Только я призадумался над тем, каким образом попал сюда, как увидел рыцаря.
      Я, конечно, знал про Общество "Созидательный Анахронизм" <Общество любителей средневековья, действующее в США.>, но эта вроде бы дрались на деревяшках. А у здешнего рыцаря в руке было зажато самое что ни на есть настоящее копье, в подлинности которого сомневаться не приходилось. К тому же он сидел верхом на першероне <Першерон - лошадь тяжеловозной породы, выведенная в начале XIX в. во Франции, а провинции Ла-Перш. Рыцарские лошади средневековья также относились к тяжеловозным породам и внешне напоминали першеронов, но так не назывались.>, а я не знал никого из членов "ОСА", кто мог бы себе позволить держать хотя бы пони, не говоря уж об этом гиганте размером с пивную цистерну. Ну и конечно, за рыцарем следовало с полдесятка пеших воинов. Одеты все они были приблизительно одинаково - в одежду серых и коричневых тонов. Тульи шляп обнимали сверкавшие на солнце стальные полосы, руки сжимали длинные копья. Вот они раскричались и стали указывать в мою сторону. Рыцарь обернулся и посмотрел.
      Увидев меня, он тут же развернулся, перевел копье в горизонтальное положение, пришпорил своего боевого коня и пустился в галоп.
      Наверное, это все из-за длинных волос и бороды. Моих длинных волос и бороды - надеюсь, вы поняли. А может, он имел что-то против голубых джинсов и свитеров. Спутники рыцаря снова закричали и побежали за ним, словно детишки, услышавшие, как позвонил в колокольчик разносчик мороженого. А я? Что я... Я стоял и смотрел, как на меня надвигается вся эта гора железа и конского мяса, и изо всех сил старался в это не верить. Ну, очень старался.
      А потом острие копья оказалось так близко, что я мог разглядеть, какое оно острое. По крайней мере в это пришлось поверить. Я отскочил в сторону. Всадник попробовал развернуть коня, однако першерону не хватило проворства, и он на полном скаку вломился в заросли.
      Заросли?
      Я обернулся. Ну, точно, заросли. Невысокие деревья и кусты, маленькая рощица посреди поля. Наверное, в том месте земля была похуже, и ничего полезного на ней не росло. А может быть, там бежал ручей. Я прислушался, надеясь услышать всплеск.
      А вместо всплеска услышал оглушительный треск и ощутил жуткую боль. На миг в глазах у меня потемнело, а потом все поле зрения заполнилось яркими искрами. Я бы повалился на землю, но чья-то здоровенная ручища ухватила меня под локоть, и я услышал зычный голос:
      - Да он как все, кожа да кости, больше ничего. Сюда Генрих, испытай его!
      Я покатился по траве кувырком, совершенно ошеломленный не столько нападением, сколько тем, что я понимаю речь этих воинов, в то время как они будь я проклят - говорили вовсе не по-английски.
      Я поднялся на ноги, выпрямился и тут же налетел на другого воина. Этот был посубтильнее, и у него противно пахло изо рта. Он размахнулся и врезал мне кулаком под ложечку. Я сложился пополам, желудок был готов выпрыгнуть наружу через глотку. Мои барабанные перепонки чуть не лопнули от оглушительного хохота. Только я успел разогнуться и уравнять нижнюю половину тела с верхней, как за спиной у меня кто-то злобно рявкнул:
      - Не твоя была очередь, Рудольф! Не забывай, кто ты есть.
      Тут я налетел на новую стену из сыромятной кожи и пота. Стена издала злорадный смех и отшвырнула меня довольно далеко - по крайней мере я разглядел стукнувший меня кулак. Рефлекс наконец сработал, и я уклонился от удара. Кулак вместо головы угодил мне в плечо. От удара меня завертело, я увидел, как Генрих заехал Рудольфу. Руди упал на колени и уже не вставал, а только морщился и потирал подбородок Рядом с ним верхом на коне гарцевал рыцарь. Он поднял забрало шлема и хохотал.
      Но тут еще один наглец крикнул:
      - Моя очередь! - и схватил меня.
