В темноте ему послышался голос:

— Да услышь же ты меня! Не для собственного же удовольствия я пытаюсь до тебя докричаться все эти дни!

— Ну и зачем же ты кричишь, спрашивается? — как бы спросил Мэт.

Последовала недолгая пауза, но Мэт почему-то уловил, что тот, кто заговорил с ним, искренне изумлен. А потом прозвучал радостный голос:

— Я пробился! Он меня услыхал! Да знаешь ли ты, кто я такой?

— Не имею ни малейшего понятия, — ответил Мэт. У него появились самые дурные предчувствия.

— Я — Гагерис! Я принц Бретанглии! Может быть, я мертв, но я не глух! Я слышал, как ты сказал, что разыщешь моего убийцу! Кто же он?

Худшие подозрения оправдались. Снова заверив себя в том, что скорее всего ему просто снится сон, Мэт осторожно спросил:

— А вы не знаете?

— Знаю? Как я могу знать? Злодей ударил меня в спину! Я почувствовал, как в мою плоть входит меч, ощутил страшную, жгучую боль, а потом стало темно. Потом во тьме появилась светящаяся точка, увеличилась, превратилась в пятнышко, оно стало еще больше, и мне стало видно далеко-далеко. Это был туннель, а в конце его — далекий свет. Мне казалось, что из глубины туннеля меня окликают знакомые голоса, и у меня похолодело сердце. Я с содроганием отвернулся и попытался сесть, но мое тело не слушалось меня. Я подумал, что, наверное, уснул, и все старался, старался, старался проснуться, и мало-помалу мои чувства вернулись ко мне. Я добился того, что увидел собственное тело сверху, увидел и услышал людей, которые говорили о моем убийстве! Я крикнул им, что не умер, я орал и орал и пытался докричаться, но они не отзывались. Мне стало худо — я понял, что они меня не слышат. А потом я увидел рану в собственной спине и понял, что я и в самом деле погиб.

Мэту стало совсем нехорошо. Что же это за сон такой, если он только слышит голос, но ничего не видит?

— Но почему ты обратился ко мне?

— Я ко всем подряд обращался! К матери, отцу, Бриону, Джону, сэру Оризану. Я звал их и когда они бодрствовали, и когда спали, я орал во всю глотку, но меня никто не слышал! Ну, когда меня не слышали отец и мать — это еще ладно, они меня и живого не больно-то слушали, а что уж о мертвом говорить? Но Бриона я всегда умел разозлить, а Джона запугать, а теперь и они меня не слышат!

— Но я-то при чем? — повторил свой вопрос Мэт.

— При том, что вы — маг, проклятие! И все получилось!

— Ясно. Вам нужно было только дождаться, когда я усну. И сколько же ночей вы пытались до меня докричаться, ваше высочество?

— Весь день вопил. Еле дождался ночи.

— Наверное, все получилось потому, что призраки относятся к области магической, — предположил Мэт.

— Да какая мне разница почему? Говорите мне поскорее, кто меня прирезал?

— С радостью бы сказал, — честно признался Мэт. — Более того, я бы с превеликим удовольствием сообщил эту весть вашим родителям, дабы они отказались от планов нападения на Меровенс. К несчастью, выходит, что у всех было полным-полно причин отправить вас на тот свет.

— О да! Они все меня ненавидят, завистливые ублюдки!

— Кроме того, у всех есть алиби. — Насколько Мэт знал живого Гагериса, завидовать, собственно, было нечему. Просто когда людей обижают, у них порой возникает желание дать сдачи. — Не подскажете ли чего-нибудь?

— Кого вы подозреваете?

— Всех, кто был в ту ночь в кабачке.

— А мне-то откуда знать всех, кто был в кабачке в ту ночь? — Это верно, — вздохнул Мэт. — Ну, если вы не знаете, кто вас прикончил, то мне-то откуда знать?

— Оттуда! Вы маг, будьте вы трижды прокляты!

