Глава 12

Джон отошел к стоявшему неподалеку от двери столу и налил себе дрожащей рукой вина.

— Заклинание... подействовало, как ты обещал. Я его понимал, и больше никто. А как ты заставил эльфов выстрелить в него?

— Не все колдуны могут рассказать, — уклончиво отвечал Ниобит. Он не сказал Джону о том, что выстрел стал для него такой же неожиданностью, как для всех остальных. Вот только он быстрее других извлек из случившегося с королем преимущество. — Разве я не обещал вам, что вы начнете править через шесть месяцев после нашего уговора?

— Обещал, — кивнул Джон. — Вот только я не знал, что престол достанется мне ценой войны.

— Война бы так или иначе грянула, — небрежно проговорил Ниобит. — Если бы ваши родители не стали драться друг с другом, они пошли бы войной на Меровенс. А теперь в том, что в вашего отца угодила эльфийская стрела, вы можете обвинить лорда мага и объявить, что он это подстроил, чтобы удержать Бретанглию от нападения на Меровенс, его жену и детей.

Глазки принца Джона сверкнули.

— Да-да-да, это может очень хорошо получиться!

Он уселся на стул напротив Ниобита.

— Мне жаль, что ваш путь к власти отягощен смертью братьев и хворью отца.

По выражению лица Ниобита можно было судить лишь о том, что ему почти все равно. Джон отмахнулся:

— Ой, ты уж мне поверь, я не терзаюсь! Я бы сам убил братьев. Гагериса — за насмешки, а Бриона — за наглость и снисходительность. Что же до отца — то ему еще мало досталось.

Рука Джона крепче сжала кубок. Он вспомнил о том, как мать непрестанно попрекала отца в измене за изменой. Видимо, все это было чистой правдой.

— Понимаю, — кивнул Ниобит. — Вы всегда были младшеньким, вами все помыкали. И то, что вы станете править страной, — только справедливо.

— Ещ-щ-щ-ще бы, — прошипел принц Джон и уставился на плещущееся в кубке вино.

— Собственно, вы уже ею правите, — напомнил ему Ниобит. — И правите на деле, а не на словах.

— Да, нужно лишь, чтобы еще несколько недель за мной маячила тень папаши, — согласился принц Джон, — а потом все бароны признают меня королем. Несомненно, я буду передавать баронам только те приказы отца, которые будут в моих интересах, а если я издам несколько указов, о которых папаша не будет иметь понятия, — кому какое дело?

— Совершенно верно, — кивнул Ниобит. — Но на некоторое время отец вам понадобится — пока вы будете править только как регент.

— Верно, верно, — согласился Джон и наморщил нос, словно унюхал что-то вонючее. — Будь проклят Брион! Почему только исчез его труп, хотел бы я знать? Если бы я смог доказать, что он подох, я бы сразу стал королем!

— Вы уж мне поверьте, сам он никак не смог бы перенести куда-либо свое тело, — сказал Джону Ниобит. — Подозреваю, тут поработал лорд маг Меровенса.

Джон бросил на Ниобита подозрительный взгляд:

— Ты винишь его во всех моих бедах, верно?

— И у меня есть на то причины, — решительно отозвался Ниобит. — Его цель — добиться того, чтобы Бретанглия ослабла настолько, что не смогла бы напасть на Меровенс. Чем больше он все запутает, тем меньше опасность для его женушки. Нет, ваше высочество... а быть может, уже «величество»? — вам нужно подождать, покуда вы не возьмете под свою власть всех баронов и церковь и покуда папаша ваш не отправится в мир иной. Будете вы коронованы или нет — бароны все равно восстанут против вас, если у них это получится. Даже королю Драстэну порой приходилось усмирять бунты, хотя народ любил его за то, что при нем в стране царили покой, и процветание.

— О, я тоже сделаю страну спокойной и процветающей, — мурлыкнул Джон и уставился на пламя в камине. — Очень спокойной и очень процветающей — для меня.

