— Положи руку на рукоять и клянись! — Слова были краткими и строгими.
      Род немало струхнул, отлично понимая, что эта клятва на всю жизнь привяжет его к планете.
      — Клянись! — прогремел дух. — Клянись! Клянись!
      — Все тут ты, старый крот? — пробормотал под нос Род, но это не сработало, он никогда не чувствовал себя менее веселым.
      Он уставился на пылающую светом рукоять и строгое лицо за нею.
      Почти против собственной воли он сделал шаг вперед, затем еще один, наблюдая, как его рука сомкнулась вокруг рукояти. Ладонь ничего не почувствовала, никакого давления твердого металла, но воздух в его руке был таким холодным, что парализовал его пальцы.
      — А теперь клянись мне! — прогремел Горацио.
      «А, ладно, — подумал Род. — Это только слова. Кроме того, я ведь агностик, не так ли?»
      — Я… клянусь, — неохотно произнес он, буквально выдавливая слова. Затем в его мозгу сверкнуло озарение, и он легко добавил: — И далее я клянусь, что я не успокоюсь до тех пор, пока королева и все ее подданные не будут править вновь с единым голосом.
      Он снял руку с меча, весьма довольный собой. Эта дополнительная статья давала ему путь прямо к его цели независимо от того, числил ли там Горацио или нет демократию среди опасностей, угрожающих Грамарию.
      Дух нахмурился.
      — Странная, — пробурчал он, — очень странная клятва. И все же сердцем я не могу сомневаться и благословляю тебя.
      Конечно, признался себе Род, клятва все же привязывала его к Грамарию, но через эту пропасть он перекинет мост, когда подойдет к ней.
      Меч скользнул обратно в ножны. Дух повернулся и сказал через плечо:
      — Следуй за мною теперь, и я покажу тебе коридоры внутри этих стен.
      Род последовал за ним, пока они не подошли к стене.
      Дух показал длинным костлявым пальцем:
      — Прощупывай, пока не обнаружишь, что камень под твоей ладонью подается.
      Род протянул руку к камню, указанному призраком, и толкнул, наваливаясь всем телом. Камень застонал и со скрежетом подался, уйдя в стену. Когда он вышел обратно, отворилась дверь со скрипом протестующих петель, которым давно уже должны были бы сделать перерыв на смазку.
      Щеку Рода овеял холодный черный воздух.
      — А теперь оставь меня, — сказал стоявший рядом с ним высокий и величественный дух. — И ступай выполнять свой долг. И все же помни, человек, клятву свою и будь уверен, что если ты когда-нибудь отбросишь ее, первый герцог Логайр всегда будет стоять рядом с твоей постелью, пока ты наконец не поддашься страху.
      — Определенно утешающая мысль, — пробурчал под нос Род. Он принялся ощупью спускаться по мшистым ступенькам, напевая себе под нос: «Никогда тебе не бывать одному».
      На этот раз дверь на сеновал была открыта, и подобный грому храп Тома глухо раскатывался по каменному помещению.
      Род остановился в дверях, пожевывая губу. Он вернулся в коридор, вынул из кронштейна факел и сунул его впереди себя в помещение, осторожно заглядывая туда, просто для гарантии уверенности, что никто не попытается вновь пробудить Тома с умыслом потребовать впоследствии алименты.
      Колеблющийся луч факела открыл спящую фигуру рослого крестьянина, укрытого плащом до середины груди. Одна медвежья ручища удобно обнимала круглое мягкое тело блондиночки, укрытой (или раскрытой) плащом в той же степени. Ее маленькие твердые грудки прижимались к боку Тома, а голова с разметавшимися светлыми волосами покоилась на его плече. Одна из загорелых рук была по-собственнически перекинута через бочонок груди великана.
      Род нахмурился и подошел взглянуть поближе. Лицо было тонкое, нос вздернутый, рот маленький с довольной и надменной улыбочкой.
      Это была, определенно, не брюнетка, пристававшая к Роду ранее в коридоре. Он удивленно хмыкнул. Так значит, та девка не ринулась за слугой, когда ей отказал господин.
