Глава 4

— Мне знакомо это имя, — проговорил стоявший рядом полководец.

— Да, и я его хорошо знаю, — поджав губы, сказал калиф. — В моем государстве есть маленькая область, где люди еще говорят об Аримане. Но он для них — не почитаемое божество, а отвратительный демон.

Варвары вытаращили глаза.

— Так, значит, этот жрец не просто выдумал этого Аримана?

— Ариманом его стали называть позднее, — отвечал Сулейман. — Древнее имя повелителя демонов — Ангра Майнью, а его врагом является истинный бог этого народа, Ахурамазда, божество света. В стародавние времена его жрецы назвались магами.

— Вот оно как... — задумчиво изрек один из варваров. — А Арьясп называет себя магом.

— Это самые древние из колдунов, — сказал полководец. — Они утверждают, что все колдовство, вся магия пошла от них, ибо они дали имя этому искусству.

— Значит, «магия» — от слова «маги»? — вытаращив глаза, воскликнул другой варвар. — Тогда пусть небеса защитят нас, ибо нам конец!

— Вовсе нет, — презрительно бросил арабский чародей. — Ибо мы тоже многому научились с тех пор, как эти маги придумали свою магию. Уж поверьте мне, их магия — всего лишь одна разновидность колдовства из многих! Нам ведомо многое из их искусства и многое из более древних видов колдовства!

Варваров эти слова вроде бы немного успокоили.

— А как поступает Олгор-хан с жителями тех стран, которые завоевывает?

— Лучше называть его «император», — сказал один из арабских лазутчиков. — Сам себя он зовет «гур-хан». Это означает «Великий Хан», или «хан ханов».

— Какая наглость! — вспылил Сулейман, однако даже он не мог отрицать справедливости притязаний человека, покорившего столько народов и царей.

Между тем Сулейман не желал считать Олгор-хана единственным императором на свете.

— Так что же происходит с теми народами, которые завоеваны им?

— Тех, кто поклоняется ему по доброй воле и просится в его войско, ждет почет, — ответил один из варваров. — Их жены и дети одеваются в шелка и парчу, живут в шелковых шатрах и каждый вечер едят мясо. Те же, кому он повелевает сдаться и кто сдается без боя, потом живут так, как жили прежде. Только их цари должны выполнять все приказы Великого Хана. Купцы из этих племен богатеют на торговле с другими племенами и народами, которые составляют империю.

— И давно ли разрастается империя? — требовательно вопросил калиф.

— Почти двадцать лет, — ответил варвар.

— А что происходит с теми племенами, которые сражаются с войсками Олгор-хана, противясь завоеванию? — задал новый вопрос калиф.

— Он рубит на куски всех мужчин, — мрачно отвечал варвар, — а из их черепов повелевает складывать пирамиды, дабы этими знаками были отмечены города, совершившие глупость и дерзнувшие противиться его воле. Мальчиков-подростков по приказу Олгор-хана превращают в евнухов, а женщин и детей продают в рабство. На месте города остаются заброшенные руины, если только хан не повелевает какому-то из племен кочевников там обосноваться.

Даже Сулейман был вынужден сдержать дрожь.

— И сколько же земель он уже завоевал, этот Великий Хан?

— Его орды пронеслись через середину мира, о халиф, — ответил варвар.

Сулейман сдвинул брови и перевел взгляд на собственных лазутчиков.

— О чем он говорит?

— Так они называют Центральную Азию, о халиф, — отвечал один из лазутчиков. — Твоя империя и Европа лежат по западную сторону от «середины мира», а Китай — по восточную. К югу лежит страна индусов.

— А к северу?

— Там снега и льды, и там живут люди, все тело которых поросло густой шерстью. Только на лицах у них шерсть не растет.

При том, какая жара царила в Персии, это, пожалуй, выглядело привлекательно. Калиф кивнул и вернулся взглядом к варварам.

— Сколько народов завоевал Олгор?

— Нас, половцев, киргизов, казахов, татар...

