— Оглянитесь, милорд.
      Род обернулся и увидел толпу, по меньшей мере, в сотню эльфов, выстроившихся вдоль их следа с миниатюрными вениками, подметая все следы позади их проезда, даже выпрямляя траву, помятую конями.
      Род зажмурил глаза. «Нет, о, нет. Почему я, господи, почему я?»
      Он повернул обратно к Гвендайлон.
      — Гвен, ты позвала этих… Гвен!
      Седло было пустым, она исчезла.
      — Гвен, — закричал он и натянул поводья.
      — В самом деле, Род, — запротестовал шепот в его ухе, — я должен просить тебя держать себя в руках.
      — Гвендайлон, — заорал Род.
      С неба донесся звук, похожий на крик чайки.
      Род поднял взгляд.
      Скопа. Та самая. Он готов был поклясться в этом.
      Птица опустилась пониже и закружилась над головой Рода, настойчиво крича.
      И как это, черт возьми, она могла заставить рыбоястреба казаться таким женственным?
      Скопа устремилась впереди него, паря низко над землей, следом за конем Логайра.
      Затем она завернула обратно, снова закружилась у него над головой и полетела вперед.
      — Да, да, — проворчал Род, — сообщение принял. Мне следует бросить командование отрядом. Векс, следуй за этой птицей! Векс? Векс!
      Конь стоял с покачивающейся между бабок головой на негнущихся ногах.
      А, ладно, для нервов Рода это тоже было напряжением. Он хлопнул по кнопке обратного включения.
      Они скакали до захода луны, перейдя на рысь после первого получаса. Логайр кренился в седле, слишком измотанный для того, чтобы держаться прямо. К тому времени, как воздух с рассветом посвежел, Род, честно говоря, был в ненамного лучшем состоянии. Он подъехал к герцогу.
      — Вон там, в том поле, есть стога сена, милорд. Мы должны остановиться на отдых. Скоро рассвет, а мы не смеем путешествовать днем.
      Логайр поднял голову, моргая.
      — Да, да, разумеется.
      Он направил коня на поле. Род с Томом последовали его примеру.
      Они проломились через колючую изгородь вдоль дороги и последовали к ближайшему стогу. Род спешился и подхватил Логайра, когда тот почти вывалился из седла. Большой Том расседлал коней и послал их прочь от поля шлепком по крупу, после того как Род полуотнес-полуотвел старого вельможу на вершину стога.
      Он опустил Логайра на сено, отступил на шаг и прошептал:
      — Векс.
      — Да, Род.
      — Убери этих кляч отсюда куда-нибудь подальше, где они будут не слишком заметны, хорошо? И приведи обратно на закате.
      — Ладно, Род.
      Род постоял с минуту, слушая затихающую дробь копыт.
      Он посмотрел на Логайра: старик начисто отключился. Напряжение и долгая ночная скачка, не говоря уже о том, сколько времени прошло с тех пор, как он спал в последний раз.
      Род набросал сена на спящего лорда, чтобы спрятать его. Поискав Большого Тома, он увидел исчезающие в стоге голени и ступни. Седла и упряжь уже исчезли.
      Тем временем стопы совсем пропали из поля зрения. Затем послышался длительный шорох, и румяное лицо Тома высунулось из норы.
      — Ты должен по-быстрому убраться с глаз долой, мастер. Скоро рассвет, а крестьяне не должны нас видеть.
      — А они не подойдут слишком близко к этому стогу?
      — Нет. Это поле далеко от замка, так что пройдет еще немало дней, прежде чем они доберутся до этого сена.
      Род кивнул. Он вскинул руки вверх и прыгнул, соскользнув по стогу сена. Он оглянулся и увидел быстро закрывающуюся нору Тома.
      — Спокойной ночи, Большой Том.
      — Доброе утро, мастер, — ответил изнутри приглушенный голос. Род рассмеялся, мотая головой, когда направился к ближайшему стогу сена. Он влез наверх, намял в сене углубление, вытянулся в нем с блаженным вздохом.
      Раздался тихий крик, и скопа упала на сено рядом с ним. Она рухнула на бок, контуры ее расплылись и вытянулись — рядом с ним лежала Гвендайлон.