      Конечно, она могла оказаться просто недостаточно резвой… Но нет, Большой Том был бы рад ублаготворить обеих.
      Он поставил факел на место, вернулся на сеновал с кивком завистливого восхищения Большому Тому и, не трудясь стягивать камзол, свалился на кучу сена, служившую ему постелью. Это воскресило в нем воспоминания. Он зевнул, положил голову на согнутую руку и медленно продрейфовал ко сну.
      — Человек Гэллоуглас!
      Голос так и прогремел в тесном помещении. Род рывком выпрямился, девушка завизжала, а Большой Том выругался.
      Над ним, светясь в темноте холодным светом, возвышался дух.
      Род поднялся на ноги, бросив быстрый взгляд на Тома и девушку. Она съежилась в малодушном страхе, прижавшись к медвежьей шкуре его груди. На лице Тома уже установилось выражение угрюмого (и вероятно, испуганного) вызова.
      Род переключил взор на духа, стоящего высоко над ними в пластинчатых доспехах, с невероятно длинным и тонким лицом. Оружие у него на бедре было рапирой, это был не Горацио Логайр.
      Род напомнил себе, что он — босс, факт, о котором он почти забыл. Он ответил бездонному взору самым надменным взглядом, на какой был способен.
      — В каком хлеву ты вырос, — рявкнул он, — что являешься перед джентльменом столь бесцеремонно?
      Глаза-пещеры расширились, у духа отвисла челюсть. Сбитый с толку, он уставился на Рода.
      Смертный поспешил воспользоваться своим преимуществом.
      — Говори же, да поживее, иначе я спляшу на твоих костях!
      Дух просто зараболепствовал, Род попал в точку. Очевидно, существовала какая-то эктоплазматическая связь между духом и его бренными останками. Он сделал мысленную пометку отыскать могилы всех участвующих в деле духов.
      — Прошу прощения, милорд, — заикаясь, произнес дух. — Я никак не хотел оскорбить. Я только…
      Род оборвал его:
      — Раз уж потревожил мой сон, ты вполне можешь сказать, что привело тебя ко мне?
      — Вас вызвали…
      Род снова перебил его:
      — Никто не вызывает меня.
      — Прошу прощения, милорд, — поклонился дух. — Милорд Логайр просит вашего присутствия.
      Род еще с миг прожигал его взглядом, затем со вздохом взял лютню.
      — Ну, кто имеет дело с духами, должен заниматься делами в неурочное время. — Он вскинул голову. — Горацио Логайр?
      — Он самый, милорд.
      Служанка ахнула.
      Род вздрогнул, он совершенно забыл про своих слушателей. К полудню его репутация будет известна всему замку.
      — Ну, — сказал он, вешая лютню на плечо, — веди.
      Дух еще раз поклонился, затем, вытянув руку, повернулся к стене.
      — Погоди, — рявкнул Род, — лучше оставь тайные ходы тайными. Ступай к милорду Логайру и скажи ему, что я скоро приду. Ты забываешь, что я не могу ходить сквозь стены, подобно тебе.
      Дух обернулся, недоуменно нахмурившись.
      — Но, милорд…
      — Ступай к милорду Логайру, — рассвирепел Род.
      Дух съежился.
      — Как вам угодно, милорд, — поспешил промямлить он и скрылся.
      В неожиданно наступившей темноте девушка испустила долгий рыдающий вздох, и «Как же это, мастер?» — осведомился Большой Том, очень спокойным голосом, со всего лишь следом удивления. «Ты теперь регулируешь движение духов?»
      — Да, — ответил Род и распахнул дверь, гадая, где это Том подхватил такое выражение — «регулировать движение».
      В дверях он обернулся посмотреть на пару, сузив глаза и пронзая их взглядом.
      — Если хоть слово об этом выйдет за пределы этого помещения, у вас обоих будет беспокойный сон и ночные гости.
      Глаза Большого Тома сузились, девушкины же в тревоге расширились.
      «Хорошо, — подумал Род. — Я пригрозил ее доходу и теперь могу быть уверенным, что она будет молчать».
