Глава 1

В полдень пятницы мы с Вулфом сидели в кабинете.

Как оказалось, имя Поля Чапина и его хитроумные идеи о том, что можно мстить в полной мере и избежать расплаты за содеянное, все равно привлекли бы наше внимание вскоре после их появления. Но в полдень этой пятницы сочетание ноябрьского дождя и отсутствия выгодного дела привело нас к прологу, к драме, которая вот-вот готова была начаться.

Вулф пил пиво и рассматривал изображения снежинок в книге, которую ему кто-то прислал из Чехословакии. Я проглядывал утренние газеты, перепрыгивая с одной страницы на другую. Я читал эту газету еще за завтраком, затем в одиннадцать часов, и сейчас, в разгаре дождливого дня, я еще с ней. Я не терял надежды отыскать две-три статьи, которые могли бы дать пищу для моего ума, потому что мне стало казаться, что мозг мой стал усыхать.

Конечно, я читаю и книги, но только я никогда еще не получал ни от одной из них настоящего удовлетворения, меня никогда не покидает чувство, что в них нет ничего живого, все мертво, все ушло. В чем же их польза? С таким же успехом вы можете попытаться развлечься на пикнике, устроенном на кладбище.

Однажды Вулф спросил у меня, какого дьявола я притворяюсь, что читаю книгу, и я ему ответил, что делаю это исключительно из соображений культуры. На что он сказал, что мне следовало бы воздержаться от подобного труда, ибо культура подобна деньгам: легче всего приходит к тому, кому она менее всего нужна.

Так или иначе, поскольку газету я уже успел просмотреть дважды, то она была немногим лучше книги, и я держал ее в руках только для того, чтобы у меня не слипались глаза.

Вулф, казалось, ушел с головой в картинки. Посмотрев на него, я подумал: «Сейчас он в бою со стихиями. Он пробирается через страшную пургу, сидя удобно в своем любимом кресле и рассматривая в книжке сложные очертания снежинок. Это преимущество артистической натуры, наделенной богатым воображением».

А вслух я сказал:

— Вам нельзя засыпать, сэр. Это было бы непростительным легкомыслием. Вы замерзнете до смерти.

Вулф перевернул страницу, не обращая на меня внимания.

Я не отставал:

— В посылке из Каракаса от Ричардса не хватает двадцати луковиц. Раньше за ним такого не водилось.

Опять без результата.

Я сказал:

— Фриц сказал, что индейка, которую нам прислали, слишком стара, чтобы ее жарить; она будет жесткой, если ее часа два не потушить, что, по вашему мнению, ослабляет аромат. Так что индейка по сорок одному центу за фунт будет испорчена.

Вулф перевернул еще одну страницу. Я внимательно посмотрел на него и спросил:

— Вы видели в газете заметку о женщине, имеющей обезьянку, которая спит в изголовье ее кровати, обвив хвостом ее руку? И еще одну про мужчину, нашедшего на улице ожерелье и возвратившего его владелице, а та обвинила его в краже двух жемчужин из ожерелья и добилась его ареста? Не заметили ли вы еще одну — о субъекте, что давал показания по делу о непотребной книге? Адвокат спросил его, какую цель он преследовал, сочиняя данное произведение, и он ответил, что он совершил убийство, а все убийцы обязательно говорят о совершенном преступлении, и, может, это его форма исповеди? Я все же не уразумел точку зрения автора. Если книга грязная, то она грязная, и не все ли равно, почему она создана такой? Адвокат же уверяет, что если писатель преследовал благородную цель, то непристойность его творения не идет в счет. С таким же успехом можно утверждать, что если моей задачей является попасть камнем в пустую консервную банку, то нельзя винить меня за то, что я при этом выбью вам глаз. Можно также сказать, что если моей целью является покупка для моей старой бедной бабушки шелкового платья, то не имеет никакого значения, если для этого я ограбил кассу Армии Спасения. Вы можете сказать…

Я таки достал его. Он не поднял глаз от страницы, его голова не шевельнулась, массивный корпус оставался неподвижным в специально для него сделанном кресле, но я отлично видел, как зашевелился его правый указательный палец, и я знал, что его допек.

Он сказал:

— Арчи, замолчи!

Я усмехнулся.

— Не выйдет, сэр. Великий Боже, неужели я должен сидеть здесь до своего смертного часа сложа руки? Может, позвонить «Пинкертонам» и спросить: не нужен ли им наблюдающий за отдельными номерами или что-нибудь в этом роде? Если у вас в доме хранится килограмм динамита, то, рано или поздно, он взорвется. Вот я и есть этот килограмм динамита. Может, мне сходить в кино?

Огромная голова Вулфа наклонилась вперед на одну шестнадцатую дюйма, этот выразительный кивок означал: «Ради Бога! Немедленно!»

Я поднялся со стула, бросил газету на середину своего стола, повернулся кругом и… опять сел.

— Что вам не понравилось в моих аналогиях? — спросил я.

Вулф перевернул страницу.

— Скажем, — пробормотал он терпеливо, — что в подборе аналогий ты не имеешь себе равных. Пусть так.

— Хорошо, согласен. Я вовсе не стремился затеять ссору, сэр. Просто я нахожусь в очень напряженном положении: я никак не могу изобрести третий способ скрестить ноги. Вот уже больше недели я занимаюсь этой проблемой.

Внезапно у меня в голове мелькнула мысль, что Вулфа нельзя привлечь к этой проблеме, поскольку его ноги были до того толсты, что их вообще нельм было скрестить. Но из тактических, соображений я решил этого не упоминать.

Я вернулся к газетной статье.

— Этот тип, что давал вчера показания на свидетельском месте, наверняка чокнутый. Он заявил, что совершил убийство, а поскольку все убийцы хотят исповедоваться, то он и написал книгу, изменив в ней имена и место действия, характеры и обстоятельства, чтобы исповедуясь, не подвергать себя опасности.

Судья попался остроумный и саркастический. Он заявил, что, хотя этот тип и является изобретателем историй, в суде ему не следует пытаться работать судебным шутом. Спорю, что и адвокаты здорово над этим смеялись!

А вот автор статьи утверждает, что это не было шуткой, книга была написана именно с такой целью, налет же несоответствия жизни в ней — чистая случайность или камуфляж. В действительности, он ухлопал человека. В итоге судья назначил ему штраф пятьдесят долларов за оскорбление суда и выпроводил его с места свидетеля. Полагаю, что он псих? Как по-вашему?

Бочкообразная грудь Вулфа поднялась и опустилась в шумном вздохе, он вложил в книжку закладку, захлопнул ее, положил на стол, после чего откинулся на спинку кресла и спросил, мигнув дважды:

— Ну?

Я подошел к своему столу, взял газету и раскрыл ее на нужной странице.

— Его имя Поль Чапин, он написал несколько книг. Название этой «Черт побери деревенщину». Он окончил Гарвард в 1912 году. Паралитик. Здесь подробно описывается, как он поднимался на свидетельское место, волоча изуродованную ногу, но не сказано — которую.

Вулф поджал губу.

— Правильно ли я понял, что «паралитик» — это просторечие, и что ты употребил это слово как метафору, вместо «калека» или «хромоногий»?

— Я ничего не знаю о метафорах, но «паралитик» в моем кругу слово всем понятное.

Вулф вздохнул и стал подниматься с кресла.

— Благодарение Богу, — ворчливо сказал он, — время избавляет меня от твоих дальнейших аналогий и противоречий.

Часы на стене показали без одной минуты четыре — его время идти в оранжерею.

Встав, он одернул края жилета, но, как обычно, не сумел полностью закрыть обтянутый ярко-желтой рубашкой живот и двинулся к двери.

На пороге он остановился.

— Арчи!

— Да, сэр.

— Позвони Марджеру, пусть он сегодня же пришлет мне экземпляр книги Поля Чапина — или как его там? «Черт побери деревенщину».

— Возможно, что он не сможет этого сделать, так как книга изъята из продажи вплоть до вынесения судебного решения.

— Ерунда! Поговори с Марджером. Для чего существуют запрещения, как не для популяризации литературы?!

Он направился к лифту, а я сел за свой стол и потянулся к телефону.

Глава 2

На следующее утро, в субботу, после завтрака, в течение какого-то времени я поморочил себе голову с каталогом растений, а потом направился на кухню изводить Фрица.

Вулфа, конечно, нельзя было ждать внизу ранее одиннадцати часов. Он был в оранжерее среди десяти тысяч орхидей, выстроенных рядами на скамьях и попках.

Вулф сказал мне однажды, что орхидеи — это его наложницы: неблагодарные, дорогостоящие, паразитические и весьма темпераментные красавицы. Скрещивая особи разной формы и расцветки, он доводил их до совершенства, а потом кому-нибудь отдавал. Он ни разу не продал ни одного цветка. Его терпение и изобретательность в сочетании с опытностью Теодора Хорстмана приводили к потрясающим результатам и создали оранжерее на крыше известность в кругах людей, резко отличавшихся от посетителей, интересы которых сосредотачивались на конторе внизу.

В одиннадцать часов я возвратился в кабинет, пытаясь притвориться, что у меня найдется занятие, если я его поищу. Но в отношении притворства дело у меня обстоит неважно. Я думал о том, с каким бы удовольствием я ухватился за любое настоящее дело, не считаясь с непременными волнениями, утомительной беготней, а иной раз и с опасностью. Ибо, в конечном итоге, это сулило прибыль. Я даже согласен был стать «хвостом» к какой-нибудь хористке или прятаться в ванной, чтобы уличить какого-нибудь малого в воровстве зубной пасты, — все, что угодно, кроме промышленного шпионажа.

Вошел Вулф и пожелал мне доброго утра. Корреспонденция не отняла много времени. Он подмахнул несколько чеков и спросил меня со вздохом, сколько у нас осталось денег в банке, после чего продиктовал пару коротких писем. Я их напечатал и бросил в ближайший почтовый ящик.