— Я бы на вашем месте поосторожнее употреблял слово «проклятие», — посоветовал призраку Мэт. — Вы еще видели туннель?

— Да, он появлялся передо мной еще дважды, — голосом, дрожащим от страха, отвечал Гагерис. — Но я кричал и ругался, я проклинал моего убийцу, и туннель исчезал.

— Недоделанное дело, — пробормотал Мэт.

— Что вы там такое бормочете? — забеспокоился призрак принца.

— Да ничего особенного, — успокоил его Мэт.

Почему-то Мэт решил, что если он изловит и накажет убийцу принца, туннель, в конце которого Гагерису виделся свет, в следующий раз не исчезнет. К этому миру принца привязывала только злоба на убийцу и жажда мести. Однако Мэту не особенно хотелось, чтобы призрак принца об этом узнал. Ему совсем не нравилась участь человека, осаждаемого призраками и духами как наяву, так и во сне, и он не собирался подсказывать Гагерису, что у того есть способ избежать окончательного ухода в мир иной.

— Послушайте-ка, ваше высочество... Вас никто не видит?

— Нет, — настороженно отозвался призрак.

— В таком случае вы можете подобраться к кому угодно и понаблюдать за ними, когда они думают, что они одни и в полной безопасности.

— И за кем вы мне советуете пошпионить?

— Для начала — за всеми членами вашего семейства. Но что еще важнее — в ту ночь в кабачке присутствовал колдун.

— Колдун? — вскричал призрак. — Ну, значит, он меня и убил!

— Почему же? Потому, что ему подвластны колдовские чары? Поверьте, пока я не имею убедительных доказательств того, что это он вогнал нож вам в спину или сделал так, чтобы нож сам в нее вонзился. Если на пошло, он отрицал свою вину.

— Еще бы он не отрицал, тупица ты безмозглый!

— Эй! — возмутился Мэт. — Вы хотите, чтобы я нашел вашего убийцу или нет?

— Конечно, хочу! Как вы только смеете спрашивать?

— Смею, потому что я единственный, кто мог бы это сделать, так что говорите со мной учтиво либо я умою руки, и дело с концом.

— Вы не смеете так говорить с принцем!

— И это я смею, потому что женат на королеве, — напомнил разбушевавшемуся призраку Мэт. — На самом деле, если уж вдаваться в подробности, то мой брак делает меня равным принцу, и притом позиция моя в данной ситуации будет посильнее вашей. Только попробуйте еще раз меня оскорбить, и я брошу розыск вашего убийцы, обещаю!

— Если вы это сделаете, я буду преследовать вас до конца ваших дней!

— Опоздали маленько, — заметил Мэт. — Вынужден вас разочаровать, но за мной уже кое-кто ходит по пятам, и этот кое-кто — бохан. Хотите сразиться с ним за это право?

Гагерис нечленораздельно выругался, но явно испугался Мэт понял, что средневековые предрассудки порой можно использовать себе во благо. Надо же! Принц — сам призрак, а боялся бохана!

— Шли бы вы, что ли, ваше высочество, — проворчал Мэт. — Мне надо поспать. Как я найду вашего убийцу, если не высплюсь?

— Настанет день, и ты об этом пожалеешь, маг! — прошипел Гагерис.

— Сильно сомневаюсь, — буркнул Мэт и мысленно накрылся одеялом с головой. — Топайте, топайте, ваше высочество.

Что характерно — Гагерис ретировался. Возможно, это произошло потому, что сэр Оризан разбудил Мэта, потому что настала его очередь дежурить. А через полчаса Мэт решил, что уж лучше бодрствовать в дозоре, чем видеть такие сновидения.

Войско графа Салена, маршала Бретанглии, двигалось по дороге. Первыми скакали на конях рыцари, за ними шагали пехотинцы. Дорога шла по скалистому гребню. Впереди виднелась расселина между холмов.

