Oочешь пой, а хочешь плачь,
      Зеленей весною...
      Превращу тебя, палач,
      В дерево лесное.
      A землю ноги убегут
      Крепкими корнями
      Ну а руки прорастут
      Свежими листами!
      Iалач встревоженно вскрикнул: невидимые руки стащили с него сапоги. Из пола выскочила каменная плита, и палач провалился по пояс в образовавшуюся яму. Он вопил от боли и страха - руки его взметнулись вверх и в стороны, словно ветки дерева. Пальцы удлинились, превратились в тонкие веточки. На их кончиках набухли почки, из которых тут же распустились цветы.
      Мои друзья восторженно вскрикнули, а помощники палача со стонами попятились.
      - Пощады! - вопил палач. - Пощады!
      - Сколько угодно, - ответил я. Из-за мучительной боли я не слишком хорошо соображал.
      Сюэтэ побледнела и отступила на шаг. Но только я поднялся, как королева овладела собой и прокричала:
      - Стражи! Схватить его!
      Но стражи почему-то хватать меня не стали. Я успел спустить со стола ноги и встать, параллельно вспоминая что-нибудь приличествующее случаю!
      - Вы его схватите или нет? - визжала королева. - Или вас превратить в пылающее месиво? Солдаты побледнели и шагнули вперед. А я решил окунуться в мир "Тысячи и одной ночи".
      A твоем мире ни холода нет, ни пурги,
      Но покинь свой пленительный рай!
      Помогал Аладдину - и мне помоги!
      Приходи! Ахалай-махалай!
      Nтены камеры сотряслись от оглушительного хлопка, и вот он, собственной персоной, - самый настоящий арабский джинн, в натуральную величину, в тюрбане и с бородой.
      - Что прикажешь, о повелитель? И мои товарищи, и стражники вылупили глаза. Кто-то громко застонал - возможно, Сюэтэ.
      - Насчет "повелителя" - это громко сказано, скорее, я твой клиент. - Я решил сразу же расставить все точки над "i", вспомнив одну из сказок. В ней говорилось о том, что может произойти с повелителями джинов. - Мне бы хотелось попросить тебя убрать из этой камеры стражу и палача с помощниками и перенести их в какой-нибудь оазис в ближайшей пустыне. Только пуста этот оазис будет не слишком уж роскошным, - добавил я, памятуя о тех мучениях, которым меня подвергли.
      - Твои желания - для меня закон.
      Джинн поднял руки...
      А губы Сюэтэ задвигались. Она произносила какие-то немыслимые сочетания слогов, бешено рассекая воздух руками. Да, я не понимал ни слова, но, вероятно, кому надо, тот понял, - как только джинн произнес краткое заклинание и создал что-то вроде небольшого смерча, этот смерч тут же испарился, как и не было.
      Джинн вытаращился, не веря своим глазам, потом резко вдохнул и почти что выплюнул целую цепочку слов, сопровождая их таинственными пассами. На секунду он весь заколыхался, вытянулся... а затем принял прежние формы.
      Сюэтэ усмехнулась и снова заговорила нараспев, перемешивая руками воздух.
      - Не могу! - возопил джинн. - Колдунья меня одолевает! Я только и делаю, что отражаю ее колдовство.
      Зато он дал мне время передохнуть и собраться с мыслями. Я громко прокричал:
      Aсех бы вас послать в могилы!
      Ну-ка, падайте без силы!
      E тут же вскрикнули стражники, которых словно прижало невидимой рукой к стене. Они попадали на пол без чувств. - Не могу взять над ней верх, причитал джинн. - Могу только сдерживать ее натиск.
      - И замечательно, - заверил я его. - Покуда ты сдерживаешь ведьму, я перебью ее прислужников. Ну-ка, ну-ка, какое у нас есть стихотворение насчет мучителей...
      Физиономия Сюэтэ перекосилась, и она проорала:
      - Взять ее!
      Подручные палача поспешили к телу Анжелики. Фриссон и Жильбер пытались освободиться от оков, но Сюэтэ прошипела:
      - Только шевельнитесь, и ее душа умрет. Я, гневно сверкая глазами, развернулся к колдунье.
