Через несколько минут в вестибюль вошел Ноултон.

Он направился прямо к столу Лили, чтобы отправить телеграмму. Догерти и Дюмэн стояли всего в нескольких футах и слышали их разговор.

— Вы сегодня рано, — проворковала Лиля, пока Ноултон вытаскивал из своего пухлого бумажника купюру.

Он посмотрел на часы:

— Рано? Уже полдвенадцатого.

— Знаю. Но это рано для вас.

— Возможно, рановато, — согласился Ноултон. — А как вы поживаете этим приятным морозным утром?

— Хорошо, благодарю вас, — улыбнулась Лиля.

Ноултон повернулся и отошел от телеграфа.

— Господи, да что тут такого? — буркнул Догерти.

— Нишего, — согласился Дюмэн. — Но дело решенное. Никогда нельзя менять своих намерений. Он твой, иди за ним.

Экс-боксер пошел через вестибюль.

Ноултон окликнул его:

— Привет, Том!

— Доброе утро! — Догерти чувствовал себя неуютно.

— Как насчет партии в бильярд?

— Нет. — Догерти переступил с ноги на ногу. — Тут вот какое дело, Ноултон. Надо нам с тобой поговорить.

— Разговор будет долгий? — улыбнулся Ноултон.

— Достаточно.

— Тогда пошли в наш угол. Там будет удобнее всего. Привет, Дюмэн. Как дела? — Пока они шагали к облюбованному Странными Рыцарями кожаному дивану, Ноултон болтал о пустяках. Потом достал две сигары и протянул одну Догерти.

— Нет, спасибо, — последовал холодный ответ.

— Как? Не возьмешь сигару? Что случилось?

Догерти прокашлялся и сплюнул.

— Ну, — запинаясь, начал он, — все дело в том, что мы, то есть они… они считают, что ты должен уйти, то есть чтобы тебя здесь не было. О, черт бы побрал все эти дела.

— Не спеши, Том, — сказал Ноултон. — Произноси слово за словом по порядку.

Догерти перестал заикаться, и Ноултон наконец начал понимать, что он хотел довести до его сведения.

— Похоже, — прервал он Догерти, — ты пытаешься мне внушить, что я стал персоной нон грата. Другими словами, Странные Рыцари сочли необходимым изгнать своего недавно принятого собрата.

— Точно так. — У Догерти словно камень с сердца свалился. — Просто я не мог это правильно выразить.

Ноултон откусил кончик сигары и закурил.

— И теперь, — промолвил он в промежутке между затяжками, — вам нужно, чтобы я, пых-пых, исчез с лица земли, как это колечко дыма?

— Вопрос стоит не так. Этого мы вовсе не хотим.

— Ладно, какая разница? — махнул рукой Ноултон. — Давай дальше.

— Прежде всего, — начал Догерти, — здесь есть мисс Уильямс.

— Я и сам ее вижу, — серьезно заметил Ноултон. — Она отправляет телеграммы. Иногда и мои. Видишь, как играет свет на ее волосах? Ну и что в связи с ней?

— Тебе запрещается к ней подходить, — выразительно сказал Догерти.

— Надолго?

— Навсегда.

Ноултон выпустил к потолку очередной клуб дыма.

— Понятно. Что еще?

— Тебе нельзя оставаться в «Ламартине».

— М-м-м… Что-нибудь еще?

— Это все.

Ноултон поднялся, подошел к плевательнице, стряхнул пепел с сигары и вернулся обратно. Еще минуту он курил молча.

— А если я откажусь?

— Нас шестеро, — многозначительно промолвил Догерти.

— Значит, если я открою двери «Ламартина», то вызову неудовольствие Странных Рыцарей?

— Вызовешь.

— В таком случае, — Ноултон снова поднялся, — должен тебе сказать, что в ближайшее время Странные Рыцари будут испытывать неудовольствие четырнадцать раз в неделю. Мне будет очень больно доставлять столько беспокойства моим старым друзьям, но у меня нет другого выхода. — Он немного поколебался, потом добавил: Тебе следовало хорошенько подумать, прежде чем пытаться меня запугать, Догерти. — С этими словами он поднялся и ушел.