      Но у этого нахала нашелся соперник, ухвативший меня за другую руку и дернувший изо всей силы на себя. Я взвыл от боли, но все же расслышал, как он заревел:
      - Полегче, Густанг! Меня не обойдешь!
      И согнутой в локте левой рукой он врезал Густангу в живот.
      А я не мог поверить этому. Они не просто ради потехи избивали совершенно незнакомого им человека - они еще и из-за меня дрались, выясняя очередность на право избиения.
      В общем, пока эти двое выясняли отношения, я как раз маленько собрался с мыслями и, на счастье, вспомнил о том, что когда-то занимался карате. Что бы я сказал своему учителю, окажись он здесь? "Простите, сэнсэй, я засмотрелся?" Наверное.
      Пришла пора вспомнить, что я был натренированным убийцей. Конечно, я никого больше мышки не убивал, и то не сам, а с помощью мышеловки, но полученные навыки от этого никуда не девались.
      Я крутанулся вокруг своей оси, стукнулся бедром о того нахала, что держал меня за руку, ловко завел свою ногу за его ногу и рванул его на себя. Он повалился наземь, и я снова крутанулся волчком и подлетел к другому, который был настолько ошарашен, что не успел заблокироваться. Какой там блок! Он просто замахнулся, а я пригнулся, нанес резкий удар - и он тоже упал.
      Тут остальные четверо наконец очнулись, поняли, что происходит, и, ревя во все четыре глотки, обрушились на меня. Я отпрыгивал, уклонялся, нырял в разные стороны, хитрил, вертелся и наносил короткие резкие удары, получал удары сам, очухивался и сражал врагов ударами ребром ладони... Адреналин просто-таки пел у меня в крови. Двое противников лежали на земле. Двое выглядели неуверенно, растерянно. Похоже, они вообще не привыкли встречать отпор от тех, кого избирали своей игрушкой.
      Но тут рыцарь что-то выкрикнул и опустил забрало. Очевидно, пришла пора навести порядок. Его приспешники, тяжело дыша, отступили. Детишки, так сказать, наигрались и уступили место папочке.
      Я и так был вне себя от злости, но она буквально закипела во мне, когда я увидел, как першерон рванулся вперед и помчался на меня, набирая скорость. Так нельзя обращаться с незнакомцами, по крайней мере с теми, кто не сделал тебе ничего дурного! Конь уже пошел рысью, и тут я прокричал:
      - Что же это вы делаете? За что напали на странника, идущего своей дорогой? У вас что, мозги высохли и башки соломой набиты? Хоть капелька соображения у вас осталась? Неужели у вас совсем нет сострадания? Вот вас бы на мое место!
      Огромный конь запнулся. Споткнулся. Всем весом ударился о землю и кувыркнулся. Рыцарь испуганно закричал и только в последний момент успел выскочить из седла.
      Я смотрел на него, не моргая.
      И его люди тоже.
      Тут кто-то из них прошептал:
      - Забрер...
      Рыцарь дрыгал ногами и руками. Он валялся на спине и пытался перевернуться.
      Я понял, что на некоторое время он выведен из строя. А мне этого времени как раз должно было хватить для того, чтобы припугнуть его людей. Я развернулся и пошел на них. Если бы я попробовал удрать, я бы только того и добился, что подстегнул их самоуверенность.
      Однако я все рассчитал очень точно. Они взвыли и бросились наутек. Оборачивались на бегу, спотыкались, падали, поднимались и снова бежали.
      Я смотрел им вслед, ничего не понимая, словно меня молнией ударило. Не могли же они так напугаться только из-за того, что лошадь угодила копытом в кротовину и споткнулась! Ну ладно, по счастливому совпадению, я как раз перед этим мгновением закончил что-то выкрикивать. И все-таки не могли же они из-за этого так напугаться.
      Оказалось, что рыцарь был того же мнения.
