Глава 4

— Да я это, я, — прозвучал чей-то голос, и лицо старца уменьшилось, волосы перестали развеваться, борода исчезла, пропали морщины, увеличились глаза. Из седых волосы стали каштановыми... нет, светло-каштановыми, они были схвачены на лбу обручем с узорчатой эмалью и покачивались от ветра. Глаза у этого человека тоже были карие, но молодые и очень, очень женственные... И еще — высокие скулы и широкий рот с пухлыми алыми губами. Губы дрогнули и произнесли:

— Я — Медаллия, цыганская девушка, иду впереди табора.

Джанни уставился на это прекрасное видение, не в силах поверить тому, что мрак его нынешней жизни развеян столь дивным зрелищем.

— Как... — вымолвил он. — Где...

— Лежи, не шевелись, — посоветовала девушка. — Но позволь, я приподниму твою голову и положу ее к себе на колени. Нужно перевязать эту страшную рану у тебя на макушке.

Так вот почему у него так мучительно болела голова! Джанни стерпел жуткую боль, пока девушка укладывала его голову себе на колени, на мягкую юбку. Из этого положения он увидел Гара, который, часто моргая, смотрел на девушку. Судя по всему, ему она уже оказала помощь: на его голове и поперек груди белели повязки.

А потом боль навалилась снова, и Джанни закрыл глаза. Когда ему полегчало, он почувствовал, как руки девушки заботливо бинтуют его голову. Ее прикосновения были так приятны, они так успокаивали, убаюкивали... Джанни отбросил эти мысли. Он должен был сохранять трезвость суждения и не имел права расслабляться. Открыв глаза, он спросил:

— Как ты нашла нас?

— Я шла по дороге, — отвечала Медаллия, продолжая перевязывать Джанни. — Смотрю — вы в канаве лежите. А я знала, что только что там солдаты проехали, и я испугалась, что вас побили и ограбили.

— Ну, сначала-то нас ограбили другие кондотьеры, — сказал Джанни. — Но ты права. Эти нас тоже побили, и еще сильнее, чем первые.

— Но как ты узнала, что впереди — солдаты? — спросил Гар настолько невинно, что Джанни понял: это он нарочно. Но что он подозревал?

— Солдаты так опасны для одинокой девушки, — ответила Медаллия. — Я как услыхала, что они скачут за мной, так съехала с дороги и подождала, пока они не проедут мимо. А ждала я долго, не сомневайтесь.

— Это ты мудро сделала, — отметил Джанни. Ее руки были так нежны, глаза так красивы... Ему уже начало казаться, что он готов слушать ее вечно, что бы она ни говорила. Ощутил ли бы он нечто подобное, если бы они встретились просто так и она не перевязывала бы его рану?

Гар же, судя по всему, к девушке ничего подобного не испытывал. Он только переспросил:

— Съехала? — После чего обвел глазами окрестности и на что-то уставился. Джанни сдвинул брови, осторожно обернулся, чтобы увидеть то, что увидел Гар. Нет, недостаточно осторожно. Боль снова вернулась. А увидел он всего лишь то, что ожидал увидеть: желтую цыганскую кибитку, повозку на здоровенных колесах, в которую были впряжены два ослика. По обеим сторонам фургона виднелись маленькие окошки. Позади торчала длинная труба, закрепленная тросами во избежание раскачивания на тряских дорогах. Да, спору нет, не слишком обычным было то, что цыганка путешествовала в одиночестве, но уж в самой кибитке ничего необычного не было. Почему же Гар так уставился на него?

— Ты что, никогда не видал цыганского жилища? — спросил Джанни.

— У цыган на моей родине нет ничего подобного, — медленно отозвался Гар.

Медаллия удивленно взглянула на него, задумчиво нахмурилась, но успела отвести взгляд прежде, чем Гар посмотрел на нее. Девушка закрепила повязку Джанни и спросила:

— Так вы, стало быть, купцы?

— Были, — с горечью ответил Джанни. — Пока нас не ограбили. Теперь мы нищие, и мой друг решил, что будет лучше, если мы притворимся безумцами.

— Почти получилось, — немного обиженно заметил Гар.

— Получилось превосходно, — возразила Медаллия. — Вы до сих пор живы.

Гар посмотрел на нее с благодарным удивлением.