Догерти проводил глазами Ноултона, который подошел к табачному ларьку, потом направился к столу Лили, но вдруг изменил направление и вышел из отеля на Бродвей. После этого экс-боксер поспешил к Дюмэну.

— Я все ему сказал, — угрюмо доложил он.

— И что он? — спросил Дюмэн.

— То, что я сказал.

— Ну?

— Наши угрозы он не ставит ни в грош. Собирается делать все, что хочет. Хорошенькие нас ждут дела.

— На мое мнение, — возразил Дюмэн, — лучше сказать, что это его ждут хорошенькие дела. Мы показать ему, что с нами шутки плохо. Слушай, со мной есть одна идея.

Они сели на диван в своем углу и начали разрабатывать план войны.

В это время Ноултон быстро шел в свои комнаты на Тридцатой улице. Вид у него был озабоченный, он то и дело беспокойно оглядывался. Иногда на его губах появлялась веселая улыбка — возможно, когда он вспоминал о донкихотстве Странных Рыцарей.

Тротуары и мостовые были покрыты снегом — первым в этом году. С шумом проезжали машины, в морозном воздухе гул голосов смешивался со звуками клаксонов, лица прохожих от быстрой ходьбы были покрыты здоровым румянцем — это тепло человеческого тела встречало атаки наступающей морозной зимы.

Крепкие духом северяне и неугомонный большой город объединили свои усилия и при поддержке тусклого ноябрьского солнца встречали приход ежегодного врага — холодов.

Ноултон вошел в ту же дверь на Тридцатой улице, что и накануне, и поднялся по лестнице на второй этаж.

В прихожей он сразу тщательно запер за собой дверь, подошел к шкафу в углу прилегающей комнаты и достал из него небольшой черный портфель. Потом положил его на стол в центре комнаты. Руки его при этом немного дрожали.

— Дружище, — громко сказал он портфелю, — приходится признать, что они пытаются нас разлучить. В отеле только что разыгралась маленькая комедия. А режиссер ее — наш бесподобный мистер Шерман. И теперь весь вопрос в том, смогу ли я оставаться честным перед самим собой. Опасность, конечно, нешуточная. Но я настроен предпринять последнюю попытку. Доверимся судьбе. Если орел — я остаюсь, если решка — ухожу.

Он вытащил из кармана брюк монету и высоко подбросил ее в воздух. Она звякнула о крышку стола, упала на пол и выкатилась на середину комнаты.

Ноултон подошел и с интересом на нее посмотрел, потом поднял и положил обратно в карман. Затем он отнес портфель к шкафу и пристроил его на полке.

Когда он вернулся и сел в кресло у стола, его лицо было серьезным и обеспокоенным. Если бы его кто-то увидел в этот момент, то непременно сделал бы вывод, что Ноултон на грани душевного кризиса. Но вдруг он улыбнулся — мягко, даже нежно.

Проследим за его мыслями, и они приведут нас в «Ламартин».

Кроме обычных приезжих и праздношатающихся, мы увидим в вестибюле собравшихся в полном составе Странных Рыцарей. Шерман и Бут, вместе с еще двумя или тремя незнакомыми мужчинами, болтают с красоткой из табачного ларька. Вдалеке от них Дрискол и Дженнингс играют в бильярд, а Дюмэн и Догерти разрабатывают планы боевых действий. Лиля надевает шляпку и пальто, чтобы идти обедать.

Шерман покинул заигрывавшую с продавщицей сигарет компанию и направился к Дюмэну и Догерти.

— Ну? — многозначительно спросил он, останавливаясь рядом с ними.

Они вопросительно на него посмотрели.

— Пока Ноултон не показывается, — продолжил Шерман.

— Да, он шорт-те где, — сказал маленький француз.

— Что?

— Говорю: шорт-те где.

— Где это?

