Глава 1

В это серое декабрьское утро мы в течение получаса ехали на «кадиллаке» Ниро Вулфа, направляясь в Северный Вестчестер. Я, разумеется, сидел за рулем, Вулф — на заднем сидении, следуя своей глупейшей теории, что в случае, как он считал, «неизбежной катастрофы», у него на заднем сидении будет меньше сломанных костей, и он меньше потеряет крови.

Наконец-то мы достигли пункта нашего назначения: окрестностей деревушки Катон, нарушив при этом границы владений некоего Джозефа Дитмайка.

Вместо того, чтобы подкатить к парадному входу старинного каменного особняка и пройти через террасу к двери, как джентльмены, мы объехали дом по служебной дороге, и я, добравшись до черного входа, остановил машину у края травянистой дорожки рядом с гаражом. Причина такого маневра заключалась в том, что мы сюда приехали вовсе не для того, чтобы лицезреть мистера Дитмайка, а должны были у него кое-что похитить.

Выйдя из машины, Ниро Вулф широко шагнул, чтобы обойти лужу на дороге, влез левой ногой на газон, поскользнулся, закачался, пытаясь ухватиться рукой за воздух, но все же привел в равновесие свою тушу весом в шестую часть тонны.

— Вы прямо как Рой Волдмер, — сказал я с восхищением.

Он сердито посмотрел на меня, и я сразу почувствовал себя, будто оказался дома, хотя мы находились очень далеко от него.

— Вы прекрасно выкрутились, — сказал я Вулфу с одобрением. — Хотя и не привыкли к деревенским проселочным дорогам. Здесь ведь сплошные колдобины…

Не успел он поблагодарить меня за комплимент, как из гаража вышел человек в помятой одежде и подошел к нам. Судя по его неряшливому виду, было сомнительно, что это тот самый, кто нам нужен, но Вулф был в отчаянном положении и не мог терпеливо ждать еще кого-то другого, поэтому он изгнал из глаз недоброе выражение и заговорил с этим типом максимально доброжелательно:

— Доброе утро, сэр.

Человек поклонился.

— Кого вы ищете?

— Мистера Энди Красицкого. Это не вы?

— Нет. Мое имя Имбри. Пэйл Имбри, дворецкий в доме, шофер и слуга. А вы, по-видимому, коммивояжер? Или страховой агент?

«Обычно дворецкие выглядят иначе, — подумал я. — И ведут себя иначе, когда вы подъезжаете к дому с черного хода».

Вулф, стараясь не показывать, что оскорблен «разжалованием», ответил, что он не коммивояжер и не страховой агент, а явился по личному делу весьма приятного свойства. Дворецкий Имбри провел нас к дальнему концу гаража, рассчитанному на пять машин, и указал тропку, ведущую через кустарник.

— Эта дорожка приведет вас прямо к коттеджу Энди Красицкого. С другой стороны там теннисный корт. Летом коттедж не виден из-за листвы, но сейчас все голо и он хорошо просматривается. Энди скорее всего, спит: всю ночь он занимался окуриванием и спать лег очень поздно. Я тоже часто задерживаюсь тут до ночи, но это не значит, что мне не удается днем вздремнуть часок-другой. Как только представится случай, пойду работать садовником.

Вулф поблагодарил его за столь подробную информацию и отправился вперед по тропинке, я шествовал в арьергарде. Дождь наконец-то прекратился, но было ужасно сыро и промозгло. Пока мы шли сквозь заросли кустарника, нам приходилось постоянно лавировать, чтобы не задевать за ветки и не обрушивать на свои головы лавины брызг. Мне, более молодому человеку, и к тому же находящемуся в отличной спортивной форме, это было не трудно, но для Вулфа, с его трехстами восьмидесятью фунтами, да еще в тяжелом драповом пальто и шляпе, такой променад был мукой.

Наконец кустарник кончился, мы вошли в аллею вечно зеленой туи, затем оказались на открытом месте и сразу же увидели весьма привлекательный, уютный коттедж.

Вулф постучал в дверь. Она отворилась без промедления и перед нами предстал блондин, немного старше меня, с большими голубыми глазами, атлетического телосложения. Его лицо сияло, готовое расплыться в улыбке. Я никогда не мог понять, почему иногда в моем присутствии девушки смотрят на других мужчин, но я бы не удивился такому их поведению, если бы рядом со мной оказался этот сияющий голубоглазый атлет.

