Это дало возможность другому воину забежать за спину Гара и занести над ним алебарду. Джанни закричал, попытался уколоть мечом того разбойника, что держал лошадь, но не удержался, потерял равновесие и, упав, попал прямо в руки врага. Он успел услышать, как с громким треском алебарда опустилась на макушку Гара. В следующий миг сам Джанни получил удар по голове дубинкой, а когда сгустился знакомый мрак, он успел подумать о том, что танцовщица из его снов была права.
      Но на этот раз из тьмы к нему явилась не прекрасная обольстительница, а старик с развевающимися сединами, и на этот раз он не стал увещевать Джанни, уговаривать его, он строго, непоколебимо приказал:
      Вставай, Джанни Браккалезе! Ты не прислушался к мудрому совету, ты сам навлек, на себя беду. Вставай и прими страдания в наказание за свою глупость! Вставай и предайся тяжкому труду, мучениям и нищете, которые ты заслужил и будешь заслуживать впредь, пока не научишься работать головой вместо того, чтобы позволять врагам одолевать тебя силой оружия!
      Но я лишь поступил так, как мне было ведено! - возразил Джанни.
      Вставай! - громовым раскатом прозвучал голос старца. - Вставай для трудов и сражений. Или ты хочешь, чтобы я превратил это убежище в место пыток вместо места исцеления? Вставай и уходи, Джанни Браккалезе, ради спасения своей чести и своего родного города. Вставай!
      Последнее слово выбросило Джанни из забытья, словно ядро из катапульты, глаза его открылись, он приподнялся, сел, но тут же повалился обратно на что-то холодное и липкое. Голова его нестерпимо болела, он не в силах был смотреть на небо, не щурясь. И на этот раз он не увидел над собой милого лица девушки-цыганки. Он не увидел даже не столь приятного для глаз лица Гара.
      Гар! Где он? Погиб? Попал в плен? И где он сам, если на то пошло? Джанни, превозмогая боль, привстал и оперся на локоть. С трудом моргая - так это было больно, - он огляделся. Ничего. Кругом только черная грязь под моросящим дождем. Джанни поежился. Он промок до нитки. Нет, ничего, кроме...
      Кроме громадного неподвижного тела. Великан лежал, скорчившись, на боку, почти уткнувшись лицом в грязь. Макушку его рассекала глубокая рваная рана. Волосы были залиты запекшейся кровью. Кондотьеры стащили с Гара дублет и штаны, и даже сапоги, и бросили, решив, что он умер.
      Страх сковал Джанни, но он пополз по грязи к другу. Боль пульсировала в висках, сил почти не было, но он все же полз. Ему казалось, что он добирался до Гара не меньше часа, хотя их отделяло друг от друга не более нескольких ярдов. Джанни дрожал от пробиравшего до костей холода. Струи дождя больно кололи кожу. Кожу! Джанни осмотрел себя и понял, что кондотьеры раздели и его. На нем остались только подштанники. Они и его бросили, сочтя мертвым. Но почему?
      Страшная мысль мелькнула у Джанни. Опираясь на локоть, он поднял другую руку, осторожно пощупал затылок... и отдернул руку: прикосновение к рассеченному затылку вызвало дикую боль. Он был ранен столь же жестоко, сколь и его друг. Удар дубинки оказался слишком силен.
      Чересчур силен! Джанни с удвоенным пылом поспешил к Гару, его толкал вперед страх за друга и за себя самого. Если он мертв, то Джанни остался один-одинешенек в этих диких краях!
      Но вот пальцы Джанни легли на горло Гара. Минуту, долгую, мучительную минуту он ждал и наконец почувствовал, как пульсирует кровь в сонной артерии. Джанни со вздохом облегчения упал на мокрую землю рядом с Гаром. Он очнется, он оправится, он не бросит его одного под этим леденящим дождем.
      Но дождь был такой холодный, великан мог простудиться, нужно было чем-то укрыть его, согреть. Джанни в отчаянии огляделся по сторонам. Нет, кондотьеры не оставили ничего, ни единой тряпки...
      Но у дороги виднелась горка скошенной травы.