Два дня спустя на закате Мэт и его спутники добрели до очередного постоялого двора. Собравшись войти туда, Мэт кое-что заметил и, тронув сэра Оризана за плечо, остановил его.

— Что вас обеспокоило? — спросил рыцарь и посмотрел в ту сторону, куда смотрел Мэт.

— Птица, — ответил Мэт.

Его спутники увидели крупную черную птицу, похожую на ворона-переростка. Птица сидела на подоконнике и заглядывала в окно кабачка.

— Наверное, надеется на пару-тройку корочек, — пожал плечами сэр Оризан. Сержант Брок кивнул:

— Вороны — они вечно объедками кормятся.

— Рад бы вам поверить, — неуверенно промолвил Мэт и пошел следом на товарищами. И вдруг ворон повернул голову и устремил на Мэта зоркий, пристальный взгляд. Мэта пробрала дрожь. Он никогда не видел такой злобы во взгляде птицы, такой обнаженной ярости и желания напасть.

Затем ворон снова сосредоточил все внимание на окне кабачка и вновь стал обычной черной птицей — ну разве что крупноватой. Мэт медленно вошел в кабачок вслед за спутниками.

Войдя, они попали в море гомона. Внутри царили разговоры, смех, звучали обрывки песен, стук деревянных тарелок.

Подавальщицы, держа подносы с едой повыше, сновали между столиками. Стаканы и кружки вздымались вверх в ответ на произносимые тосты.

— Да тут вечеринка, — заметил Мэт. — Что они, интересно, празднуют?

Сэр Оризан пожал плечами:

— Жизнь.

— Как думаете, удастся нам нынче переночевать здесь? — спросил сэр Оризан.

— Будем надеяться, — вздохнул Мэт.

— Не хочу вас обидеть, лорд маг, — сказал сэр Оризан, — но этот ваш бохан — на редкость надоедливый пакостник.

— Не так громко, — прошептал Мэт. — Он может услышать и воспринять ваше замечание как комплимент. — Более спокойным голосом он добавил:

— Честное слово, мне ужасно перед вами неудобно, братцы, но это вовсе не мой бохан. По крайней мере моим он стал не по моей воле.

— Но пока он будет почитать нас с сержантом членами вашего семейства, со всеми нами ничего дурного не должно случиться, — заключил сэр Оризан. Он окинул взглядом зал и покачал головой. — Поздно мы явились. Ни одного свободного стола нет.

— Есть. Вон там, в дальнем углу, — указал сержант Брок. — Там только один человек сидит.

Этот человек согнулся дугой, глядел в свою пивную кружку и что-то бормотал себе под нос.

— Не самая приятная компания в мире, — вздохнул Мэт. — Но только за тем столом и есть места. Будьте готовы к тому, что этот тип попортит нам аппетит.

— Я бы предложил добраться до следующей деревни и заглянуть на тамошний постоялый двор, — сказал сэр Оризан. — Предложил бы, если бы уже не поступили именно так и если бы уже не стемнело. Наверное, не стоило вам уговаривать нас шагать до этой деревни, лорд маг.

Похоже, затевался занудный спор.

— Но мы и так продвигаемся слишком медленно, — возразил Мэт. — Так много остановок, задержек всяческих.

Сэр Оризан вздохнул:

— Что ж, придется вытерпеть общество пьяницы.

— Подумаешь! Еще три кружки эля — и он перестанет нести околесицу и уснет, — заверил друзей сержант Брок.

— Вы так думаете? — Мэт придирчиво взглянул на пьяного. — А откуда он возьмет еще три порции эля?

— Как — откуда? Вы ему поднесете, — уверенно ответил сержант. — Разве это такая уж высокая цена за наше спокойствие?

— Да, пожалуй, что невысокая, — кивнул Мэт. — Тем более что денег у нас пока хватает. Садитесь, господа.

Сэр Оризан опустился на стул следом за Мэтом, а сержант Брок остался стоять. Он хотел было что-то сказать, но промолчал.

Мэт нахмурился:

— В чем дело? Садитесь.