— Не знаю.

— О! — В глазах Шермана полыхнул дьявольский огонек. — Так ты с ним говорил?

— Да, — мрачно кивнул Догерти.

— И он отвалил?

— Похоже на то. Но он может вернуться.

— О! А что он сказал?

— По сути, он посылает нас к шорту, — передразнил Догерти француза.

Шерман ошеломленно отпрянул.

— К черту? Разве ты не сказал ему, что мы с ним разберемся? — требовательным тоном спросил он.

Но тут Дюмэн и Догерти поднялись и, не ответив ему, удалились в бильярдную, где разыгрывали партию Дрискол и Дженнингс. Шерман слегка покраснел, но ничего не сказал, проводив их презрительной усмешкой.

— Теперь мой ход, — процедил он сквозь зубы, когда все разошлись.

В течение следующего часа Дюмэн поговорил о Ноултоне по очереди со всеми Странными Рыцарями. Его немного удивило то единодушие, с которым они восприняли его предложение. Только Дрискол сказал в адрес Ноултона несколько добрых слов, но и его было нетрудно убедить.

Потом Дюмэн стал раздумывать, что же делать ему самому. Результаты этих размышлений неожиданно для него оказались неутешительными. Маленький француз был хорошо осведомлен о женских слабостях, но не имел представления об их силе. И в этот день ему было суждено расширить свои познания.

Когда все ушли, озабоченные, где бы пообедать, и вестибюль почти опустел, Дюмэн остался. Чуть раньше он поделился своими соображениями с Догерти в надежде на его моральную поддержку, потому что очень опасался, что они заварят кашу, которую потом будет не расхлебать.

«Ба! — сказал он себе. — Я останусь здесь. Буду сидеть и ждать. Это нетрудно».

Когда Лиля вернулась с обеда, он поспешил ей навстречу и помог снять пальто.

— Вы брали уроки галантности, мистер Дюмэн? — улыбнулась она.

— Такой вопрос есть оскорбление для француза, — со страдальческим видом сказал Дюмэн. — Нам не нужны уроки галантности, мы с ней рождаемся. Я настаиваю, чтобы вы приносили свой пардон.

— Но это уже не галантность! — возразила Лиля.

Дюмэн рассмеялся:

— Что ж, каждый иметь свой грех. Вам тоже не нужно меня обижать. Я ошень шуственный, то есть шувствительный. Но это не страшно. Именно сегодня я сделаль вам хорошую службу. Но я не жду полушать за нее награду — или даже благодарность. Однако, на мое мнение, вам следует об этом знать.

Лиля стрельнула в него глазами:

— Вы не должны так говорить, мистер Дюмэн. Вы очень добры и внимательны ко мне — все вы. И знаете, как я вам признательна. Я никогда не смогу вас должным образом отблагодарить.

Дюмэн ничего не ответил.

— Но что это за услугу вы мне оказали? — спросила Лиля.

— Ту, за которую, вы, возможно, не говорить мне «спасибо».

— Что же это?

— Убить еще одно шортово отродье — в шеловешеском облишье.

Она нахмурилась:

— Боюсь, что я вас не понимаю.

Дюмэн начал бормотать что-то вроде «муш-шины», «опасность» и «нужна заш-шита». Дело оказалось более трудным, чем это представлялось ему раньше.

— Но что же вы все-таки имеете в виду? — требовательным голосом спросила Лиля.

Коротышка-француз собрался с силами и словно прыгнул в омут с головой.

— Я имеет в виду, — выразительно сказал он, — что мы выгоняли Ноультон и просили ему держаться от вас далеко.

У Лили от неожиданности перехватило дыхание. Затем ее лицо начало предательски краснеть. С ее губ слетел легкий неуверенный смешок.

— Разве это было так необходимо? — осведомилась она, отчаянно стараясь говорить непринужденно.

