-- Этого достаточно для начала, -- сказал я. -- Вас не затруднит, если я попрошу глоток воды?
      -- Отчего же, нет.
      Она вошла в дом, я последовал за ней. У меня хорошие глаза, достаточно хорошие, чтобы с расстояния в шесть ярдов узнать вещь, которую я видел раньше, или весьма на нее похожую. Она лежала на столе, и это полностью изменило программу относительно Эллен Тензер.
      Не желая, чтобы она заметила мое открытие, я прошел в кухню. Мисс Тензер наполнила стакан водой из-под крана, протянула мне и я его выпил.
      -- Хорошая вода. Из глубокого колодца?
      Она не ответила. Похоже, она не слышала моего вопроса, поскольку у нее на уме вертелся собственный. Его она и задала:
      -- Как вы узнали, что я делаю пуговицы?
      Слишком поздно она спросила. Я допил воду и поставил стакан на стол.
      --Большое спасибо. Чудесная вода. Как я узнал -- вопрос достаточно сложный. Да и какое это имеет значение? Могу я их посмотреть?
      -- У меня их только семнадцать...
      -- Да, и если вы не возражаете...
      -- Как, вы сказали, вас зовут?
      -- Гудвин. Арчи Гудвин.
      По-моему, она что-то вспомнила и сказала довольно резко:
      -- Вы утолили жажду и теперь можете уходить.
      -- Но мисс Тензер, я проехал шестьдесят миль, чтобы...
      -- Даже если бы вы проехали шестьсот, меня это не касается. Я не собираюсь показывать вам никаких пуговиц и не буду говорить о них.
      Пока это меня вполне устраивало, о чем я, конечно, ей не сказал. В будущем, и, я надеялся, в ближайшем будущем, развитие событий заставит ее говорить, и притом подробно. Но торопить ее, пока я не все знал, было бы ошибкой. Ради приличия я сделал попытку настоять на своем, но она и слушать не хотела. Я еще раз поблагодарил ее за воду и ушел. В седане, когда я разворачивался и выезжал, я думал, что, будь у меня в машине специальное приспособление, я перехватил бы ее телефонный разговор. Спустя пять минут, как я уехал от мисс Тензер, я был в телефонной будке и называл телефонистке номер, который мне не нужно было искать в справочнике. Часы показывали двенадцатый час, поэтому Вулф должен взять трубку сам... Так и случилось:
      -- Да?
      -- Это я. Из телефонной будки в Махопаке. Саул звонил?
      -- Нет.
      -- Значит, он позвонит около полудня. Я считаю, что вы должны послать его сюда. Племянница может подождать. Тетя знает, кто одел ребенка в комбинезон.
      -- Неужели? Она тебе сама это сказала?
      -- Нет. Но вот три пункта. Первый -- она задала мне неправильный вопрос. Второй -- разнервничалась и выставила меня. Третий -- вчерашний "Таймс" лежит на ее столе. Она не знает, что я его видел. Газета сложена, и на ней стоит ваза с фруктами, но виден заголовок другой статьи. Объявление было именно на этой странице. Значит, она его видела. Но когда я вошел и сказал, что интересуюсь пуговицами, она не упомянула об объявлении. Потом она поняла, что задала вопрос неправильно, и выгнала меня. Могу поставить двадцать за то, что она не мать. Если ей не шестьдесят, то весьма близко к этому. Но можно поставить сорок за то, что она знает, во что был одет ребенок. И это самое меньшее, что она знает.
      -- Ты хочешь передать ее Саулу?
      -- Нет. Я хотел бы это сделать, если бы он мог ее расколоть. Но я не думаю, что кто-нибудь сможет это сделать, пока мы не узнаем о ней побольше. Вероятно, она сейчас кому-нибудь звонит, но нам это не поможет. Я возвращаюсь обратно и организую кордон. Если она позвонила, кто-то может приехать, или она куда-нибудь отправится. Тут мы ее и сможем накрыть, если вы вызовите Фреда и Орри. Вы пошлете Саула?
      -- Да.
      -- Я должен дать ему указания, а у вас должен быть карандаш.
