три заметки под разными заголовками; двое американских парней пересекли Атлантику на тридцатифутовой посудине; смерть ректора университета от сердечного приступа во время игры в гольф; в Бруклине полиции удалось поймать опасного преступника, выкурив его из квартиры слезоточивым газом; линчевали негра в Алабаме; в Европе обнаружена малоизвестная работа великого художника прошлых веков. Я взглянул на Вулфа — он был поглощен чтением. Из всех сообщений самым обещающим мне показалось то, где сообщалось, что в Швейцарии обнаружена украденная, как полагают, в Италии, картина старого мастера. Но когда Вулф вынул из ящика стола ножницы и сделал вырезку, ею оказалось сообщение о поимке гангстера в Бруклине. Отложив просмотренный экземпляр газеты, Вулф протянул руку за следующим. Подав ему газету, я заметил, что на сей раз внимание его привлекла заметка о краже картины. Я улыбнулся — значит, хоть и со второго раза, но все же я угадал. Передав ему третий экземпляр, я был искренне удивлен, что он вырезал сообщение о смерти ректора университета. Вулф, должно быть, заметил это и, не поднимая головы, буркнул:

— А теперь молись, Арчи, чтобы на сей раз я угадал. Если да, то к Рождеству я пополню коллекцию еще одним сортом ангрекум сескипедале.

Я догадался, о чем идет речь, ибо вел учет всех затрат по делам оранжереи, и хотя я писал в счетах все эти заковыристые названия орхидей по-латыни, мне также трудно было произнести их вслух, как понять, какое отношение имеет исчезновение Карло Маффеи к смерти какого-то ректора университета.

— Покажи ей какой-нибудь экземпляр, — вдруг сказал Вулф.

Последний экземпляр просмотренной им газеты лежал сверху, но я взял тот, что был под ним. Заметка о пропаже картины была справа в углу страницы. Когда я развернул страницу перед Анной, Вулф сказал:

— Посмотрите, мисс Фиоре. Здесь была сделана вырезка в той газете за понедельник?

Бросив беглый взгляд на страницу, Анна тут же сказала:

— Нет, сэр. Это была большая заметка вверху, я покажу вам…

Я быстро взял у нее газету, отбросил и дал ей другой экземпляр. На этот раз взгляд Анны задержался на странице дольше.

— Да, здесь.

— Вы уверены?

— Да, она была сделана в этом месте, сэр.

Какое-то время Вулф молчал, затем вздохнул и сказал:

— Поверни-ка ее кресло. Арчи.

Я повернул кресло вместе с Анной так, чтобы она сидела прямо против Вулфа. Тот, подняв на нее глаза, спросил:

— Вы уверены, мисс Фиоре, что дыра от вырезки была именно здесь?

— Да, сэр, уверена.

— Вы видели эту вырезку где-нибудь в комнате, в корзинке для бумаг или в его руках?

— Нет, не видела, сэр. В корзинке ее не могло быть, потому что у мистера Маффеи в комнате нет корзинки для бумаг.

— Хорошо, если бы все так просто объяснялось. Вы можете ехать домой, мисс Фиоре. Вы хорошо держались, были добры, терпеливы и мужественны, не как многие из тех, из-за которых я предпочитаю не выходить дому, чтобы только избежать встречи с ними. Вы вот знаете, для чего человеку дан язык и как им пользоваться? Я хочу, чтобы вы ответили мне еще на один вопрос. Окажите мне такую любезность.

Хотя девушка была полумертвой от усталости, у нее нашлись еще силы, чтобы удивиться. Я увидел это по ее глазам. Она с изумлением смотрела на Вулфа.

— Только один вопрос, мисс Фиоре. Вы когда-нибудь видели в комнате Карло Маффеи клюшку для гольфа?

Если он ждал эффекта от этого вопроса, он с лихвой его получил. Впервые за все эти долгие часы девушка не ответила на его вопрос — она потеряла дар речи. Это было совершенно очевидно. На мгновение вопрос как будто вызвал еле заметную краску на ее щеках, но потом она побледнела еще больше, рот ее был полуоткрыт, и лицо, лишившись осмысленного выражения, напоминало лицо дебила. Она начала дрожать.

Но Вулф не отступал.

— Когда вы видели ее? — тихо спросил он.

Она неожиданно плотно сжала губы, и ее руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки.

— Нет, сэр, — пробормотала она. — Нет, сэр, я ничего не видела…

Вулф какое-то мгновение смотрел на нее, а потом сказал:

— Ладно. Все хорошо, мисс Фиоре. Отвези ее домой, Арчи.

Она даже не попыталась встать, пока я не коснулся ее плеча. Тогда она оперлась о подлокотники кресла и поднялась. Вулф действительно потряс ее, но она не казалась испуганной, а скорее поникла.

Я снял со спинки кресла ее жакет и помог ей надеть его. Когда она пошла к двери, я обернулся, чтобы сказать что-то Вулфу, и не поверил своим глазам — он встал со своего кресла. Однажды, помню, он не соизволил даже сделать вид, что привстает с него, когда эту комнату покидала дама, стоившая двадцать миллионов долларов, и к тому же жена английского герцога.

— Я обещал ей доллар, сэр, — сказал я ему наконец то, что собирался сказать.

— Тогда тебе придется выполнить свое обещание. — И чуть повысив голос так, чтобы его было слышно у двери, пожелал доброй ночи мисс Фиоре.

Она не ответила. Мы вышли и я посадил ее в машину. На Салливан-стрит миссис Риччи ждала нас на тротуаре перед домом. Одного ее взгляда в мою сторону было достаточно, чтобы я, не вдаваясь в объяснения, уехал.

3

Когда, поставив машину в гараж, я пешком дошел до Тридцать пятой улицы, в кабинете Вулфа уже было темно. Поднявшись на второй этаж, я увидел полоску света под дверью его спальни. Я часто гадал, как он сам справляется со своим вечерним туалетом, ибо доподлинно знал, что Фриц ему в этом не помогает. Комната Фрица была этажом выше, через холл от оранжереи, моя же соседствовала со спальней хозяина. Я любил свою комнату, она была достаточно просторной, в два окна, с отдельной ванной. Здесь я провел последние семь лет и считал ее своим домом. Я рад был бы прожить в ней еще столько же и даже втрое больше.

Единственная девушка, которую я любил, сделала свой, возможно, лучший выбор. В эти тяжелые для меня дни я и познакомился с Ниро Вулфом, но об этом в другой раз, когда прилет время. Есть тут моменты, которые еще не до конца мне ясны. Итак, эта комната стала моим домом. В ней были большая удобная кровать, письменный стол со множеством ящиков и ящичков, три мягких удобных кресла, хороший ковер во всю комнату, а не половичок, скользящий под ногами, словно кусок масла на раскаленной сковороде. На стенах висели картины, нарисованные мною самим, и, как мне кажется, неплохо: гора Вернон на родине президента Джорджа Вашингтона, голова льва с рыжей роскошной гривой и премиленький пейзажик — деревья, лужайка, цветы. Тут же висела большая в рамке фотография моих родителей, умерших, когда я был совсем ребенком. Правда, у меня имелась еще одна картина — обнаженная женщина, наготу которой скрывали длинные роскошные волосы, но она висела в ванной. В общем это была самая обыкновенная комната, если не считать сигнального устройства у меня под кроватью. Оно включалось, когда Вулф входил в спальню и поднимал рубильник. А делал он это каждый вечер, и тогда, если кто-то приближался к дверям его спальни ближе, чем на пять футов, или пытался влезть в окно, выла сирена. Разумеется, все входы и выходы в оранжерее были тоже на сигнализации. Вулф однажды сказал мне, словно это имело для него значение, что ему незнакомо чувство страха за свою жизнь. Просто он не терпит, когда к нему кто-либо неожиданно прикасается или вынуждает делать резкие и ненужные движения. И я понимал его — при огромном росте и необъятной толщине это действительно проблема. Что касается меня, то трусов я не выношу, и не сел бы с ними за один стол.

Прихватив в кабинете газету, переодевшись в пижаму и шлепанцы, я уселся поудобней в кресле и, убедившись, что сигареты и пепельница под рукой, стал внимательно изучать сообщение о смерти ректора. Длинный заголовок с подзаголовками сообщал: «Смерть Питера Оливера Барстоу от сердечного приступа. Ректор Холландского университета внезапно умер во время игры в гольф. Его друзья бросились к нему, но он уже был мертв».