      Изнемогая от слабости и боли, Джанни ползком преодолел несколько футов до стожка и только тут понял, что возвращаться с горсткой сена смысла не имеет. Постаравшись забыть о дикой боли в голове, он заставил себя подняться на колени, набрал охапку сена и вернулся к Гару, передвигаясь на коленях и опираясь на свободную руку.
      Джанни набросал сена на плечи и грудь великана, мысленно сокрушаясь: вряд ли ему удастся согреть Гара. Джанни припал к плечу друга, добавил еще несколько горсток сена...
      И тут веки Гара дрогнули, он скривился от боли и чуть-чуть приоткрыл глаза.
      Джанни замер, глядя на него. Он страшился поверить в удачу. Но Гар действительно мало-помалу приходил в себя. Вот он поднял слабую руку, коснулся макушки и громко вскрикнул от боли при прикосновении к открытой ране. Джанни взял его за руку и успокаивающе проговорил:
      - Тихо, тихо, не трогай! Пусть подживет, затянется! Все будет хорошо, но надо подождать. Гара забило в ознобе.
      - Давай-ка... - Джанни потянул друга за руку. Медленно-медленно Гар приподнялся, сел и, с трудом моргая, огляделся по сторонам.
      - Тебя стукнули по голове, - объяснил Джанни. - И бросили, решили, что ты мертв. И меня тоже бросили. Нас обоих бросили, не подумали, что мы живы.
      - Мы? - непонимающе переспросил Гар. В душу Джанни закралось страшное подозрение, но постаравшись не думать о худшем, он сказал:
      - Мы. Я, Джанни Браккалезе, и ты, Гар.
      - Брок? - нахмурился Гар, ухватившись за один слог, да и тот, видно, недослышал. - Ка... Что за Брок?
      Джанни в смятении смотрел на друга. Не желая верить в то, чего он так страшился, он терпеливо проговорил:
      - Не Брок. Джанни. - Он указал на себя, потом легонько коснулся пальцем груди друга и сказал:
      - Гар.
      - Гар. - Великан сдвинул брови, поднял руку, медленно поднес ее к груди. Гар, - повторил он, развернул руку, коснулся указательным пальцем груди Джанни. - Кто?
      - Дж... - Джанни вовремя спохватился, поняв наконец, что стряслось с Гаром. Из-за полученного удара великан повредился умом. Значит, ему нельзя доверять, иначе он может назвать Стилетам настоящее имя Джанни. - Джорджио, сказал он. Называть Гара "Ленни" было уже поздно. Он свое истинное имя-то с трудом запомнил, а что уж говорить о вымышленном! - А ты - Гар.
      - Гар, - повторил бедняга, потратив немало сил, чтобы сосредоточиться и забыть о боли. Он снова коснулся груди, затем ткнул указательным пальцем в грудь Джанни. - Джорджио.
      - Верно. - Джанни кивнул и тут же пожалел об этом из-за острой боли. Правильно.
      Он оперся о плечо Гара и поднялся на ноги. В глазах у него потемнело, и он бы непременно упал, если бы великан не обхватил его лодыжки и не помог удержаться на ногах. Как только головокружение прошло, Джанни наклонился и протянул другу руку, всей душой уповая на то, что в итоге они оба не распластаются в грязи.
      - Пойдем. Тут нам нельзя оставаться. Могут прийти солдаты.
      - Солдаты? - Гар с трудом поднялся на ноги. Джанни поддержал его. Великан тяжело дышал. Он покачнулся, но Джанни не дал ему упасть. Выпрямившись, Гар судорожно вдохнул, борясь с дурнотой, и обернулся к Джанни. - Са-да-ты?
      Джанни стало нестерпимо жаль друга.
      - Плохие люди. Побили Гара. - "Проклятие! - думал он. - Получается, что я разговариваю с ним, как с пятилетним ребенком!"
      Но так оно и было - по крайней мере сейчас. Умом Гар уподобился ребенку. Слава Богу, это не навсегда.
      - Пойдем. - Джанни взял друга под руку, развернул и потянул за собой. Гар послушно пошел за ним, покорно, как и следовало пятилетнему мальчику...