— Спасибо тебе. И за это.

Джанни понял это так, что прежде Гар уже поблагодарил девушку за перевязку.

— Ты поступила очень, очень милосердно, что остановилась и помогла нам. Мало кто из проезжих пошел бы на это.

— Мы живем под открытым небом и потому нам не чужда мысль о том, что все люди должны помогать друг другу, — сказала ему Медаллия. — Так что, чем могу — помогу. Как я посмотрю, вы озябли. Нужно найти для вас одежду.

— О, одежда у нас есть, — заверил девушку Джанни и обернулся к заветной кучке травы. Глаза его наполнились ужасом.

— Ну... — смущенно проговорил Гар, проследив за его взглядом. — Они ведь, когда колотили нас, верхом были, вот их лошади тут все и потоптали.

— И ничего не осталось?

Медаллия склонилась над грудой изодранного платья.

— Теперь это годится на половые тряпки разве что.

Джанни был в отчаянии.

— Я принесу одежду.

Джанни начал было возражать, но Медаллия уже развернулась и поспешила к своей кибитке.

— Редкая женщина, — отметил Гар, провожая взглядом уходящую плавной походкой цыганку.

— Еще какая редкая...

Джанни гадал, какая же у нее фигура, но на девушке было столько юбок, а на плечах тяжелая шаль. Однако юноша не сомневался: Медаллия — само совершенство. Будь это не так, разве она могла бы так чувственно двигаться? Тем более что она не прилагала к этому никаких усилий. Джанни наблюдал за тем, как она забирается на облучок, услышал, как скрипнула и хлопнула дверка, как ходит Медаллия внутри кибитки...

— Как она могла догадаться, что приводить нас в чувство безопасно?

Джанни встряхнулся от раздумий и в возмущении уставился на Гара.

— Не поверю, что ты замыслил соблазнить ее!

— И в мыслях не было, — сказал Гар с решимостью, залогом которой явно была его глубокая порядочность. — Но она об этом знать не могла.

— Не могла. Это верно.

Темный, тягучий гнев закипел в душе Джанни, гнев на любого мужчину, который мог бы силой овладеть таким ангельским созданием, но он достаточно хорошо знал жизнь, чтобы понимать: такие мужчины на свете есть. Кроме того, он догадывался о том, что Гар о жизни знает побольше, чем он.

Открылась дверца в задней стенке кибитки, упала небольшая лесенка. Медаллия с ворохом одежды спусталась по лесенке и вернулась к спасенным ею мужчинам. Она опустилась на колени около Джанни и протянула ему рубаху.

— Подойдет?

Джанни приподнял руки. Скривился от боли, но попытался поднять руки выше.

— Не надо, — нежно проговорила она. — Быть может, у тебя не только мышца ушиблена, но и кость. Давай-ка...

Она набросила рубаху на голову Джанни и осторожно опустила. Ему пришлось просунуть руки в рукава. Затем он провел ладонью по груди и поразился тому, насколько нежна и тонка ткань. Уж не шелк ли? Но нет, то был всего лишь тонко сотканный хлопок, но как же можно было его соткать так тонко?

Почему-то ему не пришло в голову удивиться тому, почему Медаллия везет в своей кибитке мужскую одежду.

А Медаллия смерила его взглядом с головы до ног и кивнула.

— Быть может, немного великовата, но никто этого не заметит. Примерь штаны, а я подам одежду твоему другу.

«Она стыдлива», — подумал Джанни и порадовался этому. Ему было бы очень неудобно, если бы девушка осталась и помогала ему натягивать штаны. Ему с трудом удалось согнуть ноги в коленях и сунуть в две трубы черной ткани. Опустив глаза, он удивился тому, насколько просторны его новые штаны. Они были намного удобнее его прежних обтягивающих лосин, но, к сожалению, под ними будут не видны его стройные ноги.