Вулф поздоровался и спросил: не он ли Энди Красицкий.

— Да, это я, — ответил блондин с легким поклоном. — Могу ли я… Боже мой! Да никак Ниро Вулф! Вы здесь? Ниро Вулф?

— Да, — скромно признался Вулф. — Могу ли я войти и немного поговорить с вами, мистер Красицкий? Я написал письмо, но не получил на него ответа, а вчера по телефону…

Пресветлый принц прервал его:

— Все олл-райт. Все уже сделано…

— Правда? Что именно?

— Я решил принять ваше предложение и уже готовился написать вам об этом.

— Когда вы сможете приехать?

— В любое время, когда вы скажете. Ну, хоть завтра. У меня есть хороший помощник, он займет здесь мое место.

Вулф не закричал от радости. Наоборот, он сжал губы и сделал шумный выдох через нос. Через секунду спросил:

— Черт возьми! Могу я войти? Я хочу сесть.

Глава 2

Реакция Вулфа была совершенно естественной. Он не только узнал прекрасную новость, но одновременно понял, что если бы оставался дома, мог бы получить эту новость по почте, утренним письмом. В этом случае ему не надо было бы расставаться со своим кабинетом, любимой оранжереей и куда-то торопиться… Перенести все это было ему тяжело. Ведь он скорее согласился бы столкнуться в собственном доме с легионом врагов, чем довериться чертовщине на колесах в виде автомобиля.

Но Вулф был приперт обстоятельствами к стене, потому и решился на путешествие.

В нашем старом особняке на Западной Тридцать пятой улице мы жили вчетвером: сам Вулф — первое лицо, второй — это я, его помощник решительно во всем, от детективной работы до службы привратника. Номер третий — Фриц Бреннер — шеф-повар и мажордом. И наконец, четвертый — Теодор Хорстман, наш садовник, отвечающий за благополучие десяти тысяч орхидей в теплице на самом верхнем этаже.

Внезапно на голову Вулфа свалилась страшная неприятность: из Иллинойса пришла телеграмма, что мать садовника Теодора очень больна и находится в критическом состоянии. Теодор не медля сел в первый же поезд и уехал. Вулф, вместо того чтобы проводить время в теплице в свое удовольствие, делал вид, что работает там, но такой завуалированный отдых для него был непосильной тяжестью, он уставал как собака. Мы с Фрицем, разумеется, помогали ему в меру наших сил, но мы не были садовниками. От Теодора пришло письмо, в котором тот сообщал, что не может точно сказать, вернется ли через шесть дней, как собирался, или через шесть месяцев, и мы разослали повсюду объявления о вакансии. Было несколько кандидатов на это место, но ни одному из них Вулф не решался доверить свои драгоценные орхидеи. О садовнике Энди Красицком он уже не раз слышал: тот скрестил два очень красивых и ценных сорта орхидей и получил нечто сказочное. Когда же Льюис Хьюит сказал Вулфу, что Энди работал у него весьма успешно три года, это решило все. Вулфу понадобилось во что бы то ни стало заполучить именно Красицкого.

Он написал ему, но ответа не было. Тогда Вулф позвонил по телефону, — тот же результат. Он позвонил еще, но и на этот раз не продвинулся ни на дюйм вперед. Так вот и получилось, что в это сырое и промозглое декабрьское утро усталый, отчаявшийся Вулф послал меня в гараж за машиной. Когда я подъезжал к дому, он уже стоял на тротуаре в драповом пальто, мохеровом шарфе и в шляпе, с тростью в руке. На его лице можно было прочитать решимость во чтобы то ни стало или совершить задуманное — или умереть. Стенли, отправившийся за Ливингстоном в Африку, был ничто по сравнению с Вулфом, едущим за Красицким в Вестчестер.

И вот Красицкий перед нами, говорит, что написал нам письмо о своем согласии приехать, и готов это сделать немедленно, сейчас. Это было ужасно.

— Я хочу сесть! — твердо повторил Ниро Вулф.