      Нет. Еще более покорно. Он шел, словно кастрированный бык, которому совершенно все равно, куда идти - лишь бы кормили.
      Нужно было найти еды. Но сначала Джанни надо было увести Гара подальше отсюда. Место было опасное. Кондотьеры могли вернуться, чтобы подстеречь другой торговый караван. А могли явиться горцы, дабы поживиться тем, что осталось после набега кондотьеров. Джанни повел Гара прочь. Ему нестерпимо хотелось, чтобы великан протестовал, спорил с ним, чтобы он хоть как-нибудь показал, что у него до сих пор есть разум.
      Но Гар молчал.
      Глава 7
      Тянулся долгий мучительный вечер. Каждая мышца Джанни, каждый его нерв молили о том, чтобы он лег и больше не вставал. Но он не мог послушаться. Его толкал вперед неудержимый страх, гнал прочь от залитой кровью мокрой грязной дороги, где он чуть не лишился жизни, где чуть не убили его друга, который теперь плелся, опершись на его руку - неуклюже, словно полусонный, только-только вставший после спячки медведь. Чувство обреченности владело Джанни, и как он ни старался, он не в силах был избавиться от убежденности в том, что они с Гаром погибнут здесь, в этих диких безлюдных горах, замерзшие и одинокие. Да, конечно, может быть, они найдут помощь, но вероятность этого была так мала...
      Наконец дрожащий от изнеможения Джанни понял, что не в силах идти дальше. Он окинул взглядом округу, отчаянно ища хоть какое-нибудь укрытие., и вдруг заметил огромное старое поваленное дерево. Оно было намного выше и толще тех деревьев, что обычно растут на такой высоте. Видимо, его повалила зимняя буря, вырвала из земли с корнем. Могучие корни торчали во все стороны от комеля, образуя настоящую пещеру. Джанни повлек Гара туда.
      Как только они оказались под навесом из корней, Джанни понял, что нашел укрытие еще лучше, чем ожидал: ствол дерева оказался полым. Он забрался поглубже внутрь ствола - так глубоко, чтобы ни его, ни Гара не было видно снаружи, и со стоном облегчения повалился на бок. Радости его не было предела: мало того, что пустотелый ствол защищал от непогоды и чужих глаз, так внизу еще лежал толстый слой мягкой трухи - чем не ложе? Джанни вытянулся во весь рост. Он промок и замерз, и пока не успел согреться, но радовался тому, что он не под открытым небом. Даже вода внутри ствола оказалась: маленькая лужица, образованная каплями, попадавшими в дырочку на "потолке". Джанни припал к лужице и стал жадно пить, но тут вспомнил о Гаре, повернул голову к другу, чтобы предложить и ему попить, но увидел, что Гар нашел точно такую же лужицу, встал около нее на колени, поднял голову и жадно ловит языком падающие сверху капли. Голова великана почти касалась макушкой крыши их замечательного убежища. Убедившись в том, что с Гаром все в порядке, Джанни улегся, замерзший и несчастный, и стал ждать, когда его охватит сон или заберет смерть. Он поймал себя на том, что ему почти все равно, что случится раньше.
      А потом он ощутил запах дыма.
      Дым? Внутри дерева? Страх придал Джанни сил. Он рывком сел и уставился на небольшой костерок, сложенный на широком и плоском камне. Отблески пламени озаряли знакомое лицо Гара. Наверное, дрова были сухими, потому что дыма было совсем мало, да и тот, что был, уходил вверх, сквозь дыру в древесине.
      У Джанни волосы встали дыбом. Как же великан ухитрился развести костер? То, что ему хватило ума затащить внутрь убежища камень для того, чтобы не разжигать огонь на древесине. - это еще можно было приписать здравому смыслу. Но как он сумел разжечь пламя? Ведь у него не было ни трута, ни огнива, ни тлеющих углей для растопки в терракотовой коробочке...
      - Как... Как ты это сделал, Гар?
      - Сделал? - туповато заморгал Гар, обернувшись к Джанни. Он явно не понял вопроса.
      - Как ты разжег огонь? - уточнил Джанни. - Как ты это сделал?