Посмотрев на Гара, Джанни убедился в том, что с ним Медаллии предстоит больше возни. Рубаха села на него как влитая, обтянула могучие мышцы на груди, отчего те стали казаться еще более могучими. Рукава оказались коротки, но Медаллия нашла выход: закатала их до локтя, словно так и было нужно — так закатал бы рукава мужчина, занимающийся тяжелым трудом. Длины рубахи не хватило до пояса, но Медаллия и тут проявила выдумку: подпоясала Гара широкой полосой ткани, обернув ее дважды вокруг его талии. Джанни нахмурился — почему-то ему не очень понравилось, как руки девушки касаются крепких мышц его спутника. Штаны Гару тоже не пришлись впору — оказались коротки, но цыганка сказала:

— Надо будет подыскать для тебя высокие сапоги. — Она ушла и вернулась с сапогами. — Хотя бы они должны подойти. — Гар натянул сапоги, Медаллия отошла в сторону, окинула мужчин придирчивым взглядом и кивнула. — Неплохо. Если солдаты не будут слишком сильно присматриваться, сойдет, и до дома вы в таком виде доберетесь, но лучше вам все-таки никому на глаза не показываться. Да и как бы то ни было, лучше было бы вам немного проехаться, чем идти пешком. Хотите — забирайтесь ко мне в кибитку.

Хотел ли он! У Джанни от волнения застучало в висках при одной только мысли об этом! Он, конечно, понимал, что предложение относится к ним обоим, а не конкретно к нему. Уняв разбушевавшиеся чувства, он сказал:

— Ты необычайно добра! Конечно же, мы будем очень рады поехать с тобой!

— Тогда пошли. — Медаллия помогла Джанни подняться на ноги и была вынуждена поддержать его, чтобы он не упал. Джанни застонал от боли. Все полученные им ушибы возмущенно вскричали, жалуясь, что их потревожили. Колени Джанни подкашивались, но он держался за плечо Медаллии, и это было так приятно, что этого было достаточно, чтобы не лишиться чувств от боли. Он, покачиваясь, побрел рядом с красавицей к ее кибитке. — Не спеши, не спеши, — приговаривала она. — Еще немножко... — И вот Джанни увидел прямо перед собой желтые доски повозки. Медаллия опустила его руку на край телеги и сказала: — Теперь держись крепко, а я приведу твоего друга. Шесть слабых рук лучше помогут тебе забраться в кибитку, чем две сильных.

С этими словами она удалилась за Гаром. Но великан уже сам поднялся на ноги и стоял, покачиваясь и опираясь на палку, верхний конец которой был обломан. С ужасом Джанни понял, что это — сломанное копье и что его владелец вторую половину, с наконечником, унес с собой, потому что сталь ценилась дорого. Медаллия взяла руку Гара и положила себе на плечо. Джанни поразился тому, насколько больно уколола его ревность. Гар сдержанно кивнул и пошел рядом с девушкой, но, как отметил Джанни, на плечо ее он лишь слегка опирался, а не обнял красавицу. Она подвела Гара к кибитке сзади, вернулась к Джанни, отвела и его туда, затем забралась в кибитку, втащила туда Джанни с помощью Гара, усадила на обитое мягкой тканью сиденье и вернулась за Гаром.

Джанни изумленно осматривался. Прежде ему ни разу не доводилось бывать внутри цыганских кибиток, и он никак не ожидал, что тут окажется так чистенько, светло и приятно. Стенки были выкрашены в цвет слоновой кости, на них были нарисованы цветы. У обеих стенок под окошками стояли мягкие лежанки, застланные бежево-белой полосатой тканью, вытканной в Пироджии. Передние окошки были изготовлены из переплавленного желтого, зеленого и коричневого бутылочного стекла, а прозрачные задние были забраны занавесками. Окошки были набраны из мелких стеклышек, вырезанных скорее всего из осколков. У левого окна стояли два стула, один напротив другого. Похоже, они были приколочены к полу, как, собственно, все, что находилось внутри кибитки и не было подвешено под потолком фургона. Между стульями находился складной стол. Сейчас он был сложен, и его крышка была прислонена к стенке. Сзади, в четырех футах от входа, стояла печка, выложенная изразцами. Она как бы загораживала вход. На стенках были развешаны картины в рамках: городской пейзаж, домик в лесу, изображение престарелой крестьянской пары у очага. «Не могло ли быть так, — задумался Джанни, — что эта молодая цыганка мечтала обрести хоть какой-нибудь дом — мечтала с той же страстью, как другие молодые люди стремятся пуститься в странствия?»