      - Ганс! - кричал он. - Клаус! Эй, вы, никудышные куски собачьего мяса! А ну, вернитесь и помогите мне, а не то... - Но тут рыцарь увидел, как я ковыляю к нему. Наверное, видок у меня был тот еще - рубаха порвана, и все такое прочее. В общем, видать, рыцаря я здорово напугал, раз он жалобно застонал и принялся чертить в воздухе какой-то знак. - Ты не можешь одолеть меня! Мой повелитель - Князь Зла!
      Невидимая волна налетела на меня, и в ушах зазвенело. Наверное, он чем-то швырнул в меня. Я разозлился. Больше всего мне хотелось подбежать к рыцарю и вколотить его башку в землю. Но в последний миг благоразумие возобладало и намекнуло мне, что надо бы убраться подобру-поздорову куда-нибудь подальше. Мало ли как отнесутся ко мне здешние власти - зачем же отягощать свое положение убийством. А как ко мне отнесутся, сомневаться не приходилось, поскольку рыцарь наверняка был в некотором роде представителем власти. В свое время из схожих соображений я перестал курить травку и был вознагражден: меня не арестовали. Я замедлил шаг и склонил голову.
      - Верно. Я тебя тоже очень люблю, дружок. Напомни, чтобы я отплатил тебе таким же гостеприимством как-нибудь, - сказал я, повернулся к рыцарю спиной и зашагал прочь так быстро, как только мог. Я довольно заметно прихрамывал.
      Пару раз я оглянулся. Похоже, преследовать меня никто не собирался. И почему бы? Мне стало любопытно. Я дохромал до дерева, взобрался на него и наконец увидел опушку небольшого лесочка, около которого произошла наша встреча. Теперь я оказался по другую сторону этого лесочка. Отсюда мне было отлично видно, что рыцарь и сопровождающие его пешие воины торопятся к замку на холме. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо, поскольку я получил время на поиски укрытия. А плохо - потому, что рыцарь и его свита, вероятно, решили, что их сил маловато, и рванули за подкреплением.
      А может быть, они просто драпали? Возможно, они даже не собирались никому рассказывать обо мне. Но почему-то мне в это слабо верилось. Сомнения мои подстегивало оброненное кем-то из свиты слово. Как раз в то мгновение, когда рыцарь упал с коня, кто-то прошипел:
      "Забрер". С немецким у меня отношения были натянутые, да, может, это было сказано и не на настоящем немецком... Скорее всего я ошибался, но не означало ли это слово что-то вроде "ведьмак", то бишь ведьма мужского пола? Не исключено.
      Я спустился с дерева. Сомнения терзали меня. Неужели мой свитер и джинсы показались им одеждами из дорогих тканей? На них самих была какая-то домотканая ряднина. Поведение мое, по их понятиям, вероятно, тоже выглядело странно. Да, пожалуй, даже ремня и ботинок хватило бы, чтобы здешние решили, что я, во всяком случае, не крестьянин. Ремень из тисненой кожи со здоровенной металлической пряжкой и ботинки на высоких каблуках. С одной стороны, в моем облике для них хватало знакомых черт, а с другой стороны - у меня было предостаточно странностей, чтобы счесть меня существом особого сорта.
      Я тронулся в путь. Дорога шла на подъем. Я решил не прятаться.
      Притвориться "волшебником" - совсем недурная идея. Я приобретал возможность защититься. А больше эту работу сделать было положительно некому. Хотя... в кармане у меня лежал большой складной нож. Я вообще люблю ножи побольше, и этот никак нельзя было назвать "перочинным". Я решил, что в драке от самого ножа проку, может быть, и мало. Зато с его помощью можно изготовить еще какое-нибудь оружие. Дойдя до очередной рощицы, я вошел в нее, немного побродил под деревьями и нашел упавшую ветку, довольно-таки крепкую. Я подобрал ее и зашагал дальше, по пути срезая ножом сучки. Вскоре я обзавелся удобным посохом. В свое время я приятельствовал с ребятами - членами "Общества любителей истории" и перенял у них кое-какие приемы поединка на палках. Кроме того, этому же меня обучал и мой сэнсэй, Нет-нет, я не был таким уж асом, но кое-что умел, а это лучше, чем ничего.
