Глава 11

Судя по поведению Перри Холмера, он никак не мог поверить, что попал в такое затруднительное положение. Для него, старого сотрудника уолл-стритской фирмы, сидеть на виду у всех в красном кожаном кресле и пытаться убедить частного детектива по имени Ниро Вулф в том, что он не убийца, было невыносимо. И все же ему приходилось это переносить. Его ораторский баритон продолжал звучать довольно высокомерно:

— Очевиден тот факт, что мисс Дьюди совершенно необъективна и руководствуется враждебным к нам отношением. Она ведь не может подтвердить ничем свое заявление о том, что после 30 июня мой доход от корпорации был бы сведен к нулю. Присцилла Идз не могла внять столь безответственным советам.

Он вынул из кармана бумагу и развернул ее:

— Как вам известно, я, придя в квартиру мисс Идз в понедельник вечером на условленную встречу, нашел записку, которую она мне оставила. Оригинал находится в полиции — это копия. Записка гласит:

«Дорогой Перри! Надеюсь, вы не будете на меня слишком сердиться за то, что я вас так подвела. Я не собираюсь делать никаких глупостей. Я просто хочу побыть одна там, где я сейчас есть. Я сомневаюсь, что вы хоть что-нибудь услышите обо мне до 30 июня, но после этой даты узнаете все обязательно. Пожалуйста, не волнуйтесь и не пытайтесь меня найти.

Любящая Прис».

Он сложил бумагу и убрал ее в карман.

— По-моему, тон и содержание этой записки не указывают на то, что мисс Идз решила ответить за многие годы бескорыстного служения ее интересам способом, изложенным мисс Дьюди. Она не была глупой или неблагодарной. Я не собираюсь давать отчет о суммах, заплаченных мне корпорацией, скажу только, что все выплачивалось в соответствии с оказанными услугами.

Дело ни в коем случае не ограничивалось лишь производством и продажей полотенец, как насмешливо намекнула мисс Дьюди. Наши общие интересы с Присциллой требовали постоянного квалифицированного труда. Тем не менее, если бы даже мисс Идз и решила действовать так, как предполагает мисс Дьюди, все равно все это не выглядело бы таким трагичным.

Мой доход от адвокатской практики, не считая гонораров «Софтдауна», вполне покрывает мои нужды.

Но, находясь даже в отчаянном положении, я все равно не пошел бы на убийство. Мысль о том, что у человека моего воспитания и темперамента может зародиться желание совершить подобный поступок и подвергнуть себя такому страшному риску, противна любой теории поведения человека. Это все. — Он плотно сжал губы.

— Далеко не все, — заметил Вулф. — Вы слишком многое оставили в стороне. Если у вас даже не возникало мысли о том, что вас могут вывести из игры, почему же вы тогда предлагали мне пять тысяч долларов за то, чтобы я нашел мисс Идз в течение четырех дней, и обещали удвоить сумму, если я приведу ее к вам, как вы выразились, «живой и невредимой».

— Я уже все объяснил вам. Я считал, что она могла уехать в Венесуэлу повидаться с бывшим мужем, и хотел остановить ее раньше, чем она успеет с ним связаться.

Я получил от него письмо с претензиями на половину ее собственности. Она была им крайне обеспокоена. Так что я боялся, как бы она не наделала глупостей. То, что я использовал речевой штамп «живой и невредимой», совершенно не имеет значения. Я сказал вам, что первое, что необходимо сделать, — проверить списки всех пассажиров, летящих в Венесуэлу. А вы, как оказалось, прятали ее в своем доме и скрыли это от меня. И после того, как я ушел, послали на смерть.

Вулф спокойно спросил:

— Значит, вы согласны с тем, что документ, которым размахивал мистер Хаф, — подлинный? С тем, что он подписан его женой?

— Нет.

— Но она-то, конечно, знала, подписывала она его или нет. Если нет, если он поддельный, зачем же ей нужно было бы лететь в Венесуэлу?

