— Мы должны освободить ее. Но как?!

— Говорил же я, что хочу встретиться с королем, верно? — вздохнул Мэт. — Не сказал бы, что теперь для этого представляется прекрасная возможность, но уж причина для встречи веская, тут ничего не скажешь.

Между тем, положа руку на сердце, ничего глупее в своей жизни он не делал. Если колдун действительно тот самый, который все это время пытался его уничтожить, он сразу узнает о приближении Мэта, то есть Мэт пойдет прямиком к нему в пасть. Если колдун работает на короля, то весьма не исключено, что и похищение Фламинии, и попытки прикончить Мэта исходили от самого Бонкорро. Мэт понимал: нужно заготовить целый набор приличествующих случаю заклинаний. Подумал было, не произнести ли маскировочное заклинание, но решил, что оно бесполезно. Однажды с ним уже такое случалось: колдун проник под его камуфляжную защиту.

Оставалась последняя надежда: может быть, все-таки похищение состоялось не по приказу Бонкорро. Похоже, горожанам подобные зрелища знакомы — когда на улицах хватали деревенских девушек вот так, на авось — вдруг они приглянутся королю. А колдун мог ходить и искать «товар» для своего повелителя, а если похищение Фламинии он замыслил сам, то и убить Мэта могло быть чисто его идеей.

Может, и так. Однако Мэт решил на такой вариант особо не полагаться.

— Но как же нам найти дорогу к замку короля? — простонал Паскаль. — Нельзя же вот так прийти к нему и потребовать встречи!

— Нет, — покачал головой Мэт. — Надо будет просто обратиться к первому попавшемуся придворному.

Он развернулся. Паскаль глянул на мантикора, вздрогнул, но чудовище только пожало плечами и кивнуло в сторону Мэта. Паскаль сглотнул подступивший к горлу комок и пошел за чародеем.

А когда они оба оглянулись, мантикора и след простыл. В Венарре до ближайшего бульвара всегда оказывалось недалеко. Пара кварталов — и из трущоб ты попадал в престижный район. Мэт занял позицию на углу и заиграл на лютне. Паскаль отработанным движением положил к его ногам свою шляпу. Вот один прохожий остановился послушать и бросил в шляпу медную монетку, когда Мэт допел песню до конца. Вот к нему присоединился еще один прохожий. Вскоре шляпа наполовину наполнилась монетками, а около Мэта собралась целая толпа. Наконец Мэт заметил какого-то дворянина со свитой.

Мэт подгадал время и, когда вельможа проходил мимо, запел:

Карета остановилась, аристократ выглянул из приотворенной дверцы, явно гадая, чего добивается этот странный менестрель. А Мэт заливался соловьем:

Вельможа рассмеялся, рассмеялась и его дама. У вельможи от смеха потекли слезы, он вытер их и сказал:

— Славно, славно, менестрель! Забирайся на запятки, а я тебя отвезу к королю!

Теперь надо было непременно немного поупрямиться.

— Но... ваша честь...

— Забирайся на запятки, я кому сказал! — нахмурился вельможа. — Или ты думаешь, что у тебя есть выбор?

— Нет, господин. Все понятно, господин. Сию минуточку! — Мэт забросил лютню за спину, вскочил на запятки кареты и крикнул: — Сюда, Паскаль! — Лакею, который подвинулся, чтобы освободить место, Мэт пояснил: — Он — мой напарник.

— Напарник он или нет, места больше нету! — буркнул лакей. — Нам тут и троим-то негде разместиться, а ты четвертого тащишь!

— Номер четвертый, — проговорил Мэт, вставая и хватаясь за скобу, — тебе придется сесть между моими ногами и держаться за мои лодыжки.

— Стой ровно, — умоляющим голосом проговорил Паскаль, вспрыгнув на приступочку.

Карета тронулась, провожаемая недовольными криками горожан. Паскаль одной рукой обхватил ногу Мэта, а другой пытался пересчитать заработок — монетки в шляпе.

Карета ехала по улицам города, а Мэт все гадал, то ли стишки оказались смешнее, чем он рассчитывал, то ли его магия неизвестно с чего вдруг окрепла. Вероятно, он начал привыкать к латрурийской среде? Ой, только бы не слишком!