Это была довольно пространная заметка, занимавшая целую колонку на первой полосе и полколонки на второй. А далее шел некролог и соболезнования всяких именитых людей. Все мало чем отличалось от сообщений такого рода — просто ушел из жизни еще один человек. Я просматривал газеты каждый день, этому сообщению было всего два дня, но я не помню, чтобы обратил на него внимание. Барстоу, пятидесяти восьми лет от роду, ректор Холландского университета играл в воскресенье в полдень в гольф в клубе «Зеленые луга» близ Плезентвиля, в тридцати милях к северу от Нью-Йорка. Игроков на поле было четверо — Барстоу, его сын Лоуренс и двое друзей — Е. Д. Кимболл и его сын Мануэль Кимболл. Послав мяч к четвертой лунке, Барстоу внезапно упал лицом в траву и после нескольких конвульсивных движений затих. Мальчик, несший за ним сумку с клюшками, тут же бросился к нему. Когда подошли остальные, он был уже мертв.

Среди посетителей клуба оказался врач, старый приятель Барстоу. Они вместе с сыном покойного доставили его в машине домой, в поместье Барстоу в шести милях от гольф-клуба. Доктор констатировал смерть от коронарного тромбоза. Далее подробно рассказывалось о карьере Барстоу, его успехах и прочем. Тут же была помещена его фотография. Когда его внесли в дом, жена потеряла сознание. Сын и дочь держались мужественно.

Прочитав все это еще раз, я зевнул и отложил газету. Для меня единственным, что могло связывать смерть Барстоу с Карло Маффеи, был неожиданный вопрос, который Вулф задал Анне: видела ли она в комнате Маффеи клюшку для гольфа. Я встал с кресла и сказал себе: «Мистер Гудвин, похоже, у вас нет ничего, что позволило бы вам завести папку на это дело». Выпив глоток воды, я лег спать.

Утром, в десять, я уже был внизу. Я всегда стремлюсь получить свои восемь часов сна, когда обстоятельства позволяют. Все равно я не увижу Вулфа до одиннадцати. Он вставал в восемь, независимо от того, когда ложился, завтракал в своей комнате, затем просматривал утренние газеты и два часа, с девяти до одиннадцати, проводил в оранжерее со своими орхидеями. Иногда, принимая душ в ванной комнате, я слышал, как на него покрикивал садовник Хорстман. Но он не обращал на это внимания. Не то, чтобы старый садовник недолюбливал хозяина, просто он всегда опасался, что массивная фигура Вулфа, его немалый вес, а отсюда и неловкость, представляют грозную опасность для драгоценных оранжерейных растений. Хорстман берег орхидеи, как я свой правый глаз. Он спал за перегородкой в углу холла на чердачном этаже, где размещалась оранжерея, и я ничуть не был бы удивлен, если бы мне сказали, что он наведывается к своим питомцам даже по ночам.

Позавтракав на кухне почками соте и двумя стаканами молока, я отправился на короткую прогулку к портовым причалам. Вернувшись, я смахнул пыль в кабинете, открыл сейф и наполнил чернилами самопишущую ручку хозяина. Почту, как обычно, я не стал вскрывать, а оставил на его столе. Адресованных мне писем я не заметил. Заполнив пару банковских чеков, я проверил записи в приходно-расходной книге. Их было не так много — наша деятельность в последнее время не отличалась активностью. Затем я перешел к счетам оранжереи и занялся проверкой последних записей, сделанных Хорстманом. За этим занятием и застал меня звонок в дверь. Я слышал, как Фриц пошел открывать, а через минуту он уже доложил мне, что некто О'Грэйди желает видеть мистера Вулфа. Взглянув на визитную карточку, я убедился, что не знаю визитера. Мне были знакомы почти все из Отдела по расследованию убийств, но имя О'Грэйди я слышал впервые. Однако я велел Фрицу провести его в кабинет.

Вошедший был молод, атлетически сложен и, судя по походке и движениям, хорошо тренирован. Его взгляд мне не понравился, и я подумал — служака, груб и жесток. Он смотрел на меня так, будто я причастен к похищению ребенка Линдберга[2].

— Мистер Ниро Вулф? — спросил он, глядя на меня в упор.

— Прошу садиться, — сказал я, указывая на кресло для посетителей, и взглянул на часы. — Мистер Вулф спустится вниз ровно через девятнадцать минут.

Он недовольно нахмурился.

— Я по очень важному делу. Вы не можете позвать его? Моя визитная карточка у вас. Я из Отдела по расследованию убийств.

— Знаю. Будьте любезны, садитесь. Если я выполню вашу просьбу и позову его, боюсь, он запустит в меня чем-нибудь тяжелым.

Наконец он сел, а я снова занялся своей бухгалтерией. Правда, у меня мелькнула мысль, что неплохо было бы порасспрашивать его о том, о сем, так — шутки ради, но взглянув на выражение его лица, отказался от этой затеи. Он был слишком молод и принял бы все всерьез. Все девятнадцать минут он просидел неподвижно и прямо, как в церкви, не проронив ни слова.

Когда Вульф вошел в кабинет, О'Грэйди стремительно встал. Пересекая комнату, Вулф на ходу поздоровался и попросил меня открыть второе окно, и лишь после этого бросил взгляд на посетителя. Усевшись за стол, он сразу заметил визитную карточку, которую я положил сверху, но прежде занялся просмотром почты. С ловкостью банковского кассира, быстро перебрав пальцами конверты, он отодвинул их в сторону и наконец поднял голову и посмотрел на сыщика.

— Мистер О'Грэйди, не так ли?

— Мистер Ниро Вулф? — спросил тот и сделал шаг вперед.

Вулф кивнул.

— Мистер Вулф, я хотел бы получить от вас те документы и вещи, которые вы изъяли вчера из комнаты Карло Маффеи.

— О! — удивленно воскликнул Вулф и с интересом посмотрел на посетителя. — Вы серьезно?.. Весьма интересно, мистер О'Грэйди. Садитесь, прошу вас. Подвинь поближе кресло гостю, Арчи.

— Нет, благодарю. Я тороплюсь. Мне от вас нужны лишь бумаги, да… вещи.

— Какие вещи?

— Те, что вы изъяли.

— Назовите, что именно.

Сыщик обиженно вытянул подбородок.

— Не советую шутить, мистер Вулф. У меня мало времени.

Вулф укоризненно погрозил ему пальцем.

— Не торопитесь, мистер О'Грэйди, — отчетливо и твердо, не повышая голоса произнес Вулф. Таким тоном он разговаривал чрезвычайно редко. Лишь однажды он говорил со мной так. Это было в первые дни нашего знакомства, но я помню это по сей день. Тогда мне казалось, что, не шевельнув и пальцем, он мог бы оставить от меня мокрое место.

— Не надо торопиться, — повторил он. — Прошу вас сесть. Я вполне серьезно говорю вам — сядьте!

Я пододвинул кресло гостю так близко, что почти подшиб его под коленки, и он вынужден был опуститься в кресло.

— Та короткая лекция, которую я намерен вам сейчас прочесть, будет бесплатной, хотя дорогого стоит, — начал Вулф. — Вы молоды, и она вам пригодится. С той минуты, как я вошел, вы только и делали, что совершали ошибку за ошибкой. Вы вели себя невежливо, и это оскорбительно Вы сделали заявление, противоречащее истине, и это глупо. Вы подменили аргументы догадками, а это свидетельствует о неискренности намерений. Вы готовы выслушать мои замечания? Я предлагаю это из самых дружеских побуждений.

О'Грэйди оторопела хлопал глазами.

— Я не предъявлял вам… — попытался оправдаться он.