— Она временами была слишком невоздержанна.

Вулф покачал головой:

— Так у нас с вами ничего не выйдет, мистер Холмер. Давайте поставим все точки над «i». Вы показали мисс Идз письмо от мистера Хафа и фотокопию документа. Что она сказала? Согласилась с тем, что подписала его, или отрицала это?

— Я воздержусь от ответа на этот вопрос.

— Я сомневаюсь в том, чтобы ваше умалчивание способствовало продвижению дела, — сухо заметил Вулф. — Теперь, когда вы знаете о том, что мисс Идз не улетела в Венесуэлу, я могу вас заверить: она и не намеревалась это делать. Как вы объясните ее бегство из дома и нежелание встречаться с вами? И просьбу Присциллы не пытаться искать ее?

— Я не могу объяснить все ее поступки.

— А может быть, вы все же попытаетесь?

— Какие еще вам нужны разъяснения? Что я могу добавить к тому, что вам уже известно? Она знала, что я приду вечером с документами, подтверждающими полную некомпетентность в делах корпорации мисс Дьюди… Я сказал ей об этом по телефону утром.

Я считаю вполне вероятным тот факт, что она уже к тому времени поняла, что ей придется отказаться от мысли поставить мисс Дьюди во главе корпорации.

Поэтому она и не захотела встречаться со мной, желая уйти от очевидных фактов. Она знала и о том, что мисс Дьюди не даст ей ни минуты покоя в течение оставшейся недели.

— Какой же вы чудовищный лжец, Перри, — сказала Виола Дьюди своим четким, приятным голосом.

Он посмотрел на нее. И тут я впервые увидел его подлинное лицо! Я без труда перехватил его взгляд, злой и мстительный, поскольку она сидела точно по прямой между ним и мной. Холмер утверждал, что человек его воспитания и темперамента не может совершить убийство. Но его откровенный взгляд говорил как раз о другом. О том, что этот человек мог, не задумываясь, накинуть веревку на шею и затянуть ее. Но он моментально погасил эту злобную вспышку и снова повернулся к Вулфу:

— Думаю, что я все же мог бы объяснить ее записку ко мне. Но не хочу этого делать, поскольку она разговаривала и с вами, а мне неизвестно, что говорила вам она.

— Может быть, что-то было связано с мисс О'Нейл?

— Оставьте ее.

— Нет, почему же. Она, может быть, и не причастна к делу, но я должен все о ней знать. Какова была ее игра? Находилась ли она в интимных отношениях и с мистером Брукером, и с вами или ни с одним из вас?

Что ее интересовало: развлечения, деньги, мужчины?

Челюсть Холмера пришла в движение. Она выступила вперед и сделалась похожей на бульдожью.

— Было бы глупо подчиняться подобным требованиям. Если в полиции это неизбежно, то отвечать вам абсурдно. И выслушивать ваши невежественные и гнусные инсинуации относительно молодой женщины, трогать которую вы не имеете права. В своей невинности и скромности она так далека от всей этой развращенности, которую вы ей приписываете! Нет! Я был глуп, что согласился на эту встречу!

Я смотрел на него, вытаращив глаза, и едва верил своим ушам. Нельзя сказать, что проявление добрых чувств к хорошо сложенной хапуге со стороны уолл-стритского адвоката было чем-то неслыханным, но слышать, как он несет подобный вздор, было поистине чудовищным. Подобные мужчины представляют собой угрозу здоровым и нормальным отношениям между полами.

Послушав, как Холмер несет вздор о такой птичке, как Дафни О'Нейл, я позднее спрашивал себя, неужели из моих уст когда-нибудь раздавалось иное обращение к молодой женщине, чем вызывающая, бессмысленная болтовня.

Вулф сказал:

— Насколько я понимаю, вы закончили, мистер Холмер?

— Да.

Вулф повернулся к Брукеру:

— Вы — мистер Брукер?