      Опершись на посох, я окинул взглядом окрестности. Пора было получше ознакомиться с местностью. Вдалеке возвышались скалистые горы, поближе тянулись высокие холмы, на склонах паслись овцы. Там, где земля была поровнее, лежали засеянные пшеницей поля. Хотя, может быть, и не пшеницей. Пшеница вроде бы не такая ворсистая.
      Наконец до меня дошло. Я не на Среднем Западе. Пожалуй, даже вообще не в Америке. А судя по тому, что за народец тут обитает, я вдобавок и не в двадцатом веке.
      Путешествие во времени? Перемена пространства? Невероятно! Наверное, все это мне пригрезилось.
      Так-то оно так, но тем не менее места ушибов побаливали. Уж это мне как пить дать не снилось. Галлюцинация?
      Не исключено. Но я никогда прежде не слыхал о столь длительной галлюцинации и вдобавок столь детально проработанной. Кроме того, всякие эксперименты с наркотиками я прекратил несколько лет назад. А если, так сказать, постфактум? Тоже не исключено, хотя я все же никогда не принимал наркотики в таком количестве, чтобы впасть в галлюцинаторное состояние спонтанно, да еще и так надолго. Я закрыл глаза и стал внушать себе, что я хочу вернуться в свою квартиру.
      Но никаких психоделических картинок я не увидел - только черноту. Вернее, красноту - я же стоял на открытой местности ярким солнечным днем. Я протянул руку, надеясь нащупать себя реального, предполагая, что сам себе мнюсь, но не нащупал ничего, кроме посоха. В отчаянии я положил левую руку на пряжку ремня и принялся нащупывать выдавленные на ее поверхности американские национальные символы. Ничего не произошло.
      Я вздохнул и открыл глаза. Я был заперт здесь, где бы ни находилось это "здесь". И жить мне тут нужно было в согласии со здешними законами, каковы бы ни были эти законы. Отрицать их бесполезно. И не просто бесполезно - это верный путь к гибели.
      Приходилось признать, что рыцарь и его свита самые настоящие. Эти парни никак не могли быть членами общества "Созидательный анахронизм": они были невежливы, недружелюбны, и оружие у них было остро заточено. Стало быть, выходило, что я каким-то образом попал в средневековую цивилизацию. И если тут меня сочли волшебником... пожалуй, этим кое-что объяснялось.
      Но где же я? При всем желании я не мог даже подумать о том, что где-нибудь на Земле сохранилось место, где люди живут по законам североевропейского средневековья. Ну, ладно, существовали острова, жители которых были кое в чем ограничены - не имели даже телевизоров, - но, насколько я знаю, они из-за этого не становились рыцарями.
      Средневековая ярмарка, устроенная ради привлечения туристов? Нет. Туристов не бьют.
      Я вздохнул и решил, что пока у меня слишком мало сведений для того, чтобы понять, где я нахожусь, как я сюда попал и почему. Пока же предо мной стояли куда более насущные проблемы. Например - остаться в живых.
      Я стал подниматься по склону. Пройдя несколько сотен ярдов, я обнаружил кусты с ягодами и понял, что голоден. Я остановился и внимательно разглядел ягоды. "Ну, раз мне хочется есть, - подумал я, - не так уж плохи мои дела". Пару лет я мотался в походы с одной компанией, увлекающейся выживанием в трудных условиях - уж по крайней мере в условиях отсутствия бакалейных лавок. Эти ребята мне нравились. Я с удовольствием бродил с ними по округе до тех пор, пока они не заговорили о создании коммуны. Короче говоря, я знал, какие растения можно есть, а какие нет, и еще я знал главное правило: не уверен, что съедобно, лучше не прикасайся. Но эти ягоды на вид ничем не отличались от самой обыкновенной малины, поэтому я нарвал полную горсть и попробовал. И на вкус ягоды оказались вполне удобоваримыми. Я нарвал еще пригоршню.
