Крысолов рассмеялся - визгливо, хрипло.
      - Глупцы! Неужели вы думаете, что сумеете пересилить злобную, изощренную власть королевы?
      - Попробуем, - спокойно ответил я. - Похоже, как раз сейчас у меня вдохновение. (За это надо благодарить моего ангела-хранителя, и я это отлично понимал). - Начнем с того, что попробуем выбраться из этой конуры. А ведь это нелегко сделать парню, который заявлял, что не верит в чудеса... - Фриссон, я тебе пропою пару песенок, а ты попробуй переделать их в заклинание. Нам необходимо вернуться в камеру пыток.
      - Зачем же ты хочешь вернуться туда? - обескураженно выдохнул Крысолов. Затем, что королева собралась уготовить нашей подруге судьбу, которая похуже смерти. Ну, как, Фриссон?
      - Если ты так желаешь, господин чародей... - проговорил поэт.
      Никто рта не успел открыть, а я уже стал напевать:
      Когда погасили все огни,
      Когда упали с плеч обузы,
      Перо в чернила обмакни
      И смирно жди явленья музы.
      Придет и будет говорить,
      Но не коси на музу глазом.
      Мужчиной с ней не надо быть
      Oы записать стишки обязан.
      Да, слышал бы меня сейчас автор! Единственное, что меня утешало, - от оригинала мало что сохранилось. И он вряд ли бы признал свое творение.
      В воздухе повисли чернильница, перо и кусок пергамента. Я поймал все это и подал Фриссону.
      - Запиши. Помнишь, я тебя учил, как это делать? Запишешь - я посмотрю и только потом произнесу вслух.
      Фриссон не слишком охотно взял у меня перо. С чего бы это?
      - Как прикажешь, господин Савл. Только я до сих пор не слишком ловко управляюсь с буквами.
      Оставалось лишь восторгаться, как же хорошо он понял мой намек и подыграл мне!
      - Ну, постарайся. - Я сделал вид, будто уговариваю Фриссона. - Знаешь такую песенку "Солнце всходит и заходит"?
      - Слыхал.
      - Попробуй переделать ее так, чтобы мы перенеслись в камеру пыток. А потом нам понадобится удрать отсюда совсем, а на этот случай будет вот какая песня. - И я промурлыкал первые восемь строчек "Возьмемся за руки, друзья".
      - И эту слыхал, - кивнул поэт. - Значит, мне держаться поближе к тексту?
      - Ни в коем случае! Если тебя посетит муза, выпытай у нее побольше! Пиши все, что тебе взбредет. Мои песенки - лишь отправная точка.
      И вот Фриссон уже сел на пол, скрестив ноги по-турецки, и уставился в одну точку. Еще мгновение - и он обмакнул перо в чернильницу и принялся яростно чиркать что-то на пергаменте.
      С буквами у него "не слишком ловко". Ну-ну... Я-то знал, что Фриссон гений. Чего же удивляться, что он все ловит на лету.
      А вот Крысолов удивился. Он вытаращил глаза. Конечно, он помалкивал. Понятно, опытный бюрократ никогда не проронит лишнего слова - закалка такая. Однако по взгляду Крысолова можно было догадаться: он пытался оценить наши чародейские возможности. Честно признаться, Фриссон выглядел таким оборванцем, что на чародея мало смахивал. А я был одет слишком уж по-иностранному. Но разве в этом дело? Лишь бы выглядело профессионально. Что сейчас наблюдал Крысолов? Он должен был уразуметь - наши заклинания настолько могущественны, что мы вынуждены предварительно записывать их и просматривать перед произнесением. А это о чем-то говорит? Безусловно, о нашей чародейской мощи. И я не собирался разуверять Крысолова. Фриссон оторвал взгляд от пергамента и протянул его мне, явно сильно волнуясь.
      - Пройдет, господин чародей?
      Я взял у него пергамент, посмотрел и глазам своим не поверил. Неужели можно было вот так быстро и здорово переработать народные песенки?
      Оказывается, можно. А чему дивиться? Не я ли сам только что назвал Фриссона гением?
      - Очень мило, Фриссон, - похвалил я поэта. - Даже жалко использовать как заклинание. Поэт жутко расстроился.