Брукер был тем, на кого я ставил. Случается иногда, что группа людей, находящихся под следствием, довольно однообразна, но это бывает не часто. При всех условиях у следователя, как правило, появляется фаворит. Для меня этим фаворитом был Джей Л. Брукер, президент корпорации. Я не знаю почему, может быть, из-за его худого лица и тонкого длинного носа.

Это лицо напоминало мне одну пташку, на которую я работал во время летних каникул в Огайо, в бытность мою студентом. Брукер был единственный из присутствующих, проглотивший три порции спиртного, и я заметил, что, когда он подносил бокал к губам, руки его дрожали.

— Я хотел бы сказать… — начал он, но это его вступление прозвучало не слишком внушительно. Тогда он прочистил горло и продолжил: — …Я хотел бы сказать, мистер Вулф, что я считаю действия миссис Джеффи справедливыми. Мое мнение таково: акции должны находиться под контролем до тех пор, пока не будет пролит свет на обстоятельства смерти миссис Идз. Но остальные акционеры возражают. Они приводят следующие доводы: убийства раскрываются месяцами, даже годами, а иногда и вообще не раскрываются. Мне приходится допустить, что их позиция вполне обоснованна, так же как позиция миссис Джеффи. Так что самым лучшим было бы достичь компромисса. Ваша заинтересованность этим делом меня совершенно не обижает. Я высоко ценю ваше содействие.

Вулф покачал головой:

— Вы только зря тратите время, сэр. Я ведь не следователь и не торговец. Я охочусь за убийцей. Я не знаю, вы это или кто другой, но в отношении себя — вы знаете. И я прошу вас говорить именно об этом.

— Я был бы рад, если бы знал нечто такое, что могло бы помочь вам добраться до истины. Но я всего лишь уступчивый бизнесмен. В моей особе нет ничего захватывающего и эффектного. Когда-то я, робкий молодой человек, окончив колледж, пришел в «Софтдаун»…

— Если вы считаете, что это имеет отношение к делу… — перебил его Вулф.

— О да, сэр… — пробормотал Брукер. — В один из декабрьских дней миссис Идз пришла в офис навестить мужа и привела с собой Присциллу, свою очаровательную пятилетнюю дочурку. Пока ее мать поднималась наверх, в кабинет мужа, Присцилла оставалась внизу, разглядывая все вокруг, как это обычно делают дети.

Случилось так, что я тоже оказался там. Присцилла, подойдя ко мне, спросила, как меня зовут. Я ответил:

«Джей». Вы знаете, сэр, что она сказала?

Он явно ждал реплики Вулфа, и тот скрепя сердце сказал:

— Нет.

— Она повторила: «Джей». И добавила: «А ведь вы совсем не похожи на Блуджея[5]». Она была просто неотразима!

В то утро я занимался испытанием новой пряжи, которую мы рассчитывали пустить в ход, и нитки лежали в моем кармане. Я вытащил их, обвязал свободно вокруг шейки и сказал, что это прекрасное ожерелье, которое я дарю ей к Рождеству. Потом подвел ее к висевшему на стене зеркалу и поднял так, чтобы она могла себя видеть. — Он снова прочистил горло. — Она была в восторге, хлопала в ладоши, что-то кричала от радости. Потом за ней пришли мать и отец, мистер Натаниэль Идз. Маленькая Присцилла побежала к нему, восхищаясь своим зеленым ожерельем. И знаете, что она ему сказала?

— Нет, — снова был вынужден ответить Вулф.

— Она сказала: «Папа, посмотри, что мне подарил Джей! О, папа, ты должен задержать Джея, я хочу поговорить с ним». И меня оставили.

Это была моя первая встреча с Присциллой Идз. Вы можете представить, какие чувства я испытывал к ней с тех пор, пронеся их снова сквозь все годы, несмотря на трудности, трения и разногласия. Об этом зеленом ожерелье из ниток я уже рассказывал в полиции, и мой рассказ был проверен. И вы можете себе представить, что чувствую я теперь, зная, что меня самым серьезным образом подозревают в убийстве Присциллы Идз! — Он вытянул вперед руки, и они задрожали. — Этими руками! Теми самыми, которыми двадцать лет назад я повязал вокруг ее шейки ожерелье из ниток!