      Над головой она держала закупоренную пробкой бутылку из тонкого стекла.
      Один из подручных палача, услышав слова королевы, выхватил нож и поднес к шее Анжелики.
      - Так, значит... - протянул я.. - Значит, когда твои громилы вырубили меня, ты ухитрилась заключить ее дух в бутылку.
      - О, какая потрясающая догадливость! - съязвила Сюэтэ.
      - А теперь разбей бутылку, - распорядился я. - Тебе ничего больше не надо делать, слышишь, - только освободи ее душу.
      - Как бы не так! Если я сделаю это, душа девицы впорхнет в тело. А приглядись-ка получше к ее тельцу! На ножке-то сапожок!
      Я в страхе обернулся. И верно, на ногу Анжелики был натянут железный сапог. А обе руки были сжаты в тисках. Я понял, что, как только любимая умерла, к ее телу тут же присоединили эти орудия пытки. И как только ее душа вернется в тело и тело оживет, оно подвергнется жесточайшей агонии.
      Однако на объяснения у Сюэтэ ушло какое-то время, и тут джинн произнес нечто смутно напоминавшее заклятие. В воздухе вдруг повис кривой турецкий ятаган и начал опускаться прямо на колдунью. Та разразилась проклятиями, и в тот миг, когда лезвие меча уже готово было нанести роковой удар, оно неожиданно исчезло.
      - Прогони его, чародей, а не то девчонка оживет!
      Я при всем желании не смог бы отнестись к угрозе Сюэтэ с юмором.
      Джинн тоже. Он снова что-то забормотал. Сюэтэ покраснела. Руки ее яростно рассекали воздух. Она хрипло прокаркала стихотворение...
      Подручный палача двинул рукой, и у горла Анжелики расплылось алое пятно крови. Фриссон застонал, Жильбер возмущенно закричал.
      Я решил сдаться.
      - Благодарю тебя, о джинн, но боюсь, что нас переиграли. А теперь возвращайся к своим соотечественникам.
      Джинн издал облегченно-восторженный вздох и испарился.
      Сюэтэ дрожащей рукой отерла лоб, с шумом вдохнула, выдохнула и вымучила усмешку.
      - Ну, чародей? Надеюсь, мы оба хорошо понимаем ситуацию?
      - Не совсем, - сказал я и прищурился. - Если этот кусок говядины тронет хоть волосок на ее голове, я превращу его в репу.
      Подручный палача испуганно глянул на меня.
      - Вряд ли, - возразила Сюэтэ. - Я могу этому помешать.
      - Пока можешь, это верно, но не сможешь, когда я превращу тебя в свинью. На это много времени не понадобится.
      Фриссон одобрительно воскликнул, но напугался собственной смелости и устремил на королеву полный ужаса взор.
      Сюэтэ зарделась, сощурила глаза.
      - Только попробуй - увидишь, как она страдает. Ты еще заклинание не успеешь выговорить, а она уже будет мучиться.
      - Не будет, ведь палач только о том и будет думать, выручишь ты его или нет. Велико искушение, верно? Устоишь ли ты?
      - А я думаю, что я останусь самой собой, а вот ты станешь жабой!
      Я поднял руки, готовясь взмахнуть ими.
      - Готова попробовать? На счет "три"...
      - Не двигайся! - крикнула Сюэтэ, глядя на меня узкими, словно щелочки, глазками.
      Боковым зрением я видел Фриссона. Поэт устремил в потолок отсутствующий взгляд, и я понял: я могу рассчитывать на помощь своего непредсказуемого резерва. С другой стороны, будет ли то помощь в буквальном смысле, сказать было трудно. Когда на Фриссона нисходило вдохновение, он совершенно забывал о практической стороне дела.
      - Ты кривляешься, - попыталась угадать королева. - Не стал бы ты рисковать жизнью этой девицы. А я медленно ответил:
      - Не стал бы, если бы мог гарантировать ее безопасность и безопасность моих товарищей. Беда в том, что я не знаю, как этого добиться.
      - Есть способ, - осклабилась Сюэтэ. - Переходи на мою сторону, на сторону злых сил, и я освобожу девушку.