— Мы думаем — было, — ответил Дюмэн, восхищенный ее самообладанием, а про себя подумал: «Как великолепно она держится. Мой бог! Вот это женщина!» — Знаете, — добавил он вслух, — мы узнавали о нем кое-что, не говорящее в его пользу. И конечно, мы его укоротили… укротили. Победили. Что это вы? — спросил он, увидев на лице Лили странную улыбку.

— Я просто подумала, — промолвила она, — что только очень хороший человек мог позволить себе сказать другому: «Нам с тобой не по пути». Вы так не считаете?

Дюмэн вздрогнул.

— Дело совсем не этот, — возразил он. — Мы думаль о вас. Все мы не ангелы, а вы — да.

— Но зачем же понадобилось прогонять Ноултона? — продолжала настаивать Лиля, пропустив мимо ушей комплимент. — Он действовал точно так же, как и остальные. Он добр ко мне — как и мистер Догерти, как и вы сами. Никогда не вел себя вызывающе…

Дюмэн открыл было рот, чтобы возразить, но ничего не сказал.

— Почему? — не унималась Лиля.

Дюмэн начал что-то бормотать о розах.

— Розы! — изумленно воскликнула Лиля. — Что вы имеете в виду?

— То, что вы забирать домой эти его розы. — В голосе Дюмэна звучала безнадежность. — И ничьи другие.

Все-таки он очень плохо разбирался в женщинах.

Выведывать их секреты таким образом не дано права никому. Конечно, это была ее собственная тайна. Лиля откинулась на спинку кресла и расхохоталась. Коротышка-француз взирал на нее с донельзя забавным выражением оскорбленного самолюбия.

— О! — воскликнула Лиля, как только вновь обрела способность говорить. — Мистер Дюмэн, вы и правда ребенок! Простите меня, но это и правда так смешно!

Это было слишком, и Дюмэн совсем пал духом.

— Том! — крикнул он голосом утопающего, который зовет на помощь.

Догерти поднялся с кресла, в котором его оставил Дюмэн, и подошел к ним. Француз в двух словах объяснил ему суть проблемы, сказав, что Лиля обижена тем, как они обошлись с Ноултоном.

— Не обижена, — прервала его девушка. — В общем-то все это меня мало волнует и только кажется несправедливым. Не понимаю, чем вам не угодил мистер Ноултон?

Догерти повернулся к Дюмэну и прорычал:

— Какого черта ты ей все рассказал?

Дюмэн не нашелся что ответить.

Догерти повернулся к Лиле:

— И вы думаете, что мы поступили с ним несправедливо?

— Да.

— Ну, вы не правы.

— Полагаю, что права.

Догерти несколько мгновений молча взирал на нее, потом тяжело вздохнул, сплюнул на пол и сказал:

— Мисс Уильямс, настало время нам понять друг Друга. Сейчас для этого самый подходящий момент.

— Я ничего не понимаю, — заявила Лиля.

— Сейчас все объясню. Только прошу вас вспомнить, как я… как мы к вам относимся. Вы знаете, что мы делаем — наверное, не так много, но все, что можем, — чтобы показать вам свои чувства. Мы рады воспользоваться для этого любой возможностью. В любом из нас не так уж много хорошего, но мы всегда стараемся проявить свои лучшие качества. А теперь о Ноултоне. Пока он был одним из нас, никаких вопросов не возникало. Он нас вполне устраивал. Думаю, и его отношение к вам всегда было очень хорошим. Но дело не в этом. Как мы заметили, он слишком много о себе возомнил. А этого допустить нельзя. Ноултон имел право покупать вам розы и оказывать знаки внимания, как и все мы. Но никому из нас не дозволено к вам прикасаться, и ему в том числе.

Вот и все дела. Если вы скажете, что думаете о Ноултоне не лучше, чем о любом другом из нас, мы признаем свою ошибку и извинимся. Вы понимаете, что мы держим себя в рамках приличия. Нам дозволяется быть рядом с вами и кое-что для вас делать. А сейчас мы просим у вас только одно: скажите, что вы не любите этого Ноултона.