      Она озорно улыбнулась и начала развязывать шнуровку лифа.
      — Двадцать четыре часа, милорд. От восхода до восхода. Ты сказал, что столько будешь подчиняться моим приказаниям.
      — Но-но-но… — Род выпучил глаза и сглотнул, когда лиф распахнулся и был отброшен прочь. Блузка начала ползти вверх. Он снова сглотнул и выдавил, заикаясь: — Но-но, кто-то должен стоять на страже!
      — Не бойся, — прошептала она, блузка полетела прочь. — Это сделают мои друзья.
      — Твои друзья? — Род несколько рассеянно отметил, что в данной культуре концепция бюстгальтера еще не развилась.
      Гвендайлон, напротив, развилась, да еще как.
      — Да, Крошечный Народ.
      Одним плавным гибким движением юбка и туфли присоединились к куче отброшенной одежды.
      Заходящее солнце превратило солому в кроваво-золотую, когда голова Рода высунулась из стога.
      Он огляделся, потянул носом прохладный свежий нектар вечернего бриза и издал вздох огромного удовольствия.
      Он чувствовал себя чрезвычайно хорошо.
      Одним взмахом руки он откинул в сторону покров из сена и принялся размышлять о том, что день выдался хлопотливым, когда его глаза не спеша и с любовью прошлись по контурам Гвен.
      Он нагнулся вперед и коснулся губами ее губ долгим глубоким поцелуем. Он почувствовал, что она пробуждается под ним.
      Род отодвинулся, ее глаза приоткрылись. Губы изогнулись в медленной страстной улыбке.
      Она потянулась — неторопливо, по-кошачьи. Род был удивлен, почувствовав учащение пульса. Его мнение о себе поднялось на одно деление, а мнение о ней и так уже было чересчур высоким. С уколом тревоги Род подумал о том, что он, к сожалению, человек странствующий. Он также понял, что что-то грызет основу его совести. Она посмотрела ему в глаза и посерьезнела.
      — Что печалит тебя, милорд?
      — А разве тебя никогда не беспокоит, что тобой пользуются, Гвен?
      Она лениво улыбнулась:
      — А тебя, милорд?
      — Ну, нет… — Род, нахмурясь, смотрел на ладони. — Но это другое дело. Я же мужчина.
      — Вот бы никогда не догадалась, — прошептала она, покусывая его по ходу дела за мочку уха.
      Он усмехнулся и завертелся, пытаясь ответить тем же, но она еще не кончила с его ухом.
      — Мужчины — дураки, — прошептала она между укусами. — Вечно вы говорите о том, чего нет, вместо того, чтобы говорить о том, что есть. Покончил с ночью и живи вечером, пока живется.
      Затем она посмотрела на него сквозь полуопущенные веки с несколько собственническим удовольствием, медленно оглядывая его с ног до головы.
      «А, ладно, — подумал Род, — вот и весь толк от моей единственной попытки быть честным». В конце концов, был только один способ стереть с ее лица эту надменную улыбку. Большой Том выбрал именно этот момент, чтобы позвать:
      — Мастер, солнце зашло, мы должны убираться!
      Род с негодующим рычанием выпустил Гвен.
      — У этого парня определенно великолепное чувство своевременности. — Он принялся натягивать рейтузы. — Подъем, милая.
      — Должны ли мы, милорд, — надулась она.
      — Должны, — ответил он. — Долг зовет или, по крайней мере, Большой Том. Вперед, во славу Франции, или что-то в этом роде…
      Две ночи постоянной скачки, переходы с рыси на шаг привели их обратно в столицу.
      Когда они подъехали к мосту через огибавшую город реку, Род с удивлением увидел двух солдат-пехотинцев с алебардами при пылающих по бокам от них в темноте факелах.
      — Я расчищу дорогу, — пробурчал Большой Том, пришпоривая коня, и выехал вперед, опередив Рода и Логайра. — Посторонитесь! — крикнул он часовым. — Ибо мои господа желают въехать.
      Алебарды с треском скрестились, перекрывая мост.
