Глава 4

Кьюлаэра злорадно засмеялся и бросился на старика, по пути наклонившись, чтобы подобрать выроненный кинжал. Китишейн и Йокот тревожно закричали, когда он замахнулся, но старик этот удар отразил. Драка была недолгой. Взлетели и хлопнули по воздуху черные рукава — и Кьюлаэра, завопив от боли, выронил кинжал на землю. Старик резко отбросил наглеца от себя. В глазах Кьюлаэры впервые мелькнули огоньки страха, но быстро сменились злобой. Он заревел, бросился на старика и протянул к тому руки, пытаясь схватить. Незнакомец шагнул в сторону и снова опоздал: Кьюлаэра успел вцепиться в него одной рукой и по-медвежьи обхватил. Китишейн услышала, как хрустнули ребра старика, и в тревоге вскрикнула, а Кьюлаэра злорадно гоготнул. Потом он вдруг полетел на землю, увлекая старика за собой, и оба превратились во вращающийся клубок и катались по земле, пока Кьюлаэра не завизжал. Тогда старик, тяжело дыша, поднялся, отошел назад и встал, не спуская с Кьюлаэры глаз. Кьюлаэра наконец поднялся. Он прерывисто дышал, покачивался, один глаз у него алел кровоподтеком. Он глухо зарычал и пошел на старика, но теперь медленно, широко расставив ноги, вразвалку, с разведенными в стороны руками, и скоро противников разделял всего один ярд. И тогда Кьюлаэра прыгнул.

Китишейн не могла бы объяснить, что сделал старик, но Кьюлаэра, кувыркаясь, взлетел в воздух и тяжело шлепнулся на спину. Он корчился на земле, хватая воздух ртом. В конце концов ему удалось перевернуться на живот. Наконец в его легкие с хрипом устремился воздух, он снова поднялся, качаясь. Руки его болтались, голова была опущена, рот злобно хватал воздух.

Старик шагнул к нему, сделал ложный низкий выпад левым кулаком, а когда Кьюлаэра попытался закрыться, шагнул еще и врезал правым кулаком Кьюлаэре в челюсть. Тот попятился, выпучил глаза и рухнул в кусты как подкошенный. Китишейн и гномы замерли, не дыша, в ожидании, но Кьюлаэра не шевелился.

— Не бойтесь, — прохрипел старик. — Он больше... не встанет... пока не отоспится.

Он пошел к своему посоху, но Йокот опередил его, бросился, поднял посох и протянул старику. Китишейн пришла в себя.

— Сердечное тебе спасибо, старик, — сказала она, еле дыша. — Не знаю, как тебя отблагодарить, но зачем ты меня спас? Ты совершенно меня не знаешь!

— У меня есть свои причины, чтобы побить этого человека, — сказал старик, тяжело опершись на свой посох, помрачнел и добавил:

— У меня к нему дело — так что для меня лучше, если он больше не будет причинять никому вреда.

— Мы все благодарны тебе, — сказал Йокот. Луа кивнула, широко раскрыв глаза:

— Да, спасибо тебе за то, что освободил нас от этого!

— Скажи нам, кто ты, чтобы мы могли прославлять твое имя, — попросил Йокот.

— Зовите меня Миротворцем, — сказал старик, глубоко вдохнул, выдохнул и потер бок.

— Ты ранен? — Китишейн мгновенно подскочила к нему.

— Царапины, не больше, — успокоил ее Миротворец. — Старость не радость! Если бы я лучше заботился о своем теле, я бы уложил этого молокососа в три удара!

— То, что ты вообще победил, похоже на чудо! — сказала Луа, восхищенно глядя на спасителя. Китишейн согласилась:

— Он такой здоровый, такой сильный!

— Сила и молодость — этого у него не отнимешь, — согласился Миротворец, — и конечно, быстрота и выносливость, но он не очень ловок и так неуклюж, что я должен был уже раз двенадцать уложить его, до того как наконец одолел. А он до меня даже дотронуться не должен был!

Китишейн изумилась:

— Это правда? Люди могут обучиться такому боевому искусству?

— Я победитель — вот тому доказательство, — насмешливо ответил Миротворец. — Поверь мне, есть более великое искусство, нежели то, которое показал я вам сегодня, намного более великое!

— Научи меня! — взмолилась Китишейн.

— Тебя? — Миротворец нахмурился и взглянул на нее. — Нет, ибо я должен взяться за этого медведя и сделать из него человека.

— Медведя? — Йокот мрачно зыркнул лежащего без чувств Кьюлаэру. — Говорят, что детеныши медведей рождаются бесформенными и их матерям приходится вылизывать их, чтобы они стали похожи на медвежат.