Но сесть ему так и не пришлось. Красицкий, пригласив нас войти и чувствовать себя как дома, заявил, что сам-то он должен срочно отправиться в оранжерею. Тогда я пробормотал, что нам, возможно, лучше бы вернуться в город, в свою оранжерею, чтобы сегодня же приступить к работе. Мои слова напомнили Вулфу о моем присутствии, и он только теперь представил меня Красицкому. Мы пожали друг другу руки. Красицкий объявил нам обоим и мне в том числе, что у него цветет сейчас «Фаленолсис-Афродита», и мы можем на нее взглянуть.

— У меня целых восемь экземпляров этого сорта, — тут же ревниво сообщил Вулф.

— О, нет, — в голосе Красицкого легко можно было уловить нотки превосходства и даже снобизма. Меня это не удивило. Все хорошие садовники — снобы. — Не отдельный экземпляр, — пояснил Энди. — Это сендерванс, у нее девятнадцать отростков.

— Боже мой! — завистливо сказал Вулф. — Я должен увидеть вашу «Афродиту»!..

Поэтому-то мы и не стали входить в дом, не стали садиться, а пошли вслед за Красицким в оранжерею. Тот повел нас по тропинке, но когда мы подошли к дому, он свернул влево, где виднелись подстриженные кустарники. Сейчас там было очень голо, но очень чисто.

У кустарников какой-то молодой человек в радужной рубашке сметал мусор в канаву. Красицкий крикнул ему:

— С тебя причитается, Гас. Дождя-то не видно!..

Гас улыбнулся и ответил.

— Поговори с моим адвокатом…

Как я уже сказал, оранжерея была пристроена к южной стороне дома, поэтому-то мы ее и не видели, когда проезжали по дороге на машине. Покоилась она, просторная и красивая, на каменном фундаменте, таком же солидном, как и фундамент дома. Смонтирована была из изогнутого стекла. С одного бока к оранжерее примыкало небольшое строение с плоской крышей. Тропинка, по которой мы шли, как раз к нему и вела, но мы его обошли и подошли к двери в теплицу.

Вся стена, в которой была эта дверь, увита плющом, сама дверь сделана из толстых дубовых досок, украшенных черными металлическими полосами. Над дверью висел плакат, написанный красными чернилами, настолько большой, что надпись можно было прочитать за двадцать шагов:

ОПАСНО!

НЕ ВХОДИТЬ!

ДВЕРЬ К СМЕРТИ!

Я пробормотал что-то вроде замечания: не слишком любезное, мол, приветствие. Вулф же, бросив мимолетный взгляд на плакат, спросил:

— Цианистый газ?

Красицкий приподнял плакат, вставил ключ в замочную скважину и сообщил:

— Цифаген. Сейчас все олл-райт, вентиляция работала несколько часов. Надпись, конечно, излишне поэтична, но она была здесь, когда я пришел на работу. Полагаю, что ее сочинила и написала сама миссис Дитмайк.

Когда мы вошли внутрь, я принюхался. У Вулфа в теплице Теодор тоже использовал цифаген для окуривания растений, поэтому я знал, что в больших концентрациях он может быть опасен для жизни. Но здесь мой нос уловил лишь слабый запах, поэтому я спокойно продолжал вдыхать воздух оранжереи.

В постройке размещался склад и комнаты для работы. Вулф тут же начал все осматривать. Красицкий сказал вежливо, но твердо:

— Извините меня, но после окуривания я всегда проверяю все растения.

Вулф, пребывавший в прекрасном настроении, сразу же понял намек и пошел с ним в оранжерею. Пришлось идти и мне.

— Это холодная комната, — объяснял Энди, — следующая — теплая, за нею помещение со средней температурой. Оно примыкает к дому. Я должен выключить вентиляцию и включить автоматику.

Вообще-то, человеку непосвященному стоило бы на это посмотреть, но я привык к подобным штучкам в теплице Вулфа, так что для меня тут не было ничего интересного.

Когда мы вошли в собственно теплицу, я увидел кое-что стоящее внимания: физиономию Вулфа, когда он смотрел на «Афродиту-Сендерванс» с ее девятнадцатью отростками. Его глаза блестели от восхищения и зависти, а такую картину мне приходилось наблюдать довольно редко. Что касается самого цветка, то он действительно был для меня новым: нечто розово-коричневое-ало-желтое. Розовыми были лепестки с коричневыми, алыми и желтыми разводами в центре.

— Это ваши орхидеи? — спросил Вулф.

Энди вздохнул и пожал плечами:

— Их владелец — мистер Дитмайк.