Обида во взоре сержанта сменилась недоверием.

— Но я не господин!

Мэту стало неловко. Он вспомнил о том, что в этом средневековом мире ни к кому рангом ниже сквайра не положено было обращаться «господин» и господа не ели в одном помещении с представителями более низких сословий. Он хотел исправить ошибку, но сэр Оризан поманил сержанта пальцем, и когда тот наклонился, рыцарь сказал ему;

— На время этого странствия назначаю тебя моим оруженосцем. Да-да, повышаю тебя в звании, а если мы преуспеем в том, что задумали, я посвящу тебя в сквайры со всеми подобающими почестями.

В душе Брока, судя по выражению его лица, смешались самые противоречивые чувства — неверие, радость, страх. И Мэту легко было его понять — ведь выходцы из крестьян крайне редко с становились мелкопоместными дворянами. А если бы их предприятие закончилось неудачей, сержант лишился бы такой баснословной удачи. Но видимо, Брок додумался до того, что неудача означала бы гибель всех троих, а об этом лучше не думать, пока все живы и здоровы. Короче говоря, радость возобладала над смятением, и сержант опустился на стул рядом с сэром Оризаном и склонил голову:

— Благодарю вас, сэр рыцарь. Всем сердцем благодарю.

— Для меня это такая же честь, как для вас, сержант, — напыщенно произнес сэр Оризан.

— Че... ч... сть! — чавкнул сидевший напротив пьяница. — П-по... думаешь т-тоже — ч-ч-ч... сть. А-а-а все-о за-а-чем? А за-атем, штоб ха-а-рошего ч-ловека убить можно бы-ыло не про-осто так. И-и-и все. — Пьяница поднял кружку неверной рукой и устремил на соседей по столу пьяный злобный взгляд. — Да-а здра-авствует принц Бри-и-он!

Спутники переглянулись. Мэт сказал:

— Отчего же не пожелать принцу здоровья? Мы и пожелаем, как только нам кружки принесут.

Услышав их разговор, подавальщица метнулась к столу:

— Эля желаете, господа?

— Да, и еще мяса и хлеба, — отозвался Мэт. — Надо бы поплотнее закусить.

— Постараюсь поскорее, — пообещала подавальщица и умчалась в сторону кухни.

— Народу много нынче, — заметил Мэт.

— А эт-та из-за мене... менес-с-с-с... треля все, — пояснил пьяница. — При... ик!.. перся поу... ик!.. жинать. Хо-о-зяин его у... садил по-ожрать, а сам мальчи... ик!.. шек разослал, штоб на-ароду назвали.

— И к тому времени, как менестрель поел, здесь собралась вся деревня, — поспешил Мэт резюмировать объяснения пьяницы. Молодец. Этот не упустит своей выгоды. — Вам не кажется, — обратился Мэт к сэру Оризану, — что по стране шляется невероятное количество менестрелей?

— Да, их стало больше, чем обычно, — согласился сэр Оризан. — Еще чуть-чуть, и представишь, что мы где-нибудь в южных краях и что это не менестрели, а трубадуры.

Молодой человек в яркой одежде поднялся и взял на лютне нестройный аккорд.

— А может быть, я не прав, — поморщился сэр Оризан. Менестрель настроил фальшивящую струну и снова взял аккорд. Аккорд прозвучал намного лучше, и менестрель довольно кивнул.

— Расскажи нам сначала вести, менестрель, а потом уж споешь! — крикнул кто-то, и множество голосов подхватили:

— Вести! Вести! Сначала — вести!

— А мои песни — не старее новостей, — со смехом отозвался менестрель.

— Если у них есть мелодии, это будет новость — всем новостям новость, — проворчал сэр Оризан.

— Повезло мне, — вздохнул Мэт, — я странствую в компании с критиком.

— Ну, так и быть, коротко я вам расскажу главные вести, — продолжал менестрель. — И каких же новостей вы желаете сначала — дурных или хороших?

— Дурных! — прозвучал жадный хор из десятка голосов.