      -- Он у меня
      -- О'кей, -- я продиктовал указания, не забыв о развилке. -- Рядом с тем местом, где он обнаружит дорогу, покрытую гравием, есть широкая площадка, на которую он может отъехать и остаться в машине. Если я не появлюсь в течение часа, меня рядом нет. Она уехала, и я тоже, и ему лучше подъехать к телефону и позвонить вам, чтобы узнать, что слышно от меня. Он может подъехать к дому и осмотреться. Может быть, у нее будет гость и я буду у окон, чтобы что-нибудь услышать. У вас есть другие предложения?
      -- Нет. Я вызову Фреда и Орри.
      В седане я направился на Мэйн-стрит, зашел в магазин и купил несколько плиток шоколада, бананы и картонку молока. Мне следовало бы сказать об этом Вулфу. Он не понимал людей, пропускающих время еды.
      Вернувшись в Махопак, я задумался, где оставить машину. Она видела ее, и если заметит стоящей среди бела дня на дороге, наверняка узнает. Я мог лишь надеяться, что она останется дома, пока не приедет Саул на машине, которую она не видела. Я оставил седан у почтового ящика, где был просвет между деревьями, и направился в лес. Я, конечно, не индеец и не скаут, но вряд ли она заметила бы меня, если бы выглянула из окна. Под прикрытием кустов я направился к тому месту, откуда мог обозревать весь дом и гараж. Гараж был пуст.
      В таких случаях не грех выругаться, что я и сделал, причем довольно громко. Итак, мне не повезло. Я пробрался сквозь деревья к расчищенному участку, пересек его, подошел к двери и постучал. В доме кто-нибудь мог быть. Я подождал полминуты и постучал снова погромче, крикнув: "Кто-нибудь есть дома?". Еще через полминуты я нажал на ручку -- закрыто. Справа находилось два окна, которые я попытался открыть, но и они были заперты. Я зашел за угол дома, стараясь не наступать на цветочные клумбы, чем продемонстрировал дьявольски хорошие манеры при подобных обстоятельствах, и увидел широко раскрытое окно. Она забыла о нем в спешке. И я, нарушив закон, влез в дом через окно.
      Это была спальня. Я нарочито громко крикнул: "Эй, дом горит!". Прислушался -- в ответ ни звука. Но чтобы увериться, я совершил небольшой обход -- две спальни, ванная, гостиная и кухня. Никого, даже кошки.
      Может быть, она просто отправилась в аптеку за аспирином и вернется через несколько минут. Я решил, что если это так, то пусть она обнаружит в доме меня. Я бы за нее взялся. Уверен, она в чем-то замешана. Наизусть я не помню все законы штата Нью-Йорк, но в них обязательно должен быть закон о подбрасывании детей в вестибюли. Так что я мог не беспокоиться и не прислушиваться: не подъезжает ли к дому машина?
      Самое лучшее было бы найти письма, телефонные номера или, возможно, справочник, и я отправился в гостиную. "Таймс" так и лежал на столе под вазой с фруктами. Я развернул газету, чтобы посмотреть, не вырезала ли она объявление, но оно было не тронуто. Письменного стола не было, но в столе, на котором лежал "Таймс" я обнаружил ящик, и в тумбочке под телефоном еще три ящика. В одном нашел карточку с дюжиной телефонов, но все они были местными. Писем я не обнаружил.
      В спальне мисс Тензер я нашел главное. На дне ящика комода под ночной теплой сорочкой лежали два плисовых синих комбинезона, каждый -- с четырьмя белыми пуговицами из конского волоса. Такого же размера комбинезоны, как и тот, что лежал в моем седане. Неделю назад я не предположил бы, что получу истинное удовольствие от вида детской одежды. После того, как я созерцал их в течение целой минуты и положил обратно, я вышел и открыл дверь в туалет. Я надеялся на большее.
      И я его получил, но не в туалете и даже, строго говоря, вообще не в доме, а в погребе. Это был настоящий погреб, а не яма, откуда брали топливо. Я нашел там несколько металлических .предметов, прислоненных к стене в углу, и мне не понадобилось их монтировать, чтобы определить: это детская кроватка. Тут еще были три маленьких чемодана и два больших, и один из больших оказался набитым пеленками, прорезиненными штанишками, нагрудниками, погремушками, ненадутыми воздушными шарами, рубашечками, свитерами и другой одеждой и вещами.