— Отлично. Правда, откуда было вам знать, что ваше заявление, будто я побывал на квартире Карло Маффеи, окажется полным абсурдом. Не зная меня, моих причуд и привычек, вы не могли предполагать, что я не способен на такое даже ради редкого экземпляра каттлеи довиана ауреи в качестве награды, не то что ради каких-то бумажек и, как вы изволили выразиться, вещей. Вот Арчи Гудвин, — он указал пальцем в мою сторону, — ничего не имеет против этого. Он там и побывал. Итак, как вам следовало бы вести себя сегодня. Во-первых, когда я вошел и поздоровался, вам следовало бы мне ответить. Во-вторых, изложить цель вашего прихода вежливо, исчерпывающе и в соответствии с достоверными фактами. В-третьих, хотя это теперь уже не имеет значения, из чувства профессиональной корректности, вы могли бы сообщить мне, что тело убитого Карло Маффеи найдено и опознано, а бумаги и вещи вам нужны для успешных поисков убийцы. Вы согласны со мной, мистер О'Грэйди, что так было бы куда лучше, а?

Сыщик в полном изумлении глядел на Вулфа.

— Какого черта… — начал было он, но тут же сдержался. Выходит, все уже есть в газетах? Я их еще не видел. Но как им стало известно имя убитого, когда я сам узнал его всего два часа назад? Ну и мастер вы на выдумки, мистер Вулф!

— Благодарю за комплимент. Но я тоже не видел газет. Поскольку полиция посчитала заявление мисс Маффеи об исчезновении брата достойным лишь нелепых предположений, я понял, что только что-то серьезное, вроде убийства, могло заставить ваш департамент развить такую бешеную деятельность и узнать, что мистер Гудвин побывал на квартире Маффеи и даже что-то изъял оттуда. Надеюсь, вы скажете нам, где найдено его тело?

О'Грзйди стремительно встал.

— Об этом вы узнаете из вечерних газет. Ну и мастак вы на догадки, мистер Вулф. А теперь вернемся к бумагам.

— Согласен, — Вулф не шелохнулся в своем кресле. Но прежде я хочу кое-что предложить вам. Вы смогли бы сейчас, в течение трех минут, дать мне интересующую меня информацию, которая через несколько часов будет уже достоянием всех? Кто знает, может, сегодня или завтра или через год, я смогу оказать вам такую же услугу, если не по этому, так по другому делу. Какой-нибудь малозначительный, но любопытный факт или два, которые так хорошо помогают получить, скажем, повышение по службе, а то и славу, и хорошую прибавку к жалованью. Я подчеркиваю, пренебрегая возможностью проявить профессиональную солидарность, наш брат порой совершает ошибку. Тело нашли в графстве Вестчестер? Или я ошибаюсь?

— Черт возьми! — не удержался О'Грэйди. — Если бы сейчас я сам не видел вас вот здесь и не убедился бы, что понадобится целый вагон, чтобы переместить вас с одного места на другое, я бы поверил, что это вы нашли тело. Ну так и быть, расскажу. Да, его нашли в округе Вестчестер, в кустах, в ста футах от проселочной дороги, в трех милях от Скарсдейла, в восемь часов вечера. Нашли его двое ребятишек, ставивших силки на птиц.

— Застрелен?

— Убит ножом. Врач считает, что нож вынули не сразу, он оставался в ране час или более. Когда мы его нашли, ножа в ране не было. В карманах убитого ничего не нашли. По фирменным этикеткам на одежде нашли магазин на Грэнд-стрит, а потом, по меткам на белье, — прачечную. В девять утра мы уже знали, кто он. Я тут же отправился в меблированные комнаты и произвел обыск в его комнате. Поговорил с хозяйкой и служанкой.

— Отличная оперативность! — воскликнул Вулф. — Просто отличная.

Сыщик нахмурился.

— Эта служанка или что-то скрывает, или с головой у нее так плохо, что она не может даже вспомнить, что ела за завтраком. Вы ее вызывали, она была у вас. Как вы объясните, что она не помнит никакого телефонного разговора, хотя хозяйка утверждает, что она слышала каждое слово?

Я бросил быстрый взгляд на Вулфа, но тот был невозмутим и только заметил:

— Мисс Фиоре немного странновата, это верно, мистер О'Грэйди. Значит, и вы заметили, что у нее плохо с памятью.

— Плохо? Да она даже забыла имя Маффеи!

— Да? Весьма прискорбно, весьма.

Вулф вдруг заерзал в кресле и положил руки на край стола.

Я понял, он намерен встать.

— А теперь о бумагах, о которых вы упомянули. Кроме них была еще пустая жестянка из-под табака и четыре любительских снимка. Я попрошу вас об одолжении. Вы позволите мистеру Гудвину проводить вас в холл? Всего на минуту. Знаете, у каждого свои причуды. Я лично не могу открыть свой сейф в присутствии посторонних. Прошу прощения, но это так. Я не сделал бы этого даже в присутствии своего банкира.

Я хорошо знал Вулфа и почти всегда угадывал, что у него на уме. Я хотел было открыть рот и напомнить ему, что бумаги лежат в ящике его стола, куда я положил их вчера в его присутствии, но его взгляд остановил меня.

Сыщик пребывал в нерешительности и не спешил покидать комнату, но Вулф успокоил его:

— Прошу вас, мистер О'Грэйди. Вернее, пожалуйста. Не следует подозревать меня в том, что я попытаюсь спрятать что-то, а даже если бы я и вздумал это сделать, вы все равно не смогли бы мне помешать. Подобная подозрительность между профессионалами плохо служит делу.

Пропустив О'Грэйди вперед, я вышел вслед за ним и плотно притворил за собой дверь. Я представил себе, как Вулф начнет сейчас громыхать дверцей сейфа, но ничего подобного не последовало. Поэтому, чтобы чем-то занять уши разочарованного сыщика, я завел с ним разговор. Однако Вулф очень быстро снова пригласил нас в кабинет. Он стоял у стола, держа в руках жестянку из-под табака и конверт, в который я вложил газетные вырезки и фотографии. Все это Вулф протянул сыщику.

— Желаю успеха, мистер О'Грэйди. И прошу поверить в искренность моих заверений, что, если нам станет известно что-либо, могущее вам помочь, мы сообщим вам незамедлительно.

— Премного обязан. Хотелось бы верить, что будет так, — ответил О'Грэйди.

— Будет, мистер О'Грэйди. Именно так и будет.

Сыщик ушел. Когда за ним захлопнулась входная дверь я прошел в гостиную и смотрел в окно на его удаляющуюся фигуру, пока она не скрылась из виду.

— Эдакий вы хитрец, мистер Вулф! — воскликнул я, вернувшись. Лицо мое расплылось в довольной улыбке.

Складки у его рта чуть разгладились, а это означало, что мой шеф улыбнулся.

— Надеюсь, что вы что-нибудь оставили? — все же не удержался я.

Вулф молча полез в карман жилета, вынул небольшой клочок бумаги и протянул его мне — это была одна из вырезок, которую я нашел в верхнем ящике бюро в комнате Маффеи. Я и не подозревал, что Вулф обратил на нее внимание, ибо вчера он едва взглянул на то, что я ему принес. А сегодня из-за нее он затеял эту комедию с выдворением нас с О'Грэйди из комнаты. И все только для того, чтобы оставить эту вырезку!

Я еще раз прочитал ее: «Уезжающему на постоянное жительство в Европу мастеру по металлу на выгодных условиях предлагается работа. Требования: умение проектировать и конструировать двигательные механизмы. Обращаться в газету „Таймс“, Л—467».

Я прочел вырезку дважды, но она по-прежнему ничего мне не говорила.

— Что ж, — сказал я, — если вы хотите окончательно связать это с намерением Маффеи уехать в Италию, я могу еще раз съездить на Салливан-стрит и упросить Анну вернуть нам чемоданные наклейки. Допустим, что эта вырезка что-то вам и говорит, но как вы узнали, что она в этих бумагах, когда вчера вы даже не взглянули на них? Вы что, читаете, не глядя? Клянусь, вчера… — Но тут я остановился. Конечно же, он все просмотрел и все прочитал. Я улыбнулся. — Понятно. Вы просмотрели все еще вчера, когда я отвозил Анну домой.

Он ответил не сразу. Лишь обойдя стол и усевшись снова в кресло, он не без ехидства воскликнул:

— Браво, Арчи! Браво.

— Ладно, — ответил я и сел напротив. — Могу я задать вам несколько вопросов? Есть три вещи, которые мне хотелось бы знать. Или вы предпочитаете, чтобы я ушел гостиную и выполнял там свои домашние задания? — Самолюбие мое было задето, как всегда в тех случаях, когда меня ловко обводят вокруг пальца, а я и не замечаю, как это происходит.

