— Я все слышал и не верю ни единому слову. Даже запиши я его слова на пластинку и проигрывай их себе каждый день, я вес равно не поверю. Но, в отличие от этого, я верю в законное принуждение. Пошли, Стеббинс. Прихватите с собой перчатку и ту штуку тоже. Мисс, завтра в восемь тридцать утра к вам на квартиру придет наш сотрудник, чтобы проводить вас в полицейское управление. Вы будете дома?

Она ответила, что будет, и Кремер, вместе с сержантом, идущим за ним по пятам, вышел из кабинета.

Вулф налил себе пива и выпил. Я скрыл зевок.

Нийя Тормик спросила, наморщив лоб:

— Может, с моей стороны было глупо все признать? Я подумала — это единственное, что я могу сделать.

Вулф вытер губы, откинулся в кресле и посмотрел на нее:

— Так или иначе, это было лучшее, что можно было сделать, и вы это сделали. Вы сказали правду?

— Да.

— А история, рассказанная Фабером, которую вы подтвердили и которая обеспечивает алиби вам обоим, тоже правда?

— Да.

— Вы, наверное, понимаете, что, не будь у вас этого алиби, вас сейчас могли арестовать и предъявить обвинение в убийстве.

— Понимаю.

— Вы знали, что Ладлоу — британский агент?

— Да.

— А то, что Фабер — германский агент?

— Тоже знала.

— А вы или мисс Лофхен — тоже агенты?

— Нет.

— Вы знаете, кто убил Ладлоу?

— Нет.

— А какие-нибудь предположения на этот счет у вас имеются?

— Нет.

Вулф метнул взгляд в сторону, где сидела Карла.

— Мисс Лофхен, вы убили Ладлоу?

— Нет, сэр.

— А кто это мог сделать, по-вашему?

— Даже не представляю, сэр.

Вулф вздохнул.

— Теперь вот что. Поговорим об остальных. Возьмем мистера и миссис Милтан, Дрисколла, Гилла, Барретта, мисс Рид, мадам Зорку. Вам что-нибудь известно о том, был ли кто-нибудь из них хоть как-то связан с Ладлоу, по делам политики или лично?

Нийя подняла глаза на Карлу и снова перевела их на Вулфа. Затем открыла рот, снова закрыла и только потом сказала:

— Не знаю, насколько тесно они могли быть связаны. Они все знали друг друга. Мы сами не так долго работаем в школе Милтана.

— С Ладлоу и Фабером вы познакомились в школе Милтана?

— Да.

— Как вы узнали, что они иностранные агенты?

— Ну как… они мне сами сказали.

— Вот как. Просто так взяли и сказали?

— Они… ну, просто сказали, и все. — Нийя улыбнулась Вулфу. — В определенных условиях… я хочу сказать, мужчина может кое-чем поделиться с девушкой, если обстановка тому благоприятствует.

— Вы были настолько близки с мистером Ладлоу? И с мистером Фабером?

— О, нет, нет. — Ее подбородок чуть задрался. — Вовсе не так близки.

— Еще они вам признались… ну да ладно. Итак, вы утверждаете, что вы не правительственный агент. Может, вы политический агент? Вы приехали сюда с политической миссией?

— Нет.

— А вы, мисс Лофхен?

— Нет, сэр.

— Вы обе лжете.

Они так и уставились на него. Нийя вздернула подбородок. Глаза Карлы сузились, хотя и не настолько, чтобы не видеть, что творится вокруг.

— Мисс Лофхен, — бросил Вулф, — для интриганки вы на редкость неловки. С тех пор, как вы вошли в мой кабинет, вы дважды взглянули на то место на книжных полках, где стоит «Объединенная Югославия». Я знаю, что вы спрятали туда одну бумагу. Я сам ее оттуда вытащил и переложил в другое место.

Нийя по-прежнему не спускала глаз с Вулфа, но и только, зато Карла подскочила с побледневшим лицом и бессвязно залепетала:

— Но я… Я только хотела…

— Знаю. — Вулф остановил ее жестом ладони. — Вы хотели только оставить ее там на некоторое время для пущей сохранности. Там, куда я ее спрятал, она даже в большей безопасности. Я упоминаю об этом только потому…

— Где она? — Глаза Нийи Тормик были похожи на две шпаги, пронзающие Вулфа насквозь, а голос разил словно кинжал. Она вскочила и оказалась возле его стола так неуловимо быстро, что ее движения напомнили мне Милтана, когда он продемонстрировал мне выпад со своей чемпионской шпагой. — Где она?