Когда я возвратился назад, Вулф мрачно сидел перед второй бутылкой пива, прислонясь к спинке кресла. Мне показалось, что он взглянул на меня из-под опущенных век. Я подумал, что хорошо уже то, что он снова не вернулся к своим прелестным снежинкам.

Я сел за стол и закрыл машинку.

Вулф изрек

— Арчи, Будда сказал, что человек может познать все на свете, если будет ждать достаточно долго.

— Да, сэр, — перебил его я, — вы хотите сказать, что если мы будем продолжать наше сидение, то мы обогатим наши познания во много раз.

— Не во много раз, но они станут больше, намного больше за каждое столетие.

— Ваши, может быть, мои — нет. Если я просижу без дела еще два дня, я настолько одурею, что позабуду и то, что знал раньше.

Глаза Вулфа слегка блестели.

— Мне не хотелось бы выражаться двусмысленно, но разве в нашем случае это не означало бы приобретения?

— Если бы вы однажды не дали мне инструкцию не посылать вас к черту, то я послал бы вас сейчас к черту!

— Хорошо. — Вулф проглотил пиво и вытер губы. — Ты оскорблен. Следовательно, ты проснулся. Ты помнишь, что в прошлом месяце ты уезжал на десять дней со специальным поручением, и что во время твоего отсутствия твои обязанности выполнялись двумя молодыми людьми?

Я кивнул и усмехнулся. Один из них был приглашен из агентства «Метрополитен» как телохранитель для Вулфа, а второй был стенографистом от Миллера.

— Да, вдвоем они кое-как справлялись.

— Совершенно верно. В один из тех дней сюда явился человек и попросил меня решить его судьбу. Браться за его поручение я посчитал неразумным.

— Да, сэр, я нашел запись. Сразу видно, что стенографист от Миллера еще не имеет большого навыка. Он не смог написать…

— Имя было Хиббард. Эндрю Хиббард — преподаватель психологии из Колумбийского университета. Это было двадцатого октября, в субботу, то есть две недели назад. Не прочтешь ли ты мне запись?

Вулф опустил стакан, откинулся на спинку кресла, переплел пальцы на своем толстом животе и сказал:

— Приступай.

— О'кэй. Сначала идет описание внешности мистера Хиббарда. «Невысокий джентльмен лет пятидесяти, острый нос, темные глаза…»

— Довольно. Это я могу наскрести и в собственной памяти.

— Хорошо, сэр. Похоже, что мистер Хиббард начал со слов: «Как поживаете, сэр? Меня зовут…»

— Пропусти обмен любезностями.

— Отсюда пойдет? Мистер Хиббард сказал: «Мне посоветовал обратиться к вам мой друг, имя которого упоминать нет необходимости. Мною движет только страх. Я хочу сказать, что я был напуган и отправился к вам».

Вулф кивнул. Я продолжал читать:

Вулф: «Да? Расскажите мне об этом».

Хиббард: «По моей карточке вы узнали, что я работаю на кафедре психологии Колумбийского университета. Поскольку вы являетесь крупным специалистом, вы, очевидно, уже заметили на моем лице, да и во всем моем поведении, клеймо страха, граничащего с паникой».

Вулф: «Я заметил, что вы расстроены, но я не располагаю возможностью определить, является ли данное состояние хроническим или острым».

Хиббард: «Хроническим. Во всяком случае, становится таковым. Вот почему я решил прибегнуть к вашей помощи. Я невыносимо напряжен душевно. Моя жизнь в опасности… Нет, не так, гораздо хуже, я утратил право на собственную жизнь… Я это понимаю. Я приговорен к смерти».

Вулф: «Конечно, сэр, я тоже. Все мы смертны».

Хиббард: «Ерунда. Извините меня. Я говорю не о первородном грехе, мистер Вулф. Меня убьют. Один человек хочет меня убить».

Вулф: «Вот как? Когда? Каким образом?»

Вулф прервал меня.

— Арчи, опускай «мистеров».

— О'кэй. Просто этот юноша от Миллера воспитан в строгих правилах и ничего не пропускал. Кто-то предупредил его, что он обязан относиться с уважением к своему хозяину сорок четыре часа в неделю, когда больше, когда меньше… как покажет дело. Итак, дальше:

Хиббард: «Этого я не могу сказать вам, сэр, поскольку и сам не знаю. Кроме того, о ряде вещей я вынужден буду умолчать. Кое-что я, конечно, смогу вам рассказать. Я могу рассказать… ну… много лет назад я нанес увечье… весьма серьезное увечье одному человеку. Я был не один, в этом участвовали и другие, но случилось так, что основная ответственность лежит на мне. Во всяком случае, я расцениваю это так сам. Это была мальчишеская выходка… с трагическим исходом. Я никогда этого себе не прощу. А также и остальные, кто был к этому причастен, по крайней мере большинство из них наверняка… Не то, чтобы меня постоянно терзали угрызения совести, ведь это все произошло двадцать пять лет назад — и сам я психолог, и постоянно имею дело со всякими отклонениями от норм у других людей, так что я не могу допустить ничего подобного со мной.

Итак, мы искалечили этого юношу, исковеркали всю его жизнь, уж если быть вполне откровенным. Естественно, что все мы чувствовали себя ответственными за это дело, так что на протяжении этих двадцати пяти лет некоторые из нас предпринимали попытки ему помочь. Иногда мы объединялись, дабы найти лучшее решение. Все мы люди занятые… но мы никогда не отказывались от этого бремени. Это было крайне трудно, потому что с каждым проходящим годом сам этот юноша, ставший мужчиной, делался все более странным. Мне известно, что в средней школе он проявлял признаки настоящего таланта, а позднее, уже в колледже, после получения увечья, его считали самым блестящим студентом… Позднее его одаренность, вероятно, сохранилась, но, как бы это выразиться, — стала извращенной. В один прекрасный день… около пяти лет назад я окончательно пришел к выводу, что он психопат».

Вулф: «Значит, вы продолжали поддерживать с ним знакомство?»

Хиббард: «Да, большинство из нас… Кое-кто виделся с ним часто, один или двое считались его близкими друзьями. Примерно к этому времени его скрытая одаренность достигла зрелости. Он… Ну… он совершал поступки, которые вызывали восхищение и интерес. Я по-прежнему был убежден, что он психопат, однако переживал за него уже не так сильно, потому что мне казалось, что он достиг удовлетворяющего его и в известной мере компенсирующего положения. Но я заблуждался, а мое пробуждение было ужасным.

У нас был вечер встречи, сбор нашей группы, и один из нас был убит. Сначала мы все думали, что был несчастный случай, но он — тот человек, которого мы искалечили — тоже был там. А через несколько дней каждый из нас получил по почте его сообщение, в котором было написано, что он убил одного из нас, очередь остальных наступит позднее, что он вступил на «корабль мести».

Вулф: «Понятно. Психопатия стала казаться почти эвфемизмом».

Хиббард: «Совершенно верно, но мы ничего не могли поделать».

Вулф: «Поскольку вы располагали доказательством, то самое правильное было бы поставить в известность полицию».

Хиббард: «Никаких доказательств у нас не было».

Вулф: «А его сообщение?»

Хиббард: «Все они были напечатаны на машинке, не имели подписи и были составлены в витиевато-туманных выражениях, которые делали их непригодными для такой практической цели, как стать уликой. Он даже весьма предусмотрительно изменил свой стиль, в этом послании он резко отличался от его собственного. Но нам-то все было совершенно ясно. Каждый из нас получил по такому предупреждению, и получили только те, что присутствовали на встрече. Все члены «Лиги» без исключения. Конечно…»

Вулф: «Члены «Лиги»?»

Хиббард: «Это не имеет значения, просто сорвалось с языка. Много лет назад, когда несколько человек из нас собрались обсудить положение дел, один из нас, во хмелю разумеется, предложил нам называть себя «Лигой Искупления». Название прозвучало. Позже его употребляли редко, и то только в шутку. Сейчас, я полагаю, шутки кончились…

Хочу сказать, что мы, конечно, не все живем в Нью-Йорке, только около половины. Один из нас получил свое предупреждение также и в Сан-Франциско. Тогда несколько человек собрались в Нью-Йорке и обсудили положение вещей. Мы произвели нечто вроде расследования и повидались с ним. Он отрицал свое участие в этом деле, но мне показалось, что его черная душа радовалась, несмотря на его невинный вид».

Вулф: «Дальше».

Хиббард: «Некоторое время было тихо. Три месяца. Потом был убит еще один из нас. Обнаружен мертвым. Полиция решила, что это самоубийство, вроде все данные указывали на это. Но через два дня почта принесла нам новые предупреждения. Содержание было примерно таким же, и источник, разумеется, был тот же самый. Предупреждение, как я считаю, было сочинено весьма умно, даже блестяще».

Вулф: «На этот раз вы, естественно, обратились в полицию?»

Хиббард: «Почему «естественно»? У нас по-прежнему не было никаких доказательств».

Вулф: «Мне думается, что это был бы самый разумный ход. Уверен, что кое-кто из вашей компании на него пошел бы».

Хиббард: «Они сделали это. Я был против, но они все же пошли».

Вулф: «Почему вы были против?»

Хиббард: «Я чувствовал, что это бесполезно. А также… ну… я не мог присоединиться к требованию возмездия и возможного лишения жизни для человека, которого мы сами же искалечили… Вы меня понимаете?»

Вулф: «Вполне. Но если полиция в первом случае не могла отыскать доказательств, то во второй-то раз они смогли?»

Хиббард: «Они ни к чему не пришли. Он сделал из них полнейших ослов. Позже он пересказал мне их вопросы и свои ответы».

Вулф: «Вы еще видитесь с ним?»