— Мне совершенно безразлично, кто их владелец. Важно, кто их вырастил.

— Я. Из семян.

Вулф просиял.

— Мистер Красицкий, я хочу пожать вам руку.

Энди позволил ему сделать это, затем прошел в соседнюю комнату, видимо, чтобы выключить остальные вентиляторы. Вулф в течение двух-трех минут разглядывал фаленолсисы, затем двинулся вслед за Красицким. Снова между ними поднялась шумиха из-за фиолетовой герани и еще какой-то растрепанной метлы, усеянной миллионами маленьких беленьких цветочков. Вроде бы называлась она «Сариеса фетида». С видом знатока я понюхал фетиду, не почувствовал никакого запаха, растер лепестки пальцами и снова понюхал. Ничего. Да простят меня цветоводы, я так и не понял прелести фетиды! Пальцы у меня были испачканы, поэтому я отправился помыть руки в рабочую комнату.

Вернувшись, услышал как Энди с увлечением рассказывает Вулфу, что у него имеется одно прелюбопытное растение, которое тот, возможно, захочет посмотреть.

— Разумеется, вы с ним знакомы, это «Табучину семикандра», — сказал он — ее иногда называют «Плеромой макантрум» или же «Плеромой грандифлорой».

— Конечно, — небрежно бросил Вулф, хотя, держу пари, что он, так же как и я, впервые слышал эти тарабарские названия.

— Так вот, у меня есть уже двухлетнее растение, я его вырастил из отросточков. Возился долго и упорно. Оно менее двух футов высоты. Листья почти круглые, а не овальные, очень оригинален черенок листа. Впрочем, подождите, сами увидите. Это растение сейчас я держу в темноте.

Он остановился у зеленой занавески, закрывавшей на уровне пояса все пространство от настила до земли, приподнял занавеску и нырнул под нее, так что его голова и плечи скрылись из виду, и несколько секунд оставался совершенно неподвижным в этой странной позе. Слишком долго, как я подумал. Когда же, наконец, вылез оттуда, нас поразило его лицо: бледное как мел, с закрытыми глазами и какое-то окаменевшее.

Заметив, что я тоже намереваюсь глянуть под занавеску, негромко сказал:

— Не смотрите, не надо!.. Хотя, что же, посмотрите…

Я приподнял занавеску.

Оставаясь под настилом столько же времени, сколько и Энди, увидел все, что мне требовалось, вылез из-под него, едва не ударившись головой о доски, и сказал Вулфу:

— Там мертвая женщина.

— Это правда, она выглядит мертвой, — прошептал Энди.

— Несомненно мертвая. Успела окоченеть.

— Черт возьми! Только этого нам и не хватало, — выругался Вулф.

Глава 3

Я сделаю одно признание. Частный детектив не присягает соблюдать законы, как адвокат или полицейский, частный детектив действует по лицензии, которая обязывает его придерживаться известного кодекса.

В моем кармане тоже имелась такая карточка, которая обязывала Арчи Гудвина считаться с законом.

Но когда я стоял там, глядя на Вулфа и Энди, я думал не о том шаге, сделать который мне предписывал кодекс, а о том, насколько знаменателен сам факт, что Ниро Вулф не может проехать даже до Вестчестера без того, чтобы не оказаться рядом с трупом. Конечно, я не знал тогда, что именно желание Вулфа заполучить садовника приведет к тому, что мы найдем труп, поэтому и свел причины и следствия этого события к простому совпадению.

Энди продолжал стоять с окаменевшим выражением лица. Вулф подошел было к занавеске, но я его сразу же предупредил:

— Вы не сможете так низко нагнуться.

Однако он попытался. Обнаружив, что я прав, из духа противоречия Вулф встал на колени и приподнял занавеску. Я находился рядом. Света здесь было маловато, но все же достаточно, чтобы рассмотреть тело.

Вероятно, смерть изменила внешность женщины, но не очень. У нее были красивые светло-русые волосы, прелестные руки, одета в голубое нейлоновое платье. Лежала на спине с открытыми глазами и ртом. Рядом с ней не было ничего, кроме перевернутого горшка с неизвестным мне растением, одна ветка которого была почти полностью отломлена.

Вулф вылез из-под настила, я — тоже.

Энди не шевелился.

— Она мертва, — сказал он громко.