      Я окаменел от ужаса. Жильбер в страхе выкрикнул:
      - Нет, господин! Она все равно погубит девушку!
      - Да нет, не погублю, - мурлыкала Сюэтэ. - Если бы я так поступила, чародей ополчился бы против меня.
      - Это... имеет смысл, - промямлил я.
      - Ты не поддашься искушению, не поддашься! - кричал Фриссон.
      - Искушение есть, - пожал я плечами. - И поддаться искушению может любой, верно? Этого трудно избежать. Но вот насколько поддаться - это уже другой разговор. Но искушение, повторяю, есть.
      - Есть, есть, и еще какое, - радостно подхватила Сюэтэ. - Ну же, чародей! Присягни на верность мне и Сатане, и душа девицы получит свободу. А потом я уберу заклинание, из-за которого в ее теле теплится жизнь. И ее душа сможет отправиться на Небеса.
      Неплохие условия, а искушение каково... Я всей душой любил Анжелику. А уж как бы девушка обрадовалась, попади она в края вечной благодати! К несчастью, ее уход в эти края несказанно огорчил бы меня. Теперь я окончательно понял, насколько сильно влюбился и как мне хочется, чтобы девушка была со мной. Со мной душой и телом. Конечно, и та, и другая ее ипостась были мне дороги, но я не святой. Анжелика нужна мне живая!
      Но ведь это эгоистично.
      - Нет, господин Савл! - не унимался Жильбер. - Ты не должен так поступать! Без тебя мы все...
      Сюэтэ кивнула стражникам. Один из них со всего размаха ударил Жильбера по губам и сунул ему в рот кляп.
      Но он успел сказать достаточно. Без меня все те силы, которые объединились ради свержения Сюэтэ и очищения Аллюстрии от Зла, могли рассредоточиться и потерпеть поражение. Может, это немного и самонадеянно, но я до сих пор четко не осознавал своей роли в происходящем - знал только, что некую роль я играю. И если я уйду со сцены, все предприятие может провалиться.
      И, что еще важнее: Анжелика по-прежнему нужна Сюэтэ. Нужна, чтобы принести девственницу в жертву. А как только я вступлю в альянс с силами Зла, я стану подданным королевы и буду бессилен помешать ей.
      - Он растерялся, - плюнула Сюэтэ. - Он глупец, и нам от него никакого толка.
      Палач и его подручные согласно забормотали - попробовали бы они выразить несогласие! - а Сюэтэ шагнула к телу Анжелики. Бутылку она передала одному из подручных.
      - Как скажу - вынешь пробку, и тогда душа впорхнет в тело, - распорядилась колдунья и принялась производить над телом странные движения руками и что-то щебетать на непонятном языке.
      Я вдруг живо представил, как оживает это несчастное тело, как оно сжимается от боли, как бьется в агонии.
      - Нет, подожди!
      - Перейдешь на мою сторону? Сердце у меня сжималось. Как же мне было худо! Все страхи, все ужасы, на которые способны силы Зла, проносились в моей памяти. Я испытывал доселе неведомые мне чувства, подмывавшие меня отречься от своей сути... но передо мной лежало тело Анжелики, в которое вот-вот могла вернуться душа...
      - Нет.
      - Проклятие! - брызгая слюной, прошипела Сюэтэ. - Как же ты, спрашивается, любишь эту несчастную, если не готов пожертвовать своей душонкой, дабы избавить ее от боли?
      И тут все стало ясно и просто. Я вдруг понял: если я продам свою душу, я предам любовь. Любовь лечит, любовь устремляет душу к Небесам, потому что в ней есть привкус Небес Обетованных. Но если я продам свою душу и целиком отдам ее во власть Зла, я навсегда буду закрыт для любви. Если я подпишу союз с Сюэтэ, я никогда не смогу любить Анжелику.
      Правда, я буду все равно желать ее, но что я тогда смогу сделать с ней, не имея ни совести, ни сострадания?
      - Нет, - отрезал я. - Если я продам душу, я полностью окажусь в твоей власти, и тогда некому будет защитить девушку.