Хиббард: «Конечно. Мы же друзья. Полиция ничего не добилась. Кое-кто из нашей «Лиги» нанял частных детективов. Это было двенадцать дней назад. Детективы добились таких же результатов, что и полиция… я в этом уверен, и суть в том, что кое-что случилось. Я мог бы говорить об опасениях, предчувствиях, о мерах предосторожности и т. д. Подобных слов существует множество. Я сумел бы обрисовать ситуацию на языке психологии, но простая истина заключается в том, что я слишком напуган, чтобы продолжать жить под таким гнетом. Я хочу поручить вам защитить мою жизнь».

Вулф: «Так что же случилось?»

Хиббард: «Ничего существенного для остальных. Только для меня. Он пришел ко мне и сказал кое-что. Вот и все. Думаю, что повторять этого не стоит. В результате, признаюсь, я совсем потерял голову от страха. Я боюсь ложиться спать и боюсь вставать. Я хочу получить гарантию полной безопасности, а это можете обеспечить только вы. Друг, рекомендовавший мне обратиться именно к вам, сказал, что вы наделены примечательным сочетанием талантов и всего лишь одной-единственной слабостью. Она, эта женщина, употребила какое-то выражение, только я его не припомню: не то скаредность, не то жадность… Я не миллионер, но у меня помимо сильного желания, имеется солидный частный капитал, а в таком состоянии я не способен торговаться».

Вулф: «Я всегда нуждаюсь в деньгах. Но это, разумеется, мое личное дело. Я возьмусь за то, чтобы он «сошел со своего корабля мщения» за десять тысяч долларов».

Хиббард: «Заставить его отказаться от мщения? Это невозможно. Вы его не знаете!»

Вулф: «Точно так же, как и он не знает меня. Нашу встречу можно организовать».

Хиббард: «Я имел в виду не это. Для этого потребуется нечто большее, чем простая встреча. Гораздо больше, как мне кажется, чем ваш талант. Но это уж к делу не относится. Очевидно, я недостаточно ясно выразился. Я не стану платить десять тысяч долларов, как и любую другую сумму, за то, чтобы этого человека можно было передать в руки «правосудия». Ха! Слово, кипящее червями… В любом случае я не стану принимать в этом участия, даже под угрозой смерти… Я не назвал вам имени этого человека и не назову. Возможно, я и без того уже открыл слишком многое. Вас я прошу лишь обеспечить мне личную безопасность, но уничтожать моего противника я не намерен!»

Вулф: «Но если первое потребует второго?»

Хиббард: «Надеюсь, что нет… Молю Бога, чтобы нет… Конечно, я не требую от вас абсолютной гарантии моей неприкосновенности, но ваш опыт и находчивость, я уверен, будут стоить тех денег, которые вы просите».

Вулф: «Глупости! Моя находчивость, как вы выразились, ровно ничего не будет стоить, если вы так ограничиваете мои возможности. Должен ли я понять, что вы хотите поручить мне защищать вашу жизнь против враждебных планов этого субъекта, но лишаете меня права предпринять какие-либо шаги для его разоблачения и обуздания?»

Хиббард: «Да, сэр, совершенно верно. Мне сказали, что если ваши способности будут направлены на достижение какой-нибудь определенной цели, то все попытки противной стороны обвести вас вокруг пальца будут напрасными».

Вулф: «Нет, мистер Хиббард, хотя я и нуждаюсь в деньгах — нет. Но вот что нужно вам, если вы настаиваете на вашем донкихотстве. Во-первых: если вы имеете иждивенцев — застрахуйте вашу жизнь на очень крупную сумму. Во-вторых: смиритесь с фактом, что ваша смерть всего лишь вопрос времени, и не тратьте ни энергии, ни денег на меры предосторожности. Если этот человек решил вас убить, и если он обладает хотя бы обычным умом, не говоря уж об одаренности, которую вы ему приписываете, — вы умрете. На свете существует великое множество способов убийства своих собратьев… Так что, если ваш приятель хоть наполовину так одарен, как вы считаете, и не выработал «собственного почерка», как большинство преступников, можно предположить, что он придумает весьма разнообразные и оригинальные способы разделаться с членами вашей «Лиги». Возможно, ему даже удастся изобразить нечто новенькое.

Мне кажется, что для вас не все еще потеряно. Почему вы думаете, что следующей жертвой будете непременно вы? Возможно, что до вас он отправит на тот свет еще многих людей и в чем-то при этом просчитается или ему просто не повезет? Или кто-либо из членов вашей «Лиги», не такой Дон Кихот, как вы, обратится ко мне. Вас бы это спасло».

Хиббард: «Я буду платить дам пятьсот долларов в неделю».

Вулф: «Весьма сожалею. До сих пор я твердо знал, что деньги, положенные на мой счет в банк, действительно заработанные, а тут этого не будет, так что я не могу взяться за ваше дело».

Хиббард: «Но, мистер Вулф, вы не можете так со мной поступить… Я пришел сюда… Боже мой! Вы моя единственная надежда…»

Вулф остановил меня.

— Довольно, Арчи.

Я взглянул на него.

— Здесь осталось еще немножко.

— Знаю, мне это неприятно слушать… Я отказался от этих пятисот долларов, возможно, даже тысячи. Я не пожелал отступать со своих позиций. Твое чтение пробуждает во мне напрасные сожаления. Заканчивай. Мистер Хиббард не поддался на мои уговоры, моя потрясающая принципиальность ни к чему не привела. Обычно требуется сильно ударить по крупу, чтобы кобыла затанцевала, но эта «кобыла» совершенно не реагировала на мой стек. Ты в это время был в отъезде, а после твоего возвращения мы не говорили об этом инциденте. Странно, что ты совершенно случайно заставил меня о нем вспомнить.

— Не понимаю.

— Изводя меня своими рассуждениями о человеке, давшем показания на свидетельском месте в суде. Как тебе известно, книгу прислали. Я читал ее вчера вечером.

— Почему?

— Не изводи меня. Я читал ее потому, что это книга… Я люблю читать книги.

— Да, и что же?

— О, тебя это развлечет. Поль Чапин, вызванный для дачи показаний в суд, автор книги «Черт побери деревенщину», и является злодеем Эндрю Хиббарда. Он и есть мститель психопат за некогда причиненное ему трагическое увечье.

Я посмотрел на Вулфа, зная, что он любит придумывать всяческие истории для «тренировки»…

— А почему он?

Веки Вулфа чуть-чуть приподнялись.

— Полета воображения тут не потребовалось: шаг за шагом, при помощи умственных процессов. Может, и ты их имеешь?

— Я очень высоко их расцениваю.

— Полагаю, что так… Мистер Хиббард употребил необычную фразу: «он вступил на корабль мести». Эта самая фраза дважды встречается в «Черт побери деревенщину». Дальше: мистер Хиббард упомянул подробности, доказывающие, что этот человек был писателем. Например, говоря о том, что он в «предупреждении» полностью изменил свой стиль, мистер Хиббард сказал, что пять лет назад этот человек занял, как он выразился, «компенсирующее положение в обществе». Сегодня утром я кое-кому позвонил. В 1929 году вышла первая книга Поля Чапина, сразу же принесшая ему успех, а в 1930 — вторая. Кроме того, Чапин остался калекой после полученного им в Гарварде двадцать пять лет назад увечья. Если тебе этого мало…

— Нет. Я очень вам благодарен. Теперь, когда вы знаете, кто этот малый, все отлично. Только что вам это дает? Кому вы собираетесь послать счет?

Две складки на щеках Вулфа слегка разгладились, и я понял, что он думает, будто ему смешно.

— Наверное, вы радуетесь тому, что Фриц готовит на обед кукурузные оладьи под вкусным соусом, а до звонка осталось десять минут?

— Нет, Арчи.

Складки на его лице нагло сошлись.

— Я упомянул сразу, что меня данная история увлекает. Конечно, весьма проблематично, даст она нам что-либо или нет в отношении заработка. Но, как всегда, толчок исходит от тебя. К счастью, наша ставка минимальна — проигрывать не будет обидно. Существует несколько каналов подхода, но я полагаю… да. Вызови мистера Хиббарда к телефону. Позвони в Колумбийский университет и домой…

— Да, сэр. Говорить будете вы?

— Да. Держи свою трубку и застенографируй, как обычно.

Я отыскал номер по справочнику и позвонил. Сначала в университет. Там Хиббарда не было. Я позвонил еще по двум-трем дополнительным телефонам, побеспокоил еще четырех-пятерых человек и в финале узнал, что поблизости его нигде нет и никто, кажется, не знает, где он может быть. Тогда я начал звонить к нему домой, в Академический городок, недалеко от университета. Какая-то безмозглая женщина почти взбесила меня, настаивая, чтобы я ей сказал — кто я такой и что мне нужно. На мои вопросы она отвечала крайне невразумительно и наконец выдала, что мистера Хиббарда, скорее всего, нет дома. Окончание нашего разговора Вулф слушал по своему аппарату.

Я повернулся к нему.

— Через некоторое время я попробую прозвонить еще раз.

Вулф качнул головой.

— Только после обеда. Сейчас без двух минут час.

Я поднялся, потянулся и подумал, что сейчас смогу сделать множество критических замечаний по адресу кукурузных оладий, и в особенности об их соусе. Это было в тот момент, когда «искомое Вулфа» решило прийти к нему само.

Зазвонил телефон. Я снова опустился на стул и взял трубку. Женский голос изъявил желание переговорить с мистером Вулфом. Я спросил, не моту ли я узнать ее имя, а когда она произнесла «Эвелин Хиббард», я попросил ее подождать у аппарата и прикрыл рукой трубку.

— Это Хиббард, — сообщил я Вулфу с усмешкой.

Его брови приподнялись.

— Только это Хиббард женского пола по имени Эвелин, голос молодой, возможно, дочь. Возьмите трубку.

Вулф повиновался, а я прижал свою к уху плечом и достал карандаш и блокнот. Когда Вулф спросил у нее, чего она хочет, я уже в который раз понял, что он является единственным человеком, который разговаривает абсолютно одинаковым тоном и с мужчинами, и с женщинами. Вообще-то в его голосе содержалась множество оттенков, но они не имели никакого отношения к роду собеседника.