      — А кто твои господа? — огрызнулся один из них. — Они мятежники? Или воины королевы?
      — Мятежники? — нахмурился Том. — Что произошло в королевском граде, пока мы были на юге?
      — На юге? — сузил глаза часовой. — Вот лорды юга-то и взбунтовались.
      — Да, да! — нетерпеливо отмахнулся от возражений Большой Том. — Мы были там по приказу королевы, шпионами, если по правде, и мы-то и несем известие, что лорды юга взбунтовались и в какой именно день они выступят. Но как эта новость попала раньше нас?
      — Что это за шутки, — вмешался Логайр, подъезжая вместе с Родом. — Посторонитесь, смерды, чтобы мог проехать человек благородной крови!
      Головы часовых повернулись, и они уставились на Логайра, затем обе алебарды ринулись вперед, и их острия остановились в дюйме от его груди.
      — Спешьтесь и станьте, милорд герцог Логайр! — Голос первого часового был твердым, но почтительным. — Мы должны держать вас под арестом по приказу Ее Величества королевы!
      А другой часовой заорал:
      — Капитан! Капитан Гвардии!
      Логайр в недоверии уставился на них. Род протиснулся мимо него и прожег часового гневным взглядом.
      — Назови преступление, за которое королева держит милорда Логайра под арестом!
      Глаза часового переметнулись с лица Логайра на Рода и обратно, затем он с сомнением сказал:
      — За государственную измену особе Ее Величества королевы!
      У Логайра отвисла челюсть, затем его губы сжались, а брови сошлись, пряча глаза в темных пещерах. Лицо его казалось при свете факелов залитым кровью.
      — Я строжайше верен Ее Величеству королеве! — взорвался он. — Кончайте свои дерзости и посторонитесь!
      Часовой сглотнул, но не уступил дороги.
      — Говорят, что Логайр возглавляет мятежников, милорд!
      — Солдат, — спокойно проговорил Род, но тоном строгого боевого сержанта.
      Глаза часового скакнули к нему, но алебарда не дрогнула.
      — Ты меня знаешь. — Голос Рода содержал завуалированную угрозу власти младшего командира.
      Он произвел больший эффект, чем все надменные фразы Логайра. Солдат провел языком по губам и согласился.
      — Да, мастер.
      — Кто я?
      — Ты мастер Род Гэллоуглас, бывший гвардеец королевы.
      — Все еще гвардеец королевы, — по-прежнему мягко поправил Род. — Отправленный на юг неделю назад, чтобы охранять милорда Логайра.
      Логайр вскинул голову и блеснул глазами на Рода.
      — Мы считали, что вы пропали, — промямлил солдат.
      — И теперь знаешь, почему. — Род старательно держал свой голос под контролем, сумев дать понять, что на несчастную голову часового падет Личный Гнев королевы, если он не подчинится. — Милорд Логайр просит убежища у своей родственницы и сюзерена, Ее Величества королевы. Она будет разгневана, если узнает, что его задерживают. Пропустите нас.
      Часовой еще тверже вцепился в алебарду, сглотнув и упрямо выпятив подбородок.
      — Был отдан приказ содержать милорда Логайра в тюрьме под арестом. Больше я ничего не знаю.
      — В тюрьме! — проревел Логайр, побагровев. — Что я, двухгрошовый бродяга, чтобы меня поворачивали от ограды к тюрьме? Разве так королева признает своего вассала? Нет, нет! Кровь Плантагенетов не пала так низко! Негодяй, я вырву тебе твой лживый язык!
      Его рука потянулась к кинжалу, и солдат отпрыгнул, но рука Рода остановила вельможу.
      — Успокойтесь, милорд, — прошептал он. — Это Дюрер послал сюда вперед нас известие. Королева может не знать о вашей верности.
      Логайр огромным усилием взял себя в руки, переходя в своего рода тихую ярость. Род нагнулся и шепнул Тому:
      — Том, ты можешь найти такое место, чтобы спрятать старика в безопасности?
      — Да, мастер, — нахмурясь, посмотрел на него Том. — У его сына, на зачем?
      — В Доме Хлодвига?