      Я удовлетворил свою тягу к детской одежде полностью, и поскольку дом был в моем распоряжении, я искал хотя бы намек, откуда здесь появился ребенок. Но ничего не нашел, хотя искать я умею и всегда нахожу то, чему не полагается быть найденным. Я проделал большую работу. Еще больше времени отнимает задача оставить все так, как было, но я справился и с этим. Все, что у меня имелось, когда я закончил, это несколько фамилий и адресов с конвертов писем, найденных в спальне, и несколько номеров телефонов. Однако все это выглядело малообещающим.
      Было без двадцати три и Саул, вероятно, уже приехал. Я вылез в окно, прошел за поворот дороги и увидел машину Саула на обочине широкой площадки. Заметив меня, он плюхнулся на сиденье, и когда я подошел, он уже нарочито храпел. На него не очень приятно смотреть долго: большой нос, квадратный подбородок, широко разросшиеся брови, открытый рот... Стекло дверцы было опущено, и я протянул руку, чтобы схватить Саула за нос, но в долю секунды он перехватил мою руку за запястье и выкрутил ее. Так-то вот! Он знал, что я хочу сделать, еще до того, как я подошел.
      -- Дяденька... -- просительно сказал я. Он отпустил меня и сел.
      -- Какой сегодня день? -- спросил он.
      -- Рождество. Ты давно здесь?
      -- Час двадцать.
      -- По инструкции ты должен был уехать отсюда двадцать минут назад.
      -- Я видел твой седан. Хочешь сэндвич, пирог с изюмом и молоко?
      -- Еще бы!
      На заднем сиденье лежала картонка. Я влез в машину и открыл ее. Два сэндвича с солониной. Я принялся за них и сказал:
      -- Она сбежала, пока я звонил. Это было больше трех часов назад.
      -- Там есть кто-нибудь еще?
      -- Нет.
      -- Ты что-нибудь нашел?
      Я промолчал, проглотил кусок сэндвича, взял картонку с молоком.
      -- Если у какой-нибудь из твоих приятельниц есть пара близнецов, то в погребе, в чемодане, вполне хватит одежды для них. А в ящике наверху имеются два плисовых комбинезончика с пуговицами из белого конского волоса. В них-то все и дело -- вот почему они наверху.
      -- Наличие одежды еще можно как-то объяснить, но детская кроватка все решает, -- сказал он.
      -- Да, -- у меня был полный рот.
      -- Значит, ребенок был там, и она знает, откуда он. Может быть, ей неизвестна мать, но знает она достаточно много. Что она из себя представляет?
      -- Она бы удивила даже тебя. Думаю, будет все отрицать. Если бы она вернулась и застала меня в доме, я попытался бы ее расколоть, а теперь не знаю.
      -- Не стоит нам сидеть в моей машине. Она знает твою?
      Я кивнул и сделал глоток молока.
      -- О'кей, -- я положил молоко и второй сэндвич в картонку. -- Прикончу в своем седане эту легкую закуску, спасающую мне жизнь. А ты сунь свою машину в лес и присоединяйся ко мне. Если Вулф решит ее накрыть, то Фред или Орри будут здесь к девяти часам. Подумай, как ты будешь входить с ними в контакт. Если Вулф решит, чтобы они приехали к нему, то вместо Фреда и Орри приеду я, и мне, возможно, понадобится твоя помощь.
      6
      Саул Пензер, Фред Даркин и Орри Кэтер по очереди вели наблюдение за подступами к дому Эллен Тензер в течение двадцати часов. Но здесь никто не появился. Когда Вулф спустился в контору в одиннадцать утра в субботу, у меня не было никаких новостей. Он разместил свою тушу на стуле и принялся просматривать утреннюю почту, которую я вскрыл. Не обнаружив ничего интересного или полезного, он отодвинул почту в сторону и, нахмурив брови, взглянул на меня.
      -- Проклятье, -- прорычал он. -- Эта женщина сбежала, не так ли?
      Я вытащил из кармана двадцать пять центов, подбросил монету над письменным столом и взглянул на нее.