На вершине одного из этих холмов, огражденный с двух сторон здоровенными валунами, восседал верхом на коне сэр Гандагин, рыцарь лет сорока. Он совещался с принцем Брионом.

— Мы можем удержать эти холмы, ваше высочество, но все же противник превосходит нас вдвое, а маршал Сален — самый блестящий рыцарь в Бретанглии. После вас, безусловно, — поспешно добавил он.

— Избавьте меня от лести, сэр Гандагин, — поморщился принц. — Я мог бы мечтать сравниться с сэром маршалом в рыцарском благородстве, но мне неоткуда взять доблести, которой овеял себя этот человек, будучи старше меня на тридцать лет. Понимаю, здравый смысл в ваших речах присутствует, а маршал и вообще — воплощенный здравый смысл и вера в строгость и порядок. Строгость и порядок — вот принципы, руководствуясь которыми, он муштрует свое войско. И если мы обрушимся на них, подобно диким кельтам, то уподобимся воинам королевы Боудикки, когда та напала на войско ремлян, узнав, что они хитростью отобрали у нее целую провинцию — выторговали за драгоценные камни, которые на поверку оказались стекляшками. Боудикка ремлян на куски разорвала, потому что они не знали, как ответить на дикость ее атаки.

— Замысел недурен, — признал сэр Гандагин. — И все же, мой принц, вспомните о том, что в конце концов ремляне разбили Боудикку.

— Это было потом, — возразил Брион. — Мне не нужно выигрывать войну. Я хочу выиграть только эту битву.

Авангард войска маршала вошел в расселину между холмами.

— Вперед! — скомандовал Брион и воздел над головой меч, издав тот же жуткий боевой клич, который тысячу лет назад поверг в трепет ремских легионеров. Его клич подхватили пять сотен глоток с обеих сторон от дороги. Воины Бриона, облаченные в легкие доспехи, посыпались с холмов вниз, держа копья наперевес.

— Сомкнуть ряды! — скомандовал маршал, и две шеренги его воинов встали плечом к плечу и сомкнули щиты. Возникла непроницаемая стена, ощетинившаяся копьями.

Однако нападавшие тоже были вооружены копьями и нападали сверху. Взмах копьями — и десяток солдат маршала пали бездыханными. Затем воины Бриона врубились в стену из щитов — длины их копий хватало, чтобы дотянуться до солдат. Большая часть солдат мгновенно подняла щиты. Солдаты отразили удары копий и ударили в ответ, но некоторые замешкались и пали замертво. Из-под их нагрудников хлынули фонтаны крови. Удары копий защищающихся воинов под командованием маршала нападающие воины Бриона приняли на щиты, но с десяток воинов погибли. А потом все смешалось и началась рукопашная схватка. Один за другим гибли участники сражения с той и с другой стороны.

В толпу дерущихся врубились рыцари. Они размахивали мечами направо и налево, стремясь поскорее схлестнуться с рыцарями вражеского войска. Рыцари издавали гневные крики, и пехотинцы спешили убраться с дороги, но это им далеко не всегда удавалось, и они падали под копыта рыцарских коней.

Принц Брион пробивался навстречу лорду маршалу. Сердце его часто билось, он предвкушал поединок с одним из лучших рыцарей Европы. Брион ожесточенно прорубал себе дорогу, и в последнее мгновение лорд маршал закрылся щитом от широченного меча принца. Поединок начался. Кони кружили мордами друг к другу, и вот маршал нанес особенно меткий удар по щиту Бриона, и щит раскололся пополам. Брион выхватил кинжал, предпочтя иметь хоть какое-то средство обороны, чем никакого, но маршал пришпорил коня и ударил принца собственным шитом. Брион вылетел из седла и рухнул наземь, а маршал вскричал:

— Сдавайтесь! Ваш принц повержен!

Рыцари подхватили клич маршала, и пехотинцы остолбенели. И вот, один за другим, воины Бриона стали бросать на землю копья, но щитов не опустили.

— Пощады, лорд маршал! — взмолился Брион, встав на колени.

