3

Прошло три недели и восемь часов. Во вторую пятницу апреля, в одиннадцать утра, Вулф спустился на лифте из оранжереи в прихожую, протопал в кабинет и водрузился в свое огромное, рассчитанное на слона, кресло.

Как обычно, я просматривал утреннюю почту, которую клал на его книгу для записей под пресс-папье.

— Надо немедленно заняться письмом, которое наверху, — сказал я ему. — Кэртрайт из Консолидейтед Продакс снова жульничает, или он так думает. В последний раз он заплатил по нашим векселям двенадцать грандов и не пикнул. Вам надо поговорить с ним.

Вулф оттолкнул пресс-папье с такой силой, что оно покатилось по столу и упало на пол. Потом схватил кипу почтовой корреспонденции, смял ее в комок и кинул в корзину.

Конечно, это было мальчишеством, потому что он прекрасно знал, что я ее позже выну оттуда, но жест был красивым, и я его оценил. Судя по его настроению, я бы не удивился, если бы он взял другое пресс-папье, вырезанное из черного дерева (оно уже однажды было использовано неким человеком по имени Мортимер, чтобы раскроить череп жене) и бросил его в меня. А в моем настроении я бы не стал уворачиваться.

За прошедшие пятьсот двенадцать часов была проделана масса работы. Сол Пензер, Фред Даркин и Орри Кэтер, все были созваны в первое же утро и получили задания, и заплатили им ровным счетом 3143 доллара и 87 центов, включая расходы. Я работал по шестнадцать часов в сутки, частично головой, частично ногами. Вулф общался с тридцатью разными людьми, в основном в кабинете, но к пятерым из них, которые не могли прибыть к нему, он сам выходил и даже выезжал, чего никогда не сделал бы за гонорар. Он проводил часы у телефона и за это время шесть раз звонил в Лондон, пять в Париж и три раза в Бари, Италию.

Конечно, все это были пустяки по сравнению с тем, что пришлось проделать полицейским. Дни проходили за днями, версия отпадала за версией, и дело бы заглохло, если б велось для проформы. Однако полиция постоянно работала над ним, и по двум причинам: во-первых, они опасались осложнений международного характера и хотели избежать их; во-вторых, они надеялись, что это будет анекдотом года — лучший друг Ниро Вулфа убит, и вроде Вулф работает по этому делу, однако ни один человек еще не привлечен к ответственности. Поэтому бумаги продолжали копиться и работники закона не могли расслабиться даже немного, если бы и хотели. Кремер звонил Вулфу пять раз, Стеббинс еще больше, и Вулф дважды принимал участие в совещаниях у окружного прокурора.

Мы девять раз обедали в «Рустермане», и Вулф настаивал на оплате заказа, что возможно нарушало другое условие — он был душеприказчиком имущества. Вулф приходил рано, чтобы провести часок на кухне и дважды спорил с ее обитателями — в первый раз по поводу морнейского соуса, а затем они разошлись во мнении, как готовить деволяй. Я бы заподозрил его в брюзгливости, если бы физиономии шеф-поваров не свидетельствовали о том, что он абсолютно прав.

Конечно, Кремер со своей армией выполняли всю рутинную работу. Автомобиль, из которого стреляли, оказался украденным часом раньше со стоянки на Западной Пятьдесят шестой улице, а затем брошенным на Второй авеню. Эксперты, начиная от дактилоскопистов до специалистов по баллистике, напустили кучу тумана и все без единого ответа, с тем же результатом работали три-четыре дюжины людей, отрабатывающих «женскую» версию, которая через пару недель разрослась и включила еще больше женщин в дополнение к первым семи, охватывая его знакомых уже не за год, а за четыре. Однажды Кремер сказал Вулфу, что он, если хочет, может пройти всю цепочку, просмотрев около трехсот записей бесед с восемьюдесятью четырьмя опрошенными, и Вулф посмотрел их. Он провел за ними у окружного прокурора одиннадцать часов. В результате сделал девять предположений, по всем была проведена работа, но дело не сдвинулось с места. Он оставил в покое женщин и те чувства, которые они вызывали у копов, и переключил Сола, Фреда и Орри, уж не говоря обо мне, на международное направление. Была проделана большая работа. Мы многое узнали о тех десяти организациях, которые перечислены в манхэттенском телефонном справочнике и названия которых начинались со слова «югославский». Мы узнали также, что сербам наплевать на боснийцев и еще на хорватов. Что преобладающее большинство югославов в Нью-Йорке настроены против Тито, и практически все против русских. Что восемь процентов швейцаров на Парк-авеню — югославы. Что жители Нью-Йорка, которые сами или их родители родом из Югославии, уклоняются от разговоров с незнакомыми лицами и могут полностью прекратить общение, если им покажется, что вы что-то вынюхиваете. И кучу других вещей, из которых только немногие таили слабую надежду навести наконец на след той птички, что выпустила три пули в Марко Вукчича. Но все вылетело в трубу.