Стражники даже глазом не повели в их сторону, когда карета въехала на подъемный мост и покатилась по внутреннему двору замка. Вот она остановилась, и лакеи бросились открывать дверцы. Мэт с Паскалем тоже спрыгнули с запяток и пошли было следом за вельможей и его супругой, но один из лакеев поймал Мэта за локоть:

— Эй, ты, вам ход через кухню! Вы не лучше нас!

Продолжая крепко держать Мэта за руку, он тронулся к замку, а его товарищ подобным же образом обошелся с Паскалем.

Ну уж нет, не для того Мэт распинался там с песнопениями, чтобы повстречаться с королевским поваром!

— Но ваш господин хотел, чтобы мы спели королю!

— Придет ваше время — вас кликнут, — пробурчал лакей. Похоже, он очень не одобрял такой способ набора нового персонала. — Побудете или в комнате для прислуги, или в спальне — какую уж там отведут.

«Спальня» оказалась комнатушкой шесть на десять и потолком не выше четырех футов. Потолок, впрочем, был скошенный и опускался до шести дюймов от пола. Каморка располагалась где-то под самой крышей. Мэт с испугом воззрился на темное пятно на потолке и побоялся за лютню — решил убрать ее под кровать, чтоб не промокла.

Здесь, под крышей, было жарко и душно. Мэт не мог дождаться, когда стемнеет.

— Знаешь что, Паскаль? Пожалуй, нам стоит прошвырнуться в комнату для прислуги.

— Прошвырнуться? — непонимающе переспросил Паскаль.

— Ну, походить там, послоняться, понимаешь? Убить время, пока нам нечем заняться. Поболтаем со слугами, чего-нибудь вызнаем про короля.

Глаза Паскаля зажглись.

— Пошли, — кивнул Мэт и направился к занавешенному проему, служившему дверью.

Мэт решил испытать силу своих заклинаний в пении для свободных от работы слуг. Для начала он повторил то, что пел на углу в городе, потом добавил несколько популярных песенок из своего мира и своего времени — таких, от которых бы не встали дыбом волосы у людей средневековья. Слуги собрались вокруг Мэта, обступили его, начали притоптывать ногами, жадно слушая каждую фразу. Минуло совсем немного времени, и слуги разулыбались и пустились в пляс. Мэт решил, что его заклинание сработало, словно чары. А что, если подумать, может, в этом мире такие песни и были чарами.

Либо так, либо рок-музыка обладала более универсальным воздействием на слушателей, чем ожидал Мэт, даже тогда, когда ее исполнял на лютне третьеразрядный любитель.

— Эй, менестрель! — В дверях стоял знакомый лакей — тот самый, что всю дорогу гнусно ухмылялся. — Господин зовет.

— Что ж, слушаюсь и повинуюсь с восторгом. — Мэт взял финальный аккорд и кивнул Паскалю. — Пошли.

Слуги разочарованно заворчали, когда Мэт, а следом за ним Паскаль зашагали к двери.

— Не горюйте, мы же вернемся, — заверил слуг Мэт и тут же пожалел о своем обещании. В последнее время ему становилось все труднее сдержать слово.

Крайне запутанным и сложным путем — маршрутом, который, видимо, не одна столетие накапливал неожиданные резкие повороты — они вышли к тяжелой дубовой двери, инкрустированной медными украшениями У двери навытяжку стояли двое гвардейцев. Лакей объявил:

— Менестрель Мэт и его помощник Восторг, по приглашению графа Палескино.

Мэт изумленно обернулся.

— Мой помощник Восторг? Ну ладно.

Стражник, стоявший слева, пробурчал:

— Нам ведено впустить с тобой только менестреля, и больше никого.

Лакей нахмурился, но Мэт быстро нашелся:

— Не стоит волноваться. Паскаль пока может поболтать со свободными от работы слугами. Ведь ты уже познакомился с одной милашкой, а, Паскаль?

— Ага, — рассеянно кивнул Паскаль, пристально глядя Мэту в глаза. — Одна там служанка — ох, хороша. Она живет вместе с женщиной из тех, которые бывают в покоях у короля. Похоже, ей перепало от их прелестей.

Лакей нахмурился, схватил юношу за рукав, но стражник чуть заметно подмигнул Паскалю.

— Ладно, парень, ступай обратно в комнату для прислуги, познакомься с девушкой. Дорогу найдешь?

— О, заблужусь, так спрошу. — И Паскаль развернулся. — Как освободишься, увидимся, друг Мэтью. Надеюсь, тебя хорошо примут и ты будешь долго играть и петь.

