— Коня? — уставился на него совершенно запутавшийся Бром.
      — Да. Мой конь, Векс. Сумма и итог всего моего земного имущества и тыловая часть. А также единственная душа, ну, во всяком случае, создание — которому я могу поведать о своих неприятностях.
      Бром уловил последнюю фразу и вцепился в нее со всей силой утопающего. Глаза его помягчали, он понимающе улыбнулся.
      — Ты теперь один из нас, Род Гэллоуглас, из тех немногих, кто стоит за королеву.
      Род видел сочувствие в глазах Брома и гадал, что привязало деформированного маленького человечка к службе Катарине — и вдруг возненавидел Катарину за то, что она была из тех сук, которым нравится использовать людей.
      Он двинулся широким шагом по коридору. Бром перешел на бег, чтобы не отстать от него.
      — Если я не ошибаюсь в своем суждении о человеке, — пробурчал сквозь зубы Род, — у королевы есть еще один друг в Доме Хлодвига, и все же она называет его своим врагом. Почему так, Бром? Просто потому, что он сын ее врага герцога Логайра?
      Бром остановил его, уперевшись рукой в бедро, и с полуулыбкой заглянул в глаза Роду.
      — Не врага, Род Гэллоуглас, а того, кого она искренне любит: ее дяди, кровного родственника, который дал ей приют и заботился о ней пять лет, пока ее отец укрощал мятежных северных лордишек.
      Род медленно поднял голову, не отрывая взгляда от глаз Брома О'Берина.
      — Она выбирает странные способы показывать свою любовь.
      Бром кивнул.
      — Да, истинно крайне странные, и все же, она несомненно любит их, и герцога и его сына Туана.
      С миг он смотрел в глаза Роду, не говоря ни слова.
      Он повернулся и медленно зашагал по коридору. С минуту Род смотрел ему вслед, а потом пошел за ним.
      — Эта повесть долгая и запутанная, — задумчиво произнес Бром, когда Род догнал его. — А конец и начало и ядро ее — Туан Логайр.
      — Король нищих.
      — Да, — тяжело кивнул Бром. — Лорд Дома Хлодвига.
      — И тот, кто любит королеву?
      — О, да! — Бром откинул голову, закатив глаза кверху. — Тот, кто безусловно любит королеву, будь уверен, это он тебе скажет!
      — Но ты ему не веришь?
      Бром сцепил руки за спиной и затопал, опустив голову.
      — Он либо правдив, либо самый великолепный лжец, а если он лжец, то он научился этому очень быстро. В доме отца его обучали только правде. И все же он лорд Дома Хлодвига, тех, кто утверждает, что правителя следует выбирать, как был избран, по крайней мере по их словам, древний король Хлодвиг — с одобрения тех, кем он правил.
      — Ну, тут они малость исказили историю, — пробормотал себе под нос Род. — Но как я понимаю, их планы требуют стащить Катарину с трона?
      — Да, и как же я могу тогда верить ему, когда он говорит, что любит ее? — Бром печально покачал головой. — Он самый достойный молодой человек, благородный и честный, и трубадур, который начнет воспевать вам красоты глазного зуба своей дамы столь же быстро, как выбьет шпагу из ваших рук своей рапирой. Он всегда и во всем был джентльмен, и в нем не было ничего от обмана.
      — Похоже, ты знал его весьма хорошо.
      — О да! Я знал, еще как знал! Но знаю ли я его теперь? — Бром испустил тяжелый вздох, покачав головой. — Они встретились, когда ей было только семь лет от роду, а ему только восемь, в замке милорда Логайра на юге, куда отец отправил ее для безопасности. Там встретились двое детей и резвились и играли — на моих глазах, ибо я должен был всегда стеречь их. Их было только двое их возраста во всем замке, а я… — он улыбнулся и горько рассмеялся, — .. я был чудом, взрослым, который был меньше, чем они.
      Бром улыбнулся, откинув голову назад и глядя сквозь стены коридора на давно умершие годы.