Миротворец рассмеялся:

— Правда, что ли? Какие удивительные истории сочинили люди за прошедшие века! Я понимаю, откуда взялось это поверье, — новорожденные детеныши действительно похожи на бесформенные комки, а матери вылизывают их, чтобы высушить и согреть.

Китишейн вытаращила глаза. Что это за человек, если он говорит с такой уверенностью, будто был у медведей повитухой и видел новорожденных медвежат на расстоянии вытянутой руки!

— И ты будешь, как мать, придавать этому медведю форму? — Йокот пнул Кьюлаэру ногой.

— Я буду его вылизывать, чтобы придать нужную форму, да, но не как мать. — Старик поднял голову и обвел всех троих взглядом. — Теперь вы можете идти — вы свободны. Или, если вы жаждете правосудия, можете подождать, пока этот ком глины очнется, и побить его так, как он бил вас.

Глаза Йокота при взгляде на безжизненное тело блеснули, а Луа вздрогнула. Миротворец это заметил:

— Что тревожит тебя, девица-гном?

Испуганная вопросом, Луа молча смотрела на старика.

Миротворец заметил это и произнес более ласково:

— Ну не бойся, скажи. Он причинил тебе зло, он сделал тебе больно. Почему бы не заставить его помучиться так же, как мучилась ты? Уверяю тебя, он никогда не сможет отомстить!

— Но так нечестно! — воскликнула Луа. — Бить другого, мучить кого-то для собственного удовольствия — это так ужасно!

Миротворец понимающе кивнул:

— Я вижу, что ты слишком добра, чтобы искать мести. — Он повернулся к Йокоту. — А ты, гном?

Но глаза Йокота были устремлены на Луа.

— Она права, нечестно и бессмысленно мстить, — медленно выговорил он. — Кроме того, если я стану бить его, когда он будет беспомощен, я окажусь не лучше, чем он, а он, — его губы скривились, — несомненно, самое омерзительное создание! Стал бы он пытаться побить меня, если бы я был в три раза его больше, как он меня? Думаю, что нет! Нахал и трус!

— Нахал, конечно, но вряд ли трус, — медленно проговорил Миротворец. — А если бы он убежал от того, кто в три раза больше его, то потому, что не видел бы смысла драться и рисковать. — Он повернулся к Китишейн. — А ты, девица?

Китишейн с отвращением посмотрела на неподвижное тело Кьюлаэры:

— С удовольствием отдубасила бы его так, как он бил гномов, господин Миротворец, но боюсь, что не смогу остановиться, пока не выбьюсь из сил, а тогда он, наверное, уже умрет.

Миротворец приглушенным голосом спросил:

— А тебе не все равно, что будет с ними?

Луа кинула на него исполненный ужаса взгляд, глаза Китишейн расширились, казалось, что она встревожена.

— С ним? Да! Но мне не наплевать на то, что я стану убийцей! Я подстреливала из лука кроликов и фазанов, убила оленя, убила даже человека, который пытался меня изнасиловать, но я не убийца!

— Не убийца для таких, как ты сама, — согласился Миротворец, и, хоть он был по-прежнему мрачен, Китишейн почувствовала одобрение, он успокоил ее. — И хотя и мы не можем считать этого увальня таким, как мы сами, он все же человек. — Он ткнул в Кьюлаэру своим посохом. — Вставай, дитя низости!

Кьюлаэра рывком сел, будто его дернули, открыл глаза — и зажмурился от боли. Застонал и потер подбородок, потом увидел, что на него смотрят девушка и гномы. Вспомнив о драке, Кьюлаэра повернул голову к высокому старику.

— Да, я побил тебя, толстомордый, и сделаю это еще раз, если ты попробуешь мне прекословить! А теперь вставай и бери свой мешок!

Он кивнул в сторону самодельной сумки Кьюлаэры.

Китишейн старалась изо всех сил не выдать своих чувств, хотя очень удивилась перемене в Миротворце: из сочувствующего и все понимающего человека он вдруг превратился в деспота. Она бы ни за что не назвала Кьюлаэру «толстомордым». На самом деле его даже можно было назвать красивым, даже очень красивым, если бы не злобное, звериное выражение его лица.

— Голова болит, — пробурчал Кьюлаэра. Рука Миротворца коснулась виска Кьюлаэры. Тот с ревом вскочил, но Миротворец шагнул в сторону, стукнул Кьюлаэру по голове, а потом подножкой сбил его с ног.

— Научись получше драться, бык неуклюжий, прежде чем нападать на меня!