      Он круто повернулся и закрыл дверь. Большой Том, конечно же, утешит ее, а контроль его мастера над духами не совсем чтобы уронит его в ее глазах.
      И конечно же, она будет держать язык за зубами. Что тоже неплохо. Для человека, неверящего в магию, Род и так уж чересчур прославился, как чародей.
      Он крался по коридору, пока не нашел пустую комнату со входом в тайный туннель. Гранитные блоки стен были вырезаны в форме барельефа, изображающего сжигаемую на костре оранжевую флейту. Логайры явно весьма серьезна воспринимали принятую ими ирландскую фамилию.
      Род нашел в связке хвороста один уголек, вырезанный немного глубже остальных, и бросил на него весь свой вес, толкнув его вправо. Древний механизм издал глухое рычание, и дверь развернулась на каменных плитах пола.
      Род нащупал подошвами ног ступеньки, протянул руку к большому железному кольцу, установленному с внутренней стороны двери, и, задвинув ее, направился вниз, по лестнице.
      Он вышел через массивную дверь в большой зал с темным алтарем. Его призрачный проводник был уже там, дожидаясь.
      Дух поклонился.
      — Если вы будете так добры последовать за мной, мастер… — Он повернулся и пошел к арочному выходу в коридор.
      Род последовал за ним, бурча под нос:
      — Полегче там с сарказмами.
      Они вышли в коридор, и справа от себя Род увидел фосфоресцирующее собрание духов. Они стояли неподвижно, склонив головы, глядя на что-то внизу на полу в центре их круга. Род услышал очень смертный и очень испуганный плач.
      Когда Род подошел, Горацио отплыл от кучи призраков. Его крупное лицо исказил гнев.
      — Милорд Логайр. — Род поклонился с предельной вежливостью, затем выпрямился. — Зачем ты вызвал меня?
      Лоб духа немного разгладился, он, видно, несколько смягчился.
      — Человек Гэллоуглас, — проворчал он, — почему ты не сказал мне, что пришел в наши коридоры не один?
      — Не один? — поднял брови Род. — Вот как?
      Мрачность Логайра перешла в озадаченность.
      — Воистину, был некто, последовавший за тобой, как я убедился, выйдя из зала со странным сооружением.
      — Высший сорт, — пробормотал Род.
      — Gesundheit , — ответствовал Логайр. — Если нам предстоит иметь здесь постоянное хождение смертных, мне придется присмотреть за отоплением коридоров. Но к делу: я нашел твоего слугу прямо при выходе из зала.
      — Слугу? — нахмурился Род. — Откуда ты знаешь, что это слуга?
      — Он же подслушивал у двери. И мы можем знать, что он твой, ибо когда мы двинулись на него, он выкрикнул твое имя.
      — О. — Род сосредоточенно почесал в затылке. — Так он назвал мое имя, да?
      — Да, иначе мы убили бы его. И посему я послал за тобой, чтобы отдать его тебе.
      Логайр посторонился, круг духов расступился, и Род шагнул вперед. В холодном свете духов он увидел жалкий комок, пытающийся втиснуться в стену. Лицо было отвернуто от него. По плечам рассыпались длинные черные волосы. На нем была белая блузка, широкая юбка и черный лиф. Последний был очень плотно заполнен.
      — Милорд Логайр, — начал было Род, но голос его осел и он начал снова: — Милорд Логайр, это вряд ли «он». — А затем самым мягким голосом, на какой был способен, он попросил: — Посмотри на меня, девушка.
      Голова девушки вскинулась, губы раздвинулись. Лицо ее залилось радостью и облегчением.
      — Милорд!
      Затем ее руки обвили его шею, так крепко, что ему пришлось бороться за дыхание, а ее тело плотно придвинулось к нему. Она уткнулась головой в плечо Рода, содрогаясь всем телом от рыданий.
      — Милорд, о, милорд!
      — Боже милостивый! — откликнулся Род, отодвигаясь от нее, чтобы прочистить гортань.
      Он, разумеется, узнал ее, это была служаночка, сделавшая ему ранее вечером предложение.