      - Сделал, - повторил Гар, уставился на пламя, сдвинул брови. Похоже, он напряженно думал над поставленным вопросом. Наконец он оторвал взгляд от костра и покачал головой. - Не знаю.
      У Джанни снова от страха волосы встали дыбом. Однако он постарался убедить себя в том, что что бы Гар ни творил, он - его друг. По крайней мере Джанни хотелось так думать.
      А если нет?
      Джанни мысленно выругал себя. Разве не ему всего несколько минут назад было все равно, умрет он или нет? Но если так, то не все ли равно, холод его убьет или он погибнет от рук безумца? Да и потом, может быть, ему вовсе не суждено погибнуть.
      Пока же благодаря Гару у них появилось тепло. У него вдруг мелькнула мысль о еде, и желудок мгновенно взбунтовался: раненая голова еще слишком сильно болела, чтобы думать о том, что надо поесть. Но зато тепло убаюкало Джанни. Он почувствовал, как тяжелеют, наливаются свинцом веки. Но он старался прогнать сон, потому что заметил, что Гар подбрасывает в костер труху и щепки, которые валялись внутри ствола, что его друг успел нарубить корней и сложить из них приличную поленницу. А что случится, если этот дивный, дарящий тепло и радость огонь распространится за пределы камня? А что, если их убежище загорится? О, о своей жизни Джанни не беспокоился, но при мысли о том, как гибнет Гар бедный, несчастный, обезумевший, полураздетый, как он мечется, как вопит, объятый языками пламени, - при этой мысли у Джанни снова дико разнылась голова. Нет, ему нельзя было засыпать - не мог же он попросить великана погасить костер? Огонь был им так нужен. Одного взгляда на профиль друга Джанни хватило для того, чтобы понять: лучше и не просить Гара погасить костер. Он не согласится. Нужно было бодрствовать и приглядывать за огнем... но от костра исходило такое приятное тепло, оно так успокаивало, а слой трухи под Джанни был так мягок...
      Тебе не обязательно бодрствовать, - сказал бородатый старец.
      Джанни вытаращил глаза.
      Откуда ты взялся? Ведь я не сплю!
      Хороший вопрос, - отметил старец. - Давай попробуем наоборот. Как ты можешь видеть меня, если не спишь?
      Джанни огляделся по сторонам, но не увидел ничего. Лицо старца парило в кромешной тьме. В ужасе Джанни осознал, что заснул. Он чувствовал мучительные угрызения совести. Не сумел и пяти минут пробыть начеку, а ведь твердо решил не спать! Затем его охватила тревога: а что делает Гар, пока он спит? И что делает огонь?
      Не волнуйся, - успокаивающе проговорил старец, словно прочел мысли Джанни. - Спи спокойно. Великан начеку, он не спит и следит за огнем, но на большее ему ума не хватит.
      А если он уснет...
      Он не может уснуть. Огонь зачаровал его. Он смотрит на пламя и странствует по своим воспоминаниям. Однако эта полудрема освежит его не хуже сна, и вдобавок тело его способно при необходимости сделать все, что нужно.
      Джанни немного успокоился. Но на ум ему, как только он получил ответ на самый волнующий вопрос, пришел другой.
      Но почему же я вижу тебя теперь? Ведь я не хочу умирать!
      Неужто? - Прядь развевающихся волос отлетела в сторону, и Джанни увидел один глаз. Он пытливо смотрел на него, как бы видя его насквозь.
      Джанни содрогнулся от страха, но не отвел взгляда.
      Ну и что? Пусть я хочу смерти, но я не имею права на нее, покуда со мной друг, который от меня зависит.
      Он почти утратил рассудок, и только я могу спасти его. Если это тебя заботит, то ты можешь покинуть меня. Или вели мне покинуть тебя.
      Это меня как раз волнует менее всего, - сообщил старец. - Тебе мало пережить эту ночь. Ты должен жить дальше.
      Джанни нахмурился.
      А тебе что с того?
      Это тебя не касается, - отрезал старик. - Скажу лишь, что я должен сыграть свою роль в этом деле, в интересах своего города и самого себя, ибо это и мне на руку.