Он встал, подошел к столу с напитками и, с трудом удерживая одной рукой стакан, другой налил виски с содовой. Вернувшись к своему креслу, он одним махом прикончил половину стакана.

— Итак, сэр? — напомнил ему Вулф.

— Больше мне нечего сказать, — объявил Брукер.

— Но все, что вы нам рассказали, — это же просто несерьезно. — Вулф был просто изумлен.

— О, напротив, мистер Брукер всегда серьезен, — с мрачным удовлетворением в голосе произнесла Виола Дьюди. — В течение четырех лет он сочинил большую часть софтдаунских проспектов… Я думаю, вы их читали?

— Без особого восторга, — буркнул Вулф. Он все еще смотрел на Брукера. — Очевидно, сэр, вы или страдаете тупоумием, или считаете таким меня. Давайте перенесемся на двадцать лет вперед, к событиям трехдневной давности.

Во вторник вы сказали Гудвину, что вы все пятеро (мистер Холмер не присутствовал, но мисс О'Нейл была там) обсуждали случившееся. Высказывалось мнение, что мисс Идз была убита своим бывшим мужем, мистером Хафом. Вы упомянули…

— Кто это сказал? — Реакция Эрика Хафа была молниеносной. Он протиснулся между Питкином и Дьюди, повернувшись к ним. В его голубых глазах сверкнули молнии, когда он повторил свой вопрос: — Кто это сказал?

Вулф велел ему сесть, но Хаф проигнорировал эту просьбу. Я вновь встал, готовый навести порядок, и двинулся было к нему, но тут Ирби, адвокат Хафа, что-то шепнул своему клиенту.

Я был уже на пределе и с трудом сдерживал желание дать тычка кому бы то ни было, ну, хотя бы и Хафу.

Вулф заметил это и окликнул:

— Арчи!

Его окрик привел меня в себя. Я остановился совсем близко от Эрика Хафа и сказал ему:

— Вы будете говорить тогда, когда вас об этом попросят!

— Но ведь меня обвинили в убийстве!

— И что с того? Так же, как и остальных, не более.

Если вам здесь не нравится, возвращайтесь туда, откуда пришли. Садитесь, слушайте и обдумывайте, как построить свою защиту.

Вулф вновь обратился к Брукеру:

— Говоря о мистере Хафе, вы заявили, что ему нечего было даже приезжать в Нью-Йорк; он вполне мог нанять кого-нибудь для убийства бывшей жены. Почему вы считали, что преступление было совершено наемным убийцей? На это была какая-нибудь причина?

Брукер нахмурился:

— Не знаю. Обязательно должна быть какая-то причина?

— Я думаю, она могла быть, — ответил Вулф. — Во всяком случае, меня удивляет, что вы стали искать преступника в Венесуэле, когда вполне достаточное число подозреваемых лиц находилось у вас под руками. Но попутно возникает вопрос: зачем эта смерть могла понадобиться мистеру Хафу?

— Не знаю.

— Но кто-то же должен знать. Мисс Дьюди, по словам Гудвина, высказывала предположение, что Присцилла Идз отказалась подтвердить документ. Или же мистер Хаф думал, что она может поступить подобным образом. Поэтому он ее и убил. Я считаю это предположение совершенно необоснованным, даже смешным.

Во-первых, она сама призналась в том, что подписала этот документ. Во-вторых, Присцилла, по утверждению мистера Ирби, предложила заплатить сто тысяч долларов, чтобы урегулировать конфликт. Все эти события развернулись всего лишь на прошлой неделе. Тем не менее мистер Хаф, дабы удовлетворить свое задетое самолюбие, бросается в аэропорт, садится в нью-йоркский самолет, прилетает в Америку и убивает сначала служанку, потом мисс Идз. После чего он спокойно улетает обратно. Правдоподобно ли звучит все это?