      - Проклятие тому духу, который подучил тебя этому! - рявкнула Сюэтэ.
      А я вдруг понял, кто вдохновляет меня.
      - Не выйдет, - гордо заявил я. - Он не подвластен твоим проклятиям. Сюэтэ прищурилась.
      - В таком случае предлагаю тебе иные условия. Покинь этот мир, и я отпущу на волю душу девушки.
      И снова мне стало страшно: мне придется расстаться с Анжеликой. Однако было в этом варианте что-то логичное - я даже растерялся. Дело понятное: привлеки Сюэтэ на свою сторону неведомого чародея - силы ее сразу возрастут, а враги тут же ослабеют. Раз она не может меня купить, так ей надо хотя бы от меня избавиться! Хлопот меньше, и намного.
      И ведь я хотел вернуться домой... Правда, я не прочь был бы разыскать Мэта. Но так или иначе - теперь-то я представлял, куда его занесло. У меня не было причин сомневаться в том, что он жив и здоров. А если я захотел бы убедиться в этом на все сто, то мне, по идее, надо было бы вернуться домой, найти тот пергамент и прочитать записанное на нем заклинание. Тогда я перенесся бы к товарищу. Вот будет задачка для Сюэтэ, и какой альянс против нее...
      Да, но что тем временем произойдет с моими друзьями? Я собрался с духом и решительно проговорил:
      - Нет.
      - Больше поблажек не будет, глупец! - крикнула Сюэтэ. - Почему ты отказался?
      - Да потому, - ответил я, - что, как только ты избавишься от меня, ты немедленно принесешь Анжелику в жертву сатане, а потом примешься за моих товарищей.
      - Но ты же ничего не будешь знать об этом! И тебе это будет безразлично!
      - Нет, не будет, - сказал я. - Еще как небезразлично мне это будет!
      Колдунья сощурилась - глаза ее спрятались за складками жира.
      - Ну, тогда мы сделаем так, что у этого небезразличия не останется источников. Мы просто убьем их, и делу конец! Терпеть не могу лишать себя удовольствия и убивать свои жертвы быстро, но... ничего не поделаешь. Стражники! Убейте...
      - Нет! - прокричал я. - Если ты их убьешь, я ни за что не уйду из этого мира. Я останусь тут, чтобы отомстить тебе!
      Сюэтэ закрыла рот и уставилась на меня со злобной, странной улыбкой.
      - А что... это соблазнительно. Ведь мстить грешно. Тебя охватит ненависть, жажда мщения, ты поддашься злым чувствам, погрязнешь в них...
      Сердце у меня ушло в пятки.
      - Да, это было бы славно, - продолжала размышлять вслух королева. - Но что толку - ведь ты мог бы и вправду погубить меня.
      Я увидел, в чем мой шанс победить.
      - Вот-вот! А греховность моего отмщения была бы уравновешена его справедливостью! Все стало бы на свои места, если бы я уничтожил тебя!
      - Вот именно, - процедила сквозь зубы Сюэтэ. Глаза ее снова приокрылись и зажглись злобными огоньками. - Значит, ты должен либо перейти на мою сторону, либо умереть.
      Я почувствовал, как мой желудок оторвался и падает на дно глубокого колодца. Однако я сдержался и сказал:
      - Что ж, умирать, так умирать, - но все-таки я сумел выговорить еще одно заклинание:
      Iалив вина, его благословил Он.
      И, преломив, Он хлеб благословил...
      - Хватит! - взвизгнула Сюэтэ. - Заткните ему рот!
      Чья-то сильная рука хлестнула меня по губам. Из глаз посыпались искры. Я еще успел подумать: к кому мне потом обратиться - к стоматологу или к ортодонту.
      - В темницу их! - крикнула Сюэтэ. - А дух девицы останется пленным в этой вот бутылке, пока я не вселю его в тело. О, тогда она оживет и будет смотреть на последние мучения своего возлюбленного! Бросьте их в темницу, а я пока подготовлю самую страшную месть для всех них. Такую месть, чтобы она порадовала моего господина!