Вулф кивнул головой:

— И ваше растение тоже испорчено. Привитая ветка почти отломлена.

— Что? Растение?

— Да. Ваша «Табучина».

Энди нахмурился, повертел головой из стороны в сторону, как будто хотел проверить, на месте ли она, затем подошел к занавеске и снова приподнял ее, его голова и плечи скрылись под настилом. И тут мы с Вулфом нарушили свой кодекс, не предупредив Энди, что там ничего нельзя трогать. Когда он появился из-под занавески, обнаружилось, что Энди не только тронул, а просто уничтожил вещественное доказательство: в его руке была отломленная ветка «Табучины». Привычным жестом он собрал землю, взял ветку, воткнул ее туда и утрамбовал вокруг почву.

— Это вы ее убили? — спросил Вулф.

Пожалуй, он правильно сделал, что задал такой вопрос. Энди словно встряхнулся, выходя из транса, но тут же быстро и решительно набросился на Вулфа. К счастью, расстояние между скамейками было узкое, я стоял рядом и успел перехватить его руку. Энди, словно очнувшись, остановился передо мной весь дрожа.

— Это вам ни в коей мере не поможет, — укоризненно сказал Вулф. — Вы же собирались с завтрашнего дня начать у меня работать. А теперь что? Могу ли я оставить вас одного разбираться в этой истории? Нет, не могу. Вас упрячут под замок еще до того, как я доберусь до дома. А вопрос, который я вам только что задал, будут задавать не менее сотни раз. И вам придется на него отвечать.

— Великий боже! — только и проронил Энди.

— А вы как думали? Поэтому начните с того, что ответьте мне. Это вы ее убили?

— Нет! Боже упаси, нет!

— Кто она такая?

— Дими. Дими Лауэр. Горничная миссис Дитмайк. Мы собирались пожениться. Вчера… только вчера она оказала мне, что согласна выйти за меня замуж. А я стою здесь!

Энди поднял руки, растопырил пальцы и потряс кистями:

— А я стою здесь! Что я должен делать?

— Держаться, как бы ни было тяжело, — ответил я.

— Вы должны пойти вместе со мной, — добавил Вулф, протискиваясь между нами. — В вашем подсобном помещении я видел телефон, но прежде чем звонить, мы немного потолкуем. Арчи, побудешь здесь!

— Я здесь останусь! — сказал Энди.

Состояние шока у него прошло, он снова владел собой, но краски еще не вернулись на его лицо, оно оставалось бледным, на лбу и висках выступили бисерные капли пота:

— Здесь останусь я, — упрямо повторил Энди.

Мне стоило немало труда убедить его предоставить моей особе эту честь. Все же наконец до него дошло, и он пошел вместе с Вулфом. Сквозь стеклянную перегородку, отделяющую теплицу от холодного помещения, я видел их некоторое время. Но вот они вошли в подсобную комнату, закрыли за собой дверь, и я остался один.

Впрочем, в оранжерее невозможно чувствовать себя одиноким. Ты находишься в компании цветов и растений, да и стеклянные стены создают впечатление, что тебя видят все и ты видишь всех, и что творится кругом. Любой человек, даже с очень большого расстояния мог меня здесь рассмотреть. Эта мысль подсказывала первый вывод, что Дими Лауэр не могла быть спрятана под настилом и занавеской незамеченной сейчас, в декабре, — от семи часов утра и до пяти часов вечера.

Тут же встал второй вопрос: была ли она при этом живой или мертвой? Чтобы ответить на него, мне пришлось опять нырять под занавеску.

Около четырех лет назад в оранжерею Вулфа привезли цифаген, чтобы заменить им цианистый газ и никофен, и я прочитал в инструкции, на кого станет похожим садовник, если будет небрежно обращаться с этим газом.

Поэтому я тщательно осмотрел лицо и горло Дими и пришел к выводу, что ее еще живой затолкали под настил. Убил ее как раз цифаген. Поскольку казалось невероятным, что она специально там спряталась и лежала совершенно спокойно, пока газ не подействовал. Я методично осмотрел тело, стараясь найти след от удара или что-то другое, но ничего не обнаружил.

Когда поднялся, внезапно услышал откуда-то мужской голос, потом кто-то постучал костяшкой пальцев по дереву и позвал:

— Энди!.. Энди?..