Тут она повернулась, потому что Карла подбежала к ней и схватила за локоть. Нийя тряхнула рукой, пытаясь высвободиться, но Карла только крепче ухватила ее локоть и отрывисто заговорила:

— Нийя! Нийя, сядь на место! Нийя, ты же знаешь…

Нийя в ответ разразилась потоком слов, для которых, попытайся я что-то записать, я все равно не подыскал бы подходящих английских букв. Ее подруга не осталась в долгу, но ее речь была менее неистовой — Карла вполне владела собой.

— Я понимаю по-сербско хорватски, — заметил Вулф.

— О! — воскликнули они в один голос.

Вулф кивнул:

— Мне довелось там пожить. В свое время я немного поработал на австрийское правительство — я был тогда слишком зелен и не понимал, что этого не стоит делать. В 1921 году я все еще был в вашей стране и удочерил там одну девочку…

— Я хочу, чтобы вы отдали мне ту бумагу.

— Я знаю, мисс Лофхен. Но я даже обсуждать ничего не собираюсь и предоставлю вам самим разбираться со своими делами, пока вы, детки, не сядете не свои места и не станете вести себя прилично. Чтобы больше не было подпрыгиваний и кошачьего визга; я этого не выношу; да и, кроме того, ваши стенания вам не помогут. Сядьте!

Девушки повиновались.

— Вот так-то лучше. Я упомянул о том документе, только чтобы на деле показать вам, как я догадался, что вы лжете, говоря, что не выполняете в этой стране политической миссии — а кстати, полиции вы, наверно, тоже солгали? Ну конечно, как же иначе. Теперь, раз уж речь зашла о том документе, — мисс Лофхен, расскажите, как он попал к вам?

— Я… — Карла перебирала складки юбки. — Попал, и все.

— Где и каким образом? Это ваш документ?

— Я его украла.

— Нет! — резко оборвала ее Нийя. — Я сама украла его!

Вулф пожал плечами.

— Поделите честь пополам. У кого вы его украли?

— У особы, которой он принадлежал.

— У княгини Владанки Доневич?

— Не скажу.

— Хорошо. Это лучше, чем пытаться меня обмануть. Княгиня сейчас тоже в Нью-Йорке?

— Я ничего не расскажу вам об этом документе.

— Берегитесь. Вы рискуете жизнью. Единственное, что оберегает вас от обвинения в убийстве, это неподтвержденное алиби, представленное Фабером. Вы хотите, чтобы я уберег вас от этой опасности?

— Да. — Какое-то мгновение казалось, что она вот-вот улыбнется, но этого не случилось. — Да, хочу, — повторила она.

— Вы готовы заплатить мне обычный гонорар, который я требую в таких случаях? Например, несколько тысяч долларов?

— О Боже, нет. — Она взглянула на Карлу и снова на него. — Но… я попробую.

— А когда вы посылали ко мне мисс Лофхен, вы что, рассчитывали, что я помогу вам просто потому, что вы моя приемная дочь?

Она кивнула:

— Я подумала, что вы, может быть, почувствуете что-то…

— Ну, знаете, мой жир, как носорожья шкура, защищает меня от окружающей среды. Из-за моих сантиментальных чувств мне пару раз слишком сильно досталось, и с тех пор и с чувствами покончил. Останься я, как раньше, тощим и прытким, я бы уже давным-давно протянул ноги. Вы знаете, что у меня нет никаких доказательств, что вы моя дочь. Мисс Лофхен, которую вы послали ко мне, дала мне свидетельство об удочерении, подписанное моей рукой. Вот и еще один документ. Его вы тоже украли?

Карла издала негодующее восклицание. Нийя снова вскочила, глаза ее сверкали.