— Самая дурная весть вот какая: король Драстэн захворал.

Зал отреагировал на это известие возмущенным гомоном. Люди принялись спрашивать друг у друга, может ли такая весть быть правдивой, другие их заверяли, что может, и тут же принимались рассуждать о том, что из хворобы короля может проистечь дурного, а что — доброго.

Как только все притихли и поняли, что дурное в данном случае способно значительно превысить хорошее, голос подал хозяин постоялого двора:

— Ну а добрые-то вести какие, менестрель?

— Добрые вести, — проговорил менестрель с наигранной веселостью, — вот какие: верный делу отца принц наш Джон стал править как регент! Теперь король будет обращаться к нам устами сына и велел ему заботиться обо всех нас.

Это сообщение было встречено мертвенной тишиной. Менестрель вертел головой, пытался улыбнуться всем сразу, но вскоре улыбаться перестал. А потом поднялся ропот — мрачный, нервный, испуганный.

— Слыхал я про это, — сообщил лудильщик своему соседу по столу, и надо заметить, сказано это было нарочито громко. Видно, он расстроился, что ему не выпала честь сообщить первым эту новость жителям деревни.

— Чего ты там слыхал? — спросила его женщина, сидевшая за соседним столом.

— А слыхал я, — зычно вымолвил лудильщик, — что его величество не просто так хворает, вот что я слыхал.

— Это как же понимать? — угрожающим тоном поинтересовался менестрель. Он явно не порадовался тому, что роль трибуна уходит из его рук.

Голос лудильщика прозвучал на фоне всеобщего шепота.

— А вот некоторые говорят, будто его королева отравила!

— Ч-ч-чушь! — возмутился пьяница. — Ка-аралева ника-ак... не мо-огла! Она ж в пле-ену!

Мэт постарался переставить табурет подальше от пьяницы. Такой же маневр предпринял и сержант Брок. В итоге они сели вплотную к сэру Оризану.

— А э-этот са-амый га-адкий из всех — этот Ж-жон! — проворчал пьяница, гневно воззрился на свою кружку и заговорил вновь, с каждым словом набирая громкость и даже некоторую четкость в выговаривании слов. — Га-гериш-то, он... того, паразит был ещ-ще тот, я вам доложу, так он хоть был не слюн-тяй и не трус! А хто такой-сякой был этот шиний рыцарь, што принца Бриона кокнул? Што? Не жнаете? Одни дошпехи ходячие? А я вам вот што шкажу — это вше жлое колдовштво, ух какое жлое — у-у-у! Уж и жлее некуда, ежели оштался только этот шлижняк пожорный и будет теперь нами вшеми править!

Краем глаза Мэт уловил, как что-то мелькнуло. Он обернулся и успел заметить, как взлетел с подоконника гигантский ворон. Почему-то у Мэта сразу возникло дурное предчувствие. Он поднялся и положил руку на плечо сэра Оризана:

— Пойдемте. Что-то у меня нет охоты оставаться и выслушивать все это.

— Опять в чистом поле ночевать? — запротестовал сержант Брок.

Сэр Оризан тоже собрался было возразить, но, увидев выражение лица Мэта, кивнул и встал:

— Да, конечно. По дороге нам непременно попадется другой постоялый двор.

— А-га! Го-ошподам на-ше об-чество не ндравится, вот оно што! — крикнул им вслед пьяница. — Вот так вшегда!! Штоит только штарине Долану врежать правду-матку, так его никто шлу-шать... ик! не желает.

— Боюсь, все зависит от того, сколько ты эля вылакал, — обернувшись, сказал ему Мэт и поторопил своих спутников к выходу из кабачка.

Хозяин бросился им наперерез:

— Нет-нет, господа хорошие, прошу вас! Останьтесь! Я прогоню этого балбеса Долана. Давно надо было его выставить!

Скорее всего Долана хозяин до сих пор не выставил, потому что тот исправно платил за выпивку. Но трое посетителей принесли бы хозяину еще больший доход — это ведь получалось примерно двенадцать кружек эля.