      - Не горюй! Жалко, но используем! Чуть-чуть ослабим выразительность, и волшебства от твоего стиха получится больше, чем когда-либо получалось у меня. Соберитесь с духом, господа, и возьмитесь за руки.
      Жильбер взял меня за правую руку, Фриссон - за левую. Я закрыл глаза, вдохнул поглубже и начал читать:
      Солнце всходит и заходит,
      А в тюрьме моей темно.
      Но мечта моя прорубит
      В потолке тюрьмы окно.
      И, как птичка, улечу я
      Вновь туда, куда хочу я.
      В камере потемнело. В наступившей темноте дико закричал Крысолов. Подступила и ушла тошнота... Снова свет, и я увидел Анжелику. Она по-прежнему лежала на пыточном ложе. Глаза ее были широко открыты, но грудь не вздымалась.
      А рядом с ней стояла Сюэтэ, готовая вот-вот вынуть пробку из бутылки. При этом она что-то напевала. Палач, пребывая в лучшем расположении духа и, наверное, радуясь тому, что он больше не дерево, подвинчивал винты тисков. Из бутылки появился призрак, весь дрожа от праведного гнева. Вдруг Сюэтэ увидела нашу лихую группу и застыла, не сводя с нас глаз, полных тревоги и испуга.
      Помощник палача приподнял ногу девушки и принялся похотливо поглаживать ее. Сам палач тем временем завершал какие-то заключительные манипуляции с железным сапожком. Вот он обернулся, увидел выражение лица королевы, резко развернулся и въехал мне кулаком по носу.
      Я увидел его кулак как раз вовремя и успел запрокинуть голову, но все-таки получил в лоб. Из глаз снова посыпались искры. Голову пронзила боль и разбудила задремавшую злобу.
      Жильбер взревел и бросился на палача. Тот не успел и глазом моргнуть, как кулак сквайра угодил ему под нижнюю челюсть. Я услышал тупой треск и увидел, как палач летит, описывая над пыточным столом идеальную параболу. Он ударился о стену прямо над полом, в это время воздух рассекал один из его подручных этого кулак Жильбера отправил к южной стене. А Жильбер уже метил под ложечку второму подручному. Нанеся удар, сквайр поднял этого молодца над собой и швырнул следом за первым подручным. Я и не подозревал, что юноша наш ко всему прочему еще и силач.
      На все про все у Жильбера ушло несколько секунд, однако этого хватило колдунье, чтобы опомниться. Она крутанулась на месте, скрипнула зубами, оскалилась и что-то забормотала.
      Тут уж я поднялся с пола. Мамочка всегда учила меня, что женщин бить нельзя. Нельзя? Я со всего размаха заехал Сюэтэ в подбородок. Она повалилась навзничь и лишилась чувств. Бутылка упала на пол и разбилась. Призрак Анжелики, радостно восклицая, улетел подальше от королевы.
      Тут в себя пришли двое стражников и решили, что пора бы им приступить к выполнению своего воинского долга. Один из них выхватил из ножен меч, второй нацелил пику - вернее, думал, что нацелил, - пики-то не было!
      Я прыгнул к тому, что с мечом, крича:
      - Ложись!
      Стражник испуганно глянул вверх, и Жильбер, не растерявшись, врезал ему по скуле. Тот схватился на щеку и упал на бок. Его напарник все глазел по сторонам, ища, куда же подевалась его пика. Засмотрелся, споткнулся о своего товарища, шлепнулся на пол, перевернулся на спину и обнаружил, что на него нацелено лезвие меча. Жильбер с ним долго разбираться не стал.
      Тут Фриссон превзошел себя. Взмахнув пикой, которую отобрал у зазевавшегося стражника, он воткнул ее прямо в грудь королевы.
      Отлично! Жильбер бы не стал так поступать - не смог бы ударить лежачего. Но Фриссон не был ни рыцарем, ни сквайром. Вот только у меня духу не хватило сказать бедному поэту, что от его удара - никакого толку.
      Жильбер бросился к телу Анжелики и принялся стаскивать с ее ноги железный сапог. - Не бойся, девушка! Тебе больше не будет больно, даже если ты оживешь! Нет, не бойся, твоим страданиям пришел конец!