— Пощады? — гневно воззрился на него маршал. — Как могу я пощадить изменника?

— Пощадите моих пехотинцев и рыцарей! — воскликнул Брион. — Они ни в чем не повинны! Не по своей воле они выступили против своего короля, их вела лишь верность мне!

Маршал гордо взирал на коленопреклоненного Бриона. Он был непоколебим словно скала. Наконец он проговорил:

— Да будет так. Мы пощадим их. — Он обернулся к своему адъютанту:

— Пусть рыцари бросят мечи. Мы возьмем их в плен ради выкупа.

— Будет исполнено, милорд. — Адъютант поднял забрало. — А как быть с пехотинцами?

— Связать их и гнать к крепости Вестборн, — распорядился маршал.

Пехотинцы опустили копья и щиты и повернулись спиной к победителям, дав связать себе руки. Один из рыцарей в сопровождении десятка солдат погнал их в обратный путь по той дороге, откуда пришло войско маршала. Рыцарь, гнавший пленных, явно не порадовался поручению, поскольку оно лишало его возможности поучаствовать в грядущем главном сражении.

— Ведите войско дальше, — дал приказ маршал адъютанту, — и молитесь о том, чтобы мы вовремя поспели на помощь господину нашему королю.

Адъютант кивнул и, развернув коня, отправился исполнять приказ. Как только войско тронулось в путь по дороге, маршал обернулся к принцу:

— За ваши деяния, ваше высочество, мне следовало бы убить вас на месте без суда и следствия, но вы — сын моего повелителя, и потому я сохраню вам жизнь.

— Я... благодарю вас, милорд.

Больше Брион не мог вымолвить ни слова, он только смотрел на лорда маршала, до глубины души уязвленный полученным выговором из уст столь благородного рыцаря. Когда маршал отвернулся, Брион склонил голову и впервые усомнился в праведности своего дела.

Маршал пустил своего коня галопом, чтобы догнать собственное войско. Один из пехотинцев обернулся, заслышав стук копыт, и уставился туда, где маршал оставил принца, вытаращив глаза и открыв рот.

Маршал оглянулся, поворотил коня и увидел скачущего по дороге рыцаря в синих доспехах. Принц поднялся на ноги, опершись о лежавший неподалеку камень. Он услышал топот копыт и обернулся, но именно в это мгновение удар меча снова поверг его наземь.

Маршал в гневе вскричал при виде столь подлого нападения на рыцаря, лишенного лошади, и, пришпорив собственного скакуна, понесся во весь опор на выручку к Бриону.

Брион поднял голову и понял, что смерть настигла его. Он поднял руку.

— Постой! — вскричал он. — Даруй мне хотя бы эту малость! Если уж мне суждено погибнуть, открой лицо свое, дай мне увидеть, от чьей руки я погибну!

Синий Рыцарь миг помедлил и поднял забрало... Лишь мрак и пустоту увидел принц Брион за забралом.

Он в страхе закричал, но на смену страху тут же пришла злость. Он ухватился за окованную стальными доспехами ногу своего врага и попытался выпрямиться и встать.

— Колдовство! — выкрикнул он.

Но вот меч злодея нашел прореху в доспехах принца между нагрудником и наплечником, и, вонзившись в плоть, острие меча устремилось к сердцу Бриона. Глаза принца закатились, и он рухнул в дорожную пыль.

А Синий Рыцарь развернул коня и ускакал прочь.

Через несколько секунд к принцу подскакал лорд маршал, спрыгнул с коня и встал на колени рядом с неподвижно лежащим телом. Маршал поднял забрало на шлеме принца, и первого же взгляда на мертвенно-бледное лицо ему хватило, чтобы понять все. Он медленно стянул с руки перчатку и опустил веки принца. Вскоре с местом трагедии поравнялись еще несколько рыцарей.

— Возьмите его тело и отвезите отцу, люди мои, — велел им маршал. — Ибо он умер с честью, хотя и принял смерть от бесчестного удара.