      -- Орел. Значит, не сбежала.
      -- Мне необходимо точное мнение.
      -- Вы его не получите. Только последний дурак может составить мнение, если его нельзя подкрепить аргументами. Вы просто напоминаете мне, что останься я там, вместо того, чтобы идти вам звонить, я бы сейчас шел по ее следу.
      -- У меня и в мыслях этого не было.
      -- То, что я попал в дом и нашел там вещи, не покрывает промаха. Ненавижу неудачу. Звонил Саул.
      -- Когда?
      -- Полчаса назад. У племянницы мисс Тензер ребенка не было ни в декабре, ни в январе, ни в феврале. Он проверил ее жизнь за этот период и подробности расскажет позже. Сейчас он выясняет, была ли тетушка у племянницы, начиная со вчерашнего полудня.
      Зазвонил телефон, я взял трубку.
      -- Бюро Ниро Вулфа.
      -- Это Орри Кэтер. Звоню из Махопака.
      -- Все в порядке?
      -- Нет. Ничего хорошего. В десять пятьдесят пять приехала машина. Криминальная полиция. Вышли трое: полицейский, тип из окружного департамента и Перли Стеббинс. Они попытались открыть дверь, потом зашли за угол, и этот тип из департамента влез в открытое окно, а Стеббинс и полицейский вернулись к двери. Вскоре она открылась, и они вошли в дом. Не похоже на то, что я могу чем-нибудь помочь, вот я и заволновался. Мне уехать?
      -- Насколько ты уверен, что это был Перли?
      -- Минутку, я ведь не сказал, будто подумал, что это он. Я сказал, что это он. Я ведь докладываю.
      -- Ты прав. Приезжай.
      -- Если я вернусь, то я...
      -- К черту, приезжай.
      Я осторожно положил трубку, перевел дыхание, повернулся в Вулфу.
      -- Звонил Орри Катер из Махопака. Я велел ему приехать, потому что мисс Тензер домой не вернется. Она мертва. Приехали трое в полицейской машине. Они сейчас в доме и один из них -- Перли Стеббинс. Не нужно особого ума, чтобы понять: сержант из нью-йоркского отдела по убийствам не приедет в Путнемский округ за пуговицами из белого конского волоса.
      Губы Вулфа сжались крепко, как никогда. Потом они разомкнулись.
      -- Предположение -- это еще не факт.
      -- Сейчас будут доказательства.
      Я повернулся к телефону, взял трубку и набрал номер "Газетт". А когда Вулф услышал, что я прошу Лона Коэна, он взял трубку параллельного аппарата и придвинулся поближе к нему. Лон по крайней мере половину своего времени говорит по телефону, но я поймал его между двумя телефонными звонками и спросил, есть ли у меня еще кредит, и он ответил, что в следующем номере газеты нет, но на сведения и новости есть.
      -- На этот раз требуется не так много, -- сказал я. -- Просто проверяю слух, который только что до меня дошел. Вы слышали что-нибудь о женщине по имени Эллен Тензер?
      -- Эллен Тензер?
      -- Верно.
      -- Возможно, мы кое-что имеем. Но не будь так дьявольски осторожен. Арчи. Если ты хочешь узнать, что мы узнали об убийстве, так и скажи.
      -- Хочу узнать.
      -- Вот это лучше. Нам известно не очень много, правда, в последний час могли прийти новости. Одним словом, около шести часов утра полицейский заглянул в машину, которая стояла на тридцать восьмой улице возле Третьей авеню, и видел на полу у заднего сиденья женщину. Она была задушена куском шнура, который еще болтался у нее на шее. Выяснилось, что она мертва уже пять-шесть часов. Ее опознали как Эллен Тензер из Махопака. Вот и все. Если это так важно, могу позвонить вниз и узнать последние новости.
      Я сказал ему, что срочности нет, поблагодарил и повесил трубку. То же самое сделал и Вулф. Он пристально смотрел на меня, а я на него.
      -- Дело принимает плохой оборот, -- сказал я. -- Обсудим его?
      Он покачал головой.
      -- Пока это ничего не даст.