      — Да, мастер. Чтобы вытащить их из Дома Хлодвига, потребуется вся королевская рать и большие бомбарды.
      — Я бы сказал, что с этим справится хороший сильный ветер, — пробормотал Род. — Но, полагаю, это самое лучшее, что мы можем сделать. Так что…
      — Говори так, чтобы все могли слышать! — крикнул новый голос.
      — Вроде знакомый звон, — пробормотал Род, оглянувшись.
      Сэр Мэрис прошел между двух гвардейцев, испытавших огромное облегчение.
      — Отлично, Род Гэллоуглас! Ты привел в наш надежный оплот самого вредоносного из всех мятежников.
      Сузившиеся глаза Логайра пронзили Рода ненавистью.
      — Не говорите между собой, — продолжал сэр Мэрис. — Я запрещаю сие. И хорошенько слушайтесь моих приказаний, ибо тут есть двенадцать хороших арбалетчиков, нацеливших стрелы в ваши сердца.
      Логайр откинулся в седле, высокий и гордый, застывший в граните фатализма.
      — Двенадцать? — Род подарил сэру Мэрису кривую насмешливую улыбку. — Только двенадцать стрел, чтобы убить Логайра? Дорогой сэр Мэрис, я вынужден подумать, что ты становишься на старости лет опрометчивым.
      Гранитная маска треснула — Логайр бросил на Рода озадаченный взгляд. Род спешился и зашагал к мосту прочь от лошадей. Он горестно покачал головой.
      — Ах, сэр Мэрис, сэр Мэрис! Мой дорогой сэр Мэрис, думать, что…
      Вдруг он стремительно развернулся и с высоким пронзительным криком шлепнул лошадей по груди.
      — Разворачивайтесь и скачите! — завизжал он. — Скачите!
      Сэр Мэрис и его воины стояли, замерев от удивления, когда кони встали на дыбы, повернулись и скакнули прочь. Миг спустя двенадцать арбалетных стрел ударились в землю в том месте, где они только что были. Один стрелок был немного порасторопнее своих коллег: его стрела со звоном ударила по крупу Векса и срикошетировала в реку.
      Возникла пауза потрясенного молчания. Затем по рядам пробежал, набухая, шепот:
      — Колдовской конь! Колдовской конь!
      — Замети след, Векс! — прошептал Род, и огромный черный конь встал на дыбы, молотя в воздухе копытами и испуская боевое ржание, а затем повернулся и исчез, пропал в ночи, только затихала вдали дробь копыт.
      Род мрачно улыбнулся, уверенный, что след Векса будет вновь и вновь пересекать след Тома и Логайра до тех пор, пока его не сможет распутать даже любящий спагетти повар-итальянец.
      Он посмотрел на небо, и хотя он не мог ничего разглядеть за пределами круга факелов, но все же решил, что слабый крик ему не почудился.
      Он снова улыбнулся, на этот раз немного искреннее. Пусть Катарина попробует бросить его в тюрьму. Пусть только попробует.
      Затем улыбка застыла и скисла, когда он обратил лицо к сэру Мэрису. Старый рыцарь мужественно боролся за то, чтобы выглядеть разгневанным, но страх в его глазах трубил столь же громко, как телереклама. Голос его дрожал.
      — Род Гэллоуглас, ты содействовал побегу мятежника.
      Род молча стоял, сверкая глазами.
      Сэр Мэрис с трудом сглотнул и продолжал:
      — За государственную измену особе Ее Величества королевы всего Грамария, Род Гэллоуглас, я должен взять тебя под арест.
      Род вежливо склонил голову.
      — Вы можете попробовать.
      Солдаты в страхе забормотали что-то и отступили. Никто не желал скрестить оружие с чародеем.
      Глаза сэра Мэриса в тревоге расширились, затем он развернулся и схватил за руку одного из солдат.
      — Вот ты! Солдат! Солдат! — прошипел он. — Беги вперед и доставь известие королеве. Скажи, что здесь обнаружилось.
      Солдат так и припустил, жутко обрадованный возможностью выйти из боя.
      Сэр Мэрис повернулся обратно к Роду.