— Благодарю, — кивнул Мэт, поняв намек.

Паскаль рассчитывал, что Мэт будет занят подольше, развлекая короля и его придворных. Что ж, он постарается играть подольше — как можно подольше.

Мэт обернулся к стражнику.

— Что теперь? — спросил он. — Теперь вы меня проведете к королю?

— Нет. Сначала к его чести. — Стражник кивнул своему напарнику, и тот толкнул створку массивной двери.

Лакей шагнул вперед, бросив:

— Сюда.

Мэт пропустил его и пошел за ним.

Громадная комната, в которую они вошли, была освещена только висевшими вдоль стен свечами. Высоко, почти под самым потолком, тянулись ряды маленьких узких окон. Мэт поднял глаза только для того, чтобы проверить свою догадку, и не ошибся: у окон, по карнизу, тянувшемуся вдоль всего зала, выхаживали стражники. Никакие это были не окна, а самые настоящие бойницы. Между тем окна, они же амбразуры, были затянуты мутным стеклом — Мэт подозревал, что дело тут в несовершенстве процедуры обработки стекла. Однако из-за мутности стекол в тронном зале царил приятный полумрак. Правда, около ступеней, ведущих к трону, горели, разгоняя сумрак, десятирожковые канделябры.

Возвышение для трона оказалось не слишком высоким — всего-то фута три, не больше, но и этого было достаточно, чтобы сидящий на троне король оказывался центральной фигурой в зале. Мэт бросил на короля быстрый взгляд — внимательнее посмотреть не удалось, потому что приходилось поспешать за лакеем, тащившим его через толпу придворных. Однако облик короля сохранился в памяти Мэта, и он подверг его мысленному изучению до более удобного случая, когда представится новый шанс посмотреть на короля.

Но и на мысленное изучение образа короля времени Мэту не дали. Лакей уже стоял около вельможи из кареты, который теперь показался Мэту просто-таки коротышкой. Если не считать взбитого парика, он ростом был, пожалуй что, ниже Мэта.

— Милорд, — поклонился лакей. — Я привел менестреля.

— Славно, очень славно. — Граф, прищурившись, глянул на Мэта. — Смотри, постарайся развеселить короля не хуже, чем развеселил меня, менестрель!

— Постараюсь изо всех сил, мой господин. — Мэт поклонился, стараясь не выходить из роли — если бы граф знал, что титулом Мэт его превосходит, он бы так, конечно, не выпендривался. У него бы челюсть отвисла. А уж если бы граф узнал, что Мэт родился в семье, положение которой было ниже, чем у него самого, тут бы его вообще кондрашка хватила. Несколько секунд Мэт наслаждался, воображая эту сцену: у графа отвисает челюсть, его хватает кондрашка... нет, здорово, но он благоразумно прогнал эту мысль, а его новый «господин» уже шел к возвышению и тащил Мэта за собой. Граф поклонился, Мэт последовал его примеру.

— Ваше величество! — воскликнул граф. — Вот менестрель, о котором я говорил.

Толпа придворных взволнованно колыхнулась. «Наверное, готовы на все, лишь бы развеять скуку», — решил Мэт. Удастся развеселить их — будет замечательно. А не удастся — они посмеются над тем, как его отсюда вышибут пинками.

Однако... этот красивый молодой человек на троне вряд ли способен высечь менестреля за то, что тот плохо споет. А вот желчный костлявый старикан, что стоит около него, этот, похоже, готов высечь Мэта прямо сейчас. Королю было чуть меньше двадцати, то есть на десять лет меньше, чем Мэту. Лицо открытое, вроде бы беззлобное, голубые глаза дружелюбные и честные, нос ровный, подбородок решительный, но при этом не тяжелый. Словом, выглядел он самым настоящим хорошим мальчиком, американцем до мозга костей и обожателем мамочкиного яблочного пирога. Но тут Мэт напомнил себе, что здешний народ понятия не имеет об Америке. В этом универсуме ее, поди, и вообще нету — у него пока все не хватало времени проверить этот факт. Да и о яблочном пироге тут вряд ли знали. И потом, если Бонкорро действительно такой дока в обмане зрителей, то первое, что он должен был освоить, — это амплуа человека, который выглядит честным и беззлобным. Мэт решил не торопиться с выводами и все же ничего не мог с собой поделать: король ему нравился да он и хотел нравиться.