      — Ну, ну, тихо, девушка, все хорошо, — прошептал он, гладя ее по спине.
      Помещение вокруг него, казалось, закачалось. Он выбрал фиксированную точку света и уставился на нее.
      Она оказалась Горацио Логайром, с лицом, искаженным налетом негодования.
      — Забери ее из моих коридоров, человек, они и без того достаточно сырые.
      Род как раз успел заметить, как мило эта крестьяночка укладывается в его объятия. Он закрыл глаза, упиваясь ее теплотой и близостью, Затем кивнул головой.
      — Да, милорд, так я и сделаю. Ну, ну, тихо, девушка, не нужно плакать. — Он вытащил из-за манжета платок и вытер ей щеки. — Хватит слез, милая, вот так. Ты повышаешь влажность, а у Горацио артрит, если только он сможет вспомнить, куда положил свои кости. Вот так, умница.
      Ее голова уткнулась ему в грудь, она шмыгнула носом. Глаза ее закрылись, мышцы расслабились, казалось, она едва ли не уснула. Рода охватила внезапная волна нежности при помощи и содействии ощущения огромной силы, внесенной его инстинктом защитника, и он мысленно выругал липучий эффект девицы в беде.
      Он посмотрел в мрачные глазницы Логайра.
      — Заарканили тебя, человек.
      — Кого? Меня? — Род нахмурился и глухо стукнул себя по горлу в области сонной артерии. — «Семь раз испытан я огнем…»
      — «…и сочтен желанным, — согласился Логайр. — И семь раз испытан разум в том, кто ошибок не имел». Забери ее из моих коридоров, человек.
      Род бросил на него последний вызывающий взгляд и повернулся к девушке.
      — Идем, девушка, — прошептал он. — Теперь мы должны уйти из этих мест.
      Он подхватил ее на руки. Она шевельнулась, что-то обиженно пробормотала и снова уткнулась в его плечо, крепко обняв ему шею руками.
      «Младенцы и женщины, — раздраженно подумал Род, — хуже зыбучих песков».
      — Милорд, — обратился он к Логайру, — не проводите ли вы меня? Как вы можете понять, мое внимание несколько отвлечено…
      — Да, — ответил дух и свернул направо по коридору, но не раньше, чем Род успел заметить на лице духа призрачную улыбку.
      Он вышел в освещенный коридор, где прежде встретил Дюрера. Человечишка исчез, очевидно, он предположил самое худшее и довольный пошел своей дорогой.
      Род опустил ноги девушки на пол. Она снова пробормотала неразборчивый протест и еще крепче прижалась к нему.
      Род сжал ее в объятиях и потерся щекой о ее волосы, растягивая мгновение как можно дольше.
      Затем он печально улыбнулся и, подняв руку, погладил ее по подбородку, повернув ее лицо в свою сторону. Глаза с длинными ресницами были все еще закрыты, полные красные губы надуты и чуточку приоткрыты.
      Род сделал себя твердым, как сталь, и мягко спросил:
      — Теперь ты должна рассказать мне, девушка, зачем ты последовала за мной.
      Глаза ее распахнулись и тревожно расширились. Потом она закусила губу, опустила голову и отступила от него, вцепившись в ткань его камзола.
      — Ты должна рассказать мне, девушка, кто послал тебя шпионить за мной?
      Она вскинула голову, в испуге расширив глаза, и замотала ею.
      — Никто, милорд, никто, только я сама.
      — Да? — печально улыбнулся Род. — Сама по себе ты последовала за мной в часть замка, населенную призраками?
      Она снова опустила взгляд.
      — Я не боялась призраков, милорд.
      Род удивленно поджал губы.
      Если это так, она обладает необычной для горничной смелостью.
      Нервы у нее не сдали до тех пор, пока она не увидела их в натуре, а испытавши сам их стоны, Род легко мог понять ее сломленность.
      Она также могла последовать за ним в надежде, что он надумает пересмотреть свое решение спать в одиночестве. Или, может быть, она думала, что сможет помочь, если он попадет в беду. Род улыбнулся при этой последней мысли. Но он должен был удостовериться в этом.