      -- Есть одно частное "но". Если бы я не ушел из ее дома и продолжал обрабатывать, то может быть, чего-нибудь и добился бы, и она сидела бы сейчас здесь, а мы заканчивали бы дело... К черту интеллигентность и опыт!
      -- Оставь.
      -- Но что теперь? Я не сумел спросить о чем-нибудь, кроме пуговиц, и теперь Стеббинс и Крамер насядут на нас. Тридцать восьмая улица -- что там, часто происходят убийства?
      -- Убийство -- их проблема.
      -- Скажите об этом им. Племянница расскажет, как пуговичный коммерсант Арчи Гудвин встречался с ней, чтобы заполучить адрес тетки. Парень с бензоколонки опишет человека, который узнавал, как проехать к дому убитой. А в самом доме они обнаружат тысячи отпечатков моих пальцев, четких и свежих. Я вполне могу звонить адвокату и договариваться о залоге, если я буду арестован, как важный свидетель.
      Вулф проворчал:
      -- Ты не можешь представить им информацию относительно убийства. Я изумился:
      -- Не могу?
      -- Думаю, что нет. Обсудим это,-- Он откинулся назад, закрыл глаза, но его губы не шевелились. Такое сосредоточение требовалось для истинно каверзных проблем. Через минуту он открыл глаза, выпрямился.
      -- Все довольно просто Так как она мертва, все зависит от тебя. Например, она сказала, что должна уехать, потому что у нее назначена встреча, а ты попросил у нее разрешения подождать, пока она не вернется, и она согласилась. Ты остался в доме один. Ты помнил, как важны для нашего клиента белые пуговицы из конского волоса. И ты воспользовался обстоятельствами. Именно так ты должен говорить.
      -- Не называя имени клиента?
      -- Разумеется.
      -- Без имени клиента все это блеф. Жертва и наш клиент тесно связаны. Поэтому полиция захочет задать клиенту несколько вопросов. И я назову мисс Вэлдон.
      -- У тебя есть выход. Клиент ничего не знает об Эллен Тензер. Он нанял нас, чтобы выяснить, откуда взялись эти пуговицы. И только. Мы не обязаны раскрывать имя клиента -- это дело нашей чести. Полиции только дай повод -они ухватятся за что угодно.
      -- Но у меня есть пара вопросов. Не считаете ли вы, что Эллен Тензер была бы сейчас жива, если бы вы не взялись за эту работу, не дали бы объявление и не послали меня встретиться с Тензер?
      -- Да, считаю, что она была бы жива.
      -- Тогда не будет ли фараонам легче арестовать убийцу, если они будут знать то, что знаем мы, особенно о ребенке?
      -- Несомненно.
      -- О'кей. Вы сказали: "Убийство -- это их проблема". Мне это действует на нервы и будет стоить бессонницы. Я видел мисс Тензер, говорил с ней, она дала мне воды. Конечно, я полностью на стороне клиентки и против претензий к ней со стороны полиции... Я пил с ней мартини, но она, по крайней мере, до сих пор жива.
      -- Арчи, -- он поднял руку, -- мое дело -- выяснить личность матери и установить степень вероятности того, что ее муж был отцом ребенка. Ты думаешь, я могу выяснить это без того, чтобы не узнать, кто убил мисс Тензер?
      - Нет.
      -- Тогда не изводи меня. И без этого все плохо.
      7
      Я находился под арестом с 3:42 воскресенья, когда инспектор Крамер вызвал меня, до 11:58 понедельника, когда Натаниель Паркер, адвокат Вулфа, приехал в кабинет окружного прокурора с документом, подписанным судьей, установившим залог в двадцать тысяч долларов. Поскольку средний залог по Нью-Йорку за особо важных свидетелей по делам убийств составляет восемь тысяч, то такая сумма моего залога поставила мою персону на высшую ступень, и я оценил этот комплимент.
      Если не считать бессонницы, двух пропущенных приемов пиши, приготовленной Фрицем, и того, что я не почистил зубы, мое заключение не являлось великим испытанием и не утомило меня. Моя легенда, предложенная Вулфом и немного усовершенствованная, была изложена Крамеру еще в нашем кабинете в присутствии Вулфа, а потом в присутствии окружного прокурора по фамилии Мандель и нескольких сыщиков из отдела убийств. Тон был установлен Вулфом в его схватке с Крамером еще в воскресенье днем, особенно в конце его, когда Крамер поднялся, чтобы уйти.