— Никаких домашних заданий, Арчи, — ответил он. — Садись в машину и отправляйся в Уайт-Плейнс. Если твои вопросы не отнимут много времени…

— Не отнимут, но я могу подождать с ними, раз есть задание. Поскольку речь идет об Уайт-Плейнс, следовательно, я должен проверить, насколько сильно продырявлен Маффеи и прочие детали и обстоятельства, которые, с моей точки зрения, не представляют никакого интереса.

— Нет, черт побери! Прекрати высказывать свои догадки в моем присутствии. Может статься, ты когда-нибудь и станешь похожим на О'Грэйди, но не будем торопить время и приближать эту перспективу.

— Он вовсе не плохо поработал сегодня утром, — возразил я. — Прошло всего лишь два часа между тем, как по меткам на одежде он установил личность убитого и узнал о телефонном разговоре.

Вулф покачал головой.

— Нет, туговато соображает. Итак, твои вопросы?

— Подождут. Если это не Маффеи, то что нам нужно в Уайт-Плейнс?

Вулф снова одарил меня подобием улыбки, но на этот раз она задержалась на его лице подольше. Наконец он сказал:

— Есть возможность заработать деньги. Тебе что-нибудь говорит такое имя — Флетчер М. Андерсон, или надо лезть в твою картотеку?

— Думаю, говорит, — хмыкнул я. — Только на этот раз прошу без всяких «браво». 1928 год, помощник окружного прокурора по делу Голдсмита. Год спустя переведен в провинцию и стал прокурором округа Вестчестер. Может признаться, что чем-то обязан вам, лишь при закрытых дверях, и то шепотом. Женился на деньгах.

Вулф одобрительно кивнул,

— Все верно. Ты заслужил свое «браво». Арчи, но я обойдусь без ответного «спасибо». В Уайт-Плейнс ты найдешь Андерсона и сделаешь ему одно весьма интригующее и заманчивое предложение. Во всяком случае, я так думаю. А сейчас я жду посетителя, который должен появиться с минуты на минуту.

Сложным обходным маневром он, изловчившись, сунул руку в карман жилета и извлек оттуда платиновые часы. Сверившись с ними, он сказал:

— Я вижу, что торговцы спортивными товарами так же непунктуальны, как и все остальные. Я звонил им в девять утра, и меня заверили, что в одиннадцать посыльный будет здесь. Сейчас одиннадцать сорок. Можно было бы за это время устранить любые причины, мешающие своевременной доставке заказа. Лучше бы я послал тебя… А, вот и звонок…

В дверь действительно звонили. По коридору прошел Фриц, было слышно, как он открывает дверь, чей-то голос и ответ Фрица, затем тяжелый топот по коридору, заглушивший мягкие шаги Фрица. В дверях появился молодой парень, похожий на футболиста. За плечами у него было что-то громоздкое и, видимо, тяжелое, под стать моему хозяину.

— От Корлисса Холмса, сэр, — произнес посыльный, отдуваясь.

Вулф кивком велел мне помочь ему снять груз со спины. Мы поставили тюк на пол, и парень стал развязывать веревку. Делал он это так долго, что я от нетерпения вытащил из кармана свой перочинный нож. Но Вулф остановил меня

— Нет, Арчи, — тихо сказал он, — узлы заслуживают быть развязанными, к тому же их не так много.

Я спрятал нож в карман.

Наконец веревка была развязана, и парень вытянул ее из-под тюка. Я принялся помогать ему снимать бумагу и мешковину. А потом стоял и безмолвно смотрел то на Вулфа, то на то, что лежало на полу. Это были клюшки для гольфа, много, не менее сотни, вполне достаточно, чтобы перебить всех змей в округе, ибо, по мне, они ни на что другое не были годны.

— Что ж, спортивная разминка, сэр, вам не помешает, — заметил я, и это было все, что я мог сказать.

Не поднимаясь с кресла, Вулф велел нам переложить клюшки на стол, что мы с парнем и начали делать. Они были самые разные — длинные и короткие, тяжелые и легкие, металлические и деревянные, стальные, хромированные, какие только душе угодно. Вулф смотрел, как мы это делали, оценивая внимательным взглядом каждую из них. Когда их уже лежало на столе около дюжины, он вдруг сказал:

— Вот эти с металлическими концами мне не нужны Можете убрать их. — А потом, кинув на парня вопросительный взгляд, уточнил: — По-вашему, я выразился неточно. То, что я назвал концами, видимо, называется у вас как-то иначе?

— Это головки, сэр, — снисходительно улыбнулся юноша.

— Примите мои извинения, молодой человек. Как вас зовут?

— Меня? Таунсенд.

— Прощу извинить меня, мистер Таунсенд. Я лишь однажды в жизни видел клюшки для гольфа, да и то на витрине. Моя машина случайно остановилась перед ней — спустило колесо. Я успел заметить, что у клюшек на витрине головки не были подбиты металлом. Это все, должно быть, варианты клюшек?

— Да, они бывают самые разные.

— Действительно, очень разные. Деревянные головки или подбитые чем-то, костью обыкновенной или даже слоновой… Раз это головка, то эта сторона, должно быть, лицо?

— Да, сэр.

— Понимаю. А зачем их подбивают? Каждое явление в этой жизни должно иметь свою причину. Это не касается только орхидей.

— Причину?

— Да, именно причину.

— Это… — Молодой человек замешкался, прежде чем ответить. — Видите ли, сэр, это делается для точности удара. Этим местом бьют по мячу.

— Понимаю, окантовка гарантирует точность удара. Ладно. А вот ручка клюшки. Это, я вижу, дерево, благородный и послушный материал, а это — сталь. Как я понимаю, стальные ручки полые внутри?

— Да, сэр, хотя это дело вкуса. Это — драйвер, большая клюшка, или клюшка номер один. Вот у этой клюшки головка подбита латунью. Видите, в нижней ее части. Поэтому эта клюшка называется латунной.

— Безупречная логика, — как бы про себя пробормотал Вулф. — Что ж, можно считать, что урок окончен. Знаете, мистер Таунсенд, к нашему счастью, различия в происхождении и воспитании дают каждому из нас право на известный снобизм. Мое невежество в этой специальной области тешит ваше чувство превосходства надо мной, а ваша полная неосведомленность в законах логического мышления льстит моему самолюбию. Что касается цели вашего визита сюда, то я у вас ничего не куплю. Ваш товар, увы, мне никогда не пригодится. Можете все собрать и унести обратно, или лучше договоримся так: я беру эти три клюшки и накидываю на каждую по доллару сверх ее цены. Итак, вас устраивает три доллара?

Даже если бы этот парень не знал, что такое чувство собственного достоинства, он хорошо понимал, что такое престиж фирмы «Корлисс Холмс», ибо тут же ответил:

— Вас никто не принуждает покупать наш товар, сэр.

— Разумеется, но я еще не все сказал. Я хочу попросить вас об одолжении. Возьмите одну из этих клюшек, вот, например, эту, станьте за этим креслом и повертите или помахайте ею, как это у вас положено при игре.

— Помахать?

— Да, сделайте то, что положено — удар, бросок, поддавок, как это у вас там называется. Ну, словом, покажите, как вы бьете по мячу.

Кроме отмеченного Вулфом снобизма, парню была присуща насмешливая снисходительность профессионала. Взяв у Вулфа клюшку, он отошел подальше от стола, отодвинул кресло, осмотрелся, взглянул даже на потолок, и, подняв клюшку и описав ею полудугу над головой, с оглушительным свистом опустил ее вниз, как бы завершив мах ударом,

Вулф поежился.

— Какая силища! — пробормотал он. — А теперь, прошу, помедленнее.

Парень выполнил просьбу.

— Если можно, еще медленнее, мистер Таунсенд, — снова попросил Вулф.

На этот раз тот, не скрывая иронии, сделал мах подчеркнуто медленно. Вулф внимательно следил за каждым его движением. Он был очень серьезен.

— Отлично. Премного благодарен, мистер Таунсенд, — наконец сказал он. — Арчи, поскольку у нас нет кредита в фирме «Корлисс Холмс», рассчитайся с мистером Таунсендом наличными и не забудь добавить три доллара. Да поторапливайся, твоя поездка очень важна и не терпит отлагательства.