Гар ухитрился войти в дверной проем, не пригнувшись, но внутри ему пришлось проявить чудеса ловкости, чтобы обойти печку, не задев дымоходной трубы. Справившись с этим, он рухнул на скамью возле Джанни и, тяжело дыша, закрыл глаза. Джанни поразился тому, что и у этого великана силы имели предел.

— Отдыхайте, — посоветовала им Медаллия и подала Джанни бурдюк с водой. — У ваших скамей есть подлокотники. Держитесь за них, потому что кибитка покачивается при езде.

С этими словами она, взметнув пышными яркими юбками, удалилась через маленькую дверцу впереди и прикрикнула на осликов. Кибитка тронулась, и Джанни тут же убедился в том, что подлокотники — очень полезное приспособление. «Куда она нас везет?»

— А куда ведет эта дорога?

— В Пироджию, если она не вздумает повернуть к другому городу.

— Ну, тогда она скорее всего довезет нас до твоей родины, — сказал Гар. — Когда она меня перевязывала, я ей сказал, что ты из Пироджии, и сказал, что обещал доставить тебя домой целым и невредимым и должен сделать это во что бы то ни стало.

— Благодарю тебя за это, — медленно проговорил Джанни. — Похоже, тебе так и придется сделать, хотя и не совсем так, как ты намеревался. — Он бросил взгляд в сторону переднего окошка и сказал: — А она очень добра.

— Верно, — кивнул Гар. — Но вот только на цыганку не очень похожа.

Джанни изумленно глянул на него.

— А как, по-твоему, должна выглядеть цыганка? У нее шаль и яркое платье, как у всех цыганок, которых мне доводилось видеть. Ну да, и серьги медные!

Гар на миг задержал взгляд на юноше и сказал:

— Ну, если только по одежде да по побрякушкам судить, то она выглядит, как цыганка.

— Но все-таки, скажи, как должна, на твой взгляд, выглядеть цыганка?

— На моей родине цыгане смуглы и темноволосы, и у них носы с горбинкой.

— Таких цыган я никогда не видал, — покачал головой Джанни.

— Значит, — заключил Гар, говоря это больше самому себе, чем Джанни, — ромени не вписались в здешние рамки. То есть, я хотел сказать, они не жили на Петрарке.

Джанни нахмурился.

— Какие рамки? И что за ромени?

Гар посмотрел на него, немного помолчал и улыбнулся.

— Это тот народ, что придумал повозки вроде этой. Вот только внутри в их повозках все совсем иначе.

— Не так красиво?

— Да. И не так чисто. Медаллия... Красивое имя, правда?

— Очень красивое, — согласился Джанни, и разозлился на Гара за то, что тот снова возбудил в нем подозрения. Даже он был вынужден признать, что имя Медаллия не было похоже ни на одно из цыганских имен, которые ему доводилось слышать прежде.

Гар отвлек его от этих мыслей.

— Прости, мне очень жаль, что я не смог защитить тебя, как подобает.

— Да кто бы смог на твоем месте, когда против нас было столько солдат? — махнул рукой Джанни и поймал себя на том, что почти слово в слово повторяет слова старца, явившегося ему в видении. Он постарался не думать об этом и сказал: — Я же видел, как истоптали землю копыта разбойничьих коней. Ты уложил много врагов, дружище.

Гар пожал плечами.

— Надо же было играть до конца. Кто бы поверил, что такого верзилу ничего не стоит сбить с ног? Ну разве что, если он законченный трус, а Ленни — не трус.

Джанни стало немного не по себе при упоминании о том, как они разыгрывали дурачков, но сейчас были дела поважнее.

— Мы должны предупредить моих соотечественников.

— Ага, — кивнул Гар. Глаза его загорелись. — Стало быть, ты тоже слышал этот разговор?

— Жаль, что не удалось услышать больше. Но я не понял, о каких еще купцах они болтали, которых им не удалось наказать? Склад Лудовико они сожгли, нас убили — ну, то есть они так думают.

— Да, это нам на руку, — кивнул Гар, — то, что они считают нас мертвыми. Но я обратил внимание на то, что те кондотьеры, что били нас под видом дурачков, тоже были из Стилетов, а когда они обменяются рассказами о своих подвигах, и те и другие почти непременно должны упомянуть о мужике необычайно высокого роста.