— Нет.

— Тогда попробуйте сформулировать так, чтобы можно было в это поверить. Итак, зачем мистеру Хафу понадобилось убивать бывшую жену?

— Не могу сказать.

— Очень жаль, поскольку простейший путь породить сомнение в вашей виновности — это предложить другое разумное предположение. Имеется ли у вас такое?

— Нет.

— Имеете ли вы еще что-нибудь сказать?

— Нет.

— Желаете ли вы прокомментировать то, что было сказано о мисс О'Нейл?

— Нет.

Взгляд Вулфа перешел на следующего гостя:

— Мистер Квест?

Глава 12

В течение пятидесяти с небольшим часов, которые прошли со времени моего визита в здание «Софтдауна» на Коллинз-стрит, у меня было достаточно свободного времени для исследований, и одним из добытых мною сведений стал возраст Бернара Квеста. Ему стукнул восемьдесят один год. Тем не менее было бы рискованно делать заключение, как сделал это Вулф в случае с Виолой Дьюди, что если он и убил Присциллу Идз, то скорее мог быть организатором, а не исполнителем. Несмотря на его белые, благородного вида волосы и старую, морщинистую кожу, я мог бы держать пари, что, судя по его взгляду, движениям и манере держаться, он мог бы еще подтянуться на руках пять, а то и шесть раз подряд.

Квест сказал Вулфу тихим, но твердым и сильным голосом:

— За всю долгую жизнь мне пришлось проглотить лишь две по-настоящему горьких пилюли. И это дело — одна из них. Я не имею в виду неестественную смерть Присциллы Идз, хотя она была неожиданна и вызвала во мне сожаление. Для меня важен тот факт, что я, Бернар Квест, вовлечен в это дело не только вами — ваше расследование меня не волнует, — но и официальными лицами, ответственными за расследования преступлений.

Его взгляд переместился влево, в сторону Питкина и мисс Дьюди, потом вправо, в сторону Брукера, Холмера и снова остановился на Вулфе.

— Все здесь присутствующие — дети в сравнении со мной. Я неразлучен с нашим делом в течение шестидесяти двух лет. Я был коммерческим директором двадцать девять лет и вице-президентом тридцать четыре.

Мною или под моим руководством продано продукции больше чем на четверть миллиарда долларов. В 1923 году, когда Натан Идз сделал меня вице-президентом, он обещал, что наступит время, когда я получу значительную часть акций корпорации. В последующие годы он повторил свое обещание семь раз, но так и не сдержал его. В 1938 году Натан Идз сказал мне, что вписал в свое завещание пункт, благодаря которому его обязательства передо мной будут выполнены. Я протестовал, я был настолько возмущен, что хотел укрепить свой протест реальными действиями, но было уже слишком поздно. Мой возраст подходил к семидесяти, и конкурирующие фирмы, которые раньше предлагали мне перейти к ним на более выгодные условия, перестали это делать. К тому времени я знал, конечно, что не могу полагаться на слово Натана Идза. Но я слишком долго ждал. И уже не смог применить каких-либо эффективных методов для того, чтобы добиться своего.

Четырьмя годами позже, в 1942 году, он умер. Когда было оглашено его завещание, я обнаружил, что он опять нарушил свое слово. Я вам сказал, что проглотил по-настоящему две горькие пилюли. Так вот, это была первая. Вы можете спросить, а в чем, собственно, дело?

Мне было уже больше семидесяти. Мои дети выросли и разбрелись по всему свету, счастливые и удачливые. Жена моя умерла. У меня был достаточный годовой доход, я получал больше, чем мне нужно. Какую пользу могут мне принести акции корпорации на сумму в три миллиона долларов? Да никакой. Совершенно никакой. Возможно, я имел бы от них больше неприятностей, чем пользы. Но я решил убить девушку, Присциллу Идз, которой тогда было всего пятнадцать лет, чтобы получить по крайней мере ее часть.