Я покрывал листочек знаками скорописи, по большей части моего собственного изобретения, изображая звуки, звучащие в трубке.

— Мистер Вулф, у меня имеется рекомендательное письмо к вам от мисс Сары Барстоу, моей близкой приятельницы. Вы, наверное, помните ее, Вулф? Вы расследовали смерть ее отца. Не могла бы я срочно повидаться с вами? Я звоню от Бидвелла на Пятьдесят второй улице. Я могу быть у вас через пятнадцать минут.

— Очень сожалею, мисс Хиббард, но я в настоящий момент занят. Не могли бы вы приехать в четверть третьего?

— Ох!

После этого донесся ее легкий вздох.

— А я надеялась… я решилась всего десять минут назад. Мистер Вулф, дело срочное, если бы вы смогли…

— В чем заключается срочность?

— Я бы не хотела говорить об этом по телефону. Впрочем, это глупо! Речь пойдет о моем дяде, мистере Эндрю Хиббарде, две недели назад он приходил к вам, помните? Он исчез.

— Вот как? Когда?

— Во вторник вечером, четыре дня назад.

— И вы не получили от него ни слова?

— Ни полслова…

Голос девушки Хиббард задрожал:

— Совсем ничего.

— Та-ак…

Вулф слегка повернулся, чтобы посмотреть на часы, они показали четыре минуты второго, потом его глаза обратились к двери, на пороге которой возникла фигура Фрица.

— Поскольку прошло уже девяносто часов, еще один час ничего не изменит. Итак, в четверть третьего? Вас это устраивает?

— Раз вы не можете раньше, хорошо, я приеду.

Две трубки были одновременно опущены на рычаги аппарата.

Фриц произнес обычную фразу:

— Обед, сэр.

Глава 3

Я чудак в отношении женщин.

Каждый раз, когда я встречаюсь с новой женщиной в связи с расследованием Ниро Вулфа, в меня сразу же вселяется какой-то бес, в жилах начинает играть кровь, мир окрашивается в розовые тона. Я очарован. Но потом начинается расследование, и все остальное отодвигается на второй план. Очевидно, я слишком рьяно отношусь к своим служебным обязанностям. И поскольку я из кожи лезу вон, чтобы как следует выполнить полученное от Вулфа задание, роман замирает, так и не развернувшись.

По всей вероятности, именно этим объясняется то, что я до сих пор пребываю холостяком.

Эвелин Хиббард оказалась миниатюрной брюнеткой с привлекательным личиком.

Я, конечно, сидел за своим столом, готовый стенографировать, так что мог только изредка бросать на нее взгляды, когда случался перерыв в работе.

Если ее и мучила тревога за судьбу дяди, то она придерживалась правила, которое Вулф окрестил «англосаксонской обработкой эмоций», что означало поступить с ними, как с фруктами: заморозить и спрятать у себя в животе.

Девушка сидела неподвижно в кресле, не отводя своих красивых темных глаз от лица Вулфа, и только раз взмахнула ресницами в моем направлении. Она принесла с собой пакет, завернутый в коричневую бумагу, и держала его у себя на коленях.

Вулф сидел, откинувшись на спинку кресла, опустив подбородок и положив руки на подлокотники. По его обыкновению, он только через час после еды соединил пальцы рук на самой высокой точке своего живота.

Мисс Хиббард объяснила, что проживает вместе со своей младшей сестрой у дяди, в многоквартирном доме на Сто тринадцатой улице. Их мать умерла, когда они были детьми. Отец женился вторично и живет а Калифорнии. Их дядя холостяк. Дядя Эндрю ушел из дома во вторник вечером, часов в десять, и не вернулся. Никакой записки, никакого телефонного звонка не последовало. Ушел он один, мимоходом сообщив Руфи, то есть младшей сестре, что хочет подышать свежим воздухом.

Вулф спросил:

— Это не имеет прецедента?

— Простите…

— Он никогда не поступал так раньше? Не исчезал из дома на несколько дней? Вы на самом деле не представляете, где он может быть?

— Нет. Но мне кажется… я боюсь… что его убили.

— Понятно.

Глаза Вулфа приоткрылись.

— Естественно, что такая мысль должна была прийти вам в голову. По телефону вы упомянули о его визите ко мне. Известно ли вам, с какой целью он ко мне приходил?

— Да, об этом мне все известно. От моей подруги Сары Барстоу я узнала про вас. Это я убедила дядю обратиться к вам. Я знаю, что он вам сказал, и что вы ему ответили. Я обозвала дядю сентиментальным романтиком. Так оно и есть…

Она замолчала, чтобы справиться с дрожащими губами, потом заговорила так же твердо:

— Я — нет. Я твердо стою на земле. Я думаю, что мой дядя убит, и человек, который его убил, — Поль Чапин, писатель. Я пришла сюда, чтобы сказать вам это.

Ее слова подтвердили правильность вывода, к которому пришел Вулф, не вставая со своего кресла. Не слишком ли поздно? Пятьсот долларов в неделю вылетели на ветер.

— Весьма возможно, — согласился с ней Вулф. — Спасибо за визит, но, как мне кажется, сейчас было правильнее привлечь к делу внимание полиции и окружного прокурора.

Она кивнула.

— Вы совершенно такой, каким мне обрисовала вас Сара Барстоу. Полиция занимается этим делом со среды. По просьбе ректора университета они обещали не предавать это дело широкой огласке, чтобы не было лишних разговоров. Но полиция… с таким же успехом можно было бы направить меня на матч с Капабланкой. Мистер Вулф…

Пальцы ее сжатых рук, покоящихся на пакете, лежащем на коленях, стали развязывать узелок, голос ее окреп:

— Мистер Вулф, вы, очевидно, не знаете, что Поль Чапин обладает хитростью и коварством всех тех тварей, которых он упомянул в своем первом «предупреждении», разосланном им всем после того, как он убил судью Гаррисона. Он настоящее воплощение зла, ненависти, опасности… Нет, нет, он не человек.

— Постойте, мисс Хиббард, постойте!

Вулф вздохнул.

— Разумеется, по всем признакам он все-таки человек. Действительно ли он убил судью? Пока, вне всякого сомнения, презумпция невиновности в его пользу… Но вы упомянули первое «предупреждение». Скажите, у вас случайно нет копии с него?

— Есть.

И показала на пакет.

— Я захватила все «предупреждения», включая… — Она судорожно глотнула. — Самое последнее. Мне отдал свой экземпляр доктор Бартон.

— Которое было получено после кажущегося самоубийства?

— Нет. Это… это новое, оно пришло сегодня утром. Полагаю, что его получили, как обычно, все. После того, как доктор Бартон мне про него сказал, я кое-кому позвонила. Понимаете, дядя… исчез и вот…

— Понимаю. Весьма опасно. Для мистера Чапина я имею в виду. В подобном деле идти по любой проторенной дорожке не рекомендуется. Итак, здесь, в этом пакете, все «предупреждения»?

— Да. А также связка писем, которые в разное время Поль Чапин писал дяде. Ну, и нечто вроде дядиного дневника, книга учета сумм, переданных с 1919 года по 1928-й Полю Чапину дядей и другими лицами, список имен и адресов членов, то есть людей, которые активно действовали в 1909 году, когда это произошло. Ну, и еще кое-какие вещи.

— Поразительно! И все это находится у вас? Почему не в полиции?

Эвелин Хиббард покачала головой.

— Я решила этого им не показывать. Все эти бумаги находились среди сугубо личных вещей дяди. Они были дороги ему, а теперь они дороги мне… только в другом смысле… Полиции они все равно не помогли бы, а вам, возможно, помогут. И вы не станете злоупотреблять ими, не так ли?

Наступила пауза.

Я поднял глаза и заметил, что Вулф принялся то втягивать губы, то вытягивать их… Это взволновало меня. Так бывало всегда. Я волновался, даже если не имел понятия, в чем дело, потому что такое его состояние показывало, что Вулф что-то обдумывает.

Он сказал.

— Мисс Хиббард, вы хотите сказать, что не ознакомили полицию с этими бумагами, взяли их себе, а теперь принесли сюда?.. Среди всего прочего здесь имеются имена и адреса членов «Лиги искупления»? Потрясающе!

Она посмотрела на него

— А почему бы и нет? Бумаги не содержат таких сведений, которые нельзя было бы раздобыть где-нибудь еще: у мистера Фарелла, у доктора Бартона или мистера Дреммонда, да у любого из них.

— Все равно потрясающе.

Вулф потянулся к звонку, вмонтированному в его стол

— Не хотите ли стакан пива? Сам я люблю пиво, но навязывать своих вкусов не хочу. Могу предложить хороший портвейн «Солеро», «Дублин», мадеру или настоящее венгерское, которое мне присылают из тамошних винных погребов Ваш выбор?

Она покачала головой.

— Благодарю вас.

— Вы разрешите мне выпить пива?

— Пожалуйста, конечно.

Вулф не стал откидываться на спинку кресла. Он спросил:

— Может быть, вы развяжете свой пакет? Меня особенно интересует первое «предупреждение».

Она стала нетерпеливо дергать за кончики узлов, а я встал, чтобы ей помочь. Она отдала мне пакет, я положил его на стол. Вулф снял с него обертку. Внутри оказался большой картонный бювар для писем, старый и выгоревший, но целый.

Вулф открыл его с характерной для него любовной аккуратностью, которую он проявлял в отношении всех неодушевленных предметов.

Эвелин Хиббард сказала:

— Смотрите в первом отделении. Кстати, дядя называл их не «предупреждениями», а «указаниями».

Вулф кивнул.

— Иначе говоря, «перстами судьбы»? Ваш дядя, и правда, романтик. Ага, вот оно: «Вам лучше было бы убить меня, увидеть мой последний вздох». Могу ли я прочитать это вслух?