      — И все же ты еще не сказала мне, почему ты последовала за мной?
      Она снова закусила губу и скривила лицо. Род спокойно ждал.
      Выдавливая из себя каждое слово, она сказала:
      — Я… я боялась за вас, милорд.
      Род уставился на нее, затем его рот растянулся в полуулыбке. Он медленно покачал головой.
      — Ты боялась за меня?
      — Да, — вскинула она голову. — Я не знала, что вы чародей, а человек в одиночку… в тех коридорах…
      Голос ее оборвался, веки снова опустились.
      Род испустил вздох и привлек ее к себе. Она с миг сопротивлялась, затем уступила.
      — Ах, девушка, девушка! — вздохнул он. — Чем ты могла мне помочь?
      — Я… у меня есть подход к некоторым духам, милорд. — Голос ее был приглушен тканью его камзола. — Я думала…
      Род нахмурился. Неужто общение с миром духов было нормой на этой рехнувшейся планете?
      Он мягко погладил ее по спине, прижимаясь щекой к ее волосам. Она, конечно, могла и лгать, но это подразумевало бы, что она великолепная актриса, а для этого она казалась слишком бесхитростной.
      Он вздохнул и еще крепче сжал ее в объятиях. Она прижалась к нему бедрами.
      Род закрыл глаза и стер в голове все ощущения, кроме ощущения ее тела. Она было хорошим, очень хорошим, почти как у той девушки — Гвендайлон…
      Он резко открыл глаза и уставился в освещенный факелами полумрак коридора, рисуя перед собой два лица — бок о бок. Покрась волосы в черный цвет, загни уголки глаз, выпрями нос.
      Она почувствовала его напряжение и подняла голову:
      — Что такое, милорд?
      Голос был немного выше тоном, да, но он был того же типа.
      Он оглядел ее с ног до головы — комплекция была безупречной, кожа — без единой веснушки. Но чтобы состряпать основы косметики, требуется не такая уж развитая технология.
      Он нацелился указательным пальцем ей между глаз.
      — Ты, — заявил он, — обманывала меня.
      Его палец остановился на кончике ее носа.
      В ее глазах мелькнуло разочарование, а затем она снова стала воплощением невинности.
      — Обманывала вас, милорд?.. Я… я не понимаю.
      Род щелкнул пальцами, кончик носа отлетел. Он кивнул мрачно, но с улыбкой.
      — Крахмал и вода. Но ты поступила неправильно, выпрямив его. Мне он гораздо больше нравится чуточку вздернутым.
      Он потер кончиком пальца по уголку глаза — и тот перестал быть косым, а на пальце появилось черное пятно.
      — Крахмал и вода, и черная краска на веках. Немного муки, смешанной с жженой амброй, на лицо и хна для волос.
      Уголки ее рта сжались. Лицо под краской покраснело от жаркого гнева.
      Он покачал головой, наморщив лоб.
      — Но зачем, девушка? Твое лицо во много раз прекраснее.
      Он позволил себе момент самодовольства, когда гнев на ее лице растаял в нежности и страсти.
      Она опустила взгляд.
      — Я не могла тебя покинуть, милорд.
      Он закрыл глаза, скрипнул зубами и только огромным усилием воли удержался, чтобы не сжать ее в объятиях.
      — Но… — Он остановился и продолжил после громкого долгого вздоха: — Но каким образом ты последовала за мной, девушка?
      Она подняла взгляд, невинно расширив глаза.
      — В обличьи скопы, милорд.
      Глаза его распахнулись с почти слышимым щелчком. Он уставился на нее.
      — Ведьма? Ты? Но…
      — Ты не станешь презирать меня из-за этого, милорд? — обеспокоенно спросила она. — Ты, который и сам чародей?
      Его глаза потеряли фокус.
      — Как? Чародей? — Он помотал головой, пытаясь прояснить ее. — Э, я хочу сказать… нет, конечно, не стану. Я имел в виду… ну, некоторые из моих наилучших друзей… э…
      — Милорд? — Она взглянула ему в лицо. — Здоров ли ты?