      Что за интересы? - требовательно вопросил Джанни. С каждым мгновением он все меньше страшился старца.
      А вот это - не твое дело!
      Внезапно волосы с лица старца словно отбросило порывом ветра, глаза его сверкнули, а голову Джанни, будто стрелой, от виска до виска пронзила жгучая боль. Агония сковала его по рукам и ногам. Она длилась всего миг, но казалось, тянулась .не один час.
      Наконец глаза старца закрылись, их забросало прядями развевающихся волос, а боль в голове Джанни исчезла столь же неожиданно, как пришла. Джанни упрямо и дерзко смотрел на старца, внутренне содрогаясь.
      Слушай же! - возгласил старец. - Этим путем идет цыганский табор. Они пройдут неподалеку отсюда рано утром. Положитесь на их милосердие, молите о помощи, если понадобится, но идите с ними, чтобы остаться в живых и добраться до надежного убежища.'
      А если нет? - дерзко поинтересовался Джанни.
      Тогда погибнешь, - отозвался старец просто и сурово, - от рук кондотьеров или от холода и голода, но погибнешь непременно, не сомневайся! - Лик его дрогнул, борода и волосы стали развеваться все сильнее и сильнее, и вскоре совсем скрыли лицо. Голос звучал все тише и все твердил:
      Не сомневайся... Не сомневайся...
      Погоди! - мысленно вскричал Джанни. - Кто ты такой и почему берешь на себя право указывать мне?
      Но лик старца уже обратился в крошечное пятнышко, только голос, еле слышный, продолжал повторять:
      Не сомневайся... Не сомневайся... Берегись...
      Но вот и голос стих.
      Джанни вскричал во гневе и отчаянии и увидел небольшой костерок. Никаких развевающихся седин. На него в тревоге смотрел полоумный великан. Джанни понял, что проснулся от собственного крика, и решил исправить свою оплошность.
      - Теперь моя очередь. Ложись спать, Гар.
      - Спать? - недоуменно спросил великан.
      - Спать, - кивнул Джанни и встал на колени. Тело его не желало слушаться, оно как бы жаловалось, что его побеспокоили. В голове опять забилась боль. Но он заставил себя подобраться к костру, взял обрубок корня из сложенной Гаром поленницы.
      - Спи, - сказал он. - Я пригляжу за костром. Гар на миг задержал на нем взгляд и улегся, не отходя от костра. Он закрыл глаза, но тут же открыл снова. Он озабоченно спросил:
      - Джорджио не спать?
      Пусть он утратил рассудок, но его не покинуло чувство ответственности.
      - Джорджио не спать, - подтвердил Джанни. Он был уверен, что не уснет, даже если захочет - после такого сна.
      Гар успокоился и закрыл глаза. Спустя несколько минут он уже размеренно и медленно дышал. Джанни понял, что друг крепко спит,
      Он остался наедине со своими мыслями о страшном сне, в котором ему снова привиделось лицо призрачного старца. Но почему-то с этим лицом сливалось лицо Медаллии, оно накладывалось на него, загораживало его. На миг Джанни изумился - почему. Но лишь на миг. А потом он погрузился в воспоминания об этом чудесном лице, чувствуя, как успокаивается, расслабляется...
      Но не спит. Он не нарушил данного слова.
      Как и предсказал старец, утром появились цыгане. Джанни мысленно содрогнулся от осознания того, что сон сбывается. Каким-то образом некий человек, обладавший могущественной силой, проник в мысли Джанни, в его сны какой-то мужчина, а быть может, и женщина.
      От одной этой мысли сердце Джанни забилось чаще. Неужто и вправду где-то жила та танцовщица, что грезилась ему, жила - настоящая, облеченная в плоть, в этом мире? Мог ли он разыскать ее, коснуться ее, поцеловать ее? Позволила ли бы она ему это?
      Он прогнал эти раздумья и стал отчаянно размахивать руками.
      - Эй! Эге-гей! Сюда, добрые люди! Помогите нам! На помощь!
      Он побрел вперед, к дороге, и опираясь на руку Гара, и волоча его за собой. Но вдруг Джанни остановился, поняв, как они с Гаром выглядят для цыган. Кого они видели перед собой? Двоих грязных оборванцев, на которых не было ничего, кроме подштанников. Один из них был высоченного роста, но при этом повиновался другому, как дитя.