      Я побежал, стараясь не поскользнуться и не упасть, но меня поймали. Нас, всех троих, повели по коридору и бросили в темницу. Лицо мое горело - я был взбешен. Я знал, что "господин", о котором говорила Сюэтэ, не человек. Было у меня тяжелое, неприятное подозрение, что это существо занимает в иерархии Зла очень высокое положение. И я понимал, какая месть колдуньи будет ему по нраву.
      Глава 15
      Нас швырнули в темницу, и мы, больно ударившись, шлепнулись на пол. Дверь с громким стуком закрылась.
      Вот ведь странно... Первое, что я почувствовал, - покой. Как тут было прохладно и тихо после пекла пыточной камеры. Темнота успокаивала, тем более что ее слегка рассеивал свет, проникавший через зарешеченное окошечко в двери.
      А потом я ощутил что-то вроде изумления и удовлетворения: одновременно я здорово нарушил планы Сюэтэ. Трудно сказать, сколько времени уйдет у королевы на то, чтобы придумать, как меня одолеть. Наверное, я и вправду оказался для нее крепким орешком. На миг возникло искушение приписать происходящее могущественной силе моих "заклинаний", которая, в свою очередь, проистекала из моего почти законченного филологического образования. Однако скепсис возобладал над гордыней - происходящее скорее имеет отношение к тому, кто забросил меня в этот мир, чем к моей скромной персоне.
      Вот бы с ним повидаться...
      Но тут меня осенило. Если я такая драгоценность, понятно, что Сюэтэ пытается со мной договориться!
      Значит, не исключено, что она снова попробует поторговаться. А раз так, надо придумать как можно больше контрзаклинаний. Была бы эта королева поумнее, первым делом убрала бы из игры Фриссона.
      Или вообще убила бы его...
      Голова болела и не желала работать. Я пробормотал короткое двустишие, чтобы прочистить мозги. Тут застонал и очнулся Жильбер.
      - Что случилось? - встревоженно спросил я, и все остальные заботы сразу отступили.
      - Что-то теплое и пушистое потерлось о мое бедро!
      - Только не пытайся ударить, если не видишь, кто это!
      Мне казалось, я догадываюсь, кто это.
      А потом я услышал, как кто-то тоненько причмокнул языком в темном стенном проеме.
      Я замер и шепотом сказал:
      - Тихо все! - и громко спросил: - Кто здесь? В нише опять прищелкнули языком, на этот раз зловеще. У меня на затылке волосы встали дыбом.
      - Предупреждаю: я - чародей. Сама королева бесится, что я не подвластен ей даже здесь, в царстве Зла! Отвечай! Кто ты такой?
      В нише молчали. А потом из темноты послышался шелестящий голос:
      - Так ты победил королеву?
      - Не совсем, - ответил я. - Но, похоже, здорово ей навредил.
      - Общие слова, - отозвался некто из ниши. - Ты мне скажи, она унижена или нет?
      - Пожалуй, да. Она в растерянности и с трудом управляется с делами. Но вот что чувствую я - это совсем другое дело! Ты скажешь мне, кто ты такой, или мне придется заставить тебя сделать это?
      Всю мою усталость вдруг как рукой сняло. Я встал с пола и шагнул туда, откуда доносился голос.
      В темноте что-то зашуршало, и кто-то прошипел:
      - Берегись! А не то мои зверюшки покусают тебя! "Зверюшки" было произнесено таким тоном, что я застыл как вкопанный, наплевав на падение собственного престижа.
      - Вот что! Нам сюда нужен свет!
      - Нет! - испуганно вскрикнули в нише, но я запел:
      Nветить всегда, светить везде, до дней последних донца.
      Темницу надо осветить, а с ней - и незнакомца!
      Aо мраке вспыхнул факел, и я увидел жирного лысого мужчину с морщинистым лицом, лишенным подбородка. Видимо, он давно жил в темноте: кожа у него была сухая и бледная-пребледная. Одет он был в засаленные лохмотья, в которых с трудом угадывались некогда дорогие одежды. Мужчина отворачивался от света, обнажая длинные желтые зубы. Вместе с ним от света пятилось с полдюжины жирнющих крыс. Они скалились, показывая громадные резцы. Парочка крыс спряталась к хозяину под одежду.