      — Они были тогда так невинны, Род Гэллоуглас! Да, так невинны и так счастливы! И он поклонялся ей, он рвал ей цветы на венок, хотя садовник бранил его. Ей докучает солнце? Он сделает полог из листьев! Она разбила хрустальный кубок миледи? Он возьмет вину на себя.
      — Избаловал ее до испорченности, — пробурчал Род.
      — Да, но он не первый разыгрывал для нее Тома Дурака, ибо даже тогда она была самой прекрасной принцессой, Род Гэллоуглас. И все же над их счастьем нависала темная мрачная тень — паренек четырнадцати лет, наследник замка и владений — Ансельм Логайр. Он смотрел на них с башни, следил, как они играли в саду, с кривящимся и крайне угрюмым лицом, и один он во всей стране ненавидел Катарину Плантагенет — почему, никто не может сказать.
      — И он по-прежнему ненавидит ее?
      — Да, и тем самым позволяет нам желать милорду Логайру долгой жизни. Почти пять лет ненависть Ансельма мучила его, но потом он, наконец, все-таки восторжествовал. Ибо лорды севера были подавлены, и отец призвал ее обратно к себе, сюда, в свой замок. И тогда они дали обет, Туан и Катарина, она в одиннадцать лет, он в двенадцать, что они никогда не забудут, что она будет ждать, пока он не придет за ней.
      Бром печально покачал своей большой лохматой головой.
      — Он приехал за ней, отрок девятнадцати лет, золотой принц, примчавшийся с юга на большом белом скакуне, широкоплечий, златовласый и красивый, с мускулами, заставляющими язык любой женщины заплетаться и прилипать к небу. Трубадур с лютней за плечами и шпагой на боку и тысячей экстравагантных похвал ее красоте. А его смех был таким же чистым, сердце таким же открытым, и характер таким же резвым, как и тогда, когда ему было двенадцать.
      Он улыбнулся Роду.
      — Ей было восемнадцать, Род Гэллоуглас, и жизнь ее была спокойной и гладкой, как летний ручей. Восемнадцать лет, и созрела для мужа, и голова полна легкомысленных призрачных мечтаний, коим девушка учится из баллад и книг.
      Взгляд его стал острым, но голос остался мягким, странно разносившимся в гулкой пустоте.
      — Разве у тебя никогда не было мечты о принцессе, Род Гэллоуглас?
      Род ожег его взглядом и с трудом сглотнул.
      — Продолжай, — сказал он.
      Бром отвернулся, пожимая плечами.
      — Что тут продолжать? Она полюбила его, конечно, какая женщина не полюбила бы? Он не знал, для чего существует женщина, и я готов поклясться, что и она тоже не знала, но могло выйти так, что вместе они выяснили бы; можешь быть уверен, что у них был верный шанс.
      Нахмурясь, он покачал головой.
      — Если бы случилось так, это увенчало бы последние дни ее юности, ибо именно той весной умер ее отец, и скипетр перешел в ее руки.
      Он замолк, измеряя коридор шагами, и молчал столь долго, что Род почувствовал необходимость что-то сказать.
      — Здесь нет никакой причины для ненависти, Бром О'Берин.
      — О, да! Но выслушай конец сей повести, ибо только когда на ее голове оказалась корона, Катарина вдруг увидела, что Туан был младшим сыном, что он, таким образом, наследовал честь семьи, но не более. Она заявила тогда, что он не любил ее, что он только желал ее трона, что она больше не хочет его знать, и в гневе и презрении она отослала его прочь — без должной причины, как казалось, хотя только они двое могли знать правду об этом. Она изгнала его в Дикие Земли и объявила награду за его голову, чтобы он не вернулся, и предоставила ему жить там среди зверо-людей и эльфов или умереть.
      Он снова замолчал.
      — И милорд Логайр поднялся во гневе, — поторопил его Род.
      — Да, — проскрежетал Бром, — а с ним его вассалы, и половина знати королевства заодно. Если Туан потерпел неудачу в своих ухаживаниях, то гнев и презрение он заслужил, молвил Логайр, но изгнание полагается только за измену.
      «А разве это не измена? — горячо ответила Катарина. — Посягать на мою корону?»