В первые четыре дня мы видели Карлу еще дважды. Она явилась в субботу днем и спросила Вулфа, правда ли то, что, как было объявлено, похорон не будет. Он сказал, что да, в соответствии с последней волей Марко, изложенной в письменном виде, его кремируют и без церемоний. Она возразила, что сотни людей хотели бы выразить ему уважение и любовь, а Вулф ответил, что если уважать убеждения, которые есть у человека, но которого уже нет и он не может их отстоять, он должен иметь право диктовать, как распорядиться собственным телом. Единственное, чего она смогла добиться, так это обещания, что прах отдадут ей. Затем она поинтересовалась успехами расследования. Вулф же ответил, что сообщит, когда будет, что сообщить. Этот ответ ее явно не удовлетворил.

Она снова пришла в понедельник вечером. Мне надоело реагировать на проклятый дверной звонок, и я поручил это Фрицу. Войдя в кабинет, она приблизилась к столу Вулфа и выпалила:

— Вы сообщили полиции! Они продержали там Лео целый день, а днем пришли за Полем и его забрали тоже. Я знала, что не должна вам доверять.

— Пожалуйста, — начал было Вулф, но ее прорвало. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Карла продолжала свою высокопарную декламацию, пока не остановилась, чтобы перевести дыхание. Вулф, открыв глаза, осведомился: — Ты закончила?

— Да! Я совсем закончила. Вместе с вами.

— Тогда не о чем говорить. — Он дернул головой. — Вот дверь.

Она подошла к красному кожаному креслу и села на край.

— Вы же говорили, что не сообщите о нас полиции.

— Я не сообщал. — Он устал и был возмущен. — Если ты мне не доверяешь, ты не поверишь ничему, что я скажу, так к чему лишние слова?

— Я хочу их услышать.

— Очень хорошо. Я ничего не сказал полиции ни о тебе и твоих соратниках, ни о твоих предположениях относительно убийства Марко. Но они не дураки и, я точно знаю, доберутся до сути. Я удивлен, что этого еще не случилось. Они приходили к тебе?

— Нет.

— Придут, совершенно точно. У меня только четыре человека, и мы не справляемся. У них полки. Если ты им скажешь, что приходила ко мне в четверг вечером, они обидятся, что я утаил это от них, но это неважно. Можешь сказать им или не говорить, как хочешь. Что касается информации, которую ты мне дала, поступай с ней, как хочешь. Может быть, лучше предоставить им докопаться до нее самим, потому что в процессе поиска они могут обнаружить что-то, о чем ты не знаешь. Поскольку ты здесь, я могу также сказать тебе, каких успехов я достиг — никаких. — Он повысил голос. — Никаких.

— Совсем ничего?

— Ничего.

— Я не скажу полиции то, что сказала вам. Но это не имеет значения. Если вы этого не сделали, так сделаете. — Вдруг она вскочила, простирая руки. — Ах, как вы мне нужны! Мне нужно спросить вас, — мне нужно сказать вам, что я должна сделать. Но я не скажу! Не скажу! — Она повернулась и ушла. Она двигалась так быстро, что, когда я вышел в прихожую, она уже открывала входную дверь. А когда я подошел к двери, она уже вышла и дверь была закрыта. Через одностороннее стекло я видел, как она спускалась по ступенькам, уверенная, гибкая, как фехтовальщица или танцовщица, что было вполне справедливо, поскольку она занималась и тем, и другим.