Рыцари в знак почтения подняли забрала. Затем двое из них спешились и помогли маршалу взобраться на коня, а подоспевшие пехотинцы смастерили из копий и плаща носилки, положили на них тело принца Бриона и передали рыцарям. Печальная процессия тронулась следом за маршалом к полю предстоящего боя.

Однако, когда войско маршала добралось до равнины, где должна была состояться решающая битва, оказалось, что бой уже в разгаре, и потому сразу маршалу не удалось передать королю тело сына. Королева Петронилла заняла позицию на склоне холма, но позиция эта оказалась недостаточно удачной, и войско короля Драстэна окружило войско королевы с трех сторон, а четвертая сторона — то есть собственно склон холма — была слишком крута для лошадей. Королева восседала на своем скакуне, от головы до пояса одетая в доспехи. Она отчаянно отбивалась от нападавших со всех сторон воинов короля и кричала:

— Не дайте им пройти! Бейте их! Нужно продержать их, пока не явится их трусливый повелитель! О, где же отрада очей моих? Где сын мой Брион со своими рыцарями и пехотинцами?

Подскакав к краю поля боя, лорд маршал натянул поводья, придержал коня и поднял руку, тем самым дав знак своему войску остановиться.

— Мы опоздали, — сказал его адъютант. — Неужто они не могли нас дождаться?

— Не дождались, как видишь, — проворчал маршал, — но мы можем помочь им ускорить исход сражения. Положите тело принца на вершине холма и приставьте к нему рыцарей и с десяток пехотинцев! Затем догоняйте меня, ибо мы призваны атаковать войско королевы с тыла, дабы приблизить конец битвы. Быть может, еще удастся уберечь от гибели сотни людей!

Затем маршал пришпорил своего коня и бросился в самую гущу боя, издавая боевой клич. Войско устремилось за ним в жажде внести свою лепту в ход сражения, а четверо рыцарей не без сожаления развернули коней и в сопровождении десяти солдат повезли тело принца на указанный маршалом холм.

Надо заметить, что пехотинцев это задание отнюдь не огорчило.

После того как маршал ударил с тыла, исход сражения, можно сказать, был предрешен. Даже сама королева Петронилла поняла, что резоннее сдаться, и запросила пощады. Как только ее войско разоружили и пленных связали, а королеву окружили вооруженные воины короля, Петронилле пришлось выдержать поношения со стороны супруга, обвинившего ее во всех смертных грехах — от измены отечеству до пренебрежения обязанностями супруги и матери. Затем маршал спешился и подошел к королю и королеве, сурово сдвинув брови. Даже Драстэн понял, что случилось нечто непоправимое, и прервал очередную обвинительную фразу. Петронилла же явно заготовила ему не менее яростную отповедь, но и она словно бы проглотила приготовленные слова, увидев выражение лица лорда маршала.

— Какие вести вы нам принесли, милорд? — вопросил король.

Маршал торжественно опустился на одно колено и склонил голову.

— Самые страшные, ваши величества.

— Не зовите ее долее «величеством», ибо она запятнала свой титул подлым мятежом, — грозно проговорил Драстэн, однако он был не на шутку встревожен.

— Какие вести можешь ты сообщить мне, чтобы они были страшнее, нежели мое поражение? — буркнула Петронилла, однако и в ее голосе прозвучал страх.

Именно этого и добивался лорд маршал. Он хотел хоть как-то подготовить Драстэна и Петрониллу, чтобы его сюзерен и его супруга хоть немного легче восприняли страшную весть.

— Принц, мой повелитель. Принц Брион.

— Говори, — приказал Драстэн, и лицо его уподобилось глыбе гранита.

Петронилла затаила дыхание.

Лорд маршал рассказал о том, как напал на его войско принц Брион, как потерпел поражение, как он пощадил его и сохранил ему жизнь, поведал и о предательском нападении Синего Рыцаря и, наконец, о смерти принца.