Она кивнула.

Вулф начал:

Вулф сидел с бумагой в руках, глядя то на нее, то на мисс Хиббард.

— Действительно, можно предположить, что мистер Чапин столкнул судью с края обрыва. Очевидно, экспромтом. Я также полагаю, что этого никто не видел, вот почему смерть мистера Гаррисона не вызвала ни у кого никаких подозрений. Кстати, в том месте имелся подходящий обрыв?

— Да. Это произошло в Массачусетсе, в горах, близ Марблхеда. Все собрались в доме Филмора Колларда. Судья Гаррисон приехал из Индианы, на день присуждения университетских степеней, потому что его сын закончил курс обучения. Вечером судья потерялся, а утром нашли его тело у подножья утеса, куда его принесло прибоем.

— Мистер Чапин был среди собравшихся?

Она кивнула.

— Был. В большинстве там присутствовали выпускники 1912 года из Кембриджа, которых пригласил к себе Филмор Коллард. Человек семь или восемь из Лиги были там.

Вулф кивнул. С минуту он разглядывал ее, потом снова придвинул к себе бювар и начал перебирать бумаги в его отделениях. Он перелистал странички блокнота, заглянул в книгу бухгалтерского отчета, затем занялся чем-то еще. Наконец он опять посмотрел на мисс Хиббард.

— И это псевдопоэтическое «предупреждение» пришло к каждому из них уже после того, как они разъехались по домам?

— Да, через несколько дней.

— Оно сильно их поразило?

— Конечно.

— Вы знаете, конечно, что небольшой опус мистера Чапина по форме традиционен. Многие из наиболее эффективных «предупреждений» в истории, особенно древней, были написаны стихами. Что касается достоинств творения мистера Чапина, то, отдавая дань традиционности, я все же нахожу его многословным, напыщенным и удивительно неоднородным. Конечно, я не могу считаться специалистом в этой области, но вкусом я не обделен.

Не в привычках Вулфа было медлить, когда подворачивалось дело, и я посмотрел на него с недоумением, не понимая, что ему нужно, но тут же снова принялся за работу.

— Я подозревал, что во второй части налицо плагиат. Правда, прошло уже много лет с тех пор, как я читал Спенсера, но где-то в расщелинах моей памяти сохранился перечень животных… Арчи, достань мне Спенсера. Третья полка справа, у самой двери. Нет, чуть дальше, темно-синий переплет… Благодарю.

Я протянул томик Вулфу. Он начал его быстро перелистывать

— Ага, вот тут… «Быки с огромными рогами», «Петух кичливо возвестил…», «Огромный волк подстерегал добычу…». Нет, по-видимому, где-то в другом месте, это не тот набор, который мелькает у меня в голове… Но, так или иначе, было приятно вновь повстречаться со Спенсером, даже мимоходом…

Вулф нагнулся вперед, насколько разрешало ему его дородное тело, и протянул книгу мисс Хиббард.

— Прекрасный пример переплетного искусства, советую вам взглянуть.

Она была достаточно хорошо воспитана, поэтому не могла не выполнить его просьбу. Взяв книгу, она повертела ее, глянула внутрь и погладила переплет. Тем временем Вулф снова уткнулся в бумаги, вытащенные им из бювара. Я взял томик у мисс Хиббард и вернул его на полку.

Вулф заговорил:

— Мисс Хиббард, я понимаю, что испытываю ваше терпение, прошу меня извинить. Могу ли я задать вам несколько вопросов?

— Конечно… Мне кажется…

— Извините, пожалуй, я ограничусь двумя вопросами. Первый: не застраховал ли ваш дядя недавно свою жизнь?

Она неторопливо кивнула.

— Но, мистер Вулф, это же не имеет никакого отношения к…

Вулф прервал ее:

— К всеобщей закономерности Поля Чапина. Я понимаю. Возможно, что и нет. А страховая сумма большая?

— По-видимому, очень большая.

— Деньги получите вы?

— Точно не знаю, но думаю, что да. Он пересказал мне то, что вы ему посоветовали в отношении страховки. Примерно с неделю назад он мне сообщил, что застраховался сразу в четырех компаниях. Я тогда не обратила особого внимания на его слова, так как мои мысли были заняты чем-то другим. Полагаю, что страховые деньги получим мы с Руфью.

— А не Поль Чапин?

Она посмотрела на Вулфа, открыла рот, но тут же закрыла его, затем пробормотала:

— Такая возможность не приходила мне в голову. Может быть… Не знаю.

Вулф кивнул.

— Да, сентиментальный романтик мог такое придумать… Теперь второй вопрос: почему вы обратились ко мне? Чего вы от меня хотите?

Она прямо посмотрела ему в лицо.

— Я хочу, чтобы вы отыскали доказательства вины Поля Чапина и добились того, чтобы он понес заслуженное наказание. Тогда вы назвали дяде сумму в десять тысяч долларов. Я в состоянии заплатить эту сумму. Я ненавижу Поля Чапина, причем уже много лет, потому что и я, и моя сестра Руфь любим дядю Эндрю. Он замечательный человек, бесконечно добрый. Поль Чапин отравил ему существование. А теперь… ох…

— Успокойтесь, мисс Хиббард. Вы не собираетесь поручить мне отыскать вашего дядю? Или вы не надеетесь, что он еще жив?

— Боюсь, что нет. Ох, если бы вы смогли его найти!

Ниро Вулф вздохнул и повернулся ко мне.

— Арчи, заверни, пожалуйста, бювар и верни его мисс Хиббард. Оберточная бумага и шнурочек в порядке? Вот и хорошо.

Она запротестовала:

— Но вам все это понадобится. Оставьте это у себя

— Нет, мисс Хиббард. Я не могу взяться за ваше поручение.

Она широко раскрыла глаза.

Вулф продолжал:

— Дело находится в руках полиции и окружного прокурора, так что я буду связан по рукам и ногам, я буду беспомощен. Мне остается пожелать вам всего лучшего.

Она наконец обрела дар речи.

— Глупости! Вы не можете говорить это серьезно. Я же вам все рассказала… Вы задали мне вопросы, и я на них отвечала… Выдвинутая вами причина, никакая не причина…

Вулф остановил ее, погрозив пальцем. Голос его зазвучал совсем иначе, хотя он его ни на йоту не повысил, и меня всегда огорчало, что я не понимаю, как это у него получается.

— Прошу вас, мисс Хиббард. Я сказал «нет» и привел свои доводы. Возьмите свой пакет у мистера Гудвина.

Ниро Вулф встал с кресла, что было — хотя она и не знала этого — небывалой вежливостью. Она тоже поднялась, взяла у меня пакет, причем выглядела чертовски взбешенной. Но ей было ясно, что она скорее беспомощна, чем взбешена, и прежде чем уйти, Эвелин снова обратилась к нему:

— Но неужели вы не видите… Что же мне делать?

— Я могу предложить только одно: если полиция не добьется успеха, приходите ко мне в следующую среду.

— Но это еще целых четыре дня!

— Сожалею. До свидания, мисс Хиббард.

Я пошел выпустить ее из дома и уверяю вас, она полностью забыла о своих ресницах.

Когда я возвратился в кабинет, Вулф сидел с весьма самодовольным выражением. Подбородок у него был задран, и он рисовал какие-то кружочки на ручке кресла.

Я остановился возле стола и сказал:

— Эта девушка вне себя от негодования… лишь немногим меньше, чем я.

Он пробормотал:

— Арчи, прошу тебя, не мешайте мне.

— Хорошо, сэр. Разве я посмею? Трюк был удачен, а трюкачество в глазах некоторых людей считается чуть ли не добродетелью. Только вы не подумали о том, что благодаря вашим штучкам мы так и остаемся «ввергнутыми в пучину прозябания»… Если не ошибаюсь, это Спенсер.

— Арчи, предупреждаю, что в один прекрасный день мое терпение может лопнуть. Я весьма сожалею, что мне пришлось быть таким грубым с мисс Хиббард. Но мне было необходимо от нее отделаться без промедления. Мы должны провернуть массу дел.

— Прекрасно. И если я смогу вам помочь…

— Можешь. Возьми, пожалуйста, блокнот и запиши текст телеграммы.

Я сел за стол. Я оказался не в состоянии предугадать ход мыслей Вулфа, и это, как всегда, раздражало меня.

Вулф начал диктовать:

— «Учитывая недавние события и третье «предупреждение» Чапина, вас просят непременно присутствовать на встрече по данному адресу в девять часов вечера в понедельник пятого ноября». Подпиши «Ниро Вулф» и укажи наш адрес.

— И отправить это всем, кого я смогу вспомнить?

Вулф приподнял угол настольного пресс-папье и вытащил из-под него листок бумаги, который подтолкнул ко мне.

— Вот имена. Разошли телеграммы местным жителям, я тем временем — живущим в Бостоне, Филадельфии и Вашингтоне, а остальным отправим письма с сообщением позднее. Сделай две копии письма со списка. Одну в сейф. Еще…

Я взял у него бумагу, и одного взгляда хватило, чтобы понять, что это такое. Я уставился на Вулфа и полагаю, что нечто в выражении моего лица остановило его. И он прервал сам себя.

— Спрячь свое неудовольствие, Арчи. Береги свои фальшивые нравоучения для себя самого.

Я сказал:

— Так вот почему вы заставили меня доставать ей Спенсера. Вам надо было как-то отвлечь ее внимание. Зачем вы его стащили?

— Не стащил, а позаимствовал.

— Неужели? Надо посмотреть в словаре, на мой взгляд, эти глаголы не синонимы. Ну, а для чего же вы позаимствовали его у нее? Она бы так вам его дала.

Вулф вздохнул.

— Ввиду твоего близкого знакомства с тончайшими этическими нормами, ты должен понимать, что я не мог бы, имея ее своей клиенткой, предложить свои услуги другим, особенно целой группе…

— Конечно, я это вижу очень хорошо. Теперь идея, которую вы осуществляете, ясна и для меня. Снимаю перед вами шляпу и восхищаюсь вашей дальновидностью, но она все равно бы вам его дала.