Это был последний раз, когда мы ее видели, но не последний, когда мы про нее слышали. Разговор о Карле зашел совсем неожиданно через четыре дня, утром в пятницу. Мы с Вулфом проводили очередное совещание с Солом, Фредом и Орри, стараясь придумать, какие бы камешки еще приподнять, чтобы посмотреть, что под ними, когда раздался звонок и через минуту Фриц объявил:

— Сэр, вас хочет видеть мужчина. Мистер Шталь из Федерального бюро расследований.

Брови Вулфа полезли вверх; он взглянул на меня, я кивнул, и он велел Фрицу пропустить посетителя. Все помощники, включая меня, переглянулись. Все мы видели людей из ФБР, но Шталь не был одним из многих; в своей работе он отдавал больше приказов, чем получал, и ходили слухи, что к Рождеству он займет большое угловое здание вниз по Бродвею. Он редко выполнял роль мальчика на побегушках, и потому его появление было событием; мы все это знали и оценили. Когда он вошел, прошел через комнату к столу Вулфа и протянул руку, Вулф даже оказал ему честь, приподнявшись, чтобы ответить рукопожатием, что свидетельствовало об одном: ситуация была совершенно безнадежной.

— Давно мы с вами не встречались, — заявил Шталь — Года три?

Вулф кивнул:

— Пожалуй, так. — Оп указал на красное кожаное кресло, которое освободил Фред Даркин. — Садитесь.

— Спасибо. Можем мы поговорить наедине?

— Если нужно. — Вулф взглянул на троицу, они поднялись, вышли и закрыли дверь. Шталь подошел и сел. Среднего роста, слегка начинающий лысеть, он не производил большого впечатления, если бы не челюсть, которая опускалась вниз на добрых два дюйма, а затем резко выступала вперед. Он был явно создан для тарана. Взглянув на меня и Вулфа, он сказал:

— Вы, наверное, знаете, что мистер Гудвин в курсе всего, что я слышу, вижу и делаю.

Шталь не мог этого знать, потому что это была неправда. Он кивнул:

— В некотором смысле вы можете считать это личным делом — личным для вас. Мы хотели бы встретиться с вашей дочерью, миссис Карлой Бриттон.

Плечи Вулфа поднялись на одну восьмую дюйма и опустились:

— Так встречайтесь. Ее адрес — Парк-авеню, девятьсот восемьдесят четыре. Номер телефона — Поплар три-три-ноль-четыре-три.

— Я знаю. Ее там нет уже три дня, со вторника. Она никому ничего не сказала. Никто не знает, где она. А вы?

— Нет, сэр.

Шталь провел кончиком пальца по подбородку.

— Что мне в вас нравится, это ваша прямота и откровенность. Я никогда не видел комнату наверху, ту, что прямо над вашей, которую вы называете Южной, но я слышал о ней. Известно, что вы ее используете время от времени для гостей, клиентов и в некоторых других случаях. Вы не будете возражать, если я поднимусь и взгляну на нее?

Вулф снова пожал плечами:

— Зря тратите энергию, мистер Шталь.

— С этим все в порядке. У меня есть лишняя.

— Тогда поднимайтесь. Арчи…

— Да, сэр. — Я встал, открыл дверь в прихожую И вместе со Шталем, следовавшим за мной по пятам, поднялся по ступенькам на два этажа. У двери в Южную комнату я посторонился и вежливо предупредил: — Идите первым. Она может выстрелить. — Он открыл дверь и вошел, а я встал на пороге. — Здесь приятно и солнечно, — сказал я, — и кровать первоклассная. — Я показал пальцем: — Это дверь в ванную, а эта — в уборную. Одна девушка по имени Присцилла Идс как-то сняла ее за пятьдесят зеленых в неделю, но ее убили. Я уверен, что мистер Вулф снизил бы плату для такого выдающегося деятеля, как вы.

Тут он сделал движение, и я решил отступить. Он знал, что потерпел неудачу, но пошел и открыл дверь в ванную и заглянул туда, а, возвращаясь, не поленился открыть дверь в уборной. Когда он вернулся с прихожую, я сказал ему в спину:

— Жаль, что она вам не понравилась. Не хотите ли взглянуть на мою комнату — она как раз под прихожей? Или на оранжерею этажом выше? — Я продолжал издеваться, пока он спускался по лестнице. — Может быть, вам больше понравится комната мистера Вулфа — там на кровати черное шелковое покрывало. Буду рад вам ее показать. А если хотите подешевле, в гостиной есть кушетка.