— Афганцев, патанов, монголов... — подхватил другой.

— Узбеков, гуннов, турков, — добавил третий. Сулейман ошеломленно слушал названия народов, обитавших в Центральной Азии.

— Он завоевал даже Фу-Шинь, китайскую провинцию, которая раскинулась за горами Тянь-Шань, — сказал последний из варваров. — Все покорились ему или с великой охотой присоединились к его империи, прельщенные посулами славы и богатства.

Калиф ахнул.

— Неужели во всей Центральной Азии не осталось ни одной страны, не покоренной им?

Один за другим варвары покачали головами. Сулейман обернулся к своим чародеям. Гнев переполнял его.

— Не утаили ли от меня чего-нибудь эти люди?

— Все так, как они говорят, — проговорил старейший и самый мудрый из чародеев. — Мы можем лишь добавить к сказанному ими то, что есть горстки людей тут и там, бежавшие из городов, покорившихся Олгору. Эти люди прячутся в горах, в оазисах посреди пустыни, на островах посреди больших озер. Они не покорились, они свободны, но похоже, они по сей день живы только потому, что он не считает этих презренных людишек достойными внимания в то время, как он занят завоеванием всего мира.

— Еще мы можем сказать кое-что о том, каким образом Арьяспу удалось улестить Олгор-хана, — добавил пожилой чародей. — Он рассказал ему об империи Искандера, о том, как этот древний македонец покорил весь мир — от Греции до реки Инд. На свои завоевания Искандер потратил менее десятка лет. Однако Олгор вдохновляет свои войска не греческим искусством или философией — он разжигает своих воинов оргиями и ритуалами демонопочитания.

Варвары поежились, а один из них взмолился:

— Не говори дурно про Ангра Майнью, а не то он бросит нас в вечную тьму!

— О, я буду порочить повелителя демонов, буду проклинать его! — гордо проговорил чародей, лицо которого потемнело от праведного гнева. — Ибо ему не устоять против силы Аллаха, единственного истинного Бога!

От этих слов чародея варвары съежились, втянули головы в плечи, стали стонать и жестами обороняться от зла.

— Итак, цель Олгора ни больше ни меньше как завоевать весь мир, — задумчиво проговорил Сулейман. — Хотя мне непонятно, как же жрец магов может проповедовать поклонение Ариману. Но сейчас тревожить нас должна не конечная цель Олгор-хана, а самая ближайшая. — Калиф устремил взгляд на своего гонца. — Передай весть в Багдад. Пусть все жители покинут город и укроются в горах. Мы отступим и встанем в городе. Быть может, городские стены позволят нам одержать победу над этими толпами неотесанных варваров.

Гонец поклонился и вышел из шатра. Сулейман снова обратил взгляд к лазутчикам.

— Удовлетворится ли хан Багдадом или пойдет дальше?

— Он пойдет до края света, — ответил один из лазутчиков.

А другой добавил:

— Он намерен покорить тебя и всю твою империю, о калиф. Но этого ему мало. Он желает завоевать все Святые Земли. Особенно он мечтает о покорении Иерусалима и Мекки, об осквернении тамошних святынь, дабы этим ублажить своего бога-демона. Он думает, что, захватив Святые Земли, он подавит волю христиан и мусульман к сопротивлению.

Все арабы ахнули, потрясенные такой наглостью и безбожием.

— Он, вероятно, прав, — угрюмо изрек старейший чародей. — Простой народ подумает: раз Бог не сумел защитить посвященные ему города, значит, Он не может защитить и тех, кто Ему поклоняется.

— Какое богохульство! — гневно проговорил Сулейман. — И какая ложь! Аллах — единственный истинный Бог, хотя я и признаю, что другие народы могут называть его иначе. Никто не способен победить Аллаха, и мы докажем это на примере Олгора!