Мое сердце радостно екнуло, ибо многонедельное ничегонеделание меня угнетало. Я помог парню собрать клюшки и проводил его до входной двери. Когда же вернулся, то застал Вулфа в прежней позе в кресле, только губы его были сложены так, будто он тихонько насвистывал. Однако никакого свиста не было слышно, хотя грудь Вулфа ритмично вздымалась и опускалась. Когда мой хозяин вот так складывал губы, я не раз пытался, встав поближе, уловить хотя бы слабый звук, но напрасно. Увидев, что я подошел к столу, он сказал:

— Это займет одну минуту. Арчи. Садись. Блокнот тебе не понадобится.

4

За рулем я обычно не вижу ничего, кроме полотна дороги. Таков уж я, — если что делаю, то не отвлекаюсь, пока не доведу до конца. В тот день мне удалось удачно сократить путь. До Вудленда я ехал довольно медленно по перегруженной транспортом главной магистрали, но потом свернул и уже через двадцать минут был в Уайт-Плейнс. Хотя я спешил и вынужден был сосредоточить все свое внимание на шоссе, я все же изредка бросал взгляды и на окрестности — на цветущий кустарник вдоль обочин, молодую листву на деревьях, колышущуюся словно в медленном танце, в такт дуновениям ветерка, на яркую зелень полей. Любой ковер, пусть за много тысяч долларов, вдруг подумал я, не ласкает так ногу человека, как упругая густая трава лужайки.

Но я спешил напрасно. Едва я вошел в здание прокуратуры, как неудача стала преследовать меня по пятам. Прежде всего, Андерсон был в отъезде. Как мне сказали, он вернется не ранее понедельника, то есть через четыре дня. Он — в Адирондакских горах, но адреса не оставил. Мне же совсем не улыбалось ехать за ним куда-то в Лейк-Плесид. Замещал Андерсона адвокат Дервин, о котором я ничего не знал и не слышал. Он еще не возвратился с обеденного перерыва и будет не ранее, чем через полчаса. Я понял, что здесь никто не горел желанием мне помочь.

Я вышел на улицу и поискал телефонную будку, чтобы позвонить Вулфу. Тот велел дожидаться Дервина и посмотреть, что из этого выйдет. Чтобы скоротать время, я зашел в кафе, съел бутерброды и выпил пару стаканов молока. Когда я вернулся в прокуратуру, Дервин был уже на месте, но заставил меня подождать еще минут двадцать, которые, как я понял, понадобились ему, чтобы поковырять зубочисткой в зубах. Судя по гробовой тишине в здании, здесь работой себя не утруждали.

Вспомнив, сколько я перевидал адвокатов на своем веку, я задумался, чем они все так похожи друг на друга. Не тем ли, что на их лицах застыло одинаковое выражение — эдакая непонятная смесь страха и самоуверенности. Будто каждый из них переходит запруженную машинами улицу и ждет, что его сейчас собьет одна из них, и в то же время пребывает в мстительной уверенности, что обидчика ждет неминуемая кара, ибо в кармане пострадавшего лежит заранее заготовленное по всей форме обвинение.

Дервин не показался мне исключением. А так на вид он был вполне респектабельным, в меру упитанным хорошо одетым господином, с гладко зализанными назад темными волосами и благообразным самодовольным лицом.

Положив шляпу на край стола, я пододвинул стул и уселся прямо напротив адвоката.

— Жаль, что мне не удалось увидеться с мистером Андерсоном, — начал я без приглашения. — Не знаю, заинтересует ли вас то, что я хотел ему сообщить. Вашего шефа это, бесспорно, заинтересовало бы.

Адвокат с улыбкой искушенного политика откинулся на спинку кресла.

— Если это входит в мою компетенцию, возможно, это заинтересует и меня тоже.

— Несомненно, входит. Однако мешает одно обстоятельство — вы не знакомы с Ниро Вулфом. А мистер Андерсон его хорошо знает.

— Ниро Вулф? — Дервин сосредоточенно нахмурил лоб. — Я что-то слышал о нем. Частный сыщик, не так ли? Уайт-Плейнс хотя и не столица, но мы далеко не провинциалы.

— Понимаю, сэр. Но на вашем месте я не называл бы Ниро Вулфа сыщиком. Для него профессия сыщика — слишком активный образ жизни. Это мой хозяин, я у него работаю.

— У вас от него поручение?

— Да, но к мистеру Андерсону. Однако я звонил мистеру Вулфу и он сказал, что его можно передать и вам тоже. Хотя, возможно, ничего из этого не получится. Как я слышал, мистер Андерсон — состоятельный человек, а о вас мне ничего не известно. Может, вы, как я, живете на одно жалованье от субботы до субботы.

Дервин деланно рассмеялся, но тут же придал своему лицу строгое выражение.

— Может быть. Но сейчас я не очень занят и готов выслушать вас.

— Хорошо, сэр. Дело в том, что в прошлое воскресенье, то есть четыре дня назад, во время игры в гольф неожиданно умер Питер Оливер Барстоу, ректор Холландского университета. Это случилось в загородном гольф-клубе близ Плезентвиля. Вы, разумеется, об этом слышали?

— Конечно. Такая потеря для всех нас, да и для страны тоже.

Я понимающе кивнул.

— Похороны состоялись во вторник на Агавокском кладбище. Так вот, мистер Ниро Вулф предлагает вам пари. Вернее, он хотел заключить его с мистером Андерсоном, но и с вами согласен тоже. Он уверен, что если вы эксгумируете тело и сделаете вскрытие, то найдете доказательства того, что покойный был отравлен. Мистер Вулф готов поспорить на десять тысяч долларов и предлагает чек на эту сумму любому ответственному лицу.

Я улыбнулся, когда увидел, каким взглядом Дервин уставился на меня. Он глядел довольно долго, а затем заключил:

— Мистер Ниро Вулф сошел с ума.

— О нет, только не он, — ответил я. — Кто-кто, только не он. Вот уж на что не советую вам ставить. Я еще не все вам сказал. Он считает, что в теле мистера Барстоу, возможно, в нижней части живота, засела короткая, острая и тонкая игла, стальная, а, может, скорее всего из очень твердых пород дерева. Острие направлено вверх под углом в сорок пять градусов, если не попало в кость.

Дервин продолжал обалдело глядеть на меня. Когда я умолк, он попробовал снова фальшиво хохотнуть, но на сей раз у него это не получилось.

— Большей ерунды я не слышал, — наконец изрек он, — хотя если вы это утверждаете, у вас, должно быть, есть на то основания».

— Да еще какие! — воскликнул я и полез в карман за чеком. — В мире найдется мало чудаков, которые рискнули бы такой суммой ради, как вы выразились, ерунды. Вулф к ним не относится, поверьте мне. Мистер Питер Оливер Барстоу был убит именно этой иглой. Она находится в его теле. Это утверждает мистер Ниро Вулф, это утверждаю я. А подтверждением служит этот чек на десять тысяч долларов. Разве это не убедительно, мистер Дервин?

Он уже не казался таким самодовольным, каким был, когда я только вошел в кабинет. Он встал, затем снова сел. Я терпеливо ждал.

— Это абсурд, — наконец промолвил он. — Абсолютнейшая чушь.

— Вулф не ставит на чушь или абсурд. Он ставит на правду, — осклабился я.

— Этого не может быть. Это абсурдно… и чудовищно. Если вы решили подшутить надо мной, то не на того напали. Я знаком с семьей Барстоу и знаю подробности смерти, но я не намерен с вами их обсуждать. Все что вы сказали — это нелепость. Да знаете ли вы, кто засвидетельствовал причину смерти? Не считаете ли вы…

— Знаю, — перебил его я — Доктор Натаниэль Брэдфорд. Смерть от сердечного тромба. Но даже если все знаменитости такого же ранга, как доктор Брэдфорд, будут утверждать это, мистер Ниро Вулф не откажется от своего предложения. Оно остается в силе, как и этот чек.

По лицу Дервина я заметил, что он почти оправился от шока и что-то начинает соображать.

— Послушайте, — промолвил он наконец. — Что за игру вы затеяли?

— Никакой игры. Хотя вам дается шанс выиграть десять тысяч долларов.

— Покажите чек.