      У меня пересохло во рту. Я сглотнул слюну, прокашлялся и сказал:
      - Странная у вас компашка, вам не кажется?
      - А кого тут еще сыщешь? - огрызнулся лысый. - И к тому же они поприятнее многих моих знакомых.
      Ага! Это надо воспринять как сигнал. Я взял себя в руки и поинтересовался:
      - Люди вас обидели?
      - Я тут один, обиженный. Говори мне "ты". Да, обидели, все до одного! Другое дело, что имели право - это да, потому что я людям много зла сделал. Так что все правильно, а?
      - Нет, - прохрипел Жильбер.
      - Да, - возразил Фриссон. - Все так и есть, но так быть не должно.
      - Должно не должно, - проворчал жирный мужчина. - Плевать я хотел на эти ваши "должно"! Мне подавай то, что есть, а не то, что "должно быть"!
      - Вы так всегда думали? - негромко спросил я.
      - Да! В этом есть хоть какая-то честность! А эти ваши "должно быть" - это все лицемерие!
      - Нет, не лицемерие, если мечтать о лучшей жизни, - мягко урезонил незнакомца Фриссон.
      - Да если бы все вели себя так, как "должны", пойми, мир очень скоро стал бы лучше, - добавил Жильбер.
      - Вот только эти твои "все" ни за какие коврижки этого не сделают. Нет, я буду держаться за то, что есть, и все тут!
      - Еще бы! - с деланным спокойствием проговорил я. - Вам и так хорошо.
      Незнакомец одарил меня взглядом, полным ненависти.
      - Бывало мне хорошо, молодой человек. Тридцать лет я пожил в свое удовольствие! Тридцать лет я взбирался вверх по служебной лестнице и дослужился до того, что стал королевским канцлером. В моем ведении было десять письменных столов, а за каждым сидело по двадцать писцов! Мой кабинет располагался прямо под личными покоями королевского казначея. Да я и сам стал бы казначеем, если бы не помешало несчастье!
      - Королевский казначей... - пробормотал Фриссон. - Я бы не сказал, что это такой уж приятный пост... Лысый толстяк снова прищурился.
      - Ну и насмехайтесь, если угодно! Только главные вельможи королевы действительно имеют власть! Они допущены в совет!
      - Стало быть, вы были самым большим начальником на втором уровне бюрократии, - перевел я сказанное толстяком на понятный мне язык.
      Толстяк нахмурился и пристально уставился на меня.
      - "Бю-ро-кра-ти-я" - это что такое?
      - В буквальном смысле переводится как "власть письменных столов", ответил я. - А фактически это такой порядок вещей, при котором страной управляют чиновники.
      Толстяк некоторое время не отрывал от меня глаз, потом медленно кивнул:
      - Ясное дело. Звучит не очень понятно, но Сюэтэ так и правит.
      - А вы... ты, - позволил я себе сделать предположение, - в чем-то ошибся, карабкаясь наверх?
      - Да, вышла маленькая промашка, - скрипнул зубами толстяк. - А ведь можно было все предвидеть! Но я только и думал, как бы дать королеве побольше власти. Я был уверен: тогда ей понадобится новая канцелярия. А значит, и у меня прибавится власти. Я наконец стану казначеем. Но королева решила, что при таком могуществе я буду опасен, вот и засунула меня сюда.
      Я кивнул.
      - Ты просто переусердствовал. А она верно оценила твои способности и поторопилась убрать тебя, откуда бы ты не мог ей навредить.
      - Лучше бы она меня убила! - прошептал толстяк.
      - Да, это было бы милосерднее. - Я не стал спорить. - Только вот беда, тогда из тебя нельзя было сделать жупел для амбициозных юнцов, которые проявляют лишнее рвение и делают больше, чем им велят. Сколько раз королева вытаскивала тебя отсюда и заставляла показываться мелким чиновникам? Толстяк нахмурил брови.
      - Два раза за все годы. И все точно, как ты сказал - перед ассамблеями. Правда, оба раза у меня выспрашивали про всякие канцелярские закорючки, про какие-то дела, забытые моим преемником.