Он вошел в кабинет, сел на стул, уставился на Вулфа и спросил:

— Где она?

Вулф посмотрел на него:

— Я не знаю.

— Когда вы ее видели в последний раз?

Вулф выпрямился.

— Вы ведете себя грубо, сэр. Если это допрос, то покажите ордер.

— Я говорю, что ее три дня не было дома и мы не можем найти ее.

— Это не оправдывает ваше поведение в моем доме, как и то, что вы посмели назвать меня лжецом.

— Я этого не делал.

— Нет, делали. Когда я сказал, что не знаю, где она, вы посмели обыскать мой дом. А, не найдя, требуете, чтобы я сказал, где она. Пф!

Шталь дипломатически улыбнулся:

— Ну, Гудвин сквитался со мной, вдоволь поиздевавшись. Я полагаю, лучше начать сначала. Вы знаете, как мы ценим ваши способности и ваши достоинства. Мы знаем, что вам не нужно расшифровывать некоторые вещи. Я думаю, вам не надо говорить, что мой приход сюда и вопросы по поводу миссис Бриттон означают, что нас интересуют некоторые аспекты в расследовании убийства Марко Вукчича, что у нас есть причины полагать, что он занимался деятельностью, которая непосредственно интересует федеральное руководство, что ваша дочь была связана с ним этой деятельностью и что ее исчезновение даст повод для беспокойства. У нас пока нет доказательств, что вы каким-то образом связаны этой деятельностью с Вукчичем, деятельностью лояльной или подрывной.

Вульф фыркнул:

— Я не получал свидетельства о добродетели.

— Нет. И не должны. Могу также добавить, что я обсуждал этот вопрос с инспектором Кремером и он знает о моем визите к вам. Мы узнали об участии миссис Бриттон в этом деле только прошлой ночью. Если учесть все обстоятельства, можно высказать два предположения по поводу ее исчезновения: первое — она была вовлечена в эту деятельность тем же человеком или теми же людьми, что и Вукчич, и второе — она вела с Вукчичем двойную игру, работая на коммунистов, принимала участие в организации его убийства, а затем для нее здесь стало слишком опасно. Достаточно ли оснований, чтобы задать вам вопрос: когда вы ее видели и последний раз?

— Мой ответ не очень поможет. Четыре дня назад, в этой комнате, в понедельник вечером, около половины седьмого. Она была здесь не более десяти минут. Она и слова не сказала о своем намерении исчезнуть или о причине для такого намерения. Из представленных вами двух предположений я советую отбросить второе, но это не обязательно оставит только первое; есть еще и другие.

— Почему отбросить второе?

Вулф поднял голову:

— Мистер Шталь. Миазмы недоверия, отравляющие воздух, которым мы дышим, распространились так широко, что заставили вас совершить бессмысленный поступок — пойти и осмотреть мою Южную комнату. Я бы хотел предложить вам уйти, но не могу позволить себе этот жест, потому что я дубина. Я охочусь за убийцей Марко Вукчича уже восемь дней и барахтаюсь в болоте, поэтому если есть хоть какой-то шанс, что вы можете протянуть мне соломинку, я хочу этого и поэтому расскажу вам все, что знаю, о причастности миссис Бриттон к этому делу.

Он так и сделал и не стал возражать, когда Шталь вынул записную книжку и начал что-то записывать. Под конец он сказал:

— Вы спрашивали, почему я советовал вам отбросить второе предположение — вот вам мой ответ. Вы можете сделать скидку на то, что вам диктует ваша предусмотрительность. А теперь я бы очень оценил соломинку. С вашими правами и возможностями у вас наверняка найдется хотя бы одна, чтобы протянуть ее мне.

Я никогда еще не видел и не слышал, чтобы он унижался, даже несмотря на напряжение, в котором он находился. Шталь, по-видимому, тоже. Он улыбнулся, и мне захотелось ему врезать. Он взглянул на ручные часы и поднялся. Он даже не дал себе труда сказать, что опаздывает на встречу.

— Это что-то новое, — заявил он, — Ниро Вулф, цепляющийся за соломинку. Мы подумаем об этом. Если вы услышите что-то от вашей дочери или о ней, мы бы очень оценили, если бы вы поставили нас в известность.