— Ты менестрель, верно? — спросил король. — Петь умеешь?

— Нет, ваше величество, — четно признался Мэт. — Но моя лютня умеет, а мои губы умеют произносить слова.

Придворные издали неопределенный шум — словно не знали, засмеяться или нет. Бонкорро решил эту проблему за них. Он усмехнулся.

— Да ты не только менестрель, ты еще и шут. Но какие же песни ты тогда поешь?

— Я могу спеть вам о своей работе, ваше величество.

— Песня о песне? — Улыбка Бонкорро стала шире из-за охватившего его удивления. — Что ж, спой, а мы послушаем!

И Мэт снова спел: «Я клоун»… С первой же строки придворные умолкли намертво и молчали до самого конца песенки, молчали так, словно были зачарованы, а Мэт знал, что так оно и есть, буквально. Бонкорро тоже внимательно слушал, улыбаясь, однако взгляд его был осторожен: король явно понимал, что на него воздействуют заклинанием, которое ему между тем не опасно. Как он уверен в себе! Уверен, что в случае чего он это чуждое заклинание разобьет в пух и прах. У Мэта кровь похолодела при мысли, насколько могуществен этот молодой человек. Правда, Бонкорро мог и ошибаться: он мог и не оказаться таким уж могущественным, как думал...

А мог и оказаться.

Как только Мэт допел песню, придворные захлопали в ладоши, а Бонкорро одобрительно кивнул:

— Неплохо, совсем неплохо, да и голос у тебя не такой уж гадкий, как ты тут расписывал.

— Может, и так, — не стал спорить Мэт. — Но вот слух у меня точно подкачал, ваше величество.

Король улыбнулся.

— Слова твоей песни оказались столь интересны, что мы не обратили внимания, верно ли ты пел мелодию. А скажи-ка, что это за восточная мудрость, про которую ты пел?

Мэту стало любопытно.

— А разве вашему величеству не интереснее, что бедный менестрель считает мудростью Запада?

— Нет, — с непоколебимой уверенностью отвечал король. — Я прекрасно знаю, что в нашем западном мире считается мудростью: либо религия, а у меня с ней ничего общего, либо черная магия, а с ней я тоже ничего общего иметь не желаю.

Видно было, что старика, стоявшего за троном, это заявление очень огорчило — особенно вторая часть. На глаз он Мэту не показался таким уж религиозным.

— Что ж, как ваше величество скажет, — поклонился Мэт, сраженный решительностью молодого короля. Правда, с другой стороны, разве редко встречаются люди, которые отказываются от религии чуть ли не с религиозным фанатизмом? — Может быть, вам и вправду больше по душе придется мудрость Востока...

— В чем же она?

Старик, стоявший за троном, прищурившись смотрел на Мэта. Мэт собрался с духом, понимая, что сейчас надо будет упростить до предела все, что ему известно, это при том, что известно ему сокрушительно мало.

— Вообще-то существует три вида восточной мудрости, но один из этих видов настолько напоминает мудрость Запада, что, на мой взгляд, ваше величество им не очень заинтересуется. Этот вид мудрости касается того, кому от кого следует принимать приказания и как добиться порядка в королевстве.

— Ты прав, — нетерпеливо проговорил король. — Об этом я уже знаю предостаточно. А другие два вида?

— Один учит, что в жизни больше страданий, нежели радости, поэтому главная цель жизни состоит в том, чтобы из этой жизни уйти.

Бонкорро нахмурился:

— Что же, острый клинок решит эту задачу без проволочек!

— Только тогда, когда смерть позволит прекратить существование, — уточнил Мэт, — и не попасть при этом в Ад.

Бонкорро окаменел.

— Пожалуй, я хотел бы побольше узнать об этой мудрости. И как же можно перестать существовать, если ты мертв?

— О, с превеликим трудом, — ответил Мэт. — Ибо эта мудрость учит тому, что если ты не жил жизнью праведника, святого, то ты возродишься в другом обличье и будешь повторяться до тех пор, пока не проживешь по-настоящему чистую жизнь.

Бонкорро успокоился и смягчился.

— Нет, мне от этой мудрости никакого толку. Я король и не могу прожить по-настоящему чистую жизнь, ибо нам, правителям, всегда приходится делать трудный выбор в пользу наименьшего из двух зол. Кроме того, мне бы хотелось прожить жизнь, полную радости и веселья, а не страданий.