— Берни! — крикнула мисс Дьюди.

— Да, Ви.

Он посмотрел на нее, кивнул и снова повернулся к Вулфу:

— Я не сказал об этом в полиции. Я не собирался ничего скрывать от них, но тот, кто меня допрашивал, мне не понравился. Это был не тот человек, которому можно было дарить такого рода признания.

Я вдруг обнаружил для себя, что мне было бы приятно это сделать. Я, пожалуй, употребил не то слово.

Нет, не приятно, но все же какая представилась бы великолепная возможность свалить с себя этот груз. Мое понятие о чести, о справедливости было оскорблено.

Я знал, что Натан Идз, получивший дело в наследство, вложил очень мало своего в его удивительный рост за последние четверть столетия. Он был его главой лишь номинально. Дело обязано было своим процветанием главным образом двум людям: Артуру Гильему, гению производства, и мне.

Для того чтобы удержать Гильема, Идз передал ему десять процентов софтдаунских акций. Ими теперь владеет дочь Гильема, Сара Джеффи.

Поскольку я не был так настойчив, как Гильем, то не получил ничего. Бессовестное вероломство Натана Идза — условия его завещания — стало для меня последней каплей. Я задумал убить Присциллу не ради денег. Подобное решение было бы слишком рациональным, а мои чувства отнюдь этим не отличались.

Просто я был выведен из душевного равновесия, находился в состоянии какого-то помрачения. Я решил ее задушить.

Я знаю, что многих преступников обнаруживали путем лабораторных исследований предмета или предметов, на которых они оставляли следы, поэтому предпринял все меры предосторожности, чтобы избежать этой опасности. Мне нужен был кусок веревки, и я провел много часов, размышляя, каким путем можно его достать, не вызывая подозрений.

Я жил в Скарсдейле. При моем доме был двор и гараж, и там, конечно, хранились разные веревки, которые могли бы мне послужить. Но нельзя было оставлять никаких следов.

Я, как мне кажется, разрешил проблему просто. Доехал до конца Бродвейского шоссе, а потом пошел пешком… За полчаса я обнаружил несколько кусков веревки, которые вполне могли подойти, но я был разборчив.

Та, которую я выбрал, валялась у конца земельного участка, неподалеку от дороги, — кусок веревки для сушки белья около трех футов длиной. В пределах сотни шагов не было видно никаких прохожих. И все же, подбирая ее, я наклонился, будто бы завязывал шнурок, и когда выпрямился, веревка, уже хорошо смотанная, находилась в моей руке.

Дьюди вновь прервала его:

— Признайтесь, что вы все это выдумали, Берни?

— Нет. Так оно и было. Я быстро сунул веревку в карман и оставил ее там до тех пор, пока не очутился один в своей спальне. Потом я осмотрел ее и с удовольствием убедился в том, что не ошибся: эта грязная и видавшая виды веревка — то, что мне надо.

Я пошел в ванную, вымыл бечеву с мылом и прополоскал. Но потом столкнулся с проблемой, где оставить ее для сушки? Я не мог повесить ее так, чтобы она попалась на глаза одному из моих двух слуг или кому-нибудь из гостей, приехавших к обеду. Но и запихнуть ее мокрую в ящик я не хотел. Мне вообще не нравилась эта мысль.

Поэтому, приняв душ, я повязал веревку вокруг талии, но чувствовал себя весьма неуютно с влажной бечевой, плотно прижатой к моей коже. Но положи я ее еще куда-нибудь, я чувствовал бы себя не менее неуютно.

Позже, после того как мои гости ушли, а я раздевался перед сном, голова моя была занята уже другой проблемой. Придется ли мне ударить чем-нибудь свою жертву, прежде чем я воспользуюсь веревкой? Я считал, что гораздо предпочтительней использовать лишь одно оружие — веревку, если бы это только было возможно.