      Вот ведь герой - он даже не задыхался!
      Я обернулся к Фриссону.
      - А я-то все считал тебя слабаком.
      - Ты про это? - пробормотал поэт и воззрился на пику так, словно впервые ее увидел. - Ну, я же все-таки умею различать, где человек, а где вещь. И могу вещи у людей отбирать.
      - Ценный предмет, однако. И главное, стражник ничего не заметил.
      Фриссон пожал плечами.
      - Ведь и умение красть можно обратить в пользу, господин чародей.
      - Нет-нет, я не собираюсь осуждать тебя за это. Я просто гадаю, где ты этому научился.
      Но тут призрак Анжелики издал вопль ужаса. Жильбер вмиг оказался рядом с призраком.
      - Не сомневайся, добрая девушка, это всего лишь мы, твои друзья!
      - А это кто? - в страхе спросила Анжелика. Фриссон проследил за ее взглядом и сообщил:
      - Мы тут не одни, господа.
      - Вот-вот, - подтвердила Анжелика. - Что это за старик?
      - Старик? - возмутился кто-то за моей спиной. - Да будет тебе известно, леди, что я не прожил еще и половины отпущенных мне лет.
      Я неторопливо обернулся.
      - Это верно. Просто ты долгие годы провел в темнице, и это сказалось. Повернув голову к Анжелике, я проговорил: - Миледи, позвольте вам представить бывшее светило администрации Сюэтэ, человека, пережившего собственное падение. Крысолова.
      - Приспешник Сюэтэ! - вскричала Анжелика. - Как это вышло, что он с тобою?
      - Взял да и ухватил чародея за руку, а он думал, что это кто-то из его товарищей, и все дела, - буркнул Крысолов. Я обернулся к Фриссону.
      - А я думал, это ты держишь меня за левую руку.
      - Нет, - покачал головой поэт. - Я ухватился за кулак сквайра.
      Уподобив свое лицо айсбергу, я повернулся к Крысолову.
      - Стало быть, мы тебя не приглашали. Бюрократ смотрел на меня злобными глазками.
      - Что, решили уйти и меня там бросить?!
      - Может, и не бросили бы, если бы ты попросил, - сказал я, задумчиво склонив голову набок. - Но, конечно, если ты и дальше собираешься работать на Сюэтэ...
      - С какой бы стати мне этим заниматься? - оскорбленно воскликнул Крысолов. - Мало ли... Может быть, ради того, чтобы еще раз попытаться заслужить ее милость.
      - Зачем? Затем, чтобы она могла снова прогнать меня? Фу! - сплюнул Крысолов, глянув на валявшуюся без чувств королеву, и гаркнул: - Пусть сама управляется!
      - Не сможет она управляться! - крикнул Фриссон. - Она мертва!
      - Маловато будет - ведьму кольнуть в грудь, - съязвил Крысолов. - Еще несколько минут, и она оживет, непременно оживет.
      Фриссон, весь дрожа, попятился.
      - Вот если бы не ожила... - сказал Крысолов, поджав губы. - Нет, честное слово, если бы я знал, как прикончить ее так, чтобы самому при этом не рисковать, я бы сделал это, клянусь!
      - Даже если бы тебе ради этого пришлось покаяться в своих грехах, исповедоваться Господу?
      Стало тихо-тихо. Мы с Крысоловом, не мигая, смотрели друг на друга. Атмосфера накалялась.
      - Да, - выдохнул Крысолов. - Даже если бы мне пришлось так поступить.
      - И даже если бы тебе пришлось посвятить себя служению простым смертным? Смог бы ты служить бедным и слабым?
      На этот раз пауза получилась более долгой. Я видел, как светлеет лицо Крысолова, как шире открываются его глаза по мере того, как он свыкается с этой, новой для себя, мыслью.
      - Да, и это тоже, - проговорил он. - Королеве ведь от этого будет очень больно, да? О, так вот что это значит: "огненным обручем сдавило виски"!
      - Я, правда, считаю, что для праведного образа жизни есть и другие причины, - сказал я, - но и это сгодится. Кто знает, может быть, со временем ты сумеешь взглянуть на все иначе.