— Да, тебя трудно не заметить, — согласился Джанни. — Вот только в последний раз ты дрался совсем не как опытный воин.

Гар ухмыльнулся.

— Тут уж я постарался. Я-то знаю, как дерутся неумехи.

— И я знаю, — печально проговорил Джанни. — У меня только так и получается.

— Нет. — покачал головой Гар. — Ты дрался, как опытный воин.

— Но как неопытный торговец, — с горечью отозвался Джанни.

— Да вовсе нет! — усмехнувшись, возразил Гар. — Ты до сих пор жив.

— Нельзя же нам помирать, — сказал Джанни немного виновато, вспомнив о своем видении. — Нужно будет нам вести себя поосторожнее на пути до дома.

— Благодаря Медаллии нам теперь нужно единственное: не высовываться из фургона. Хотя, если на нее нападут, думаю, мы найдем в себе силы сразиться с разбойниками, несмотря на все наши раны и синяки

При одной только мысли об этом Джанни вспыхнул от ярости и негромко проговорил:

— О да. Найдем. Непременно найдем.

Это было храброе решение. К счастью, им не пришлось претворять его в жизнь.

Когда они остановились на ночлег, Медаллия сварила густой суп из сушеного мяса и овощей, покормила мужчин, после чего устроила им постель под кибиткой. Вела она себя сдержанно и даже сурово, и ни Джанни, ни Гару не пришло в голову возразить ей, хотя выбираться из фургона им было нелегко. Постанывая и покряхтывая, оба друг за другом слезли на землю по лесенке. Медаллия втянула лесенку в фургон и сказала:

— Увидимся утром, добрые люди. — И она закрыла дверь.

Джанни пару мгновений смотрел на закрытую дверь, дав волю воображению и пытаясь представить, что сейчас делает девушка внутри, но поймал себя на том, что сил у него нет даже на игру воображения, и отвернулся со вздохом сожаления.

Изнывая от боли, он опустился на колени, придерживаясь одной рукой за борт фургона. Гар держал его за другую руку. Затем Гар лег на живот и кивком указал Джанни вперед. Джанни осторожно улегся на землю и боком вкатился под телегу, затем добрался до ближайшей подстилки, а с нее перебрался на дальнюю. Гар, постанывая от боли, забрался под колеса следом за ним и лег на спину, глядя на дно телеги и тяжело, хрипло дыша.

— Так у тебя, видно, не просто ушибы? — заботливо осведомился Джанни.

— Ребро сломано скорее всего, — отозвался Гар. — Ничего, заживет.

— Ходи поосторожнее, — посоветовал ему Джанни.

Гар кивнул:

— Не волнуйся. Мне и прежде случалось ломать ребра. Но спасибо тебе за заботу, Джанни.

— А тебе спасибо, что так ловко придумал, как нам спастись, — ответил Джанни. — Доброй ночи, Гар.

То ли он услышал ответ великана, то ли он ему приснился, потому что в следующий миг Джанни уже спал.

Спал он как убитый, но вдруг сквозь непроницаемую черноту проступило светлое пятно. «Ой нет! Только не это опять!» — в страхе подумал Джанни и попытался проснуться, но не успел, а пятнышко на глазах разрасталось, но только теперь перед Джанни предстало не лицо старца, а фигура прекрасной женщины, овеваемая белыми пеленами. Видение приближалось, покачиваясь в чувственном танце. Музыка ли сопровождала ее движения или она сама была воплощенной музыкой? Если то были звуки, то они были едва слышны, Джанни скорее сознавал их, нежели слышал, и каждое движение красавицы тоже скорее ощущал, нежели видел. Фигура женщины была озарена светом, но лицо ее пряталось в тени. Ему так хотелось получше разглядеть ее формы, но развевающиеся полосы ткани позволяли лишь догадываться о том, насколько она хороша.

Джанни, — прозвучал ее голос у него в ушах... нет, не в ушах, в разуме, ведь это был сон, и Джанни понимал это. — Джанни, послушай меня!

Я готов внимать каждому твоему слову, — выдохнул юноша, нахмурился и спросил: — У тебя есть отец?

Отец? — удивленно переспросила она. — Есть, но он далеко. Почему ты спрашиваешь о нем?

Она явно не ожидала такого вопроса.

Потому, что я видел старца, который является и исчезает подобно тебе.