— Этого... не может быть, — проговорил король Драстэн, побелев как мел.

— Не поверю, пока не увижу его тела! — вскричала Петронилла.

— Пойдемте, и вы увидите.

Пехотинцы подсадили лорда маршала на коня. Король и королева также сели на коней и последовали за маршалом вверх по склону холма.

На вершине их ждало удручающее зрелище. Четверо рыцарей и десятеро пехотинцев лежали бездыханные. Тело принца исчезло.

— Его... похитили! — вскричал лорд маршал, спешился и сорвал с головы шлем. — Казните меня, если такова будет ваша воля, ваше величество, ибо тело вашего сына я был обязан уберечь!

И тогда королева Петронилла страшно закричала.

Солдат замахнулся палкой. Рамон закрылся от удара собственной палкой и пошел в атаку на противника. Тот опустил свое «оружие» и за секунду до того, как палка, которой орудовал Рамон, стукнула по его палке, ухитрился ударить того по макушке.

Удар был не сильный, не очень больно. Рамон отступил и рассмеялся:

— Отличный удар, солдат Коул! Сдаюсь!

— И вы дрались здорово! — Солдат опустил палку и усмехнулся. — Вы уж меня извините, милорд, да только никак я не ожидал, что важный господин с куотерстафом так будет ловко управляться, как это привычно нам, крестьянам.

— Было дело, я этим искусством всерьез овладевал, — признался Рамон, припомнив армейские тренировки с гимнастическими палками. — Но должен признаться, мое мастерство значительно улучшилось с тех пор, как я попал в этот замок, где всегда можно найти с кем подраться. Ну, на сегодня, пожалуй, хватит, Коул. Давай передохнем да пропустим по кружечке эля?

— Это мы с удовольствием, ежели у вашей милости такое желание есть.

Коул ухмыльнулся и последовал за Рамоном к столику, стоявшему у стены, замыкавшей двор, где они налили себе по небольшой кружке эля из глиняного кувшина. Рамон отхлебнул эля, в который раз дивясь тому, что здесь этот напиток считался прохладительным. Собственно, доза алкоголя в эле действительно была невысока. Солдаты частенько пивали эль за завтраком, а также за обедом и за ужином. Вот и сейчас возле столиков собрались солдаты, решившие передохнуть после утренней муштры. Они попивали эль, поглядывали на своих товарищей, которые пока продолжали размахивать куотерстафами во дворе, и обсуждали достоинства и недостатки техники боя того или иного воина.

— Элберт — парень быстрый, но пока неловкий, — заметил один солдат.

— И все же получше биться он стал, — возразил сержант. — Еще немножко поднатаскать его, и он и с копьем управляться научится.

— Тогда и алебарду ему можно будет дать? — осведомился Рамон.

Все примолкли. Молчание нарушил сержант:

— Можно будет начать обучать его владению алебардой. Вы уж простите, милорд, только мы все никак не привыкнем, что вы, благородный господин, якшаетесь с нами, простыми воинами.

«Это потому, что на самом деле никакой я не благородный господин», — хотелось ответить Рамону.

— Быть может, мне придется командовать вами, сержант, если король Драстэн явится с войной к этому замку, и мне хотелось бы поближе познакомиться с моим будущим войском. И потом — вы много знаете такого, чего не знаю я.

Солдаты стали перебрасываться изумленными взглядами и словами, а сержант сказал:

— Прощения просим, милорд, но, вообще-то говоря, большинство рыцарей низкого мнения о куотерстафе и алебардах.

— Пока кто-нибудь не врежет им как следует в разгаре боя, — буркнул Рамон. — Но на самом деле я веду речь не только об оружии, сержант. Ну вот, к примеру, наверняка многие из вас лучше познакомились с бретанглийским королевским семейством, чем мы, сидя у себя в покоях.

Некоторые из солдат рассмеялись, остальные сдержанно усмехнулись. Коул кивнул, сержант улыбнулся и ответил:

— Да уж как не познакомиться? Познакомились. Да только вряд ли вам, милорд, охота будет слушать про это.