Варвары затрепетали, а один из них набрался храбрости и проговорил:

— Знай же, о Солнце Мудрости, что ты говоришь не о поклоняющихся дьяволу антихристах, а о демонистах, настроенных против мусульман. Не Христа они хулят, а Аллаха!

— Вскоре они станут и Христа хулить, — мрачно произнес чародей.

— Не сомневаюсь, — кивнул Сулейман. — Поэтому мы должны объединиться с христианами в борьбе против этого хана-безбожника.

Арабы изумленно вытаращили глаза при мысли о таком объединении.

— Сколько народу в войске хана? — требовательно вопросил Сулейман, обратившись к лазутчикам.

Варвары развели руками, не находя слов, а лазутчик-араб сказал:

— Сколько травинок колышется в степях Центральной Азии, мой повелитель? В ханских ордах тысячи и тысячи, а подданных у него сотни тысяч. Его воины затмевают горизонт, а за каждым воином идут двое невооруженных, а то и больше. Они опустошают земли, словно стаи саранчи.

Лицо Сулеймана стало грозным, но он сказал только:

— Пошлите весть королю Ричарду в Бретанглию, королю Ринальдо в Ибилию, королеве Алисанде в Меровенс, королю Бонкорро в Латрурию и всем монархам малых стран в Европе. Также пошлите весть Тафе ибн Дауду в Гранаду и всем прочим правителям провинций моей империи, чтобы они узнали об этом безбожном захватчике и послали войска, чтобы сокрушить его!

— Мой повелитель, — сказал главный чародей, — будет исполнено.

— А я тебе говорю, так и есть, — с пеной у рта доказывал один из возниц. — Не прикасается он к ним — ни к жене, ни к детям своим. Я слыхал, что он ее пальцем не трогает, не бьет!

Балкис навострила кошачьи ушки. Разговор ее очень заинтересовал.

— Уж это можешь и не сомневаться, Иоганн, — с усмешкой отозвался другой возница. — Ты бы разве стал поколачивать свою королеву и повелительницу?

— Это уж точно. Жить захочешь — так не поднимешь руки на королеву, — согласился третий.

Иоганн нахмурился и на вопрос отвечать не стал.

— Так ведь должен же мужик бабу хоть маленько колотить, Фриц. Что же это за жизнь для мужика получится, ежели баба верховодить в доме начнет!

— А ежели подумать, — глубокомысленно изрек Фриц, — что-то я не слыхал, чтобы она так уж верховодила. Все ж таки он — волшебник, лорд-маг.

— Было что-то такое до того, как они поженились, — промолвил третий возница. — Слыхал я, будто бы дал он какую-то клятву дурацкую, что отвоюет вроде бы королевский престол Ибилии у тамошнего самозванца-колдуна, чтобы стать для Алисанды достойным женихом. И королева вроде бы заперла его в темницу, чтобы он не дал деру и не отправился в Ибилию.

Балкис объяла дрожь. Послушать — так этот лорд-маг — возвышенная, романтическая натура!

— Не вышло ничего, Генрих, — напомнил другу Иоганн. — Он поколдовал, да и выбрался из темницы, и все равно отправился туда.

— Ага, только сам на престол не воссел, — заметил Генрих.

— Вот-вот. Королю Ринальдо власть вернул. А уж потом таки женился на королеве Алисанде.

— Доказал, стало быть, что королевство без него никак не обойдется, — ухмыльнулся Генрих.

Балкис просто таяла, слушая эти разговоры.

— Ну а насчет малявок-то как? — сердито пробурчал Иоганн. — Уж детишек-то шлепать положено!

— Не королевских же, — упрекнул его Генрих. — Я слыхал, что есть такие слуги особые, которые вместо королей детишек шлепают.

— Ну уж это не у королевы Алисанды, — презрительно фыркнул Иоганн. — Я вот слыхал, что ежели принц Каприн балуется, так она ему запрещает в этот день учиться на мечах драться. А уж если он совсем распоясается, так ему еще и на коне верхом скакать не разрешают!

— И все тебе наказание? — хихикнул Фриц.