Он повертел его в руках, внимательно разглядывая со всех сторон, а затем придвинул к себе телефон.

— Мисс Риттер, соедините меня с отделением Центрального банка на Тридцать пятой улице в Нью-Йорке.

В ожидании соединения он продолжал разглядывать чек, а я, сложив руки и набравшись терпения, приготовился ждать. Когда раздался звонок, Дервин снял трубку и долго и нудно задавал кому-то вопросы. Он хотел удостовериться, что его не разыгрывают. Когда он наконец положил трубку, я вежливо справился:

— Ну теперь, когда вы удостоверились, что речь идет о десяти тысячах настоящих долларов, мы, может быть, сдвинемся с места?

Но он словно не слышал меня и продолжал морщить лоб и изучать чек.

— Вы действительно уполномочены вручить чек? — вдруг ехидно спросил он.

— Да, сэр. Чек выписан на мое имя и заверен банком к платежу. Я вправе поставить передаточную подпись на любое лицо. Если хотите, позвоните Вулфу, номер его телефона: Брайант, 9—28—28. Во избежание недоразумений, я бы советовал продиктовать вашему секретарю расписку, которую мы оба скрепим подписями. Должен предупредить, Вулф не намерен давать какие-либо пояснения, предложения или информацию. Он вообще не будет беседовать на эту тему. Это пари, и этим все сказано.

— Пари! С кем? С округом Вестчестер?

Я ухмыльнулся.

— Мы надеялись заключить его лично с мистером Андерсоном, но поскольку его нет, нам все равно, кто будет вместо него. Главное, чтобы у того, кто заключит пари, было десять тысяч долларов. Вулфу безразлично, будет ли это шеф местной полиции, редактор городской газеты или известный в ваших краях демократ, обладающий несомненным чувством гражданского долга.

— В самом деле?

— Да, сэр. У меня инструкция обеспечить денежное покрытие чека до захода солнца.

Дервин встал и в сердцах пнул ногой стул.

— Гм, пари! Это блеф.

— Вы так считаете? Можете сами, если хотите, получить эти деньги в банке.

Но он, видимо, что-то уже решил, ибо тут же направился к двери.

Дойдя до нее, он вдруг обернулся и сказал:

— Вы подождете меня минут десять? Впрочем, у вас выбора нет. Ваш чек у меня в кармане.

Он вышел, прежде чем я успел ему ответить. Мне ничего не оставалось, как снова набраться терпения и ждать. Что он надумал? Не перестарался ли я? Лучше было не пугать его. Кажется, мои слова вызвали в нем протест, если он вообще на это способен. Как заставить его побыстрее принять решение? Да и может ли этот третьестепенный адвокатишка на такое решиться, хватит ли у него смелости? Вулфу нужны были немедленные действия. Я прекрасно понимал, что не в пари дело. Вулф надеялся на успех своей затеи не более, чем я на подарок в десять тысяч долларов ко дню рождения. Ему нужны были эксгумация и вскрытие, да еще эта злополучная игла. Теперь я понимал, как у него могла родиться такая догадка, но еще не знал, как увязать это с Карло Маффеи.

Но я заставил себя вернуться к насущным делам. Если Дервин обманул меня и удрал, к кому еще можно обратиться? Эти два часа между четырьмя и шестью вечера я должен действовать самостоятельно. В это время я не имею права тревожить Вулфа, потому что он занят в оранжерее. Сейчас без десяти три. Прошло десять минут, как ушел Дервин. Я чувствовал себя дураком. Что если он продержит меня здесь весь день? Чек-то у него. Если я позволю мелкому жулику провести себя так, как я буду глядеть в глаза Вулфу. Пока чек у Дервина, я не имел права терять его из виду.

Я вскочил со стула и быстрым шагом пересек комнату. У дверей я немного поостыл. Надо действовать разумно. Я повернул ручку, приоткрыл дверь и высунул голову в коридор. Мрачный судебный коридор вел в приемную. Было слышно, как девушка-секретарь разговаривает по телефону.

— Нет, только лично. Нужен именно мистер Андерсон.

Я подождал, пока она положила трубку, и вошел.

— Не знаете, куда подевался мистер Дервин? — спросил я, подойдя к столу.

Она внимательно посмотрела на меня.

— Он в кабинете мистера Андерсона, пытается связаться с ним по телефону.

— Надеюсь, это правда, и вы не солгали мне, так, для практики, а?

— В практике не нуждаюсь, спасибо, — отрезала она.

— Прекрасно. Тогда разрешите присесть на один из этих стульев. Надоело сидеть в одиночестве.

Едва я уселся поближе к входной двери, как в приемную вошел рослый крепко сбитый мужчина в синем костюме и черных штиблетах. На голове у него была соломенная панама. Я обратил внимание на его озабоченный вид. Решительным шагом он направился к столу секретаря. Глядя ему в спину, я отметил характерное вздутие пиджака на правом бедре. Вошедший имел при себе оружие.

— Как поживаете, мистер Кук? — приветствовала его девушка. — Мистер Дервин в кабинете шефа.

Как только он скрылся за дверью, я спросил у девушки:

— Если не ошибаюсь, это — Бен Кук?

Она кивнула, не поднимая головы. Ухмыльнувшись, я приготовился ждать, что будет дальше.

Прошло минут пятнадцать или более, когда дверь кабинета Андерсона отворилась и выглянул Дервин.

— Заходите, мистер Гудвин, — сказал он, глядя на меня.

Я вошел и сразу же понял, что меня ждет. Бен Кук сидел за столом, придвинув свое кресло вплотную к тому, которое только что покинул Дервин. Перед столом был поставлен стул, видимо, для меня. Свет из окна должен был падать мне прямо в лицо.

— Удивлены, не так ли? — вместо приветствия сказал Бен Кук. Дервин заговорил лишь тогда, когда снова сел в кресло Андерсона.

— Знакомьтесь, это начальник местного полицейского участка, — сказал он.

Я сделал вид, что яркий свет из окна ослепил меня.

— Неужели? Не думаете ли вы, что Бена Кука знают лишь в пределах Бронкса?

Дервин так свирепо уставился на меня, что мне стало смешно. Он даже погрозил мне пальцем.

— Послушайте, Гудвин! Эти последние полчаса я потратил не зря, и теперь могу сообщить вам, что вас ждет дальше. Пока мы будем ждать приезда мистера Вулфа, вы расскажете нам все, что знаете, если вы, конечно, что-либо знаете. Почему вы…

Мне было жаль прерывать этот спектакль, но я не смог удержаться.

— Ждете Вулфа? — воскликнул я. — Ждете, что он приедет сюда?

— Конечно, если он не враг себе. Я недвусмысленно дал ему это понять, когда разговаривал с ним по телефону.

Но тут мне было уже не до смеха.

— Послушайте, мистер Дервин, сегодня, кажется, не лучший день в вашей жизни. Вы упустили шанс заключить самое выгодное пари из всех, какие вам когда-либо предлагали. А надежда увидеть Вулфа здесь так же эфемерна, как то, что я собираюсь назвать вам имя убийцы Барстоу.

— Вот как! — не выдержал Бей Кук. — Ты, как миленький, расскажешь нам, будь уверен, и немало.

— Возможно. А вот насчет того, кто убил Барстоу, я вам не расскажу, потому что сам не знаю. Теперь же, если хотите, охотно скажу вам, что я думаю о состоянии ваших дорог…

— Хватит! — сердито оборвал меня Дервин, который, как я заметил, становился все жестче. — Вы, Гудвин, выдвинули здесь самое невероятное из обвинений и преподнесли это, как сенсацию. Не скажу, что у меня к вам много вопросов, ибо я слишком плохо осведомлен. Но один вопрос я все же задам и жду немедленного и исчерпывающего ответа. С какой целью ваш хозяин послал вас сюда сегодня?

Я сокрушенно вздохнул.

— Я уже сказал вам, мистер Дервин. Заключить пари.

— Бросьте, не надо говорить чепуху. Это не пройдет, и вы прекрасно знаете. Рассказывайте, мы вас слушаем.

— И не вздумай умничать, — добавил Бен Кук. — Умников мы здесь не очень жалуем.

Я мог бы пикироваться с ними до самой ночи, если бы захотел, но время подпирало, и мне порядком все это надоело. Поэтому я произнес целую речь.