      — Теперь ты должен явиться на суд королевы, мастер Гэллоуглас.
      «Ого! — подумал Род. — Так я теперь мастер, да?»
      — Ты пойдешь по своей воле? — озабоченно спросил сэр Мэрис. — Или я должен принудить тебя?
      Род боролся с искушением дать плечам затрястись от смеха над страхом в голосе старого вояки. Его репутация имела решающее значение.
      — Я пойду по своей воле, сэр Мэрис, — сказал он, ступая вперед. — Идем?
      Глаза сэра Мэриса прямо-таки запылали от благодарности.
      Внезапно он отрезвел.
      — Не хотел бы я быть на твоем месте, даже за замок и герцогство, Род Гэллоуглас. Теперь тебе придется выстоять одному пред языком нашей королевы.
      — Ну да, — согласился Род. — Но, впрочем, я тоже должен ей пару ласковых, не так ли. Идем же тогда, сэр Мэрис.
      К несчастью, марш к замку дал Роду время поразмыслить над последними грубыми выходками Катарины, так что к ому времени, как они подошли к дверям ее покоев, челюсти Рода были сжаты и он дрожал от ярости. И, равно к несчастью, там уже был готов комитет по приему высокого гостя, состоящий из двух часовых, солдата, посланного вперед гонцом, и двух алебард, нацеленных прямо в живот Роду.
      Процессия остановилась.
      — И что, — осведомился Род с холодной улыбкой, — это предположительно значит?
      Гонец, задыхаясь, выдавил ответ:
      — Ко-королева за-запретила, чтобы ча-чародея приводили к ней неско-кованным.
      — А. — Род на миг поджал губы, а затем подарил гонцу вежливый подъем брови. — Я буду скован?
      Гонец кивнул на грани истерики.
      Алебарды с треском отлетели, когда Род отшиб их по обе стороны от себя. Он сгреб гонца за шиворот и бросил его в кучу кинувшихся к нему гвардейцев. Затем он со всей силой пнул ногой дверь, сорвав с болтов грубые металлические петли.
      Дверь с треском рухнула, и он перешагнул через нее, ступая твердым шагом.
      Катарина, мэр королевского города и Бром О'Берин вскочили на ноги с кресел, стоящих вокруг кленового стола.
      Бром прыгнул загородить Роду дорогу.
      — Каким дьяволом ты одержим, Род Гэллоуглас, ты…
      Но Род уже миновал его и продолжал двигаться.
      Он развернулся, остановившись перед королевой, гневно глядя на нее глазами, которые были словно осколки сухого льда.
      Катарина отступила, поднеся руку к горлу в замешательстве и страхе.
      Бром вскочил на стол и заорал:
      — Что означает сие неподобающее вторжение, Род Гэллоуглас? Убирайся, пока королева тебя не вызовет.
      — Я предпочел бы не являться перед Ее Величеством в цепях. — Слова его были холодными и рубящими. — И я не позволю, чтобы вельможу высочайшего ранга упекли в простую зловонную тюрьму с крысами и ворами.
      — Ты не позволишь? — ахнула возмущенная Катарина.
      — Да кто ты такой, чтобы позволять или не позволять? — прорычал Бром. — Ты даже не дворянской крови!
      — Тогда я должен думать, что кровь мешает действовать, — отрезал Род. Он отшвырнул стол с дороги и двинулся на королеву. — Я-то думал, ты благородна.
      Слово это прозвучало глумлением.
      — Но теперь я вижу, что ты поворачиваешь против своей собственной семьи, даже против того, кто столь же близок тебе, как отец! Воистину, если дерешься с кем-нибудь из своих вельмож, то приходится драться с родственниками, но с родным дядей? Позор, женщина! Будь он самым мерзким убийцей, тебе следовало бы принять его с вежливостью и почтением, подобающим его положению. Тебе следовало отвести под его камеру свои лучшие палаты, это всего лишь долг крови!
      Он прижал ее к очагу, вонзая в нее гневный взгляд.