Сержант Брок вздохнул:

— А так хотелось ночку под крышей переночевать...

— Ладно, останемся, — сказал Мэт. Ему стало жаль сержанта. — И не надо выгонять этого Долана, хозяин. Вы его только пересадите поближе к очагу, ладно?

— Ага. И эля ему подливайте, — посоветовал сержант Брок. — Мой... господин заплатит. — И он кивком указал на Мэта.

— Что ж, если тем самым я уплачу за ночь в тепле и уюте — я согласен, — ответил Мэт, и все трое вернулись к столу. Хозяин поспешно пересадил Долана к очагу, хотя тот и сопровождал свое шествие бурными протестами. Усевшись за стол, Мэт задумался о том, не лучшую ли услугу они бы все оказали этому бедолаге, если бы хозяин все-таки выставил его за порог.

Еще более напряженно на эту тему Мэт задумался тогда, когда они уже поужинали и в кабачок вошли вооруженные солдаты.

Один из них вел на поводке собаку, более напоминавшую волка. Та не лаяла, а скорее выла и потащила солдата за собой к очагу. Посетители кабачка встретили появление солдат с псом затравленными вскриками. Некоторые вскакивали со своих мест, давая солдатам дорогу, переворачивая в спешке столы и стулья.

Долан оторвал взгляд от очередной кружки и увидел приближавшуюся к нему собаку.

— Не-е-е-е-т! — завопил он и заслонился руками. — Шпа-шите, люди добрые!

Собака остановилась в нескольких дюймах от пьяницы и угрожающе зарычала. Долан взобрался на табурет и вжался в угол ниши, продолжая жалобно завывать и в ужасе глядя на пса.

— Довольно с тобой нежничать! — заорал солдат и ударил Долана копьем под колени. Бедняга с криком упал на пол.

Солдат ухватил его за ворот и поставил на ноги, а Долан принялся причитать:

— Да што я тако-ого жделал? Што та-акого?

— Ты говорил дурно о принце! — вскричал сержант, возглавлявший отряд. — И не пытайся отрицать этого! Нам все известно!

— Садитесь, господа, — умоляюще, проговорил сержант Брок и потянул Мэта и сэра Оризана за рукава.

Мэт изумленно посмотрел на Брока. Да, действительно — он сам не заметил, как вскочил с табурета. То же самое произошло и с сэром Оризаном.

— Нельзя позволить им увести этого беднягу только за то, что он напился, — пробормотал Мэт, но поймал себя на том, что прозвучало это не совсем искренне.

— Нельзя подвергать опасности целое королевство из-за какого-то пьяного дурня! — прошипел сержант Брок. — Сядьте же, господа! Если вы схватитесь с королевскими воинами, все узнают, кто вы такие!

В этом предупреждении было предостаточно здравого смысла. Нельзя было ставить под удар всю затею. Вступись они за Долана — могла разразиться война, предотвратить которую они были призваны, а все из-за одного-единственного человека. Мэт заставил себя сесть. Столь же неохотно уселся и сэр Оризан. Они проводили взглядами солдат, выволакивающих из кабачка вопящего и причитающего Долана.

— Успокойтесь, господа рыцари, — пробормотал Брок. — Мы же не знаем, как они его накажут.

— Верно, — нерешительно проговорил Мэт. И на самом деле — мера наказания пьяного болтуна могла быть не так уж страшна.

— Да и к измене он никого не подстрекал, — пожал плечами сэр Оризан. Правда, прозвучало это не слишком уверенно.

Наконец за солдатами закрылась дверь, и посетители снова заговорили между собой, вот только разговоры получались какие-то сдавленные и невеселые. Наконец послышался крик хозяина:

— Спой нам, менестрель! Разве тебе не пристало веселить народ?

— Попробую, хозяин, — отозвался менестрель, взял несколько аккордов и завел «Исповедь королевы Петрониллы».

— Поразительно, как быстро разошлась эта песенка, — негромко проговорил Мэт.