— Послушайте, джентльмены. Вы раздражены, и это плохо. Я-то здесь причем? Может, мне следует послать вас ко всем чертям, встать и уйти? Я знаю, мистер Кук, до полицейского участка тут рукой подать, но мне надо в другую сторону. Ей-богу, вы ведете себя, как пара не очень расторопных легавых. Удивляюсь вам, мистер Дервин. Ниро Вулф дает вам отличную наводку уже с самого начала. А что вы делаете? Тут же сообщаете об этом Бену Куку, а меня вынуждаете забрать предложение обратно и оставить вас обоих ни с чем. Задержать меня вам не удастся. Ниро Вулф с удовольствием возбудит дело о незаконном задержании. В полицейские участки я захаживаю, лишь когда сам хочу, например, навестить старых друзей, а в противном случае извольте официально предъявить повестку. Подумайте, что будет, если я расскажу газетчикам, да еще когда это подтвердится, что Барстоу был действительно убит. Откровенно говоря, я уже жалею, что связался с вами, и, как только получу от вас чек, намерен откланяться. Больше я вам ничего не скажу. Вы меня поняли? Верните чек или перейдем к делу.

Дервин сидел, сложив руки на столе, и не пытался даже рта раскрыть.

— Значит, ты приехал в нашу глубинку, чтобы поучать тут нас всех? — не выдержал шеф полиции. — У меня достаточно власти, чтобы отправить тебя в участок, обвинив всего лишь в умысле. Большего мне и не нужно.

— Что ж, я понимаю вас, — ответил я. — Дервин дал вам в руки фитиль от фейерверка, который мог бы зажечь сам, да испугался. Вот вы и нервничаете.

Я повернулся к Дервину.

— Вы звонили начальству в Нью-Йорк?

— Нет, я звонил Андерсону.

— Дозвонились?

Дервин разжал руки, поерзал в кресле и как-то растерянно взглянул на меня.

— Я говорил с Морли.

— А, с Диком Морли. Ну и что он сказал?

— Он сказал, что, если Вулф предлагает пари на десять тысяч долларов, другой стороне достаточно поставить против них одну тысячу.

Я был так расстроен неудачей, что даже не улыбнулся остроумию Дика.

— И после всего вы торчите здесь, вместо того чтобы схватить лопату и бежать на кладбище? Повторяю, от меня, а тем более от Вулфа, вы ничего не добьетесь. Решайтесь или верните чек.

Дервин печально вздохнул и откашлялся несколько раз.

— Гудвин, — сказал он. — Я буду с вами откровенен. Я в полном отчаянии. Это не для огласки, Бен, но это так. Я не знаю, что делать. Разве вы не понимаете, что означает эксгумация и вскрытие тела Питера Оливера Барстоу?

— Ерунда. Можно выдвинуть десяток разных причин, почему это необходимо.

— Возможно, я просто не способен это сделать. Я знаю эту семью и не могу этого сделать. Дозвониться Андерсону в Лейк-Плесид не удалось, я буду звонить еще вечером, в шесть, во всяком случае, до семи. Если он выедет ночным экспрессом, завтра утром он будет здесь. Пусть сам решает.

— Значит, сегодня не получится, — сказал я.

— Да, сегодня это невозможно. Я не могу решать такие вопросы.

— Ладно. — Я поднялся. — Позвоню Вулфу, спрошу, будет ли он ждать так долго. Если он согласен, я покидаю вашу глубинку. В таком случае, позвольте забрать чек.

Дервин вынул из кармана чек и отдал его мне.

— Могу подвезти вас к участку, шеф, — предложил я Бену с улыбкой.

— Поезжай, парень, поезжай.

5

Вулф в тот вечер был воплощением такта и внимания. Я успел к ужину, но за столом он не позволил мне ни слова сказать о поездке в Уайт-Плейнс. Впрочем, о серьезной беседе не могло быть и речи, ибо в это время Вулф обычно включал радиоприемник. Он любил говорить, что нынешний век — это век домоседа. В прежние времена, удовлетворив страсть к познанию истории трудами Гиббона, Ренке, Тацита или Грина[3], человек, чтобы узнать о своих современниках, отправлялся путешествовать. Ныне, когда надоедает читать мемуары римских императоров Гальбы или Вителлия, можно, едва привстав в кресле, повернуть ручку радиоприемника. Передача, которую Вулф старался не пропустить, называлась «Веселые парни». Почему она ему нравилась, убейте, я не смог бы вам сказать. Он слушал ее, сложив на животе руки с переплетенными пальцами, закрыв глаза и как-то странно сжав губы, будто что-то держал во рту и вот-вот готов был выплюнуть. В такие часы я старался исчезнуть из дома — отправлялся на короткую прогулку или что-нибудь в этом роде. Я предпочитал другие программы, а эта казалась мне порядком вульгарной.

После обеда, когда мы перешли в кабинет Вулфа, я коротко рассказал ему о своей неудаче. Чертовски неприятно было извиняться, потому что в таких случаях он всегда убивал меня своим великодушием, — он был уверен, что я сделал все возможное, но неблагоприятное стечение обстоятельств оказалось сильнее нас, и все такое прочее. У меня создалось впечатление, что его мало интересовали как мой рассказ, так и мои извинения. Я попробовал для затравки заставить его придумать, как побудить окружного прокурора все же пойти на пари, но Вулф остался равнодушен к моим идеям. Я предложил еще раз попробовать Дервина, но он ответил, что, пожалуй, этого не следует делать.

— Лягушки не умеют летать, — глубокомысленно заметил он, внимательно разглядывая увядший стебель симбидиум александерри, который принес ему садовник Хорстман. — Ему не хватает воображения, даже самой его малости. Судя по твоим рассказам, он вообще лишен воображения. Флетчер М. Андерсен, тот, разумеется, не упустил бы такой случай. Он богат, тщеславен и далеко не дурак. Он бы сразу сообразил, что вскрытие можно произвести без лишнего шума и огласки, и, если оказалось бы, что я не прав, он получил бы свои десять тысяч, а если бы проиграл мне эту сумму, все равно оказался бы в выигрыше. Как прокурор, он получил бы громкое, можно сказать, сенсационное дело, а в моем лице — источник дальнейшей информации. И все за свои десять тысяч долларов. Твоя поездка в Уайт-Плейнс — это обычная коммерческая сделка ты мне, я тебе. Окажись Андерсон на месте, он так бы и отнесся к этому. Возможно, сделка еще состоится. Она заслуживает некоторых размышлений. Кажется, сейчас пойдет дождь.

— Вы меняете тему, — не сдавался я, упорно не покидая своего стула, хотя чувствовал, что начинаю действовать ему на нервы. — А что касается дождя, то он собирается уже давно, когда я ехал назад, я тоже это заметил. Ждете, чтобы он смыл все следы?

Склонившись с лупой над больным цветком, он продолжал оставаться невозмутимо спокойным.

— В один прекрасный день, Арчи, когда мое терпение лопнет, тебе придется жениться. Выбирай женщину с ограниченным умом, ибо только такая способна будет оценить твои потуги на сарказм. Когда я сказал о дожде, я заботился о твоем комфорте и здоровье. Сегодня мне в голову пришла мысль, что, пожалуй, следует съездить на Салливан-стрит. Впрочем, это можно сделать и завтра.

Надо было хорошо знать Вулфа, — а я хорошо его знал, — чтобы понять, как искренне он это сказал. Для него всякое перемещение за пределы особняка было делом крайне неприятным и нежелательным, а если еще в дождь, то и вовсе безрассудным.

— Я, по-вашему, сахарный. Конечно, я поеду на Салливан-стрит. Это один из вопросов, который я собирался вам задать. Как вы думаете, почему Анна Фиоре упорно не отвечала на вопросы сыщика О'Грэйди? Не потому ли, что у того нет ни наших с вами манер, ни нужной обходительности?

— Вполне возможно, Арчи. Неплохой вывод. Тем более что и Солу Пензеру, которого я послал туда, удалось добиться от нее всего лишь согласия на встречу, в остальном она продолжала играть в молчанку. Так что твое обаяние и вежливость здесь очень бы пригодились. Если она сможет, пригласи ее к нам завтра к одиннадцати утра. Это не повредит. Крепость заслуживает того, чтобы осада велась по всем правилам военного искусства.