— Ну так ведь это для принца, — возразил Генрих. — Для королевских детишек фехтование и лошади — все равно что для простых — лакомый кусочек.

Иоганн вздохнул.

— Ну а вот я думаю... лорд-маг, он ведь может, ежели пожелает, с любой служанкой побаловаться, верно? Кто же ему откажет?

— Он сам и откажет, если верить тому, что я слыхал, — с отвращением отозвался Фриц. — На самом деле он даже на этот счет указ специальный издал, жену опередил — всех слуг-мужчин касается и солдат.

Генрих выпучил глаза.

— Это что же получается? Он, выходит, мужикам даже порезвиться на сеновале с бабами запрещает?

— Ежели кто досаждает женщинам, он тех увольняет, — объяснил Фриц.

— Ну уж это, я вам доложу, слишком, — недовольно буркнул Иоганн. — Порядочность, оно конечно, пускай будет, но не чересчур чтобы! Имеет же право мужик попробовать за бабой поволочиться, а?

— Не имеет, ежели женщина того не желает, — ответил Генрих. — Ну то есть так лорд-маг думает.

Балкис решила, что Идрис была права. Королевская семья — именно такая, как она о ней рассказывала. И похоже, сам лорд-маг был человеком редкостным — таким, которому может довериться девушка — вроде приемного отца Балкис. Кроме того, как говорила Балкис ее наставница — уж если учиться волшебству, так почему бы не учиться у самого лучшего волшебника?

Караван въехал в ворота Бордестанга. Балкис без особого труда ушла, поскольку возницы тут же отправились в ближайший кабачок, оставив только одного человека стеречь повозки и мулов. Балкис проскользнула между копытами лошадей и направилась к замку, который возвышался над городом на холме. Несколько раз ей пришлось сворачивать в боковые улицы. Одна из дворняг, во множестве слонявшихся по городу, решила было подзакусить аппетитной кошечкой, но Балкис успела вовремя забраться на стену дома, наполовину сложенного из бревен. Страшная зверюга осталась внизу и долго злобно лаяла. Балкис без особого труда перепрыгивала с крыши на крышу — дома стояли так близко один к другому, что это было несложно. Однако когда она добралась до тех районов, где жили люди побогаче, дома стали выше, да и расстояние между ними увеличилось. В конце концов Балкис снова пришлось спуститься на мостовую. В одном из переулков ей повстречался здоровенный котяра, который никак не желал верить, что у нее нет течки. Балкис быстро оглянулась по сторонам, убедилась в том, что никто ее не увидит, и превратилась в девушку. Кот в ужасе разразился диким мявом и перескочил через ближайший забор с большим запасом высоты.

Тогда Балкис снова обратилась в кошку и пошла по улице дальше. Собак на улице в этом районе ей не встречалось. Похоже, они сидели на цепи во дворах больших домов. Сгустились сумерки, а потом стемнело совсем, и Балкис незамеченной добралась до обширного парка, примыкавшего к нижней стене королевского замка. Пробираться по парку Балкис было страшно даже в темноте, но до стены она дошла без происшествий. Затем она пошла вдоль стены, и шла, пока не добрела до ворот. Как только часовой, охранявший ворота, отвернулся, Балкис проворно взобралась на ворота, с них перебралась на стену и бежала по ней, пока не увидела вишневое дерево, росшее у самой стены. Балкис перепрыгнула на вишню, спустилась с нее и, опрометью помчалась по саду... и чуть было не упала в ров.

Уцепившись коготками за землю, она удержалась и не упала в воду. Оглядевшись по сторонам при свете луны, она задумалась о том, не лучше ли было ей теперь превратиться в девушку. Но вокруг никого не было. Лишь изредка появлялись часовые, обходящие замок дозором. Балкис пошла вдоль рва, рассудив, что где-то должен быть мост.