      Пережевывая ягоды, я обратил внимание на большую паучью сеть за кустом. Да не одну, а несколько. Наверное, тут было полно мух. На самой обширной паутине восседал ее восьминогий владелец. Он был раза в два крупнее той твари, что цапнула меня за руку. Я почувствовал прилив злости, рука крепче сжала посох... но я тут же сказал себе: это же не тот паук, - и отвернулся.
      Да, доложу я вам, какой-то паучий год выдался.
      Я тронулся дальше, забираясь все выше и выше. Наверное, я добрался до подножия тех гор, что видел вдалеке. Еще через некоторое время я дошел до леса, которому, казалось, нет конца. Я остановился на опушке. Судя по тому, что я знал про средние века, из чащи в любой миг мог выскочить разъяренный дракон. Но с другой стороны, в случае чего можно было бы быстренько улизнуть в эту самую чащу. В случае чего - это значит, если бы Сэру Властителю и его ребяткам взбрело бы в голову за мной поохотиться.
      И тут меня что-то поразило. Что? Я замер, вцепившись в посох. Откуда это жуткое чувство одиночества? Почему оно не уходит?
      Чувство не уходило.
      На ум мне почему-то пришли слова Куллерво из "Калевалы". Я произнес строчки вслух, надеясь, что сам звук человеческого голоса принесет мне облегчение.
      Oак покинутый размыслил:
      Кто родил на свет сиротку,
      Кто меня, бедняжку, создал,
      Чтоб по месяцам блуждал я
      Здесь, под воздухом пространным...
      <"Калевала", руна тридцать четвертая, жалоба Куллерво.>
      Iолучилось. Нет, я не был лишним, я не был одинок. Да, в том, что создано культурой, можно порой найти великое утешение.
      По крайней мере этого утешения хватило, чтобы ко мне вернулось присутствие духа. Я выпрямился, расправил плечи и зашагал вперед.
      Но тут полыхнул такой яркий свет, что я невольно заслонился, прикрыл рукой глаза, отшатнулся. Мне стало страшно. Насколько я знал, такой яркий свет вспыхивает только при взрыве бомбы.
      Но ведь я не слышал взрыва. Если я что и слышал, то что-то вроде далекого мелодичного удара гонга, да и это мне, наверное, показалось.
      А может, и не показалось... В самой середине вспышки дрожала и мерцала фигура, похожая на человеческую.
      Я чуть не задохнулся от удивления. Передо мной стоял молодой человек. Он как бы впитал в себя яркий свет и теперь еле заметно светился, оставаясь при этом полупрозрачным.
      Одет он был в сверкающий, переливающийся балахон. Что-то трепетало у него за плечами - уж не крылья ли? Лицо юноши было необычайно суровое.
      Нет. Не может быть. Ангел?
      - Именно так, - ответило существо, хотя я ни о чем его не спрашивал. - Я тот, кто все ведал о тебе с того дня, как ты родился на свет Божий, Савл.
      Так. Мало-помалу я приходил в себя.
      - Если ты меня так давно знаешь, - пробормотал я, - как же вышло, что я тебя никогда раньше не видел?
      - В том мире мрака, где ты родился, увидеть ангелов почти что невозможно. Лишь души избранников Божьих светоносны, и дано узреть свет только тем, кто безгрешен, а их немного; Здесь же горние области открыты и зримы для тех, кто хочет узреть.
      - Ты хочешь сказать, что сейчас я нахожусь совсем в другом мире, не в том, где жил всю жизнь?
      Самое интересное - заявление незнакомца не прозвучало для меня столь уж неожиданно.
      - Истинно так, - подтвердил ангел. Лицо его по-прежнему оставалось суровым.
      Тут до меня дошел смысл второй фразы.
      - Вот только, - проговорил я, - мир духа меня как-то не особенно интересует.
      - О, сколь мало ты знаешь самого себя, Савл! И почему ты так упорствуешь в своем желании утаить свою истинную суть! Ведь ты всегда соприкасался с творениями духа, ты так горячечно искал истину, что этот поиск увел тебя от пути Церкви.
      С секунду я пытался сообразить, к чему он клонит. Потом сказал:
      - А разве вы не считаете, что только в Церкви можно найти истину?