      Я снова кивнул.
      - Вот как удобно - всякий раз, когда новый канцлер заступал в должность, ему показывали тебя в назидание.
      Толстяк изумленно вытаращился. Его глаза полыхали огНем. - Все так! И как же я, тупица, этого не понял!
      - Да все тут шито белыми нитками. - Я пожал плечами. - Ты пал жертвой самой большой слабости любого бюрократа - стал больше думать о самой работе и позабыл о том, что она - всего лишь средство карьеры.
      Глаза толстяка еще несколько мгновений пылали, а потом он опустил голову.
      - Верно. Вот дурак... Думал, буду трудиться не покладая рук, вот и заработаю похвалу...
      - В гонках не всегда выигрывает тот, кто быстрее всех бегает, процитировал я поговорку. - И карьеру не всегда успешнее делают те, кто более талантлив. Это удается лучше тем, кто умеет выносить бремя похвал и послушания.
      Жильбер поежился.
      - Горе Аллюстрии! - воскликнул он. - Горе, если ею правят зарвавшиеся незнайки!
      - Да нет, скорее "знайки". Дело свое они знают, но не более того. А ты, обернулся я к толстяку, - дал королеве понять, что действительно способен преуспеть.
      Толстяк обнажил зубы в безрадостной усмешке.
      - Да, я глупец.
      - Ясно. Самый настоящий "кризис середины жизни". - Я приподнял бровь. Верно ли я понимаю, что деятельность твоей канцелярии имела какое-то отношение к упадку в Аллюстрии?
      Лысый незнакомец улыбнулся.
      - Можно сказать и так. Одно точно: королева Графтус - та самая, которую свергла с престола бабка Сюэтэ, - зажадничала и вздула налоги. Потом по рекомендации своего главного советника стала усерднее прежнего следить, чтобы эти налоги поступали в казну. Начала она с того, что обзавелась перечнем накоплений своих подданных. Потом определила, сколько должен ей каждый подданный. Когда же налоги были уплачены, королева лично сверила собранную сумму с той, что полагалась по ее расчетам. Во всем этом, конечно, самое активное участие принимал ее главный советник. Стоило где-то образоваться недоимке, королева посылала туда отряд королевских рыцарей и чиновника, чтобы собрать подати. Когда более смелые герцоги решили сопротивляться, советник порекомендовал королеве прибегнуть к колдовству. Королева самолично вышла на бой, возглавив небольшую армию, чтобы одолеть мятежных герцогов волшебством.
      - Дай-ка я угадаю... - встрял я. - А этим советником не Сюэтэ ли была? Толстяк нахмурился.
      - Нет, не она. Ее бабка, канцлерша Рейзив. Мы, молодой человек, говорим о событиях двухсотлетней давности. А ты как думаешь, сколько лет королеве?
      Я быстро глянул на Фриссона и сказал:
      - Прошу прощения. Просто, знаете ли, королева произвела на меня такое впечатление... Верно ли я понимаю, что при такой канцлерше-колдунье королева Графтус была очень счастлива?
      - Да. Политика канцлерши была столь успешной, что королева позволила той нанять младших колдунов. Ни один барон с тех пор не осмелился сказать хоть слово против королевы. Королева Графтус стала очень богатой и властной.
      - Не сомневаюсь, - сказал я. - И сколько же ей понадобилось времени для того, чтобы понять, что на самом деле бразды правления держит ее главная советница Рейзив?
      - Нисколько. Однажды королева проснулась посреди ночи из-за того, что в горло ей воткнули кинжал. И потом до самых врат Ада королева слышала душераздирающий хохот своей советницы. А колдунья стала королевой, и все люди покорились власти колдовства.
      - Это понятно. В общем, как я понимаю, ты и сам рос, мечтая стать колдуном?
      - Верно. - Толстяк кивнул, и по лицу его пробежала тень. - Однако у меня не оказалось к этому способностей. Поэтому я устремил все свои старания к тому, чтобы стать чиновником.
      - Тут у вас по престижности это, видимо, профессия номер два. Но что же за удивительные новшества ты привнес в эту систему?