Мост она вскоре нашла, и он, на счастье, оказался опущен. Ей нужно было только дождаться мгновения, когда часовые отвернутся, а потом быстро пробежать по мостику и затаиться в тени надвратной башни. Балкис собиралась с храбростью, готовясь к пробегу по мосту, и тут вдруг заметила, как под башней отворилась небольшая дверь. Оттуда вышло с полдесятка часовых, готовых сменить стражу. Не раздумывая долее, Балкис преодолела мост и влетела в открытую дверь. Она захлопнулась, чуть не прищемив кончик кошачьего хвоста.

Балкис притаилась в тени около стены. В свете горящего на стене факела она разглядела витую лестницу. Балкис принюхалась, уловила запахи, исходящие от людей, которые давно не мылись, а также запахи крыс и мышей, бегающих по своим ночным делам. Балкис подавила желание отправиться на охоту и быстро взлетела вверх по каменным ступеням.

Одолев первый пролет, она ощутила исходивший издалека знакомый аромат — точнее, целую смесь ароматов. Пахло коровьим молоком, мокрыми пеленками и сладким мылом. Так пахнуть мог только человеческий младенец. Морща нос, Балкис поспешила на эти запахи. Коридор за коридором преодолевала кошка-Балкис, поворачивала один угол — потом опять — и наконец подошла к закрытой двери. В щель между деревом и камнем проникали запахи, исходящие от ребенка. Вблизи они были намного сильнее, но теперь к ним примешался запах взрослой женщины. Балкис пошла дальше и вскоре уловила другие запахи, сказавшие ей о том, что где-то поблизости — маленький мальчик. Пахло палочками и шпагатом, пахло где-то спрятанной лягушкой... А потом Балкис остановилась около двери, из-за которой пахло духами. Из-за следующей двери доносился запах кожи и какой-то травы. Запах травы пробудил у Балкис детские воспоминания — смутные, неясные. Балкис решила, что не стоит и стараться вспоминать этот запах — тем более что в это мгновение она увидела впереди, в самом конце коридора, открытую дверь.

Она вбежала в эту дверь и, очутившись за порогом, заморгала — так ярок был свет луны. Однако ее кошачьи глаза тут же привыкли к свету, и она стала с любопытством осматриваться. Персидский ковер на полу, дубовый стол и стулья, стрельчатые окна, занимавшие целиком одну из стен. Балкис никогда прежде не видела таких комнат, но слышала о них. Это был солярий — помещение, которое на несколько часов по утрам заливало солнце. В таких комнатах благородные господа проводили время, когда не спали и не находились вне дома. Остатки запахов духов, младенца, мальчика, кожи и странной травы все рассказали Балкис так ясно, словно она и впрямь увидела перед собой королеву, принца и принцессу и лорда-мага, которые собирались здесь, вдали от чужих глаз, чтобы на несколько часов в день стать просто семьей.

Разве можно было придумать место лучше этого, где бы могла спрятаться кошка? Балкис снова обвела взглядом солярий и замерла при виде полок до потолка, шириной в восемь футов, уставленных книгами, самыми настоящими книгами! Она никогда не видела сразу столько книг в одном месте. Прежде ей доводилось видеть только несколько книг — в доме приходского священника при часовне в лесной деревушке.

Она непременно должна была остаться в этой семье, чего бы ей это ни стоило.

На стенах висели гобелены. Бахрома свисала до самого пола. Балкис забралась за один из гобеленов и только теперь поняла, как сильно устала. Она поскребла каменный пол коготками, но от этого он не стал мягче. Балкис вздохнула, улеглась, свернулась калачиком и стала ждать утра в надежде очаровать человека, владевшего чарами, — или хотя бы его жену и детишек.

Рамон Мэнтрел устремил любовный взгляд на жену — любовный более, чем восторженный. От этого взгляда она смущенно опустила взор.

— Рамон, мы женаты уже тридцать лет, а ты все еще таращишь на меня глаза?

— Я просто думал о том, как тебе к лицу наряды эпохи Возрождения, дорогая.