— А еще поразительнее то, насколько осторожно этот менестрель поет ее, — заметил сэр Оризан. — Он словно боится, что каждым словом может снова призвать сюда солдат.

Это так и было. Мэт отлично видел, что все, кто наблюдал за тем, как уводили Долана, поняли, что свободе слова в той Бретанглии, которой правит регент принц Джон, — конец.

В эту же ночь в очень похожем кабачке на постоялом дворе по другую сторону границы Химена и Рамон слушали ту же самую песню.

Рамон слушал куплеты, недовольно хмурясь, и размышлял о том, как бы заговорить с женой, чтобы их не подслушали. Он не мог заговорить с Хименой на английском языке, принятом в их прежнем мире. Здесь этот язык был языком Меровенса. Но вот Рамону пришло в голову, что здесь можно было бы заговорить по-французски, и никто бы их не понял.

— Ма cherie, comprends-tu cette langue? — проговорил он. — То бишь — «Моя милая, ты понимаешь этот язык?».

Химена устремила на мужа удивленный взгляд, но поняла его, довольно улыбнулась и ответила на том же языке:

— Да, понимаю. Мы можем говорить здесь по-французски, если нельзя говорить по-английски? Как умно ты придумал!

— Спасибо, милая. Что скажешь о той песенке, что мы только что прослушали?

— Песенка скабрезная, — немедленно отозвалась Химена. — Она представляет собой оправдание притязаний принца Джона на королевский престол даже при том условии, что принц Брион остался бы в живых. Словом — самый настоящий поклеп.

— Что поклеп — это я понял, — кивнул Рамон, — но я не задумался о том, какую цель этот поклеп преследует. Скажи, а как ты думаешь, может быть в словах песни хоть доля правды?

— В то, что Драстэн мог переодетым явиться к Петронилле, дабы выведать ее секреты, я могу поверить, — ответила ему Химена. — Но лорд маршал, на мой взгляд, чересчур благороден для того, чтобы он мог совершить такой поступок — даже при том, что ему бы приказал так поступить его монарх.

— И я такого мнения, — кивнул Рамон. — И для адюльтера он тоже наверняка слишком благороден, даже если бы был влюблен в Петрониллу. Трубадуры воспевали исключительно любовь издалека.

— Ну, порой они все-таки сближали героев своих баллад, — возразила Химена. — Но на сближение уходили годы ухаживаний. Нет-нет, я думаю, мы можем, отбросив сомнения, утверждать, что Брион — сын Драстэна. В особенности потому, что Джон изо всех сил старается привлечь к себе любовь народа. Если бы Брион был бастардом, Джону гораздо легче было бы опорочить брата.

Рамон кивнул:

— Стало быть, эта песенка — пропагандистский трюк. А наши политики думают, что это они — изобретатели грязных предвыборных технологий!

Химена, пылая от возмущения, встала:

— Мы обязаны всем сказать правду!

— Нет, погоди, — схватил ее за руку Рамон и, вскинув голову, указал кивком на стропила под крышей.

Химена проследила за взглядом мужа и увидела двух воронов, усевшихся на стропиле, как на насесте, и зловещими взглядами озиравших зал кабачка.

— Хьюги и Мьюнин? — попробовала угадать Химена.

— Очень похожи на них. Может быть, они и не для Одина шпионят, но явно они — чьи-то глаза и уши. Ведь нам известно, что во всей этой истории как-то замешан колдун, дорогая.

— Да, надо предполагать самое худшее, — согласилась Химена, снова села и обвела зал зорким взглядом. — И усыпить этих птиц нельзя. Рискованно, так мы сразу дадим их хозяину понять, что в игру вступили два опытных мага.

— Я об этом не подумал, но ты, безусловно, права, — нахмурившись, кивнул Рамон. — Нет, милая, боюсь, что пока нам придется удовольствоваться наблюдениями и сбором сведений. Придет час — и мы ими воспользуемся.

— И будем надеяться, что эти вороны не говорят по-французски.