— Во всяком случае, мы будем действовать в ее интересах. Похоже, что это будет дорогостоящее и сложное дело, и нет никаких оснований, чтобы мисс Хиббард взяла все расходы на себя. Через несколько минут я уйду наверх, а ты будешь полностью занят. Сейчас я продиктую тебе текст письма, которое ты вечером отправишь мисс Хиббард. Индивидуальная доставка. Пиши.

— Да…

— «Я обнаружил, что прилагаемая бумага сегодня днем не попала в ваш бювар, а осталась у меня на столе. Надеюсь, что ее отсутствие не причинило вам неприятностей. Если вы все еще не отказались от своего намерения встретиться со мной в следующую среду, приезжайте без предварительной договоренности».

— Так, сэр. И послать с письмом этот лист.

— Разумеется. Следи, чтобы в твои копии не вкрались ошибки. Сделай три копии. Полагаю, что ты знаешь домашний адрес мистера Хиггема из «Метрополитен Траст Компани»?

— Да, — кивнул я.

— Разыщи его и передай ему копию списка. Попроси его в понедельник утром составить финансовый отчет по людям, поименованным в этом списке. Никакая дополнительная информация не требуется. Меня интересует лишь фактическое положение на сегодняшний день. О тех, кто в других городах, пусть запросит по телеграфу. Информация нам нужна к шести часам вечера в понедельник.

— Здесь включено имя Хиббарда, а возможно, и других умерших?

— Банк весьма опытен в делах подобного рода. Они выяснят все без шума и суеты. Свяжись с Солом Пензером и попроси его позвонить нам вечером в понедельник. Даркину тоже. Узнай, можно ли будет рассчитывать на Гора, Кэтера и еще двух детективов по твоему выбору на утро вторника. Как только ты разошлешь телеграммы, позвони на дом к мисс Хиббард. Пусти в ход все свое обаяние. Назначь ей свидание на сегодняшний вечер. Если она согласится на встречу, скажи ей, что ты огорчен моим отказом от ее дела. Предложи ей свою помощь. Это спасет нам много времени. Ты мог бы узнать у нее ряд фактов и, возможно, сумел бы заглянуть в личные бумаги и вещи мистера Хиббарда. Главным образом, чтобы убедиться, что он не предполагал в скором времени отлучиться на длительный срок. Мы в этом отношении согласны с требованиями закона и не можем считать человека умершим только потому, что он не появляется в тех местах, где его привыкли видеть.

— Понятно, сэр, но если я пойду туда сам, то я могу взять список с собой?

— Нет, отправь его по почте.

Вулф начал выбираться из своего кресла, а я наблюдал за ним — зрелище того стоило.

Глава 4

На вечер субботы и на воскресенье скопилось очень много дел. Я виделся с Эвелин Хиббард, провел с ней целых три часа, созвонился с Солом, Фредом и другими ребятами, вообще, потратил уйму времени на телефонные разговоры. Только поздно вечером в воскресенье удалось добраться до Хиггема, сотрудника банка, как только он вернулся домой с уик-энда на Лонг-Айленде

Члены «Лиги», получившие телеграммы, тоже звонили. Их было человек пять или шесть, и все звонки были разного рода: некоторые были напуганы, другие раздосадованы, а одного просто разбирало любопытство.

Я сделал несколько экземпляров списка и после телефонных разговоров на одном из них делал свои заметки.

Против четырех имен адресов проставлено не было, ну и, конечно, я не знал, были ли в списке покойники, и если есть, то кто? Список имел следующий вид — я для экономии места выпустил адреса:

Эндрю Хиббард, психолог.

Фердинанд Бауэн, биржевой маклер.

Лоринг А. Бартон, врач.

Юджин Дрейер, комиссионер по художественным изделиям.

Александр Дреммонд, цветовод

Джордж Р. Бретт, политический деятель.

Николас Кэбот, адвокат.

Огастес Фарелл, архитектор.

Вильям Р. Гаррисон, судья.

Филмор Коллард, владелец текстильной фабрики.

Эдвин Роберт Кайрон, издатель журнала.

Л. М. Ирвинг, общественный деятель.

Льюис Валмер, из Федеральной жилищной администрации.

Джулиус Эдлер, адвокат.

Теодор Джейс, банкир.

Питни Эйерс, сотрудник газеты.

Артур Коммерс, управляющий аукционами.

Уоллес Мак-Кенка, конгрессмен из Иллинойса

Сидней Ланг, недвижимая собственность

Роланд Эрскин, актер.

Леопольд Элкас, хирург.

Ф. Л. Инголс, бюро путешествий.

Арчибалд Моллисон, профессор.

Ричард Татти, мужской колледж.

Т. В. Донован.

Филипп Леонард.

Аллан У. Гардаер.

Ганс Вебер.

У четырех последних не было адресов, и я не сумел отыскать их ни в Нью-Йорке, ни в пригородах, поэтому не мог запросить в банке сведения о них.

Не забыв о том, что все они были выпускниками Гарвардского университета, то есть людьми с достатком выше среднего, я подумал, что дело должно быть прибыльным,

Объясняться с ними было весьма забавно, но настоящее «веселье» пошло в воскресенье после полудня. Кто-то пронюхал про исчезновение Хиббарда, и сообщение об этом появилось в газетах, пока как бы между прочим.

Около трех часов раздался звонок, и я отправился открывать дверь.

Как только я взглянул на двух рослых молодчиков, стоявших на крыльце плечом к плечу, я сразу понял, что это — дики (сыщики) из частного сыскного агентства, и что кто-то заинтересовался моим визитом в дом Хиббарда накануне вечером. Затем я узнал одного из них и, ухмыляясь, широко раскрыл дверь.

— Хэлло! Вы только от поздней обедни?

Стоявший справа, которого я узнал по шраму на щеке, спросил:

— Ниро Вулф у себя?

Я кивнул.

— Вы хотите его видеть? Перешагните порог, джентльмены.

Пока я закрывал дверь на цепочку, они разделись, повесили пальто и шляпы на вешалку, потом одновременно провели ладонями по головам, одернули жакеты и прокашлялись. Они нервничали, как юнцы в своем первом фраке. Я был поражен. Сам я настолько привык к Вулфу и его выходкам, что уже забыл, какое впечатление производят его ядовитые замечания на твердолобые профессиональные головы его коллег. Я попросил их подождать в прихожей, прошел в кабинет и сообщил Вулфу, что сам Баском, глава сыскного агентства Баскома, явился с одним из своих сотрудников и хочет видеть его, Ниро Вулфа.

— Ты не спросил, что им надо?

— Нет.

Вулф кивнул. Я вернулся в прихожую и провел их в кабинет. Баском подошел к столу, пожать руку Вулфу, второй джентльмен опустил свой торс на подставленный мною стул, но чуть было не сел на пол, так как зазевался на Вулфа. Я заподозрил, что он не перегружен ни слухом, ни талантами, коли впервые увидел Ниро Вулфа.

Заговорил Баском:

— Прошло почти два года с тех пор, как мы с вами встречались, мистер Вулф. Помните? Дело о степной лихорадке. Там еще клерк так сильно чихал, что не видел, как жулик ворует изумруды. Если бы не вы, я, наверно, до сих пор бы чесал себе затылок. У вас, разумеется, дела идут превосходно?

— Нет, отвратительно.

Баском скрестил ноги и прокашлялся.

— Вы недавно взялись за новое дело?

— Нет.

— Вы не взялись?

— Нет.

Тут я чуть не подпрыгнул от неожиданно раздавшегося скрипа — голоса второго дика, сидящего между мной и Баскомом.

— Я слышал иное.

— Кто вам позволил раскрывать пасть? — Баском уставился на него с негодованием. — Может, я поручил вам вести разговор?

Он повернулся к Вулфу.

— Пора переходить ближе к делу. Положение таково: я занимаюсь одним делом. Направил на него пять человек. Зарабатываю почти тысячу долларов в неделю. Вот уже четыре недели. Когда я доведу дело до конца, получу сумму, которая поможет мне прожить всю зиму, ни о чем не тревожась. Кое-что стало проясняться. По сути, мне теперь требуется немного оберточной бумаги и веревка.

— Это прекрасно!

— И поэтому я пришел к вам с просьбой отступиться…

Брови Вулфа поползли кверху.

— Попросить меня что сделать?

— Отступиться.

Баском сдвинулся на край стула и заговорил, став серьезным.

— Мистер Вулф, я говорю о деле Чапина. Я им занимаюсь уже четыре недели. Мне платят Бретт, Кэбот и доктор Бартон. Это не секрет, а если бы было секретом, то после понедельника всем все станет ясно. Бретт позвонил мне вчера вечером и сказал, что если я хочу заработать свои большие деньги на Поле Чапине, то надо сделать ход конем, потому что в игру собирается вступить Ниро Вулф. Вот каким образом я узнал о разосланных вами телеграммах.

Баском для большей убедительности положил кулак на стол и стал говорить еще более серьезно:

— Мистер Вулф, как вам известно, у адвокатов считается неэтичным переманивать клиентов друг у друга. За такие шутки дисквалифицируют; впрочем, ни один честный адвокат не пойдет на такое. Разве наша с вами профессия не менее достойна, чем профессия адвоката?

Баском дожидался ответа, его глаза были прикованы к телефону Вулфа. Очевидно, он считал, что медленное углубление складок на лице у Вулфа такое же естественное явление, как изменение конфигурации морского дна.

Вулф наконец заговорил:

— Вы имеете в виду, что я должен держаться в стороне от того, что вы называете «делом Чапина»? К сожалению, я должен отказать вам в вашей просьбе.

— Так вы не отступитесь?

— Нет, конечно.

— И вы считаете совершенно естественным отбивать клиента у другого детектива?