— Если вы можете так думать, то дальше нет смысла…

— Я вовсе так не думаю. Просто я ничего не знаю. Я же попросил вас, чтобы вы перестали вскакивать с места. Пожалуйста, сядьте, мисс Тормик. Спасибо. Я всегда был романтичен до идиотизма. Я и сейчас таким остался, только научился держать в узде свои порывы. Когда я был двадцатипятилетним мальчишкой, мне казалось романтичным стать секретным агентом австрийского правительства. Мое возмужание, а заодно и накопление жизненного опыта, было прервано мировой войной. Мировая война — не самый лучший способ узнать жизнь: она просто выдерживает вас в крепком рассоле слез, страха и отвращения. Пф! После войны я еще был тощий и прыткий. В Черногории я принял на себя ответственность за средства к существованию, а также физическое здоровье и нравственное воспитание трехлетней осиротевшей девочки — я удочерил ее. Я сделал еще кое-что, что позволило мне окончательно избавиться от юношеской восторженности, но это уже с вами не связано. Когда я впервые увидел ту девочку, она была похожа на живой скелетик… Из-за других своих дел мне пришлось расстаться с Черногорией, я оставил девочку, как полагал, в хороших руках и вернулся в Америку.

Вулф откинулся в кресле и чуть прищурился.

— А дальше, пожалуйста, продолжайте вы.

— Вы оставили меня в Загребе с Перо Бровником и его женой, — сказала Нийя.

— Верно. Как вас звали?

— Анна. Мне было восемь лет, когда их арестовали и расстреляли как бунтовщиков. Я не очень хорошо это помню, но знаю обо всем досконально.

— Понятно, — мрачно отозвался Вулф. — И те три года, что я продолжал посылать деньги в Загреб, их кто-то просто прикарманивал, прикрываясь именем Бровника. У меня зародились подозрения, и я решил в этом разобраться, — хотя я уже был далеко не тощий — но ничего выяснить мне не удалось. Мне так и не удалось разыскать ту девочку. Я угодил в тюрьму, откуда меня вызволил американский консул, и в течение десяти часов должен был покинуть страну. — Вулф скривился. — С тех пор я больше не был в Европе, да и в тюрьме тоже. Где же вы скрывались?

— Мне тогда было одиннадцать лет.

— Да. Но все же — где вы были?

Прежде чем ответить, она некоторое время изучала его взглядом.

— Я не могу вам этого сказать.

— Либо вы мне все расскажете, либо — марш отсюда и больше не возвращайтесь. А бумага, которую вы украли и которую ваша подруга спрятала в моей книге, останется у меня. Только не поднимайте снова кошачий визг.

— Расскажи ему, Нийя, — велела Карла.

— Но, Карла, тогда он узнает…

— Расскажи, я говорю!

— И расскажите правду, — посоветовал Вулф, — я все равно все узнаю, если отправлю телеграмму в Европу.

Нийя сказала:

— Когда Бровников арестовали, меня отправили в интернат. Год спустя меня забрала оттуда женщина по имени миссис Кемпбелл.

— Кто это?

— Это была англичанка, секретарь князя Петера Доневича.

— Чего ей от вас было нужно?

— Она посетила наш интернат, и я ей как будто понравилась. Тогда я уже не была скелетиком. Она хотела удочерить меня, но не могла этого сделать, из-за вас.

— Почему она не связалась со мной?

— Из-за… князя Доневича. Они были друзья, почти как вы и Бровники. Они знали, что из-за вас у них могут быть неприятности, и потому связываться с американцем им не очень-то улыбалось.

— Разумеется. Вряд ли бы удалось вызвать американца и потом расстрелять его. Значит, она просто украла деньги, которые я посылал в течение трех лет.

— Об этом я ничего не знаю.

— А сейчас она где?

— Она умерла четыре года назад.

— Где вы были после этого?

— Я продолжала жить там же, где и раньше.

— У Доневичей?

— В их доме.

— Молодой князь Стефан тоже там жил?

— Да, и он, и его сестры.

— А жена?

— Потом — да, конечно. Когда они поженились два года назад.

— С вами обращались как с членом семьи?

— Нет. — Она поколебалась, но снова настойчиво повторила: — Нет, не как с членом семьи.

Вулф повернулся к Карле и резко спросил:

— Вы жена Стефана — княгиня Владанка?

Та, хлопнув ресницами, широко раскрыла глаза:

— Я? Boga ti! Нет!

— Но ведь та бумага, что вы сунули в мою книгу, была у вас.

— Я же говорю, я украла ту бумагу, — прервала Нийя. — Я не всегда лгу.

— Где вы ее украли — в Загребе или в Нью-Йорке?

Она покачала головой:

— Об этой бумаге я ничего не могу вам рассказывать. Ни за что, чем бы вы мне ни грозили.