      -- Я ничего вам не должен, -- сказал Вулф, -- и не нуждаюсь в вашей снисходительности. Арестовать меня вместе с Гудвином было бы бессмысленно, так как я все равно бы молчал. Если бы у меня появились советчики, уверяю вас, они не были бы подвержены вашему влиянию.
      -- Пройдет немного времени и вы сами захотите давать советы, -произнес с неохотой Крамер.
      -- У вас в кармане мое заявление, в котором я утверждаю, что нахожусь в совершенном неведении, кто мог бы быть убийцей Эллен Тензер. У меня достаточно оснований утверждать, что и мой клиент ничего не знает. Что до вашей угрозы лишить меня лицензии, то я скорее буду спать под мостом и есть объедки, чем представлю моего клиента для официальных допросов.
      Крамер покачал головой:
      -- Чтобы вы ели объедки!.. Боже милостивый. Гудвин, идемте.
      Мы не имели и намека на личность матери ребенка. Пока мы не предпринимали ничего, чтобы выяснить, кто же она, хотя и не бездельничали. Мы отпустили Саула, Фреда и Орри. Мы читали газеты. Узнали у журналиста Лона Коэна, нет ли неопубликованных новостей. Мы отправили пятьдесят долларов Беатрис Эппс.
      Я считал, что было бы напрасной тратой денег клиентки нанимать Саула, Фреда и Орри для проверки Эллен Тензер, поскольку этим занимались специалисты: полицейские и журналисты. Из газет и от Лона Коэна мы имели больше фактов, чем могли использовать. Эллен Тензер была зарегистрированной няней, но бросила работу десять лет назад, когда получила в наследство дом в Махопаке и деньги, достаточные для того, чтобы жить безбедно. Она никогда не была замужем, но, по-видимому, любила детей, поскольку вырастила их за десять лет больше дюжины. Откуда они появлялись и куда исчезали было неизвестно. О последнем воспитаннике никто ничего не знал, кроме того, что это был мальчик. Ему было около месяца, когда в марте он появился у нее. Она называла его Бастером. Исчез он около трех недель назад. Лучшим источником информации был местный доктор, которого Эллен вызывала в случае надобности, но он оказался крайне молчалив. Журналист Лон утверждал, что даже инспектору Перли Стеббинсу вряд ли удалось бы что-нибудь из него вытянуть.
      Кроме племянницы Энн, единственными родственниками Эллен Тензер был ее женатый брат и родители Энн, которые жили в Калифорнии. Энн отказалась от разговора с репортерами но Лон утверждал, что она не часто виделась с тетей и почти ничего о ней не знала.
      Когда я уходил от Лона, он спросил:
      -- Ты нашел пуговицы? Да или нет?
      Проиграв с ним в покер много ночей напролет, я имел достаточную практику в управлении выражением своего липа в его присутствии. Я ответил:
      -- Ты предполагаешь, что наше объявление в "Газетт" и интерес к Эллен Тензер как-то связаны? Ничего подобного. Просто Вулф любит носить на брюках белые пуговицы из конского волоса.
      -- Ясно.
      -- Пуговицы для подтяжек,-- добавил я.
      Телефонный звонок специалиста по пуговицам Николаса Лессефа раздался в субботу днем. Я ожидал его, поскольку Энн Тензер должна была сообщить фараонам об Арчи Гудвине из фирмы "Исключительно пуговицы-новинки", и они должны были с ним встретиться. А встреча с сыщиками из отдела убийств никому не доставит удовольствия. Он мог быть обижен. Но это было не так. Он только хотел узнать: выяснил ли я, откуда взялись злосчастные пуговицы. Я спросил,. были ли у него официальные гости, и он ответил, что да, были, поэтому он предположил, что у меня для него есть новости. Я выразил опасение, что у меня их никогда не будет, и вот тогда он огорчился.