— И жизнь своего народа вы также желаете сделать радостной и веселой? — спросил Мэт, не спуская глаз с короля.

Бонкорро пожал плечами:

— Если их счастье сделает мою жизнь более приятной — что ж, тогда да, и я думаю, так есть и так будет. Чем богаче народ, тем больше люди могут платить налогов в казну и тем богаче буду я. Чем счастливее подданные, тем меньше вероятность того, что они взбунтуются, и тем легче мне носить на голове корону.

Ага. Материалист, к тому же преданный процветанию народа, пускай даже причины у него для этого не самые благородные. И все же Мэту показалось, что на самом деле король не такой уж эгоцентрист.

— И какова же третья из восточных мудростей? — потребовал ответа Бонкорро.

— Увы, сир! Боюсь, она заинтересует вас еще меньше, ибо она учит, что все сущее является всего лишь частью великого, неделимого целого. Учит тому, что вся вселенная едина и что счастья человек может достичь, стараясь жить в гармонии с окружающим миром.

Бонкорро кисло улыбнулся.

— Если это так, то об этой гармонии не знают волки со львами, поскольку они убивают других животных и поедают их.

— Тут есть загвоздка, — согласился Мэт. — Хотя не сомневаюсь: у даосов на этот вопрос ответ найдется. К несчастью, их идея жизни в гармонии с окружающей вселенной включает и понятие о том, как есть как можно меньше и как обходиться самыми необходимыми вещами — даже в том, что касается одежды.

Бонкорро цинично улыбнулся:

— Нет, не думаю, чтобы эта мудрость принесла счастье моему народу, а уж мне-то точно нет — разве только... мне хотелось бы узнать, как прекратить свое существование, умирая.

Старик, стоявший за троном, похоже, сильно встревожился.

— Нет, ваше величество, — признался Мэт. — Эта мудрость такому не учит. Тут все наоборот — они стремятся обрести вечную жизнь, ведя жизнь добродетельную.

— А значит, нищенствуют, — кисло усмехнулся Бонкорро. — Что пользы в вечной жизни, если в ней так мало радостей?

— Духовный экстаз, — напомнил Мэт.

— Но только для добродетельных? О нет, я думаю, хорошим королям ни за что не обрести этой внутренней радости.

— Это верно, ваше величество. Один мудрец как-то так и сказал, что не смог бы править царством, иначе ему пришлось бы вести неправедную жизнь.

— Что же, ему не откажешь кое в какой мудрости, — одобрительно кивнул Бонкорро. — Поведай мне о нем.

— Царь послал своих людей за мудрецом, дабы тот дал ему советы, как лучше управлять страной. Мудреца отыскали в глуши, он был одет в грубые лохмотья. Мудрец отказался от приглашения короля. Его спросили, почему он отказывается, а мудрец ответил: «А как вы думаете, что бы вам ответила черепаха, если бы вы пригласили ее на обед, где к столу подавали бы черепаховый суп? Как вы думаете, не предпочла бы черепаха нежиться в водичке, вместо того чтобы отправляться во дворец?» «Конечно, — согласился гонец, — черепаха бы отказалась». «Вот и я отказываюсь, — сказал мудрец. — Так что ступайте себе, а я уж понежусь в водичке».

Мгновение король в удивлении смотрел на Мэта, потом запрокинул голову и расхохотался.

— Остроумно и действительно мудро! Однако и это не для меня. Покончим на этом с восточными мудростями.

— Но существует и мудрость Запада, которая могла бы вам, ваше величество, пригодиться больше, — сказал Мэт, отчаянно пытаясь заинтересовать короля. — Есть учение древних греков, они искали знание, не зависящее ни от веры, ни от греха.

— Да, я слыхал о таком учении. — Бонкорро склонился вперед, а в глазах его зажегся неподдельный интерес. Мэта поразила сила взгляда молодого человека. — Говорят, будто бы ученые находят заплесневелые свитки в библиотеках, а то и выкапывают из земли в запечатанных кувшинах, и еще говорят, что они мало-помалу с превеликим трудом начали эти свитки переводить. Мне даже удалось прочитать несколько старинных преданий о греческих богах и героях. Но как вышло, что об этом знаешь ты, простой менестрель?