Миротворец опустился, нажав одним коленом на спину Кьюлаэре, другим прицепил его руку. Кьюлаэра попытался перевернуться, но закричал, потому что острое колено давило на нерв. Он бился, пытаясь перевернуться на другой бок, а потом взвыл: его прижало второе колено. Мгновение он лежал без движения, а Миротворец занес над шеей юнца железную цепь, сжав два ее конца в руке, напевая какие-то слова, казавшиеся бессмысленными слогами, но вот оба конца цепи полыхнули огнем, а когда он погас, цепь превратилась в прут. Миротворец поднялся на ноги, отошел назад. Кьюлаэра взвыл оттого, что горячий прут прикоснулся к коже. Он вскочил, вцепился в металлический ошейник и замер, когда рука обнаружила у горла маленький железный шарик.

— Это амулет, — сурово изрек Миротворец. — Магический. Если ты хотя бы помыслишь о том, чтобы сделать что-то нехорошее, он станет холоднее; чем больше ты будешь думать о дурных поступках, тем холоднее будет он становиться. Подумаешь о хороших делах — он потеплеет.

Кьюлаэра взревел, вцепился в обруч обеими руками и рванул. Мышцы на руках вздулись, лицо покраснело, но железо не поддалось.

— Тебе не сорвать его, и не пытайся, — объяснил ему Миротворец, — поскольку он держится магией, а не одной только силой железа. Это ошейник раба, и ты вправду раб! Теперь вставай и собирай свой мешок!

— Я не раб! — взревел Кьюлаэра. — Тем более не твой!

— О нет, ты раб, такой, каким и хотел сделать гномов!

Миротворец сильно ткнул Кьюлаэру в бок. Верзила взвыл, но тут же умолк, прижав рукой больное место, а Миротворец шлепнул его своим посохом пониже спины.

Кьюлаэра скрежетал зубами, его вопль превратился в бульканье, а Луа громко, протестующе закричала. Китишейн поддержала ее:

— Не надо так мучить его, Миротворец!

— Если он считает, что имеет право мучить других, то не должен отрицать, что я имею право мучить его!

— Ну, — заметил Йокот, — если он поймет, что вы не правы, мучая его, то он должен понять, что и с его стороны было нехорошо мучить нас.

— Никогда! — рявкнул Кьюлаэра, и Миротворец размахнулся, намереваясь нанести Кьюлаэре удар по голове, но Кьюлаэра шустро, как скорпион, избежал удара, качнулся назад и с мстительным криком схватил старика за запястье.

Миротворец стукнул его ногой в живот.

Крик Кьюлаэры стал сдавленным, он изогнулся от боли. Миротворец отошел назад и довольно сказал:

— Да, трудновато что-то сделать, когда задыхаешься, а? Ладно, я немного подожду.

Луа заговорила, но Миротворец махнул на нее рукой, велев молчать, а Китишейн понимающе положила руку на ее плечо. Она чувствовала, что ей не стоило бы смотреть на столь жестокую сцену, но ею владело нездоровое любопытство — она мстительно радовалась, наблюдая, как мучают мучителя.

Йокот никаких сомнений явно не испытывал, он не отводил глаз от мучительного зрелища.

Кьюлаэра сделал долгий, неровный вдох, а Миротворец ткнул концом посоха ему в живот. Кьюлаэра завыл и стал кататься по земле от боли, глядя на своего врага с ненавистью, но Миротворец не отходил от него ни на пядь и в любой момент был готов ударить вновь. Кьюлаэра поднял голову, выпрямился, выставил руки, чтобы защититься, но Миротворец отбил их в сторону взмахом посоха и принялся отвешивать Кьюлаэре пощечины. Кьюлаэра замахнулся, но Миротворец схватил его руку, обошел со стороны и вывернул руку за спину. Верзила заорал от боли, но стиснул зубы. На лбу у него выступил пот.

— Пойми, — скрипучим голосом сказал Миротворец, — выбор прост — слушаться меня или мучиться в моих руках, пока наконец не умрешь.

— Я убью тебя за это, — выдавил Кьюлаэра.

— Возьми свои слова обратно. — Миротворец снова вывернул ему руку, и Кьюлаэра заревел от муки. Луа поморщилась. Миротворец продолжать поучать Кьюлаэру:

— Ты сильнее и подвижнее меня, но ты неловок, ты полный невежа, когда речь заходит о драке. Нет, даже не так: ты полный невежа во всем, иначе бы ты понимал, что гадко избивать и порабощать тех, кто слабее тебя! Но теперь ты многому научишься, потому что я буду тебя учить, иначе ты умрешь от моих истязаний!

— Все так делают, — процедил Кьюлаэра сквозь зубы. — Что в этом плохого?