      Тогда Логайр встал высоко в холодной гордости и заявил, что Туан желал только любви Катарины, но слова его прозвенели в пустоте, ибо тот, за кого Катарина выйдет замуж, должен царствовать, и это-то и сказала ему Катарина.
      Тогда Логайр печально проговорил, что его сын был не изменник, а всего лишь дурак, что ухаживал за глупым избалованным ребенком, и тут Катарина снова закричала бы «измена!», не помешай ей я.
      — И все же ты говоришь, что она любит их, и Логайра, и Туана?
      — Да, почему же еще такая резкость?
      Бром снова замкнулся в молчании.
      Род прочистил горло и сказал:
      — Туан, кажется, не слишком долго оставался изгнанным…
      — Да. — Углы рта Брома опустились. — Этот дурак будет неподалеку от нее — так он поклялся ей — даже если поплатится головой. Но с наградой за свою жизнь он должен жить, словно убийца или вор.
      Род кисло улыбнулся.
      — И где-то он приобрел идею, что нищие вызовут меньше хлопот, если кто-то позаботится о них.
      Бром кивнул.
      — И таким образом нищие стали некоторой силой, но Туан клянется, что он бросит все свои войска охранять тыл королевы. Он утверждает, что по-прежнему любит ее, что он будет любить ее даже если она отрубит ему голову.
      — А она, конечно, — рассудил Род, — утверждает, что нет ни одной причины в мире, по которой бы он не должен ненавидеть ее.
      — И в этом она права, и все же я думаю, что Туан ее любит.
      Они подошли к двери караульной, Род положил руку на засов и, обернувшись к Брому О'Берину, улыбнулся и печально покачал головой.
      — Безмозглые, — произнес он. — Что она, что он.
      — И самые нежно-любящие враги, — улыбнулся Бром с оттенком раздражения. — А вот и твоя квартира, спокойной ночи.
      Бром круто повернулся и ушел строевым шагом.
      Род поглядел ему вслед, качая головой и мысленно ругая себя.
      — Ну и дурак же я, — пробормотал он себе под нос. — Я-то думал, что он стоял за нее оттого, что в нее влюблен. А, ладно, Векс тоже, бывает, ошибается…
      Большая свеча в казарме сгорела до огарка. Время в Грамарие измерялось по огромным свечам в красно-белую полоску — шесть красных колец и шесть белых. Одна свеча зажигалась на рассвете, другая — двенадцать часов спустя.
      Согласно этой свече было три часа утра. Веки Рода внезапно сделались очень тяжелыми. Они казались прямо-таки свинцовыми, когда он вспомнил, что час на Грамарие был примерно равен часу двадцати минутам Галактического Стандарта.
      Он поплелся да своей койки и споткнулся. Предмет, за который он зацепился, издал приглушенное кряканье, Род забыл, что Большой Том спал в ногах постели, на полу.
      Великан сел, зевнул и, почесываясь, поднял голову и увидел Рода.
      — А, добрый вечер, мастер! Который час?
      — Девятый час ночи, — тихо ответил Род. — Спи себе, Большой Том. Я не хотел тебя будить.
      — Да я здесь именно для этого, мастер. — Он потряс головой, сбрасывая с себя остатки сна.
      Что было несколько странно, внезапно понял Р.од, поскольку глаза у него были отнюдь не заспанными. В мозгу у Рода щелкнул синапс, и он стал достаточно внимательным и осторожным, как и подобает трудному агенту.
      Поэтому, чтобы не возбудить у Большого Тома подозрений, он попытался казаться даже более сонным, что был.
      — Это была длинная ночь, Большой Том, — сонно пробормотал он и упал лицом на койку. Он надеялся, что Большой Том оставит дела такими, как есть, и вернется ко сну, но он услышал глухой теплый смешок с подножия постели, и Большой Том принялся стаскивать с Рода сапоги.
      — Немного покуралесили, а, мастер? — шепотом спросил он. — Да и деваха-другая за поясом, ручаюсь.
      — Разбуди меня при зажигании свечи, — пробубнил в подушку Род. — Я должен ждать выхода королевы к завтраку.