— Ну а вы все-таки расскажите, — усмехнулся в ответ Рамон.

— Ну... — Сержант неуверенно огляделся по сторонам, наклонился поближе к Рамону и, прикрыв губы ладонью и не обращая внимания на смешки своих подчиненных, проговорил:

— Те из нас, что были приставлены к стражникам, охранявшим покои короля Драстэна и королевы Петрониллы, заметили, что эта парочка ссорилась нещадно, стоило им остаться наедине. И притом очень даже громко они ссорились.

— Этом меня нисколько не удивляет, — признался Рамон. — Но слов вы, конечно, разобрать не могли.

— Нет, наши посты были далеко, а вот бретанглийские стражники, поди, ухватывали словечко-другое, и вид у них, я вам доложу, был, мягко говоря, нервный.

— Их можно понять, — кивнул Рамон и попытался себе представить пределы, внутри которых бушевали королевские ссоры: супружеские измены, необходимость завладеть провинциями в Меровенсе, опять супружеские измены, разговор о том, какому сыну что должно достаться в наследство, и опять — супружеские измены...

— И долго ли они ссорились в последнюю ночь своего пребывания в замке?

Солдаты снова примолкли и почему-то страшно заинтересовались тем, как выглядят шнурки их ботинок.

— Ну ладно вам, ладно, — урезонил их Рамон. — Вас ведь никто ни в чем не винит, а уж я никому не скажу, от кого услышал, если вы мне поведаете что-то забавное. Ну, так долго ли они ссорились?

— Да с полчаса, пожалуй, — ответил сержант. — А после — ну, так сказали те солдаты, что на постах по коридору стояли, — король выскочил из покоев разъяренный и завернулся в плащ. Но не было его только с час!

— Вернулся и снова принялся пререкаться с женой?

— Ну, само собой, — развел руками сержант. — Чем же еще им заниматься?

— И верно — чем? — усмехнулся Рамон.

Он мог бы поболтать с солдатами о том, каким неуемным бабником был Драстэн, и о том, что королева Петронилла была еще очень даже ничего собой, но мысли его вертелись вокруг другого: мог ли Драстэн за час отыскать кабачок «Улитка-скороход», прокрасться туда, вонзить кинжал под ребро собственному сыну, удрать и вернуться в замок.

Сержант вперился в носки своих сапог.

— Говорят, бывают парочки, которые посварятся-посварятся, а потом еще крепче друг дружку полюбят.

— Я слыхал про таких супругов и даже с некоторыми был знаком, — кивнул Рамон, — но у таких мужей и жен ссоры происходят как бы в шутку. Нет, не думаю, чтобы Драстэн и Петронилла перепалками подогревали свои чувства.

— Да, это навряд ли, — мрачно кивнул сержант. А один из солдат подхватил:

— Любовь у них померла давно.

— Ну, может быть, не померла, — сказал Рамон, — но при смерти — это уж точно.

Вообще-то Розамунда любила дождливые дни. Вот и теперь она стояла у забрызганного дождевыми каплями окна и смотрела, как мальчишка-поваренок торопливо гребет к берегу на маленькой лодчонке, а за ней тянется шнурок с нанизанной рыбой. Наверняка то был его ужин. Дождь застал незадачливого рыбака на середине реки, хотя тучи собрались с утра. Наверное, принцессе следовало бы проклинать дождь, а она его обожала. Негромкое постукивание капель успокаивало, и ее грусть сливалась с грустью окружавшего мира... пока не рассеялся туман и Розамунда не увидела всего в ста ярдах за окном крепостную стену.

Королевский замок. Замок, в котором станет жить ее проклятие — король Драстэн, если победит в войне. Розамунда представила, как ввалится король к ней в комнату с вестью о своей победе, как подойдет к Ней вплотную, по-хозяйски ухмыляясь, как он потянется к ней...