— И еще о том, что эти платья слишком сильно подчеркивают полноту? — прищурилась Химена.

— Не слишком, — заверил ее супруг. — А в солярии нашей невестки твое платье смотрится просто превосходно. Многим ли женам суждено буквально светиться в лучах солнца?

Залитая солнцем комната казалась радостной, живой, словно она откликалась вибрацией в ответ на жизнь семейства, проводившего здесь почти все свободные от дел часы. Книги как бы излучали волшебство легендарных историй, картины на гобеленах казались почти ожившими, и даже гранит, из которого были сложены стены, теплел от утреннего света. Точно так же оживала древесина стола и стульев. Вся комната радовалась тому, что участвует в празднике жизни под названием «семья».

— Ну а я должна сказать, что тебе очень идут дублет и лосины. — Химена погладила руку супруга. — Так идут, что мне в голову приходят мысли, вовсе не приличествующие бабушке. Слыхал поговорку про то единственное, о чем сожалеют дедушки?

— Угу, — кивнул Рамон. — Про то, что женаты на бабушках. — Он усмехнулся. — А сожалеть положительно не о чем, если бабушка — это ты.

В коридоре послышались шаги, чьи-то серьезные голоса. Позади звучали голоса детей.

— Тс-с, — прошептала Химена. — Дети идут. Возьми себя в руки.

В солярий вошли Мэтью, сын Рамона и Химены, и его жена Алисанда. За ними последовали двое нянюшек, мальчик и девочка помладше, а за ними — дворецкий и двое лакеев. Королева проговорила:

— Да, ты прав, это далеко, однако меня очень тревожит то, что к Европе подбирается такое число варваров.

— А если это тревожит тебя, значит, это тревожит и Меровенс, — кивнул Мэт. — Но все же пока они слишком далеко, милая, и мы спокойно можем уделить полтора часа завтраку в кругу семьи.

— О, конечно, — улыбнулась Алисанда и повернулась к свекру и свекрови:

— Доброе утро, лорд и леди.

— Доброе утро, ваше величество.

Рамон отвесил королеве поклон, не сомневаясь в том, что через несколько минут она станет звать его «отцом».

Химену также не смутили утренние формальности в поведении Алисанды. Она сжала руку невестки и сказала:

— Я так рада, что ты переняла нашу привычку к семейным трапезам, милая.

— Это был добрый совет, миледи матушка, — улыбнулась Алисанда, — и я благодарна вам за него.

Они расселись вокруг восьмиугольного стола, накрытого к завтраку, на стульях, формой напоминавших песочные часы. Дети заняли стулья повыше, на длинных ножках. Солнце озаряло королевскую семью ласковым светом.

— Некоторые из ваших собратьев-монархов посмеялись бы над нами и сказали бы, что мы живем, как крестьяне, — заметил Рамон.

— Это верно, — согласилась Алисанда. — Однако этому бы порадовались простые люди, а кто мы такие без их поддержки?

— Славно сказано, — кивнул Рамон, подумав о последнем царе.

— И потом, — добавила Алисанда, — при том, что у нас так мало времени для того, чтобы проводить его в кругу семьи, мы должны дорожить каждой минутой... Каприн, где твоя ложка!

— Да, мама, — проворчал мальчик, взял со стола ложку и перестал мечтать над тарелкой каши. Запустив ложку в кашу, он одарил сестренку взглядом, яснее всяких слов говорившим о том, что он прикидывает, долетит ли до нее комок каши.

— Ложка предназначена для того, чтобы с ее помощью подносить пищу ко рту, — поспешно высказался Мэт.

Каприн мстительно глянул на отца и поднес ложку к губам с видом оскорбленной невинности.

Нянюшка помогала принцессе Алисе — поддерживала ее руку. Алиса с горем пополам донесла ложку до рта, проглотила кашу, положила ложку и двумя руками взяла кружку с двумя ручками, чтобы запить кашу молоком.

— Вот какая умница! — гордо воскликнула бабушка.