      — Да, мастер. — Большой Том стянул другой сапог и, посмеявшись, улегся. Род подождал, пока Том снова не начал храпеть, затем приподнялся на локтях и оглянулся через плечо. В общем, этот большой увалень казался вполне верным и восхитительно глупым, но бывали времена, когда Род гадал…
      Он дал голове плюхнуться обратно на подушку, закрыл глаза и приказал себе уснуть.
      К несчастью, сегодня ночью положение «дух-выше-материи» не срабатывало. Все его чувства казались обостренными до максимума. Он был готов поклясться, что ощущает каждую нить в подушке под щекой, слышит грызущую плинтус мышь, квакающую во рву лягушку, доносимый ветром веселый смех.
      Веки его распахнулись. Веселый смех?
      Он скатился с постели и подошел к высокой щели окна. Кто там, черт возьми, гулял в такое время?
      Луна стояла за зубчатой северной башней, через ее поверхность проносились силуэты, юные фигуры в трехмерном танце, и некоторые, казалось, оседлали помело.
      Ведьмы. И колдуны. В северной башне…
      Род подымался по истертым ступеням винтовой лестницы башни. Гранитные стены, казалось, становились все ближе и ближе по мере того, как он поднимался. Он напоминал себе, что будучи провозглашенным эльфами чародеем — безмозглые негодники! — он подходил для членства в этом обществе.
      Но его желудок не принимал сообщения, он все еще требовал «драмамин». Во рту у него пересохло совсем. Разумеется, эльфы его одобрили, но уведомили ли они об этом колдунов и ведьм?
      Снова нахлынули все старые сказки его детства, свободно перемешанные с образами сцен с ведьмами из «Макбета». Теперь, когда он поразмыслил над этим, он что-то не мог вспомнить ни одного примера филантропствующей ведьмы, кроме Глинды Доброй , а ее, собственно, нельзя было назвать ведьмой.
      В его пользу одно: эти колдуны и ведьмы казались достаточно счастливыми. Музыка, плывшая по лестничному колодцу, была старой ирландской джигой, и была она просолена смехом — молодым и жизнерадостным.
      Стена перед ним заблестела от факельного света. Он повернул за последний изгиб спирали и вошел в большую башенную комнату.
      В разгаре был круговой, или скорее, шаровой танец, своего рода трехмерный хоровод. Сквозь тучи факельного дыма он разглядел пары, танцующие на стенах, на потолке, в воздухе и, при случае, на полу, то там, то тут были кучки стоящих хихикающих людей. Одежда их была яркой до предела — ну, черт возьми, она была попросту крикливой. Большинство из них держали кружки, наполняемые из большого бочонка рядом с лестницей.
      Они были все молоды, чуть ли не подростки. Он не мог найти ни одного лица, выглядевшего достаточно взросло, чтобы голосовать .
      Он остановился на пороге, охваченный отчетливым ощущением, что ему здесь не место. Он чувствовал себя, словно классная дама на выпускном балу в средней школе — необходимым злом.
      Юнец, починавший бочонок, увидел Рода и ухмыльнулся.
      — Привет! — крикнул он. — Ты запоздал с приходом.
      В руку Рода плюхнулась полная кружка.
      — Я не знал, что приду, — пробормотал Род.
      — Будь спокоен, мы знали, — усмехнулся юноша. — Молли это предвидела, но она сказала, что ты здесь будешь полчаса назад.
      — Сожалею. — Глаза Рода чуть остекленели. — Столкнулся с парой препятствий.
      — А, не думай об этом. То был ее неточный вызов, а не твой, из-за вина, несомненно, и все же мы ждали тебя с тех пор, как ты ступил в замок, эльфы сказали нам прошлой ночью, что ты чародей.
      В голове у Рода мигом прояснилось.
      — Ерунда! Я не более чародей, чем ты… я имею в виду…
      — О, ты чародей. — Парень мудро кивнул. — Чародей, и самый могущественный. Разве ты не явился в падающей звезде?
      — Это наука, а не волшебство! И я не чародей!