      - Не хочешь же ты сказать, что он пойдет с нами? - испугался Жильбер.
      Анжелика коснулась его руки и сказала:
      - Он должен пойти с нами. Не спрашивай меня почему - я просто чувствую, что так надо.
      Жильбер собирался что-то возразить, но глянул в глаза Анжелики и передумал.
      - Мне нужно поклясться? - спросил Крысолов. - Зачем? Если ты втайне будешь служить Злу, то тогда ты нарушишь клятву, даже не задумываясь. Я тоже чувствую, что так надо. Попробую рискнуть и взять тебя с собой. Крысолов. Бюрократ робко улыбнулся.
      - Благодарю тебя, чародей. Ты не пожалеешь о своей доброте.
      - Надеюсь. Потому что если о ней пожалею я, то пожалеешь и ты. - Я еще мгновение смотрел в пожелтевшие глаза Крысолова, а потом обернулся к товарищам и сказал: - Ну, нам пора. Пока никто сюда не явился.
      - Но кто узнает? - крикнул Фриссон.
      - Какой-нибудь заместитель Сюэтэ. Готов побиться об заклад - она снабдила нашу камеру не менее чем шестью видами колдовской сигнализации. Как только заметят, что мы исчезли, нас станут искать здесь. А если мы убьем королеву это тут же узнает какой-нибудь ее потусторонний хранитель. Вот с ним-то нам будет куда труднее справиться.
      - Все верно, - поддержала меня Анжелика. - Не знаю, как они выглядят союзники королевы, но я ощущаю их темное, гнетущее присутствие. Они готовы явиться, если только телу королевы будет что-то угрожать.
      - Но я же ее убил! - воскликнул Фриссон.
      - Может, и убил, но не насмерть, - вздохнул я. - Потому-то ее хранитель пока не явился. И сердце свое она не в груди хранит. Ты только не переживай, Фриссон, - будет у тебя еще такой шанс. Не забывай, сейчас самое главное смыться отсюда. А про то, как ее прикончить, мы потом как-нибудь поговорим. Что-нибудь придумаем!
      Вид у поэта был самый что ни на есть подавленный. Но он встряхнулся, расправил плечи, гордо поднял голову.
      - Ну, вот, - сказал я. - А теперь все возьмемся за руки. - На этот раз я сам взял за руку Крысолова - я ведь уже держал, как выяснилось, его руку. И не важно, сознательно или нет. К нам присоединились остальные. - Ну, вперед, ребята! Фриссон, дай-ка мне пергамент, пожалуйста!
      Поэт протянул мне обрывок пергамента, и я прочел речитативом:
      Хочу туда, где небеса,
      Под ними - горы, долы, воды...
      Везде бывают чудеса,
      Но нет чудеснее свободы.
      Но чую: злобная змея
      Сулит другую нам дорогу...
      Возьмемся за руки, друзья,
      И будем трогать понемногу!
      Дверь распахнулась. В камеру пыток ввалились воины. У меня в глазах потемнело, к горлу подступил комок.
      Глава 16
      Не было ни пространства, ни времени - ничего, кроме света. Вокруг меня мелькали разные цвета... но самое главное - была Анжелика.
      Теперь я не один-одинешенек в этом тумане. Да, я представлял собой отдельного человека, но вместе с тем я как бы соединился с Анжеликой. Наши души соприкасались. Я чувствовал ее прикосновение каждой клеткой и испытывал состояние, близкое к экстазу. Я чувствовал ее воспоминания о пережитых ужасах, о пробуждениях после агонии... но постепенно все они утихли, уснули. И теперь, казалось, все в ней кричало: "Наконец-то, наконец-то появился мужчина, который так глубоко и сильно полюбил меня".
      "Да, я люблю тебя, Анжелика! И не хочу я больше прятать свою любовь! Наши души открыты друг другу". Только смерть заставит меня отказаться от моей возлюбленной.