За поворотом дороги открылся вид на деревушку. Брок напомнил Мэту:

— Вы обещали, что мы остановимся на ближайшем постоялом дворе.

— Да, но еще целых два часа до темноты! — возразил Мэт.

— Но кто сказал, что это будут приятные два часа? — возразил в свою очередь сэр Оризан. — Мы можем и до полуночи не отыскать еще одну деревню с постоялым двором.

Вот в этом Мэт сильно сомневался: путь от одной деревни до другой редко превышал два часа даже при том, что спутники продвигались большей частью по проселкам. И все же он со вздохом сдался:

— Ладно. Если там будет постоялый двор, мы заночуем.

Войдя в деревню, все трое пошли по единственной пыльной улице. Из каждого окна на них поглядывали опасливые жители, матери окликали и звали домой детей. Сержант Брок усмехнулся:

— Предусмотрительный тут народ, но не то чтобы запуганный. Видно, война обошла эти места стороной.

За домами зеленела деревенская лужайка. По одну ее сторону громоздилась двухэтажная гостиница постоялого двора, а по другую возвышалась церковь. Посреди лужайки на невысоком холмике стоял мужчина в белом балахоне. В его волосы были вплетены веточки омелы. Высоко подняв посох, вырезанный в форме змеи, он вскричал:

— Придите, придите же на закате! Придите, покончив с дневными трудами! Придите к богам ваших предков! Вернитесь к обряду древности! Придите, дабы вместе с друидом Баналиксом поклониться Тутатису!

Вокруг жреца уже собралось с десяток деревенских жителей. Сходились одна за другой женщины. С любопытством поглядывали на жреца и крестьяне, возвращавшиеся с полей.

— Что это еще такое? — проговорил сэр Оризан и заметно насторожился.

— Кто-то пытается вернуть людям религию так называемых «добрых старых времен», — отозвался Мэт. — Речь явно идет о том, чтобы собраться на встречу, предназначенную для возрождения древнего культа.

— Он — друид, — с уверенностью объявил Брок.

Что-то в том, каким тоном это было сказано, заставило Мэта пристально посмотреть на Брока. Тот был серьезен, но не разгневан и не снисходителен. Но почему Мэта это не удивило? Почему? Он снова устремил взгляд на «друида» и заметил, как за поясом у того что-то сверкнуло...

Золоченый серп.

Мэт вдруг вспомнил о золоченом серпе, который носил в своем дорожном мешке сержант Брок. Если сержанту действительно довелось разгонять сборища таких вот новоявленных друидов, ему следовало, по идее, разъяриться при одном только виде Баналикса. Ведь этот человек открыто, при свете дня призывал людей под знамя своей религии, противостоящей христианской церкви.

— Боги древности знали, как надо вести войну! — разглагольствовал меж тем Баналикс. — Они защитят вас от кровожадных полчищ, которые хлынут на нас из Меровенса!

Сэр Оризан вздрогнул и подобрался, как для прыжка. Мэт тоже на всякий случай приготовился к любым неожиданностям.

— Боги древности даруют вашим рукам ловкость, они снова научат вас владеть оружием, а не только сохой! Придите к богам древности! Вновь обретите силу!

— Ты лжешь, злодей! — прозвучал чей-то голос со стороны церкви, и к месту сборища поспешил деревенский священник. Его щеки пылали гневным румянцем. — И у христианского Бога есть великая сила, но у него есть и милосердие!

— Сила у него есть, говоришь? — резко обернулся Баналикс. В голосе его прозвучали довольные нотки. Он явно рассчитывал вызвать священника на диспут. — А когда, скажи на милость, Христос брал в руки меч?

— Он с голыми руками противостоял клинкам, ибо это Он сказал нам: «Кто с мечом придет, от меча и погибнет!» И все же у него хватило храбрости безоружным предстать перед вооруженными воинами!

— Он им сдался из трусости — ты это хотел сказать! — оскалился в усмешке Баналикс. — Ты скажи, когда он хоть с кем-нибудь дрался?