      Юноша плутовато улыбнулся.
      — Знающий иль нет, ты, наверняка, чародей.
      Он отсалютовал Роду кружкой.
      — И значит, один из нас.
      — Э… ну, спасибо. — Род ответил таким же салютом и отхлебнул из кружки. Это было подогретое вино со специями.
      Он оглядел комнату, пытаясь привыкнуть к постоянному гаму и вопиющим нарушениям законов Ньютона.
      Глаза его вспыхнули при виде парочки, сидевшей под одним из окон, углубившись в разговор, то есть она говорила, а он слушал. Она была красоткой с готовым лопнуть лифом, а он был худ и внимателен, его глаза горели, когда он смотрел на нее.
      Род цинично улыбнулся и подумал об истинных мотивах парня для такой стойкой привязанности.
      Девушка вспыхнула и, резко повернувшись, обожгла Рода негодующим взглядом.
      У Рода отвисла челюсть. Потом он, заикаясь, начал было бормотать извинения, но прежде чем они достигли его уст, девушка, смягчившись, улыбнулась, грациозно склонила голову в его сторону и отвернулась обратно к своей аудитории из одного человека.
      У Рода снова отвисла челюсть. Затем он протянул руку, нащупывая рукав наливающего вино, не отводя глаз от девушки.
      Парень положил руку на его плечо, голос его был обеспокоенным:
      — Что тебя тревожит, друг?
      — Та… та девушка, она может читать мои мысли?
      — О, да! Мы все можем, в какой-то мере, хотя она лучше большинства.
      Род положил руку на голову, чтобы остановить головокружение. Телепаты. Целая комната, полная ими. Предполагалось, что во всей известной галактике было около десятка доказанных телепатов.
      Он снова поднял взгляд. Это была мутация или генетический дрейф, или что-то подобное.
      Он потянулся и прочистил горло.
      — Скажи-ка, приятель… э, кстати, как тебя зовут?
      — Увы мне! — Парень стукнул себя по лбу. — Чума на мою голову. Я — Тобиас, мастер Гэллоуглас, и ты должен познакомиться со всеми нами.
      Он увлек Рода к ближайшей группе.
      — Но… но я только хотел сказать…
      — Это — Нелл, это — Андрей, это — Брайан, это — Дороти…
      Спустя полчаса и пятьдесят три представления Род рухнул на деревянную лавку. Он запрокинул кружку и выпил остатки.
      — Теперь, — сказал он, стукнув ею о колено, — мы оба высосаны.
      — А позволь мне принести тебе другую! — Тоби выхватил из его руки кружку и улетел.
      Буквально.
      Род посмотрел, как тот плывет через комнату, в трех метрах над полом, и покачал головой. Теперь уж его ничем не поразить.
      Кажется, он имел на руках многообещающую колонию эсперов — левитирующих, предвидящих и телепатирующих.
      Но если все они могли левитировать, то как вышло, что все девушки разъезжали на помеле?
      Тоби появился у локтя Рода с легким звуком смещенного воздуха. Род выпучил на него глаза, затем принял вновь наполненную кружку.
      — Э, спасибо. Скажи-ка, вы можете, э, левитировать и телепортироваться?
      — Извиняюсь? — непонимающе нахмурился Тоби.
      — Вы можете… э… летать? И… э… посылать себя из одного места в другое?
      — О, да! — улыбнулся Тоби. — Это мы все умеем делать.
      — Что? Летать?
      — Мы все можем посылать себя из одного места в другое, нам известное. Все ребята могут летать, девушки не могут.
       Ген, сцепленный с полом,подумал Род. Вслух же он сказал:
      — Вот потому-то они и ездят на помеле?
      — Да. Их сила — заставлять безжизненные предметы делать то, что они им велят. Мы, мужчины, не можем этого.
      Ага! Еще одна сцепка, телекинез шел с X-хромосомами, левитация — с Y.
      Но они все могли телепортироваться и читать мысли.
      Бесценная колония эсперов. И если их жизнь была сколь-нибудь похожей на жизнь всех телепатов вне этой планеты…
      — И простой народ ненавидит вас за это?