— Я не стану ни обсуждать свое поведение, ни оправдываться. Я просто заявлю, что отказываюсь исполнить вашу просьбу.

— Да, я так и думал.

Баском убрал кулак со стола и несколько расслабился.

— Мой брат уверял меня, что вы считаете себя джентльменом и попадетесь на эту приманку. Я ответил, что вы можете быть сколько угодно джентльменом, но простачком вас никак не назовешь.

— Боюсь, что ни тем, ни другим.

— Ну и прекрасно. Теперь, когда мы покончили с этим вопросом, может быть, поговорим о деле? Если вы займетесь делом Чапина, то нас это выведет из дела.

— Возможно, но не обязательно.

— Да нет, я всегда знаю, когда я проиграл, и умею с этим мириться. Да я и не могу дольше тянуть эту волынку. Я сказал, будто вот-вот должен закончить расследование. Так слушайте, на это нет никакой надежды. Я фактически сдался. Этот Чапин — самая темная и хитрая личность, с которой мне когда-либо приходилось сталкиваться. Трое моих ребят следили за ним день и ночь, чтобы поймать на следующем преступлении, и вот пропал Хиббард, а мы даже не можем выяснить, что с ним случилось. Более того, моя троица не имеет понятия, где был Чапин во вторник вечером…

Вулф прервал его:

— Все это пустые разговоры, а у вас, как я понял, ко мне деловое предложение.

— Совершенно верно. Я намерен предложить вам сделку. За эти четыре недели мы собрали кучу данных, на что ухлопали массу денег. Вы сэкономите время, средства и энергию. Вы можете получить все наши материалы.

Баском с минуту поколебался и заключил:

— За тысячу долларов.

Вулф едва заметно покачал головой.

— За то, что вы мне предлагаете, я заплачу сто долларов. Прошу вас, помолчите, я не из тех, кто торгуется. И не посчитайте меня плохо воспитанным, если я вам напомню, что я очень занят. Благодарю за визит.

Вулф указал на книги, лежащие перед ним на столе, в одной из которых лежала закладка.

— Поль Чапин написал пять романов, вчера мне удалось раздобыть четыре, написанных первыми. Сейчас я их читаю. Я согласен, что это дело сложное и трудное. Возможно, хотя и маловероятно, что я сумею его разрешить к полуночи.

Я сдержал улыбку. Вулф любил бравировать, это укрепляло его репутацию.

Баском вытаращил глаза. Через минуту он отодвинул свой стул и поднялся, и сидящий рядом со мною детектив ахнул и встал.

Баском сказал:

— Я не стану задерживать вас больше, у каждого детектива свои методы расследования.

— Да… Так вы желаете получить сто долларов?

Поворачиваясь к выходу, Баском кивнул.

— Я их возьму. Вы, по-видимому, привыкли швыряться деньгами. Вот приобрели романы Чапина… Черт побери, я возьму их.

И они двинулись за мной к выходу.

Глава 5

К обеденному перерыву в понедельник подготовка к встрече была закончена, и мы не спеша наслаждались обедом. Фриц всегда радовался, когда у нас в конторе дела шли на полную мощность, и особенно старался угодить своей стряпней.

В этот вечер я одобрительно подмигнул ему, когда увидел, как много в супе грибов, а когда попробовал подливку к салату — послал ему воздушный поцелуй. Фриц покраснел от удовольствия.

Как только обед закончился, Вулф поднялся в свою комнату, как это было предусмотрено его сценарным планом на данный вечер. Несколько минут мы с Фрицем совещались на кухне, потом и я отправился наверх — переодеться. Я надел серый костюм в серую клетку — один из лучших, когда-либо бывших у меня костюмов, светло-голубую рубашку и темно-синий галстук.

По пути вниз я зашел в комнату к Вулфу, бывшую на том же этаже, что и моя, чтобы задать ему вопрос. Он сидел у лампы в кресле с одним из романов Поля Чапина в руках. Я подождал, пока он дочитает до конца абзаца и отметит место карандашом.

Тогда я сказал:

— Если кто-нибудь из них захватит с собой какой-нибудь посторонний предмет, должен ли я его впустить?

Не поднимая глаз, Вулф кивнул.

Я спустился вниз в кабинет.

Первый посетитель прибыл рано.

Я предполагал, что до девяти часов никого не будет, но уже без двенадцати девять я услышал, что Фриц спускается в прихожую и открывает входную дверь. Затем повернулась дверная ручка кабинета, и Фриц впустил первую жертву.

Этот субъект явно нуждался в бритье, брюки висели на нем мешком, а волосы были взъерошены. Его бледно-голубые глаза стремительно обежали помещение и приземлились на мне.

— Черт побери! — сказал он, — вы же не Ниро Вулф!

Я согласился с этим и назвал себя. Он выказал желание пожать мне руку, затем сказал.

— Я знаю, что пришел на встречу рано. Я Майкл Эйерс, работаю в городском отделе «Трибюн». Я заявил Огги Риду, что мне нужен свободный вечер, чтобы спасти себе жизнь. По дороге я кое-где остановился пропустить пару стаканчиков, а потом мне пришло голову, что я безнадежный дурак — нет же никакого основания считать, что в этом доме не будет никакой выпивки. Я говорю не о пиве.

Я спросил его:

— Джин?

Он усмехнулся.

— Скотч. И не затрудняйтесь, разбавлять не надо.

Я подошел к столику, который мы с Фрицем установили в нише комнаты, и налил ему.

Я подумал: ура Гарварду и веселым дням в колледже и т. д… Я также подумал, что если он всех изведет… Но с другой стороны, если я ему откажу в его просьбе, он здесь ни за что не останется. А выучив почти наизусть справку из банка, я знал, что он проработал в «Пост» четыре года, а в «Трибюн» три, зарабатывая по девяносто долларов в неделю. Да и вообще у меня слабость к газетчикам. Я никогда не мог избавиться от чувства, что они знают такие вещи, о которых я не имею понятия.

Я налил ему и вторую порцию, и он уселся, крепко держа стакан обеими руками вытянув ноги.

— Скажите, — заговорил он, — правда ли, что когда-то Ниро Вулф был евнухом в гареме в Каире и начал свою карьеру, давая рекомендации девушкам для рекламы зубной пасты «Пирамида»?

Я, как осел, с полминуты испытывал самое настоящее негодование, потом рассмеялся.

— Конечно, — сказал я, — только работал он там не евнухом, а верблюдом.

Майкл Эйерс кивнул.

— Теперь мне все ясно. Хочу сказать, что теперь понимаю, почему верблюду так трудно пролезть сквозь игольное ушко… Я никогда не видел Ниро Вулфа, но много о нем слышал, ну а иголки я видел. Есть ли еще факты?

Я был вынужден в третий раз наполнить его стакан, прежде чем появились новые посетители. На этот раз их было двое: Фердинанд Бауэн — биржевой маклер и доктор Лоринг А. Бартон. Я вышел встретить их в прихожую, чтобы отвязаться от Майкла Эйерса.

Бартон был высоким красивым мужчиной, держался он прямо, но не натянуто, был хорошо одет, а его темные волосы, черные глаза и усталый рот не нуждались в снисхождении. Бауэн был среднего роста и имел весьма утомленный вид. Одет он был в черные и белые цвета. У него были маленькие ноги в изящных туфлях и изящные маленькие женственные руки в изящных маленьких серых перчатках. Когда он снимал пальто, мне пришлось отступить назад, чтобы он не заехал мне в глаза руками, которыми размахивал вокруг себя. Я не испытываю доверия к людям с подобными привычками в ограниченном пространстве. Их особенно следует держать подальше от лифтов, но я-то не терплю их в любых местах.

Я отвел Бартона и Бауэна в кабинет и объяснил, что Вулф в скором времени спустится вниз, и показал им Майкла Эйерса. Тот назвал Бауэна «Ферди» и предложил ему выпить. Бартона же он назвал «Лорелеей».

Фриц привел Александра Дреммонда — цветовода, кругленького, невысокого увальня, розовую физиономию которого украшали тонкие усы. Он был единственным человеком в списке, который уже до этого побывал в доме Вулфа. Пару лет назад он был у нас с группой других членов Ассоциации цветоводов-любителей, чтобы посмотреть наши растения. Я сразу его вспомнил.

После этого они начали приезжать более или менее кучно. Бретт из Тамани-холла, Эдлер и Кэбот — адвокаты, Коммерс — оптовик из Филадельфии, Эдвин Роберт Кайрон — редактор журнала, Огастес Фарелл — архитектор и птица по имени Ли Митчел из Бостона, который сказал, что он представляет интересы банкиров Колларда и Джейса.

Итого в десять минут десятого их собралось двенадцать человек, если считать последнего за двух. Конечно, они все были друг с другом знакомы, но я бы не сказал, что общество от этого повеселело. Даже Майкл Эйерс хмуро бродил вокруг, сжимая в руке пустой стакан. Остальные же почти все сидели с похоронным видом.

Я подошел к столу Вулфа и дал три коротких звонка Фрицу. Минуты через две я услышал шум лифта.

Дверь кабинета открылась, и все повернули головы к ней. Вошел Вулф, Фриц закрыл за ним дверь.

Пройдя половину расстояния до своего стола, Вулф остановился, повернулся и сказал:

— Добрый вечер, джентльмены!

Затем он подошел к креслу, придвинул его так, чтобы край сиденья уперся ему в подколенные ямки, оперся руками на подлокотники и опустился в кресло.

Майкл Эйерс привлек мое внимание, подняв пустой стакан и закричав:

— Эй! Евнух и верблюд!

Вулф поднял голову и спросил самым изысканным тоном:

— Вы предлагаете такие добавления для «внутреннего зверинца» мистера Чапина?

— Хух! Я предлагаю…

На него прикрикнул Джордж Бретт:

— Замолчи, Майк!

А Фарелл, архитектор, ухватил Эйерса и усадил на стул.