Вулф хрюкнул:

— Секретная политическая миссия. Знаю, как же. Скорее умру, но не скажу. Я сам играл в эти глупые грязные игры. Но, коль скоро вы жили в одном доме с княгиней Владанкой, вы должны очень хорошо ее знать. Вы с ней подруги?

— Подруги? — На лбу Нийи собрались складки. — Нет.

— Какая она?

— Умная, красивая, эгоистичная и вероломная.

— Вот как. Но я спрашиваю про внешность.

— Ну… она высокая. Руки у нее гибкие, словно две змеи. Лицо такое — Нийя изобразила овал. — Глаза такие черные, как у меня — даже, пожалуй, чернее.

— Она сейчас в Загребе?

— Когда я уезжала, она была там. Говорили, что она должна поехать в Париж повидаться со старым князем Петером, а потом в Америку.

— Вы лжете.

Она посмотрела прямо на него.

— Иногда лгать необходимо. Некоторые вещи я не могу вам рассказать.

— Ха, только через мой труп, верно? Ваши губы запечатаны накрепко каким-то бандитским поручением, но вам-то что с того? Когда вы думаете завершить свою политическую миссию?

Нийя Тормик посмотрела на него, затем на Карлу, снова на него и ничего не ответила.

— Давайте, давайте, — нетерпеливо поторопил Вулф. — Я спросил всего лишь — когда? В обозримом будущем?

— Да, я думаю, — наконец призналась она. — Наверное, даже… завтра.

— Сейчас уже за полночь. Вы имеете в виду — сегодня?

— Да. Но необходимо, чтобы та бумага была у меня. Вы не имеете никакого права держать ее у себя. Когда этот слабоумный Дрисколл поднял шум из-за своих идиотских бриллиантов, которые якобы украли, я подумала, что полиция приедет и запросто может всех обыскать, и комнату, где я живу, тоже. Я и подумала о вас, том американце, который удочерил меня, когда я была ребенком. Когда я уезжала из Загреба, свидетельство об удочерении я взяла с собой; его мне отдала перед смертью миссис Кемпбелл. Вот мы с Карлой и решили, что у вас бумага будет в большей безопасности, чем в любом другом месте, и мы обсудили, как оставить ее у вас, чтобы потом можно было ее легко забрать снова. Потом вы отказались помочь мне, и ей пришлось вернуться к вам и сообщить, кто я на самом деле. — Она замолчала и улыбнулась ему, но была так встревожена, что улыбка получилась озабоченной. — Я должна получить назад ту бумагу! Должна!

— Посмотрим. Вы сами признались, что украли ее. Итак, вы рассчитываете сегодня завершить свою миссию.

— Да.

— Вы, конечно, понимаете, что, пока дело об убийстве не будет раскрыто, полиция не выпустит вас из Нью-Йорка.

— Но я… Вы же сами сказали, что мое алиби…

— Ваше алиби дела не решает. Не делайте глупостей. Если поручение ваше завершится, не вздумайте ускользнуть на каком-нибудь корабле, переодевшись русалкой. Кто такая мадам Зорка?

Обе девушки изумленно уставились на него.

— Ну? — резко потребовал Вулф. — Вы ведь ее знаете, верно?

Карла рассмеялась — на первый взгляд, совершенно естественно, словно ее просто что-то позабавило. Нийя проговорила:

— Да почему… она вообще никто. Просто модельерша.

— Я так и понял. А почему она стала называть себя таким именем — именем дочери короля Черногории Никиты?

— Но королева Зорка умерла…

— Я знаю. Откуда у модельерши такое имя?

Карла снова засмеялась.

— Может, вычитала в какой-нибудь книге.

— Но кто она?

Нийя пожала плечами и повернула ладони вниз:

— Мы ничего о ней не знаем.

С минуту Вулф разглядывал их, затем вздохнул.

— Ну хорошо. Уже поздно, вам давно пора спать, тем более что завтра вам придется вставать рано, чтобы отправиться к мистеру Роуклиффу. Можете с ним пококетничать — он на это падок. Когда освободитесь, приходите сюда часам к одиннадцати, я отдам вам вашу бумагу.

— Но мне она нужна сейчас!

— Сейчас вы ее не получите. Ее здесь нет. Я буду…

Нийя подскочила.