      Но все же цыгане остановились и устремили на незнакомцев взгляды, полные сомнения. Джанни понимал, что должен найти такие слова, чтобы лишить цыган опасений, и потому он тоже остановился и снова прокричал:
      - Помогите нам, люди добрые! Мы такие же странники, как и вы. Нас ограбили и унизили кондотьеры! Эти разбойники раздели нас и избили, да так безжалостно, что мой друг лишился рассудка! Теперь он - сущее дитя! Пожалуйста, молим вас о помощи. Помогите этому несчастному!
      Из дверцы первой кибитки высунулась женщина в яркой шали и что-то прокричала мужчинам, что шли следом.
      Те посмотрели на нее, переглянулись и поманили Гара и Джанни к себе. На сердце у Джанни полегчало, он поспешил к цыганам, шагая так быстро, как только позволяли ушибы. Держа Гара за руку, он вел его за собой.
      Но когда они подошли ближе, цыгане попятились, с опаской глядя на Гара. Только теперь Джанни заметил, что они вооружены мечами - заметил потому, что мужчины сжимали их рукояти. Это были длинные прямые мечи, а сверху в их ножны еще и кинжалы были всунуты. Джанни остановился и сказал:
      - Не бойтесь. Он не опасен.
      - Ага, пока ты ему не скажешь, чтобы он стал опасен, - сказал самый старший из цыган. Его седые усы свисали ниже подбородка, густые седые брови торчали над глазами, свирепо смотревшими на Джанни, а тот, как назло, был не в силах что-либо объяснять, отрицать, успокаивать. Но он все же решил попробовать.
      Именно этот миг Гар избрал для того, чтобы сказать:
      - Расскажи мне про кроликов, Джорджио. Цыгане вытаращили глаза. Джанни был готов расцеловать друга. Решив подыграть ему, он краешком губ проговорил:
      - Не балуйся. Гар!
      Он чуть было не сказал: "Ленни", но вспомнил, что его ополоумевший друг забыл свое вымышленное имя.
      А цыгане, похоже, заинтересовались.
      - Кролики? - сдвинув кустистые брови, переспросил старик. - Почему это он про кроликов спрашивает?
      Судя по всему, в памяти Гара запечатлелся их недавний розыгрыш, он всплыл на поверхность его затуманенного сознания из-за того, что сложилась похожая ситуация. Либо так, либо великан искусно притворялся, но в последнем Джанни сильно сомневался.
      - Да потому, что когда он боится или волнуется, я рассказываю ему про кроликов и обещаю ему, что когда-нибудь мы с ним заведем небольшое хозяйство огородик, чтобы пропитаться, и маленьких пушистых зверьков, с которыми он будет играть.
      Цыгане обменялись сочувственными взглядами, которые были настолько выразительны, как если бы они хором сказали: "дурачок". Затем старик-цыган вновь обратился к Джанни.
      - Хорошая мечта, и славный способ успокоить его. А часто он огорчается?
      - Нет, очень редко, - выдумал Джанни на ходу. - Но за милю отсюда на нас напали наемники, они жестоко избили нас, отобрали все, что у нас было, даже одежду, и потому теперь он боится незнакомых людей.
      - Бедняжка, - проговорила женщина, которая по-прежнему не решалась выйти из кибитки. Старик кивнул:
      - Мы видели залитую кровью землю и еще гадали - что же тут стряслось. - Он шагнул к Гару. Великан в страхе попятился. - Мы не обидим тебя, бедняга. Мы такие же странники, как вы, и мы тоже боимся наемников - очень боимся. Нет-нет, мы вас не обидим, мы перевяжем ваши раны, накормим вас горячей едой супом и дадим вам одежду. Хорошо?
      Гар, похоже, немного успокоился. Цыган протянул ему руку. Гар уставился на нее, но убегать не стал.
      Джанни воспользовался моментом, взял Гара за руку и потянул вперед.
      - Пойдем, дружище. Они не обидят тебя. Они нам помогут, приютят нас ненадолго.