Сняв бечеву с талии, я стал накидывать ее на различные предметы: ручки кресел, книги, подушки и крепко затягивать. Но это не дало мне ответа на целый ряд вопросов. Мне нужно было знать, какие условия необходимы для того, чтобы парализовать дыхание, заглушить крик и сделать свою жертву беспомощной. Поэтому я накинул веревку себе на шею, ухватился за нее и стал затягивать.

Взгляды все присутствовавших были теперь прикованы к Квесту. А он поднял руку, чтобы дотронуться до шрама под подбородком, и медленно опустил ее.

— Никто не вошел ко мне в этот момент, я рухнул на пол и пролежал там без сознания несколько минут, не знаю точно сколько. Я и теперь не уверен, была ли потеря сознания результатом психологического воздействия или причиной ее послужило удушье. Впервые в жизни в моем мозгу промелькнула мысль о самоубийстве. Не тогда, когда я набрасывал веревку, но уже после, когда пришел в себя.

Какие-то секунды я вообще ни о чем не думал. Я сидел на полу, глядя на веревку, и внезапно все свершившееся вдруг обрушилось на меня, как будто прорвало плотину. Я серьезно и тщательно готовился к убийству, и доказательством тому служила веревка! А может быть, это просто был кошмар?

Я поднялся, подошел к зеркалу и увидел, что вокруг моей шеи образовалась синевато-багровая полоса. Если бы в этот момент у меня под рукой было какое-нибудь доступное оружие, ну, скажем, заряженный пистолет, я, наверное, убил бы себя.

На следующее утро я решил, что все это был дурной сон. Да, я в это поверил. Вот так закончилась эта история.

В течение десяти лет эта веревка, аккуратно сложенная, лежала на крышке моего туалетного столика. Днем и ночью она всегда была перед моими глазами.

Я часто спрашивал себя, почему она здесь? Но никогда не давал ответа на этот вопрос до сегодняшнего дня. Я…

— И она все еще там? — спросил Вулф.

Квест вздрогнул:

— Конечно!

— И лежала там все эти годы?

Квеста еще раз передернуло, но он ответил положительно:

— Конечно!

— И вы действительно не убирали ее оттуда?

Голова Квеста опустилась, подбородок отвис, что сразу сделало его намного старше. Когда он заговорил, голос его уже был иным.

— Я не знаю, — выдавливал он из себя слова, — я не был дома с понедельника. Я оставался в городе с сыном… Я хочу позвонить. — Он встал. — Где здесь телефон?

— Вот он, — сказал я и пододвинул ему аппарат.

Квест подошел, сел на стул и набрал номер. После долгого ожидания ему ответили.

— Делла?.. — сказал он. — Нет, это Квест. Простите, что заставил вас встать… Нет, нет, со мной все в порядке. Я просто хочу, чтобы вы для меня кое-что сделали. Вы помните тот кусок старой бельевой веревки, которая лежит на моем туалетном столике? Сходите и посмотрите, там ли она и лежит ли так же, как лежала.

Я подожду у телефона… Нет, не трогайте ее, просто посмотрите, там ли она.

Он вытер пот со лба и стал ждать. Все смотрели на него и на Вулфа, который снял трубку своего аппарата и тоже слушал. Прошло две полных минуты, прежде чем Квест поднял голову и заговорил:

— Да, Делла… Там? Вы уверены? Нет, я просто хотел знать… Нет, нет, со мной все в порядке… Спокойной ночи. — Он аккуратно положил трубку на рычаг и повернулся к нам: — Я мог бы воспользоваться этой веревкой, мистер Вулф, это правда, но вернуть назад я уже ее не смог бы, поскольку не возвращался домой.

Квест выпрямился, достал из кармана кошелек, вынул оттуда несколько монет и положил их на мой стол:

— Это плата за разговор по таксе. Благодарю вас. — Он вернулся к креслу и сел. — Думаю, будет лучше, если я теперь ограничусь ответами на вопросы.