      — Кто, я? Конечно, нет! Нет, минутку. — Он остановился и сделал очень глубокий вдох. — Итак, слушай. Ты — ведьма. Так. Подумаешь, эка важность. Меня больше интересует твоя красота, чем твои таланты.
      Горящие уголья, там, в ее глазах, готовы были воспламениться, если он подует на них. Он сделал еще один глубокий вдох и призвал свои гормоны к порядку.
      — А теперь, давай внесем ясность в один вопрос.
      — Да, милорд, — выдохнула она, прильнув к нему.
      — Нет, нет! Я имею в виду не это! — Он шагнул назад, выставив перед собой руки, чтобы удержать ее. — Слушай. Единственная причина, по которой ты последовала сюда за мной, заключалась в том, что ты боялась, что я попаду в беду, с которой не смогу управиться, верно?
      Она помолчала, свечение в ее глазах медленно угасло под приливом разочарования.
      Она опустила взгляд.
      — Да, милорд.
      То, как она это произнесла, заставило его подумать, что она оставила жутко много недосказанным, но он поспешил со следующим доводом.
      — Но теперь ты знаешь, что я чародей, верно?
      — Да, милорд. — Он едва мог ее расслышать.
      — Значит, ты знаешь, что мне нечего бояться, не так ли? Значит, больше нет нужды следовать за мной, верно?
      — Нет, милорд! — Она вскинула лицо, пылая взглядом, затем ее подбородок поднялся немного выше, гордый надменный в своем упрямстве. — Я буду следовать за тобой по-прежнему, Род Гэллоуглас. В мире сем есть чары, о коих ты не ведаешь.
      И одним из самых раздражающих в ней качеств, решил Род, было то, что она всегда была столь чертовски права. В этом безумном шиворот-навыворот мире было наверное куда как много «чар», которых он даже вообразить не мог.
      Но с другой стороны, кажется, были некоторые, о которых она тоже не знала. Ведьма-любительница, скорее всего, и слишком старая, чтобы вступать в профсоюз — ей, должно быть, почти столько же лет, сколько и Роду. Фактически, ее «колдовство» состояло, кажется, из косметического искусства, способности летать птицей (это еще он не до конца вычислил) и совершенно необычной для женщины смелости.
      Так что она права, у нее были веские причины беспокоиться о нем — он еще находится в опасности, но также и она. Нет. Без толку говорить ей, что она не может следовать за ним, она все равно последует. И он выйдет живым, как он всегда выходил из всех передряг, но она будет убита где-нибудь в кювете, где-то по дороге. Или, может быть, настолько свяжет его, что они оба кончат покойниками.
      Он мотнул головой из стороны в сторону, энергично ею тряся. Он не мог позволить ей погибнуть. Он должен был как-то стряхнуть ее и знал, как именно.
      Его рот скривился в кислой улыбке.
      — Выходит, правда то, что говорят о сельских девушках: дай им миг доброты, и ты никогда от них не избавишься. У тебя, милая, высший класс приставучести.
      Она ахнула, отступила от него, лицо ее исказила гримаса боли, а тыльная сторона ладони метнулась к губам. На глаза навернулись слезы, она закусила руку, повернулась и убежала.
      Он уставился в пол, прислушиваясь к замирающим рыданиям, чувствуя растущую в нем пустоту.
      По тяжелой дубовой двери громыхнул кулак. Род выкарабкался из глубины сна, забарахтался, пытаясь сесть.
      Большой Том и деваха лежали, не шевелясь, не сводя глаз с двери. Род хмыкнул, поднимаясь на ноги.
      — Не беспокойтесь, — пробурчал он. — Духи не стучатся.
      — Эй, менестрель, — грохнул грубый пропитый голос. — Ступай к моему хозяину!
      Род натянул камзол и поднял лютню. Он распахнул большую дверь, мотая головой, чтобы избавить ее от остатков скудного сна.
      — Ты мог бы, по крайней мере, попробовать быть повеселее в такой час чертова утра? — проворчал он. — И кто именно, черт возьми, твой хозяин?