Быть может, ее отец был не так далеко, как она думала?

Вот как? — зловеще спросила красавица. — Надеюсь, мы с ним никогда не увидимся!

— О, но я так рад, что удалось повидаться с тобой!

Джанни протянул руку, однако пальцы его сомкнулись, сжав пустоту. Видение было бестелесным.

Голос девушки стал нежнее, в нем зазвучал соблазн.

Я тоже очень рада встрече с тобой, храбрый красавец из Пироджии! Но знай, что царства снов и яви не могут соединиться, и их соединение под силу только тем, кто способен грезить наяву. Я не нарушила бы этого завета, если бы не должна была поведать тебе нечто очень важное.

Что бы это ни было, я благодарен судьбе за нашу встречу. Что ты должна поведать мне? О чем?

О любви, — отвечала красавица. Надежды Джанни вспыхнули и тут же угасли, когда девушка добавила: — Ты должен избегать ее. Отвернись, не смотри, не вздумай влюбиться в цыганку Медаллию! Не вздумай!

Не стоило предупреждать, — с жаром возразил Джанни, — потому что я уже влюблен в тебя.

Танцовщица замерла, а Джанни сглотнул подступивший к горлу ком. Она не ожидала от него такого признания! Значит, ему удалось застигнуть ее врасплох!

Но вот красавица снова задвигалась в танце, ее легкие одежды стали вздыматься и опадать. Она закружилась и снова остановилась.

Не надо любить меня, — посоветовала она. — Ибо я ветрена и неверна и всегда готова явиться другому мужчине, как являюсь тебе. И больше ты меня никогда не увидишь.

Ты не можешь быть так жестока! — воскликнул Джанни.

А она запрокинула голову и рассмеялась. И смех ее был подобен звону серебряных колокольчиков.

О, в делах сердечных я могу быть очень жестока, Джанни! Воистину я женщина, не ведающая жалости! Очень глупо поступишь ты, если отдашь свое сердце Медаллии, но еще глупее — если полюбишь меня!

Значит, я так и так — глупец, — убежденно заявил Джанни. Почему-то эта мысль его вовсе не пугала.

Вовсе нет! Просто тебе нельзя влюбляться ни в меня, ни в нее! — фыркнула призрачная красотка, развернулась, махнула рукой на прощание... и Джанни проснулся.

Перед глазами его было дно телеги. Возвращение в мир яви напугало юношу. Неужели ему теперь всю жизнь будут мерещиться всякие видения? Неужто ему суждено обитать счастливо только в мире снов?

Что ж, если там живут такие божественные создания — он был бы не против. Что хорошего ожидало его в реальном мире? Джанни немного полежал, ругая себя за ветреность и непостоянство. А он-то считал себя таким верным и добродетельным!

Но с другой стороны, прежде он никогда не влюблялся. По крайней мере так глубоко, как сейчас.

Глава 5

В Пироджию въехали через внешние ворота. Гар и Джанни сидели на облучке вместе с Медаллией, по обе стороны от нее. Часовые сначала не узнали Джанни и не хотели пропускать в город, но когда он возмущенно воскликнул:

— Я — Джанни Браккалезе! — они удивленно вытаращили глаза, запрокинули головы и расхохотались, припав к городской стене. Джанни побагровел от возмущения.

— Нет ничего смешного!

— Не смешно? Чтобы пироджийский купец нарядился, как цыган? — вытирая слезящиеся от смеха глаза, отозвался один из часовых. — Это стоит послушать, да и другим пересказать не раз. Но только я не буду, этого и не жди.

Джанни понял намек. Он вздохнул и сказал:

— Денег у меня с собой нет, а то бы я пригласил вас закусить и выпить, да и рассказал бы вам, как это вышло, что я в такой одежде. Хотите, встретимся в кофейне у Лобини, и я вам все-все расскажу?

— А что ж? Это можно. Мы в три сменяемся.

— Значит, у Лобини, — кивнул второй стражник и махнул рукой, давая разрешение проехать.

Медаллия прищелкнула языком, и кибитка, тронувшись с места, въехала в ворота. Гар краешком рта произнес:

— Ловко и любезно предложенная взятка.

— Будем надеяться, что и они проявят любезность, — вздохнул Джанни. — Да, есть у меня кое-какой опыт в этих делах.