Пока произносилась эта речь, Лиля постепенно теряла самообладание. Неужели ее тайна раскрыта? Она то и дело краснела и смущенно отводила глаза, а рука, поправлявшая локон у виска, дрожала. Наконец девушка нашла в себе силы для ответа.

— Я понимаю, понимаю, мистер Догерти, что у вас есть определенные права. Ценю все, что вы для меня сделали. Я бы очень рассердилась, если бы вы не руководствовались добрыми чувствами ко мне. Вы можете делать с мистером Ноултоном все, что вам угодно. Это меня совершенно не волнует. А сейчас — уходите, пожалуйста.

— Но вы должны сказать нам…

— Уходите! — воскликнула Лиля. — Пожалуйста!

Они повернулись и, не сказав ни слова, ушли.

Лиля знала, что сделала правильно, не став с ними ссориться. Возможно, они вели себя неподобающим образом, но она понимала, что не из злых побуждений.

Однако она была напугана и сильно обеспокоена.

Ей было ясно, что они никогда бы не решились так обойтись с Ноултоном, если бы не знали больше, чем сказали ей.

Что бы это могло быть? Чутье подсказывало ей, что Ноултон — птица высокого полета. Она проработала в «Ламартине» несколько месяцев и кое-что знала о подоплеке текущей здесь жизни. И она боялась.

Помимо всего прочего, стоит ли забивать себе голову мыслями о Ноултоне? Он не выказывал к ней никакого интереса. Конечно, вел себя галантно и, несомненно, был истинным джентльменом. Но он не дал ни малейшего повода предполагать, что когда-либо станет причиной ее приятных или неприятных переживаний.

Время текло незаметно. Телеграф в «Ламартине» никогда не был перегружен, но день показался Лиле каким-то особенно скучным. Она хотела почитать книгу, но не могла сосредоточиться.

В пять часов девушка начала составлять ежедневный отчет, стараясь занять себя им как можно дольше. К половине шестого она приготовила наличность для приходившего каждый вечер инкассатора телеграфной компании.

Он явился через несколько минут.

— Сегодня выручка небольшая, — улыбнулась Лиля.

Инкассатор, полноватый и преисполненный сознанием собственной важности коротышка, пересчитал деньги и дал ей расписку. Потом достал из кармана конверт, вынул из него хрустящий десятидолларовый банкнот и положил на стол перед Лилей.

С таинственным видом наклонившись к девушке, он спросил:

— Мисс Уильямс, вам известно, кто рассчитывался этой купюрой?

Лиля с любопытством посмотрела на банкнот.

— В прошлом месяце, — продолжал инкассатор, — было около двенадцати таких купюр. Мы хотим знать, откуда они взялись.

Этот неожиданный вопрос вызвал у Лили удивление. Она ничего не ответила, стараясь собраться с мыслями, и тут же вспомнила.

Конечно, это были банкноты Ноултона. Разве не он все время расплачивался за телеграммы новыми купюрами? Ее выручка была не такой уж большой, чтобы она не могла этого вспомнить.

— Но в чем дело? — пробормотала она, стараясь выиграть время.

Инкассатор пропустил вопрос мимо ушей.

— Ты знаешь, кто тебе их дал? — повторил он.

— Нет, — уверенно ответила Лиля.

— Совсем ничего не помнишь?

— Ничего.

Он полез в другой карман и достал из него точно такую же купюру:

— Я только что взял ее из твоей кассы. Ты получила ее сегодня и, конечно, помнишь, кто ее дал.

— Нет, — выдохнула Лиля.

Инкассатор с минуту пристально на нее смотрел.

Потом положил купюры в конверт и сказал:

— Странно. Очень странно — при такой небольшой выручке. Не понимаю, как ты можешь ничего не помнить. В любом случае впредь будь настороже. Эти банкноты — поддельные.

— Поддельные! — открыла рот от изумления Лиля.

Инкассатор кивнул, повторил, что она должна быть настороже, и удалился.

Поддельные!

Лиля закрыла лицо руками. Ее трясло от страха.