— Я привезу ее сегодня.

— Не стоит, лучше завтра. Я предпочел бы, чтобы сегодня ты был свободен и бездельничал, пока я буду мудрить над этим загубленным цветком. Он безнадежен, это ясно. Как я уже говорил, твое присутствие иногда мне просто необходимо. Оно напоминает мне о том, как хорошо, что вместо тебя тут нет кого-нибудь другого, например, жены, от которой так просто не отделаешься.

— Еще бы, сэр, — осклабился я. — Валяйте, что дальше? Я весь внимание.

— Не сейчас. Арчи, не в такой дождь. Ненавижу дождливую погоду.

— Ладно, тогда я задам вам свои вопросы. Как вы догадались, что Карло Маффеи убит? Как узнали, что Барстоу отравлен, и в его теле застряла игла? Теперь я понимаю, как можно было ее туда загнать, после того, как это продемонстрировал нам парень из фирмы спортивных товаров. И все же, как это вас осенило?

Вулф опустил луну и вздохнул. Я знал, что начинаю уже злить его, но кроме простого любопытства, мною двигал также и профессиональный интерес. Он не догадывался, что, несмотря на мою веру в безошибочность всех его решений, я сам тоже мог бы действовать куда более целеустремленно, если бы знал, что там варится у него в голове. Если я не стану расспрашивать, он сам никогда не поделится ни самым великим, ни ничтожно малым из своих планов.

Вулф вздохнул еще раз.

— Арчи, Арчи, разве я не говорил тебе, что ответил бы великий Веласкес, если бы ты вздумал приставать к нему с вопросом, почему рука его Эзопа не опущена свободно вдоль тела, а спрятана в складках одежды. Должен ли я снова напоминать, что можно пройтись по следам открытий ученого и он с готовностью объяснит тебе каждый свой шаг, но бесполезно просить об этом художника. Он, как жаворонок в поднебесье или орел в полете, не оставляет следов. Сколько раз я твердил тебе, что я — художник!

— Не надо сейчас об этом, сэр. Просто скажите, как вы узнали, что Барстоу был отравлен.

Вулф снова взял лупу. Я сел, раскурил еще одну сигарету и приготовился ждать. Наконец, когда терпение мое было на исходе и я решил встать и, захватив какую-нибудь книгу или журнал, уйти в гостиную, он заговорил.

— Карло Маффеи мертв. Избит, возможно, ограблен. Случай, достаточно банальный, если бы не телефонный разговор и объявление в газете. Телефонный разговор представляет некоторый интерес, но главное в нем — угроза и ответ: «Я не из пугливых». Объявление кое-что уточняет. До него Маффеи был в одном качестве, после него, помимо прочего, стал еще и мастером, способным соорудить нечто очень сложное и хитроумное, что должно «сработать». Слово «механизмы» делает объявление любопытным, дающим пищу для размышлений человеку с умом изобретательным и пытливым. А потому в силу такой же случайности, какой является, скажем, зарождение жизни на Земле, Маффеи становится человеком, который вырезает из газеты сообщение о смерти Барстоу, и делает это утром, в день своего исчезновения. Поэтому прочитай сообщение и смерти Барстоу еще раз, чтобы найти в нем то, что имеет прямое отношение к Карло Маффеи. Простой рабочий, итальянец, эмигрант, и известный профессор, богач, ректор университета. Какая может быть между ними связь? И, тем не менее, она должна быть. Несочетаемость всех этих событий может сделать эту связь тем более очевидной. Вот тебе газетное сообщение, ищи эту связь, если она есть, останавливайся и думай над каждым словом и переходи к следующему только тогда, когда полностью уверен, что за этим словом ничего не стоит. Но больших усилий не потребуется — связь очевидна и не может не броситься тебе в глаза. В момент своей смерти или незадолго до нее Барстоу держал в руках и пользовался не одной, а целым набором вещей, которые, не будучи сложными механизмами, вполне могли бы подойти для зловещей цели. Создается вполне четкая и ясная картина. Она требует не аргументов, а созерцания, как произведение искусства. А чтобы ею пользоваться, надо закрепить изображение Вот я и спросил Анну Фиоре, видела ли она когда-нибудь в комнате Маффеи клюшку для гольфа. Результат был обнадеживающий,

— Хорошо, а если бы она сказала, что не видела?

— Я предупреждал тебя, Арчи, что даже ради твоих прекрасных глаз не стану отвечать на гипотетические вопросы.

— Что ж, это проще всего.

Вулф сокрушенно покачал головой.

— Отвечать на них означало бы признать твое право на такой способ объяснений. Что же, я уже привык, и лучшего от тебя не жду. Как, черт возьми, могу я знать, что бы я сделал, если бы, да кабы!.. Может, просто пожелал бы ей доброй ночи. Может, искал бы закрепитель в чем-то другом. А может, ничего бы не делал. Может, да, а может, нет. А что бы ты делал, если бы твоя голова была повернута задом наперед, а ты голоден и есть хочется?

Я улыбнулся.

— Ну, с голоду я бы не умер. Да и вы тоже. Это я уж точно знаю. Но как вы узнали, что Маффеи убит?

— Я этого не знал, пока не пришел О'Грэйди. Ты же слышал, что я ему говорил. Если полиция пришла с обыском к Маффеи, значит, уголовное преступление или убийство. Первое, в свете всех других фактов, было маловероятным.

— Хорошо. Я припас свой главный вопрос под конец. Кто убил Барстоу?

— Угу, — тихо буркнул Вулф. — Тут уж надо создавать другую картину, Арчи, а она будет стоить денег. Она дорого обойдется тому, кто захочет ее купить, и принесет солидный куш художнику. Один из ее персонажей стоит таких затрат. И, чтобы продолжить мою избитую метафору, хочу сказать: мы не установим свой мольберт до тех пор, пока не будем уверены в комиссионных. Однако, если говорить откровенно, это не совсем так. Грунтовку фона, я думаю, мы начнем уже завтра, когда тебе удастся привезти сюда мисс Фиоре.

— Я готов привезти ее хоть сейчас, если позволите. Сейчас всего лишь чуть более девяти вечера.

— Нет. Слышишь, какой дождь за окном? Сделаем это завтра.

Я понял, что спорить бесполезно, поэтому, полистав без интереса пару журналов и почувствовав, что тупею от безделья и скуки, я накинул плащ и отправился в кино. Только самому себе я мог признаться, что на душе неспокойно. Такое случалось со мной не раз, но я не собирался к этому привыкать. Я был абсолютно уверен, что Вулф не даст нам потерпеть неудачу. У него наверняка есть что-то в запасе. И все же время от времени сомнения одолевали меня. Я, пожалуй, никогда не забуду тот случай, когда Вулф уличил в мошенничестве президента одного из банков, вернее, это сделал я, на основании единственной улики — ручки без чернил на его столе. Помню, как мучили меня сомнения, и я успокоился лишь тогда, когда стало известно, что спустя час банкир пустил себе пулю в лоб. Помню, как до этого уговаривал Вулфа умерить свой натиск на него. Больше я уже никогда не пытался делать этого. Когда я говорил хозяину, что никто не застрахован от ошибок, он отвечал: «Ты видишь факт, Арчи, и ты ему веришь, но у тебя нет чутья на все явление в целом». После этого я даже посмотрел это слово в словаре, чтобы понять, чего я не разумею, но, увы, умнее не стал. Просто я перестал спорить с Вулфом, ибо знал, что это бесполезно.

Чувство, подобное тому, что я испытывал и раньше, сейчас снова охватило меня. Мне необходимо было все обдумать, поэтому я накинул плащ и пошел в кино, где, сидя в темноте, уставившись на экран, я дал свободу моему мозгу думать, что ему хочется. Так я довольно быстро понял, как Вулф пришел к своему выводу. Кто-то решил убить Барстоу. Назовем его Икс. Он помещает в газете объявление, что требуется специалист, способный выполнить заказ. Он оговаривает, что ему нужен человек, который собирается покинуть страну. Если, паче чаяния, его потом разберет любопытство, это уже не будет представлять опасности. Карло Маффеи откликнулся на объявление и получил заказ на конструирование некоего пускового устройства, которое можно легко вмонтировать в клюшку для гольфа.