      Энн Тензер позвонила в воскресенье утром. Я ожидал и этого звонка, поскольку газеты пестрели моим именем, а в "Ньюс" меня назвали убийцей детской няни. Энн Тензер была расстроена, но казалось, сама не знает из-за чего. Не из-за того, что я выдавал себя за пуговичного коммерсанта. И не из-за того, что случилось с ее тетей. Как я понял, она была огорчена тем, что звонила мне.
      Ни один человек, включая и меня, не знаменит настолько, насколько он считает. Когда в воскресенье утром я нажал на кнопку звонка дома на Одиннадцатой Западной улице и был впущен Мэри Фолтц, то не заметил никаких признаков того, что наша клиентка видела в газетах мое имя. Когда я вошел, она сидела за роялем. Закончив музыкальную фразу, она повернулась ко мне и сказала:
      -- Доброе утро. Полагаю, у вас есть новости?
      -- Что-то вроде того, -- сказал я, -- если вы видели утреннюю газету.
      -- Видела, но не читала. Я никогда их не читаю.
      -- Тогда я расскажу вам все вкратце.
      Я сел и приступил к рассказу. Когда я дошел до Эллен Тензер и сообщил, что ребенок пробыл у нее около трех месяцев, Люси Вэлдон воскликнула:
      -- Значит, она -- мать!
      -- Нет. По веским причинам нет.
      -- Но она знает, кто мать?
      -- Возможно, знала. По крайней мере, она знала, где и от кого получила ребенка. Но она не расскажет об этом, потому что мертва.
      -- Мертва?
      Я сообщил ей обстоятельства смерти Эллен Тензер.
      -- Значит... она была убита?
      -- Да.
      -- Но... это ужасно...
      -- Да. Если полиция еще не знает о том, что я был в ее доме и прочесал весь дом, включая и погреб, то скоро узнает. Они узнают и о том, что спустя четырнадцать часов после встречи со мной она была убита. Они захотят узнать имя клиента, фактически потребуют его и, если они его получат, то вас пригласят в кабинет прокурора, чтобы ответить на его вопросы. Потом они придумают несколько версий. Одной из них, возможно, будет то, что ребенок не был оставлен в вашем вестибюле, что это выдумка для объяснения присутствия ребенка в вашем доме, что вы ведете беспорядочный образ жизни. Ваши друзья будут в шоке. Главное...
      -- Нет!
      -- Что "нет"?
      -- Это не выдумка
      -- Но не плохая версия. Я знавал и хуже. Главное, если мы назовем имя клиентки, вам причинят беспокойство.
      -- Подождите минутку.
      Она нахмурилась. Я ждал больше минуты, пока она обдумывала все. Наконец сказала:
      -- Вы считаете, что эта женщина была убита из-за... того, что вы поехали к ней? Вы ведь это имели в виду?
      Я покачал головой: '
      -- Было сказано совсем не так. Она была убита, возможно, потому, что кто-то очень не хотел, чтобы она что-нибудь рассказала. Можно предположить еще и так: если бы расследование о ребенке не было бы начато, она не была бы убита.
      -- Но этим вы говорите, что я ответственна за убийство?
      -- Нет, я этого не говорю. Кто бы ни оставил ребенка в вашем доме с приколотой к одеялу запиской, он должен был предположить, что вы попытаетесь выяснить: откуда этот ребенок. Ответственность за убийство падает на него, и не пытайтесь присвоить ее себе.
      Она крепко вцепилась в стул.
      -- До чего все это мерзко. До чего ужасно. Убийство. Вы сказали, что я буду вызвана к прокурору.
      -- Если, миссис Вэлдон, мы назовем имя клиентки.
      -- Называйте меня Люси.
      -- Если мы откажемся назвать ваше имя, то, возможно, попадем в беду, но это наши проблемы. О том, что вы наняли Ниро Вулфа знают только три человека -- ваша служанка, кухарка и адвокат. Кто еще?
      -- Никто. Я никому не говорила об этом.
      -- Вы уверены?
      -- Да.