      - Непременно приютим, - кивнул цыган. - Устроим вас под кибиткой, но уж лучше такая крыша, чем никакой.
      - Под кибиткой? - с надеждой переспросил Гар и сделал шаг вперед.
      Сердце Джанни радостно забилось при воспоминании о ночлеге под кибиткой.
      - Не так давно нас вот так же приютила одна цыганка. Он помнит.
      - Цыганка? - Все цыгане сразу насторожились. - Она была одна?
      - Да, одна. - Джанни припомнил, что тогда это показалось ему немного странным. - Ее звали Медаллия.
      Цыгане обменялись понимающими взглядами.
      - Да, мы знаем о Медаллии. Что ж, если она дала вам приют, и с ней все хорошо, то и мы готовы тем более приютить вас. Идемте.
      - Благодарю вас всей душой!
      Джанни зашагал вперед, увлекая за собой Гара. Великан, все еще всем своим видом выражая опасение, пошел за другом.
      Подойдя поближе, Джанни лучше разглядел цыган. Волосы мужчин были покрыты яркими платками, но бороды у них были всех цветов - соломенно-желтые, каштановые, черные, рыжие и множества промежуточных оттенков. И глаза у них были разных цветов - голубые, карие, зеленые, цвета лесного ореха, серые... Джанни не мог избавиться от мысли о том, что эти цыгане ничем не отличаются от его сородичей, пироджийцев. Переодень их - так и не увидишь никакой разницы.
      А одежда на цыганах была ярких, кричащих цветов - ярко-зеленого, синего, красного и желтого, с широкими оборками. Рубахи и штаны на мужчинах были просторными, даже чересчур просторными. Рубахи у горла были открыты, распахнуты на груди, штаны заправлены в высокие сапоги и подхвачены ремнями разных цветов. И у женщин и у мужчин в ушах блестели серьги, а на запястьях браслеты.
      В Джанни проснулось любопытство истинного торговца - он задумался о том, из настоящего ли золота все эти украшения.
      Женщин в таборе оказалось несколько. Они появились из кибиток и окружили незнакомцев. Именно женщины взяли на себя заботу о Гаре и Джанни.
      - Пойдемте, бедолаги, - сказала одна из них, а другая подхватила:
      - Наверное, вы полумертвые от голода и холода. Гар, испугавшись, потянул было Джанни назад, и Джанни пришлось снова успокаивать его.
      - Хорошие тети, Гар. Смотри! Хорошие, добрые! - Он пожал руку одной из молодых женщин, заметил, как она хороша собой, и пожалел, что нельзя позволить себе большего. Тут его озарило, и он коснулся рукой ее темно-рыжих волос, непокрытых платком. - Можно?
      Женщина посмотрела на него с опаской, отступила на шаг, но тут же кокетливо улыбнулась и шагнула к Джанни. Джанни погладил ее волосы, обернулся к Гару и сообщил:
      - Мягкие. Теплые.
      Женщина в испуге вытаращила глаза и, как только Гар поднял руку, испуганно отступила.
      - Он ничего тебе не сделает, - заверил ее Джанни. Женщина не без опаски вернулась и сказала:
      - Один разок, не больше.
      Гар опустил руку на ее голову, провел ею по волосам и озарился блаженной улыбкой.
      - Теплые, мягкие! Кролик!
      Весь табор дружно расхохотался, а громче всех - "кролик". Женщина поймала Гара за руку и удержала за запястье.
      - Эй, крольчиха! - крикнул один из молодых мужчин.
      Другой подхватил:
      - Крольчиха, можно и мне тебя погладить? Но тут другая девушка фыркнула:
      - Вот уж тоже мне - "крольчиха"! Скажи ему, пусть и не думает, Эсмеральда!
      - Вот-вот! - воскликнула старуха-цыганка. - А то он еще и на ручки тебя захочет взять!