— Да. И не только в еде, — улыбнулась Алисанда. — Она уже неплохо управляется с игрушечным мечом, но вы были правы, миледи: нужно за ней заботливее наблюдать.

— Называй меня бабушкой, милая, — мягко укорила невестку Химена.

— Но ведь дети будут думать, что это ваше имя!

— Ничего, скоро они научатся говорить «Химена», а «бабушка» — это титул, которым я горжусь намного больше, чем дворянским, который ты мне пожаловала.

— Хорошо... — Алисанда любовно улыбнулась свекрови. — Бабушка.

Королевское семейство закончило завтрак. Дворецкий налил всем чая, осуждающе морщась — он недолюбливал этот иноземный напиток. Няньки отстегнули ремешки, которыми Каприн и Алиса были пристегнуты к стульям. Принц сразу бросился к кубикам, сложенным под маленьким столиком у стены, дабы приступить к строительству первого за день замка. Алиса затопала было к брату, но бабушка, прозорливо предвидя неизбежный спор и ссору между детьми, отвлекла девочку. Химена взяла куклу и хитрым голоском позвала:

— А-а-а-а-лиса!

Девочка остановилась, обернулась, увидела пляшущую у бабушки на коленях куклу и весело, заразительно рассмеялась. Увы, короткие ножки малышки спутались, и она бухнулась на ковер. Личико ее скривилось, она раскрыла ротик, готовясь расплакаться.

— О, маленькая моя! — Химена проворно отложила куклу и потянулась к внучке.

Но прежде чем она успела прикоснуться к девочке, ближайший гобелен у самого пола вдруг зашевелился и набух.

Алисанда тут же напряглась, рука ее рванулась к кинжалу за поясом.

— Супруг мой!

Но с заклинанием сына опередила Химена:

Но вот край гобелена приподнялся, и из-под него вышла небольшая золотистая кошка с большими ушами.

Мэт вытаращил глаза.

— Это еще откуда?

Малышка Алиса только взглянула на пушистую незнакомку и тут же раздумала плакать. Девочка выпучила глаза от восторга и изумления.

Няньки дружно ахнули и бросились к незваной гостье.

Химена знаком повелела им остановиться.

— Не надо, не троньте ее! Она никому не причинит зла. Очень хорошо, что она появилась. Вовремя.

— Но как она сюда попала?

— Наверное, живет у кухарки, — высказала предположение Алисанда. — Пробралась сюда ночью, охотясь за мышами. — Она пожала плечами. — Мой замок — надежная защита от волков и львов, супруг мой, но он не обороняет от таких мелких зверьков, как мыши, а так же и от кошек, что за ними охотятся.

Кошка медленно, осторожно подошла к маленькой Алисе, навострив ушки. Девочка залепетала и протянула к кошке неловкую ручонку. Кошка опасливо попятилась, но тут же вернулась и потерлась о крошечный детский кулачок. Алиса засмеялась, встала на четвереньки и поползла по ковру за кошкой.

Каприн, занятый строительством замка, обернулся и подошел к кошке. Глаза его заинтересованно загорелись.

— Да она еще совсем котенок! — воскликнул Рамон.

— Да нет, я думаю, она вполне взрослая, — возразила Химена. — Я похожих кошек видела раньше, абиссинских — они маленькие, с большими ушами. Эта выглядит немного иначе, похоже, она не с такого далекого юга, но, видимо, она и в самом деле взрослая. Молоденькая, но с точки зрения котов, думаю, взрослая.

Кошка ловко уклонилась от Каприна, попытавшегося схватить ее, и спряталась за Алису. Девочка восторженно заворковала и уселась на ковер. Каприн снова потянулся к кошке...

Его удержала рука бабушки.

— Осторожно, Каприн, осторожно! Кошки — хрупкие создания и пугливые. Тебе нужно завоевать ее доверие.