      И потом, почему я должен скрывать свои чувства от девушки, которая сама любит меня - любит преданно и чисто. Да, конечно, раньше из-за заклинания она видела только мои хорошие качества. Теперь же лицезрела и недостатки: вспыльчивость, упрямство, лицемерие, задиристость... видела мое прошлое глупые маленькие интрижки... вечную готовность пустить в ход кулаки... Однако мои достоинства были важны для Анжелики, она так нуждалась в них, так восторгалась ими, они настолько совпадали с ее собственными понятиями о добре и справедливости, что, похоже, моя некоторая черствость и жестокость ее нисколько не беспокоили. Она воспринимала их как самозащиту - да так оно, в сущности, и было.
      А я... я просто растворился... Я не видел ни ран, ни кровоподтеков - лишь ее светящийся призрак. Я знал, как красивы ее лицо и тело... Да что там красота тела - ее душа была во много крат прекраснее тела - любого женского тела.
      Я не был так чист, как она, но это ее нисколько не смущало. Ее поле соприкасалось с моим, билось, пульсировало, стремясь излечить мою душу от ран, нанесенных мне другими женщинами, да и не только женщинами, - жизнь изрядно потрепала меня, пока я не выучился давать сдачи. Прикосновения - если можно так назвать контакт двух душ - были прохладными, успокаивающими, а потом стали горячими, зажигательными. Сначала мне показалось, что это лучше всякого секса, а потом я понял: это секс, но в его наивысшем проявлении... или нет, не так: это то самое, чего мы, жалкие людишки из плоти и крови, пытаемся достичь на физическом уровне.
      Пожалуй, вот тут-то я впервые и уверовал в существование души. Впервые подумал о том, что, пожалуй, и загробная жизнь не выдумка.
      А потом пришла грубая боль, то есть не боль, а всепоглощающий страх. Анжелика беззвучно закричала и еще крепче прижалась ко мне. Я пытался оградить ее от зла, заслонить собой. Я пылал гневом, я ненавидел существо, прервавшее нашу идиллию, разрушившее наш Рай. Но что я мог поделать? Издавая гулкое эхо, чей-то непреклонный голос приказал:
      Расстаньтесь - и живите вновь!
      Все будет, все придет!
      А вот такая вас любовь
      До гроба доведет!
      Продолжая беззвучно кричать, Анжелика оторвалась от меня. Я чувствовал, что ей нестерпима сама мысль о несчастной любви. Вне себя от злости, я бросился куда-то, сам не зная куда, встал в боевую стойку, открыл глаза...
      ...Лицо Фриссона, совсем рядом - дюймах в шести. Поэт был угрюм - я впервые видел его таким.
      А потом все вокруг завертелось, завертелся и я... но кто-то сжал мою руку, мир остановился - рядом со мной стояли Фриссон и Жильбер.
      - Что... что стряслось? - прохрипел я.
      - Твоя душа слилась с призраком Анжелики, - объяснил Фриссон. - На пути из бытия в небытие твоя душа отделилась от тела - так всегда бывает при подобных странствиях - и ухватилась за душу Анжелики. Ухватилась за нее, как если бы ты взял ее за руку - ведь только таким способом ты мог перенести ее из одного места в другое.
      - Хвала Господу за мелкие услуги, - прошептал я. - Я побывал на Небесах.
      - Ты лишь вкусил немного от Царствия Небесного, насколько я могу судить об испытанной тобою благодати.
      - Ты хочешь сказать, что бывает еще лучше? - Я весь задрожал от предвкушения неземного наслаждения. - Да я готов теперь всю жизнь жить праведно, лишь бы только после смерти испытать подобное... Знаете, честно говоря, и ждать особо не хочется!
      - Видишь, девица, в какие бездны ты увлекла его душу! - сурово проговорил Фриссон. Анжелика смущенно опустила глаза.
      - Стыд и позор, девица, - продолжал Фриссон. - Еще несколько мгновений, и он бы возжелал умереть до срока, а что это значит? А это значит, что он захотел бы покончить с собой, и тогда бы вы не встретились вовеки веков! Ты соблазнила его на уход из жизни до того, как он исполнит свой земной долг. А сколькие были бы обречены на страдания, если бы он этот долг не исполнил? Сколькие бы погибли из-за того, что он не спас их?
      - Эй, прекрати! - возмутился я. - Это низко и подло! - Я готов был сжечь Фриссона взглядом. - Чем ты лучше палача? Это же эмоциональное истязание!