— Что вы с ней… Где она?

— Прекратите визжать. Она в безопасности. Завтра в одиннадцать я вам ее отдам. Сядьте — впрочем, нет, не трудитесь; вы все равно уходите. И запомните, не делайте глупостей. А вам, мисс Лофхен, я бы посоветовал не замышлять ничего более серьезного, чем еда и сон. Я говорю так из-за бездарного представления, которое вы здесь разыграли, чтобы спрятать бумагу в моей книге — расспрашивая при этом мистера Гудвина, читал ли я ту книгу, и не учу ли ее, и не читаю ли сейчас. Невероятно!

Карла вспыхнула.

— Я думала… Я нечаянно…

— Боже милостивый! Нечаянно? Да я и сейчас еще подозреваю, что вы рассчитывали на то, что мы найдем эту бумагу, только вот не пойму, зачем вам это понадобилось. Ладно, спокойной ночи. Кстати, мисс Тормик, насчет того, что вы стали моей клиенткой. Свидетельство об удочерении я верну вам утром вместе с другим документом; похоже, что оно в самом деле принадлежит вам; но я люблю все предусмотреть вперед, чтобы не возникло недоразумений. Вы остаетесь моей клиенткой до тех пор, пока считается установленным фактом, что вы та самая девочка, чьи ребра мне довелось увидеть в 1921 году. Сейчас я вас защищаю, но если выяснится, что вы меня обманывали, я стану вашим врагом. Я не люблю, когда меня дурачат.

— Сомневаюсь, что смогла бы одурачить вас, даже если бы захотела. — Она встретила его взгляд и неожиданно улыбнулась. — Если хотите, можете пощупать мои ребра, но вот посмотреть на них…

— О, нет. Не стоит, благодарю вас. Спокойной ночи. Спокойной ночи, мисс Лофхен.

Я проводил их, помог одеться, а когда они вышли на улицу, закрыл дверь на засов. Затем вернулся в кабинет, остановился у стола Вулфа и, посмотрев на него сверху вниз и заметив выражение его лица, неподвижного и с закрытыми глазами, позволил себе всласть потянуться и зевнуть.

— Hvala bogu, — провозгласил я. — Я, конечно, обожаю черногорских девушек, но не пора ли в постельку? С ними все в порядке. Я предложил их проводить, но они отказались. Несмотря на это, мне придется смотаться на Сорок восьмую улицу и пригнать треклятый «родстер». А случай весьма своеобразный. Я спинным мозгом чувствую, какой романтический конец может получиться у этой истории. У меня сложилось внутреннее убеждение, что с наступлением полнолуния я в этом самом кабинете буду официально просить у вас руки вашей дочери. Вам это тоже будет не так плохо, господарь. Только вам придется помочь мне отучить ее от вранья.

— Заткнись.

— Так мне ехать за «родстером»?

— Пожалуй, да. — Вулф содрогнулся. Выйти из дома, да в такое-то время! — Во сколько завтра придет Сол?

— В девять утра.

— Позвони ему и попроси принести тот конверт.

— Хорошо, сэр. Вы в самом деле намерены вернуть ей бумагу?

— Да. Я хочу посмотреть, что она с ней будет делать. Фред и Орри тоже будут здесь в девять утра?

— Да, сэр. За кем вы хотите установить слежку?

— Слежка, может, и не понадобится. Хотя кто знает — возможно, и потребуется, для ее безопасности. Эту бумагу жаждет заполучить мистер Фабер.

— И не только жаждет заполучить, но знает, где она лежит. — Я зевнул. — А так как положила ее сюда Карла, значит ли это, что она сама ему сказала, где ее искать? Или он узнал об этом от члена вашей семьи?

— У меня нет семьи.

— Вообще-то считается, что дочь — это член семьи. А в данном случае едва ли будет преувеличением сказать, что дочь — это и есть семья. — Я постарался говорить веско и торжественно. — Когда я на ней женюсь, думаю, мне неизбежно придется называть вас папой.

— Арчи, клянусь всеми святыми…

— И я стану вашим наследником, когда вы преставитесь. Мне достанется ваша страховка. Мы устроим турниры по гольфу между отцом и сыном. А несколько позже вы будете нянчить младенца. Нет, нескольких младенцев. А когда придет время разводиться… да что еще за дьявол!

В дверь позвонили.