Я протянул Вулфу список присутствующих. Он просмотрел его и заговорил:

— Я рад, что здесь находятся мистеры Кэбот и Эдлер. Насколько мне известно, они оба юристы. Их знания и натренированный ум, надеюсь, избавят нас от вульгарных ошибок. Я надеюсь, что присутствующий здесь мистер Эйерс помнит о последствиях от придания делу широкой огласки, особенно на тот случай, если вы пожелаете ее избежать.

Но Майкл Эйерс возразил:

— Я не журналист, а охотник за информацией. Я брал интервью у Эйнштейна…

— Насколько вы пьяны?

— Откуда мне знать?

Брови Вулфа поднялись.

— Джентльмены?

Ответил Фарелл:

— Майк в порядке. Забудьте о нем.

Джулиус Эдлер — адвокат, напоминающий своей фигурой карандаш, а манерой держаться — образцового клерка, поспешил вмешаться:

— Я бы сказал то же самое. Мы понимаем, что это ваш дом, мистер Вулф, и что мистер Эйерс немного перебрал, но в конце концов мы думаем, что вы пригласили нас сюда не для проверки наших личных привычек. Вы ведь желаете нам что-то сообщить?

— Да.

— Меня зовут Эдлер.

— Да, мистер Эдлер, ваше замечание иллюстрирует то, что, по-моему, составляет основную помеху в моем разговоре с вами, джентльмены. Я не сомневаюсь, что вы с самого начала будете держаться враждебно. Вы все чрезвычайно напуганы, а напуганный человек бывает враждебен почти рефлекторно, из чувства самообороны. Он подозревает все и всех, поэтому я не сомневаюсь, что вы отнесетесь ко мне с недоверием.

— Глупости! — Это заговорил второй адвокат, мистер Кэбот. — Мы вовсе не напуганы, и нас вам не в чем подозревать. Если вы собираетесь нам что-либо сообщить, говорите.

Я представил его:

— Мистер Николас Кэбот.

Вулф кивнул.

— Если вы, мистер Кэбот, действительно не напуганы, то не о чем и дискутировать, вы можете идти по домам.

Вулф раскрыл глаза и медленно оглядел все одиннадцать лиц.

— Видите ли, джентльмены, я пригласил вас сюда только после того, как сделал ряд предположений. И если хотя бы одно из них ошибочно, наша встреча является потерей времени, как вашего, так и моего.

Предположение первое заключается в том, что все вы убеждены, что мистер Чапин убил двоих, а может быть, и троих ваших друзей.

Второе: вы опасаетесь, что если не будет что-то предпринято, то он на этом не остановится. Третье: я в состоянии справиться с задачей избавить вас от ваших страхов. Четвертое: вы заплатите мне за мои услуги, заплатите хорошо. Итак?

Они переглянулись.

Майкл Эйерс начал было подниматься со своего места, но Фарелл посадил его обратно.

Бретт пробормотал достаточно громко, чтобы его услыхал Вулф:

— Резонно.

Заговорил Кэбот:

— Мы убеждены, что Поль Чапин опасный враг общества. А насчет ваших способностей…

Вулф погрозил ему пальцем.

— Мистер Кэбот, если вам доставляет удовольствие продолжать притворяться, будто вы явились сюда защищать общество, я не стану с вами спорить, мне это безразлично. Вопрос в том, во сколько вы все это оцениваете?

Майкл Эйерс внезапно испугал нас неожиданным криком:

— Хитрый, старый Ник[1]!

И тут же добавил фальцетом:

— Никки, милый…

Фарелл стукнул его под ребро, а кто-то заворчал:

— Заткните ему рот.

Взгляды двух или трех присутствующих в направлении Кэбота показывали, что Вулф был прав, и единственный способ поймать эту птицу был припереть ее к стене.

Раздался новый голос, ровный и бесстрастный:

— Какая разница, напуганы мы или нет?

Это был Кайрон — издатель журнала.

— Допустим, что я скажу «да». Боюсь, что от этого ничего не изменится… Мне думается, куда важнее выяснить, что предлагает предпринять в этом отношении мистер Вулф. Ну, и договориться о гонораре.

— Договориться? Кой черт!

Майкл Эйерс вскочил так стремительно, что Фарелл не успел его схватить, и он направился к столику в нише. На полдороге он повернулся и крикнул:

— Чертовы бахвалы! Мы в панике, мы вздрагиваем от любого шума, мы оглядываемся через плечо, у нас вещи валятся из рук. Вы чертовски хорошо знаете, что так оно и есть. Кто из вас вчера ночью не лежал без сна и не гадал о том, как он добрался до Энди и что с ним сделал. Вы ведь слышали о нашей маленькой организации, Вулф, старый факир? «Лига искупления»! Скоро мы ее переименуем в «Клуб трусов» или в «Лигу малодушных».

Он наполнил свой стакан и поднял его. Я не стал указывать ему, что он налил себе из графина херес.

— Господа члены! За «Лигу малодушных»!

Он выпил свой стакан одним героическим глотком, вдруг нахмурился, сделал ужасную гримасу отвращения и негодования.

— Черт возьми, кто добавил конский навоз в виски?

Фарелл разразился звучным хохотом, ему вторил Бретт, Дреммонд хихикал.

С места поднялся Ли Митчел из Бостона.

— Бели джентльмены разрешат мне высказаться…

Он кашлянул.

— Конечно, я не из вашей компании, но я уполномочен заявить, что и мистер Коллард, и мистер Джейс весьма озабочены всем происходящим. Они полностью одобряют решение прибегнуть к услугам мистера Вулфа и готовы принять его условия.

— Хорошо.

Голос Вулфа унял поднявшийся гул голосов. Он повернулся ко мне.

— Арчи, раздай всем списки;

Она лежали у меня в верхнем ящике, ровно двадцать копий, я взял их и раздал присутствующим. Вулф позвонил, чтобы ему принесли пиво, наполнил стакан. Опорожнив его наполовину, он заговорил:

— Это, как вы видите, просто перечень ваших фамилий. Против каждой из них проставлена сумма денег. Я разъясню вам это, прочтя мою памятную записку, эту записку я не считаю окончательным документом, по вашему желанию ее можно изложить формальным юридическим языком. Для краткости я именую всех, как присутствующих здесь, так и отсутствующих, — «Лигой».

Памятная записка предусматривает:

1. Я обязуюсь освободить «Лигу» от всяких опасений и от возможности получить вред от:

а) Поля Чапина;

б) лица или лиц, которые посылали напечатанные на машинке стихотворные предупреждения;

в) лица или лиц, ответственных за смерти Гаррисона и Дрейера, а также за исчезновение Хиббарда.

2. Решение об удовлетворительном выполнении принятых мною обязательств будет вынесено большинством голосов членов «Лиги».

3. Расходы по выполнению задания в течение ведения дела я беру на себя. В случае моей неудачи «Лига» возмещать их не обязана.

4. Если же будет решено, что поручение выполнено мною удовлетворительно, все члены «Лиги» заплатят мне гонорар, размеры которого указаны против фамилии каждого члена на дополнительном листе, причем «Лига» несет ответственность за то, чтобы мною был получен весь гонорар полностью.

Я полагаю, что предусмотрел все…

Его прервал Николас Кэбот:

— Это неслыханно! Я не стану даже обсуждать это!

Джулиус Эдлер сказал, улыбаясь:

— Я думаю, нам следует поблагодарить секретаря мистера Вулфа за то, что он не подвел итога и спас нас от шока. Но я все же это сделал: пятьдесят шесть тысяч девятьсот пятнадцать долларов. Вот так!

Коммерс, которому стоило не менее 10 баксов приехать из Филадельфии произнес свою первую речь:

— Мне мало что известно о ваших деловых качествах, мистер Вулф, но я выяснил кое-что новое о нервах человека.

К хору начали присоединяться голоса прочих. Казалось, они задались целью втоптать нас в грязь.

Вулф ждал почти минуту, затем поднял вверх руку с раскрытой ладонью, для него это был весьма яростный жест.

— Прошу вас, джентльмены. Нет никаких оснований для споров. Дело предельно простое: я предлагаю купить у меня кое-что за определенную сумму, которая должна быть выплачена при вручении покупки. Если вы считаете цену завышенной, никто не заставляет вас покупать. Однако в связи с этим могу заметить, что в эту субботу мисс Эвелин Хиббард предложила мне за мои услуги десять тысяч долларов. В этом списке, нет ни одной цифры, равной десяти тысячам долларов, а ведь мисс Хиббард не грозит непосредственная опасность.

Заговорил Джордж Бретт:

— Да? И вы ей отказали, чтобы выжать нас? И собираетесь делать это так хорошо, как сможете, хух?

— Во всяком случае, памятная записка нелепа от начала до конца. — Николас Кэбот подошел к столу Вулфа и начал внимательно читать взятый им листок с запиской. — Причем здесь фокус-покус с «лицом и лицами»? Мы хотим, чтобы Поля Чапина запрятали туда, где ему положено находиться…

— Вы меня удивляете, мистер Кэбот, — вздохнул Вулф, — Ведь я сформулировал свои обязательства таким образом, потому что знал, что здесь будут присутствовать два опытных юриста. Обстоятельства так прочно вбили вам в голову уверенность в вине Поля Чапина, что вы утратили способность рассуждать трезво. Я не мог бы взяться за устранение ваших тревог, обязавшись непременно уличить Поля Чапина в убийстве потому, что если бы я так поступил, а расследование доказало бы его невиновность, сразу же возникли бы две трудности.

Во-первых, я был бы вынужден сфабриковать против него дело, чтобы получить свои деньги, что было бы не только несправедливо по отношению к нему, но могло бы принести крупную неприятность мне самому. И во-вторых, подлинный виновник всех этих противозаконных поступков остался бы на свободе и занялся бы тем же самым, так что вы, джентльмены, оставались и дальше запуганными или мертвыми. Поэтому я предусматриваю…