      Во взгляде лысого появилось самодовольство.
      - О, я придумал замечательную систему, и такую простую! Всего-навсего назначил младшего чиновника в каждый город, чтобы он надзирал за делопроизводством и судопроизводством и предпринимал такие меры, какие понравились бы королеве.
      - Ну а к чиновнику, само собой, приставлялся младший колдун, - попробовал угадать я.
      - Точно... Чиновник был воспитан по укладу, принятому при дворе, и не стал бы питать снисходительности к горожанам, а также к мэру и шерифу. Отвечать он должен был только перед королевой.
      - То есть на самом деле перед своим боссом, а боссом был ты, - резюмировал я.
      - Вот именно, - сказал толстяк и сплюнул. - Ну и глупец же я был - не понимал, какую власть имею!
      - Зато королева поняла.
      - О, да! Поняла! Чиновников утвердила, как я и предполагал, но к отчету их призывала самолично.
      - А тебя бросила в темницу.
      Толстяк кивнул, и виду него был самый разнесчастный.
      - Вот награда за все старания, - посочувствовал я ему. - Награда человеку, который больше думал о работе, чем о том, чего можно с ее помощью добиться.
      - Я был идиотом! - запричитал толстяк. - Может быть, талантливым идиотом, но все равно идиотом!
      - Очень талантливым, - согласился я. - Вот только не в колдовстве.
      - О, да, - вздохнул толстяк и тут же злорадно осклабился. - Но здесь, на закате моих дней, я осознал, что мне открывается истина и что я обладаю уникальным талантом - вот только что от него толку здесь?
      - О? - удивился я. - И что же это за талант?
      - Я приручил крыс, - поведал мне толстяк шепотом. - Да так приручил, что они приходят на мой зов. О, я теперь мог бы созвать сотню крыс и повелеть им напасть на вас!
      Жильбер сердито заворчал, а Фриссон спросил:
      - И они сделают то, что ты им прикажешь?
      - Сделают, - кивнул толстяк и обнажил в ухмылке Желтые зубы. - Они сделают все, что я им ни прикажу, - даже если я велю им добегаться до смерти.
      - Повелитель крысиной стаи... - задумчиво проговорил я. - Фриссон, ты... м-м-м... помнишь тот стишок про крыс, а?
      - Нет, но постараюсь вспомнить.
      - А я знаю отличные стихи про терьеров, - сообщил я, выразительно глядя на Крысолова. - Да это же могучее войско. Если твои крысы так тебе повинуются, чего же ты тут сидишь?
      - Да что от них толку? - визгливо огрызнулся Крысолов. - Если даже ты можешь вызвать каких-то существ и они справятся с моими крысками, то что же тогда говорить о Сюэтэ? Представляю, что она с ними сделает!
      - Ясное дело, она их уничтожит, - вздохнул я. - Призовет парочку демонов, и дело в шляпе.
      - И меня вместе с ними, - добавил толстяк со знанием дела. - Нет, помирать не желаю и не желаю видеть, как поджаривают моих зверюшек. Пожелай я сам, и они бы меня давно на тот свет отправили.
      - А, так ты об этом подумывал?
      - А кто бы не подумывал? - прошипел Крысолов. - Только подумал, да передумал. Сам не знаю почему, да только передумал.
      - Зато я знаю. Просто-напросто ты ждал, что придем мы и вызволим тебя отсюда, - дерзко заявил я и обернулся к Жильберу. - Как думаешь, замки тут крепкие?
      Краешком глаза я заметил, что Крысолов вдруг как-то весь подтянулся, выпрямился, но тут же снова обмяк, и глаза его потускнели. "Понятно, - подумал я. - Кому лучше бюрократа знать, что такое ложные обещания".
      - Я смотрел, - ответил Жильбер. - Замки и запоры - под заклятием. Их не выломать, решетку не сломать. Даже дерево двери твердое, как броня. Только ты можешь вывести нас отсюда, чародей, а не то мы сгнием тут вместе с крысами и их дружком! О, призови на помощь свой талант и как можно скорее вызволи нас! Ведь с каждым мгновением приближаются страдания юной дамы!