      - Истина содержится в религиях, которым служат церкви, следовательно, и в самих церквах. Однако церкви создаются людьми, а эти люди грешны, как и все смертные. О, как же ты нетерпим, как несправедлив! Свои грехи ты себе прощаешь, а людей винишь в их грехах!
      Я возмущенно вскинул голову.
      - Я никого ни в чем не виню!
      - А разве ты не отвернулся от людей, объявив их лицемерами? А ведь ты наверняка понимал, что их вера не что иное, как стремление к совершенству.
      Я кивнул, плохо понимая, о чем речь.
      - Следовательно, если они стремятся к совершенству, они его пока не достигли.
      - Погоди, постой минуточку! Я протянул к ангелу руку, заметив, что он собирается уходить.
      - Теперь ты знаешь, - сказал ангел, кивнув. - Поскольку они несовершенны, их нельзя судить за отсутствие совершенства.
      - Но я никого не судил!
      - А разве ты только что не осуждал самого Создателя? Разве не Его ты винил в том, что он создал тебя обреченным на одиночество?
      - О... - протянул я. - Вот почему ты ко мне явился.
      - Да, - подтвердил ангел. - В этом мире... - о нет, в этом Универсуме, молитва не остается без ответа, вернее, здесь этот ответ проще услышать, чем в том, где ты жил прежде. А стихи - это молитвы. Либо молитвы, либо жалобы Врагу.
      Тут я очень обрадовался, что не спел "Sympathy to the Devil" <"Сочувствие к дьяволу" - песня с альбома "Let it Bleed" группы "Rolling Stones".>.
      А потом до меня дошел смысл других его высказываний. Я нахмурился.
      - Что ты имеешь в виду, говоря "в этом Универсуме" ?
      - Неужели ты до сих пор этого не понял, а еще кичишься своим умом! язвительно заметил ангел. - Ты уже не в той вселенной, где на свет родился. Ты перенесен в другую, где правит магия, а всяческая физика есть предрассудок.
      Я, не мигая, смотрел на него.
      - Однако Господь Всего Сущего и здесь - Единый Бог, как и у тебя дома, непоколебимо заявил ангел. - И Он един для всех вселенных, ибо Он - тот, кто сотворил их, кто хранит их силою Своей Божественной Воли. Это - всемогущий и всесильный Господь, которого ты осмелился винить в своих же собственных ошибках!
      - Но я вовсе не имел в виду иудео-христианского Создателя, - возразил я. Я прочитал на память строки из финского национального эпоса! И если тебе угодно найти того "создателя", о котором я говорил, так поищи его в пантеоне финских божков! И потом, я даже не утверждал ничего - я всего лишь вопрос задал!
      Ангел ответил на все мои возражения небрежным взмахом руки.
      - Все это не имеет значения. Ты попал во вселенную, где единственным истинным Создателем является Иегова, и служить тут можно либо Богу, либо дьяволу.
      - Ты хочешь сказать, что Господь не создал меня одиноким?
      - О нет. Не создал. И не создал для скитаний. И если ты лишен друзей и дома, то сие есть следствие твоих деяний и желаний. И ежели ты имеешь желание, чтобы все стало иначе, то все возможно переменить.
      Я нахмурил брови.
      - Я могу отправиться обратно в свой мир?
      - О да, хотя тебе придется изыскивать для этого средства, трудиться в поте лица своего, дабы делом заслужить или разумом познать дорогу. Однако я говорил более о том, как взыскуешь ты дружбы и пристанища.
      - Да я всю жизнь искал друзей!
      - А они были с тобою рядом, - сказал ангел. - Тебе только и нужно было жить сообразно с тем, как жили они, выучиться их привычкам и им следовать.
      - Минутку, минутку! Ты что, хочешь сказать, что для того, чтобы стать членом группы, я должен вести себя в точности так же, как остальные члены этой группы?
      - Ты принужден повиноваться их правилам, - сказал ангел. - О, немало было тех, от кого ты отвернулся, и сие радовало меня, но ведь были и иные - добрые люди, а тебе не по нраву пришлись их привычки.