Вулф хмыкнул:

— Вы их все предвосхитили, сэр. Все было сказано весьма убедительно и исполнено великолепно, независимо от того, вздор это или нет. Вам нечего добавить?

— Нет.

— Значит, вы всегда знаете, когда нужно остановиться. — Вулф переместил взгляд вправо. — А вы, мистер Питкин? Вам тоже дается слово.

Оливер Питкин высморкался в сотый раз. Очевидно, он слышал где-то о том, что если во время разговора вы опускаете голову так, что подбородок покоится на вашей груди, и смотрите на собеседника вверх из-под насупленных бровей, то это выглядит более впечатляюще. Может быть, так оно и было, но ему такое явно не удавалось.

— Я совсем не уверен, что твердо знаю, о чем говорить.

— Вернемся к вопросу, который я в свое время задал мисс Дьюди. Что вы можете сказать в свое оправдание? Доказать, что не вы убили Присциллу Идз?

— Но, простите, так дело не пойдет, это же совсем не по-американски. Вначале найдите улики, на основании которых меня можно подозревать, а потом уже я отвечу. Вот это будет по правилам.

— У меня нет улик.

— Значит, нет и подозрений.

Вулф внимательно посмотрел на него:

— Вы или полный осел, или играете в дурачка. Если бы против вас были улики, то мы говорили бы уже не о подозрении, а об убеждении. Будь у меня улика, доказывающая виновность одного из вас, я бы не сидел здесь полночи, вызывая вас на разговор. Я просто позвонил бы в полицию, чтобы за вами приехали. У вас есть что сказать?

— В подобном тоне я не собираюсь высказываться.

Если у вас есть вопросы, пожалуйста.

— Считаете ли вы себя способным совершить убийство в состоянии аффекта или защиты? Способны ли вы на преднамеренное убийство?

— Нет.

— Почему же нет? Многие люди могут пойти на убийство, а почему не можете вы?

— Из-за моих взглядов на жизнь.

— Как же это вы на нее смотрите?

— С позиции полезности и бесполезности. Я ведь бухгалтер, и, с моей точки зрения, самое важное в жизни — это бухгалтерия. Вот почему мистер Идз повысил меня до должности секретаря и казначея корпорации.

Он знал, как я смотрю на жизнь. У нас есть одно правило: если дело слишком рискованное, лучше за него вовсе не браться, независимо от того, какую выгоду оно могло бы принести в случае успеха. От этого никогда не следует отступать.

Если даже тебе придет в голову нелепая мысль — совершить убийство, следует обратиться к этому правилу.

Ну, и какой вывод вы сделаете? Риск слишком велик, так что за подобное дело браться не следует. Отвратительна и сама идея. Все дело в дебете и кредите, а принимаясь за убийство, вы начинаете со слишком большого дебета. Любое предложение следует представлять себе с точки зрения выгоды и потерь, другого пути нет.

Когда я говорю «выгода», я имею в виду заработанную прибыль, а это совсем не то значение слова, как понимаете его вы, юристы. Я имею в виду выгоду, и только.

Возьмем годовой доход, который я буду получать оставшуюся часть жизни от акций корпорации. Его можно назвать незаработанным, но в действительности я заслужил его годами беспорочной службы.

Для контраста приведем другой случай: прибыль — годовой доход, который получает от владения акциями Сара Джеффи после смерти своего отца.

Он повернулся в своем кресле:

— Миссис Джеффи, я хочу спросить у вас, сделали ли вы хоть что-нибудь для корпорации? Ну, пусть хоть что-то самое незначительное. А ваш годовой доход составляет более пятидесяти тысяч долларов. Заработали ли вы хоть один цент из этих денег?

Сара Джеффи вытаращила на него глаза:

— Мой отец заработал.

— Ну, а вы, лично вы?

— Нет, конечно нет. Я никогда и ничего не зарабатывала.

— А взять вас, мистер Хаф. Что, собственно, означают ваши требования получить долю от софтдаунской прибыли?