      -- Не рассказывали абсолютно никому, даже лучшему другу? Люди болтливы, и если слух о том, что вы наняли Вулфа, дойдет до полиции, это изменит многое. Адвокатам сплетничать не полагается, но многие из них только этим и занимаются. С вашим адвокатом, служанкой и кухаркой придется рассчитывать только на везение. И не просите их не болтать, это редко помогает. Люди чертовски упрямы, и если их попросить о чем-нибудь не упоминать, то у них появляется нетерпенье. К вам это не относится, потому что вам есть что терять. Вы будете молчать?
      -- Да. Но что собираетесь делать вы?
      -- Не знаю. Голова на плечах -- у мистера Вулфа. Я только на посылках. Ближайшая задача -- оставить вас в тени, вот почему я пришел. Они еще не добрались до вас, но нашли тысячи отпечатков в доме Тензер. Я детектив, и мои отпечатки имеются в их картотеке. Они не так глупы. И могут быть настолько остроумны, что последуют за мной сюда. Правда, я шел пешком и удостоверился, что хвоста нет.
      Я встал, чтобы уйти, но перед этим сказал:
      -- Если вы считаете, что мы должны покаяться перед вами, что допустили это убийство, мы готовы это сделать.
      -- Это я должна извиниться перед вами, -- она встала. -- Я была груба, когда вы были здесь в тот раз. Вы уходите?
      -- Да. Я выполнил поручение. Если за мной следили, они поджидают меня на ступеньках, чтобы кое-что узнать.
      Но слежки не было. Я вернулся домой за полчаса до прихода Крамера, который начал жаркий спор, а потом увез меня в тюрьму.
      Итак, в понедельник Паркер взял меня на поруки и подвез до 35-ой улицы. Я был рад увидеть, что Вулф не сидел без дела в мое отсутствие. Он начал еще одну книгу: "Безмолвную весну" Ричарда Кардона. Я подождал, пока он закончил абзац, закрыл книгу, заложив страницу пальцем, и взглянул на меня.
      -- Двадцать тысяч, -- сказал я ему. -- Прокурор хотел назначить пятьдесят, так что я котируюсь весьма высоко. Один из сыщиков оказался способным. Он почти завел меня в тупик расспросами о комбинезоне, но я вывернулся. Не было ни одного упоминания о Сауле, Фреде или Орри, так что они не напали на их след, и теперь вряд ли нападут. Я подписал девять часов назад два сомнительных заявления, но они с ними согласились. Если нет ничего срочного, я пойду наверх и займусь собой. Я вздремнул всего часок под надзором стоящего рядом полицейского. Как насчет еды? Что у нас на ленч?
      -- Мясо в кисло-сладком соусе, свекла и кресс-салат.
      Я мог бы перечислить пять достаточно веских причин, по которым мне следовало бы давным-давно бросить эту работу. Но я мог бы назвать и шесть весьма значительных, из-за которых я этого не делаю. Хорошенько поразмыслив, я мог бы определить две, даже три причины, по которым Вулфу следовало бы меня уволить, и десять, по которым он никогда этого не сделает. Одна из десяти, и вполне веская, та, что не будь меня рядом, Вулф, возможно, спал бы под мостом и ел объедки Он терпеть не может работать, по крайней мере, половину зарплаты я получаю за то, что подталкиваю его к работе -- но об этом нельзя говорить.
      Однако, если тормошить его как следует, он наверняка спросит, какие у меня предложения. Поэтому, когда мы вернулись после ленча в кабинет и он устроился за книгой, я не выдавал своего присутствия даже взглядом. Если бы я стал досаждать ему, он спросил бы меня о предложениях, и я бы спасовал. Никогда я не видел перед собой столь неясную перспективу. Мы выяснили, откуда взялся ребенок, но были в гораздо худшем положении, чем тогда, когда начинали работу. Что касается имен, адресов и номеров телефонов, то я занимался ими, но ни один из них не стоил выеденного яйца. Теперь ими располагали полицейские, и наверняка они проверяли их. Проверяли они и Эллен Тензер и версии о ребенке. Все это, я думаю, представлял себе Вулф, пока сидел, погрузившись в книгу. Если полиция навесит ярлык на убийцу, то Вулф сможет оттолкнуться от этого и найти мать. Но если они определят не только убийцу, но и мать, Вулфу придется уменьшить счет клиентки, зато он избавится от множества хлопот.