      Я вспомнил мальчишек в школе - мальчишек, которые считали, что, кроме драк и спорта, ничего на свете не существует.
      - Чертовски верно! - воскликнул я, но, увидев, как исказилось лицо ангела от праведного гнева, поправился: - Ой, прошу прощения. Я хотел сказать "здоровски". Здоровски верно.
      Гримаса гнева покинула лик ангела.
      Я же собрал воедино остатки соображения и возгласил:
      - Но они были такие глупые! И их принципы тоже! Ничего себе - они думали, что от того, с какой силой врежешь по мячу, что-то зависит!
      - И зависело, - невозмутимо подтвердил ангел. - Для них.
      - Но не для меня! Для меня важнее всего было чтение книг! И знания!
      - Следовательно, книги значили для тебя более, нежели дружба. Ты сделал свой выбор.
      - О да! Если бы я мог иметь и друзей, и книги! Если бы со мной подружились другие ребята, любившие читать! Учиться! Тогда я бы стал членом группы! Может быть, тогда мы смогли бы в бейсбол научиться играть - все вместе!
      - О, разве не жаждал ты быть отличным от других?
      - Нет! - взорвался я и сам поразился тому, что сказал это. У меня столько на душе накипело, что остановиться я уже не мог. - Мне хотелось быть нормальным! Иметь друзей! Быть социальным животным! И я пытался! Я выучивал их повадки, по крайней мере некоторые повадки - но уже было слишком поздно. Я не мог обзавестись инстинктом! И они понимали, что я притворяюсь!
      - И все же они согласны были бы терпеть тебя, ежели бы ты не перестал стараться.
      - Если бы я продолжал стараться быть тем, кем на самом деле не являюсь? Придуриваться? А я-то думал, что среди вашего брата уважают правдивость.
      - Это так, - кивнул ангел. - И говорю тебе, избрал ты наиболее правдивый путь. Однако то был твой выбор, а не Божие деяние.
      - Это конечно, но ты посмотри, что Он мне предложил на выбор! - Я вдохнул поглубже и постарался успокоиться, сосредоточиться. "Гармония, равновесие, уравновесь себя, найти свою середину..." - Я думал, что человеку с мозгами в голове легче пробиться на Небеса.
      - О, нет, - покачал головой ангел. - Небеса открыты для всех, и для кротких, и для проворных, для тупиц и для гениев. Господь печется о душе, а не о разуме.
      Я не сводил с ангела изумленных глаз, а потом сказал:
      - Но я всегда полагал, что тем, кто умнее, легче постичь истину! А ведь истина - это Бог, не так ли?
      - Истина есть проявление Господа, - отвечал ангел. - Либо Его определение. Истина не есть весь Господь, не есть его Всемогущество. Иначе говоря, человек, обладающий большим умом, нежели его ближний, способен познать Господа полнее и лучше, ежели всю жизнь к оному стремится. Однако путь его более тернист, потому как его разум может найти более препятствий для веры в Господа, чем разум человека менее просвещенного.
      - Но ведь более просвещенный способен создать труды более проникнутые Духом Святым!
      - Не более, - поправил меня ангел, - а всего лишь такие, какие не видны иным. Однако у более просвещенного более искушений ошибиться, и, если истина не открывается ему мгновенно, он способен изречь, что истины не существует, и отвернуться от нее.
      - Значит, - медленно проговорил я, - вот почему ученик пришел к раввину и сказал: "Научи меня всей полноте закона, пока я стою на одной ноге"?
      - Ну это, конечно, аллегория, - рассудительно сказал ангел. - Однако ежели твой разум есть средство конечного приближения к Господу, он тоже имеет долг. Я почувствовал раздражение. Как только начинаются разговоры о долге, это значит, тебя хотят заставить делать то, чего тебе делать неохота.
      - Ну, например?
      - Использовать свой разум во благо ближних своих, - отвечал ангел. - Не предаваться праздности до той поры, покуда ты не познаешь Истины, до той поры, покуда не обретешь ясности видения, пока не уверишься крепче крепкого, что Господь с тобою.
      Я похолодел.