      Юное лицо Тоби посерьезнело до мрачности.
      — Да, и знать тоже. Они говорят, что мы вступили в союз с Дьяволом. Нас ждало испытание водой или самое отвратительное поджаривание, пока не взошла на трон наша добрая королева Катарина. — Повернувшись, он крикнул: — Эй, Бриджит!
      Юная девушка, самое большее тринадцати лет, вывернулась от своего партнера по танцу и появилась рядом с Тоби.
      — Друг Гэллоуглас хочет узнать, как люди нас любят, — проинформировал он ее.
      С детского лица слетела вся радость, глаза ее расширились и округлились, она закусила нижнюю губу.
      Расстегнув сзади блузку от шеи до лифа, она повернулась к ним спиной. Спина была вдоль и поперек покрыта шрамами, паутиной рубцов — следами кошки-девятихвостки.
      Она повернулась обратно к Роду, когда Тоби снова застегнул ей блузку, со все еще округлыми и трагичными глазами.
      — Это, — прошептала она, — всего лишь из-за подозрения, а я-то всего только была ребенком десяти лет от роду.
      Желудок Рода попытался вывернуться наизнанку и выйти наружу через пищевод. Он сделал ему строгое предупреждение, и тот опустился обратно на свое обычное место. На языке остался кислый привкус желчи.
      Бриджит резко отвернулась и исчезла, но секунду спустя она опять была со своим партнерам, снова став полной легкомыслия и бьющей через край энергии.
      Род задумчиво нахмурился ей вслед.
      — Так что сам понимаешь, — продолжил разговор Тоби, — мы крайне благодарны нашей доброй королеве.
      — Она покончила с системой огня-и-воды?
      — О, она отменила этот закон, но сжигание ведьм продолжается — тайком. Был только один способ защитить нас, и его-то она и выбрала: дать убежище любому из нас, кто придет сюда и попросит его.
      Род медленно кивнул.
      — Она все же не без мудрости.
      Глаза его снова набрели на Бриджит там, где она танцевала.
      — Что тебя беспокоит, друг Гэллоуглас?
      — Она их не ненавидит, — прохрипел Род. — У нее есть все причины в мире ненавидеть нормальных людей, но она не ненавидит.
      Тоби, тепло улыбнувшись, покачал головой.
      — Ни она, ни любой из нас. Каждый, кто приходит в приют ковена королевы, сперва клянется жить по христову закону.
      Род медленно повернул взгляд к нему.
      — Понимаю, — произнес он после минутной паузы. — Ковен белых магов.
      Тоби кивнул.
      — Все грамарийские маги белые?
      — Стыдно сказать, нет. Есть некоторые, озлобленные большими страданиями, чем наши — потерей уха, или глаза, или любимого человека, или всего вместе — они спрятались в горах Диких Земель, и оттуда мстят всему человечеству.
      Рот Рода растянулся в тонкую мрачную строчку, углы губ опустились.
      — Их численность едва более двунадесяти, — продолжал Тоби. — Есть только трое в расцвете лет, все остальные — высохшие старухи и сморщенные старики.
      — Сказочные ведьмы и колдуны, — пробурчал Род.
      — Истинно, такие и есть, и о делах их шумят как раз достаточно, чтобы перекрыть рассказы о любых добрых делах, что можем свершить мы.
      — Так значит, в Грамарие есть два вида колдунов и ведьм: старые и злые в горах и молодые белые — в замке королевы.
      Тоби покачал головой и улыбнулся, его глаза снова вспыхнули.
      — Нет, кроме нас есть почти трижды двунадесять белых магов, не доверяющих королевскому обещанию убежища. Они — лет тридцати-сорока, все хорошие люди, на самом деле, но не спешащие доверять.
      Понимание осенило его со всей силой Откровения. Род откинулся назад, рот его сформировал безмолвное «О», затем, часто закивав, он нагнулся вперед и сказал:
      — Так вот почему вы все так молоды! Приглашение королевы приняли только те ведьмы и колдуны, в которых еще осталось какое-то безрассудство и доверие! Так значит, ей досталась стайка подростков!