— Много чего, и, если б ты не упорствовал в своем невежестве, ты бы тоже это знал! Но пока хватит с тебя и одного правила: не важно, насколько ты силен, всегда найдется кто-нибудь еще сильнее! Так что если ты имеешь право порабощать тех, кто слабее тебя, то и другие имеют право порабощать тебя, и сейчас этот другой — я! Бери свой мешок!

Он вывернул Кьюлаэре руку еще разок и отшвырнул верзилу в сторону. Кьюлаэра споткнулся, но не упал, развернулся, широко расставил ноги, сгорбил плечи, поднял руки. Миротворец смотрел на него с откровенной злобой; его презрение, брезгливость и даже ненависть ко всему, что представлял собой Кьюлаэра, устрашили даже самого головореза. Он замер, его глаза остекленели, во взгляде появилась неуверенность.

Миротворец высоко занес посох и наставил его конец на Кьюлаэру.

Пренебрежительно хмыкнув, Кьюлаэра отвернулся и поднял мешок.

Луа испустила вздох облегчения, а у Йокота при виде этой победы перехватило дух.

— И второй тоже!

Посох ткнул в темный предмет, лежавший на краю опушки, и снова взметнулся для удара. Кьюлаэра с ненавистью зыркнул на Миротворца, подошел, приподнял мешок и замер от удивления.

— Подними его, — строго проговорил Миротворец, — или ты не так силен, как я, старик? Я пятьдесят миль прошел с этой ношей! Ну неужели ты так слаб?

— Что в мешке? — зарычал Кьюлаэра.

— Кузнечные инструменты. Радуйся, что не наковальня! Теперь забрасывай его за спину, иначе твои плечи почувствуют кое-что потяжелее!

Красный от стыда, Кьюлаэра поднял мешок и просунул руки в лямки. Миротворец медленно кивнул и опустил посох. Потом он повернулся к остальным сказал:

— Теперь уходите. Вы сделали свое дело, вы были свидетелями его позора, а стало быть, отомщены или совершили правосудие. — Он кивнул Луа. — Иди, куда пожелаешь, ты свободна.

— А этот несчастный человек? — Глаза Луа наполнились слезами. — Как могу я оставить его, когда он так унижен?

— Шевеля ногами! — закричал Йокот. — Луа! Он порол тебя, он избивал тебя, он унижал тебя!

— Да, — сказала она, заливаясь слезами, — и поэтому я понимаю, каково ему. Я не могу покинуть его сейчас!

— Ты слишком добрая, — с отвращением произнес Йокот, но Миротворец возразил:

— Нельзя быть слишком добрым.

А Китишейн подхватила:

— Это не доброта, Луа, а потакание злу — быть преданной человеку, который тебя обижал и снова обидит, если сможет, — это не правильно!

— Неужели ты до сих пор влюблена в него? — выпалил Йокот. — Влюблена после всего того, что он с тобой сделал, после того, что у тебя на глазах он делал со мной?

Луа пристыженно понурилась.

— Нет, в этом нет ничего хорошего, — твердо сказал Миротворец. — Хотя со временем... кто знает... Я не стану гнать тебя, девица-гном, если ты не хочешь уйти. — Он повернулся к Йокоту. — А ты, гном?

Йокот не сводил с Луа взгляда, наполненного яростью и обидой, потом с отвращением отвернулся.

— О, я такой же глупый, как она, — успел привязаться к той, что меня не любит, и страдаю от этого! Но в любом случае я пойду туда, куда пойдет она, старик! Я пойду с вами!

— Ой, Йокот! — Луа потянулась к нему, но он отвернулся. Лицо его было сердито.

Миротворец обратил свой взор к Китишейн:

— А ты, девица? Ты не уйдешь по своей воле?

— Я лучше по своей воле пойду с тобой, — медленно проговорила Китишейн, — если возьмешь и если научишь меня драться, как ты.

Миротворец несколько минут не отрываясь смотрел на нее, а потом сказал:

— Могу научить, но могу и не учить. Зачем тебе это?

— Зачем! — Китишейн возмущенно посмотрела на него. — Тогда мне никогда больше не придется бояться всяких головорезов! Зачем мне еще это нужно?

— Причин может быть множество, — ответил ей Миротворец, — но эта лучше других, хотя и не самая лучшая. Что ж, ты можешь пойти с нами, но я не обещаю, что буду учить тебя драться. Пошли же! — Он повернулся. — Ну, шагай!

Взлетел посох. Кьюлаэра вскрикнул и поплелся к лесу, Миротворец — за ним. Китишейн и двум гномам пришлось поторопиться, чтобы не отстать.

Они шли весь день. Сначала Кьюлаэра часто оглядывался, но всякий раз ловил на себе взгляд Миротворца, и всякий раз удар посоха гнал его вперед.