      — Нет, будь он только убийцей, ты, несомненно приняла бы его со всеми почестями! Но нет, он совершил ужасное преступление, возражая против твоих деспотичных действий, произвольных законов, и хуже того, отстаивая свою честь против твоих расчетливых оскорблений. Он смел настаивать на предоставлении человеку подобающего уважения в царствование ребячливой, мстительной, грубой девчонки, имеющей титул королевы, но никаких достоинств, и за это он будет проклят!
      — Фу, сударь. — Она дрожала, бледная, как снег. — Как вы говорите с леди!
      — Леди! — презрительно фыркнул Род.
      — Прирожденной леди! — Это был тоскливый, отчаянный крик. — И ты тоже покинешь меня, ты тоже будешь говорить со мной языком Хлодвига?
      — Я, может быть, говорю, как хам, но ты ведешь себя по-хамски. И теперь я понимаю, почему все покидают тебя, ибо хлещешь презрением Логайра, который единственный остался тебе верен.
      — Верен! — ахнула она. — Он, ведущий мятежников!
      — Мятежников ведет Ансельм Логайр! За сохранение верности тебе старый герцог ныне смещен в пользу своего сына!
      Он зло улыбнулся, когда на ее лице появилось чувство ужаса и вины, затем повернулся к ней спиной и шагнул прочь, давая ей понять всю глубину ее предательства. Он услыхал за своей спиной протяжный судорожный вздох — Бром метнулся мимо него помочь королеве. Тут же послышался скрип кресла — Бром заставил ее сесть.
      Подняв глаза, он увидел, что лорд-мэр глядит мимо него широко открытыми глазами. Род прочистил горло, взгляд бюргера переместился к нему. Род дернул головой в сторону двери. Мэр, колеблясь, снова посмотрел на королеву. Род поиграл с рукояткой кинжала. Мэр увидел это, побелел и сбежал.
      Род снова обернулся к пораженной девушке.
      Стоявший рядом с ней Бром бросил на него взгляд испепеляющей ненависти и прорычал:
      — Кончено! Ужель ты вонзил нож недостаточно глубоко?
      — Еще нет, — стиснул зубы Род. Он снова подошел к Катарине и продолжал холодным голосом: — Этот славный вельможа, герцог Логайр, твой родной дядя, из любви к тебе выступил против всей твоей знати, даже против своего родного сына!
      Голос его надломился. Ее глаза вскинулись, полные страха.
      — И это именно из-за твоих действий, из-за твоего произвольного законодательства и полного отсутствия дипломатии Ансельм повернул против отца. У него было двое сыновей, и ты лишила его обоих!
      Она замотала головой, все быстрее и быстрее, и губы ее произносили безмолвное отрицание.
      — И все же он по-прежнему верен! — прошептал Род. — Он по-прежнему верен, хотя они убили бы его за это и были чертовски близки к этому!
      Она в ужасе уставилась на него.
      Род слегка постучал себя по плечу.
      — Вот это плечо приняло кинжал, что пронзил бы его сердце. И даже при этом только чудом и с помощью одной ведьмы, о которой ты едва ли знаешь, я сумел вывезти его живым.
      Бром вскинул голову, ища что-то на лице Рода. Тот нахмурился и продолжал:
      — Но я вывел его с риском для жизни и привел его обратно в целости. И что же я нахожу? Его должны держать пленником, и даже не так, как подобает знатному пленнику! Нет, не обращаясь с должным уважением и почтением, а как простого карманника, в тесной темной тюрьме!
      Он сделал для эффекта паузу, довольно-таки сильно гордясь последним образчиком аллитерации.
      Но с этим он малость перебрал, она овладела собой. Вскинув подбородок, она смахнула скупые слезы.
      — Перед моими законами, сударь, все равны!
      — Да, — согласился Род, — но это должно означать, что с крестьянами надо обращаться как с лордами, а не наоборот!
      Он склонился над ней, лицо в дюйме от ее лица.
      — Скажи мне, королева, почему это Катарина должна относиться ко всем с презрением?
      Это была ложь; она не ко всем относилась с презрением, только к знатным, но в глазах ее появились боль и виноватое сомнение в себе.