      Тоби ухмыльнулся от уха до уха, закивав от волнения.
      — Так значит, зрелые колдуны и ведьмы, — продолжал Род, — люди очень хорошие, но они также и очень осторожны!
      Тоби кивнул. Лицо его чуть отрезвело.
      — Среди них есть один-два достаточно смелых, чтобы прилетать сюда. Была одна самая мудрая ведьма из всех, с юга. Она уже совсем старая. Ей ведь должно было быть довольно близко к тридцати!
      Эта реплика настигла Рода прямо посреди глотка. Он поперхнулся, разинул рот, закашлялся, зачихал и вытер глаза.
      — Что случилось, друг Гэллоуглас? — спросил Тоби с заботливостью, припасаемой обычно для восьмидесятилетних.
      — О, ничего, — выдохнул Род. — Просто путаница между пищеводом и трахеей. От нас, стариков, знаешь ли, приходится ждать некоторых вывертов. Почему же эта мудрая ведьма не осталась?
      Тоби улыбнулся, понимание и доброта просто сочились из него.
      — А она сказала, что мы чересчур сильно заставляем ее чувствовать свой возраст, и вернулась на юг. Если ты там попадешь в беду, то только кликни ее имя, Гвендайлон, и она тут же окажет тебе больше помощи, чем тебе надо.
      — Я это запомню, — пообещал Род, немедленно забыв, так как представил себя зовущим на помощь женщину. Он чуть не зашелся в новом приступе кашля, но не посмел смеяться, так как помнил, каким он сам был чувствительным в отрочестве.
      Он сделал еще один глоток вина, чтобы залить свой смех, и ткнул кружкой в сторону Тоби.
      — Есть только еще один вопрос: почему королева вас защищает?
      — Разве ты не знаешь? — уставился на него Тоби.
      — Да вот, не знаю, — сладко улыбнулся Род.
      — Да она же сама ведьма, дорогой друг Гэллоуглас!
      Улыбка Рода растаяла.
      — Гм. — Он почесал кончик носа. — До меня доходили слухи на этот счет. Они верны, да?
      — Вполне верны. Ведьма необученная, но тем не менее ведьма.
      — Необученная? — поднял бровь Род.
      — Да. Наш дар нужно разминать и упражнять, тренировать и обучать, чтобы довести до всей полноты. Катарина — природная ведьма, но необученная. Она может слышать мысли, но не в любое время, когда пожелает, и нечетко.
      — Хм. Что она еще умеет делать?
      — Насколько мы знаем — ничего. Она умеет только слышать мысли.
      — Так значит, она, можно сказать, удовлетворяет минимальным требованиям для вступления в профсоюз. — Род почесал за ухом. — Своего рода сподручный талант для королевы. Она должна знать все, что происходит в ее замке.
      Тоби покачал головой.
      — Разве ты можешь расслышать пятерых говорящих, всех сразу, друг Гэллоуглас? И слышать их все время подряд? И еще быть способным запомнить, что они говорили?
      Род нахмурился и почесал подбородок.
      — Можешь повторить хотя бы один разговор? — Тоби снисходительно улыбнулся и покачал головой. — Конечно, не можешь. И наша королева тоже не может.
      — Она могла бы записывать их…
      — Да, но вспомни, она необученная, а чтобы делать из мыслей слова, нужна интенсивная тренировка даже выдающегося дара.
      — Погоди, — поднял руку Род. — Ты хочешь сказать, что вы не слышите мысли как слова?
      — Нет, нет, мгновенной мысли достанет на книгу слов, друг Гэллоуглас. Разве тебе нужно выкладывать мысли словами для того, чтобы иметь их?
      — Понятно, — кивнул Род. — Квантовая механика мысли.
      — Странно, — пробормотал чей-то голос.
      Подняв взгляд, Род обнаружил, что находится в центре приличных размеров группы юных ведьм и чародеев, явно налетевших послушать интересный разговор.
      Он посмотрел на говорившего, плотного юного чародея, и улыбнулся с оттенком сарказма.