      Вот так, смеясь и шутя, женщины подхватили оторопевшего Гара под локти и повели к ручью, что протекал неподалеку. Там его вымыли, отерли и нарядили в цыганскую одежду. Им, как и Медаллии, пришлось при этом проявить чудеса изобретательности. Гар был в ужасе. Он таращил глаза, сверкал белками, то и дело в испуге поглядывал на Джанни, но тот искренне наслаждался заботой цыганок и это немного успокоило Гара. Наконец, когда они поели супа и хлеба, а женщины перевязали самые опасные раны, они отправились следом за цыганами за кибитки. Джанни обменивался шуточками с девушками, которые выглядывали из окошек фургонов, чтобы пококетничать с ним. Они называли его "Джорджио", но это можно было стерпеть, лишь бы только ополоумевший великан оставался спокоен. Он решил остаться Джорджио до тех пор, пока к Гару не вернется рассудок.
      В эту ночь они спали под кибиткой, но куда более уютно, чем в прошлый раз. Цыгане дали им теплые одеяла. В голове Джанни проносились события прошедшего дня, он как бы снова слышал смех и разговоры, болтовню во время еды и видел цыганские жаркие танцы. Он так жалел о том, что полученные ссадины и ушибы не дают ему присоединиться к танцующим. Девушки-цыганки были так хороши, когда раскачивались и извивались в танце! А теперь кибитки стояли кругом, и весь табор расселся вокруг костра. но они с Гаром, смертельно утомленные, добрели до кибитки и улеглись спать под нею, а цыгане заговорили на своем языке, которого Джанни не понимал. Приглушенные голоса, слова, из уст женщин звучавшие дивной музыкой, мало-помалу убаюкали его, и он уснул, как только смежил веки, и почувствовал, как вновь обволакивает его теплая тьма, но сил у него хватило только на то, чтобы мысленно пожелать узнать, о чем говорят цыгане...
      ***
      Ты и вправду хочешь это знать? - спросил слишком знакомый голос, и из мрака протянулась к нему нежная тонкая рука, а в ней была зажата маленькая тоненькая палочка с шариком на конце. Она коснулась лба Джанни, и тот неожиданно для себя обнаружил, что понимает, о чем говорят цыгане...
      - Да, Медаллия, - сказала одна из женщин. - Чистое совпадение, наверняка! Она бы не стала натравливать на нас шпионов, верно?
      - Да, зачем ей это, Гайлс? - подхватила другая. - Она и так знает обо всех наших планах.
      - Это верно, Патти, - отозвался Гайлс. - Но быть может, она боится, что мы попытаемся арестовать ее или даже...
      - Чушь и чепуха! - фыркнула Патти. - Чтобы агенты АППИСа ополчились против своей соратницы только из-за того, что она с нами не согласна? Не поверю!
      - Не просто не согласна, - угрюмо проворчал другой мужчина. - Нельзя забывать о том, что она может ставить нам палки в колеса.
      - Не может этого быть, Морган! - сказала женщина постарше с искренним возмущением. - Она ушла только потому, что больше не хотела сотрудничать с нами, она так и сказала - но не для того же, чтобы нам мешать!
      - А откуда нам знать? - отозвался Морган. - И потом: откуда ей знать, что мы не пожелаем помешать ей помешать нам? Нет, Розали, будь я на ее месте, я бы непременно подослал к нам лазутчика.
      - Ты - да, - согласилась Розали. - Но ты во все времена был несколько параноидален, Морган. А вот Медаллия этим никогда не страдала.
      Джанни стал гадать, что такое "параноидален".
      - Нет, у Медаллии своя паранойя тоже есть, - возразила третья женщина. Иначе бы она не увидела в наших планах угрозы, в то время как мы всего-навсего стараемся помочь этим несчастным местным жителям.
      Несчастным местным жителям! Джанни охватило возмущение. Он понадеялся, что женщина не имеет в виду его в частности и пироджийцев вообще. И потом, кто они такие, эти цыгане, что позволяют себе называть горожан "несчастными"!
      - Цыганское обличье - лучшее прикрытие для нас, - заспорил Морган. - Оно позволяет нам перемещаться по Талипону в любом направлении, к тому же мы всегда можем нарядить агента в ту одежду, которую принято носить в том городе, куда мы желаем проникнуть. Это дает нашим людям возможность воздействовать на горожан. Почему же этим самым не может заниматься и Медаллия?