Голос явно доносился из-за деревянной двери, находившейся в конце комнаты, в том месте, где помещение соприкасалось с жилым домом. Настилы в том месте были на двадцать футов короче и оставляли свободное пространство, покрытое ковриком, на котором были размещены тазы и кувшины с огромными растениями.

Снова раздался стук, более громкий, чем прежде, да и голос зазвучал явственнее.

Я подошел к двери и отметил три вещи: дверь открывается от меня, ведет она, очевидно, в дом. С моей стороны она заперта на тяжелый металлический болт, а задвижка и болт обмотаны широкими лентами.

Голос и стук становились все настойчивее. Я понимал, что если я отвечу владельцу этого голоса через закрытую дверь, ничего хорошего из этого не получится. Но если я буду стоять тихо, не отвечая, тогда в теплицу могут ворваться через вторую дверь — не дай бог в подсобное помещение, а Вулф ненавидит, когда его прерывают во время серьезного разговора. Нет!.. Сюда я не должен никого впускать ни под каким видим!

Поэтому я открыл дверь ровно настолько, что сумел выскользнуть один, сразу же захлопнул ее и прислонился к двери спиной.

— Черт возьми, кто вы такой?

Этот вопрос задал мне Джозеф Дитмайк. Я попал не в холл, и не в вестибюль, а в огромную гостиную его дома.

Дитмайк не был столь знаменитой личностью, чтобы его мог сразу же узнать каждый, но в связи с тем, что мы намеревались сманить у него садовника, я навел о нем некоторые справки и запомнил внешность. Я узнал, например, что он любитель гольфа, в третьем поколении стрижет купоны и бездействует, кроме того, сходу запомнилось его примечательное лицо. Один нос чего стоил! Его когда-то свернули набок ударом металлической клюшки, предназначенной для игры в гольф.

— Где Энди? — спросил он также требовательно, не дождавшись ответа, кто я такой. Тут же последовал третий вопрос:

— Там ли мисс Лауэр?

В мою задачу входило прежде всего протянуть время для Вулфа. Поэтому я улыбнулся Дитмайку рафинированной улыбкой представителя нового поколения и на его злобный вульгарный взгляд сказал весьма вкрадчиво:

— Задайте мне весь десяток ваших вопросов, а потом я начну на них отвечать.

— Десяток чего? — спросил он.

— Вопросов, разумеется. Или для разнообразия я начну вам их задавать. Вы когда-нибудь слышали о Ниро Вулфе?

— Конечно. А он тут причем? Я знаю что у него тоже есть орхидеи.

— Отчасти вы правы, хотя сам он говорит, что дело вовсе не в том кто ими владеет, а в том, кто их выращивает… Наш садовник Теодор Хорстман работал в оранжерее Вулфа по двенадцать часов в сутки и даже больше. Но он вынужден был уехать, потому что заболела его мать. Вчера исполнилось ровно две недели со времени его отъезда. После того как мистер Вулф сам покопался в своих теплицах от зари до зари, он решил забрать от вас Энди Красицкого. Вы, возможно, помните, что он…

Меня заставили остановиться, но не мистер Джозеф Дитмайк. За его спиной появились молодой мужчина и молодая женщина, справа от меня возник Пэйл Имбри все в том же засаленном комбинезоне, совсем рядом остановилась еще одна женщина в форме горничной, не столь молодая, но где-то на границе молодости. Именно эта особа и прервала поток моего красноречия, выступив вперед и обратившись ко мне:

— Перестаньте петлять вокруг да около и отойдите от двери! Что-то случилось! Я хочу войти туда!

Она схватила меня за руку и хотела применить силу.

Молодой человек окликнул ее, но сам не пошевелился:

— Будь осторожна, Сибил! Возможно, это Арчи Гудвин, а он и с женщиной не посчитается!

— Успокойся, Дональд, и помолчи! — распорядился Джозеф. Его холодные серые глаза обратились снова ко мне:

— Ваше имя Арчи Гудвин, и вы работаете у Ниро Вулфа?

— Точно.

— Вы сказали, что приехали сюда, чтобы повидать Красицкого?

Я утвердительно кивнул.

— Чтобы забрать его от нас?

— Да, именно так, — сказал я в надежде, что начнется длинный спор и мы выиграем время, по Дитмайк не поддался на провокацию.