Розамунда отвернулась от окна, поежилась и всем сердцем помолилась о том, чтобы Господь даровал победу королеве. Без покровительства Петрониллы, без зашиты Бриона теперь, когда она уже не была помолвлена с наследником престола, она стала бы легкой добычей короля. Розамунда дала себе обет: лучше умереть, чем достаться Драстэну. Девушка прикоснулась к маленькому медальону в форме слезки, который носила на груди. В этой хрустальной слезинке, обрамленной металлической сеточкой, хранилась единственная капля яда. Медальон был подарен Розамунде старенькой тетушкой Мод, сестрой ее бабушки, в день, предшествовавший отъезду принцессы из родительского дворца на юге Меровенса.

«Дай бог, чтобы этот яд никогда не понадобился тебе, милая моя, — сказала старушка. — Но если перед тобою встанет выбор: невинность или жизнь, избери невинность, ибо в наши дни жизнь — сплошная мука для женщины, лишившейся невинности прежде времени».

Маленькая Розамунда тогда отшатнулась от хрустальной слезки.

«А по-другому нельзя?» — затравленно спросила она.

«Можно», — ответила тетка и показала ей длинное полено, лежавшее на бархатной подушке.

Розамунда вытаращила глаза: «Что толку от полена? И почему ты его положила на бархатную подушку?»

«Потому что на такую подушку положила бы головку принцесса», — отвечала тетка Мод.

Она провела рукой по полену и запела куплет на странном языке, и воздух над поленом заколебался и замерцал, и очертания его изменились, и вот на месте полена появилась голова Розамунды! Девочка вскрикнула и прикрыла ладонью рот, а тетушка Мод пояснила: «Теперь это уже не полено, а твоя копия. Найдешь полено длиной в твой рост — и оно примет твое обличье. Есть и другое заклинание, с помощью которого твоего двойника можно заставить ходить и говорить твоим голосом три дня. Потом заклинание истощится, и твой двойник снова обратится в кусок дерева. Давай-ка повторяй за мной заклинания, тебе надо выучить их наизусть; как знать, быть может, они тебе пригодятся — вдруг надо будет спасаться бегством. Но и тогда, если тебе будет грозить поимка, тебя спасет капля яда, ибо жизнь без добродетели и любви — это вовсе не жизнь».

Больше тетка ничего не объяснила, да и не нужно было. Теперь Розамунда понимала ее прекрасно. Теткины предупреждения не выходили у нее из головы уже несколько лет, с тех пор как она расцвела и стала привлекательной девушкой, и глазки короля Драстэна противно блестели всякий раз, стоило ему на нее взглянуть. А ее жених был и того хуже, потому что принц Гагерис уговаривал ее не дожидаться первой брачной ночи и приставал всякий раз, стоило им остаться наедине.

«Помолвка — это почти как свадьба», — канючил он.

«Вовсе нет, — отвечала ему Розамунда, — иначе вам хотелось бы дождаться свадьбы».

А сама она страшилась того дня, когда бы их объявили мужем и женой, потому что по коже у нее пробегали мурашки, когда к ей прикасался Гагерис.

Стук в дверь вывел принцессу из задумчивости. Сердце ее тревожно забилось, но она, стараясь, чтобы голос не выдал ее тревоги, спросила:

— Кто там?

— Граф Сонор, моя принцесса, — ответил из-за двери зычный баритон.

— Входите, мой тюремщик, — ответила Розамунда и приготовилась к неприятному разговору.

— Ну какой же я тюремщик, миледи? — благодушно проговорил граф Сонор, войдя в комнату. — Уж скорее я радушный хозяин.

Однако улыбка, игравшая на его губах, говорила об обратном, и глаза противно сверкали. У Розамунды екнуло сердце.

— У вас есть вести для меня, милорд? — требовательно спросила она.

— Наипрекраснейшие, — злорадно блеснул глазами граф Сонор. — Король Драстэн одолел бунтовщиков и завтра с победой вернется домой.