— Да-да, с кошками надо уметь подружиться, — поддержал мать Мэт. — Кошки сами людей выбирают, а не наоборот. Протяни руку, пусть она ее обнюхает. А потом, если она тебе позволит, погладь ее — только бережно, очень бережно.

Каприн послушно протянул руку. Алиса возражающе пискнула — она уже считала кошку своей — и потянулась к кошачьему хвосту. Но кошка мгновенно развернулась, и ее хвост выскользнул из толстеньких пальчиков девочки до того, как они успели крепко сжаться. Затем она обнюхала маленькую ручонку и прикоснулась к ней холодным носиком. Алиса радостно рассмеялась.

— И меня понюхай! — приказал Каприн. Кошка тут же развернулась и понюхала ладошку принца, после чего лизнула ее. Каприн от радости взвизгнул, а маленький зверек повернулся и прошелся под протянутой ручонкой Алисы. Вышло так, что она невольно погладила кошку по спинке. Алиса от удовольствия так и зашлась хохотом.

— Сообразительная кошка, — отметил Мэт.

— Похоже, она умеет вести себя с детьми, — согласилась Алисанда.

Мэт улыбнулся жене:

— Вот тебе и решение насчет того, какого зверька нам завести, дорогая. Теперь тебе только предстоит решить, хочешь ты эту кошку или нет.

Кошка, выгнув спину, прошествовала мимо Алисы и потерлась о ее подбородок. Алиса заурчала от удовольствия, а Каприн надулся от зависти.

— Принеси шнурок, — попросила Химена няньку. Нянька немного удивилась, но проворно запустила руку в карман фартука и вытащила кусок бечевки. Химена подала бечевку Каприну и сказала:

— Опусти бечевку так, чтобы один ее конец касался пола, и пошевели ею.

Безраздельно доверяя бабушке, мальчик так и сделал. Кошка приняла стойку — совсем как пойнтер, уставилась на бечевку и собралась для броска, поводя хвостом из стороны в сторону.

— Старайся держать бечевку подальше от нее, — посоветовала Химена.

Кошка бросилась на бечевку, но Каприн в последнюю секунду успел ее отдернуть. Кошка последовала за бечевкой, пытаясь схватить ее кончик лапкой. Дети дружно, радостно возопили.

— А разве нужно принимать какое-то решение? — поинтересовалась Химена.

— Да. И его приняли дети, — со вздохом проговорила Алисанда. — Они очень огорчатся, если мы теперь отнимем у них зверушку. Только удостоверься в том, что кошка не попала к нам от злого колдуна, супруг мой, и что она не больна.

— Нет проблем, — заверил жену Мэт. — Несколько заклинаний — и все. Но не будем же мы звать ее просто «кошка», если она станет членом семейства.

— Если она абиссинка, — сказал Рамон, — можно назвать ее «Сава» — так называется эта страна в Библии. Почему бы королевской кошке и самой не быть немножко королевой?

— Назвать ее в честь царицы Савской? — кивнула Химена. — Недурная мысль, но уж тогда лучше назвать ее именем царицы, а не страны.

— Вот не знал, что имя этой царицы известно, — нахмурился Мэт.

— Неужели ты забыл Киплинга? — укоризненно покачала головой его мать. — Сказку «Мотылек, который топнул ножкой»!

— Ну конечно! — вскричал Рамон, радостно улыбаясь. — Балкис, любимейшая и мудрейшая жена Сулеймана ибн Дауда!

Кошка вскинула голову и в изумлении уставилась на Химену и Рамона.

Глава 5

— Поглядите, как она смотрит! — воскликнула Химена. — Наверное, мы угадали лучше, чем сами думали.

— Не хочешь же ты сказать, что я случайно придумал имя, которое ей дал кто-то еще! — возразил Рамон.

— Давайте попробуем выяснить. — Химена похлопала ладонью по коленям. — Ну-ка, пойди ко мне, Балкис, поговорим.

Кошечка, мягко ступая по ковру, подошла к Химене и вспрыгнула ей на колени, уперлась лапками в грудь и взглянула в глаза.