      И все же она вскинула подбородок и провозгласила:
      — Я королева — и все должны склоняться перед моей властью!
      — О, они склонялись, склонялись! Пока ты не отвесила им оплеухи — тогда они ответили тем же.
      Он отвернулся, упершись гневным взглядом в очаг.
      — И я не могу сказать, что виню их, так как ты лишаешь их свободы.
      — Свободы? — уставилась на него Катарина. — Что это за речи, сударь? Я стремлюсь дать больше свободы крепостным!
      — Да, к этому ты стремишься, — кисло улыбнулся Род. — Но как ты подходишь к тому, чтобы дать ее! Ты берешь все на себя, даже больше. Ты лишаешь их сегодня, чтобы дать им больше завтра!
      Он трахнул кулаком по подлокотнику ее кресла.
      — Но это завтра наступит после дождичка в четверг, неужели ты этого не видишь? Слишком много болезней в этой стране, всегда будет новое зло, против которого надо будет бороться, и слово королевы должно быть неоспоримым законом, чтобы командовать армией в борьбе против зла.
      Он медленно отвел руку, глаза его горели.
      — И поэтому он никогда не наступит, тот день, когда ты сделаешь их свободными, в твоей стране никто не будет иметь свобод, кроме королевы!
      Он сцепил руки за спиной и принялся расхаживать по комнате.
      — Ее есть лишь столько-то на всех, знаешь ли, этой свободы. Если один человек имеет больше, то другой должен иметь ее меньше, потому что один командует, а другой подчиняется.
      Он держал руку перед ней, медленно сжимая ее в кулак.
      — Вот так, мало-помалу, ты будешь похищать ее до тех пор, пока не станут повиноваться малейшей твоей прихоти. Ты будешь обладать полной свободой, сможешь делать все, что ты пожелаешь, но свободна будешь ты одна. Ничто из этой свободы не перепадет твоему народу. Вся, вся будет собрана у Катарины.
      Его рука разжалась и слегка стиснула ей горло. Она уставилась на него и сглотнула, прижимаясь к спинке кресла.
      — Но человек не может жить без по крайней мере малости свободы, — мягко произнес он. — Они должны иметь ее или умереть.
      Его рука медленно сжалась.
      — Они поднимутся против тебя, объединенные своим общим врагом — тобой. А потом они снова выжмут из тебя свои свободы — медленно, медленно.
      Катарина рванула его руку, борясь за дыхание. Бром прыгнул освободить ее, но Род отпустил ее раньше.
      — Они повесят тебя на воротах твоего замка, — прошептал он. — И знать будет править вместо тебя, все твои дела будут вымараны, и в этом ты можешь быть уверена, ибо так всегда бывало с тиранами.
      Она вскинула голову, в глазах ее была боль. Она набирала воздух, чтобы говорить, мотая головой во все более твердом отрицании.
      — Нет, не я, — наконец выдавила она из себя. — Не это, нет! Никогда не тиран!
      — Всегда тиран, — мягко поправил Род. — С рождения. Всегда тиран. Для всех, кто тебя окружал. Хотя ты никогда не знала этого до сегодняшнего дня.
      Он отвернулся, сцепив руки за спиной.
      — Но теперь ты знаешь. И знаешь также, что тебе некого винить в мятеже, кроме себя. Ты их толкала и толкала, своих вельмож, все сильнее и сильнее, для блага народа, по твоим словам. — Он оглянулся через плечо. — Но разве этот мятеж также не дает возможность увидеть тех, кто смеет тебе сказать: «нет!», увидеть, кто из них настоящие мужчины?
      Ее лицо исказило презрение.
      — Мужчины? — Слово это прозвучало неприличным ругательством. — В Грамарие больше нет никаких мужчин, только мальчишки, довольные своей участью игрушек женщин!
      Он криво улыбнулся.
      — О, есть еще мужчины. Мужчины на юге, мужчины в Доме Хлодвига или, по крайней мере, один там есть. Мужчины, моя королева, но мужчины благородные, любящие свою королеву и ненавидящие наносить ей удар!
      Ее веки опустились, презрение, игравшее на ее лице, превратилось в улыбку.