      Тяжелый кулак попал ему ниже уха, заставив его откатиться к стене. Он поборол мгновенный импульс сломать этому типу шею.
      Сквозь звон в ушах и шум в голове он расслышал глухой садистский смешок.
      — Знай, как разговаривать с высшими, шут. То хорошее правило для мужлана.
      Род поднялся, оперевшись руками о стену, и смерил взглядом своего противника. Это был простой солдат, одетый в кожу и кольчугу, которые нуждались в чистке, так же как и сам солдат.
      Может быть, он и простолюдин, но у него был далеко не простой случай запаха, и венец всего — халитоз , обязанный, возможно, гнилым зубам, которые он выставлял напоказ в самодовольной ухмылке.
      Род вздохнул и выпрямился, решив, что, возможно, лучше будет сыграть свою роль. Фактически, он заслужил удар, потому что выпал из характера своего персонажа. Шут в средневековом обществе канализировал выход эмоций — не только через развлечения, но также создавая мишень для агрессий, становясь их объектом.
      — Ладно, — сказал он. — Усвоил. Идем.
      На этот раз кулак угодил ему в челюсть. Покатившись от удара, он услышал, как веселый голос прорычал:
      — Усвоил, но недостаточно, правило есть обращаться к высшим «мастер».
      Род подавил гнев в спокойную, расчетливую ярость и бросился вперед, нанеся три быстрых удара ребром ладони.
      — У меня есть еще лучшее правило для солдата, — проинформировал он смятую кучу у своих ног. — Сперва удостоверься, кто есть высший. А теперь веди меня к своему хозяину.
      Хозяином, как оказалось, был Логайр. Рода проводили в средних размеров зал с высоким потолком, который был весь увешан гобеленами.
      Три высоких узких окна, сквозь которые Роду был виден слабый свет зари, искажаемый призмой водопада, освещали помещение, которое было заполнено ревом воды, но звук был приглушенным. Присмотревшись повнимательнее, Род увидел, что окна были с двойными рамами и в метр глубиной. Кто-то кое-что помнил из старой технологии.
      Стены были увешаны гобеленами, под ногами лежал толстый ковер. Центр покоев занимал большой овальный стол. Во главе его сидел Логайр, справа от него — старший сын. Дюрер сидел слева. Другие места занимали восемь человек, выглядевшие знакомыми. У Рода расширились глаза, когда он узнал их: герцог Медичи, граф Романов, герцог Бурбон, князь Габсбург и их советники.
      После Логайра они были четырьмя самыми могущественными среди Великих Лордов. И если эти пятеро собрались вместе, то не могли ли быть поблизости и другие семеро?
      Все сидели за завтраком, но никто из них, кажется, по-настоящему не сознавал, что он ест. Взять вот Ансельма — сына Логайра — он ел, словно автомат, уставясь в тарелку, с лицом, застывшим, словно у скульптуры, в холодной ярости.
      Его отец сидел, склонив голову, крепко стиснув руки перед собой на столе.
      Надо полагать, решил Род, здесь имела место небольшая ссора между отцом и сыном, и Логайр победил — но только приказав сыну заткнуться.
      И Рода призвали залатать брешь. Ой-е-ей! Чего только не ждут люди от эстрадных артистов.
      Лицо Дюрера лучилось подспудным пыланием мстительной радости, у других советников были более умеренные версии того же выражения лица. Что бы тут ни произошло, все вышло так, как хотел Дюрер: вероятно, именно он-то это и подстроил. Этот человек был идеальным катализатором, решил Род. Он никогда не вступал в вызванные им реакции.
      Логайр посмотрел на своего сына с немым призывом в старческих покрасневших глазах. Но Ансельм не ответил ему даже мимолетным взглядом, и лицо герцога стало твердым, как кремень.
      Повернувшись, старик увидел Рода.
      — Менестрель! — рявкнул он. — Почто стоишь ты праздно, дай нам веселья.
      Голова Дюрера резко повернулась в его сторону, он вцепился в него взглядом. Тревога сменила на его лице шок с последовавшей затем дистиллированной убийственной яростью.