      — Что странно? — Он гадал, как там звали этого паренька.
      Парень усмехнулся.
      — Мартин меня зовут. — Он помолчал, чтобы посмеяться над пораженным взглядом Рода, тот все еще не привык к чтению мыслей. — А странно, что ты чародей, а не знаешь азов слышания мыслей.
      — Да, — кивнул Тоби, — ты единственный известный нам чародей, друг Гэллоуглас, который не может слышать мыслей.
      — Э, да. — Род провел по щетине. — Ну, как я упомянул немного ранее, я не настоящий чародей. Видите ли…
      Его прервал дружный взрыв смеха. Он вздохнул и покорился своей репутации.
      Затем он вернулся к прежней линии расспросов.
      — Я так понял, что некоторые из вас могут слышать мысли, как слова.
      — О, да, — подтвердил Тоби, вытирая глаза. — Есть у нас одна такая.
      Он повернулся к кольцу слушателей.
      — Олдис здесь?
      Пухленькая, хорошенькая шестнадцатилетняя девушка протолкалась в передний ряд.
      — Кого мне надо для вас послушать, сэр?
      Искра пересекла пропасть в мозгу Рода. В его глазах появился злой блеск.
      — Дюрера. Советника милорда Логайра.
      Олдис сложила руки на коленях, устроилась поудобнее, сидя очень прямо. Она уставилась на Рода, глаза ее потеряли фокусировку. Затем она принялась говорить высоким монотонным, в нос, голосом.
      — Как вам угодно, милорд. И все же я не могу понять, истинно ли вы верны?
      Голос ее упал на две октавы по тону, но сохранил свою монотонность.
      — Негодяй! Ты имеешь наглость оскорблять меня в лицо?
      — Нет, милорд, — поспешно ответил высокий голос. — Я не оскорбляю вас, а только ставлю под вопрос мудрость ваших действий.
      Дюрер, подумал Род. Высокий голос принадлежал Дюреру, практиковавшемуся в своем занятии — заботе о манипуляции герцогом Логайром.
      — Вспомните, милорд, она всего лишь ребенок. Добро ли это по отношению к ребенку — дозволять ему своевольничать? Или добром будет отшлепать ее, когда она в этом нуждается?
      С минуту стояло молчание, затем ответил более глухой голос лорда Логайра.
      — В том, что ты говоришь, есть какая-то доля истины. Разумеется, в ее попытке взять власть в свои руки в вопросе назначения священников есть что-то от избалованного ребенка.
      — Но, милорд, — пробормотал высокий голос. — Это же идет вразрез с традициями и мудростью людей намного старше ее самой. Воистину, как это ни горько, но это действия непослушного ребенка.
      — Возможно, — прогромыхал Логайр. — И все же она — королева, а слово королевы — закон.
      — Даже если королева издает дурные законы, милорд?
      — Ее действия не дурные, Дюрер. — Глухой голос принял угрожающий оттенок. — Неверные, безрассудные и необдуманные, плохо рассчитанные, ибо добро, кое они принесут сегодня, может завтра принести гибель на наши головы. Наверное, глупые законы, но дурные — нет.
      Высокий голос вздохнул.
      — Возможно, милорд. И все же она угрожает чести своих вельмож. Разве это не дурно?
      — Это, — прогромыхал Логайр. — Как же это так? Да, она была надменна, беря на себя более высокомерия, чем, возможно, когда-либо бывало у королевы, но она еще никогда не делала ничего такого, что можно было бы истолковать как оскорбление.
      — Да, милорд, пока еще нет.
      — Ты что это хочешь сказать?
      — День этот придет, милорд.
      — Какой такой день, Дюрер?
      — Когда она поставит крестьян впереди знатных, милорд.
      — Прекрати свои изменнические речи! — зарычал Логайр. — На колени, ничтожество, и благодари своего Бога, что я не оставляю тебя без головы!
      Род глядел в лицо Олдис, все еще не отойдя от потрясения, вызванного слышанным диалогом двух бестелесных мужских голосов, исходящих из уст хорошенькой девушки.