      — Именно то, что я говорила, нет больше мужчин в Грамарие.
      — Они есть, — очень спокойно ответил Род. — И они идут в поход на север, чтобы доказать это.
      Она уставилась на него, затем медленно села в кресло.
      — Ну, так они идут в поход на север, а я встречу их на Бреденской равнине. И все же среди них нет ни одного, кого я назвала бы мужчиной. Скоты, все до единого.
      — О, ты их встретишь. — Род подарил ей приторно-сладкую улыбку. — И что ты используешь в качестве армии, и кто будет ею командовать?
      — Я буду командовать, — надменно ответила она. — Я и Бром. И будет там пятьсот гвардейцев королевы и семьсот солдат из армий королевы и трижды двунадесять рыцарей из моих владений.
      — Шестьдесят рыцарей! — Губы Рода сжались, растягиваясь по углам. — Не хватит даже для того, чтобы поразвлечь южных рыцарей одной полной атакой! Шестьдесят рыцарей из скольких сотен в твоем королевстве? А все остальные выстроились там, против тебя! И двенадцать сотен пехотинцев против тысяч мятежников!
      Катарина в судороге сжала руками подлокотники кресла, чтобы унять их дрожь, страх лишил ее лицо цвета.
      — Мы победим ради чести Плантагенетов и Грамария или погибнем благородно.
      — Я пока еще, — натянуто заметил Род, — не видывал благородной смерти в битве. Они все попросту малость беспорядочны.
      — Молчать! — оборвала она. Затем закрыла глаза и опустила голову, костяшки пальцев, лежащих на подлокотнике кресла, побелели. Она поднялась, снова гордая и спокойная, и Род не мог не восхититься на миг ее мужеством.
      Катарина села за стол, придвинула к себе пергамент и перо, почиркала с минуту, потом протянула пергамент Роду.
      — Отнесите это моему дяде Логайру, — сказала она. — Это приказ, чтобы он явился здесь передо мной, и охранная грамота, ибо я думаю, что вскоре мне понадобятся рядом все верные люди.
      Род взял пергамент и медленно скомкал его в кулаке.
      Он швырнул его в огонь, не сводя глаз с Катарины.
      — Ты напишешь письмо герцогу, и я отнесу его, — сказал он антарктическим голосом, — но в нем ты будешь просить его оказать любезность аудиенцией.
      Спина ее выпрямилась, а подбородок задрался кверху. Род поспешно утеплил голос, улыбнувшись.
      — Бросьте, бросьте, моя королева! Вы уже имеете все свободы. Неужто вы не можете немножко потратиться на вежливость?
      Глаза его потемнели, а улыбка растаяла.
      — Или вы будете охвачены грехом гордыни и позволите своей свободе стать погибелью? — Он подошел поближе, возвышаясь над ней. — Народ будет расплачиваться за вашу гордость, моя королева? Или вы?
      С минуту она прожигала его ответным взглядом, но что-то внутри ее требовало внимания. Она опустила взгляд и с минуту сидела тихо, затем повернулась к столу и написала.
      Она сложила письмо, запечатала его и протянула Роду. Он взял его, поклонился немного чересчур низко, повернулся к двери.
      Тут уголком глаза он уловил быстрое движение по плинтусу. Повернулся и увидел мышь, шмыгнувшую под гобелен, где она и осталась, замерев.
      Челюсти Рода сжались. Двумя большими шагами он пересек комнату и поднял гобелен.
      Мышка посмотрела на него своими очень широкими, очень зелеными и очень разумными глазами.
      — Я не ценю подслушивающих, — холодно сказал Род.
      Мышка вздрогнула, но ответила вызывающим взглядом.
      Род нахмурился от неожиданной мысли, затем строгое выражение лица его растаяло. Он мягко поднял мышку на уровень глаз с нежностью, которая отличнейшим образом отрицала любой достойный образ, который он мог создать.
      Он медленно покачал головой.
      — Ну не думала же ты, что мне здесь понадобится помощь, а?
      Мышка опустила голову, ее усики чуть дернулись.
      — Воистину, — прошептала Катарина, — по-моему, этот человек одержим.