      - Таких слов я раньше и не слышал, но, наверное, они правильные, согласился поэт. - И все же то, что я сказал, правда. Не забывай об этом. Если она ввела тебя во искушение расстаться с жизнью, это ляжет на ее душу тяжким грехом. Как же тогда вы сможете встретиться после смерти?
      - Ну, может быть, мы встретимся не в Раю, а...
      - Не бывает иного соединения. - И Фриссон резко рубанул рукой по воздуху. - В Аду всякий страдает по-одиночке, там души не связаны между собой. А что может быть большей пыткой, чем отсутствие Господа нашего, отсутствие даже напоминаний о нем?
      Вот такая тупая убежденность меня всегда выводит из себя.
      - А ты-то откуда знаешь? - не без злорадства поинтересовался я.
      - А ты не догадываешься? - дерзко ответил мне Фриссон. Дерзость? У Фриссона? Это что-то новенькое! Правда, вспышка гнева мелькнула и погасла, и Фриссон снова стал меланхоликом. - Не раз я искал смерти до срока, чародей Савл. Девушка, которую я любил всей душой, отвергла меня, и горе неразделенной любви было столь велико, что мне захотелось умереть. Я привязал веревку к дереву, обернул ее вокруг шеи и повис на ней. Я остался в живых только потому, что мимо проходил странствующий монах и обрезал веревку. Когда я пришел в себя, он долго разговаривал со мной. Он доказывал мне, что отчаяние влюбленного подобно любому иному отчаянию, что отказаться от надежды быть любимым - это значит перестать желать прикоснуться к другой душе. Иными словами, отказ от любви означает отказ от желания попасть в Царствие Небесное. - Фриссон посмотрел мне прямо в глаза. - Я должен и тебя благодарить несказанно, господин Савл. Я был уже не против умереть от голода. Я благодарен тебе, потому что, оставшись в живых, я познал, что такое дружба, что такое забота о тех, кто тебе дорог. Пусть это не любовь, но ради этого тоже стоит жить, и из-за этого жива надежда на лучшее.
      - Ну... ты того... ну, спасибо тебе, Фриссон, - пробормотал я, возмущенный и растроганный одновременно. - Приятно чувствовать, что сделал для кого-то доброе дело. Ну, то есть я хочу сказать, что это было бы глупо - такому молодому парню, как ты, умирать. И из-за чего? Из-за того, что он решил, будто никто на свете его не любит!
      - А я бы до сих пор думал, что так оно и есть. Но, научив меня писать, ты научил меня и тому, как дар слагать стихи из проклятия обратить в радость.
      - Ты мне уже не раз отплатил за добро, - вздохнул я. - Ну что ж .. пока нам до настоящего Царствия Небесного еще далеко, давайте попробуем устроить его подобие на земле, а? Ну, по крайней мере можно попробовать изгнать отсюда Ад.
      Я осмотрелся, с сожалением ощущая, как ноша реальной жизни снова легла на мои плечи всей своей тяжестью.
      Сквозь высоко прорубленное окно проникал солнечный свет. На камнях лежал толстый слой пыли. Приглядевшись повнимательнее, я увидел, что мы попали в большое помещение - футов сто в ширину. Потолка в полумраке было не разглядеть. На одной стене висел старый выцветший гобелен, изображавший девушку в скандинавских одеждах, собиравшую с дерева золотые яблоки. Почти никакой мебели - только несколько трапезных столов и скамей у холодного, обложенного черными камнями очага, но здесь чувствовался какой-то покой и даже уют. У дальней стены виднелась лестница, у ее подножия - темная арка, за которой ступени уходили вниз. Но почему-то и мысль о наличии подземелья не вызывала тревоги.
      - Это заброшенный замок! - вынес приговор Жильбер. - Хвала Небесам! Мы свободны!
      - Не торопился бы радоваться, - пробурчал Крысолов, который, правда, с трудом сдерживал улыбку. - Это место мне знакомо. Это замок, отнятый у лорда Браса в те времена, когда он не смог уплатить полагавшиеся подати. Королева поговаривала, что когда-нибудь разместит здесь королевский суд. Словом, мы в столице - городе под названием Тоденбург. - Это жилище отнято королевой? ошарашенно переспросил Фриссон, оглядываясь вокруг и глупо улыбаясь. - О нет, это невозможно! Покой, царящий здесь, наполняет мою душу. Мой дух улавливает отзвуки смеха. Я чувствую доброту, исходящую от этих стен.