Проводив его, я вернулся в кабинет и сказал Вулфу:

— Иногда хочется, чтобы я не был обучен хорошим манерам. С каким удовольствием я бы спустил с крыльца этого осла.

— Оставь это, — проворчал он. — Мы должны ее найти.

Но мы не нашли. Хотя пытались. Это верно, что Шталь и Кремер превосходили нас в отношении прав и возможностей, но Фред Даркин умеет копать, Орри Кэтер — настоящий молодец, Сол Пензер — лучший оперативник к северу от экватора, а я — хорошая ищейка. Следующие шесть дней мы пытались найти хоть какой-нибудь ее след, но с таким же успехом могли оставаться в моей комнате и играть в пинокль. Ни проблеска. Именно тогда Вулф и названивал в Лондон, Париж и Бари. Я думал, что он просто барахтается в болоте, и до сих пор думаю, что он делал все наугад, но должен признать, что именно Хичкок из Лондона и Боден из Парижа в конце концов навели его на Телезио в Бари; без помощи Телезио мы все еще искали бы Карлу и убийцу Марко. Во вторник после посещения Шталя уже звонил в Бари. И если бы не счет на сорок зеленых, то никогда бы он не дождался звонков от Телезио.

Их было три. Первый раздался в четверг вечером, когда я отсутствовал, обрабатывая версию, которая, по мнению Фреда, могла куда-то вывести. Когда незадолго до обеда я вернулся, Вулф раздраженно сказал:

— Собери их вечером — будут новые инструкции.

— Да, сэр. — Я подошел к своему столу сел и обернулся к нему:

— А что для меня?

— Посмотрим. — Он смотрел сердито. — Думаю, ты должен знать. Мне звонили из Бари. Сейчас в Италии ночь. Миссис Бриттон приехала в Бари в полдень и через несколько часов уехала на небольшом судне, чтобы пересечь Адриатическое море.

Я вытаращил глаза.

— Какого черта ее понесло в Италию?

— Не знаю. Мой информатор, возможно, знает, но считает необходимым соблюдать осторожность в разговорах по телефону. Я принял к сведению, что она там. На данный момент сохрани эту информацию для себя.

— Сол разнюхает. Он узнает.

— Оставь его. Он не узнает, где она, а если и узнает, неважно. Кто из вас более надежен, Сол или ты?

— Я думаю, Сол. Мне приходится себя постоянно контролировать.

— Да. Что касается мистера Кремера и мистера Шталя, мы ничего им не сообщаем. Если они продолжат ее поиски, то смогут найти еще что-нибудь. — Он вздохнул, отодвинулся назад и закрыл глаза, по-видимому, для того, чтобы составить программу помощи.

Итак, первый звонок от Телезио не приостановил оперативные действия и лишь смог повлиять на стратегию. Все изменилось после второго звонка. Он раздался в половине третьего ночи в понедельник. Конечно, в Бари это половина девятого утра, но я был не в состоянии осуществить этот подсчет, когда вдруг проснулся и осознал, что это не сон и телефон действительно звонит. Я скатился с постели и схватил трубку. Когда услышал, что звонят из Бари, Италия, мистеру Ниро Вулфу, я попросил телефонистку подождать, зажег свет и отключил сигнализацию, которая начинала трезвонить, если ночью кто-то попытается приблизиться меньше чем на десять футов к двери комнаты Вулфа, затем спустился на этаж и постучал. Услышав его голос, я открыл дверь, вошел и включил свет. Он выглядел очень величественно, лежа под электрическим одеялом и щурясь на меня.

— Ну, — спросил он.

— Звонок из Италии. Соберитесь с мыслями.

Он не допускает возможности, что ему придется говорить по телефону, будучи в постели, поэтому единственный аппарат в его комнате стоит на столике у окна. Я подошел и включил его. Он откинул одеяло, сделал корпусом ряд движений, встал, передвинулся босиком к столу и взял трубку. Даже в этих обстоятельствах я был поражен размером его пижамы. Я стоял и слушал тарабарщину, в которой ничего не понимал, но это длилось недолго. Ему даже не пришлось раскошеливаться, потому что и трех минут не прошло, как он положил трубку, посмотрел на меня с неприязнью, прошлепал к постели, опустился на край и произнес несколько слов, которые я не смог бы воспроизвести.