— О ваше величество! Какой менестрель без сплетен, без свежих новостей о далеком прошлом, иначе мне нечего было бы и являться ко двору.

— Да, это ты хорошо придумал, — усмехнулся Бонкорро. — И что же, ты читал эти свитки?

— Увы? Еще счастье, что я могу читать на языке, принятом в Латрурии. Что уж говорить о языке древней империи — ближайшего соседа вашего королевства! Однако я слышал, что ваши ученые прочитали измышления человека по имени Сократ.

Старик, стоявший за троном, встревоженно вздрогнул. Мэт присмотрелся к нему получше. Длинная седая борода, выражение лица постоянно взволнованное. Стоило Мэту встретиться со стариком взглядом, тот сразу щурился. Мэт вдруг ощутил странную неприязнь к этому человеку. Почему — Бог знает. Старикан как старикан, только усушенный какой-то.

А потом Мэт понял, что Бог и в самом деле может знать почему.

— Ваше величество. — Старик шагнул ближе к трону. — Несомненно, подобные беседы о древних греках не что иное, как пустая трата вашего драгоценного времени.

— Меня это интересует, лорд-канцлер, — возразил король.

— Однако это, несомненно, не...

— Я же сказал: меня это интересует, Ребозо. — В голосе короля зазвенела сталь, и старик поторопился сделать шаг назад. — Ну, менестрель, расскажи мне об этом греке. Что же за человек был этот Сократ?

— Он был из тех, кого называют «философами», ваше величество, — отвечал Мэт.

— «Философы», — нахмурился Бонкорро, — ну-ка попробуем перевести, исходя из корней этого слова... Это означает «любитель мудрости», не так ли?

— Верно, ваше величество, хотя лично мне кажется, что название не совсем верно. — Мэт с трудом вымучил улыбку. — Сократ клялся, что любит истину и занимается ее поисками, но, судя по тому, что я слышал об этом человеке во время своих занятий с учениками, он хитрым образом пытался заставить их соглашаться со своими мыслями.

Бонкорро понимающе улыбнулся. Мэт старался не обращать внимания, что придворные начали перешептываться, шаркать ногами и покашливать. Беседа Мэта с королем им явно прискучила. А вот король просто-таки разволновался!

— А как, по-твоему, человек должен искать истину?

По глазам старика было видно, что мысленно он уже подкатил к трону пять пожарных машин с приставными лестницами.

— Увы — вздохнул Мэт. — Я слишком мало знаю об этом Сократе! Но вроде бы он считал, что любые знания можно добыть путем рассуждения по системе, называемой «логика».

Старик немного успокоился.

— Я слышал об этой логике, — наморщил лоб Бонкорро. — Где же, по-твоему, ее недостаток?

— Вопрос в том, как упрекнуть логику в несостоятельности, а не в том, где она, — грустно отвечал Мэт. — Единственный способ проверить выводы логики — это наблюдать за реальным миром, чтобы потом, может быть, попытаться применить эти выводы на практике. Это называют «эксперимент».

Тревога вернулась к старику. К мысленно вызываемой им помощи добавилась бригада парамедиков. Бонкорро неторопливо улыбнулся.

— Но как же, например, проверить в реальности выводы логики, если речь идет о душе человека?

— О, это не дано никому, — отвечал Мэт. — Потому-то подобные вопросы и остаются тем единственным, что изучает только философия.

Бонкорро запрокинул голову и расхохотался. Придворные испугались, все до одного, а особенно — седой старикан. Однако медиков он явно отослал и успокоился.

— Пожалуй, пусть этот менестрель еще побудет во дворце, посмешит меня, — сказал Бонкорро графу Палескино. — Спасибо вам, ваша честь, что привели его сюда, но пока что я избавлю вас от забот о нем. Я подумаю, как вознаградить вас за это, граф.

Граф чуть не лопнул от радости.

— Какая благодарность, что вы, ваше величество. Достаточно того, что вам понравилось!

«Еще бы, — печально подумал Мэт. — Рано или поздно то, что понравилось королю, приобретает форму некоторого количества твердой валюты, дареной земли или монополии на что-нибудь». Что ж, граф Палескино снискал какое-никакое расположение короля, а король получил нового и очень необычного шута-менестреля, а Мэт получил доступ к королю — в общем, все что хотели, то и получили.

Вот разве что исключая старика, стоявшего около трона.