      - Все так и есть, - печально подтвердил Крысолов. - Эти эманации довольно легко искоренить, но, пока королева этого не сделает, она не сможет здесь находиться. Потому-то замок и стоит заброшенным уже десять лет.
      Я побывал тут с целым отрядом чиновников, мы производили опись ценностей, после чего отсюда все было вывезено. И покуда я находился в этих стенах, меня так и подмывало все бросить, перестать грешить. - Лицо его искривилось, он прошептал: - И сейчас то же самое. - Потом Крысолов резко обернулся ко мне. Что бы ты ни собирался делать, поспеши, поскольку мы все еще в Тоденбурге. Отсюда и мили не будет до королевского дворца. А Сюэтэ наверняка уже ищет нас.
      - Верно! Быстрее! Давайте все спустимся в подземелье! - Я развернулся к темному проходу под лестницей.
      Крысолов не двинулся с места. Анжелика непонимающе спросила:
      - Но почему в подземелье?
      - Не задавайте лишних вопросов, девушка, - отрезал Фриссон. - Значит, так надо. Нет времени на объяснения.
      И поэт зашагал за мной. Крысолов же, очнувшись, рванулся вперед и обогнал нас.
      - А может, и объясни он нам все, мы бы не поняли, - негромко пробормотал Жильбер и подал Анжелике руку. - Пойдем! Верь в чародея Савла.
      Анжелика не слишком охотно последовала за ним, хотя вопрос о том, сжала ли она руку Жильбера, или только положила свою сверху, остался открытым.
      К счастью, в факелах осталась пакля, а у Фриссона сохранились кремень и огниво.
      - Почему бы тебе заклинанием не сотворить свет? - проворчал Крысолов. Надо спешить! Королева вот-вот бросится за нами в погоню!
      - Потому-то я и не пользуюсь волшебством. Начни я творить чудеса - это было бы все равно что запалить ночью костер и показать Сюэтэ, где мы находимся Да и потом, дерево старое и сухое, видишь? - И я поднял зажженный факел. Спасибо, Фриссон.
      - О, для меня такая радость услужить тебе! - Поэт загасил трут. - Пойдем, чародей?
      - Сюда, - сказал я и начал спускаться по винтовой лестнице. Поскольку поручень отсутствовал, я старался держаться ближе к стене.
      Через некоторое время мы оказались в просторной подземной палате. Анжелика хмуро оглядывалась по сторонам.
      - Не нравится? А чего вы, собственно, ждали? - ворчливо проговорил Крысолов. - Лорд Брас узников не держал, предки его тоже. Сомневаюсь, что ему вообще приходили в голову мысли о пытках. Потому-то тут и нет никаких камер!
      - Но тут вода! - прислушавшись, объявил я. Мои спутники притихли, и все услышали звук падающих капель.
      - Это там, - определил Жильбер, указывая в сторону арки.
      - Отлично, - кивнул я и направился к порталу.
      - Стой, чародей! - крикнул мне вслед Крысолов. - Так ты придешь к погребу, который расположен прямо под внутренним двором!
      - Еще лучше! - воскликнул я обрадованно, оглянувшись через плечо. Поверьте мне, это очень важно. Идемте!
      Мои товарищи обменялись непонимающими взглядами. Фриссон пожал плечами и бросил:
      - Уж мы за ним вон как далеко зашли, так какая теперь разница?
      - Там есть что-нибудь опасное? - спросил Жильбер у Крысолова.
      - Да не так, чтобы... - замялся Крысолов. - Разве что крысы, а они меня послушаются. Вот только не пойму, зачем он выбрал этот путь. Почему это над нами должен быть двор, а не замок?
      - Не сомневаюсь, в свое время мы об этом узнаем. - Сквайр решительно повернул в арку. - Миледи, вы идете?