      - Но ты требуешь, чтобы я поверил в того, о ком я не могу сказать: "он здесь" или "он со мною". Я этого не знаю.
      - Ежели бы ты это знал, - сказал ангел, - то в вере не было бы нужды.
      - Недурной логический фокус, - усмехнулся я и, махнув рукой, отказался спорить. - Но если я чего-то не могу доказать, то я этого не принимаю.
      - Однако должен! - Ангел приблизился ко мне, лик его выдавал крайнюю степень волнения. - Ибо сей мир, в который ты попал, есть царство, где правит дух, и, ежели ты не предан Господу и Добру, ты последуешь ко Злу, к Сатане.
      - Глупости! - воскликнул я. - Я такое слыхал и раньше "Да-да, нет-нет, а прочее - от лукавого". Середины не существует?
      - Здесь - нет. Какое бы деяние ты ни свершил в отношении кого бы то ни было, это деяние ты свершаешь здесь либо во благо, либо во зло, то есть либо ради Господа нашего, либо ради Сатаны! Ты не сумеешь угнездиться посредине! Малейшее из твоих деяний может навлечь на тебя худшее из проклятий, если всею душою твоею ты не будешь стремиться к Господу, если не посвятишь всего себя служению этой цели. Ты не можешь оставаться один!
      - Еще как могу! - выкрикнул я в ярости. - И не собираюсь никому и ничему себя посвящать. Всю жизнь я только и слышал: "Ты должен под этим вот подписаться". "Ты должен туда-то и туда-то вступить". "Не можешь же ты все время болтаться один-одинешенек". Только я им не верил. Я ведь давным-давно понял, что стоит только стать членом группы - и ты вынужден будешь делать что-то такое, что тебе, может, и не нравится вовсе. Я и раньше от такого отказывался, отказываюсь и теперь.
      - И, следовательно, избираешь одиночество, - напомнил ангел.
      - Да! К остракизму мне не привыкать! Порой меня отвергали прямо и открыто, порой - тонко и скрытно, но всегда отрезали, отталкивали. И если это та цена, которую я вынужден платить за то, чтобы честно быть самим собой, я уплачу ее, как платил прежде. Я этим занимался двадцать четыре года, спасибочки, позанимаюсь и еще. Не так уж мне плохо.
      - Нет, плохо, - заспорил ангел. - Ты испытываешь муки из-за одиночества и неустроенности.
      - Что же, если такова цена свободы, я готов пожертвовать. А если ты готов что-нибудь изобразить, дабы наказать меня за это, так ты лучше перестань языком молоть, а сотвори что-нибудь на манер грома и молнии!
      Я сжался, приготовился к тому, что сейчас он меня уничтожит. Как ни странно, я всей душой надеялся, что во всем, что я наговорил про Бога, я прав, и Он сейчас на моей стороне.
      Ангел изучал меня жутко печальными глазами, а потом проговорил, пожалуй, чуть насмешливо:
      - О нет. Я не вправе злоупотреблять своим могуществом, когда имею дело с простыми смертными, а уж тем более с тем из них, кто доверен моему попечению. Все силы свои я употреблю на то, чтобы отгонять от тебя бесов, которые станут терзать тебя, как отгонял и прежде. Однако свобода выбора по-прежнему за тобою - такова воля Божия. А ты свершил свой выбор.
      Я не трогался с места, стараясь унять волнение в крови. Лик ангела вновь посуровел.
      - Отныне не ропщи на Господа за то, что одинок. Это твой выбор.
      Внезапно полыхнула ярчайшая вспышка и поглотила ангела. Пламя колыхнулось, взметнулось и тут же растаяло.
      А я стоял и пялился туда, где мгновение назад был ангел, и чувствовал, как становятся мягче окаменевшие мышцы, как наваливается слабость. До меня дошло: только что я своими глазами видел своего ангела-хранителя.
      Тем не менее я намеревался все перепробовать - все, что хотел. Да, я выбрал одиночество. Это моя плата за свободу, но радоваться этому я вовсе не обязан.
      Хотя... Разве выбрал? Разве я принял одиночество?