      Род весело улыбнулся, поклонился и коснулся чуба, отдавая честь. Про себя он гадал, какая же песня сможет выжечь напряженность в этом зале. Он сильно подозревал, что тут существовал обычай разряжать атмосферу, избивая менестреля за неумение выполнить свою задачу.
      Он начал наигрывать «Мэтти Гривса», прикидывая, что его единственный шанс заключается в том, чтобы дать нечто еще более ужасное, чем все, что только могло иметь здесь место.
      Он, однако, некоторое время воздерживался от слов, чтобы дать себе время изучить лица четырех лордов. Выражение их менялось от задумчивого размышления до прямого, хотя и несколько завуалированного презрения, последнее явно было направлено на старого герцога. Похоже, Логайр не имел здесь сильных сторонников: баланс мнений, кажется, покоился на его сыне.
      — Менестрель!
      Род поднял взгляд — это заговорил Ансельм.
      Лицо молодого человека было настолько кислым, что от него и молоко свернулось бы.
      — Ты знаешь песню о парне, из которого женщина сделала дурака, и все же он, вдвойне дурак, все еще любит ее?
      — Кончено! — ответил Логайр.
      Но прежде чем Ансельм смог ответить, Род сказал:
      — Много, милорд, о мужчинах, все еще любящих женщин, выбранивших их, и во всех них леди возвращаются к ним.
      — Возвращаются! — сплюнул Ансельм. — Да, она возьмет его обратно, чтобы с позором повесить на воротах своего замка!
      Старый герцог, поднявшись на ноги, прорычал:
      — Довольно твоей клеветы!
      — Клеветы! — Кресло Ансельма опрокинулось, когда он вскочил на ноги, чтобы встретить отца лицом к лицу. — А разве это клевета, что она оплевала гордое имя Логайров. Да! И не раз, но дважды, и сделает это вновь! Нет! — Он врезал по столу кулаком, обернувшись, чтобы пройтись взглядом по лицам лордов. — Эта подлая девка должна усвоить, что она не может топтать часть своих пэров! Мы должны сбросить ее с престола и сломать под нами раз и навсегда!
      Лицо Логайра-старшего побагровело, он уже совсем был готов ответить резко, но прежде чем он успел заговорить, Род пробормотал словно про себя:
      — Нет, милорд, не так круто, Не громить, а приструнить.
      Он попал под перекрестный огонь подобных лазерам взглядов Ансельма и Дюрера, но Логайр грянул:
      — Да! — сказал он с гигантской радостью и облегчением. — Он говорит не к месту, но речь его верна! Наша юная королева норовиста, но ведь такой же бывает и молодая кобылка, пока ее не взнуздают. Она должна усвоить, что ее власть не абсолютна, что есть узда на ее силу, но она сюзерен, и ее нельзя сбрасывать!
      Ансельм издал булькающий звук, лицо его раскраснелось, глаза начали вылезать из глазниц. Он задыхался от ярости, но сумел проговорить, сильно заикаясь от гнева:
      — Нет уж! Теперь я говорю, нет! Женщина-сюзерен? Это насмешка! Блудливая надменная сука…
      — Молчать! — прогремел Логайр, и даже четверо Великих Лордов съежились от дикой силы его голоса.
      Что касается Ансельма, то он порядком струхнул, испуганно глядя на стоящего перед ним седобородого великана, который, казалось, вырос и раздался у него на глазах.
      Затем медленно и с куда большим достоинством, чем Род видел когда-либо в человеке, с истинно царственным достоинством, что дается только бессознательно, Логайр вернулся на свое место, так и не отведя глаз от сына.
      — Возвращайся в свои покои, — приказал он холодным ровным голосом. — Мы не будем больше говорить об этом до конклава на закате.
      Ансельм как-то сумел найти в себе силы снова задрать подбородок — жест, показавшийся каким-то нелепым и напыщенным — и круто повернулся. Когда он шел к двери, его взгляд упал на Рода. Ярость и унижение кипели в нем, и он размахнулся, чтобы вознаградить менестреля оплеухой.