      - Охотно, добрый господин. Крысолов пожал плечами и поплелся за нами. Выйдя на свет факела, мои спутники обнаружили, что я остановился около большой лужи, в которую падали капли со стены. Из лужи вода стекала к центру подземелья, где скапливалась в виде крошечного озерца. Но смотрел я не на воду. Я хмуро озирался.
      - Дерево... где взять дерева? - Тут я взглянул на Фриссона. - У тебя деревянные башмаки! Фриссон оглядел свою обувь.
      - Мы называем их "сабо"...
      - Вот мы и предпримем что-то вроде маленького сабо-тажа! Одолжи мне один башмак, пожалуйста!
      Поэт глянул на меня так, словно я тронулся умом, но башмак снял и подал мне.
      - Так. А теперь все хватайтесь за башмак, - распорядился я и погрузил нос сабо в лужу, прямо под капающую с потолка воду.
      Жильбер глянул на Анжелику, потом перевел взгляд на Фриссона. Поэт пожал плечами, опустился на колени и уцепился пальцем за башмак. Призрак и сквайр, вздохнув в унисон, также опустились на колени и ухватились за сабо. Ворча, проделал эту процедуру и Крысолов. - А что теперь? - спросил Жильбер.
      - Гаси факел!
      - Мы не можем оставаться без света! - воскликнула Анжелика.
      - Так надо. Мужайтесь, друзья мои, это необходимо. Нет, топить факел не надо! Он нам потом понадобится! Только загаси его, Жильбер.
      Жильбер глянул на меня. Факел повис над лужей. Потом сквайр пожал плечами и загасил его, потыкав в камень.
      Сгустился кромешный мрак. Только Анжелика светилась и немного рассеивала темноту. Что касается меня, я не желал бы лучшего освещения, но темнота пугала мою возлюбленную. Наверное, напоминала ей о могиле. Правда, я недооценивал девушку: она только разок всхлипнула - и все.
      Я протянул руку и коснулся руки Анжелики. Ее пальцы были как лед, но мое прикосновение ее успокоило. Или мне это только показалось?
      - Что мы теперь будем делать? - спросил Жильбер.
      - Теперь мы будем ждать, - ответил я. - Не волнуйтесь, братцы. Ничего не поделаешь, надо потерпеть.
      И мы стали ждать. Время текло еще медленнее, чем вода с потолка.
      Вот по камню стукнули зубы, и что-то пушистое дотронулось до моей щиколотки. Анжелика вскрикнула.
      Прозвучал ласковый голос Крысолова:
      - Тихо, тихо, малышка. Мы не станем долго нарушать ваш покой!
      Все стихло. Потом зубы снова ударили по камню. На этот раз вдали.
      - Не бойтесь, - посоветовал нам бюрократ. - Они вас не тронут.
      - Спасибо, - выдохнул я. - Хорошо, что ты с нами.
      - Всегда рады услужить, - заученно сухо произнес Крысолов. Но тут я ощутил странный холодок и какое-то покалывание в затылке. Фриссон запрокинул голову и выпучил глаза.
      - Тсссс! - прошипел Крысолов. - Она идет! Вот забавно: он, оказывается, тоже почувствовал!
      - Расслабьтесь, - негромко и спокойно проговорил я. - Пока вы держитесь за туфлю, с нами все будет в порядке.
      Анжелика дрожала. Глаза Жильбера сверкали в темноте.
      А потом ощущение "присутствия" пропало полностью.
      Я облегченно вздохнул.
      - Отлично, братцы. Все кончено. И она больше не вернется. - Я уставился в одну точку прямо перед собой и проговорил:
      Мы одни выходим на дорогу,
      Уходить пора отсюда прочь.
      Не звезда, не солнце нам в подмогу
      Aечный факел, он прогонит ночь!
      И факел снова вспыхнул.
      - Как ты можешь судить наверняка? - требовательно вопросил Крысолов. - Я заблокировал ее радар. - Я разогнулся и подал Фриссону туфлю. - Она не могла увидеть нас, потому что было темно, следовательно, ей нужно было ориентироваться на чувства. Она догадывалась, что мы здесь, но ее вели догадки, косвенные улики. Она знала, что мы под землей, под камнями, что мы касаемся дерева, а дерево касается воды.