— Неужто вы так устыдились, что вас увидели со мной? — оскорбленно спросила Медаллия.

— Вовсе нет! — с жаром возразил Джанни и хотел было пуститься в пространные объяснения, но тут заметил, что глаза девушки смеются, и умолк.

Они ехали вдоль дамбы, и Джанни рассказывал Гару о том, что через каждые ярдов десять в дамбе заложены пороховые заряды — на тот случай, если чье-то войско нападет на город.

Великан кивнул:

— Умно. — Однако взгляд его был устремлен на расстилавшуюся впереди панораму города, и губы его тронула улыбка. — Вроде бы ты говорил, что ваш город выстроен на десятках маленьких островков.

Джанни взглянул на родной город, сверкающий в предутренней дымке, и вдруг увидел его глазами иноземцев, увидел, как он прекрасен и волшебен. Повсюду изгибались арки мостов, мосты соединяли набережные каналов, они были переброшены через водные пространства, тянулись от одного высокого здания к другому, а сами здания были похожи на праздничные торты, так как стены их были окрашены в пастельные тона и изукрашены разноцветной каменной резьбой. Там, где каналы или протоки были слишком широки для мостов, да и там, где не были, сновали длинные изящные лодки, форму которых предки Джанни позаимствовали у варваров-северян. Пироджийцев во все времена интересовали новые товары, новые диковины, новые идеи, и они перенимали чужие достижения и копировали их с удовольствием, вдобавок исправляя ошибки авторов и внося свои усовершенствования. Многие, правда, обзывали их бесстыдными подражателями, лишенными всякой оригинальности, зато другие говорили, что они чудесные мастера композиции. Сами же пироджийцы просто считали себя хорошими мастерами.

Гордость за родину заставила сердце Джанни забиться чаше.

— Тут и вправду не один десяток островов, — заверил он Гара. — Но мои соотечественники неплохо соединили их друг с другом, верно?

— Это просто чудо! — воскликнула Медаллия. Посмотрев на нее, Джанни увидел, как сияют ее глаза, и преисполнился надежды. Там, на дороге он был просто несчастным бродягой, а здесь — сыном богатого купца. Теперь она посмотрит на него иначе: она будет видеть в нем мужчину, которым можно восхищаться, которого, быть может, можно полюбить...

Стражники у внутренних ворот нахмурились и сдвинули алебарды, загородив дорогу.

— Я — Джанни Браккалезе, — сообщил Джанни, и они изумленно выпучили глаза. Не дав им расхохотаться, Джанни сказал: — Жду вас у Лобини, если пожелаете. Там расскажу, почему я одет, как цыган, и притом несказанно рад этому. Пока же мне нужно как можно скорее попасть домой.

Стражники намек поняли и смеяться не стали.

— Как только сменимся, тут же придем, — пообещал один из них, Марио. С Джанни они были знакомы с детства, а это означало, что он и своего напарника уговорит помалкивать до тех пор, пока они как следует не отмутузят Джанни и не получат с него мзду за молчание. Джанни против того, чтобы вытерпеть небольшую взбучку, не возражал. Любой пироджиец понимал, что любой другой пироджиец стремится поиметь как можно больше выгоды из любых обстоятельств, не опускаясь, конечно, при этом до самых бесчестных или преступных методов. А взятки в Пироджии никогда не осуждались.

Медаллия вела кибитку по широким улицам, через мосты, следуя указаниям Джанни, и вот наконец они остановились перед большим двухэтажным домом, стоявшим на берегу реки Мелорин. Дом был отделан по фасаду бледно-голубым стукко и покрыт красной черепичной крышей, как многие дома в Пироджии. В обоих этажах было по десятку окон, посередине располагались большие двустворчатые ворота для проезда повозок. Сейчас ворота были открыты, и у Джанни от волнения засосало под ложечкой. Он сказал;

— Можешь проехать, милости прошу. Мои отец и мать будут рады знакомству с благородной дамой, которая спасла жизнь их сына.

— Я не дама, я всего лишь бедная цыганка, — смущенно, тихо отозвалась Медаллия.

Джанни отлично знал, что дама — это женщина знатного рода, по меньшей мере дочь рыцаря. Однако он галантно проговорил: