Астероид залетел со стороны Козерога, покрутился вокруг солнца типа G, свернул к пятой планете. Такая траектория не слишком типична для астероидов.
      Он шлепнулся в гравитационную сетку планеты, покосился вокруг нее на трех разных орбитах, а затем вонзился в атмосферу славной падающей звездой.
      На высоте сотни футов он остановился, а затем рванулся к поверхности — но только к поверхности. Никаких фейерверков, никакого кратера — ничего, кроме примятой травы. Поверхность его была в шрамах и выбоинах, почерневшая от трения об атмосферу, но он был цел.
      В глубине его недр прогремели слова, которым суждено было изменить судьбу этой планеты:
      — Черт бы подрал румбы твоих скородумных мозгов!
      Голос оборвался, его владелец нахмурился, прислушиваясь.
      В каюте стояла полная тишина, без обычного еле слышного гудения.
      Молодой человек выругался, срывая с себя амортизационную паутину, выбрался из компенсационного кресла, пьяно покачался на пятках, шаря в воздухе, пока рука его не нащупала пластик стены.
      Поддерживая себя одной рукой, он доковылял до панели на противоположной стороне круглой каюты. Там он высвободил зажимы, бранясь в прекрасном старом стиле галактических матросов, открыл панель, нажал кнопку. Повернувшись, он разве что не упал обратно в кресло.
      В каюте снова пронеслось тихое гудение. Невнятный голос спросил, модулируя скорость и тон речи:
      — Ууззвее — ик! — вудовледворидельно… М'лорррр' Родни?
      «Все роботы в галактике гладкие и блестящие, — пробурчал милорд. — А мне вот достался эпилептик!»
      — Езли м'лорр' боззволид, дод кондензадор м'жно…
      — Заменить, — закончил Родни. — А твои цепи выдернуть и перестроить. Нет, спасибо, мне твоя личность нравится такой, какая есть — кроме тех случаев, когда ты выкидываешь приземление, от которого у меня ключицы вылетают!
      — Броздиде м'лоррд, в дод кридичезкий момент позадки я принял некодорые очень звоеобраззные радиоволны, кодорые…
      — Ты отвлекся, именно это ты пытаешься сказать?
      — М'лоррд, было крайне необгодимо броанализзировадь…
      — Так значит, одна часть тебя изучала радиоволны, а другая часть тебя приземляла корабль, что было как раз чуточку чересчур большим напряжением, и слабый конденсатор сдал… Векс! Сколько раз я тебе должен повторять — занимайся своим непосредственным делом!
      — М'лоррд выражал жжелание быдь даким, как…
      — Как герои Саг о Дальней Разведке, да. Но это не значит, что мне нужны их неудобства.
      Электронная система Векса почти оправилась от послеприпадочного истощения.
      — Но м'лоррд, гонцебция герроизма бредболагаед…
      — А, забудь об этом, — простонал Родни.
      Векс послушно очистил часть своих банков памяти.
      Векс был очень послушным. Он был также и антикварным — одним из немногих оставшихся роботов ВКС (Верных Кибернетических Спутников), ранних моделей, ныне уже две тысячи лет как устаревших. Роботы ВКС были запрограммированы на крайнюю преданность и, вследствие этого, толпами гибли, защищая своих хозяев во время кровавого Междуцарствия после крушения древнего Галактического Союза и до подъема Пролетарского Единоначального Содружества Терры.
      Векс — имя, полученное из попыток произнести «ВКС» единым словом — уцелел благодаря своей эпилепсии. У него был слабый конденсатор, который, подвергаясь перенапряжению, высвобождал всю накопленную энергию огромной волной, длившейся несколько миллисекунд. Когда появлялись предварительные симптомы этого электронного припадка — главным образом, неопределенность в расчетах Векса — включался главный прерыватель цепи, и неисправный конденсатор разряжался в изоляции от остальных цепей Векса; но сам робот при этом выходил из строя, пока прерыватель цепи не ставили на место.
      Поскольку припадки происходили в моменты сильного стресса — такие, как попытки приземлить космический корабль — «Сит-астероид», одновременно анализируя заблудившуюся радиоволну, или защитить хозяина от трех убийц одновременно — Векс пережил Междуцарствие, поскольку когда Пролетарии нападали на его хозяев, он мужественно сражался примерно двадцать пять секунд, а затем впадал в коллапс. Таким образом, он стал редкостью — смелым слугой, который уцелел. Он был одним из пяти все еще функционировавших роботов ВКС.
      В результате он сделался сокровищем семейства д'Арман, ценимым за свою древность, но даже больше — за свою преданность; истинная верность аристократическим семьям всегда числилась в дефиците.
      Поэтому когда Родни д'Арман покинул родной дом в поисках жизни, полной приключений и славы — будучи младшим сыном младшего сына, он мало чего еще мог сделать — его отец настоял, чтобы он взял с собой Векса.
      Род часто бывал очень рад обществу Векса, но случались моменты, когда у робота просто чуточку не хватало такта. К примеру, после очень жесткой посадки человеческий желудок склонен быть малость слабоватым — но у Векса доставало ума спросить: «Что желаете на обед, м'лорд? Скажем, устрицы со спаржей?»
      Род отверг шартрез и стиснул челюсти, борясь с тошнотой.
      — Нет, — ответил он сквозь зубы, — и можешь просто проглотить это «м'лорд». Мы на задании, помнишь?
      — Я никогда не забываю, Род. Кроме как по приказу.
      — Знаю, — проворчал Род. — Это была фигура речи. — Он скинул ноги на пол и с трудом встал. — Мне не помешал бы глоток свежего воздуха для успокоения желудка, Векс. Есть что-нибудь в наличии?
      Робот с миг пощелкал, а затем доложил:
      — Атмосфера, пригодная для дыхания. Лучше, однако, надеть свитер.
      Род, ворча, натянул пилотскую куртку.
      — И почему это у старых слуг семьи развивается комплекс матери-наседки?
      — Род, если бы ты прожил столько, сколько прожил я…
      — …я захотел бы, чтобы меня дезактивировали, знаю, «робот всегда прав». Открой шлюзовую камеру.
      Двойные двери шлюзовой камеры распахнулись, показывая черный круг отверстия люка. В каюту ворвался холодный бриз.
      Род поднял лицо, вдыхая воздух. Глаза его блаженно закрылись.
      — Ах, благословенное дыхание земли! Что здесь живет, Векс?
      Механизмы загудели, когда Векс прокрутил ленты, заснятые им в электронный телескоп с орбиты, интегрируя визуальные данные во вразумительное описание планеты.
      — Земельная масса состоит из пяти континентов, одного острова приличных размеров и множества островов поменьше. Континенты и мелкие острова имеют схожую флору — экваториальный тропический лес.
      — Даже на полюсах?
      — За пределами ста миль от каждого полюса; ледяные шапки примечательно малы. Видимая фауна ограничивается амфибиями и множеством насекомых, мы можем предположить, что моря изобилуют рыбой.
      Род потер подбородок.
      — Похоже, мы попали в весьма ранний геологический период.
      — Каменноугольная эра, — ответил робот.
      — А как насчет того небольшого острова? Именно там мы и приземлились, я полагаю?
      — Правильно. Туземная флора и фауна отсутствуют. Все жизненные формы типичны для Позднего Земного Плейстоцена.
      — Насколько позднего, Векс?
      — Исторического периода человека.
      Род кивнул.
      — Иными словами, кучка колонистов приехала, выбрала себе остров, стерла с лица земли туземную жизнь и засеяла землю земными видами. Есть какие-нибудь идеи, почему они выбрали этот остров?
      — Достаточно велик, чтобы содержать население в приличном количестве, достаточно мал, чтобы свести к минимуму проблемы экологической ревизии, Потом, остров расположен в зоне полярного океанского течения, которое понижает местную температуру до чуть ниже земной нормальной.
      — Очень сподручно, спасает их от забот по управлению климатом. Есть какие-нибудь остатки того, что могло быть городом Галактического Союза?
      — Никаких, Род.
      — Никаких! — Глаза Рода в удивлении расширились. — Это не укладывается в схему. Ты уверен, Векс?
      Схема развития затерянной или деградировавшей колонии — той, что тысячу лет или больше пребывала вне контакта с Галактической цивилизацией — распадалась на три легко различимые стадии: первая — установление колонии; вторая — обрывание связи с Галактической культурой — за этим следует перенаселение городов, которое приводит к массовым миграциям в сельскую местность, и в результате смещение к аграрной самообеспечивающейся экономике; и третья — утрата технологических знаний, сопровождаемая растущим уровнем суеверий, символизируемая забрасыванием и в конечном итоге табуированием технологии угля-и-пара — общественные отношения костенеют, и появляется кастовая система. Стили в одежде и архитектуре обычно становятся пародиями на образцы Галактического Союза: к примеру, маленькие полусферические деревянные хижины, построенные в попытке сымитировать геодезические сводчатые купола Галактического Союза.
      Но всегда оставались развалины города, выполняющие роль постоянного символа и основы для мифологии. Всегда.
      — Ты уверен, Векс? Ты действительно, в самом деле, уверен, что нет города?
      — Я всегда уверен, Род.
      — Это правда… — Род дернул себя за нижнюю губу. — Иногда ошибаемся, но никогда не сомневаемся. Ну, отложи вопрос о городе на будущее, может быть, он потонул в приливной волне. Давай просто произведем последнюю проверку, что жизненные формы — земные.
      Род нырнул головой вперед через метровый круг шлюза, приземлился с кувырком вперед, поднялся на колени. Он отстегнул от пояса партизанский нож — нож, заботливо сработанный так, что его нельзя было отнести к какой-либо известной культуре — и вытащил его из ножен.
      Ножны представляли собой четкий конус из белого металла с маленькой шишкой на конце. Род сорвал несколько стебельков травы, бросил их в ножны и повернул шишку. Встроенный в стенки ножен миниатюрный датчик прозондировал траву ультразвуком, чтобы проанализировать ее молекулярную структуру, а затем передал данные Вексу, который определял, не были ли какие-нибудь молекулы несовместимы с человеческим метаболизмом. Если бы трава была ядовитой для Рода, Векс направил бы сигнал обратно к ножнам и белый металл приобрел бы пурпурный оттенок.
      Но в данном конкретном случае ножны сохранили серебряный цвет.
      — Все сходится, — сказал Род. — Это земная трава, предположительно посеянная землянами, и это — земная колония. Но где же город?
      — Тут есть крупный городишко — наверное, тысяч тридцать душ — у подножия горного хребта на севере, Род.
      — Ну… — потер подбородок Род. — Это не совсем то, что я имел в виду, но лучше, чем ничего. Как он выглядит?
      — Расположен на нижних склонах большого холма, на вершине которого находится каменное строение, сильно напоминающее земной средневековый замок.
      — Средневековый! — нахмурился Род.
      — Сам городок состоит из полудеревянных и оштукатуренных зданий со вторыми этажами, нависающими над узкими улицами — переулки будут лучшим термином — на которых они расположены.
      — Полудеревянных! — Род поднялся на ноги. — Минуточку, минуточку! Векс, эта архитектура напоминает тебе что-нибудь?
      Робот с минуту помолчал, а затем ответил:
      — Североевропейский Ренессанс.
      — Это, — заметил Род, — не типичный стиль ретроградской колонии. Насколько близко эти здания походят на Земной Ренессанс, Векс?
      — Сходство совершенное до последней детали, Род.
      — Значит, оно преднамеренное. Что насчет замка? Тот тоже эпохи Возрождения?
      Робот помолчал, а затем сказал:
      — Нет, Род. Он, похоже, является прямой копией немецкого стиля XIII века н.э.
      Род энергично кивнул.
      — Что насчет стилей одежды?
      — Мы в настоящее время находимся на ночной стороне планеты и находились там же при приземлении. Имеется достаточно света от трех спутников планеты, но относительно мало гуляющих людей… Есть небольшой отряд солдат… скачущих на земных лошадях. Их мундиры — э… копии мундиров английских бифитеров .
      — Отлично! Есть еще кто-нибудь на улицах?
      — Гм… пара мужчин в плащах — э… и в камзолах и рейтузах в обтяжку, я считаю, н… да, небольшая группа крестьян, одетых в холщовые рубахи и штаны из оленьей кожи с помочами крест-накрест.
      — Этого хватит, — оборвал его Род. — Это окрошка, конгломерат стилей. Кто-то попытался воплотить свое представление об идеальном мире, Векс. Ты когда-нибудь слышал об Эмигрантах.
      С минуту робот молчал, роясь в своих банках памяти. Затем он принялся зачитывать:
      — Недовольные изобиловали в конце XXII века н.э. Затосковав от своей «жизни тихого отчаяния», люди обратили свои взоры, во-первых, к мистицизму, во-вторых, к эскапической литературе и развлечениям. Постепенно господствующей формой развлечения стало псевдосредневековье.
      Наконец, группа богатых людей объединила свои средства для покупки устаревшего лайнера ССС и объявила всему миру, что они являются Романтическими Эмигрантами, что они намерены восстановить блеск средневекового образа жизни на прежде неколонизированной планете и что они примут ограниченное число поселенцев в качестве крепостных и ремесленников.
      Заявок, конечно, оказалось намного больше, чем можно было удовлетворить. Эмигрантов отбирали за «поэтичность души» — что бы это ни значило.
      — Это значит, что они любили слушать рассказы о привидениях, — ответил Род. — И что произошло дальше?
      — Список пассажиров был быстро заполнен. Тринадцать магнатов, организовавших эту экспедицию, заявили, что они в связи с этим отказываются от своих фамилий и принимают вместо них родовые имена великих средневековых аристократов — Бурбон, Медичи и т.п. Затем корабль отбыл, заботливо не уточнив свою конечную цель, дабы «не было никакого заражения со стороны материалистического мира». Больше о них ничего не слышали.
      Род мрачно улыбнулся.
      — Ну, я думаю, мы только что обнаружили именно их. Как это ладит с твоими диодами?
      — Очень хорошо, Род. Фактически, статистический анализ вероятности, показывающий, что это колония Эмигрантов, выходит следующий…
      — Пропусти это, — быстро велел Род. Статистика была коньком Векса — дай ему хоть полшанса, и он будет часами надоедать тебе.
      Род поджал губы и поглядел на ту часть корпуса, где обитал мозг Векса.
      — Когда ты это обдумаешь, можешь отослать эту статистику обратно в ПОИСК с нашей обоснованной догадкой, что мы нашли колонию Эмигрантов. Можешь даже заняться этим прямо сейчас; я хочу, чтобы они знали, где мы находимся на случай, если что-нибудь произойдет.
      ПОИСК — Почтенное Общество для Искоренения Создающихся Корпоративностей — был организацией, ответственной за розыск утерянных колоний. Пролетарское Единоначальное Содружество Терры (ПЕСТ) проявляло примечательно мало интереса к любой колонии, где отсутствовала современная технология, так что утерянные колонии оставались утерянными до тех пор, пока тоталитарная власть ПЕСТ не была свергнута ДДТ — Децентрализованным Демократическим Трибуналом. ДДТ быстро укрепил свою власть на Земле, управляя в согласии с почти недосягаемыми идеалами Афинской Демократии.
      Давно было известно, что неэффективность демократических правительств являлась в основном проблемой средств связи и предрассудков. Но в период свыше двух веков ячейки ДДТ функционировали как подпольные классы, результатом чего явились грамотность и дипломы магистра у семидесяти двух процентов населения; предубеждения, таким образом, присоединились к полиомиелиту и раку в списке излеченных болезней. Проблемы же средств связи были решены разработкой в лабораториях ДДТ субмолекулярной электроники, снизившей размеры и цену средств связи до такой степени, что впервые становилось практичным их действительно широкое применение. Таким образом, каждый индивид мог в любой момент пожаловаться своему Трибуну, а будучи образованными, они склонны были много жаловаться просто исходя из общих принципов, что это очень здраво для демократии.
      Радиопротесты оказались исключительно эффективными, по большей части благодаря автоматической записи протестов. Проблемы записи данных и другой бюрократической волокиты были разрешены изобретением ред-оксидной звукозаписывающей пленки с дорожками шириной в одну молекулу и разработкой настолько эффективной системы поиска данных, что запоминание фактов стало устаревшим. Образование, таким образом, стало заключаться в обучении концепциям, и успех демократии был гарантирован.
      После двух веков такой подготовки почвы революция ДДТ явилась всего лишь формальностью.
      Но когда революция окончена, революционеры всегда не к месту и, вероятно, оказываются смущающим фактором для полицейских сил нового правительства.
      Поэтому ДДТ решил не быть эгоистичным — скорее, наоборот, он готов был поделиться благами демократии с остатками старого Галактического Союза.
      Однако демократов редко встречают с распростертыми объятиями на планетах, управляемых тоталитарными правительствами, и едва ли радушнее на планетах, где преобладает анархия — это вызвано самой природой демократии, единственного практического компромисса между тоталитаризмом и анархией.
      Требовалось ничто иное как постоянная организация революционеров, подрывных сил республиканских демократов. Поскольку под рукой имелся большой запас оставшихся без работы революционеров, организация эта была создана быстро и окрещена — Почтенное Общество для Искоренения Корпоративностей. «Создающихся» — было добавлено век спустя, когда все известные обитаемые планеты ниспровергли тоталитарные режимы и присоединились к ДДТ. Бывшие революционеры по-прежнему являлись проблемой — даже большей, чем раньше, поскольку их стало больше — и их стали отправлять поодиночке разыскивать утерянные колонии.
      Так и был создан ПОИСК — организация, чьей заботой было отыскивать отсталые планеты и наставлять их на путь демократии.
      Поскольку Род нашел средневековую планету, ему, вероятно, надо будет поощрять развитие конституционной монархии.
      Род, урожденный Родни д'Арман (у него имелось еще пять промежуточных имен, но их было скучно читать), происходил с планеты, населенной исключительно аристократами и роботами, и вступил в ПОИСК в нежном возрасте восемнадцати лет. За десять лет службы он вырос из долговязого, некрасивого юнца в худощавого, мускулистого, некрасивого мужчину.
      Лицо его было аристократическим; это о нем можно было сказать — это и не больше. Его отступающая линия фронта волос кончалась на ровном скошенном лбу, который тянулся до костных надбровных дуг, несколько замаскированных кустистыми бровями. Брови нависали над глубокими глазницами, в недрах которых гнездились два несколько суровых глаза — по крайней мере, Род надеялся, что они выглядели суровыми.
      Глазницы служили порогом к высоким плоским скулам, разделенным лезвием носа, который сделал бы честь орлу. Под скулами и носом находился широкий тонкогубый рот, который даже во сне кривился в сардонической улыбке. Подо ртом пребывали квадратная челюсть и выступающий подбородок.
      Род хотел бы утверждать, что это было сильное лицо, но оно имело склонность примечательно смягчаться, когда ему улыбалась девушка. Собаки и дети производили тот же эффект, но с куда большей частотой.
      Он был человеком с Мечтой (некогда это была Девушка-Мечта, но та осталась с его зеленой юностью) — Мечтой о едином правительстве Объединенной Галактики (демократическом, конечно). Межзвездные средства связи были все еще слишком слабыми для истинно демократической федерации: ДДТ был, на самом деле, свободной конфедерацией миров — скорее дискуссионным клубом и служебной организацией, чем чем-либо большим.
      Но в один прекрасный день адекватные средства связи появятся. Род был в этом уверен, а когда это случится, звезды будут готовы. Он за этим присмотрит.
      — Ну, давай займемся делом, Векс. Нельзя сказать, когда что-нибудь может забрести сюда и заметить нас.
      Род перемахнул в шлюз и прошел через него обратно в каюту. Он подошел к панели в стене, высвободил зажимы. Внутри находился пульт управления — над ним была сфера из белого металла с тусклым отливом, размером примерно с баскетбольный мяч. С верха сферы тянулся массивный кабель и соединялся со стенкой корабля.
      Род отвинтил соединение, высвободил фрикционный зажим, удерживавший сферу на месте, и осторожно снял ее.
      — Полегче, — попросил голос Векса из наушника, имплантированного в кость за правым ухом Рода. — Я, знаешь, хрупкий.
      — Немного доверия, пожалуйста, — пробурчал Род. Микрофон донес его слова до Векса. — Я ведь тебя пока еще не ронял, не так ли?
      — Пока, — откликнулся робот.
      Род обхватил мозг робота одной рукой, оставив другую свободной, чтобы преодолеть шлюз. Снова оказавшись снаружи, он нажал кнопку в борту корабля. На боку псевдоастероида поднялась большая дверь. Внутри на амортизационной паутине висел могучий черный конь с опущенной между ног головой и закрытыми глазами.
      Род нажал кнопку, из грузового отсека вылез кран, конь покачался на тросе, затем был опущен, пока его копыта не коснулись земли. Род повернул луку седла, и в боку коня открылась панель.
      Род поместил мозг внутрь панели, закрутил зажимы и соединения, затем повернул луку седла обратно: панель закрылась. Конь медленно поднял голову, пошевелил ушами, дважды моргнул, издал пробное ржание.
      — Все как и должно быть, — сказал голос за ухом Рода. Конь пожевал для виду. — Если ты позволишь выбраться из этой колыбели для кошки, я проверю моторные цепи.
      Род усмехнулся и освободил его от паутины. Конь встал на дыбы, подержался за воздух, а затем прыгнул и перешел в галоп. Род следил за скачущим роботом, заодно хорошенько осматривая свое окружение.
      Астероид-корабль приземлился в центре луга, лохматого от летней травы, окруженного дубами, гикори, кленами и ясенями. Стояла ночь, но луг заливало светом трех лун.
      Робот потрусил обратно к Роду, поднялся на дыбы, чтобы остановиться перед ним. Копыта глухо ударили о землю, большие индиговые глаза повернулись к Роду, уши поднялись.
      — Я в форме, — доложил Векс.
      Род снова усмехнулся.
      — Нет зрелища, подобного виду скачущего коня.
      — Что, никакого?
      — Ну, почти никакого. Брось, давай зароем корабль.
      Род нажал штырьки на стенке корабля; грузовой люк закрылся, шлюз загерметизировался. Корабль начал вращаться, сперва медленно, затем все быстрей и быстрей по мере того, как он погружался в землю. Скоро остался только кратер, окруженный валом из жирной глины, а верх астероида изгибался метром ниже.
      Род вытащил саперную лопатку из седельной сумки Векса, собрал ее и приступил к выполнению своей задачи. Конь присоединился к нему, резко ударяя копытами по валу. Через десять минут вал уменьшился до десяти дюймов, в центре возник холмик — футов двадцати в поперечнике и в два фута высотой.
      — Отойди. — Род вытащил кинжал, повернул рукоять на 180 градусов и направил ее на земляной холмик.
      Возник луч красного цвета, глина запылала вишнево-красным, расплавилась и потекла.
      Род водил лучом медленной дугой над всем кратером вывороченной породы, пока почва не расплавилась на фут ниже уровня земли. Он сгреб остатки вала в яму, соорудив небольшой холмик, но об этом позаботится ближайший дождь.
      — Ну, вот и все. — Род вытер лоб.
      — Не совсем.
      Род согнул плечи, у него засосало под ложечкой.
      — Ты еще должен переодеться в одежду, соответствующую этому обществу и эпохе, Род.
      Род прищурил глаза.
      — Я взял на себя смелость упаковать камзол в левую седельную сумку, пока ты испытывал траву, Род.
      — Слушай, — заспорил Род. — Ведь моя форма подходит достаточно хорошо, не так ли?
      — Рейтузы и военные сапоги сойдут. Но пилотскую куртку никак нельзя спутать с камзолом. Нужно ли мне еще что-нибудь добавлять?
      — Нет, я полагаю, не нужно, — вздохнул Род. Он подошел к седельной сумке. — На первом месте стоит забота об успехе задания — превыше и прежде любых хлопот о личных удобствах, достоинстве или… Эй! — Он уставился на нечто длинное и тонкое, висящее на седле.
      — Что «эй», Род?
      Род снял странный предмет с седла — на одном конце у него была рукоятка, заметил он, и предмет этот бряцал — и протянул его туда, где Векс мог его разглядеть.
      — А это что?
      — Елизаветинская рапира, Род. Древнее оружие, своего рода длинный нож, сработанный как для того, чтобы рубить, так и для того, чтобы колоть.
      — Оружие, — Род поглядел на робота так, словно сомневался в его нормальности. — Мне полагается носить ее?
      — Разумеется, Род. По крайней мере, если ты планируешь использовать одну из твоих обычных легенд.
      Род издал вздох, подобающий христианскому мученику, и вытащил из седельной сумки камзол. Он втиснулся в него и пристегнул рапиру к правому боку.
      — Нет, нет, Род! Пристегни ее к левому боку. Ты должен выхватывать ее наискось.
      — На что я только не иду ради демократии… — Род пристегнул рапиру на левом бедре. — Векс, тебе когда-нибудь приходило в голову, что я могу быть фанатиком?
      — Конечно, Род. Классический случай сублимации.
      — Я спрашивал твое мнение, а не психоанализ, — проворчал человек. Он оглядел свой костюм. — Эй! Неплохо, совсем неплохо! — Он откинул плечи назад, поднял подбородок и подбоченился. Ало-золотой камзол красиво пылал в лунном свете. — Как тебе это нравится, Векс?
      — Фигура у тебя скроена что надо, Род. — В голосе робота почему-то слышалась интонация тихого веселья.
      Род нахмурился.
      — Нужна, однако, накидка, чтобы довершить картину.
      — В седельной сумке, Род.
      — Обо всем подумал, так ведь? — Род порылся в седельной сумке, вытряхнул объемистый плащ того же цвета электрик, что и его форменные рейтузы.
      — Цепочка проходит под левой мышкой и вокруг правой стороны шеи, Род.
      Род застегнул плащ и повернулся лицом к ветру, плащ развевался вокруг его широких плеч.
      — Вот, готово! Я просто картинка, как думаешь?
      — Словно гравюра из шекспировского текста, Род.
      — Лесть доставит тебе двойной рацион масла. — Род вскочил в седло. — Направляйся к ближайшему городку, Векс. Я хочу покрасоваться в своем новом наряде.
      — Ты забыл засеять кратер, Род.
      — Что? О! Да. — Род вытащил мешочек из правой седельной сумки и разбросал его содержимое по кругу вывороченной земли. — Вот! Дай им грозу и два дня на вырост, и ты не сможешь отличить его от остального луга. Будем надеяться, однако, что никто этой дорогой два дня не пойдет…
      Голова коня вскинулась, а уши навострились.
      — Что случилось, Векс?
      — Слушай, — ответил робот.
      Род нахмурился и закрыл глаза.
      Издалека, принесенные ветром, долетали юношеские крики и веселый смех.
      — Судя по звукам, похоже на компанию ребят на гулянке.
      — Они приближаются, — тихо произнес Векс.
      Род закрыл глаза и снова прислушался. Звуки и впрямь становились громче.
      Он повернулся к северо-западу, в направлении, откуда доносились звуки, и просканировал горизонт. Только три луны были в небе.
      Через одну из лун проплыла тень. За ней последовали еще три. Смех теперь звучал громче.
      — Примерно семьдесят пять миль в час, — пробормотал Векс.
      — Что?
      — Семьдесят пять миль в час. Это скорость, с которой они, кажется, приближаются.
      — Хммм. — Род пожевал нижнюю губу. — Векс, как давно мы приземлились?
      — Примерно два часа назад, Род.
      Что-то прочертило воздух над головой.
      Род поднял голову.
      — Э, Векс?
      — Да, Род?
      — Они летят, Векс.
      Возникла пауза.
      — Род, я должен попросить тебя быть логичным. Подобная культура еще никак не может создать средства для передвижения по воздуху.
      — Они и не создавали. Они летят.
      Еще одна пауза.
      — Сами люди, Род?
      — Именно. — Голос Рода содержал нотку смирения. — Хотя должен признать, что та, что только что пролетела над нами, кажется, летела верхом на помеле. Не дурна на вид, между прочим. Фактически, она подтасована, как колода для покера в Лас-Вегасе… Векс?
      Ноги коня сковал паралич, голова тихо покачивалась между ног.
      — О, черт! — зарычал Род. — Только не снова!
      Он сунул руку под луку седла и вернул на место предохранитель. Конь медленно поднял голову и несколько раз встряхнул ею. Род схватил узду и направил коня прочь.
      — Ччддо злуччилозь, Рооооод?
      — У тебя был припадок, Векс. А теперь, что бы с тобой ни творилось, не вздумай ржать. Эта воздушная вакханалия движется в нашу сторону, и есть некоторый шанс, что они могли прибыть для обследования падающей звезды. Поэтому мы направляемся в этот корабельный лес. И тихо, если позволишь.
      Оказавшись под деревьями на краю луга, Род сразу оглянулся проверить, как там летучая флотилия.
      Молодежь кружилась в небе в полумиле от них, издавая радостные визги и крики приветствия. Ветер кидал Роду одну-другую разборчивую фразу.
      — Радуйтесь, дети мои! То леди Гвен!
      — Значит, ты пришла наконец стать матерью нашего ковена , Гвендайлон?
      — Красы у тебя только прибыло, милая Гвендайлон! Как дела у тебя?
      — До сих пор не обольщаю младенцев, Рэндол…
      — Звучит так, словно классная дама заскочила на гулянку в Колледж Ведьм, — хмыкнул Род. — Протрезвел, Векс?
      — В голове прояснилось, во всяком случае, — признал робот, — и новая концепция дополнена в мой основной алгоритм…
      — О, — поджал губы Род. — Мое наблюдение подтверждается?
      — Основательно. Они летают.
      Воздушный хоровод, казалось, вспомнил о своей первоначальной цели. С криками и взрывами смеха они устремились к лугу, попарили над кольцом недавно вывороченной земли и один за другим попадали в круг около него.
      — Ну, не слишком много сомнений, зачем они здесь, не так ли? — Род сел на землю по-скорняцки и привалился спиной к передним ногам Векса. — Остается только ждать, я полагаю.
      Он повернул печатку на своем перстне на девяносто градусов и нацелил ее на собравшихся.
      — Передавай, Векс.
      Перстень с печаткой теперь функционировал как очень мощный направленный микрофон, его сигналы передавались через Векса в наушник за ухом Рода.
      — Нам следует рассказать о сем королеве?
      — Нет, сие только смятет ее без надобности.
      Род нахмурился.
      — Ты можешь понять что-нибудь из этого, Векс?
      — Только то, что это Елизаветинский английский, Род.
      — Вот, — сказал Род, — почему ПОИСК всегда посылает человека с роботом. Ладно, давай начнем с очевидного: язык подтверждает, что это колония Эмигрантов.
      — Ну, конечно, — пробурчал Векс, несколько задетый.
      — Ну, ну, старый симбионт, не ворчи. Я знаю, что ты не считаешь, будто стоит докладывать об очевидном; но проглядывание очевидных фактов приводит иногда к проглядыванию скрытых тайн, находящихся прямо на виду, не так ли?
      — Ну…
      — Правильно. Итак. Они упомянули королеву. Таким образом, правительство — монархия, как мы и подозревали. Эта группа подростков называла себя ковеном, следовательно, они считают себя колдунами и ведьмами… Учитывая их форму передвижения, я склонен согласиться. Но… — Он представил этому «но» повисеть несколько мгновений в воздухе. Векс навострил уши. — Они также говорили о том, чтобы рассказать королеве. Следовательно, они должны иметь доступ к королевскому уху. Что это, Векс? Королевское одобрение колдовства?
      — Не обязательно, — рассудительно заметил Векс. — Применимым прецедентом может быть случай с царем Саулом и Андорской волшебницей…
      — Но есть шансы, что они приняты при дворе.
      — Род, ты торопишься с выводами.
      — Нет, напротив, просто выступаю с блестящими молниеносными озарениями.
      — Вот, — сказал Векс, — почему ПОИСК всегда посылает робота с человеком.
      — Туше . Но они также сказали, что сообщение королеве смятет ее без надобности. Что означает «смятет», Векс?
      — Вызовет беспокойство, Род.
      — Гм. Значит, эта королева может оказаться как раз волнительного типа.
      — Да, может быть.
      Во поле грянула музыка — шотландские волынки, наигрывающие аккомпанемент старой цыганской мелодии. Молодежь пустилась в пляс на расчищенной земле и в нескольких футах над ней.
      — Баварский крестьянский танец, — произнес Векс себе под нос.
      — Где земля кончается, тама все встречается, — процитировал Род, вытягивая ноги. — Сборная культура, заботливо комбинирующая все самое худшее, что могла предложить старушка Земля.
      — Несправедливое суждение, Род.
      Род вскинул брови:
      — Тебе нравятся волынки?
      Он сложил руки на груди, опустил подбородок, предоставляя Вексу бдительно следить, не произойдет ли чего-нибудь значительного.
      Робот следил пару часов, терпеливо пережевывая свои данные. Когда музыка заглохла и замерла, Векс поставил копыто Роду на бедро.
      — Р-р-р-р! — прорычал Род и мгновенно скинул всякую дремоту, как и подобает тайному агенту.
      — Гулянка окончена, Род.
      Молодежь подскакивала в воздух, устремляясь на северо-восток. Одно помело метнулось в сторону, перпендикулярно к основной группе: за ней рванулась юношеская фигура.
      — Не покидай больше нас столь надолго, Гвендайлон.
      — Рэндол, если бы ты был мышонок, ты бы посватался к слонихе! Прощай и смотри, отныне ухаживай за девами, которые только на шесть лет старше тебя!
      Помело направилось прямо к Роду, взмыло над лесом и исчезло.
      — Ммм, да! — Род облизнул губы. — На этой девице определенно держится многое. И судя по тому, как она говорит, она чуточку постарше, чем эти куриные мозги…
      — Я думал, что теперь-то уж, Род, ты выше мелких побед.
      — То есть, вежливо говоря, она не имеет ко мне ни малейшего отношения. Но даже если я не обладаю покупательской способностью, я все же могу взглянуть на витрину.
      Молодежный ковен уплыл за горизонт, их смех растаял.
      — Ну, значит, вот так. — Род поджал под себя ноги. — Гулянка окончена, а мы не стали мудрее. — Он поднялся на ноги. — Ну, по крайней мере, мы сохранили тайну, никто не знает, что под этим кругом земли космический корабль.
      — Нет, не так, — засмеялся звонкий, как у фей, голосок.
      Род замер, повернул голову и обомлел.
      Там, среди корней старого дуба, стоял человек — широкоплечий, ухмыляющийся и всего двенадцати дюймов ростом. Он был одет в камзол и рейтузы разных оттенков коричневого цвета и обладал очень белыми зубами и общим видом озорного чертенка.
      — Король эльфов будет извещен о вашем присутствии, милорд чародей, — хихикая, пообещал чертик.
      Род метнулся вперед.
      Но человечек уже исчез, оставив после себя только смех.
      Род стоял, уставясь в пустоту, слушая, как ветер беседует с дубовыми листьями и последний слабый смешок замирает среди корней дуба.
      — Векс, — произнес он. — Векс, ты видел это?
      Никакого ответа.
      Род нахмурился, оборачиваясь:
      — Векс? Векс!
      Голова робота тихо покачивалась между бабок.
      — О, черт!
      Глухого тона колокол возвестил наступление девяти часов где-то в большом ветхом городке, являющемся, насколько могли определить по скорости и азимуту Род с Вексом, родной базой юных колдунов и ведьм. Ввиду их замечания о королеве, Род лелеял надежду, что город окажется столицей острова.
      — Это только догадка, конечно, — поспешно добавил он.
      — Конечно, — пробормотал про себя Векс. Голос робота производил отчетливое впечатление терпеливого вздоха.
      — На более непосредственном уровне, под каким именем я сойду в этой культуре?
      — Почему же не Родни д'Арман VII? Это один из немногих случаев, где подходит твое настоящее имя.
      Род покачал головой.
      — Слишком претенциозно. Мои предки так никогда и не смогли преодолеть своих аристократических устремлений.
      — Они были аристократами, Род.
      — Да, но также и все остальные на планете, Векс, кроме роботов. А они так долго прожили в семье, что имеют право претендовать на некоторую честь.
      — Было достаточной честью…
      — Позже, — оборвал его Род.
      У Векса имелась стандартизованная проповедь по традиции «положение обязывает» роботов Максимы, которую он с радостью прочел бы, дай ему хоть капельку чего-либо, напоминающего намек.
      — Есть маленькая проблема с именем, не забыл?
      — Если ты настаиваешь. — Векс не мог скрыть своего недовольства. — Опять наемник?
      — Да. Это дает мне предлог путешествовать.
      Векс содрогнулся.
      — Ты мог бы прикинуться бродячим менестрелем…
      Род покачал головой.
      — Менестрелям полагается быть в курсе текущих событий. Однако, добыть лютню, может быть, и неплохая идея — особенно, если правитель — женщина. Песни могут дать доступ туда, куда не смогут мечи…
      — Каждый раз мы проходим через это… Гэллоуглас подойдет тебе, Род? Это был ирландский термин, означающий наемного солдата.
      — Гэллоуглас… — Род прокатал это слово на языке. — Неплохо. В нем есть что-то энергичное.
      — Как и в тебе.
      — Я замечаю здесь оттенок иронии? Но оно-таки хорошее, солидное слово… И оно не совсем то, что назовешь красивеньким…
      — Определенно, как и ты, — побормотал под нос робот.
      — Смею надеяться. Да, Род Гэллоуглас подходит. Тпру!
      Род, хмурясь, натянул поводья. Откуда-то впереди доносился глухой ропот толпы.
      — Это что еще за хай? — нахмурился Род.
      — Род, позволь мне порекомендовать осторожность…
      — Неплохая идея. Газуй дальше, но полегче с копытами, пожалуйста.
      Векс перешел на шаг по узкой освещенной лунным светом улице, держась ближе к видавшей виды стене здания. Он остановился на перекрестке и высунул свою лошадиную голову за угол.
      — Что ты видишь, сестрица Анна?
      — Толпу, — ответствовал Векс.
      — Проницательное замечание, Ватсон. Что-нибудь еще?
      — Свет факелов и молодого человека, влезающего на помост. Если ты извинишь такую аналогию, Род, это сильно похоже на митинг-накачку в твоей альма матер.
      — Может быть, как раз она и есть. — Род соскочил с седла. — Ну, оставайся здесь, большой парень. Я разведаю местность.
      Он завернул за угол и зашагал по-солдатски, вразвалку, держа руку на эфесе шпаги.
      Неплохая мысль, судя по виду толпы. Должно быть, шел митинг местного профсоюза бродяг. Ни одного нелатаного камзола среди них. Он наморщил нос: мытые тела попадались и того реже. Определенно, темная компания.
      Местом митинга была большая открытая площадь, ограниченная с одной стороны широкой рекой — там были видны верфи с деревянными кораблями, покачивающимися на причальных концах. С других трех сторон площадь окружали дешевые обшарпанные меблирашки, магазины такелажа и другие дешевые лавки и склады. Склады, по крайней мере, были в хорошем состоянии. Все здания были полудеревянными, с характерным нависающим над улицей вторым этажом.
      Всю площадь заполняла орущая, толкающаяся толпа. Пламенеющие сосновые факелы придавали сцене демоническое освещение.
      Более близкий взгляд на толпу обнаружил повязки на глазах, обрубленные конечности, головы-минус-уши — странный контраст со стоявшим на наспех сколоченном помосте человеком.
      Тот был молод, широкоплеч и белокур. Лицо его было чистым и без шрамов, курносое и голубоглазое. Это было округлое, почти невинное лицо, открытое и честное, залитое мрачным отсветом Человека с Миссией. Его камзол и рейтузы были на удивление чистыми и хорошо пошитыми из приличной ткани. На бедре у него висела шпага.
      — Паренек из приличной семьи, — произнес про себя Род. — Что, во имя Седьмого Круга Ада, он делает в этой крысиной норе?
      Юноша вскинул руки вверх, толпа заревела, сосновые факелы хлынули вперед, чтобы осветить его.
      — Чьи плечи несут самое тяжкое бремя? — крикнул парень.
      — Наши! — взревела толпа.
      — Чьи руки — изнуренные и все в шрамах от черной работы?
      — Наши!
      — Кто создал все богатства, кои расточают вельможи?
      — Мы!
      — Кто воздвиг их высокие замки из гранита?
      — Мы!
      — Разве вам не положена доля в этих богатствах и роскоши?
      — Положена!
      — Да ведь даже в одном из этих замков, — заревел юный оратор, — хватит богатства, чтобы сделать каждого из вас королем!
      Толпа неистовствовала.
      — Ты улавливаешь это, Векс?
      — Да, Род. Это звучит, словно смесь Карла Маркса и Хью Лонга.
      — Странный синтез, — пробормотал Род. — И все же коли поразмыслить об этом, может, не такой уж и странный.
      — Это ваше богатство, — крикнул юноша. — Вы имеете право на него.
      Толпа снова взвыла.
      — Отдадут ли они вам должное?
      Толпа вдруг затихла. Начался зловещий ропот.
      — Нет, — проревел молодой человек. — Значит, вы должны потребовать этого, ибо это ваше право!
      Он снова вскинул руки вверх.
      — Королева дала вам хлеб и вино, когда на вас напал голод! Королева дала мясо и доброе вино колдунам и ведьмам, коих она укрывает!
      Толпа снова стала смертоносно тиха. Но по ее рядам пробежал шепот: «колдуны!», «ведьмы!».
      — Да! — прорычал оратор. — Даже колдунам и ведьмам, отверженным и презираемым. Насколько же более тогда даст она вам, кто терпит дневную жару и ночной холод? Она отдаст вам должное!
      Толпа откликнулась на его рык криком.
      — Куда вы отправитесь? — крикнул юный Демосфен.
      — К замку! — заорал кто-то, и другие голоса подхватили крик: — К замку! К замку!
      Этот вопль перешел в ритмическое скандирование:
      — К замку! К замку! К замку!
      Скандирование прорезал высокий, пронзительный вой. Толпа замолкла. Тощая кривобокая фигура прохромала на крыльцо склада и крикнула через всю площадь:
      — Солдаты, рота, а то и поболе!
      — Расходитесь по переулкам и верфям! — проревел юноша. — В Доме Хлодвига мы встретимся, через час!
      К изумлению Рода толпа осталась безмолвной. Струйки людей начали вытекать в кривые переулки. Не было никакой паники, никакой давки.
      Род вжался в дверной проем и смотрел, как затаптывают факелы. Десятки и десятки людей пробегали мимо него, легкие на ногу и молчаливые, и проглатывались темными пастями переулков.
      Площадь опустела, слабые звуки бегства растаяли. Во внезапной тишине Род услышал дробь приближающихся копыт — солдаты, направляющиеся обуздать верноподданных королевы.
      Род ступил на мостовую и пустился бежать, ступая на пятки, за угол, где стоял в ожидании Векс.
      Не сбавляя шага он вскочил в седло.
      — В приличную часть города, — прошептал он. — Быстро и тихо.
      Векс мог вытолкнуть из своих копыт резиновые подушки дюймовой толщины, когда требовалась бесшумность: у него также была в памяти фотокарта города из их орбитального наблюдения. У робота-коня есть свои преимущества.
      Они мчались через город: почва под ними стала повышаться, взбираясь на холм, увенчанный королевским замком. Качество зданий постепенно улучшалось, они въезжали в более богатые районы.
      — Какой вывод ты делаешь из всего этого, Векс?
      — Бесспорно, тоталитарное движение, — ответствовал робот. — Демагог, несомненно жаждущий власти, который поведет народ предъявить требования правительству, требования, которые не могут быть удовлетворены. Отказ короны будет использован для подстрекательства толпы к насилию — и ваша революция сделана.
      — А разве это не может быть просто честолюбивый аристократ, пытающийся узурпировать корону?
      Узурпация черпает себе поддержку в высших классах, Род. Нет, это — пролетарская революция, прелюдия к тоталитарному правительству.
      Род поджал губы.
      — А ты бы не сказал, что тут было доказательство вмешательства со стороны более развитого общества? Я имею в виду, ведь пролетарских революций обычно не находишь в такого рода культурах, не так ли?
      — Редко, Род, и когда они случаются, пропаганда рудиментарна. Агитация в средневековом обществе никогда не ссылается на основные права: такая концепция чужда данной культуре. Вероятность вмешательства крайне велика…
      Губы Рода раздвинулись в недоброй усмешке.
      — Ну, старый механизм, похоже, мы прибыли в подходящее место, чтобы открыть свою лавочку.
      На верхнем уступе холма, служившего городку фундаментом, они наткнулись на беспорядочную двухэтажную постройку, окружавшую с трех сторон освещенный факелами двор. Четвертую сторону замыкал деревянный частокол с воротами. Из ворот вышла компания смеющихся, хорошо одетых молодых людей. Род уловил обрывки пьяной песни. Гремела посуда, и голоса требовали мяса и эля.
      — Я так понимаю, что мы нашли один из лучших постоялых дворов.
      — Я бы сказал, что это оправданное предположение, Род.
      Род откинулся в седле.
      — Выглядит неплохим местом для ночлега. В этой культуре возможна колбаса с чесноком, Векс?
      Робота аж передернуло.
      — Род, у тебя крайне странные вкусы!
      — Дорогу! Дорогу! — протрубил голос у него за спиной.
      Обернувшись, Род увидел рысью едущий в его сторону отряд солдат-кавалеристов, за ними катилась позолоченная с богатой резьбой карета.
      Перед солдатами скакал герольд.
      — Посторонись с дороги, парень! — крикнул он. — Едет карета королевы!
      — Королевы! — Брови Рода взлетели ко лбу. — Да, да! Во всех смыслах, давай посторонимся!
      Он ткнул Векса коленом. Конь свернул с дороги и прискакал к месту на обочине, дававшему Роду возможность хорошо рассмотреть королевскую свиту.
      Занавески в карете были полузадернуты, но осталось пространство для обзора. Фонарь отбрасывал теплый желтый свет внутрь кареты, позволяя Роду бросить короткий взгляд, когда карета проехала мимо.
      Стройная хрупкая фигура, закутанная в темный дорожный плащ с капюшоном, бледное с мелкими чертами лицо, обрамленное белокурыми, почти платиновыми волосами, большие темные глаза и маленькие, очень красные, сердито надутые губы.
      И молода, и очень молода — едва миновала детство, подумал Род.
      Она сидела, выпрямившись, словно штык проглотив, выглядя очень хрупкой, но также и очень решительной — и каким-то образом, всеми покинутой, с той враждебной, вызывающей осанкой, которая так часто сопровождает страх и одиночество.
      Род уставился вслед удаляющемуся отряду.
      — Род.
      Род вздрогнул, тряхнув головой, и сообразил, что карета уже давным-давно скрылась из виду.
      Он сердито посмотрел на затылок коня.
      — Что такое, Векс?
      — Я загадал, не заснул ли ты.
      Черная голова повернулась к Роду, большущие глаза едва заметно смеялись.
      — Нет. — Род развернулся в седле, оглянувшись на поворот, за которым скрылась карета.
      Векс принудил свой голос к терпению.
      — Опять Мечта, Род?
      Род нахмурился.
      — А я думал, у роботов нет эмоций.
      — Нет. Но у нас есть-таки врожденная неприязнь к отсутствию того качества, которое часто называют здравым смыслом.
      Род бросил ему кислую улыбку.
      — И конечно, оценка этого качества именуется иронией, поскольку оно в основе своей логично. А ирония предполагает…
      — …чувство юмора, да. И ты должен признать, Род, что есть что-то неистребимо юмористическое в человеке, который полгалактики преследует плод своего собственного вымысла.
      — О да, разумеется, это гомерический хохот. Но разве не в этом разница между человеком и роботом, Векс?
      — В чем? В способности создавать воображаемые конструкции?
      — Нет, в способности увлекаться ими. Ну, давай-ка посмотрим, нельзя ли нам найти тебе тихое стойло, где ты сможешь спокойно пережевывать свои данные.
      Векс повернулся и потрусил в ворота постоялого двора.
      Когда Род спешился, из конюшни выбежал конюх. Род бросил ему поводья и велел:
      — Не давай ему слишком много воды, — а затем прошел в большой зал таверны.
      Род не знал, что в помещении может быть дымно и без табака. Строительство дымоходов на этой планете явно числилось среди недоразвитых искусств.
      Однако клиенты, похоже, не возражали. Помещение было заполнено голосами. Люди были заняты громкими разговорами. Огромный зал вмещал двадцать с чем-то столов — больших и круглых, впрочем, было и несколько столиков поменьше, занятых людьми, чья одежда отмечала их, как находящихся выше простонародья (но недостаточно высоких, чтобы останавливаться в замке). Освещение состояло из сосновых факелов, которые усиливали общую задымленность, сальных свечей, которые мило капали на гостей, и огромного очага, пригодного для того, чтобы зажарить целого быка, чем именно он в данный момент и занимался.
      Небольшая орда мальчиков и крестьянских девушек поддерживала постоянный поток еды и питья, проходивший между столами и кухней: многие из них демонстрировали немалое искусство в беге по пересеченной местности.
      Рослый лысоватый человек в завязанном на широкой талии фартуке выскочил из кухни с дымящейся деревянной тарелкой — трактирщик, надо полагать. Дела сегодня ночью шли хорошо.
      Человек поднял взгляд, увидел Рода, мигом узрел ало-золотой камзол, шпагу и кинжал, общий явно авторитетный вид, туго набитый кошель — особенно кошель — и сунул тарелку ближайшей служанке. Он подлетел к Роду, вытирая руки о фартук.
      — Чем могу служить вам, добрый мастер?
      — Кружкой эля, куском мяса толщиной с оба твоих больших пальца и столиком на одного. — Род улыбнулся, говоря это хозяину.
      Тот уставился на него, его губы сложились в круглое «о» — Род явно сделал что-то неординарное.
      Затем взгляд старика принял расчетливое выражение, то, которое Род видывал и раньше: оно обычно сопровождалось замечанием официанту вполголоса: легкая добыча, выуди у него все, что он стоит.
      Род улыбнулся.
      Ему следовало бы знать, что этого лучше не делать. Некоторые вещи можно, однако, и переделать. Род дал своей улыбке перейти в мрачность.
      — Ну, чего ж ты ждешь? — рявкнул он — И побыстрей с этим, или я пообедаю вырезкой из твоей спины!
      Хозяин подпрыгнул, затем раболепно часто закланялся.
      — Ну конечно, м'лорд, конечно! Все будет быстро, добрый мастер, да, безусловно быстро! — Он повернулся бежать.
      Рука Рода зажала ему плечо.
      — Столик, — напомнил он.
      Трактирщик сглотнул, дернув головой, отвел Рода к столику рядом с поставленным на попа бревном, служившим опорой зданию, и рванул прочь — несомненно ругаясь под нос.
      Род ответил не менее любезно, но расширил тему, включив в нее все, что олицетворял собой трактирщик, а именно корыстные наклонности человека. И конечно же кончил тем, что принялся ругать себя за ублажение Маммоны, поскольку становился скупым.
      Ну, что он мог поделать? Агентам ПОИСКА полагалось оставаться незаметными, а мягкосердечный средневековый буржуа был вопиющим противоречием.
      Но когда трактирщик говорил быстро, он это и имел в виду. Мясо и эль появились чуть ли не прежде, чем Род уселся. Хозяин стоял, вытирая руки фартуком и с очень обеспокоенным видом. Вероятно, ожидая, как Род примет его стряпню.
      Род открыл было рот, чтобы его успокоить, и остановился, прежде чем хоть одно слово успело пройти через его носоглотку. Нос его зашмыгал, по лицу медленно расползлась улыбка. Он поднял взгляд на трактирщика.
      — Я чую запах колбасы с чесноком?
      — О, да, ваша милость! — снова закивал трактирщик. — Это колбаса с чесноком, ваша милость, и очень хорошая колбаса с чесноком к тому же, если мне позволено будет сказать это. Если вашей милости угодно…
      — Моей милости угодно, — снизошел Род. — И престо аллегро , с-мерд.
      Трактирщик шарахнулся от него, напомнив Роду вексовское отношение к силлогизму, и убежал.
       Ну, и что бы это значило?— гадал Род. Должно быть, дело в чем-то, сказанном им. А он-то довольно-таки сильно гордился этим «смерд»…
      Он попробовал мясо и только стал заливать его элем, как на стол бухнулась тарелка с чесночной колбасой.
      — Отлично, — похвалил Род. — И мясо приемлемо.
      Лицо трактирщика расплылось в улыбке облегчения, он повернулся было, чтобы уйти, затем снова обернулся.
      — Ну, что еще? — спросил Род, набив полный рот колбасой с чесноком.
      Руки трактирщика снова принялись мять фартук.
      — Прошу прощения, мой мастер, но… — Губы его тоже замялись, а затем он выпалил: — Мастер часом не чародей?
      — Кто? Я? Чародей? Смешно! — Чтобы подчеркнуть сказанное, Род ткнул столовым ножом в направлении трактирщика.
      Огромный живот изумленно съежился, а затем умчался, прихватив с собой и своего владельца.
       Ну, а с чего он взял, что я чародей?— подумал Род, пережевывая большой кусок мяса. — Никогда не ел мяса лучше,— решил он. — Должно быть, дело в дыме. Интересно, какое дерево они употребляют? Дело, наверное, в этом престо аллегро. Он, вероятно, подумал, что это волшебные слова…
      Ну, они-таки сотворили чудеса.
      Род откусил чесночной колбасы и хлебнул эля.
      Он — чародей? Никогда! Он, может быть, и младший сын младшего сына, но до такого отчаяния он не дошел.
      Кроме того, чтобы стать чародеем, требовалось подписать кровью контракт, а у Рода лишней крови не было. Он без конца проливал ее в самых неподходящих местах…
      Он осушил кружку и с треском поставил ее на стол. Материализовавшийся трактирщик с кувшином снова налил доверху стакан. Род начал было благодарно улыбаться, да вспомнил свое положение и изменил улыбку на усмешку. Пошарив в кошеле, он нащупал неправильной формы самородок золота — приемлемая валюта в средневековом обществе — вспомнил, как быстро в таких заведениях обдирают щедрых и пропустил самородок в пользу обрезка серебра.
      Трактирщик уставился на маленькую белую полоску на своей ладони, глаза его при этом предпринимали доблестную попытку превратиться в полусферы. Он издал булькающий звук, заикаясь, рассыпался в благодарностях и шмыгнул прочь.
      Род с досадой закусил губу. Очевидно, даже столь маленький кусочек серебра был достаточно велик, чтобы вызвать оживленные комментарии.
      Налет гнева, однако, быстро растворился: фунт-другой мяса в желудке склонны заставить мир выглядеть лучше. Род выставил ноги в проход, потянулся и откинулся на спинку стула, ковыряя в зубах столовым ножом.
      В этом пивном зале было что-то до странности не так. Счастливые здесь были немного слишком профессиональными в этом, голоса — чуточку слишком громкими, смех — малость натянутым, с темным эхом. Мрачные, напротив, действительно были мрачными, их черные думы были похожи на стены из мореного дуба.
      Страх.
      Взять хотя бы вон ту парочку головорезов, за третьим столиком справа — они жутко серьезно относились к тому, о чем сейчас балакали. Род незаметно повернул перстень и направил его на этих двоих.
      — Но от таких собраний нет ничего хорошего, если королева продолжает посылать против нас своих солдат!
      — То правда, Эдам, то правда, она не услышит нас, потому что, ежели отбросить всю шелуху, она не позволит нам достаточно приблизиться, чтобы все высказать.
      — Так тогда ее надо заставить выслушать!
      — Да. Но что в том толку? Ее вельможи не позволят ей дать то, что мы требуем.
      Эдам хлопнул ладонью по столу.
      — Но мы имеем право быть свободными, не становясь ворами и нищими! Долговым тюрьмам тоже должен быть положен конец, а с ними и налогам!
      — Да, так же должно быть с отрубанием уха за кражу ломтя хлеба. — Он потер правую сторону головы с виноватым выражением на лице. — И все же она жертвует нам.
      — Да, а теперь эта затея со своими собственными судьями. Великие Лорды не будут более вершить каждый свое правосудие, на свой собственный лад и вкус.
      — Вельможи этого не потерпят, и ты это знаешь. Судьи долго не протянут. — Лицо одноухого было мрачным, и он очертил круг на мокрой поверхности стола.
      — Да, вельможи не станут терпеть никаких замыслов королевы! — Эдам вонзил в стол нож. — Неужто Логайр не видит этого?
      — Нет, не говори против Логайра! — Лицо одноухого потемнело. — Если бы не он, мы бы досель были ордой оборванцев, без всякой общей цели! Не говори против Логайра, Эдам, потому как без него у нас не было бы ни медяшки, чтобы сидеть в этом трактире, где солдаты королевы лишь гости!
      — О да, да. Он собрал нас вместе и сделал из нас, воров, — людей. И все же теперь он держит наше новоприобретенное мужество в оковах; он алчет удержать нас от драки за то, что наше!
      Рот одноухого натянулся по углам.
      — Ты слишком много наслушался праздной и завистливой болтовни Пересмешника, Эдам!
      — И все же нам придется драться, попомни мои слова! — воскликнул Эдам, стискивая кулак. — Должна быть пролита кровь, прежде чем мы добьемся своего. Кровь должна ответить за кровь, и та кровь, что выпустили вельможи из…
      Что-то тяжелое врезалось в Рода, стукнуло его о стол, наполняя ему голову запахом пота, лука и дешевого вина.
      Род уперся рукой о стол и пихнул плечом. Тяжелая фигура откачнулась с громким «уф». Род вытащил кинжал и, нащупав печатку перстня, отключил его.
      Над ним вырисовывался человек, выглядевший ростом футов на восемь, и широкий, как фургон.
      — Ну вот! — зарычал он. — Почему ты не смотришь, куда я иду?
      Нож Рода крутанулся, отбрасывая зайчик в глаза великану.
      — Отойди, друг, — мягко сказал он. — Дай честному человеку спокойно допить свой эль.
      — Да уж, честный человек, — грубо расхохотался рослый крестьянин. — Содат, называющий себя честным человеком!
      Его ржание подхватили за другими столами.
      Держу пари, решил Род, что чужаки здесь непопулярны.
      Совершенно неожиданно смех прекратился.
      — Нет, ты положи свою игрушку, — сказал, вдруг отрезвев, великан. — И я покажу тебе, что честный крестьянин может одолеть в драке содата.
      По спине Рода пробежала колючая дрожь, так как он понял, что это все подстроено. Трактирщик уведомил этого здорового быка о местонахождении тяжелого кошеля…
      — Я с тобой не ссорился, — пробормотал Род. И сообразил чуть ли не раньше, чем эти слова слетели у него с языка, что это было самое худшее, что он мог сказать.
      Великан злобно посмотрел на него горящими глазами.
      — Не ссорился, он теперь грит. Кидается тут на пути бедного подвыпившего человека так, что тот не может не налететь на него. Но он грит «не ссорился», как увидел Большого Тома. — Огромная мясистая рука зарылась в ткань на горле Рода, поднимая его на ноги. — Нет, я те покажу ссору, — прорычал Большой Том.
      Правая рука Рода метнулась вперед, рубанув великана по локтю, а затем отскочив. Рука, сжимавшая его горло, разжалась и упала, временно онемев. Большой Том уставился на свою руку с таким видом, точно его предали.
      Род сжал губы и сунул кинжал в ножны. Он шагнул назад, размял колени, потер правым кулаком о ладонь левой. Крестьянин был рослым, но он, видимо, ничего не понимал в боксе.
      Жизнь вернулась в руку Тома, а с ней и боль. Великан заревел от гнева, его рука сжалась в кулак, нацелилась на Рода в широком матросском замахе, который изничтожал все, во что попадал.
      Но Род прыгнул под него и в сторону, а когда кулак прошел мимо него, дотянулся сзади до плеча Большого Тома и дал сильный толчок, чтобы добавить к инерции замаха.
      Большой Том развернулся, Род поймал его правое запястье, вывернул его за спину Тома и рванул немного повыше: Большой Том взвыл. Пока он выл, рука Рода проскользнула у Тома подмышкой и поймала шею в полунельсон.
      Неплохо, подумал Род. Покамест ему не было нужды боксировать, Он всадил колено в спину Тома и освободил свой захват. Том вылетел на открытое пространство перед очагом, попытался восстановить равновесие, но не сумел. Перевернутые столы заклацали и застучали по полу, тогда как клиенты поспешили удрать, все как один, будучи чересчур рады предоставить место у огня Большому Тому.
      Тот бухнулся на колени, помотал головой и поднял взгляд, чтобы увидеть Рода, стоящего, мрачно улыбаясь, перед ним в стойке борца и манящего его к себе обеими руками.
      Том глухо зарычал и уперся ногой в плиту очага.
      Он рванулся на Рода головой вперед, как бык.
      Род шагнул в сторону и подставил ногу. Большой Том пошел молотить прямо по первому ряду столов. Род зажмурил глаза и стиснул зубы. Раздался треск, словно при четырех одновременных попаданиях на кегельбане. Род содрогнулся. Он открыл глаза и заставил себя посмотреть.
      Из месива деревянных обломков появилась голова Большого Тома с широко раскрытыми глазами и отвисшей челюстью.
      Род печально покачал головой, зацокал языком:
      — У тебя была тяжелая ночь, Большой Том. Почему бы тебе не пойти домой и не проспаться?
      Том поднял себя: голень, запястье, ключицу — и снова собрал все это, потративши какое-то время на инвентаризацию тела.
      Удовлетворенный тем, что он снова целый, он притопнул ногой, уперся кулаками в бедра и посмотрел на Рода.
      — Ну вот, парень! — пожаловался он. — Ты не дерешься и наполовину, как честный джентльмен!
      — Едва ли вообще, как джентльмен, — согласился Род. — Что ты скажешь, если мы попробуем еще один бросок, Том? Вдвое больше или ничего!
      Великан оглядел свое тело, словно сомневаясь в его прочности, испытующе пнул остатки дубового стола, трахнул кулаком по собственным, толщиной со ствол дерева, бицепсам и кивнул.
      — Я позволю себе, потому как я в форме, — сказал он. — Давай, малый.
      Он шагнул на расчищенный пол перед очагом, осторожно обошел вдоль периметра, косясь гибельным взглядом на Рода.
      — Наш добрый хозяин сказал тебе, что у меня в кошеле есть серебро, не так ли? — сверкнул глазами Род.
      Большой Том не ответил.
      — И сказал к тому же, что я легкая добыча, — задумчиво рассуждал Род. — Ну, он был неправ в обоих пунктах.
      Глаза Тома выпучились. Он издал огорченный рев:
      — Никакого серебра?
      Род кивнул.
      — Я так и думал, что он сказал тебе. — Его глаза стрельнули в сторону трактирщика, держащегося у стола с пепельным лицом.
      И, взглянув обратно, успел заметить, что стопа Большого Тома направляется прямо к его животу.
      Род отпрянул назад, взметнув вперед обе руки, чтобы поймать пятку Большого Тома и вдохновить ее на большие высоты.
      Стопа Тома описала четкую дугу. На какой-то миг он повис в воздухе, молотя руками, затем покатился по полу.
      Глаза Рода наполнились болью, когда Большой Том забарахтался, борясь за дыхание, вышибленное из него полом.
      Род шагнул вперед, схватил Тома за грудки, уперся ногой в его стопу и бросил свой вес назад, силком подымая великана на ноги. Том медленно повалился вперед. Род втиснулся плечом Тому в подмышку и толчком вернул великана в вертикальное положение.
      — Эй, хозяин! — крикнул он. — Бренди — и живо!
      Род любил думать о себе, как о человеке, на которого люди могли опереться, но в данном случае это было смешно.
      Когда Большой Том несколько ожил и ответил на короткие насмешки своих собутыльников, и когда посетители несколько восстановили порядок в помещении и вернулись на свои места, а Род все еще не свершил над трактирщиком чего-либо напоминающего месть, глаза этого достопочтенного человека заискрились надеждой. Он снова появился перед Родом, выпятив вперед подбородок и опустив углы рта.
      Род вытянул себя из глубины размышлений, довольно циничных, о природной доброте человека и сосредоточился на трактирщике.
      — Ну, что тебе надо?
      Трактирщик с трудом сглотнул.
      — Если ваша милость позволит, есть небольшое дело о нескольких сломанных столах и стульях…
      — Столах, — произнес Род. — Стульях…
      Он наступил трактирщику на ногу и обвил рукой его шею.
      — Ах ты, грязный маленький скупердяй! Ты натравил на меня этого буйвола, ты пытался меня ограбить, и ты еще имеешь наглость стоять тут и говорить мне, что я должен тебе деньги?
      Он подчеркивал каждый свой довод, тряся шею трактирщика, медленно подталкивая его спиной к столбу. Тот сделал мастерскую попытку слиться с корой дерева, но преуспел только в том, чтобы расползтись по столбу.
      — И венец всего этого — мой эль нагрелся! — закричал Род. — Ты называешь себя трактирщиком и так обращаешься с джентльменом, имеющим герб?
      — Простите, мастер, простите, — застучал зубами трактирщик, вцепившись в руку Рода с похвальным усилием и негативным эффектом. — Я не хотел никакого вреда, ваша милость! Я хотел только…
      — Да, только ограбить меня! — фыркнул Род, выпуская его и отшвыривая спиной на стол. — Берегись этой породы, потому что когда ты становишься у них на пути, они становятся жестокими. Итак! Кубок горячего вина с пряностями к тому времени, когда я сосчитаю до трех, и я, может быть, удержусь от вытягивания твоих ушей и завязывания их у тебя под подбородком. Мигом!
      Он сосчитал до трех с двухсекундной паузой между цифрами, и кубок очутился в его руке. Трактирщик шмыгнул прочь, прижав ладони к ушам, а Род сел, потягивая вино и размышляя о том, какой скупердяй — трактирщик.
      Оторвавшись от кубка, он увидел, что на столе лежит половина чесночной колбаски. Он взял ее тяжелой рукой и запихнул в кошель. Вполне можно прихватить ее с собой; это было единственно хорошим, что случилось сегодня.
      Он встал и крикнул:
      — Эй, хозяин!
      Трактирщик подскочил в тот же миг.
      — Комнату на одного, с толстым одеялом!
      — Комнату на одного, сэр! Тотчас же, сэр! — Трактирщик шмыгнул вон, все еще кланяясь. — Толстые одеяла, сэр! Безусловно, сэр!
      Род скрипнул зубами и повернулся к двери. Он шагнул вон и прислонился спиной к косяку, уронив голову на грудь и закрыв глаза.
      — Закон джунглей, — пробормотал он про себя. — Если оно выглядит слабым — терзай его. Если оно окажется сильным — склоняйся перед ним, дай ему терзать себя и надейся, что оно тебя не сожрет.
      — Все же у каждого человека есть своя гордость, — произнес голос у него за ухом.
      Улыбнувшись, Род поднял голову.
      — Все тут ты, старый крот?
      — Клянитесь! — ответил Векс.
      Род испустил поток брани, оказавшей честь и матросу с похмелья.
      — Теперь лучше себя чувствуешь? — осведомился позабавленный Векс.
      — Ненамного. Где человек, вроде трактирщика, прячет свою гордость, Векс? Он, черт возьми, безусловно не дает ей показаться. Подобострастность — да, скупость — да, но самоуважение? Нет. Этого я в нем не видел.
      — Гордость и самоуважение — необязательно синонимы, Род.
      Кто-то потянул Рода за локоть. Он резко повернул голову, напрягая мускулы.
      Это был Большой Том, согнувший свои шесть футов пять дюймов в доблестной попытке понизить свою голову до одного с Родом уровня.
      — Добрый вечер, мастер.
      На миг Род уставился на него, не отвечая.
      — Вечер добрый, — ответил он, заботливо нейтральным голосом. — Что я могу сделать для тебя?
      Большой Том согнул плечи и почесал в основании черепа.
      — Эх, мастер, — пожаловался он. — Вы недавно малость сделали из меня дурака.
      — О? — поднял бровь Род. — Ты заметил!
      — Да, — признался великан. — И… ну…
      Он стащил с головы шляпу и закрутил ее в руках.
      — Ведь, кажется, похоже… Ну, мастер, вы кончили меня здесь, и это верно как евангелие.
      Род почувствовал, что спина его распрямляется.
      — И мне полагается возместить тебе это, не так ли? Оплатить за твои повреждения, я полагаю?
      — Э, нет, мастер! — отшатнулся Большой Том. — Дело не в этом, совсем не в этом! Просто… ну… я решил, что я, если вам может… то есть… Я…
      Он крутил шляпу, придавая ей такие вращения, которые поразили бы тополога; затем слова вышли единым духом.
      — Я думал, не может ли вам понадобиться слуга, знаете — своего рода грум или лакей — и… — Его голос оборвался. Он искоса поглядел на Рода, полный страха и надежд.
      Миг-другой Род стоял замерев. Он рыскал глазами по открытому, почти обожающему лицу великана.
      Затем он скрестил руки на груди и снова привалился к косяку.
      — Это как же это так, Большой Том? Не прошло и получаса, как ты пытался ограбить меня? А теперь предлагаешь мне доверять тебе, как оруженосцу?
      Большой Том нахмурясь зажал меж зубов нижнюю губу.
      — Я знаю, мастер, это не кажется правильным, но… — Он сделал неопределенный жест руками. — Ну, дело в том, что вы единственный человек из всех, на кого я поднимал руку, который смог побить меня, и…
      Голос его снова сник. Род медленно кивнул, не сводя глаз с Большого Тома.
      — И следовательно, ты должен мне служить.
      Большой Том обиженно оттопырил нижнюю губу.
      — Не должен, мой мастер, я хочу.
      — Грабитель, — произнес Род. — Разбойник. И я должен тебе доверять.
      Шляпа Большого Тома снова завертелась.
      — У тебя открытое лицо, — размышлял вслух Род. — Не такое, чтобы прятать свои чувства.
      Большой Том широко улыбнулся, кивая.
      — Это, конечно, ничего не значит, — продолжал Род. — Я знал немало кажущихся невинными девушек, оказавшихся первоклассными суками.
      Лицо Тома вытянулось.
      — Так что ты можешь быть честным — или ты можешь быть основательным негодяем. Загадка — В Е К Сиди думай.
      Голос у него за ухом произнес:
      — Предварительная интерпретация доступных данных указывает на простоватую в основном структуру личности. Вероятность того, что этот индивидуум послужит надежным источником информации по местным социальным переменным, превосходит вероятность того, что индивидуум будет практиковать серьезную двуличность.
      Род медленно кивнул. Он удовольствовался бы и равным шансом. Он выудил из кошеля обрезок серебра — тот слегка пах чесноком — и хлопнул его в ладонь великана.
      Тот уставился на серебро в своей руке, затем на Рода, потом снова на металл.
      Внезапно его рука сжалась в кулак и слегка задрожала. Его пристальный взгляд снова встретился с глазами Рода.
      — Ты принял мою монету, — пояснил Род. — Ты мой человек.
      Лицо Большого Тома раскололось в усмешке от уха до уха.
      — Да, мастер! Благодарю вас, мастер. Навек благодарен вам, мастер! Я…
      — Сообщение принял. — Роду было крайне неприятно видеть, как пресмыкается взрослый человек. — Ты поступаешь на службу прямо сейчас. Скажи мне, какие есть шансы получить работу в армии королевы?
      — О, самые блестящие, мастер! — ухмыльнулся Большой Том. — Они всегда нуждаются в новых содатах.
      Дурной знак, решил Род.
      — О'кей, — сказал он. — Дуй обратно в трактир, выясни, которая комната отведена нам, и удостоверься, что там нет в шкафу какого-нибудь головореза.
      — Да, мастер! Счас же! — Большой Том заторопился обратно в трактир.
      Род улыбнулся, закрыв глаза, и привалился затылком к косяку. Он помотал головой из стороны в сторону, молча смеясь. Он никогда не перестанет изумляться психологии грубиянов: как этот человек мог меньше чем за десять минут перейти от надменности к верности, ему никогда не понять.
      Ночной воздух прорезал низкий вой, переходящий в пронзительный визг.
      Глаза Рода резко распахнулись. Сирена? В этой культуре?
      Звук доносился слева, он поднял взгляд и увидел там замок на вершине холма.
      И там, у основания башни, что-то пылало и пронзительно визжало, словно «черный ворон», оплакивающий смерть нескольких патрульных машин.
      Посетители в беспорядке выбежали из трактира и столпились во дворе, глазея и тыча пальцами.
      — То баньши!
      — Снова!
      — Нет, все будет хорошо. Разве он не появлялся уже трижды? А королева все жива!
      — Векс, — осторожно позвал Род.
      — Да, Род.
      — Векс, там баньши. На стене замка. Баньши, Векс.
      Ответа не было.
      Затем за ухом Рода зарычало хриплое гудение, нараставшее до тех пор, пока не стало угрожать разорвать ему голову, и оборвалось…
      Род помотал головой и постучал себя по макушке ладонью.
      — Придется мне сделать этому парню капитальный ремонт, — пробурчал он. — У него, бывало, случались тихие приступы.
      Для Рода было бы глупо идти в конюшню вновь включать Векса, пока во дворе было полно зевак: он бы сильно бросался в глаза.
      Поэтому он поднялся в свою комнату полежать, пока все малость не поутихнет; и, конечно, к тому времени, когда двор опустел, Род уже слишком удобно устроился, чтобы брать на себя труд спускаться в конюшню. В любом случае, нет никакой причины включать робота, ночь будет тихой.
      В комнате было темно за исключением длинной полосы света самой большой луны, струившегося из окна. Из пивного зала доносилось приглушенное бормотание и клацанье — загулявшие клиенты-полуночники пили допоздна. В комнате Рода было очень мирно.
      Однако, не тихо. Большой Том, свернувшийся на тюфяке в ногах постели, храпел как бульдозер на холостом ходу, издавая больше шума во сне, чем учинял бодрствуя.
      Вот тут была загадка — Большой Том. Род никогда не участвовал в драке, где его не ударили хотя бы раз. Большой Том всякий раз подставлял себя под удар; и разумеется, он был рослым, но он не должен был оказаться таким неуклюжим. Рослые люди могут быть быстрыми…
      Но зачем тогда Большой Том затеял драку?
      Чтобы Род взял его слугой?
      И что насчет Эдама и Одноухого? Их разговор, кажется, указывал на то, что они были на митинге-накачке у верфи, что означало, в свою очередь, их принадлежность к пролетарской партии. Как там ее называл тот юный демагог? Да, Дом Хлодвига.
      Но если Эдам и Одноухий были представительными образчиками, Дом Хлодвига был домом, разделившимся в самом себе. Там, кажется, существовало две фракции: одна, поддерживающая Логайра — юного оратора? — и другая, возглавляемая Пересмешником, кто бы там он ни был. Обычные две фракции, ненасильственная и насильственная, язык и меч.
      Так вот, почему вдруг Большому Тому захотелось получить работу дворецкого? Может быть, он хочет подняться по социальной лестнице? Нет, он был не подхалимного типа. Лучшее жалование? Но он, кажется, умеренно преуспевал, как районный тяжеловес.
      Чтобы не спускать глаз с Рода?
      Род перекатился на бок. Том вполне мог быть немаловажным членом Дома Хлодвига. Но зачем Дому держать его под колпаком? Они ведь не могли ничего подозревать, не так ли?
      Если догадка Векса была верна и Дом поддерживала инопланетная сила, они определенно могли что-то заподозрить — не важно как.
      Но не позволял ли Род снова разгуляться своей паранойе? У него начисто пропал сон, все мускулы напряглись. Он вздохнул и скатился с постели; теперь он не мог уснуть. Лучше включить Векса и поговорить. Род нуждался в электронной объективности робота, собственной у него было слишком мало.
      Большой Том зашевелился и проснулся, когда Род поднял ржавый дверной засов.
      — Мастер? Камо грядеши?
      — Просто немного тревожусь за своего коня, Большой Том. Думаю пробежаться до конюшни и удостовериться, что конюх обращается с ним правильно. Спи.
      С миг Большой Том только пялил глаза.
      — Воистину, — произнес он, — вы крайне заботливы, мастер.
      Он перевернулся и зарылся головой в складки плаща, используемого в качестве подушки.
      — Чтобы так сильно беспокоиться за коня, — сонно пробормотал он и снова захрапел.
      Род усмехнулся и выбрался из комнаты.
      Он нашел черную лестницу в нескольких шагах — темную и старую, но ближе к конюшне, чем главная дверь.
      У подножия лестницы находилась дверь, та, что не часто использовалась — когда он открывал ее, она застонала, словно лягушка-бык в течке.
      Двор заливал мягкий, золотистый свет трех лун. Самая большая луна была лишь немногим меньше земной, но располагалась намного ближе; она заполняла собой целых тридцать градусов неба, вечное полнолуние перед равноденствием.
      — Отличная планета для влюбленных, — задумчиво произнес Род, и из-за того, что его глаза приклеились к луне, он не заметил серой полоски шнура, натянутого чуть выше порога. И споткнулся.
      Его руки метнулись вперед, шлепнув по земле, чтобы смягчить падение. Что-то твердое ударило его по затылку, и мир растворился в снопе искр.
      Вокруг него было красноватое свечение, а в голове — пульсирующая боль. Что-то холодное и мокрое прошлось по его лицу. Он содрогнулся и полностью пришел в сознание.
      Род лежал на спине; над ним был сводчатый потолок из известняка, мерцавшего блестками отраженного света. С потолка до зеленого ковра тянулись тощие известковые колонны — сталактиты и сталагмиты. Зеленый ковер простирался во всех направлениях по меньшей мере на милю. Свет, казалось, исходил отовсюду — пляшущий, колеблющийся свет, зажигавший искры на потолке в запутанном танце.
      Зеленый ковер расстилался и под ним; он чувствовал его холодный и пружинящий, влажный под его спиной, мох толщиной в три дюйма. Он попытался вытянуть руку и коснуться мха, но обнаружил, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Подняв голову, он поискал взглядом связывающие его веревки, но тут не было и нити.
      Он помотал головой, пытаясь вытряхнуть из нее боль так, чтобы суметь мыслить ясно.
      — Векс, — прошептал он, — где я?
      Ответа не было.
      Род закусил губу.
      — Брось, железный конь! Ты спишь при кризисе?
      При кризисе…
      У Векса был приступ. Род отправился вновь включить его.
      Он был предоставлен самому себе.
      Он вздохнул и улегся на зеленый ковер мха.
      Справа от него начал что-то напевать глухой голос. Род посмотрел.
      В голом каменном круге мерцал огонь. Над ним стояла тренога, поддерживавшая котел — котел с крышкой, весело бурлящий, с выходящей из дырки в крышке трубой. С потолка падали капли воды, ударяя по трубке, а под противоположным концом трубки стояла чаша, собиравшая капли.
      Примитивный перегонный куб.
      И самогонщик — наверное, восемнадцати дюймов ростом — очень широкоплечий и вообще коренастый, одетый в камзол и рейтузы. У него было округлое веселое лицо, блестящие зеленые глаза, курносый нос и очень широкий рот, изогнутый в озорной улыбке. И венец всего — на нем была робингудовская шляпа с ярким красным пером.
      Зеленые глаза посмотрели и поймали взгляд Рода.
      — Ха, — произнес человечек гудящим баритоном. — Ты пришел в чувство, чародей!
      — Чародей? — нахмурился Род. — Я не чародей!
      — Разумеется, — согласился человечек. — Не чародей. Ты являешься в падающей звезде и имеешь коня, сделанного из холодного железа…
      — Минуточку, — перебил Род. — Откуда ты знаешь о том, что конь мой сделан из холодного железа?
      — Мы — Крошечный Народ, — ответил невозмутимый человечек. — Мы живем Дубом, Ясенем и Терном, Лесом, Воздухом и Дерном; а те, кто живет холодным железом, алкают покончить с нашими лесами. Холодное железо — это знак всего того, что не может нас терпеть; и потому мы узнаем холодное железо — в любом виде.
      Он повернулся обратно к своему котелку, приподнял крышку и проверил сусло.
      — И потом, также, ты можешь слышать сказанное в доброй полумиле от тебя, а твой конь может мчаться столь же бесшумно, как ветер, и быстрее, чем сокол, когда у него есть причины. Но ты не чародей, да?
      Род покачал головой.
      — Нет. Я пользуюсь наукой, а не магией!
      — Разумеется, — поддакнул человечек. — Что зовем мы розой и под другим названьем… Нет, ты чародей, и как таковой известен уже всюду, вдоль и поперек по всему Грамарию.
      — Грамарий? Что это такое?
      Человечек в удивлении уставился на него.
      — Да этот самый мир, чародей! Мир, в котором мы живем, земля между Четырьмя Морями, царство королевы Катарины!
      — О, она правит всем миром?
      — Истинно так, — подтвердил эльф, бросив на Рода косой взгляд.
      — А как называется ее замок? И город вокруг него?
      — Раннимид. Воистину, ты самый необразованный чародей!
      — Именно это я и пытался тебе сказать, — вздохнул Род.
      Человечек отвернулся, качая головой и что-то бурча под нос. Он открыл краник на сборной чаше и нацедил немного жидкости в кружку размером с мензурку.
      Род вдруг понял, что его мучает жажда.
      — Э, слушай, что ты там варишь? Ведь это не бренди, не так ли?
      Эльф покачал головой.
      — Джин? Ром? Водка?
      — Нет, то спиртное другого вида. — Он подскочил к Роду и поднес миниатюрную кружку к губам человека.
      — Спасибо. — Род пригубил, возвел глаза к потолку и причмокнул губами. — На вкус словно мед.
      — Там, где сосут дикие пчелы, сосу и я. — Человечек заскакал обратно к огню.
      — Совсем неплохо. Ты не мог бы поделиться рецептом?
      — Ну разумеется, — улыбнулся эльф. — Мы же сделаем для гостя все, что в наших силах.
      — Гостя! — фыркнул Род. — Мне крайне неприятно оспаривать ваше гостеприимство, но делание меня неподвижным не совсем то, что я назвал бы распростертыми объятиями.
      — О, это мы вскоре исправим. — Человек снял крышку с котла и помешал сусло.
      Что-то щелкнуло в голове Рода. Волосы у основания черепа начали становиться дыбом.
      — Э, скажи-ка, э… Но, по-моему, нас не представили друг другу, однако… Тебя ведь зовут Робин Добрый Малый, не так ли? Он же Пак ?
      — Верно говоришь. — Эльф с клацаньем задвинул крышку. — Я тот самый ночной бродяга шалый.
      Род повалился на мшистый ковер. Это будет великолепная история для рассказа внукам; никто другой ей не поверит.
      — Скажи, Пак — ты не против, если я буду называть тебя Пак?
      — О, нет.
      — Спасибо, э… А я Род Гэллоуглас.
      — Мы это знаем.
      — Ну, я просто подумал, что мне следовало бы сделать это официально. Так вот, ты, кажется, не питаешь ко мне никаких злых чувств, поэтому, э, могу я спросить… э… почему я парализован?
      — Ах, это, — ответил Пак. — Мы должны выяснить, белый ты чародей или черный.
      — О. — Род пожевал щеку изнутри. — А если я белый маг, вы… гм… отпустите меня?
      Пак кивнул.
      — А что случится, если вы решите, будто я черный маг?
      — Тогда, Род Гэллоуглас, ты будешь спать до Трубы Судного Дня.
      У Рода возникло такое чувство, словно к его челюсти приложили электрод со слабым током.
      — Великолепно. Козырь Судного Дня. А я всегда был не очень силен в бридже…
      Пак нахмурился.
      — Как это?
      — Замнем это. «Спать до Судного Дня». Очень изящный эвфемизм. Почему бы вам не подойти прямо и не сказать просто, что убьете меня?
      — Нет, — оттопырил нижнюю челюсть Пак, качая головой. — Мы тебя не убьем, Род Гэллоуглас. Просто ты будешь вечно спать, видя приятные сны.
      — Понимаю, взвешенный анабиоз?
      Пак нахмурил лоб.
      — Этого слова я не знаю. И все же успокойся, тебя не подвесят. Крошечный Народ не питает любви к повешению.
      — Ну, я полагаю, это некоторое утешение. Так как же мне доказать, что я белый маг?
      — Ясно как, — ответил Пак. — Как только мы разчаруем тебя.
      Род уставился на него.
      — Это как это так? Разве я и так уже не достаточно разочарован?
      Лицо эльфа расплылось в широкой усмешке.
      — Нет! Нет! Разчаруем тебя! Удалим заклинание, что связывает тебя!
      — А. — Род улегся со вздохом облегчения. Затем он рывком сел. — Освобождением меня? Это докажет, что я белый маг?
      — Само по себе — нет, — сказал Пак. — Вопрос в том, где мы освободим тебя.
      Он хлопнул в ладоши. Род услыхал шорох десятков бегущих ножек, подходящих к нему сзади; на его глаза была натянута повязка из темной ткани и завязана на затылке.
      — Эй, — запротестовал он.
      — Мир, — успокоил его Пак. — Мы только отнесем тебя к свободе.
      Множество крошечных рук подняли Рода. Он покорился и расслабился, готовый насладиться путешествием.
      Это был довольно приятный способ передвижения, в самом деле — вроде как на пружинящем матрасе с четырьмя колесами.
      Ноги его задрались выше головы и скорость бегущих ног под ним замедлилась — они поднимались вверх по склону.
      В лицо ему ударил влажный воздух; он услышал вздох бриза в листьях, сопровождаемый полным набором цикад, с совой и, возможно, кроншнепом, завершающим гармонию.
      Тут его бесцеремонно уронили; повязку сорвали с его глаз.
      — Эй, — запротестовал он. — Что я, по-вашему, мешок с картошкой?
      Он слышал журчащий слева от него ручей.
      — Теперь ты свободен, Род Гэллоуглас, — прошептал ему на ухо голос Пака. — Да будет с тобой Господь!
      И эльф ускакал.
      Род сел, разминая конечности, чтобы заставить их уразуметь, что они снова могут двигаться. Он огляделся.
      Это была залитая светом луны лесная поляна со струящимся слева серебристым ручьем. Деревья выделялись стальными стволами и блестками листьев, а черные тени среди стволов… Одна из теней двинулась.
      Она шагнула вперед — высокая фигура в темной монашеской рясе с капюшоном.
      Фигура медленно двинулась к Роду, остановилась в трех метрах и откинула капюшон.
      Дикие, спутанные волосы над длинным тонким лицом со впадинами под скулами и пещерными глазницами с двумя горящими угольями в глубине их. И все лицо дергалось, кривилось от злобы.
      Голос был ровным и тонким — почти шипением.
      — Ты, значит, так устал от жизни, что пришел в клетку вервольфа?
      — Вервольф! — уставился на него Род.
      Ну а почему бы и нет! Если основным исходным пунктом являлись эльфы…
      Затем Род нахмурился.
      — Клетку? — Он огляделся. — Мне это кажется похожим на лесные просторы.
      — Вокруг этой рощи — магическая стена, — прошипел вервольф. — То тюрьма, созданная для меня Крошечным Народом, и они не кормят меня надлежащим образом.
      — О? — Род оглядел вервольфа уголком глаза. — И чем же тебя надлежит кормить?
      — Красным мясом, — осклабился вервольф, демонстрируя полный рот клыков. — Сырым красным мясом и кровью вместо вина.
      По спине Рода пробежало что-то со множеством холодных ножек.
      — Примирись со своим Богом, — сказал вервольф. — Ибо час твой настал.
      На тыльной стороне его рук появился мех, а ногти его росли, изгибаясь. Лоб и щеки опушились шерстью, Нос, рот и подбородок срослись и вытянулись, заостряясь в морду. Уши его переместились на макушку и тоже заострились.
      Он отшвырнул темный плащ; все его тело было покрыто серебристой шерстью, ноги стали задними лапами. Он упал на четвереньки. Кисти рук у него укоротились, предплечья удлинились; руки тоже стали лапами. Пробился хвост и вырос в длинный серебристый хвостище.
      Серебристый волк припал к земле, зарычал, заурчал глубинами горла и прыгнул.
      Род крутнулся в сторону, но волк сумел как раз достаточно изменить курс прямо в воздухе; его зубы разодрали Роду предплечье от локтя до запястья.
      Волк приземлился и закружился с радостным воем. Он пригнулся, высунул язык, а затем снова прыгнул.
      Род нырнул, упав на колено, но волк поправился прямо в полете и обрушился на него сверху. Его задние лапы царапали ему грудь; огромные челюсти нащупывали, как бы вцепиться ему в хребет.
      Род с трудом поднялся, наклонился вперед и изо всех сил пихнул волка в брюхо. Волк полетел, но когти его разодрали Роду спину.
      Волк приземлился на спину, крепко ударился и взвыл от боли. Но поднялся на ноги и принялся кружить вокруг Рода, кровожадно рыча.
      Род поворачивался, держась лицом к волку. Как можно управиться с вервольфом? Векс сказал бы, он должен знать, но Векс все еще пребывал в отключке.
      Волк зарычал и прыгнул, целясь Роду в горло.
      Род низко пригнулся и сделал выпад твердой ладонью. Его пальцы попали волку прямо в солнечное сплетение.
      Род отпрыгнул назад, принимая стойку. Волк заскреб землю, стараясь восстановить дыхание, пока жизнь снова вливалась в его нервы. Род кружил вокруг него, против часовой стрелки, наудачу.
      Чем бороться с вервольфом?
      Волчником, очевидно.
      Но Род без учебника ботаники не смог бы отличить волчник от ядовитого плюща.
      Вервольф испустил долгий скрежещущий вздох и поднялся в стойку. Он зарычал и начал рыскать, тоже против часовой стрелки, вокруг Рода, высматривая возможность броситься на него.
      Вот и все в пользу кружения против часовой стрелки, подумал Род и изменил направление, кружась теперь по часовой стрелке в попытке подойти к волку сзади.
      Волк прыгнул.
      Род развернулся в сторону и сделал выпад правой в челюсть волку, но волк поймал его кулак зубами.
      Род заревел от боли и пнул зверя в брюхо. Клыкастый снова отправился передохнуть, освободив руку Рода, когда челюсти распахнулись, глотая воздух.
      Серебряные пули. Но химическое огнестрельное оружие уже тысячи лет как вышло из моды, а ДДТ отделался от серебряного стандарта куда как раньше.
      Распятие. Род принял твердое решение взяться за религию. Все равно ему нужно хобби.
      Тем временем его лохматый друг снова собрался с силами. Задние ноги напряглись, и он прыгнул.
      Род шагнул в сторону, но волк явно и рассчитывал на такой шаг. Он приземлился на грудь, покрытые слюной челюсти щелкали, стремясь к яремной вене Рода.
      Род упал на спину. Он подтянул к груди ноги, всадил ступни в брюхо волка и лягнул, катапультировав представителя семейства собачьих подальше от своего тела.
      Волк тяжело упал и заизвивался, подсовывая лапы под тело.
      Чего еще не любят вервольфы?
      Чеснок.
      Род закружил вокруг волка, нащупывая в кошеле оставшуюся от обеда колбасу с чесноком.
      Волк разинул пошире челюсти и откашлялся.
      Род зачавкал, набив рот колбасой.
      Волк поднялся на ноги со злым, очень решительным рычанием. Он напрягся и прыгнул.
      Род поймал зверя под передние лапы, закачавшись под тяжестью его тела, и дыхнул ему прямо в морду. Затем он бросил волка и отпрыгнул.
      Волк покатился, отплевываясь, кашляя, с содроганием втянул в себя воздух и рухнул пластом.
      Его фигура вытянулась, расслабилась и снова медленно вытянулась — и в траве лежал, лицом вниз, высокий жилистый голый мужчина — бессознательное тело, дышащее с трудом.
      Род опустился на колени. Спасен колбасой с чесноком!
      Трава зашевелилась у его колена; он смотрел в улыбающиеся глаза Робина Доброго Малого.
      — Возвращайся с нами, коли желаешь, Род Гэллоуглас, ибо отныне наши тропы — твои, можешь ходить по ним в свое удовольствие.
      Род устало улыбнулся.
      — Он мог убить меня, — произнес он, кивая на лежащее без сознания тело вервольфа.
      Пак покачал головой.
      — Мы следили и предотвратили бы смерть любого из вас, а что до твоих ран — пустяки! Мы их быстро вылечим.
      Род поднялся, недоверчиво кивая головой.
      — И потом, — добавил Пак. — Мы также знали, что ты такой могучий чародей, что сможешь нанести ему поражение…
      — О? — вскинул бровь Род. — А что, если бы я им не был? Что, если бы я оказался черным магом?
      — Тогда, ясно, — усмехнулся Пак, — ты бы вступил с ним в союз против нас и попытался бы выбраться из тюрьмы.
      — Гм. — Род пососал нижнюю губу. — А разве это не поставило бы вас в довольно деликатное положение?
      — Нет, — снова усмехнулся Пак. — Волшебству двунадесяти эльфов никогда еще не равнялись силы двух чародеев.
      — Понятно, — потер подбородок Род. — Оградили свои ставки, не так ли? Но вы, конечно, не могли дать мне знать. Поскольку я пребывал во тьме, борьба с вервольфом доказала, что я отношусь к славным парням?
      — Частично.
      — О? А что за другая часть?
      — Да ведь у тебя, Род Гэллоуглас, было несколько случаев, когда ты делал вервольфа беспомощным, но не убивал его.
      — И это показывает, что у меня доброе сердце.
      — Сие, — согласился Пак, — а также то, что ты достаточно уверен в собственном могуществе, что можешь быть милостив. И вот это-то и есть доказательство того, что ты — белый, но еще большее доказательство тому, что ты чародей.
      Род зажмурил глаза. Он произнес с преувеличенным терпением:
      — Конечно, дело может быть просто в том, что я тренированный боец.
      — Может, — согласился Пак. — Но одолел-то ты его колдовством.
      Род глубоко вздохнул.
      — Послушайте, — раздельно произнес он. — Я не чародей. Я никогда не был чародеем. Я никогда не хотел быть чародеем. Я просто наемный солдат, которому случилось научиться нескольким трюкам.
      — Разумеется, мастер чародей, — весело ответил Пак. — Не вернешься ли в пещеру? Мы проводим тебя к постоялому двору.
      — А, ладно, — проворчал Род.
      Но он обернулся посмотреть на злополучную коллекцию костей и жил, что были лежащим в центре поляны спящим вервольфом.
      — Мастер Гэллоуглас? — Голос Пака был озабоченным и встревоженным. — Что тебя беспокоит?
      Род встряхнул головой, выходя из состояния задумчивости.
      — Ничего, — ответил он, отворачиваясь. — Просто подумалось.
      — О чем, чародей?
      — Когда я был школьником, меня, бывало, называли одиноким волком… Неважно. В какой стороне, говоришь, пещера?
      Звезды катились к рассвету, когда сбивший ноги и усталый Род поплелся через двор трактира к конюшне.
      Освещавший ряд стойл единственный фонарь со свечой служил только сгущению тени.
      Перебросив руку через спину Векса для устойчивости, Род нащупал другой рукой на холке робота увеличенный позвонок, который и был отключенным предохранителем. Он нажал: под камуфляжем конской шкуры зашевелилось стальное тело. Бархатная черная голова поднялась, дважды мотнулась, глянула через плечо, большие карие глаза сфокусировались на Роде. С миг робот молчал, затем голос за ухом Рода проговорил с оттенком упрека.
      — Ты оставил меня деактивированным на долгое время, Род. У меня нет никаких постэффектов от припадка.
      — Извини, Старый Железняк. — Род оставил руки на спине коня; ноги его казались чуточку шаткими. — Я как раз отправился включать тебя, когда меня шандарахнули.
      — Шандарахнули! — Голос Векса терзал стыд. — Пока я спал. Да будет мой корпус лежать, ржавея, на свалке! Да отправят мой германий в конвертер для переплавки! Да будет…
      — А, кончай с этим, — пробурчал Род. — Это была не твоя вина. — Он шагнул прочь от коня и выправил плечи. — Все равно, я не подвергался никакой опасности. Просто деловая ночь, вот и все.
      — Как так, Род?
      Род начал было отвечать, потом переменил решение.
      — Я скажу тебе утром, Векс.
      — Я переориентировал свои цепи принимать противоречия между общепринятой теорией и действительно происходящим, Род. Ты можешь довериться мне, не страшась перегрузки.
      Род покачал головой и повернулся к выходу из стойла.
      — Утром, Векс. Может, ты и способен поверить в это прямо сейчас, но я не уверен, что смогу сделать то же.
      Род расположился за столом, поглощая обильный завтрак, но по сравнению с Большим Томом он сидел на голодной диете. Этот человек окружил себя невероятным количеством пищи.
      Кое-что из нее было Роду знакомо — яйца, блины и ветчина. У блинов был, однако, легкий чуждый привкус, а у яиц — трехдюймовый желток. Какого-то рода злаки имелись на любой населенной людьми планете; они происходили, обычно, от земных, но почва чуждой планеты иногда производила странные превращения с зерном. Всегда бывала какая-нибудь домашняя птица, но чаще всего это были местные формы жизни. Свиньи, конечно, встречались повсеместно: они попадались на планетах земного типа даже постоянней, чем собаки. Род иногда задумывался о виде, к которому принадлежал.
      Вся пища, конечно, была удобоваримой и, вероятно, питательной: генетические отклонения не могли так уж сильно изменить человеческого метаболизма. Но рассеянные элементы — это другое дело. Род проглотил универсальную пилюлю, просто на всякий пожарный случай.
      Большой Том заметил это.
      — Что это, мастер?
      Род выжал улыбку.
      — Просто мелкое заклинание. Пусть тебя это не беспокоит, Том.
      Тот уставился на него, затем опустил глаза на тарелку, бормоча под нос быструю молитву. Затем набросился на блины двузубой вилкой.
      Великан начал было говорить, но голос его треснул. Он прочистил горло и попробовал снова.
      — Что же принесет новый день, добрый мастер?
      — Путешествие в замок, — ответил Род. — Посмотрим, не требуется ли королеве новый солдат.
      Том протестующе завыл:
      — Содат королевы! Нет, мастер, это не ремесло для честного человека!
      Род вскинул бровь.
      — Ты пытаешься сказать, что один из нас может быть честным?
      Большой Том заткнулся.
      У трактирщика имелся лишний конь, или он это внезапно вспомнил, когда Род положил руку на эфес кинжала. Это был старый вислобрюхий сивый мерин со слегка более длинной шеей и меньшими ушами, чем у стандартного земного аналога. Что было плохо, поскольку привлекало определенное внимание к Вексу, но, впрочем, огромный черный конь все равно был не совсем чтобы непримечательным.
      Церковные колокола зазвонили, когда они выехали со двора. Род на Вексе, а Том на древнем доходяге. Звук колоколов напомнил Тому, что час ранний, и он начал ворчать о хозяевах, встающих в неразумное время.
      Но его жалоба оборвалась, когда они поднялись по склону над городом, где они могли посмотреть на горизонт и увидеть восток, беременный утренним солнцем.
      Том глубоко вдохнул зарю и ухмыльнулся Роду через плечо.
      — Эх, мастер! Прекрасный будет денек!
      — И холодный, — добавил Род, поднимая ворот, потому что ветер дул ему в спину.
      — Да, да! Разве я не сказал, что он будет прекрасным?
      — Я не совсем разделяю твой энтузиазм к низким показаниям термометра, — пробурчал Род. — Веселей, Том, мы почти у замка.
      — Остановись и назови себя! — крикнул часовой на подъемном мосту.
      — О Боже, — закатил глаза к небу Род.
      — Твое имя и твое дело в замке королевы.
      — Немножко переусердствуем, а? — Род искоса поглядел на часового.
      Углы губ часового резко загнулись.
      — Не твоя печаль, — рявкнул он. — Я ратник королевы, и ты будешь говорить со мной уважительно.
      — Вряд ли, — милостиво улыбнулся Род. — Мое имя Род Гэллоуглас.
      — Гэллоуглас? — нахмурился часовой. — Ты зря теряешь время, у королевы уже есть шут.
      — Судя по твоему виду, я бы сказал, что у нее их много, — хмыкнул Род. — Мое ремесло — солдат, и у моего слуги тоже. Вызови главстаршину, и пусть он зачислит меня в армию.
      Часовой смерил его сердитым взглядом.
      — В армию королевы так легко не вступают.
      — Да ну, вот так так! — нахмурился Род. — Я должен доказать, что я солдат?
      Он спешился, смахнув с седла на землю всего лишь в ярде от часового.
      — Если ты и солдат, то плохой, — презрительно фыркнул часовой. — Иначе ты не оставил бы своего коня без привязи.
      Род послал ему сахаринную улыбку и крикнул:
      — Векс, отступи на четыре фута, сделай полшага налево, пройди четыре фута вперед, а потом стой, пока я тебя не позову.
      Часовой уставился, разинув рот, пока Векс с машинной точностью выполнял маневр.
      — Я солдат, — бросил Род. — И хороший.
      Рот часового снова открылся и закрылся, словно у рыбы. Глаза его выпучились, обегая взглядом худощавую фигурку Рода с рукой в черной перчатке на эфесе шпаги.
      — Понимаешь, — объяснил Род, — конь мне может понадобиться. Лучше дать ему возможность в случае надобности прискакать ко мне.
      Его правая рука метнулась, делая финт. Солдат крякнул от удивления и шагнул назад, в то время как нога Рода прокралась и зацепила его за лодыжку. Часовой свалился с лязгом, свойственным жестяным изделиям.
      Род выкрутил алебарду из рук часового, когда тот упал, и бросил ее под опускную решетку.
      — Ну, — осведомился он. — Давай попробуем снова, а?
      — Отлично, во! Отлично сделано, мой мастер! — Большой Том замолотил по холке свою клячу, ухмыляясь от уха да уха.
      Часовой поднялся на ноги, крича:
      — На помощь! На помощь!
      — О, нет! — Род уронил лицо в ладони. — О, нет! — замотал он головой.
      Он привалился спиной к плечу Векса и сложил руки на груди.
      Подбежали трое гвардейцев с алебардами наперевес. Главный переводил взгляд с Рода на часового, обратно на Рода, потом снова на часового.
      — Чему тут нужно помогать? — нахмурился он.
      Часовой ткнул дрожащим пальцем в неопределенном направлении, в сторону Рода.
      — Этот человек…
      — Да? — улыбнулся Род.
      — Да, он сшиб меня, вот что он сделал, и алебарду у меня отнял.
      — Я бы не хвастался этим, будь я на твоем месте, — проворчал Род.
      Большой Том согнулся над лукой седла в конвульсиях от подавляемого смеха.
      — Это правда, парень? — Главный сердито посмотрел на Рода.
      — Правда, — склонил голову Род.
      — Ну тогда! — Главный выпрямился, уперев кулаки в бедра и нахмурился.
      — Ну, что тогда? — поднял бровь Род.
      Главный начал волноваться.
      — Ну, а по какой причине?
      — Я желаю вступить в армию королевы. А этот ратник указал, что мне следует показать себя.
      Главный перевел взгляд с пораженного часового на Рода и кивнул.
      — Ты получишь свой шанс, — сказал он. — Идем.
      Шанс состоял из дородного сержанта, вооруженного мечом и круглым щитом.
      — Ты не возьмешь щита, парень? — проворчал старый рыцарь, бывший капитаном гвардии.
      — Нет, спасибо. — Род вынул кинжал из ножен. — Вот это отлично мне послужит.
      — Всего лишь с кинжальчиком и соломинкой-мечом против меча и щита! — Сэр Мэрис печально покачал головой. — Ты, видно, и впрямь желаешь умереть молодым!
      Глаза Рода удивленно расширились.
      — Благодарю вас, — сказал он. — Мне не говорили, что я молодо выгляжу, с тех пор как мне стукнуло тринадцать.
      — Ну, скрестите мечи, — вздохнул сэр Мэрис.
      Род и сержант так и сделали. Сэр Мэрис прохромал к ним, подняв собственный меч, чтобы разделить их клинки.
      Меч сержанта взлетел для удара во весь мах. Род воспользовался преимуществом мгновенной задержки, чтобы сделать финт в живот сержанту. Щит упал вниз отразить кончик шпаги, и клинок Рода перепрыгнул через руку сержанта и распорол ткань над его сердцем.
      — Стой! — крикнул сэр Мэрис, и меч сержанта остановился посередине удара.
      Сержант выронил щит, глазея вокруг.
      — Что случилось?
      — Не дерись этот Гэллоуглас просто для забавы, — ответил сэр Мэрис, — ты был бы сегодня покойником, сержант Хэпвид.
      Тот озадаченно нахмурился, глядя на Рода.
      — Кто бы подумал использовать острие меча?
      — Проделать это снова? — Клинок Рода свистнул в воздухе и шлепнул его по ноге.
      Сэр Мэрис изучал лицо Рода, хмуря брови.
      — Нет, — решил он, поднимая голову. — Я подтверждаю, что ты — фехтовальщик.
      — Да, — пробормотал про себя Большой Том, и сэр Мэрис поглядел на него, но великан только сиял от гордости.
      Капитан гвардии повернулся и поднял дубинку.
      — Вот! — Он кинул Роду дубинку. — Мы попробуем тебя в этом.
      Род сунул кинжал в ножны, поймал дубинку за середину и отбросил шпагу.
      — Сходитесь! — скомандовал сэр Мэрис, и рослый сержант шагнул вперед, сделал, разминаясь, три быстрых удара, а затем полусогнул колени с дубинкой наготове.
      Род последовал его примеру.
      Внезапно он оказался посреди дубового града ударов сержантской дубинки. Он колотил ему по голове и плечам, выискивая открытое место, полусекундное отсутствие защиты у Рода.
      Род стиснул челюсти и старался не отставать от сержанта, отбивая удары столь же быстро, как они производились, но только еле-еле. Желудок его сжался, так как он понял, что весь ушел в защиту.
      Он блокировал удар по голени, отбил отскок в голову, взмахнул нижним концом дубинки, чтобы отразить ответный удар в живот… но удар так и не нанесли. Это был финт.
      Он лихорадочно попытался вновь прикрыть голову, но сержант получил свои полсекунды. Род уголком глаза увидел обрушивающуюся на него тяжелую дубовую палку.
      Он отпрянул, спасаясь от удара, но тот треснул ему по черепу, словно раскат грома. В помещении потемнело, все заполнилось пляшущими точками света, в ушах Рода стоял звон.
      Он отступил, чисто рефлекторно блокируя удары сержанта, и услышал победный крик следивших за боем солдат.
       Совсем не гожусь,кружились мысли в голове у Рода. Его обучали драться на дубинках, но у него год как не было ни одной схватки, тогда как сержант обладал всем умением человека, у которого это любимое развлечение. Для него, вероятно, это была просто игра, так же как фехтование для Рода. Сержант был хозяином положения и знал это.
      Существовал единственный шанс. Род отпрыгнул назад, его руки скользнули к середине дубинки, он начал вращать ею, крутя, словно жезл регулировщика.
      Род стиснул челюсти и приложил к этому делу все мускулы.
      Его дубинка превратилась в вихрь, свистящее смазанное пятно. Это был французский фехтовальный прием, мулине.
      Сержант, вероятно, знал его ничуть не хуже Рода, но все шансы были за то, что он нисколько не лучше натренирован в нем, чем Род. Это был довольно экзотический вид боя, если ты не француз. А с таким именем, как сержант Хэпвид…
      Сэр Мэрис и К° разинули рты. Пораженный сержант сделал шаг назад. Затем на его лице появилась осторожность, и его дубинка превратилась в вихрь.
      Так значит, он знал этот стиль. Но он не был мастером, фактически Род имел преимущество. Дубинка сержанта стала пятном, но четким пятном. Дубинка Рода делала очень милую имитацию циркулярной пилы. Он имел превосходство над сержантом в угловой скорости и, соответственно, в ударной силе.
      Сержант Хэпвид знал это, мускулы у него на шее сплелись в узлы, когда он попытался ускорить вращение.
      Сейчас! Род прыгнул вперед. Его дубинка выскочила из своего круговорота и рванулась вниз встретить вращание дубинки сержанта.
      Дубинки сошлись с треском винтовочного выстрела и таким содроганием, что у Рода зубы задребезжали. Он оправился на миг раньше сержанта и обрушил на его дубинку два быстрых удара, выбив ее из рук противника.
      Род выпрямился, испустив глубокий вздох, и дал напряжению вытечь из него, когда опустил наземь конец дубинки.
      Онемевший сержант уставился на свои руки.
      Род протянул руку вперед, мягко постучал его по макушке дубинкой.
      — Бац! Ты убит.
      — Стой! — крикнул сэр Мэрис, делая результат официальным.
      Род снова опустил дубинку и оперся на нее. Сэр Мэрис нахмурился, блестя глазами из-под кустистых бровей.
      Род бросил ему натянутую улыбку.
      Сэр Мэрис медленно кивнул.
      — Мне испытать тебя с большим луком?
      Род, блефуя, пожал плечами. С арбалетом — может быть, но с большим луком…
      Со стропил раздался глухой, воющий смех. Капитан гвардии и вся его рота подпрыгнули. Большой Том упал на колени, закрыв голову руками.
      Род вскинул голову, ища глазами источник смеха.
      На одной из дубовых балок, пересекающих зал, сидел карлик, барабаня пятками по дереву.
      Голова у него была такой же большой, как у Рода, а плечи шире. Его руки и ноги были такими же толстыми, как у Рода. Он выглядел так, словно кто-то взял большого нормального человека и отредактировал здесь и там фута по три.
      Он был бочкогрудым, широкоплечим, и с шеей, как у быка. Лохматая черная голова казалась странно большой для такого усеченного тела. Черные кудрявые волосы свисали до края челюсти и шеи, кустистые черные брови выпирали из плоского покатого лба. Большие, угольно-черные глаза в данный момент искрились весельем. Их разделял ястребиный клюв носа, под которым угадывались сквозь окладистую черную бороду толстые мясистые губы. Квадратные, ровные зубы блестели сквозь бороду.
      Кто-то попытался затолкать великана в бочонок для гвоздей и почти добился успеха.
      — С большим луком! — прогремел тот басом. — Нет, голову кладу, он такой же хороший стрелок, как сельский баран весной!
      Сэр Мэрис поднял серьезный взгляд на карлика.
      — Чума на тебя и твою повадку подкрадываться, Бром О'Берин! Неужто в моих волосах и так недостаточно седины, что тебе надо совсем побелить их своими выходками?
      — Повадка подкрадываться! — возмутился карлик. — Вот уж воистину, будь у тебя хоть какая-то гордость своим призванием, сэр Мэрис, ты бы поблагодарил меня за демонстрацию твоего же собственного отсутствия бдительности!
      — Бром? — пробормотал пораженный Род. — О'Берин?
      Карлик обратил сердитый взгляд на Рода.
      — Да, Черный Бром О'Берин.
      — Это, э, комбинация голландского, ирландского и русского, если я правильно понял.
      — Что еще за чушь? — прорычал карлик.
      — Ничего. — Род отвернулся, качая головой. — Мне следовало предвидеть, что это случится. Мне следовало ожидать всего, что угодно, на этой сумасшедшей… э… в Грамарие!
      Карлик усмехнулся, озорно сверкнув глазами.
      — Нет, если я в себе не ошибся, это кажется опорочиванием великой страны Грамарий!
      — Нет, нет! Я не… я хотел сказать… — Род замолк, вспомнив, что в этой культуре оправдания не подобали бойцу. Он выпрямился, задрав подбородок. — Ладно, — сказал он. — Это было оскорбление, если тебе так больше нравится.
      Карлик радостно взвыл и вскочил на ноги на балке.
      — Теперь ты должен с ним драться, Гэллоуглас, — прогремел сэр Мэрис. — И тебе понадобится все твое умение до крохи.
      Род уставился на капитана гвардии. Неужели он серьезно? Карлик даст Роду тяжелый бой?
      Карлик глухо хохотнул и соскользнул с балки. Это был двенадцатифутовый прыжок на каменный пол, более чем втрое превышающий рост Брома, но он легко ударился об пол, казалось, чуть ли не отскочив, и оказался в стойке борца. Он выпрямился и, озорно гогоча, направился к Роду.
      Позади Рода раздался рык, и Большой Том рванулся вперед.
      — Это ловушка, мастер! — проревел он. — Колдовство есть в этой земле, и он наихудший колдун из всех! Никто и никогда не бил Черного Брома! И все же я готов…
      Все солдаты, находящиеся в помещении, набросились на Большого Тома в орущем хаосе гнева и насилия.
      С миг Род стоял в оцепенении. Затем он бросил свою дубинку и ринулся в свалку, руки его замелькали, нанося удары каратэ. Солдаты попадали на пол.
      — Стой!— грянул голос Брома.
      Молчание выпало в осадок.
      Бром каким-то образом снова очутился на стропилах.
      — Спасибо вам, ребята, — проворчал миниатюрный геркулес. — Но этот большой парень не желал никому вреда, отпустите его.
      — Никому вреда! — тявкнуло с полдюжины возмущенных голосов.
      Бром глубоко вдохнул и выдохнул.
      — Да, никому. Он только желал защитить своего хозяина. А этот Гэллоуглас желал только защитить своего слугу. А теперь отойдите от них: они оба безвредны.
      Солдаты неохотно подчинились.
      Род хлопнул Тома по плечу и прошептал:
      — Спасибо, Большой Том. И не беспокойся обо мне: этот голландский ирландец только человек, как ты и я. А если он человек, я могу побить его.
      У карлика был, должно быть, очень острый слух, потому что он прогремел:
      — Ах, ты можешь, да? Это мы посмотрим, мой мальчик.
      — Эх, мастер, — простонал Большой Том, вращая глазами. — Вы не знаете, о чем говорите. Этот эльф — отродье самого дьявола.
      — Чародей? — презрительно фыркнул Род. — Таких зверей нет.
      Сэр Мэрис отступил к своей рати, сердито глядя ледяным взглядом:
      — Тронь хоть волос на его голове, и мы запорем тебя.
      — Не бойся, — хохотнул Бром О'Берин. — Не бойся, Гэллоуглас, сделай все, чтобы одолеть меня. Будь уверен, ничего у тебя не выйдет. А теперь позаботься о себе.
      Он подпрыгнул на балке, заревев:
      — Давай!
      Род мигом принял стойку, откинув руки для рубящих ударов. Бром стоял на балке, уперев кулаки в бедра и кивая огромной головой.
      — Да, держись наготове. Но… — Глаза его зажглись злым блеском, он хохотнул. — Бром О'Берин не легкий человек.
      Он спрыгнул с балки ногами вперед, прямо на голову Рода.
      Род попятился, пораженный внезапностью атаки карлика. Сработал рефлекс, его руки взметнулись ладонями вверх, поймали Брома за пятку и сделали ему сальто-мортале.
      Затем, ожидая, что карлик приземлится прямо спиной на гранитный пол, Род прыгнул вперед поймать его, но Бром провернул сальто и приземлился с отскоком на ноги.
      Быстрым сильным ударом он отбросил руки Рода.
      — Учтивый жест, но глупый, — прогрохотал он. — Твоя защита снята. Прибереги мягкость для тех, кто в ней нуждается, приятель Гэллоуглас.
      Род шагнул назад, снова приготовившись к атаке, и посмотрел на маленького человека с растущим уважением.
      — Я, кажется, недооценил тебя, господин О'Берин.
      — Не называй меня господином! — заревел карлик. — Я никому не господин — я всего лишь шут королевы!
      Род медленно кивнул:
      — Шут. — Он сделал приглашающий жест обеими руками. — Ну, ладно, тогда — мудрый шут.
      Бром с миг постоял на месте, смерив Рода хмурым взглядом. Он хмыкнул, растягивая рот в тугой улыбке.
      Затем он прыгнул, выбросив ноги в воздухе, целясь прямо в подбородок Роду. Род вскинул руку, снова поймал Брома за пятки, пробурчав:
      — Я-то думал, ты научился.
      Он снова толкнул ноги карлика вверх, но на сей раз Бром хлестнул головой по подбородку Рода. У него была твердая голова.
      Род отшатнулся от удара, в то же время крепко обвивая руками тело Брома О'Берина.
      Карлик затрясся от веселья.
      — А что теперь? — глухо засмеялся он. — Вот ты сейчас схватил меня, и что ты теперь со мной станешь делать?
      Тяжело дышащий Род промолчал.
      Это был хороший вопрос. Если он хоть на миг ослабит захват, то может быть уверен, что Бром извернется и пнет его в живот. Он мог уронить этого человека или бросить его, но Бром имел тенденцию подскакивать и, вероятно, врезался бы в отскоке прямо Роду в подбородок.
      Ну, коль сомневаешься, сперва бей, а уж потом думай. Род упал на пол, пихая тело Брома под прямым углом к своему собственному, ловя колено и шею карлика для захвата на манер младенца.
      Но Бром двигался самую малость быстрей. Его правая рука обвилась вокруг левой руки Рода; он поймал локоть Рода в захват, подобный тискам, и нажал.
      Спина Рода выгнулась от боли в локтевом суставе. Теперь у него был простой выбор: разжать левую руку или отключиться от боли.
      Вот и решай тут!
      Род рискнул положиться на свою выносливость, он уплотнил свой зажим вокруг шеи Брома.
      Тот крякнул от удивления:
      — Другой бы заскулил от боли и отпрыгнул от меня, приятель Гэллоуглас.
      Колено Брома изогнулось назад, его стопа уперлась Роду в грудь, скользнула под подбородок и продолжала жать дальше.
      Род издал придушенный звук, шею его пронзило огнем, когда позвонки затерлись друг о друга. В помещении потемнело, оно заполнилось точками разноцветных огней.
      — Теперь тебе придется выпустить меня, Гэллоуглас, — процедил Бром. — Допрежь у тебя не откажет зрение и ты не заснешь.
      Неужели этот проклятый полпинты должен быть всегда прав?
      Род попытался что-то свирепо прохрипеть в смысле ответа, но в помещении и впрямь тревожно быстро меркло. Точки света становились спицами, и это, кажется, указывало на скорую потерю сознания.
      Он выпустил свой захват, оттолкнулся руками от пола и, шатаясь, поднялся на ноги. Его уши наполнил глухой смех.
      Потому что Бром сохранил свой захват на руке Рода и, обвив другой рукой ворот его камзола, тянул Рода своим весом обратно на пол.
      Ноги Брома коснулись пола, он оттолкнулся, бросив Рода назад. Род закачался, потеряв равновесие, и упал, но привычка снова взяла свое. Он вжал подбородок в грудь и шлепнулся на предплечье, смягчив свое падение.
      Бром взвыл от радости, увидев, что Род все еще в сознании, и прыгнул.
      Род сделал тот малый вздох, что ему остался, и произвел резкий выпад ногой. Он попал Брому в живот, схватил молотящую руку и резко оттолкнул, выпустив ее.
      Бром полетел вверх тормашками, пронесся в двадцати футах от Рода и приземлился на каменные плиты, крякнув от удивления. Приземлился он, конечно, на ноги и мигом обернулся с громким ржанием.
      — Очень ловко, малыш, очень ловко! Но недостаточно…
      Род снова был на ногах, тяжело дыша и мотая головой. Бром скакнул к нему, а затем прыгнул.
      Род пригнулся как можно ниже в тщетной надежде, что Бром, возможно, окажется способен хоть раз промахнуться, но длинная рука маленького человечка хлестанула вниз и схватила Рода поперек горла, а колода тела, пометавшись туда-сюда, устроилась между плеч Рода.
      Одна стена надавила Роду меж лопаток, обе руки потянули, выгибая шею назад.
      Род захрипел, поднимаясь на ноги и изгибаясь назад под тяжестью Брома. Он схватил карлика за предплечья, а затем быстро нагнулся вперед, рванув руки Брома.
      Бром перелетел через голову Рода и сделал сальто. Он закукарекал, когда его ноги ударились об пол.
      — Превосходно проделано, малыш! Превосходно!
      Он повернулся, все еще с озорным блеском в глазах.
      — Но мне эта игра начинает надоедать. Давай-ка кончать с ней.
      — Поп-пробуй, — выдохнул Род.
      Бром нагнулся вперед, его длинные руки заколотили, отбивая защиту Рода.
      Он попытался схватить Рода за колено. Тот рубанул правой рукой, чтобы блокировать эту попытку, затем обхватил левой плечи Брома, пытаясь толкнуть его вперед, чтобы тот потерял равновесие, но руки карлика, казалось, снова опутали Роду горло.
      Род выпрямился, пытаясь сбросить Брома, рубя ему ребрами ладоней по локтям — захват Брома только уплотнился. Бросив вперед весь свой вес, Род споткнулся и увидел надвигающийся на него пол.
      Бром прыгнул мимо него, поймав по пути стопу Рода. Тот заплясал на каменном полу танец живота, но хлопнулся на предплечья и не дал голове удариться о камень.
      Он попробовал было подняться, но кто-то привязал к его плечам мельничный жернов. Под его левой рукой проскользнула змея и прижалась к его шее.
      Род попытался покатиться и разорвать этот полунельсон, но на его правом запястье сомкнулись клещи и сделали ему «гусиную лапку».
      — Сдавайся, малыш, — прошептал ему в ухо голос Брома. — Сдавайся, ибо теперь ты не сможешь избавиться от меня.
      Он толкнул вывернутую руку Рода повыше, чтобы подчеркнуть сказанное. Род скрипнул зубами от боли.
      Каким-то образом он все же сумел подняться на ноги и попытаться стряхнуть маленького человечка. Но ноги Брома сцепились вокруг его талии.
      — Нет, — выдохнул сквозь зубы карлик. — Я же сказал тебе, что ты от меня не избавишься.
      Род встряхнулся, как терьер, но Бром держался, будто бульдог. С минуту Род прикидывал, а не упасть ли ему на спину и не раздавить ли под собой Брома. Крайне раздражало оказаться побитым человеком в одну треть твоего роста. Однако, он быстро отбросил эту мысль: в этой схватке было много случаев, где Бром мог применить к Роду равно нечестные приемы.
      Значит, Бром обладал сильным чувством честной игры, и будь Род проклят, если он окажется мельче, чем карлик.
      — Не сдашься, приятель? — прокартавил в его ухо Бром, и Род ахнул, когда его правая рука попыталась коснуться шеи.
      Затем Бром сильно нажал Роду на шею, вынуждая его подбородок опуститься до соприкосновения с ключицей. Род зашатался, накренился вперед и выбросил ногу, чтобы удержаться от падения. Мускулы его спины и шеи визжали от этой пытки; правая рука умоляла его сдаться. Его диафрагма сложилась пополам, упрямо отказываясь втянуть еще один глоток воздуха. Дыхательное горло скривилось в судороге, а легкие требовали воздуха.
      В одно странное обособленное мгновение он заметил, что, похоже, совершенно неожиданно наступила ночь, и, еще более странно, что звезды беспорядочно метались.
      По его лицу плескала холодная вода. Между его губ ткнулось горлышко бутылки, казавшееся огромным, словно тележное колесо. Жидкость заструилась по его языку и дальше в живот, где она взорвалась огнем.
      Он мотнул головой и заметил, что под спиной у него холодный камень. Ну-ка, что он, черт возьми, делает, пытаясь уснуть на каменном полу?
      В голове у него звенели голоса. Он открыл глаза, увидел глядевшее на него круглое лицо с большими карими глазами, обрамленное лохматыми черными волосами и бородой.
      Голова уплыла прочь, и вокруг него завертелись серые каменные блоки.
      Род вздохнул, уставился на отблеск света от наконечника копья, и помещение медленно устоялось. В его ухе прогремел голос:
      — Он — чудо, сэр Мэрис! Он заставил меня попотеть!
      Массивная рука обняла голову и плечи Рода, подымая их с камня. В поле зрения вплыло великанское округлое лицо Большого Тома с озабоченно сведенными бровями.
      — Вы целы, мастер?
      Род крякнул что-то, махнув рукой и кивнув.
      Затем тут очутилась та же лохматая голова с телом шимпанзе, и тяжелая от мускулов рука сжала его руку.
      — Хорошо дрался, малыш, — прогрохотал Бром О'Берин. — Я не видел такой схватки с тех пор, как стал мужем.
      Род стиснул руку карлика и попытался усмехнуться.
      Затем над ним склонилось седобородое, в шрамах, лицо сэра Мэриса, его старческая ладонь сжала Роду предплечье, поднимая его на ноги.
      — Брось, малыш, не вешай носа! Ибо теперь ты — ратник армии королевы!
      — Армии королевы, — прогудел Бром, каким-то образом снова очутившийся на стропилах. Помещение затряслось от его смеха. — Нет, сэр Мэрис, на этого малыша претендую я! Ему быть личным телохранителем королевы!
      — Нет, черт побери, Большой Том, отвяжись от меня с этой штукой!
      — Но, мастер! — Том погнался за ним, протягивая панцирь. — Должны же вы надеть хоть какие-нибудь доспехи!
      — Укажи мне хоть одну вескую причину, зачем, — проворчал Род.
      — Да чтобы отбивать стрелы и мечи, мастер!
      — Мечи я легко могу отбивать своим собственным. От стрел я могу уклониться. А против арбалетных стрел от него все равно толку ни черта. Нет, Большой Том! Он всего лишь замедлит меня.
      Дверь в караульную заскрипела на петлях и с грохотом захлопнулась. Бром О'Берин стоял, наблюдая за ними, уперев руки в бедра; одно его плечо окутывало серебристое мерцание.
      — Как же это так, Род Гэллоуглас? Ты не станешь носить ливрею королевы?
      — Я буду носить ливрею, если будешь и ты, пестрый ты манекен!
      Карлик усмехнулся, сквозь дикие заросли бороды блеснули белые зубы.
      — Задел, определенно задел! Но я не гвардеец, Род Гэллоуглас. Я — шут, а пестрое — ливрея шута. Брось, солдат, облачайся в свои цвета!
      — О, я буду носить цвета королевы, не беспокойся. Фактически, я вообще неравнодушен к пурпурно-серебряному. Единственное, что я имею против нее — это то, что она ливрея, но я надену ее. Однако, черт возьми, Бром, я абсолютно отказываюсь иметь какое-либо отношение к этому карцеру, который вы называете доспехами!
      Лицо карлика посерьезнело, он медленно кивнул, не сводя глаз с Рода.
      — О, да. Я так и думал, что ты тех же убеждений.
      Серебристая ткань со звоном слетела с его плеч и шлепнулась на грудь Рода. Тот поймал ее, отстранил от себя, нахмурясь, проинспектировал ее.
      — Ты наденешь кольчужную рубашку, Род Гэллоуглас?
      — Я бы скорее надел власяницу, — проворчал Род, но все же втиснулся в железную фуфайку. — Хорошо сидит.
      Он проворчал и бросил на кольчужную рубашку гибельный взгляд, но грудь у него выпятилась, плечи распрямились почти так, словно он был на параде.
      Его взгляд вонзился в Брома О'Берина.
      — Как это так, Бром? Как понимать, что ты возжелал, чтобы мне сошло с рук отсутствие панциря? Ведь я буду без мундира, не так ли?
      — Отнюдь, — пророкотал Бром. — Ибо доспехи скрыты под ливреей. И ты единственный человек в гвардии, который не пожелал нагрудного панциря.
      Род посмотрел уголком глаза на маленького человечка.
      — Откуда ты знаешь, что я не захотел панциря?
      Бром тихо хохотнул в бороду.
      — Да я же дрался с тобой, Род Гэллоуглас, и ты хорошо дрался со мной, на мой лад. — Улыбка его исчезла. — Нет, ты надел бы доспехи не раньше, чем я.
      Род нахмурился, изучая большое бородатое лицо.
      — Ты еще не совсем доверяешь мне, не так ли?
      Бром улыбнулся, натянуто, с гримасой.
      — Род Гэллоуглас, нет такого человека, которому я доверяю, и я смотрю с подозрением на любого гвардейца королевы, пока тот не отдаст свою жизнь, чтобы спасти ее.
      Род кивнул.
      — И сколько таких?
      Глаза Брома прожгли его.
      — Семь, — ответил он. — За последний год я стал доверять семерым гвардейцам.
      Род дернул левой стороной рта в тяжелой улыбке.
      Он поднял серебристо-белый камзол и натянул его.
      — Так, значит, если ты действительно высокого мнения обо мне, то можешь позволить мне пробовать пищу королевы и проверять, не отравлена ли она.
      — Нет, — проворчал Бром. — Это мое удовольствие, и только мое.
      С минуту Род молчал, глядя в глаза коротышки.
      — Ну, — произнес он и повернулся застегнуть пурпурный плащ. — Я замечаю, что ты еще жив.
      Бром кивнул.
      — Хотя несколько раз я был болен — всерьез болен, мой мальчик. Но я способен определить яд на вкус, мне не нужно дожидаться смерти для доказательства. — Он усмехнулся и, пройдя через помещение, хлопнул Рода по одетому в железо животу. — Не тужи, нет причины быть мрачным! Тебе придется сталкиваться всего лишь с мечами и, наверное, время от времени с арбалетами, так что будь бодр и весел.
      — О, я просто дрожу от нетерпения, — пробурчал Род.
      Бром повернулся кругом и направился к двери.
      — А теперь — до палаты королевы! Идем, я покажу тебе твой пост. — Он обернулся, показав на Большого Тома. — Эй, там, ратник Том! Возвращайся к себе в казарму, твой мастер вызовет тебя, если ты понадобишься.
      Том взглянул на Рода, испрашивая подтверждения. Род кивнул.
      Бром со стуком распахнул дверь и вышел. Род покачал головой, улыбнулся и последовал за ним.
      Палата Совета королевы была большой круглой комнатой, заполненной, в основном, огромным круглым столом двадцати футов в диаметре. На южной стороне, восточной и западной находились тяжелые двери, северную занимал зияющий камин, где потрескивал небольшой костер.
      Стены были увешаны крикливыми гобеленами и богатыми мехами. Над камином висел огромный щит, украшенный королевским гербом. Потолок был сводчатым, почти куполообразным, и пересекался большими резными балками.
      Стол был из полированного орехового дерева. Вокруг него сидели двенадцать Великих Лордов королевства: герцог Медичи, граф Романов, герцог Глостер, князь Борджиа, граф Маршалл, герцог Стюарт, герцог Бурбон, князь Габсбург, граф Тюдор, баронет Раддигор, герцог Савойский и величественный старый седовласый герцог Логайр.
      Все были тут, заметил Род, слушая, как герольд зачитывает их имена со свитка — все, кроме королевы, Катарины Плантагенет.
      Рядом с каждым из Великих Лордов сидел тощий, жилистый, сморщенный человечек, старичок, у каждого было почти истощенное лицо с горящими голубыми глазами и несколькими прядями волос, гладко зачесанных по кожистому черепу. Советники? — гадал Род. Странно, что все они выглядят настолько схожими…
      Все сидели в массивных, изукрашенных резьбой креслах из темного дерева. Более крупное позолоченное кресло стояло пустым в восточной вершине стола.
      Зарокотал барабан, заиграла труба, и лорды с советниками поднялись на ноги.
      Огромные двойные створки восточной двери широко распахнулись, и в палату вошла Катарина.
      Род стоял на посту у западной двери, у него был превосходный обзор, да такой, что вызвал у него перебои в сердце.
      Облако серебристых волос вокруг изящно изваянного недовольного лица; большие голубые глаза и розовые губы; стройное детское тело с набухающими грудями и кошачьими бедрами под облегающим шелком, прижимаемым к ней еще туже широким ремнем пояса в виде буквы «Y» от бедер до пола.
      Она села в пустующее кресло, положив руки на подлокотники, жестко выпрямив спину, прислонившись к позолоченному дереву.
      Бром О'Берин вскочил на табурет справа от нее. Прямо напротив королевы в западной точке стола сидел герцог Логайр. Его советник нагнулся поближе, что-то шепча. Герцог нетерпеливым жестом велел ему заткнуться.
      Бром О'Берин кивнул герольду.
      — Великий Совет королевы открыт, — провозгласил герольд. — Высокие и великие страны Грамарий собрались. Пусть все среди них, кто добивается восстановления справедливости, подадут сейчас прошение королеве в присутствии равных себе.
      Комната наполнилась молчанием.
      Герцог Бурбон неловко зашевелился и откашлялся.
      Голова Брома повернулась к нему:
      — Милорд Бурбон, — прогрохотал он. — Вы будете обращаться к королеве?
      Герцог медленно поднялся. Камзол его был украшен гербом лилии, но волосы и усы были белокурыми.
      — Ваше Величество. — Герцог степенно поклонился королеве. — И братья мои, лорды. — Он кивнул головой столу вообще, затем поднял подбородок, выпрямил плечи. — Я должен протестовать, — прорычал он.
      Катарина накренила спину так, что производила впечатление смотрящей на высокого вельможу сверху вниз.
      — Против чего вы должны протестовать, милорд?
      Герцог Бурбон опустил взгляд на ореховую поверхность стола.
      — Со времен наших предков, прибывших сюда из-за звезд, крестьяне были подданными своих лордов, а лорды были подданными Великих Лордов. Великие Лорды, в свою очередь, были подданными короля… королевы, — поправился он с легким поклоном Катарине.
      Губы ее сжались в тугую тонкую строчку, но она проявила выдержку и пренебрегла этим фактом неуважения.
      — Сие, — резюмировал герцог, — естественный порядок человечества, дабы каждый человек был подданным человека выше его, дабы правосудие и порядок были заботой лорда; в пределах своего домена он есть и должен быть законом, подчиненным, конечно, королеве.
      Снова вежливый кивок Катарине, и снова она стерпела неуважение, но руки ее крепко стиснули подлокотники кресла, так что побелели костяшки пальцев.
      — И все же ныне Ваше Величество ниспровергает этот великий и длительный порядок и определяет нам судей, назначенных вами справлять правосудие в наших доменах, вопреки мудрости вашего отца, благородная королева, и его отца допрежь его, и всех ваших предков с начала рода вашего. Если мне дозволительно говорить прямо, я нахожу это почти насмешкой над нашими предками, великими и благородными, и, говоря лично за себя, я не могу потерпеть этого вашего мужлана-подчиненного, который думает помыкать мною в моем собственном доме!
      Он закончил речь почти криком, пылая побагровевшим лицом на королеву.
      — Вы кончили? — спросила Катарина тоном, который она хранила в леднике именно для такого случая.
      Герцог Бурбон медленно склонил голову:
      — Да, — и сел.
      Катарина на миг закрыла глаза, патом посмотрела на Брома О'Берина и едва заметно кивнула.
      Бром встал.
      — Кто-нибудь выскажется в поддержку милорда Бурбона?
      На ноги поднялся молодой человек с огненно-рыжими волосами.
      — Я согласен со всем, что сказал милорд Бурбон. Более того, я добавлю, что королеве было бы не худо обдумать возможность продажности назначенных ею судей; ибо человека, не имеющего ни земель, ни средств, ни родового имени, честь коего надо поддерживать, можно будет легко искусить торговать своим правосудием.
      — Если они сделают это, — отрезала Катарина, — то будут повешены на самой высокой виселице, и люди, которым они учинили несправедливость, послужат им палачами.
      Она хранила молчание ровно три вздоха, сцепившись глазами с вельможей; затем Бром О'Берин прорычал:
      — Выражаем нашу благодарность герцогу Савойскому.
      Молодой человек поклонился и сел.
      — Кто еще выскажется в пользу милордов Бурбона и Савойского?
      Один за другим остальные десять лордов поддержали герцога Бурбона. Великий Совет королевы был единогласно против нее.
      С миг Катарина держала глаза закрытыми, плотно сжав губы. Открыв их, она обвела стол пылающим взглядом.
      — Я глубоко огорчена, милорды, находя всех вас столь сильно противящимися королевскому правосудию. — Она подарила им натянутую улыбку. — Благодарю вас за ваш честный совет. И все же я не отступлю от своего намерения, мои судьи останутся в ваших владениях.
      Вельможи зашевелились в своих креслах, перешептываясь друг с другом низкими хриплыми голосами. Они, казалось, составляли одного большого, рычащего, потревоженного зверя.
      Старый герцог Логайр медленно поднялся и тяжело оперся на стол.
      — Моя королева, — прогромыхал он. — Подумайте: даже короли могут ошибаться в суждениях, а вы еще молоды в делах государства. Известно, что много умов вместе могут обрести более ясное знание, чем один ум в одиночку, а здесь, с вами, собрались двенадцать человек из наиболее древних и достопочтенных родов, из семей, поседевших, занимаясь делами государства; старые люди из старых семей и, надо надеяться, умудренные грузом своих лет. Ужель вы будете настаивать на своем, когда столько человек столь уверены в том, что вы неправы?
      Лицо Катарины стало бледным, почти пергаментно-белым. Глаза ее горели.
      — Да, — спокойно ответила она.
      Долгий миг лорд Логайр смотрел ей в глаза, а затем медленно сел.
      Катарина обвела взглядом окружающие ее лица, не жалея времени, чтобы заглянуть поглубже в каждую пару глаз. Затем, вздев подбородок, заявила:
      — Мои судьи останутся в ваших владениях, милорды. Что же касается их возможной продажности, то вы найдете их почти святыми в пренебрежении к деньгам, винам и… удобствам. Их заботит лишь одно — только правосудие.
      Она помолчала, давая время дойти своим словам до лордов, и Род заметил, что среди Великих Лордов было несколько свекольно-красных лиц. Он догадался, что правосудие во владениях некоторых из них было совсем не таким праведным, как следовало бы.
      Лицо герцога Логайра не покраснело. Единственное чувство, которое могло быть прочтено на нем, — горе.
      — Однако, все это дело с судьями второстепенно по сравнению с целью, ради которой я созвала вас сюда сегодня. — Катарина улыбнулась с больше, чем намеком, на злость.
      Головы вокруг всего стола вскинулись в тревоге. Бром О'Берин выглядел более потрясенным, чем все прочие. Катарина явно не проконсультировалась со своим Первым Советником, даже Брому преподнесли сюрприз.
      Каждый лорд нагнул голову для быстрого, шепотом, совещания со своим советником; и выражение тревоги на их лицах углубилось до мрачного гнева.
      — В каждом из ваших владений, — начала Катарина, — есть монастырь. Вы привыкли назначать священников в свои приходы из своих собственных монастырей.
      С минуту она глядела на стол, затем снова подняла голову.
      — Здесь, в этом замке, я собираю лучших теологов из всех монастырей. Вы наберете из своих монахов молодых братьев, по одному на каждый ваш приход, и пошлете их сюда, ко мне, для обучения моими монахами. Если в каком-либо случае я не одобрю вашего выбора, я отошлю их обратно к вам и потребую на их место других. Когда они закончат свое обучение и вступят в свои Ордена, я верну их вам служить вашими приходскими священниками.
      Лорды с грохотом вскочили на ноги, крича и жестикулируя, грохоча кулаками по столу.
      Этот гам прервал голос Катарины:
      — Хватит! Молчать!
      Медленно, один за другим, Великие Лорды впадали в мрачное молчание и, пылая взорами, погружались в свои кресла, но лица советников, казалось, вспыхнули от подавляемой радости, глаза их горели, и на каждом лице играла улыбка, только-только не переходящая в ухмылку.
      — Я сказала, — произнесла Катарина с холодом и в голосе и в глазах. — Это будет сделано.
      Поднялся, дрожа, старый лорд Логайр.
      — Не будет ли Ваше Величество…
      — Нет.
      Бром О'Берин прочистил горло:
      — Не разрешит ли Ваше Величество…
      — Нет.
      В палате Совета воцарилось молчание. Катарина снова обвела взглядом лица лордов и их советников.
      Затем, повернувшись налево, она склонила голову:
      — Милорд Логайр.
      Старый вельможа поднялся, крепко сжав челюсти под седой бородой, его кулак в красновато-коричневых пятнах пульсировал от едва сдерживаемого гнева.
      Он отодвинул назад большое позолоченное кресло, и Катарина встала. Он прошел обратно на свое место. Катарина повернулась, и огромные дубовые двери широко распахнулись. Гвардейцы выстроились впереди и позади нее. Она остановилась в дверях и обернулась.
      — Подумайте, милорды, — посоветовала она. — И соглашайтесь, ибо вы не можете выстоять против меня.
      Огромные двери захлопнулись за ней. В палате Совета разверзся ад кромешный.
      — Да брось ты! Это классическая картина, вплоть до последнего оскорбленного взгляда!
      Закончив дневное дежурство, Род ехал на Вексе обратно к постоялому двору с намерением перехватить немного сплетен и много пива. Большой Том занимался домашним очагом в королевском замке с приказом держать уши открытыми для лакомых кусочков информации.
      — Я не согласен, Род. Это классическая картина, но с некоторыми добавлениями.
      — Вот упрямый бык! Это простая преждевременная попытка централизации власти. Катарина пытается объединить Грамарий под единым законом и одним правительством, вместо двенадцати почти независимых герцогств. Это дело с судьями означает именно это, и ничего более. Пять к десяти, что некоторые из этих лордов разыгрывают из себя богов в своих владениях, вынуждая половину женщин спать с ними и зажимая налогами всех и все, что им приходит в голову. Катарина — реформатор, вот и все; она пытается исцелить все зло, что может найти, делая себя единственным законом в Грамарие — и у нее ничего не выйдет. Знать этого попросту не потерпит. Ей могло бы сойти с рук дело с судьями, но эта затея с попами наверняка вызовет мятеж. В такого рода обществах священник имеет больше влияния на народ, чем любые другие чиновники. Если она сделает их ответственными перед ней и только перед ней, она действительно вырвет у вельмож зубы, и они это знают. И они не сдадутся без боя.
      — Пока что я с тобой согласен, — сказал робот. — Пока что это классическая картина, очень похожая на попытку английского короля Джона централизации власти в стране прежде, чем такой проект мог бы иметь успех.
      — Да, — кивнул Род. — И мы можем надеяться, что подобно вельможам короля Джона Великие Лорды будут настаивать на Великой Хартии.
      — Но…
      Род принял вид мученического терпения.
      — Что «но», Векс?
      — Но есть чужеродный элемент: группа советников Великих Лордов. Группа, которая кажется очень сплоченной.
      Род нахмурился.
      — Ну да. Это есть.
      — И судя по тому, что ты мне рассказал о сцене после ухода Катарины…
      — Иэх! — Род содрогнулся. — Выглядело так, словно она бросила им перчатку, а все герцоги вышли посмотреть, кому достанется честь поднять ее. Девочка, может, и знакома с элементарной политологией, но она, наверняка, совершенно не знакома с дипломатией! Она просто поощряет их драться с ней!
      — Да, а советники очень умело подстрекали их — каждый советовал своему лорду не драться, потому что он слишком слаб… а потом говорили, что если он хочет драться, ему лучше вступить в союз с другими лордами, потому что каждый также слишком слаб, чтобы выстоять в одиночку. Опытное использование оборотной психологии. Можно подумать, что советники затеяли полностью ликвидировать центральную власть.
      — Да, — задумчиво произнес Род, нахмурясь. — Это не совсем обычно в такого рода обществе, не так ли, Векс?
      — Да, Род. Теория анархии обычно не возникает до тех пор, пока культура не достигнет намного более высокой степени развития.
      Род пожевал губу.
      — Может, постороннее влияние?
      — Наверняка. И это приведет к народному тоталитаристскому движению: еще одной аномалии. Нет, Род, это не классическая картина.
      — Да, черт возьми. Мы имеем три группы борющихся за власть: крестьян, герцогов с их советниками и королеву с теми, кто там ее поддерживает. В данный момент эта поддержка, кажется, ограничивается Бромом О'Берином.
      — Тоталитаристы, анархисты и королева посередине, — перечислил Векс. — А кого поддерживаешь ты, Род?
      — Катарину, черт возьми! — усмехнулся Род. — Я затеял посадить семена демократии, а все выглядит так, словно единственный шанс этого добиться — это создать конституционную монархию.
      — Я могу и ошибиться, — произнес Векс. — Но я считаю, что ты в восторге, обнаружив, что должен поддерживать ее.
      Несколько огней вокруг них померкли в вечерней мгле, стена тумана окутывала все в тридцати футах от них. Род ехал один через мир дыма, копыта Векса странно жутко цокали в гулком безмолвии.
      Ночь разорвал протяжный крик, за которым последовал звон мечей.
      — На помощь! На помощь! — кричал молодой голос.
      Род замер с рукой на эфесе шпаги, затем вонзил каблуки в металлические бока Векса, и огромный черный конь поскакал к месту схватки.
      В горловине переулка едва тлел сквозь туман факел. Там, в его дымчатом свете, один человек бился с тремя, стоя спиной к стене.
      Род заревел и врезался прямо на коне в эту свалку.
      Он закрутил вокруг себя плашмя шпагой, воя, словно индеец, учащийся быть солдатом конфедерации. Он вырвал из-за спины кинжал, как раз вовремя, чтобы отразить удар рапиры слева. Его собственная шпага описала дугу над головой и лязгнула о сталь, когда противник отбил удар.
      Затем остальные острия принялись колоть его, словно жала. Род был вынужден перейти к обороне, отметая в сторону клинки.
      Но тут намеченная жертва испустила вопль, которого не постыдился бы и баньши, и напала с тылу.
      Сразу же три шпаги отпали, а их владельцы поспешили скрыться в переулке. С миг Род сидел ошеломленный, затем заорал, и Векс поскакал вдогонку за убегающими фигурами.
      Но они уже добрались до темноты в конце переулка, и когда Род было уж настиг их, камни были пусты. Это был тупик — они исчезли в одну из затемненных, дурно пахнущих дверей.
      Их несостоявшаяся жертва подбежала сзади, оглядываясь кругом и тяжело дыша.
      — Ушли, и бесполезно их искать. Они будут в пяти лигах отсюда через столько же минут.
      Род выругался и со стуком бросил шпагу в ножны. Он вздрогнул и крайне осторожно коснулся предплечья, одна из рапир порезала ему камзол и посекла кожу.
      Он повернулся к незнакомцу:
      — У вас все цело?
      Молодой человек кивнул, пряча шпагу в ножны.
      На Рода смотрело открытое, курносое голубоглазое лицо со сверкающей сквозь туман усмешкой. Скулы были широкие, а глаза — большие и с выражением невинности. Белокурые волосы были подстрижены «под горшок». Это было молодое, неопытное, очень красивое лицо. Род почувствовал прилив негодования.
      Он спрыгнул с коня. Макушка головы незнакомца была примерно на уровне глаз Рода, но что у мальчика недоставало в росте, компенсировалось сложением. Бочкообразная грудь переходила в бычьи плечи — на добрых шесть дюймов шире, чем у Рода. Руки выглядели бы более уместными у медведя или гориллы, а ноги были слишком маленькими стволами деревьев, вогнанными в узкие бедра.
      Он носил кожаный колет поверх белой рубахи, широкий черный пояс, рейтузы и высокие мягкие сапоги.
      Он нахмурился, увидев кровь на рукаве Рода.
      — Вы ранены?
      — Царапинка, — презрительно фыркнул Род и нашарил в седельной сумке Векса антисептический бинт. Он перевязал бинтом предплечье, бросив юноше твердую усмешку.
      — Вы, однако, можете оплатить счет портному.
      Парень кивнул, глаза его посерьезнели.
      — Это я с радостью, ибо они вырезали бы мне сердце, не подоспей вы вовремя на помощь. Туан Макриди у вас в долгу.
      Род осмотрел его с ног до головы, медленно кивая. Хороший паренек, подумал он.
      — Род Гэллоуглас, к вашим услугам, — протянул он руку. — И никаких долгов. Всегда рад помочь одному против троих.
      — А, но долг все же есть! — не согласился парень, стискивая руку Рода захватом, напоминающим тиски. — Вы должны, по крайней мере, позволить мне купить вам кружку эля!
      — Почему бы и нет? — пожал плечами Род. — Все равно я сейчас как раз направляюсь в таверну, идем со мною!
      К его удивлению Туан заколебался.
      — С вашего позволения, дорогой мастер Гэллоуглас… в этом городе есть только один дом, где я желанный гость. Все прочие давно знают мой обычай, и… — округлое лицо вдруг расколола усмешка, — …мой образ жизни не доставляет удовольствия мирным и добропорядочным.
      Род кивнул и состроил гримасу.
      — Post iocundum iuventutem . Ну, я полагаю, один трактир ничуть не хуже другого.
      Дорога к туанову трактиру нисколько не шла к его внешности юноши из хорошей семьи. Они прошли два темных переулка, протиснулись через брешь в кирпичной стене и вышли на широкий освещенный лунным светом двор, бывший в свое время элегантным. Время это, должно быть, приходилось на век-другой назад. В центре потрескавшихся плит булькали остатки фонтана, благоухая вонью примитивного водопровода. Сорняки, сами в состоянии страшной нищеты, всюду лезли из всех трещин. Кирпич стен потрескался и покололся, известка крошилась. У стен и по углам лежали кучи мусора со случайными горстками отбросов то тут, то там.
      Сам постоялый двор был шелудивым гранитным блоком с полуразрушенным карнизом. Нависающий второй этаж подпирался грубо обтесанными бревнами, которым из-за ветхости, обязанной их возрасту, нельзя было доверять. Окна были забиты досками, потрескавшимися, заплесневелыми и пораженными грибком. Массивная дубовая дверь была единственным здоровым куском дерева в поле зрения, но даже и она осела.
      — А здесь твое поведение терпят? — спросил Род, осматривая запущенный двор, когда Туан постучал по двери рукояткой кинжала.
      — Да, терпят, — ответил Туан. — Хотя даже их гостеприимство иногда вымученное.
      Род почувствовал холодок меж лопаток и гадал, на какого же именно юношу со скромными манерами он наткнулся.
      Туан снова постучал. Род думал, чего он ждет в ответ, сквозь осевшие доски окна не выскальзывало ни малейшего проблеска света. Судя по его виду, дом был совершенно пуст.
      Но дверь начала двигаться и застонала, доказывая, что она собирается забастовать, требуя смазки, до тех пор пока не открылась ровно настолько, чтобы пропустить двух человек.
      — Твой трактирщик, — весело представил Туан. — Пересмешник.
      Искривленная, горбатая, иссохшая пародия на человеческое существо выглянула из-за двери, издавая горловые глотательные звуки. Одно ухо представляло собой что-то типа цветной капусты, а другое отсутствовало; по пораженному паршой черепу было раскидано несколько прядей маслянистых волос. Нос картошкой, рот — щель в массе бородавок, глаза — злорадные блестящие белки. Она, эта пародия, была одета в коллекцию лохмотьев и заплат, которые некогда могли претендовать на звание камзола и рейтузов, неуклюже висевших на фигуре чучела.
      Тролль шмыгнул в дурно пахнущую тьму своего логова. Туан широким шагом последовал за ним. Род сделал глубокий вдох, расправил плечи и оглянулся через плечо, удостоверившись, что Векс все еще стоит там, у фонтана, опустив голову в хорошей имитации пасущейся лошади. На миг Род позавидовал способности робота отключать свои обонятельные рецепторы.
      Затем, подняв подбородок, он последовал за Туанам в трактир. Дверь со скрипом закрылась за ними; раздался шуршащий звук, когда Пересмешник побежал впереди них открывать следующую дверь.
      Эта открылась легко, хлопнув о стену и затопив их вспышкой факельного света и взрывами хриплого буйного смеха. Род выпучил глаза.
      Они прошли через дверь, и Род огляделся. Это был большой пивной зал с четырьмя ревущими открытыми очагами и десятками факелов, воткнутых в стены.
      Над очагами висело жарящееся мясо, слуги просачивались сквозь толпу с кружками для эля и вина, наполняемыми из двух огромных истекающих бочек, господствующих на противоположной стороне зала.
      Клиентурой были подонки города. Их одежда была грязной, латаной и кем-то выброшенной. Тела их носили следы примитивного правосудия: у этого не хватало уха, у того — глаза. Лица их были искажены и отмечены болезнями. И все же здесь, в своем собственном логове, они весело ржали; все как один ухмылялись, хотя в их глазах блеснула злоба, когда они увидели Рода.
      Но злоба растаяла, преобразившись во что-то почти похожее на преклонение, едва они заметили юного Туана.
      — Говорят, — и парень ухмыльнулся, — что нет чести среди воров, но здесь, среди нищих Грамария, есть, по крайней мере, сродство. Добро пожаловать, Род Гэллоуглас, в Дом Хлодвига.
      Волосы у Рода на голове встали дыбом. Он вспомнил толпу, виденную им ночью ранее в порту.
      Глаза его расширились, он уставился на Туана. Он не мог быть. Не мог.
      Однако ж он смог. Да, смог.
      Туан Макриди был демагогом, подстрекавшим толпу к походу на замок.
      Этот краснощекий здоровый юноша был первой крысой в местной клоаке.
      Толпа разразилась грубым, веселым гамом, приветствуя своего Галахада. Туан ухмыльнулся и помахал рукой. От воротника ко лбу поползла легкая краска. Он казался почти смущенным таким приемом.
      Он провел Рода в темный угол в дальней части зала. Он не сказал ни слова Пересмешнику, но две курящиеся кружки подогретого вина со специями стукнулись о стол чуть ли не сразу, как они сели. Хозяин удрал, не получив платы.
      Род следил за его уходом, цинично подняв бронь. Он повернулся к Туану.
      — Вы здесь не пользуетесь деньгами?
      — Нет, — улыбнулся Туан. — Все приходящие в Дом Хлодвига приносят те немногие деньги, какие у них есть. Их складывают в общую копилку, а мясо и вино выдают всем по потребности.
      — И место для сна, я полагаю?
      — Да, и одежду. Это бедный стол, по меркам дворянина, но огромное богатство для этих моих нищих собратьев.
      Род изучил лицо Туана и решил, что парень мог не шутить, когда сказал «собратьев».
      Он откинулся на спинку стула и скрестил ноги.
      — Ты бы назвал себя религиозным человеком?
      — Я? — Туан попытался придушить смех и почти преуспел в этом. — О, нет! Должен бы быть, но меня не видели в церкви трижды двунадесять воскресений, а то и больше!
      Значит, решил Род, его мотивы помощи бедным, вероятно, были не слишком лицемерными, какими бы они ни могли оказаться.
      Он посмотрел в свою кружку.
      — Так ты кормишь и одеваешь этих людей на принесенные ими гроши, да?
      — Нет, это только начало. Но со столь веским серьезным доказательством наших добрых намерений наша благородная королева нашла нас заслуживающими средств к существованию.
      Род уставился на него.
      — Ты имеешь в виду, что королева выкладывает вашей компании на вспомоществование?
      Туан озорно усмехнулся.
      — Да, хотя она и не знает, кому помогает. Она не знает Дом Хлодвига по имени, знает только, что дает доброму старому Брому О'Берину деньги, чтобы позаботиться о бедняках.
      — А Бром дает их вам.
      — Да, а он, со своей стороны, благодарен, что стало меньше краж и убийств в темных переулках.
      Род кивнул.
      — Очень хитро. И все это дело — твоя идея, верно?
      — О нет! Это придумал Пересмешник, но его никто и слушать не стал.
      Род уставился на него.
      — Пересмешник? Ты хочешь сказать, что этот вывернутый беглец из передачи после полуночи — босс этой операции?
      Туан нахмурился, покачав головой.
      — Люди не последуют за ним, друг Гэллоуглас, в нем нет ничего авторитетного. Он — трактирщик, держит постоялый двор, выдает в помощь нужное им добро — слуга и только слуга, но хороший. Ты найдешь его более умным чиновником, чем любого другого — да, даже Лорда-Казначея королевы.
      — Понятно, только слуга.
       Но также и человек, который держит бумажник,мысленно добавил Род. И мозги компании, к тому же. Туан, может, и знает, как заставить людей делать то, что он хочет, но знает ли он, чего он хочет?
       Да, конечно, знает. Разве Пересмешник не сказал ему? Что делает Пересмешника местным политэкономом и, вероятно, составителем речей Туана.
      Род откинулся на спинку стула, потирая подбородок.
      — И тебе удается держать их в этой декадентской роскоши только на приносимую нищими милостыню? Плюс, конечно, шиллинги королевы?
      Туан застенчиво улыбнулся, и, кивнув, нагнулся вперед.
      — Это не так-то легко сделать, Род Гэллоуглас. Эти нищие терпеть не могут, чтобы им указывали. Утомительный это труд — упрашивать, угрожать, улещивать; человек изматывается от этого. И все же им вполне стоит заниматься.
      Род кивнул.
      — Для этого требуется человек без ложной гордости, и с еще меньшей долей ложного стыда, и такой, который может заглянуть в сердце своего собрата.
      Туан покраснел.
      — Такой человек, — заметил Род, — мог бы сделаться королем нищих.
      Но Туан покачал головой, закрыв глаза.
      — Нет, здесь нет короля, друг Гэллоуглас. Хозяин дома, наверно, но ничего более.
      — Разве ты не хочешь быть королем?
      Плечи Туана затряслись от смеха.
      — Нищие об этом и слушать не станут!
      — Я спрашиваю не об этом.
      Глаза Туана сцепились с глазами Рода, улыбка сползла с мальчишеского лица. Затем Туан уловил смысл слов Рода, и его глаза посуровели.
      — Нет! — выплюнул он. — Я не алчу трона.
      — Тогда зачем же ты пытаешься повести нищих против королевы? — сделал выпад Род.
      Лицо Туана снова осветилось улыбкой; он откинулся на спинку стула, выглядя очень довольным собой.
      — А, ты знаешь о моем замысле! Тогда можно мне напрямик спросить тебя, друг Род, ты присоединишься к нам, когда мы пойдем на замок?
      Род почувствовал, что его лицо застывает как гипс, глаза его снова встретились с глазами Туана, голос был очень спокоен:
      — Почему я?
      — Нам понадобится как можно больше друзей в гвардии королевы.
      — У вас и так уже, должно быть, их там немало, — пробурчал Род. — Если вы уже знаете, что я сегодня вступил в гвардию.
      Улыбка Туана расширилась, веки опустились.
      Случайный факт со щелчком стал на место в голове Рода.
      — Если бы я поискал в этом зале, — осторожно произнес он, — то нашел бы трех человек, которые напали на тебя сегодня?
      Туан кивнул, глаза его бегали.
      — Подстроено, — кивнул вместе с ним Род. — Небольшой спектакль, устроенный только ради меня и с единственной целью заманить меня сюда для вербовочной лекции. Ты-таки знаешь, как управлять людьми, Туан Макриди.
      Туан покраснел и опустил глаза.
      — Но что, если я не захочу присоединиться к вам, Туан Макриди? Покину ли я живым Дом Хлодвига этой ночью?
      Туан поднял голову, вонзив взгляд в Рода.
      — Только, — ответил он, — если ты превосходный фехтовальщик и чародей с головы до пят.
      Род медленно кивнул, в голове у него вихрем пронеслись события последних двух дней. На миг у него возникло искушение присоединиться, он, несомненно, смог бы пробраться на трон после революции.
      Но нет, то, что сказал Туан, было правдой. Чтобы управляться с нищими, требовался человек с врожденным даром массового гипноза. Род мог занять трон, но нищие — и Пересмешник, и кто бы ни стоял за ним — не позволят ему сохранить его.
      Нет, структура власти должна оставаться такой, какая есть: конституционная монархия была единственной надеждой на демократию для этой планеты.
      И потом, к тому же, была еще и Катарина…
      Мысли Рода стала резать диссонансная нота в партитуре событий. Он, вероятно, втюрился в Катарину — она была Мечтой.
      Но Туан понравился ему с первого взгляда. Как они могли оба ему нравиться, если они действительно работали друг против друга?
      Конечно, честное обаяние Туана могло быть игрой, но Род как-то сомневался в этом.
      Нет. Если Туан действительно жаждал трона, он мог бы поухаживать за Катариной; и он мог завоевать ее сердце — в этом Род ничуть не сомневался.
      Так, значит, Туан поддерживал королеву. Как он вычислил, что его демагогия может помочь ей, Род определить не мог, но это имело какой-то смысл, раз Туан считал, будто он добьется именно этого.
      Тогда зачем же такой тщательный розыгрыш, чтобы заполучить Рода в Дом Хлодвига?
      Чтобы испытать его, конечно, чтобы выяснить, можно ли доверять ему быть рядом с королевой.
      Что имело смысл, если паренек имел дело с Бромом О'Берином. Это было бы как раз похоже на Брома — попытаться разжечь народную поддержку королеве именно таким образом. Но зачем тогда пропаганда похода на замок?
      У Туана, наверно, был на это ответ, и если уж речь зашла об ответах, Роду было самое время дать таковой.
      Он бросил Туану недобрую усмешку и поднялся, положив руку на шпагу.
      — Нет, спасибо. Я рискну попробовать свои шансы в фехтовании и колдовстве.
      Глаза Туана вспыхнули радостью, он схватил Рода за руку.
      — Хорошо сказано, друг Гэллоуглас! Я надеялся, что ты так и ответишь. А теперь сядь и выслушай правду о моем замысле.
      Род стряхнул его руку.
      — Вынимай шпагу, — произнес он сквозь зубы.
      — Нет, нет! Я не обнажу шпаги против друга. Я низко обманул тебя, но ты не должен гневаться. То было для благой цели. Но сядь, и я расскажу тебе.
      — Я слышал все, что хотел. — Род начал было вынимать шпагу.
      Туан снова схватил Рода за предплечье, и на этот раз его руку было не стряхнуть. Род посмотрел в глаза Туану, сжав челюсти и напрягая мускулы руки, но медленно и неуклонно его шпагу вынуждали убраться обратно в ножны.
      — Сядь, — сказал Туан и вынудил Рода опуститься обратно на стул столь же легко, словно Род был ребенком. — А теперь выслушай мой замысел. — Туан выпустил руку Рода и улыбнулся столь же тепло, словно ничего не случилось. — Королева дает нам деньги, и нищие знают, что она это делает, но принятие подарков вызывает в принимающем лишь горячий гнев. Если мы хотим завоевать друзей для королевы, мы должны найти способ превратить этот гнев в благодарность.
      Род мрачно кивнул.
      — Таким образом, мы должны превратить шиллинги королевы во что-то иное, чем подарки.
      — И ты нашел способ сделать это.
      — Не я, — признался Туан, — но Пересмешник. «Когда подарок не подарок? — загадал он мне загадку и сам ответил: — Да когда это право».
      Туан откинулся на спинку стула, разведя руки в стороны.
      — И вот как это будет столь легко сделано. Нищие отправятся к замку и покричат королеве, что она должна дать им хлеб и вино, ибо это их право. А она даст им их, и они будут ей благодарны.
      Род улыбнулся, потирая подбородок.
      — Очень хитро, — кивнул он. Но про себя добавил: «Если это сработает. Но этого не будет — люди, у которых есть деньги, любят отдавать их на благотворительность, но они не дадут ни гроша, если скажешь им, что они обязаны это сделать. А сколь благодарны будут нищие, когда она им откажет и позовет армию выгнать их взашей?
       И даже если она уступит их требованиям, что тогда? Что насчет чувства силы, которое это придаст им? Нищие, вынуждающие королеву поделиться! Они не остановятся на хлебе и мясе, нет, они вернутся через неделю с новыми требованиями, с Туаном или без него.
       О, да, это очень хитрый план, и Туана прекрасно засосало в него. Пересмешник не может проиграть, и точно так же не могут стоящие за ним инопланетные тоталитаристы».
      Но Туан худого не желал. Намерения у него были самые благие. Он был немного слабоват в политической теории, но намерения у него были прекрасные.
      Род поднял кружку для приличного глотка, затем уставился в нее, следя за коловращением подогретого вина.
      — И все же некоторые говорят, что Дом Хлодвига стащит Катарину с трона.
      — Нет, нет! — ответил шокированный Туан. — Я люблю королеву!
      Род изучил искреннее, открытое лицо парня и сделал собственную интерпретацию данного заявления.
      Он снова посмотрел в кружку.
      — Так же, как и я, — сказал он с куда большей правдивостью, чем ему понравилось бы. — Но даже при этом я вынужден признать, что она, скажем… действует не совсем мудро…
      Туан испустил тяжелый вздох и стиснул руки.
      — Это верно, ох, как верно. У нее такие хорошие намерения, но она так плохо их проводит.
      На себя лучше посмотри, философ, подумалось Роду. Вслух же он сказал:
      — Это как же так?
      Туан печально улыбнулся.
      — Она хочет в один день исправить то, что ее праотцы натворили за века. Много зла есть в нашем королевстве, это я охотно признаю. Но кучу навоза не убрать одним взмахом лопаты.
      — Верно, — признал Род. — Да и селитра под ним может оказаться взрывоопасной.
      — Великие Лорды не видят, что она изгоняет дьявола, — продолжал Туан. — Они видят только то, что она хочет наполнить эту страну одним голосом, только одним — своим собственным.
      — Ну. — Род поднял кружку с мрачным от неизбежности лицом. — Выпьем за нее, будем надеяться, что у нее это выйдет.
      — И ты думаешь, что это возможно, — произнес Туан. — Ты — еще больший дурак, чем я, а я известен далеко и широко как самый исключительный дурак.
      Род опустил кружку, не пригубив.
      — Ты говоришь из общего убеждения, или у тебя на уме что-то особое?
      Туан свел указательные пальцы вместе.
      — Трон покоится на двух ножках: primo, знать, которую оскорбляет все новое, и таким образом враждебная королеве.
      — Спасибо, — поблагодарил Род с горькой улыбкой, — за открытие этой тайны.
      — Предоставленные самим себе, — невозмутимо продолжал Туан, — вельможи могли бы и стерпеть ее ради любви к ее отцу, но есть советники.
      — Да. — Род зажал нижнюю губу меж зубов. — Я так понимаю, что лорды делают все, что там ни скажут их советники?
      — Или то, что они говорят лордам не делать, что приводит к тем же результатам. А советники говорят одним голосом — Дюрера.
      — Дюрера? — нахмурился Род. — Кто он?
      — Советник милорда Логайра. — Рот Туана горько скривился. — Он обладает некоторым влиянием на Логайра, что просто чудо, ибо Логайр самый упрямый человек. Таким образом, пока жив Логайр, Катарина может устоять. Но когда Логайр умрет, Катарина падет, ибо наследник Логайра ненавидит королеву.
      — Наследник? — поднял брови Род. — У Логайра есть сын?
      — Двое, — ответил Туан с натянутой улыбкой. — Младший — дурак, который любит своего злейшего врага, а старший — горячая голова, который любит лесть Дюрера. А посему — что скажет Дюрер, то Ансельм Логайр сделает.
      Род поднял кружку.
      — Давай пожелаем Логайру долгой жизни.
      — Да, — пылко согласился Туан. — Ибо Ансельм давно затаил обиду на королеву.
      Род нахмурился.
      — Какую обиду?
      — Не знаю. — Лицо Туана обмякло, пока он не стал похож на гончего пса, страдающего от свища. — Не знаю.
      Род откинулся на стуле, положив руку на эфес шпаги.
      — Значит, и он и Дюрер одинаково хотят падения королевы. А другие Великие Лорды последуют за ними — если умрет старый лорд Логайр. Вот и все в пользу одной ножки трона. Что же с другой?
      — Secundo, — произнес Туан с салютом малолетнего бойскаута, — народ: крестьянство, ремесленники и купцы. Они любят ее за это новообретенное облегчение их забот, но они ее страшатся из-за ведьм и колдунов.
      — Ах. Да. Э-э-э… ведьм и колдунов. — Род нахмурился, сумев выглядеть внимательным, востроглазым и компетентным, в то время как в мозгу у него все крутилось: ведьмы как политический фактор?
      — …веками, — говорил между тем Туан, — ведьм и колдунов предавали пыткам, пока они не отрекались от дьявола, или подвергали испытанию водой или, потерпев неудачу во всем остальном, сжигали на костре.
      На миг Род испытал укол сочувствия к поколениям эсперов.
      — Но теперь королева укрывает их, и некоторые говорят, что она сама ведьма.
      Род сумел стряхнуть мысленный туман на достаточно долгий срок, чтобы прохрипеть:
      — Как я понимаю, это не совсем вдохновляет народ с неослабевающим рвением сражаться за королеву и ее дело.
      Туан закусил губу.
      — Давай скажем так, что люди не уверены.
      — Чертовски напуганы, — перевел Род. — Но я замечаю, чтобы ты не включил нищих в состав народа.
      Туан покачал головой.
      — Нет, они в стороне, на них косо смотрят и плюют все. И все же из этого источенного дерева я надеюсь вытесать третью ножку для трона королевы.
      Род переварил эти слова, изучая лицо Туана.
      Он откинулся на стуле, подняв кружку.
      — Ты, может, как раз то, что нужно королеве, вот. — Он выпил. Опуская кружку, он сказал: — Я полагаю, что советники делают все от них зависящее, чтобы углубить этот страх народа?
      Туан покачал головой, озадаченно поморщив лоб.
      — Нет, они не делают ничего подобного, можно почти подумать, будто они и не ведают, что народ жив. — Он нахмурился, глядя в свою кружку, омывая вином внутренние стенки. — И все же мало нужды говорить народу, чего он должен страшиться.
      — Он и так это слишком хорошо знает?
      — Да, ибо люди видели, что все ведьмы и колдуны не могут отвадить баньши от ее замка.
      Род озадаченно нахмурился.
      — Ну и пусть себе протопчет борозду, если ему охота! Он же не причиняет никакого вреда, не так ли?
      Удивленный Туан поднял взгляд:
      — Разве ты не ведаешь значения баньши, Род Гэллоуглас?
      Желудок у Рода сжался, нет ничего хуже демонстрации своего неведения о местных легендах, когда ты пытаешься быть неприметным.
      — Когда на крыше появляется баньши, — растолковал Туан, — кто-то в доме умрет. И каждый раз, когда баньши гулял по стене, Катарина была на волосок от смерти.
      — Вот как? — поднял бровь Род. — Кинжал? Упавшая черепица? Яд?
      — Яд.
      Род откинулся на стуле, потирая подбородок.
      — Яд — оружие аристократа, бедный не может его себе позволить. Кто же среди Великих Лордов так сильно ненавидит Катарину?
      — Да никто, — в шоке уставился на него Туан. — Среди них нет ни одного, кто унизился бы до яда, Род Гэллоуглас. Он стал бы лишенным чести.
      — Честь здесь еще считается за что-то, да? — Видя оскорбленное выражение на лице Туана, Род поспешил продолжить. — Это отбрасывает вельмож, но фокусничает кто-то с их стороны. Не советники ли это, а?
      В глазах Туана появились понимание и сдержанный гнев. Он кивнул.
      — Но чего они достигнут ее смертью? — нахмурился Род. — Если один из них не хочет короновать своего лорда и стать королевским советником…
      Туан кивнул.
      — Возможно, все они этого желают, друг Гэллоуглас.
      У Рода возникло неожиданное видение Грамария, разорванного на двенадцать частей — малых королевств, постоянно воюющих друг с другом, каждое управляемое своим властителем, которым правит его советник. Японская узурпация, человек, стоящий за троном, и анархия.
      Анархия.
      В Грамарие действовала внешняя сила, работали агенты с более высокой технологией и изощренной политической философией. Великие вельможи постепенно разделялись, а народ посредством Дома Хлодвига восстанавливался против знати. Двенадцать мелких королевств расколются на воюющие графства, а графства на приходы, и так далее, пока не возобладает всеобщая анархия.
      Этой внешней силой, заботливо организующей состояние анархии, были советники. Но почему?
      «Почему» это могло и подождать. Сейчас важно было то, что плелся какой-то тайный заговор, и сидел он рядом с лордом Логайром, и звали его Дюрер.
      И его главной целью была смерть Катарины.
      Замок, когда Род ехал обратно, обрисовался черным на фоне неба, и подъемный мост и опускная решетка были залиты светом факелов. Копыта Векса глухо застучали по подъемному мосту. Тень отделилась от полного мрака под аркой ворот — тень, что протянула руку и зажала голень Рода в тиски.
      — Стой, Род Гэллоуглас!
      Род опустил взгляд и, улыбнувшись, кивнул.
      — Рад встрече, Бром О'Берин.
      — Возможно, — ответил карлик, окидывая взглядом лицо Рода. — Ты должен предстать перед королевой за сне ночное дело, Род Гэллоуглас.
      Когда они шли в палату аудиенций королевы, Род все еще гадал, откуда Бром мог узнать, где он был. У Брома, конечно, был шпион в Доме Хлодвига, но как сообщение могло столь быстро дойти до Брома?
      Дверь была массивная, дубовая, обитая железом и задрапированная бархатом, зелено-золотым, Дома королевы. Бром пробежался тренированным взглядом по двум часовым, проверяя, вся ли кожа надраена и весь ли металл сверкает.
      Род подарил им кивок — их лица остались деревянными. Не находится ли он под подозрением в государственной измене?
      По кивку Брома один из гвардейцев постучал по двери тыльной стороной ладони. Три медленных тяжелых стука, затем широко распахнулась дверь. Род последовал за Бромом в помещение. Дверь за ним со стуком закрылась.
      Помещение было маленьким, но с высоким потолком, обшитым панелями из темного дерева и освещаемым только четырьмя большими свечами, стоящими на одетом в бархат столе в центре комнаты, и слабым огнем в кафельном очаге. Противоположную стену комнаты занимал огромный книжный шкаф.
      По обеим сторонам очага стояли два тяжелых резных кресла, еще два были придвинуты к столу. В одном из них сидела Катарина, склонив голову над большой старинной книгой в кожаном переплете. Рядом с ней лежали открытыми еще пять-шесть. Ее белокурые волосы свободно спадали ей на плечи, контрастируя с темно-коричневым платьем.
      Она подняла голову, ее глаза встретились с глазами Рода.
      — Добро пожаловать. — Ее голос был мягким, чуть хрипловатым контральто, столь отличным от резкого сопрано в палате Совета, что Род на мгновение потерялся в догадках, может ли это быть та же самая женщина.
      Но глаза были настороженными, надменными. Это была Катарина, что и говорить.
      Однако тяжелая корона лежала на столе рядом с ней, и она казалась несколько ниже.
      — Был в Доме Хлодвига? — требовательно спросила она. Ее глаза словно вручили повестку в суд.
      Род обнажил зубы в насмешливой улыбке и склонил голову в кивке.
      — Все именно так, как вы говорили, моя королева. — В голосе Брома звучали мрачные обертоны. — Хотя как вы узнали…
      — …не твое дело, Бром О'Берин. — Она бросила на карлика грозный взгляд, Бром мягко улыбнулся и склонил голову.
      — Как? — фыркнул Род. — Да от шпионов, конечно. Великолепная разведслужба, раз столь быстро доставила ей сообщение.
      — Нет, — нахмурился Бром озадаченно. — Наши шпионы достаточно немногочисленны, ибо в сей темный век верность встречается редко, и мы совсем не держим шпионов в Доме Хлодвига.
      — Никаких шпионов, — согласилась Катарина. — И все же я знаю, что ты перемолвился словом в сей день с Туаном нищих. — Голос ее смягчился, взгляд стал почти нежен, когда она посмотрела на карлика. — Бром?..
      Карлик улыбнулся, склонив голову, и повернулся к двери. Он стукнул по дереву ладонью. Дверь распахнулась; Бром обернулся с одной ногой на пороге и пронзил Рода недобрым взглядом из-под опущенных бровей, затем дверь за ним захлопнулась.
      Катарина поднялась и скользнула к очагу. Она стояла, уставясь на пламя, сцепив руки на талии. Плечи ее опустились, и на мгновение она стала похожей на маленькую и всеми покинутую девочку — и такой прекрасной, в свете очага, струящемся словно туман вокруг ее лица и плеч, что у Рода на старый знакомый лад перехватило горло.
      Затем ее плечи выпрямились, а голова резко повернулась к нему.
      — Ты не то, чем кажешься, Род Гэллоуглас.
      Род потерял дар речи.
      Рука Катарины блуждала по шее, играя с медальоном на горле.
      Род прочистил горло, чуть нервозно.
      — Вот надо же, я — обыкновенный простой солдат без герба на щите, просто выполняющий свой приказ и получающий свое жалование, и меня три раза за тридцать часов обвинили в том, что я являюсь чем-то таинственным.
      — Тогда я должна думать, что это правда. — Рот Катарины скривился в насмешливой улыбке.
      Она села в одно из больших дубовых кресел, крепко сжав подлокотники, и несколько минут изучала Рода.
      — Что ты, Род Гэллоуглас?
      Род развел руки, пытаясь принять вид оскорбленной невинности.
      — Щит без герба, моя королева! Солдат удачи, не более!
      — «Не более», — передразнила Катарина со злостью в голосе. — Какое у тебя ремесло, Род Гэллоуглас?
      Род нахмурился, начиная чувствовать себя грызуновой стороной в игре в кошки-мышки.
      — Солдат, моя королева.
      — Это твое развлечение, — сказала она, — твое удовольствие и твоя игра. А теперь скажи мне о своем ремесле.
      Эта женщина была: а) жуткой и б) сукой, решил Род. Беда в том, что она была прекрасной сукой, а к ним Род питал слабость.
      Мозг его усиленно работал; он отбросил несколько вымыслов и выбрал наиболее очевидный и, главное, правдоподобный.
      — Мое ремесло — сохранять жизнь Вашего Величества.
      — В самом деле! — Катарина глазами смеялась над ним. — И кто же обучил тебя этому ремеслу? Кто же столь верен, что прислал мне тебя?
      Неожиданно Род вдруг увидел сквозь эту насмешливость и воинственность, что все это было маской, щитом, за которым скрывалась очень испуганная, очень одинокая девочка, та, которая хотела иметь кого-то, кому можно довериться, жаждавшая кому-то довериться. Но слишком много было предательств; она больше не могла позволить себе доверять.
      Он посмотрел ей в глаза, посылая ей свой самый мягкий, самый искренний взгляд, и сказал в своей лучшей психоаналитической манере.
      — Я не называю господином ни одного человека, моя королева. Я сам прислал себя из любви к королеве Катарине и преданности стране Грамарий.
      В ее глазах промелькнуло что-то отчаянное, ее руки стиснули подлокотники кресла.
      — Любви, — прошептала она. Затем в ее взгляд снова вернулась насмешливость. — Да, любви — к королеве Катарине. — Она отвернулась, глядя на огонь. — Может, это и так. Но я думаю, что ты самый истинный друг, хотя почему я так считаю, не могу сказать.
      — О, вы можете быть уверены, что я таков! — улыбнулся Род. — Вы знали, что я был в Доме Хлодвига, хотя не хотите сказать, откуда, и вы в этом правы.
      — Молчать! — оборвала она. Затем ее глаза медленно заполнили его. — И какие же дела привели тебя сей ночью в Дом Хлодвига?
      Мысли она, что ли, читает?
      Род почесал челюсть, микрофон в ней уловил звук…
      — В моей голоВ Е, К Стыду моему, имеется некоторое смущение, — сказал он. — Как вы узнали, что я был в Доме Хлодвига?
      «Здесь, Род», — откликнулся голос у него за ухом.
      Катарина бросила на него взгляд, в котором явно сквозило презрение.
      — Да я же знала, что ты говорил с Туаном Логайром. Так где же ты мог быть, как не в Доме Хлодвига?
      Очень ловко, только откуда она узнала, что он был с Туаном… Логайром?
      Логайр?
      Род уставился на нее.
      — Извините, но… э… вы сказали, Туан Логайр?
      Катарина нахмурилась.
      — Я думал, что его звали, э… Макриди.
      Катарина чуть не рассмеялась.
      — О, нет! Он — младший сын милорда Логайра! Разве ты не знал?
      Младший сын! Тогда сам Туан и был тем человеком, которого он осуждал как дурака!
      А его старший брат был тем человеком, который «давно затаил злобу на королеву» и являлся крупной угрозой трону.
      — Нет, — ответил Род. — Я не знал.
      Голос Векса прошептал:
      — Данные указывают на существование великолепной системы шпионажа.
      Род мысленно застонал. Эти роботы оказывали огромную помощь!
      Он поджал губы, уставясь на Катарину.
      — Вы говорите, что у вас нет никаких шпионов в Доме Хлодвига, — сказал он. — И если я допущу, что вы говорите правду, тогда это значит…
      Он оставил предположение незаконченным — Векс заполнит пробел.
      Миг стояла тишина, затем за ухом Рода раздалось громкое гудение, закончившееся резким щелчком.
      Род мысленно выругался. Если у Катарины не было шпионов, то она, по логике, не могла знать того, что знала. Он выдал Вексу еще один парадокс, и цепи робота перегрузились. Роботы-эпилептики могли быть очень неудобными.
      Катарина обожгла его взглядом.
      — Разумеется, я говорю правду!
      — О, я ничуть не сомневаюсь! — поднял руку Род. — Но вы же правительница и были воспитаны для этого, а один из главных уроков, который вы должны были усвоить, это лгать с невозмутимым лицом.
      Лицо Катарины застыло, затем она медленно опустила голову, глядя на свои руки. Когда она подняла взгляд, лицо ее было искажено, маска была сорвана, глаза стали прозрачными.
      — И снова мое знание оказалось верным, — произнесла она, словно про себя. — Ты знаешь больше, чем солдатское ремесло, Род Гэллоуглас.
      Род тяжело кивнул. Он допустил ошибку — солдаты со щитами без герба не разбирались в политике.
      — Так расскажи мне, — прошептала она, — как ты попал сей ночью в Дом Хлодвига.
      — Моя королева, — степенно начал Род. — На одного человека в переулке напали трое. Я помог ему отбиться. Он взял меня в Дом Хлодвига — отблагодарить стаканом вина. Вот как я повстречался с Туаном Логайром.
      Брови сошлись в легкой обеспокоенной нахмуренности.
      — Если бы я только могла поверить в правдивость твоих слов.
      Она поднялась и подошла к очагу. Плечи ее вдруг как-то сразу поникли, а голова склонилась вперед.
      — Мне понадобятся все мои друзья в этот грядущий на нас час, — произнесла она хриплым голосом. — И я думаю, ты самый истинный из моих друзей, хотя и не могу сказать почему.
      Она подняла голову и посмотрела на него, и он сразу понял, что ее глаза залиты слезами.
      — Есть еще кому охранять меня, — произнесла она так тихо, что он едва расслышал, но глаза ее сияли сквозь слезы, и грудь Рода сжало невидимым ремнем. Горло ему тоже перехватило, глаза его горели.
      Она отвернулась, закусив стиснутый кулак. Через минуту она снова заговорила дрожащим голосом:
      — Скоро придет время, когда каждый из Великих Лордов провозгласит себя за или против меня, и я думаю, немногочисленны будут те, кто выйдет под моим знаменем.
      Она остановилась как раз перед ним, снова коснувшись рукой медальона у себя на шее, и прошептала:
      — Ты встанешь рядом со мной в тот день, Род Гэллоуглас?
      Род неуклюже кивнул и выдавил что-то утвердительное. В тот особый момент его ответ, вероятно, был бы тем же самым, даже если бы она потребовала его душу.
      Затем она вдруг оказалась в его объятиях, он стиснул ее, и губы ее, прижавшиеся к его губам, были влажными и полными.
      Какое-то безвременное мгновение спустя она опустила голову и неохотно отодвинулась, держась за его руки, будто для опоры.
      — Нет, я только слабая женщина, — ликующе прошептала она. — Теперь ступай, Род Гэллоуглас, с благодарностью королевы.
      Она сказала что-то еще, но Род не совсем уловил, что именно; каким-то образом он очутился по ту сторону двери, идя по широкому холодному освещенному факелами коридору.
      Он остановился, встряхнулся, сделал доблестную попытку собраться с мыслями и пошел дальше не совсем твердым шагом.
       Что бы ты ни думал о ее политических способностях, эта девица, безусловно, знает, как заставить человека служить себе.
      Он споткнулся и попытался восстановить равновесие; препятствие, о которое он споткнулся, уперлось рукой ему в бедро, чтобы придать устойчивости.
      — Эй, следи за своими ножищами, — проворчал Бром О'Берин, — покуда ты не полетел кувырком и не испачкал пол.
      Карлик обеспокоенно изучил взглядом глаза Рода, нашел то, что искал, где-то между зрачком и роговой оболочкой глаза, и удовлетворенно кивнул.
      Он взял Рода за рукав и, повернувшись, повел его вперед по коридору:
      — Что ты получил от Катарины, Род Гэллоуглас?
      — Получил от нее? — Род нахмурился, его глаза расфокусировались. — Ну, она взяла у меня вассальную присягу…
      — А! — Бром кивнул, словно соболезнуя. — Чего еще ты мог просить, Род Гэллоуглас?
      Род быстро покачал головой, широко открывая глаза. Чего еще он, черт возьми, мог просить в любом случае? Чего, во имя неба, он ожидал? И с чего, во имя седьмой улыбки Цербера, он так ошалел?
      Челюсти его сжались, в нем поднимался мрачный гнев. Эта сука была для него ничто — просто пешка в Великой Игре, орудие, которое можно будет использовать для установления демократии. И какого черта он сердится? На это он тоже не имел права…
      Черт! Ему требовался объективный анализ.
      — Векс!
      Он хотел прошептать это, но у него вышел крик. Бром О'Берин поднял на него нахмуренный взгляд.
      — Что за векс?
      — Ненадежная зубчатая передача с шатунами, — сымпровизировал Род. Куда, в любом случае, делся этот проклятый робот? Затем он вспомнил. У Векса случился припадок.
      Но Бром О'Берин остановился и изучал лицо Рода подозрительным взглядом.
      — Что это за слова, Род Гэллоуглас? Что такое «зубчатая передача»? И что такое «шатун»?
      Род сжал губы и мысленно сосчитал до десяти. Осторожней, парень, осторожней! Ты на краю! Ты же сорвешь дело!
      Он встретил взгляд Брома.
      — Зубчатая передача — это вьючный мул, используемый рыцарем для перевозки его доспехов и оружия, — пробурчал он. — А шатун — это полоумный оруженосец.
      — Полоумный? — озадаченно нахмурился Бром.
      — Ну, в некотором роде эксцентричный. В моем случае, это все складывается в коня.
      — Коня? — уставился на него совершенно запутавшийся Бром.
      — Да. Мой конь, Векс. Сумма и итог всего моего земного имущества и тыловая часть. А также единственная душа, ну, во всяком случае, создание — которому я могу поведать о своих неприятностях.
      Бром уловил последнюю фразу и вцепился в нее со всей силой утопающего. Глаза его помягчали, он понимающе улыбнулся.
      — Ты теперь один из нас, Род Гэллоуглас, из тех немногих, кто стоит за королеву.
      Род видел сочувствие в глазах Брома и гадал, что привязало деформированного маленького человечка к службе Катарине — и вдруг возненавидел Катарину за то, что она была из тех сук, которым нравится использовать людей.
      Он двинулся широким шагом по коридору. Бром перешел на бег, чтобы не отстать от него.
      — Если я не ошибаюсь в своем суждении о человеке, — пробурчал сквозь зубы Род, — у королевы есть еще один друг в Доме Хлодвига, и все же она называет его своим врагом. Почему так, Бром? Просто потому, что он сын ее врага герцога Логайра?
      Бром остановил его, уперевшись рукой в бедро, и с полуулыбкой заглянул в глаза Роду.
      — Не врага, Род Гэллоуглас, а того, кого она искренне любит: ее дяди, кровного родственника, который дал ей приют и заботился о ней пять лет, пока ее отец укрощал мятежных северных лордишек.
      Род медленно поднял голову, не отрывая взгляда от глаз Брома О'Берина.
      — Она выбирает странные способы показывать свою любовь.
      Бром кивнул.
      — Да, истинно крайне странные, и все же, она несомненно любит их, и герцога и его сына Туана.
      С миг он смотрел в глаза Роду, не говоря ни слова.
      Он повернулся и медленно зашагал по коридору. С минуту Род смотрел ему вслед, а потом пошел за ним.
      — Эта повесть долгая и запутанная, — задумчиво произнес Бром, когда Род догнал его. — А конец и начало и ядро ее — Туан Логайр.
      — Король нищих.
      — Да, — тяжело кивнул Бром. — Лорд Дома Хлодвига.
      — И тот, кто любит королеву?
      — О, да! — Бром откинул голову, закатив глаза кверху. — Тот, кто безусловно любит королеву, будь уверен, это он тебе скажет!
      — Но ты ему не веришь?
      Бром сцепил руки за спиной и затопал, опустив голову.
      — Он либо правдив, либо самый великолепный лжец, а если он лжец, то он научился этому очень быстро. В доме отца его обучали только правде. И все же он лорд Дома Хлодвига, тех, кто утверждает, что правителя следует выбирать, как был избран, по крайней мере по их словам, древний король Хлодвиг — с одобрения тех, кем он правил.
      — Ну, тут они малость исказили историю, — пробормотал себе под нос Род. — Но как я понимаю, их планы требуют стащить Катарину с трона?
      — Да, и как же я могу тогда верить ему, когда он говорит, что любит ее? — Бром печально покачал головой. — Он самый достойный молодой человек, благородный и честный, и трубадур, который начнет воспевать вам красоты глазного зуба своей дамы столь же быстро, как выбьет шпагу из ваших рук своей рапирой. Он всегда и во всем был джентльмен, и в нем не было ничего от обмана.
      — Похоже, ты знал его весьма хорошо.
      — О да! Я знал, еще как знал! Но знаю ли я его теперь? — Бром испустил тяжелый вздох, покачав головой. — Они встретились, когда ей было только семь лет от роду, а ему только восемь, в замке милорда Логайра на юге, куда отец отправил ее для безопасности. Там встретились двое детей и резвились и играли — на моих глазах, ибо я должен был всегда стеречь их. Их было только двое их возраста во всем замке, а я… — он улыбнулся и горько рассмеялся, — .. я был чудом, взрослым, который был меньше, чем они.
      Бром улыбнулся, откинув голову назад и глядя сквозь стены коридора на давно умершие годы.
      — Они были тогда так невинны, Род Гэллоуглас! Да, так невинны и так счастливы! И он поклонялся ей, он рвал ей цветы на венок, хотя садовник бранил его. Ей докучает солнце? Он сделает полог из листьев! Она разбила хрустальный кубок миледи? Он возьмет вину на себя.
      — Избаловал ее до испорченности, — пробурчал Род.
      — Да, но он не первый разыгрывал для нее Тома Дурака, ибо даже тогда она была самой прекрасной принцессой, Род Гэллоуглас. И все же над их счастьем нависала темная мрачная тень — паренек четырнадцати лет, наследник замка и владений — Ансельм Логайр. Он смотрел на них с башни, следил, как они играли в саду, с кривящимся и крайне угрюмым лицом, и один он во всей стране ненавидел Катарину Плантагенет — почему, никто не может сказать.
      — И он по-прежнему ненавидит ее?
      — Да, и тем самым позволяет нам желать милорду Логайру долгой жизни. Почти пять лет ненависть Ансельма мучила его, но потом он, наконец, все-таки восторжествовал. Ибо лорды севера были подавлены, и отец призвал ее обратно к себе, сюда, в свой замок. И тогда они дали обет, Туан и Катарина, она в одиннадцать лет, он в двенадцать, что они никогда не забудут, что она будет ждать, пока он не придет за ней.
      Бром печально покачал своей большой лохматой головой.
      — Он приехал за ней, отрок девятнадцати лет, золотой принц, примчавшийся с юга на большом белом скакуне, широкоплечий, златовласый и красивый, с мускулами, заставляющими язык любой женщины заплетаться и прилипать к небу. Трубадур с лютней за плечами и шпагой на боку и тысячей экстравагантных похвал ее красоте. А его смех был таким же чистым, сердце таким же открытым, и характер таким же резвым, как и тогда, когда ему было двенадцать.
      Он улыбнулся Роду.
      — Ей было восемнадцать, Род Гэллоуглас, и жизнь ее была спокойной и гладкой, как летний ручей. Восемнадцать лет, и созрела для мужа, и голова полна легкомысленных призрачных мечтаний, коим девушка учится из баллад и книг.
      Взгляд его стал острым, но голос остался мягким, странно разносившимся в гулкой пустоте.
      — Разве у тебя никогда не было мечты о принцессе, Род Гэллоуглас?
      Род ожег его взглядом и с трудом сглотнул.
      — Продолжай, — сказал он.
      Бром отвернулся, пожимая плечами.
      — Что тут продолжать? Она полюбила его, конечно, какая женщина не полюбила бы? Он не знал, для чего существует женщина, и я готов поклясться, что и она тоже не знала, но могло выйти так, что вместе они выяснили бы; можешь быть уверен, что у них был верный шанс.
      Нахмурясь, он покачал головой.
      — Если бы случилось так, это увенчало бы последние дни ее юности, ибо именно той весной умер ее отец, и скипетр перешел в ее руки.
      Он замолк, измеряя коридор шагами, и молчал столь долго, что Род почувствовал необходимость что-то сказать.
      — Здесь нет никакой причины для ненависти, Бром О'Берин.
      — О, да! Но выслушай конец сей повести, ибо только когда на ее голове оказалась корона, Катарина вдруг увидела, что Туан был младшим сыном, что он, таким образом, наследовал честь семьи, но не более. Она заявила тогда, что он не любил ее, что он только желал ее трона, что она больше не хочет его знать, и в гневе и презрении она отослала его прочь — без должной причины, как казалось, хотя только они двое могли знать правду об этом. Она изгнала его в Дикие Земли и объявила награду за его голову, чтобы он не вернулся, и предоставила ему жить там среди зверо-людей и эльфов или умереть.
      Он снова замолчал.
      — И милорд Логайр поднялся во гневе, — поторопил его Род.
      — Да, — проскрежетал Бром, — а с ним его вассалы, и половина знати королевства заодно. Если Туан потерпел неудачу в своих ухаживаниях, то гнев и презрение он заслужил, молвил Логайр, но изгнание полагается только за измену.
      «А разве это не измена? — горячо ответила Катарина. — Посягать на мою корону?»
      Тогда Логайр встал высоко в холодной гордости и заявил, что Туан желал только любви Катарины, но слова его прозвенели в пустоте, ибо тот, за кого Катарина выйдет замуж, должен царствовать, и это-то и сказала ему Катарина.
      Тогда Логайр печально проговорил, что его сын был не изменник, а всего лишь дурак, что ухаживал за глупым избалованным ребенком, и тут Катарина снова закричала бы «измена!», не помешай ей я.
      — И все же ты говоришь, что она любит их, и Логайра, и Туана?
      — Да, почему же еще такая резкость?
      Бром снова замкнулся в молчании.
      Род прочистил горло и сказал:
      — Туан, кажется, не слишком долго оставался изгнанным…
      — Да. — Углы рта Брома опустились. — Этот дурак будет неподалеку от нее — так он поклялся ей — даже если поплатится головой. Но с наградой за свою жизнь он должен жить, словно убийца или вор.
      Род кисло улыбнулся.
      — И где-то он приобрел идею, что нищие вызовут меньше хлопот, если кто-то позаботится о них.
      Бром кивнул.
      — И таким образом нищие стали некоторой силой, но Туан клянется, что он бросит все свои войска охранять тыл королевы. Он утверждает, что по-прежнему любит ее, что он будет любить ее даже если она отрубит ему голову.
      — А она, конечно, — рассудил Род, — утверждает, что нет ни одной причины в мире, по которой бы он не должен ненавидеть ее.
      — И в этом она права, и все же я думаю, что Туан ее любит.
      Они подошли к двери караульной, Род положил руку на засов и, обернувшись к Брому О'Берину, улыбнулся и печально покачал головой.
      — Безмозглые, — произнес он. — Что она, что он.
      — И самые нежно-любящие враги, — улыбнулся Бром с оттенком раздражения. — А вот и твоя квартира, спокойной ночи.
      Бром круто повернулся и ушел строевым шагом.
      Род поглядел ему вслед, качая головой и мысленно ругая себя.
      — Ну и дурак же я, — пробормотал он себе под нос. — Я-то думал, что он стоял за нее оттого, что в нее влюблен. А, ладно, Векс тоже, бывает, ошибается…
      Большая свеча в казарме сгорела до огарка. Время в Грамарие измерялось по огромным свечам в красно-белую полоску — шесть красных колец и шесть белых. Одна свеча зажигалась на рассвете, другая — двенадцать часов спустя.
      Согласно этой свече было три часа утра. Веки Рода внезапно сделались очень тяжелыми. Они казались прямо-таки свинцовыми, когда он вспомнил, что час на Грамарие был примерно равен часу двадцати минутам Галактического Стандарта.
      Он поплелся да своей койки и споткнулся. Предмет, за который он зацепился, издал приглушенное кряканье, Род забыл, что Большой Том спал в ногах постели, на полу.
      Великан сел, зевнул и, почесываясь, поднял голову и увидел Рода.
      — А, добрый вечер, мастер! Который час?
      — Девятый час ночи, — тихо ответил Род. — Спи себе, Большой Том. Я не хотел тебя будить.
      — Да я здесь именно для этого, мастер. — Он потряс головой, сбрасывая с себя остатки сна.
      Что было несколько странно, внезапно понял Р.од, поскольку глаза у него были отнюдь не заспанными. В мозгу у Рода щелкнул синапс, и он стал достаточно внимательным и осторожным, как и подобает трудному агенту.
      Поэтому, чтобы не возбудить у Большого Тома подозрений, он попытался казаться даже более сонным, что был.
      — Это была длинная ночь, Большой Том, — сонно пробормотал он и упал лицом на койку. Он надеялся, что Большой Том оставит дела такими, как есть, и вернется ко сну, но он услышал глухой теплый смешок с подножия постели, и Большой Том принялся стаскивать с Рода сапоги.
      — Немного покуралесили, а, мастер? — шепотом спросил он. — Да и деваха-другая за поясом, ручаюсь.
      — Разбуди меня при зажигании свечи, — пробубнил в подушку Род. — Я должен ждать выхода королевы к завтраку.
      — Да, мастер. — Большой Том стянул другой сапог и, посмеявшись, улегся. Род подождал, пока Том снова не начал храпеть, затем приподнялся на локтях и оглянулся через плечо. В общем, этот большой увалень казался вполне верным и восхитительно глупым, но бывали времена, когда Род гадал…
      Он дал голове плюхнуться обратно на подушку, закрыл глаза и приказал себе уснуть.
      К несчастью, сегодня ночью положение «дух-выше-материи» не срабатывало. Все его чувства казались обостренными до максимума. Он был готов поклясться, что ощущает каждую нить в подушке под щекой, слышит грызущую плинтус мышь, квакающую во рву лягушку, доносимый ветром веселый смех.
      Веки его распахнулись. Веселый смех?
      Он скатился с постели и подошел к высокой щели окна. Кто там, черт возьми, гулял в такое время?
      Луна стояла за зубчатой северной башней, через ее поверхность проносились силуэты, юные фигуры в трехмерном танце, и некоторые, казалось, оседлали помело.
      Ведьмы. И колдуны. В северной башне…
      Род подымался по истертым ступеням винтовой лестницы башни. Гранитные стены, казалось, становились все ближе и ближе по мере того, как он поднимался. Он напоминал себе, что будучи провозглашенным эльфами чародеем — безмозглые негодники! — он подходил для членства в этом обществе.
      Но его желудок не принимал сообщения, он все еще требовал «драмамин». Во рту у него пересохло совсем. Разумеется, эльфы его одобрили, но уведомили ли они об этом колдунов и ведьм?
      Снова нахлынули все старые сказки его детства, свободно перемешанные с образами сцен с ведьмами из «Макбета». Теперь, когда он поразмыслил над этим, он что-то не мог вспомнить ни одного примера филантропствующей ведьмы, кроме Глинды Доброй , а ее, собственно, нельзя было назвать ведьмой.
      В его пользу одно: эти колдуны и ведьмы казались достаточно счастливыми. Музыка, плывшая по лестничному колодцу, была старой ирландской джигой, и была она просолена смехом — молодым и жизнерадостным.
      Стена перед ним заблестела от факельного света. Он повернул за последний изгиб спирали и вошел в большую башенную комнату.
      В разгаре был круговой, или скорее, шаровой танец, своего рода трехмерный хоровод. Сквозь тучи факельного дыма он разглядел пары, танцующие на стенах, на потолке, в воздухе и, при случае, на полу, то там, то тут были кучки стоящих хихикающих людей. Одежда их была яркой до предела — ну, черт возьми, она была попросту крикливой. Большинство из них держали кружки, наполняемые из большого бочонка рядом с лестницей.
      Они были все молоды, чуть ли не подростки. Он не мог найти ни одного лица, выглядевшего достаточно взросло, чтобы голосовать .
      Он остановился на пороге, охваченный отчетливым ощущением, что ему здесь не место. Он чувствовал себя, словно классная дама на выпускном балу в средней школе — необходимым злом.
      Юнец, починавший бочонок, увидел Рода и ухмыльнулся.
      — Привет! — крикнул он. — Ты запоздал с приходом.
      В руку Рода плюхнулась полная кружка.
      — Я не знал, что приду, — пробормотал Род.
      — Будь спокоен, мы знали, — усмехнулся юноша. — Молли это предвидела, но она сказала, что ты здесь будешь полчаса назад.
      — Сожалею. — Глаза Рода чуть остекленели. — Столкнулся с парой препятствий.
      — А, не думай об этом. То был ее неточный вызов, а не твой, из-за вина, несомненно, и все же мы ждали тебя с тех пор, как ты ступил в замок, эльфы сказали нам прошлой ночью, что ты чародей.
      В голове у Рода мигом прояснилось.
      — Ерунда! Я не более чародей, чем ты… я имею в виду…
      — О, ты чародей. — Парень мудро кивнул. — Чародей, и самый могущественный. Разве ты не явился в падающей звезде?
      — Это наука, а не волшебство! И я не чародей!
      Юноша плутовато улыбнулся.
      — Знающий иль нет, ты, наверняка, чародей.
      Он отсалютовал Роду кружкой.
      — И значит, один из нас.
      — Э… ну, спасибо. — Род ответил таким же салютом и отхлебнул из кружки. Это было подогретое вино со специями.
      Он оглядел комнату, пытаясь привыкнуть к постоянному гаму и вопиющим нарушениям законов Ньютона.
      Глаза его вспыхнули при виде парочки, сидевшей под одним из окон, углубившись в разговор, то есть она говорила, а он слушал. Она была красоткой с готовым лопнуть лифом, а он был худ и внимателен, его глаза горели, когда он смотрел на нее.
      Род цинично улыбнулся и подумал об истинных мотивах парня для такой стойкой привязанности.
      Девушка вспыхнула и, резко повернувшись, обожгла Рода негодующим взглядом.
      У Рода отвисла челюсть. Потом он, заикаясь, начал было бормотать извинения, но прежде чем они достигли его уст, девушка, смягчившись, улыбнулась, грациозно склонила голову в его сторону и отвернулась обратно к своей аудитории из одного человека.
      У Рода снова отвисла челюсть. Затем он протянул руку, нащупывая рукав наливающего вино, не отводя глаз от девушки.
      Парень положил руку на его плечо, голос его был обеспокоенным:
      — Что тебя тревожит, друг?
      — Та… та девушка, она может читать мои мысли?
      — О, да! Мы все можем, в какой-то мере, хотя она лучше большинства.
      Род положил руку на голову, чтобы остановить головокружение. Телепаты. Целая комната, полная ими. Предполагалось, что во всей известной галактике было около десятка доказанных телепатов.
      Он снова поднял взгляд. Это была мутация или генетический дрейф, или что-то подобное.
      Он потянулся и прочистил горло.
      — Скажи-ка, приятель… э, кстати, как тебя зовут?
      — Увы мне! — Парень стукнул себя по лбу. — Чума на мою голову. Я — Тобиас, мастер Гэллоуглас, и ты должен познакомиться со всеми нами.
      Он увлек Рода к ближайшей группе.
      — Но… но я только хотел сказать…
      — Это — Нелл, это — Андрей, это — Брайан, это — Дороти…
      Спустя полчаса и пятьдесят три представления Род рухнул на деревянную лавку. Он запрокинул кружку и выпил остатки.
      — Теперь, — сказал он, стукнув ею о колено, — мы оба высосаны.
      — А позволь мне принести тебе другую! — Тоби выхватил из его руки кружку и улетел.
      Буквально.
      Род посмотрел, как тот плывет через комнату, в трех метрах над полом, и покачал головой. Теперь уж его ничем не поразить.
      Кажется, он имел на руках многообещающую колонию эсперов — левитирующих, предвидящих и телепатирующих.
      Но если все они могли левитировать, то как вышло, что все девушки разъезжали на помеле?
      Тоби появился у локтя Рода с легким звуком смещенного воздуха. Род выпучил на него глаза, затем принял вновь наполненную кружку.
      — Э, спасибо. Скажи-ка, вы можете, э, левитировать и телепортироваться?
      — Извиняюсь? — непонимающе нахмурился Тоби.
      — Вы можете… э… летать? И… э… посылать себя из одного места в другое?
      — О, да! — улыбнулся Тоби. — Это мы все умеем делать.
      — Что? Летать?
      — Мы все можем посылать себя из одного места в другое, нам известное. Все ребята могут летать, девушки не могут.
       Ген, сцепленный с полом,подумал Род. Вслух же он сказал:
      — Вот потому-то они и ездят на помеле?
      — Да. Их сила — заставлять безжизненные предметы делать то, что они им велят. Мы, мужчины, не можем этого.
      Ага! Еще одна сцепка, телекинез шел с X-хромосомами, левитация — с Y.
      Но они все могли телепортироваться и читать мысли.
      Бесценная колония эсперов. И если их жизнь была сколь-нибудь похожей на жизнь всех телепатов вне этой планеты…
      — И простой народ ненавидит вас за это?
      Юное лицо Тоби посерьезнело до мрачности.
      — Да, и знать тоже. Они говорят, что мы вступили в союз с Дьяволом. Нас ждало испытание водой или самое отвратительное поджаривание, пока не взошла на трон наша добрая королева Катарина. — Повернувшись, он крикнул: — Эй, Бриджит!
      Юная девушка, самое большее тринадцати лет, вывернулась от своего партнера по танцу и появилась рядом с Тоби.
      — Друг Гэллоуглас хочет узнать, как люди нас любят, — проинформировал он ее.
      С детского лица слетела вся радость, глаза ее расширились и округлились, она закусила нижнюю губу.
      Расстегнув сзади блузку от шеи до лифа, она повернулась к ним спиной. Спина была вдоль и поперек покрыта шрамами, паутиной рубцов — следами кошки-девятихвостки.
      Она повернулась обратно к Роду, когда Тоби снова застегнул ей блузку, со все еще округлыми и трагичными глазами.
      — Это, — прошептала она, — всего лишь из-за подозрения, а я-то всего только была ребенком десяти лет от роду.
      Желудок Рода попытался вывернуться наизнанку и выйти наружу через пищевод. Он сделал ему строгое предупреждение, и тот опустился обратно на свое обычное место. На языке остался кислый привкус желчи.
      Бриджит резко отвернулась и исчезла, но секунду спустя она опять была со своим партнерам, снова став полной легкомыслия и бьющей через край энергии.
      Род задумчиво нахмурился ей вслед.
      — Так что сам понимаешь, — продолжил разговор Тоби, — мы крайне благодарны нашей доброй королеве.
      — Она покончила с системой огня-и-воды?
      — О, она отменила этот закон, но сжигание ведьм продолжается — тайком. Был только один способ защитить нас, и его-то она и выбрала: дать убежище любому из нас, кто придет сюда и попросит его.
      Род медленно кивнул.
      — Она все же не без мудрости.
      Глаза его снова набрели на Бриджит там, где она танцевала.
      — Что тебя беспокоит, друг Гэллоуглас?
      — Она их не ненавидит, — прохрипел Род. — У нее есть все причины в мире ненавидеть нормальных людей, но она не ненавидит.
      Тоби, тепло улыбнувшись, покачал головой.
      — Ни она, ни любой из нас. Каждый, кто приходит в приют ковена королевы, сперва клянется жить по христову закону.
      Род медленно повернул взгляд к нему.
      — Понимаю, — произнес он после минутной паузы. — Ковен белых магов.
      Тоби кивнул.
      — Все грамарийские маги белые?
      — Стыдно сказать, нет. Есть некоторые, озлобленные большими страданиями, чем наши — потерей уха, или глаза, или любимого человека, или всего вместе — они спрятались в горах Диких Земель, и оттуда мстят всему человечеству.
      Рот Рода растянулся в тонкую мрачную строчку, углы губ опустились.
      — Их численность едва более двунадесяти, — продолжал Тоби. — Есть только трое в расцвете лет, все остальные — высохшие старухи и сморщенные старики.
      — Сказочные ведьмы и колдуны, — пробурчал Род.
      — Истинно, такие и есть, и о делах их шумят как раз достаточно, чтобы перекрыть рассказы о любых добрых делах, что можем свершить мы.
      — Так значит, в Грамарие есть два вида колдунов и ведьм: старые и злые в горах и молодые белые — в замке королевы.
      Тоби покачал головой и улыбнулся, его глаза снова вспыхнули.
      — Нет, кроме нас есть почти трижды двунадесять белых магов, не доверяющих королевскому обещанию убежища. Они — лет тридцати-сорока, все хорошие люди, на самом деле, но не спешащие доверять.
      Понимание осенило его со всей силой Откровения. Род откинулся назад, рот его сформировал безмолвное «О», затем, часто закивав, он нагнулся вперед и сказал:
      — Так вот почему вы все так молоды! Приглашение королевы приняли только те ведьмы и колдуны, в которых еще осталось какое-то безрассудство и доверие! Так значит, ей досталась стайка подростков!
      Тоби ухмыльнулся от уха до уха, закивав от волнения.
      — Так значит, зрелые колдуны и ведьмы, — продолжал Род, — люди очень хорошие, но они также и очень осторожны!
      Тоби кивнул. Лицо его чуть отрезвело.
      — Среди них есть один-два достаточно смелых, чтобы прилетать сюда. Была одна самая мудрая ведьма из всех, с юга. Она уже совсем старая. Ей ведь должно было быть довольно близко к тридцати!
      Эта реплика настигла Рода прямо посреди глотка. Он поперхнулся, разинул рот, закашлялся, зачихал и вытер глаза.
      — Что случилось, друг Гэллоуглас? — спросил Тоби с заботливостью, припасаемой обычно для восьмидесятилетних.
      — О, ничего, — выдохнул Род. — Просто путаница между пищеводом и трахеей. От нас, стариков, знаешь ли, приходится ждать некоторых вывертов. Почему же эта мудрая ведьма не осталась?
      Тоби улыбнулся, понимание и доброта просто сочились из него.
      — А она сказала, что мы чересчур сильно заставляем ее чувствовать свой возраст, и вернулась на юг. Если ты там попадешь в беду, то только кликни ее имя, Гвендайлон, и она тут же окажет тебе больше помощи, чем тебе надо.
      — Я это запомню, — пообещал Род, немедленно забыв, так как представил себя зовущим на помощь женщину. Он чуть не зашелся в новом приступе кашля, но не посмел смеяться, так как помнил, каким он сам был чувствительным в отрочестве.
      Он сделал еще один глоток вина, чтобы залить свой смех, и ткнул кружкой в сторону Тоби.
      — Есть только еще один вопрос: почему королева вас защищает?
      — Разве ты не знаешь? — уставился на него Тоби.
      — Да вот, не знаю, — сладко улыбнулся Род.
      — Да она же сама ведьма, дорогой друг Гэллоуглас!
      Улыбка Рода растаяла.
      — Гм. — Он почесал кончик носа. — До меня доходили слухи на этот счет. Они верны, да?
      — Вполне верны. Ведьма необученная, но тем не менее ведьма.
      — Необученная? — поднял бровь Род.
      — Да. Наш дар нужно разминать и упражнять, тренировать и обучать, чтобы довести до всей полноты. Катарина — природная ведьма, но необученная. Она может слышать мысли, но не в любое время, когда пожелает, и нечетко.
      — Хм. Что она еще умеет делать?
      — Насколько мы знаем — ничего. Она умеет только слышать мысли.
      — Так значит, она, можно сказать, удовлетворяет минимальным требованиям для вступления в профсоюз. — Род почесал за ухом. — Своего рода сподручный талант для королевы. Она должна знать все, что происходит в ее замке.
      Тоби покачал головой.
      — Разве ты можешь расслышать пятерых говорящих, всех сразу, друг Гэллоуглас? И слышать их все время подряд? И еще быть способным запомнить, что они говорили?
      Род нахмурился и почесал подбородок.
      — Можешь повторить хотя бы один разговор? — Тоби снисходительно улыбнулся и покачал головой. — Конечно, не можешь. И наша королева тоже не может.
      — Она могла бы записывать их…
      — Да, но вспомни, она необученная, а чтобы делать из мыслей слова, нужна интенсивная тренировка даже выдающегося дара.
      — Погоди, — поднял руку Род. — Ты хочешь сказать, что вы не слышите мысли как слова?
      — Нет, нет, мгновенной мысли достанет на книгу слов, друг Гэллоуглас. Разве тебе нужно выкладывать мысли словами для того, чтобы иметь их?
      — Понятно, — кивнул Род. — Квантовая механика мысли.
      — Странно, — пробормотал чей-то голос.
      Подняв взгляд, Род обнаружил, что находится в центре приличных размеров группы юных ведьм и чародеев, явно налетевших послушать интересный разговор.
      Он посмотрел на говорившего, плотного юного чародея, и улыбнулся с оттенком сарказма.
      — Что странно? — Он гадал, как там звали этого паренька.
      Парень усмехнулся.
      — Мартин меня зовут. — Он помолчал, чтобы посмеяться над пораженным взглядом Рода, тот все еще не привык к чтению мыслей. — А странно, что ты чародей, а не знаешь азов слышания мыслей.
      — Да, — кивнул Тоби, — ты единственный известный нам чародей, друг Гэллоуглас, который не может слышать мыслей.
      — Э, да. — Род провел по щетине. — Ну, как я упомянул немного ранее, я не настоящий чародей. Видите ли…
      Его прервал дружный взрыв смеха. Он вздохнул и покорился своей репутации.
      Затем он вернулся к прежней линии расспросов.
      — Я так понял, что некоторые из вас могут слышать мысли, как слова.
      — О, да, — подтвердил Тоби, вытирая глаза. — Есть у нас одна такая.
      Он повернулся к кольцу слушателей.
      — Олдис здесь?
      Пухленькая, хорошенькая шестнадцатилетняя девушка протолкалась в передний ряд.
      — Кого мне надо для вас послушать, сэр?
      Искра пересекла пропасть в мозгу Рода. В его глазах появился злой блеск.
      — Дюрера. Советника милорда Логайра.
      Олдис сложила руки на коленях, устроилась поудобнее, сидя очень прямо. Она уставилась на Рода, глаза ее потеряли фокусировку. Затем она принялась говорить высоким монотонным, в нос, голосом.
      — Как вам угодно, милорд. И все же я не могу понять, истинно ли вы верны?
      Голос ее упал на две октавы по тону, но сохранил свою монотонность.
      — Негодяй! Ты имеешь наглость оскорблять меня в лицо?
      — Нет, милорд, — поспешно ответил высокий голос. — Я не оскорбляю вас, а только ставлю под вопрос мудрость ваших действий.
      Дюрер, подумал Род. Высокий голос принадлежал Дюреру, практиковавшемуся в своем занятии — заботе о манипуляции герцогом Логайром.
      — Вспомните, милорд, она всего лишь ребенок. Добро ли это по отношению к ребенку — дозволять ему своевольничать? Или добром будет отшлепать ее, когда она в этом нуждается?
      С минуту стояло молчание, затем ответил более глухой голос лорда Логайра.
      — В том, что ты говоришь, есть какая-то доля истины. Разумеется, в ее попытке взять власть в свои руки в вопросе назначения священников есть что-то от избалованного ребенка.
      — Но, милорд, — пробормотал высокий голос. — Это же идет вразрез с традициями и мудростью людей намного старше ее самой. Воистину, как это ни горько, но это действия непослушного ребенка.
      — Возможно, — прогромыхал Логайр. — И все же она — королева, а слово королевы — закон.
      — Даже если королева издает дурные законы, милорд?
      — Ее действия не дурные, Дюрер. — Глухой голос принял угрожающий оттенок. — Неверные, безрассудные и необдуманные, плохо рассчитанные, ибо добро, кое они принесут сегодня, может завтра принести гибель на наши головы. Наверное, глупые законы, но дурные — нет.
      Высокий голос вздохнул.
      — Возможно, милорд. И все же она угрожает чести своих вельмож. Разве это не дурно?
      — Это, — прогромыхал Логайр. — Как же это так? Да, она была надменна, беря на себя более высокомерия, чем, возможно, когда-либо бывало у королевы, но она еще никогда не делала ничего такого, что можно было бы истолковать как оскорбление.
      — Да, милорд, пока еще нет.
      — Ты что это хочешь сказать?
      — День этот придет, милорд.
      — Какой такой день, Дюрер?
      — Когда она поставит крестьян впереди знатных, милорд.
      — Прекрати свои изменнические речи! — зарычал Логайр. — На колени, ничтожество, и благодари своего Бога, что я не оставляю тебя без головы!
      Род глядел в лицо Олдис, все еще не отойдя от потрясения, вызванного слышанным диалогом двух бестелесных мужских голосов, исходящих из уст хорошенькой девушки.
      Ее глаза постепенно снова сфокусировались. Она испустила долгий вздох и улыбнулась ему.
      — Ты слышал, друг Гэллоуглас?
      Род кивнул.
      Она развела руки, пожав плечами.
      — А я ни слова не могу вспомнить из того, что говорила.
      — Пусть это тебя не беспокоит, я помню все. — Род потер щетину на подбородке. — Ты действовала как канал, медиум в чистейшем смысле этого слова.
      Он запрокинул голову, осушив свою кружку, и кинул ее одному из юных колдунов. Юноша поймал ее, исчез и вновь появился. Он вручил до краев полную кружку Роду, который в притворном отчаянии покачал головой.
      Он откинулся назад и пригубил вино, подняв взгляд на окружавшие его юные лица, улыбающиеся и заметно сияющие от сознания своей силы.
      — Вы когда-нибудь проделывали это раньше? — спросил он, махнув рукой в сторону их всех. — Я имею в виду, слушали подобные внутричерепные заседания.
      — Только врагов королевы, — ответила Олдис, вскинув голову. — Мы часто слушаем Дюрера.
      — Вот как? — приподнял бровь Род. — Что-нибудь узнали?
      Олдис кивнула.
      — Он в последнее время сильно озабочен крестьянами.
      Мгновение Род был совершенно неподвижен.
      — Что у него за интерес к ним?
      Тоби знающе усмехнулся.
      — Ну, вот его последний подвиг. Он заварил свару между двумя крестьянами из личных владений королевы. Один молодой крестьянин хотел жениться на дочери старого фермера, а старик сказал — нет. И юнец воздел бы руки в отчаянии и спокойно остался бы с разбитым сердцем.
      — Но тут встрял Дюрер.
      — Да. Он днем и ночью преследовал юнца, ибо известие о сватовстве парня распространилось по всем деревням, и присмотрел за тем, чтобы слух пересказывали с добавлением вопроса: разве мог юноша считаться мужем, коль позволил дряхлому болвану лишить себя любимой девушки?
      Род кивнул.
      — И другие крестьяне принялись кидать этот вопрос пареньку.
      — Само собой. Ехидство, издевки, насмешки — и парень однажды ночью взял да и похитил девушку и сделал ей ребенка.
      Род поджал губы.
      — Как я представляю, папа немножко разволновался.
      Тоби кивнул.
      — Он приволок парня к деревенскому попу и потребовал, чтобы паренька повесили за насилие.
      — А поп сказал?..
      — Что это была любовь, а на насилие, и подходящим наказанием был бы брак, а не повешение.
      Род усмехнулся.
      — Держу пари, что дети были крайне опечалены таким оборотом дела.
      — Их горе было так велико, что они пустились в пляс, — хохотнул Тоби. — А старик испустил тяжелый вздох, рассудив, что такова, видно, премудрость божия, и благословил их.
      — И тут снова встрял Дюрер.
      — Само собой. Он поднялся перед королевой, когда та была за столом, перед всеми лордами и их леди, крича, что королева должна показать справедливость своего нового порядка, постановив сама, что было справедливо в этом деле, ибо разве эти крестьяне не были из личных владений королевы?
      Род ухмыльнулся и хлопнул себя по бедру.
      — Она, должно быть, готова была плюнуть ему в глаза.
      — О, ты не знаешь нашу королеву! — Тоби закатил глаза к потолку. — Она бы с удовольствием воткнула ему нож меж ребер. Но на брошенный вызов надо отвечать: ей придется самой заслушать это дело, когда она в следующий раз будет держать Общий Суд.
      — Общий Суд? — нахмурился Род. — Это что, черт возьми, такое?
      — На один час каждый месяц королева открывает свой двор для всех своих подданных, кто желает, чтобы она их выслушала; и крестьяне, и дворяне, и духовенство являются к ней в Большой Зал. Большинство Великих Лордов только смотрят, в то время как мелкое дворянство и крестьяне приносят свои жалобы и обиды. А при следящих Великих Лордах можешь быть уверен, что обиды, на которые жалуются, будут, безусловно, мелкие.
      — Вроде этого случая, — кивнул Род. — Когда будет следующий Общий Суд?
      — Завтра, — ответил Тоби. — И я думаю, что Великие Лорды велят своим прирученным крестьянам и духовенству протестовать против новых судей и священников королевы. Лорды, конечно, сперва подадут свой протест, а другие, попроще, откликнутся на него эхом.
      Род кивнул.
      — Придают всему делу общественную огласку. Но что Дюрер надеется приобрести выталкиванием этого дела о соблазнении?
      Тоби пожал плечами.
      — Это может знать только Дюрер.
      Род, нахмурясь, откинулся к стене и отхлебнул из кружки. Он изучил окружавшие его юные лица и почесал в затылке.
      — Мне это кажется сведениями, которые желательно бы знать королеве. Почему вы ей не сообщили?
      Лица отрезвели. Тоби закусил губу и уставился в пол.
      Род нахмурился.
      — Почему вы не сообщили ей, Тоби?
      — Мы пытались, друг Гэллоуглас! — Парень посмотрел на Рода с немым призывом. — Мы пытались, и все же она нас не желает слушать.
      Лицо Рода одеревенело.
      — Это как так?
      Тоби беспомощно развел руками.
      — Посланный к ней паж вернулся со словами, что нам следует быть благодарными за предоставленную нам ею защиту и не быть столь бестактными и наглыми, чтобы пытаться вмешиваться в ее управление.
      Род задергал головой в быстрых кивках, растянув рот в мрачной усмешке.
      — Да, это похоже на Катарину.
      — А может, — задумчиво произнес один из ребят, — это все к лучшему, ибо у нее хватает забот и без наших роковых предупреждений.
      Род невесело усмехнулся.
      — Да. Из-за знати и нищих у нее беспокойства больше, чем достаточно, для того, чтобы она была занята по горло.
      Тоби кивнул с мудрым и серьезным видом.
      — Да, у нее достанет хлопот из-за советников, Дома Хлодвига и баньши у нее на крыше. У нее есть важные причины очень бояться.
      — Да. — Голос Рода стал тугим, скрежещущим. — Да, у нее есть веские причины, и я думаю, что она основательно напугана.
      Большой Том спал очень чутко, он сел на тюфяке, когда Род на цыпочках подошел к своей койке.
      — Здоров, мастер? — прошептал он скрежещущим голосом, в котором было примерно столько же секретности, что и у лягушки-быка в течке.
      Род остановился и нахмурившись поглядел на своего слугу.
      — Да, вполне здоров. Почему бы мне не быть здоровым?
      Большой Том глуповато усмехнулся.
      — Ты мало спишь, — объяснил он. — Я думал, может, это лихорадка.
      — Нет, — с облегчением улыбнулся Род, качая головой. Он протиснулся мимо Тома. — Это не лихорадка.
      — А что же такое?
      Род упал спиной на постель, заложив руки за голову.
      — Ты, Том, когда-нибудь слышал об игре под названием «крикет»?
      — Сверчок? — нахмурился Том. — Это существо, стрекочущее на очаге, мастер.
      — Да, но это также и название игры. Центр игры, понимаешь, это воротца, и одна команда пытается сбить воротца, бросая по ним мяч. Другая команда пытается защитить воротца, отбивая мяч лаптой.
      — Странно, — пробормотал Большой Том, широко раскрыв глаза от удивления. — Крайне странная манера игры, мастер.
      — Да, — согласился Род. — Но дальше еще хуже. Команды, понимаешь ли, меняются местами, и та команда, что прежде атаковала воротца, теперь защищает их.
      Он посмотрел сквозь пальцы ног на круглое, словно в пятнах от оспы, лицо Тома.
      — Нет, — пробормотал великан, смущенно мотая головой. — Какой же смысл всего этого, мастер?
      Род потянулся и резко расслабился.
      — Смысл тот, что неважно, кто победит, но воротцам придется туго.
      — Да! — энергично закивал Большой Том. — Это наверняка, мастер.
      — Так вот, у меня такое чувство, что здесь идет колоссальная игра в крикет, только играют три команды: советники, нищие…
      — Дом Хлодвига, — пробормотал Том.
      Род удивленно вскинул брови.
      — Да, Дом Хлодвига. И, конечно, королева.
      — Кто же тогда воротца? — спросил Большой Том.
      — Я. — Род перекатился на бок, трахнул кулаком по подушке и с блаженным вздохом опустил на нее голову. — А теперь я собираюсь поспать. Спокойной ночи.
      — Мастер Гэллоуглас, — пропищал голос пажа.
      Род закрыл глаза и помолился о ниспослании ему сил свыше.
      — Да, паж?
      — Вас зовут дожидаться выхода королевы к завтраку, мастер Гэллоуглас.
      Род заставил веки подняться и поглядел в окно, небо уже порозовело от близкого рассвета.
      Он нахмурился и сосчитал до десяти, едва не задремав по ходу дела. Потом сделал вдох, который наполнил бы бездонную шахту, скинул ноги с постели и сел.
      — Ну, отдыха нет для воротцев. Что мне делать с моей проклятой формой, Том?
      Род был вынужден признать, что Катарина Плантагенет обладала хорошим драматическим инстинктом и, более того, знала, как использовать его при своем дворе.
      Часовые были расставлены на своих постах в обеденной зале еще до восхода солнца. Лорды и леди, имевшие привилегию — или, точнее, несчастье — разделять стол с королевой, прибыли прямо после петушиного крика. Катарина совершила свой выход только тогда, когда все собрались и прождали некоторое время, глазея на поданное мясо. И только тогда она вышла к ним.
      Двери в зал широко распахнулись, открывая стоящую в море факельного света Катарину.
      Шесть герольдов затрубили в фанфары, при звуке которых все лорды и леди поднялись, а Род содрогнулся, высота тона в этой культуре была более-менее делом вкуса.
      Затем Катарина вошла в зал, высоко подняв голову и откинув назад плечи. Она прошла четверть пути к большому позолоченному креслу во главе стола у стены.
      Герцог Логайр шагнул вперед и отодвинул кресло. Катарина опустилась с грацией и легкостью перышка. Логайр сел по правую руку от нее, и остальное общество последовало их примеру. Катарина взяла свою двузубую вилку, и общество сделало то же, в то время как из четырех углов зала налетели слуги в ливреях с деревянными тарелками, наполненными беконом и колбасой, маринованной селедкой, белыми булочками и мисками с чаем и супом.
      Каждую тарелку сперва подносили Брому О'Берину, туда, где он сидел, слева от королевы. Бром брал пробу с каждой тарелки, съедал кусочек каждого блюда и помещал оставшееся на тарелке перед собой. Затем огромные деревянные тарелки были расставлены по всему столу. К этому времени Бром, обнаружив, что он еще жив, передал наполненное блюдо Катарине.
      Общество со смаком принялось за еду, и желудок Рода напомнил ему, что все, попавшее туда этой ночью, было вином со специями.
      Катарина изысканно отправляла в рот свою еду с оригинальным, не лучше, чем у пичужки, аппетитом. Ходили слухи, что она как раз перед официальным застольем перекусывала в уединении своих апартаментов. Даже если и так, она была такой худенькой, что лично Род находил этот слух сомнительным.
      Слуги носились туда-сюда с бутылями вина и огромными мясными пирогами.
      Род стоял на посту у восточной двери, таким образом, у него был достаточно хороший обзор Катарины, там, где она сидела, в северном конце стола, милорда Логайра по правую руку от нее, Дюрера по правую руку от Логайра и затылка Брома О'Берина.
      Дюрер нагнулся и зашептал что-то своему лорду. Логайр нетерпеливо отмахнулся и кивнул. Он в один прием оторвал от мяса здоровенный кусок, пережевал, проглотил и залил глотком вина. Опустив кубок на стол, он повернулся к Катарине и прогрохотал:
      — Ваше Величество, я озабочен.
      Катарина бросила на него холодный взгляд.
      — Мы все озабочены, милорд Логайр. Мы должны нести бремя своих забот, насколько это в наших силах.
      Губы Логайра плотно сжались, его рот почти что затерялся между усами и бородой.
      — Моя забота, — ответил он, — о вашей особе и благополучии вашего королевства.
      Катарина вернулась к своему блюду, с большой заботой отрезая кусочек свинины.
      — Я должна надеяться, что благополучие моей особы и впрямь повлияет на благополучие моего королевства.
      Шея Логайра побагровела, но он упрямо гнул свое.
      — Я рад, что Ваше Величество понимает, что угроза вашему благополучию есть угроза нашему королевству.
      Кожа меж бровей Катарины наморщилась, она обратила нахмуренное лицо к Логайру.
      — Я и впрямь понимаю.
      — Зная, что жизни королевы угрожают, народ испытывает сильное беспокойство.
      Катарина положила вилку и откинулась на спинку кресла. Голос ее был мягким, даже ласковым.
      — Значит, моей жизни угрожают, милорд?
      — Кажется, так, — осторожно промолвил Логайр, — ибо баньши снова был на вашей крыше прошлой ночью.
      Род навострил уши.
      Губы Катарины спрятались, зажатые меж зубами, а глаза закрылись. За столом воцарилось молчание. Во внезапной тишине прогремел голос Брома О'Берина.
      — Баньши часто видели на стене замка Ее Величества, и все же она еще жива.
      — Молчать! — оборвала его Катарина. Плечи ее выпрямились, она нагнулась вперед и взяла свой кубок. — Я не желаю слышать о баньши.
      Она осушила кубок, а затем отставила руку с ним в сторону.
      — Слуга, еще вина!
      Дюрер сорвался со своего места и в один миг очутился рядом с королевой. Выхватив кубок из ее руки, он повернулся к подбежавшему слуге. Он держал кубок, пока слуга наполнял его из кувшина, а весь двор пялил глаза — такая любезность по отношению к королеве была со стороны Дюрера несколько необычной.
      Он повернулся обратно к королеве, опустился на колено и протянул кубок. Катарина уставилась на него, затем медленно приняла кубок.
      — Благодарю вас, Дюрер, и все же, должна признаться, что никак не ожидала от вас такой любезности.
      Глаза Дюрера блеснули. Он поднялся с насмешливой улыбкой и очень низко поклонился.
      — Пейте на здоровье, моя королева.
      Но Род был чуточку мены доверчив, чем королева, более того, он видел, как Дюрер провел левой ладонью над кубком как раз перед тем, как слуга начал наполнять его.
      Он покинул свой пост и поймал кубок как раз тогда, когда Катарина поднесла его к губам. Она уставилась на него, побледнев, в глазах ее разгоралась ярость.
      — Я вас не звала, сударь.
      — Прошу прошения, Ваше Величество. — Род отстегнул от пояса кинжал, выкинул клинок на стол и наполнил конические ножны вином. Слава небесам, он принял меры предосторожности, снова включив Векса, прежде чем заступил на дежурство!
      Он протянул руку вперед, держа серебряный рог, и сказал:
      — ЧелоВ Е К Слаб, Ваше Величество. Со стыдом признаюсь, что я не могу проанализировать своих действий, дело лишь в том, что я опасаюсь за жизнь Вашего Величества.
      Весь гнев Катарины растворился в завороженности от действий Рода.
      — Что, — показала она на серебряный рог, — что это такое?
      — Рог единорога, — ответил Род и, подняв взгляд, посмотрел в глаза Дюрера, горящие яростью.
      — Анализ завершен, — прошептал голос у него за ухом. — Субстанция ядовита для человеческого метаболизма. Род мрачно улыбнулся и нажал мизинцем на шишку на конце рога… «Рог единорога» стал пурпурным.
      Весь двор ахнул от ужаса, так как все знали легенду, что рог единорога становится пурпурным, если в него поместить яд.
      Катарина побледнела, она стиснула кулаки, чтобы скрыть дрожь.
      Рука Логайра сжалась в огромный кулак, глаза его сузились, когда он прожег взглядом Дюрера.
      — Ничтожество, если ты как-то участвовал в этой измене…
      — Милорд, вы же видели. — Голос Дюрера стал ломаться. — Я только подал кубок.
      Но его горящие глаза не отрывались от глаз Рода, казалось, намекая, что Род может избавиться от многих бед и мучений, если попросту тут же на месте выпьет это вино.
      Роду было поручено вместе с тремя другими гвардейцами сопровождать Катарину из ее апартаментов в Большой Зал Общего Суда. Их четверка ждала перед палатами, пока не открылась дверь и не вышел, предшествуя королеве, Бром О'Берин. Двое солдат поместились впереди королевы и позади Брома, а Род и еще один гвардеец пристроились сзади нее.
      Они медленно двинулись направо по коридору, приноравливаясь к шагу Катарины, а королева, закутанная в тяжелый меховой плащ и обремененная тяжелой золотой короной, двигалась очень медленно. Каким-то образом она ухитрялась при этом выглядеть скорее величавой, чем неуклюжей.
      Когда они приблизились к Большому Залу, откуда-то выскочила одетая в бархат фигура — Дюрер.
      — Прошу прощения, — обратился он, трижды поклонившись, — но я должен поговорить с Вашим Величеством.
      Губы его были туго сжаты, а в глазах — гнев.
      Катарина остановилась и вытянулась во весь свой рост.
       А готовность-то к бою у нее номер один,подумал Род.
      — Так говори же, — ответила она, глядя сверху вниз на склонившегося перед ней человечишку. — Но говори быстро, смерд.
      Глаза Дюрера вспыхнули при этом обращении, термин «смерд» был зарезервирован за крестьянами. Однако он сумел сохранить почтительный вид.
      — Ваше Величество, умоляю вас не терпеть никакой задержки в заслушивании петиции Великих Лордов, ибо они крайне сильно возбуждены.
      — С чего бы мне задерживаться с этим? — нахмурилась Катарина.
      Дюрер закусил губу и отвел взгляд.
      Глаза Катарины загорелись гневом.
      — Говори, смерд, — резко приказала она. — Или ты смеешь предположить, что королева страшится выслушать свою знать.
      — Ваше Величество… — проговорил с большой неохотой Дюрер, а затем снова обрушился, как лавина: — Я слышал, что сегодня при дворе должно быть заслушано дело двух крестьян.
      — Да. — Рот Катарины отвердел. — Это дело порекомендовано мне тобой, Дюрер.
      Глаза человечишки стрельнули в нее злым блеском, затем он снова стал сплошным подхалимским унижением.
      — Я думал… я слышал… я страшился…
      — Чего ты страшился?
      — Ваше Величество были в последнее время более всего озабочены вашими крестьянами… — Дюрер поколебался, а затем, заикаясь, продолжил: — Я страшился… что Ваше Величество может… наверное…
      Взгляд Катарины сделался жестким.
      — Что я могу выслушать этих двух крестьян прежде, чем склоню свой слух к петиции моих вельмож?
      — Вы не должны, Ваше Величество! — рухнул на колени Дюрер, умоляюще сложив руки. — Вы не должны сегодня идти на риск оскорбить Великих Лордов! Самой жизни вашей угрожает опасность, если вы…
      — Смерд, ты что, смеешь думать, будто я страшусь?
      Род закрыл глаза, сердце у него замерло в груди.
      — Ваше Величество! — воскликнул Дюрер. — Я только хотел сказать, что…
      — Довольно! — Катарина резко повернулась, презрительно оттолкнув тощую фигуру советника. Бром О'Берин и гвардейцы двинулись вместе с ней. Огромные дубовые двери распахнулись перед ними.
      Род рискнул бросить быстрый взгляд через плечо.
      Лицо Дюрера исказила гримаса злобной радости, глаза победоносно сверкали.
      Наилучший способ заставить девчонку что-то сделать, это сказать ей: «Не делай этого».
      Бром привел королевскую свиту в большое сводчатое помещение, освещенное рядом арочных окон с обеих сторон. Пятнадцатью метрами выше через зал тянулась, словно хребет, потолочная балка с отходящими к гранитным стенам дубовыми ребрами. С потолка свисали две большие люстры из сварного железа с горящими в канделябрах свечами.
      Они поднялись на тронное возвышение в десяти футах над полом зала. Перед ними стоял огромный золоченый трон.
      Бром провел их вокруг края возвышения к трону. Там гвардейцы расположились по-обеим сторонам трона, а Катарина сделала последние полшага и встала, стройная и гордая, перед троном, глядя на множество людей, собравшихся внизу.
      Это множество выглядело образчиками всех слоев населения. Они заполнили Большой Зал — от лестницы тронного возвышения до тройных дверей в противоположном конце зала.
      Впереди расположились двенадцать великих вельмож, сидевших полукругом в деревянных креслах, напоминающих формой песочные часы, в двенадцати футах от ступенек трона.
      За ними стояли сорок-пятьдесят пожилых людей в коричневых, серых или темно-зеленых одеждах с бархатными воротниками и в маленьких, квадратных фетровых шляпах. На их обширные животы спадали серебряные или золотые цепи. Бюргеры, догадался Род, местные купцы, чиновники, мастера гильдий — буржуазия.
      Позади них находились черные с капюшонами рясы духовенства, а за ними серовато-коричневого цвета латаная одежда крестьянства, большая часть которого, Род был уверен в этом, была прислана с замковой кухни. Таким образом, на Общем Суде присутствовали представители всех классов.
      Но в центре группы крестьян расположились четверо солдат в зелено-золотом — цветах королевы — а между ними стояли двое крестьян, один молодой, другой старый, оба выглядевшие перетрусившими и перепуганными почти до грани паники, вертевшие в мозолистых руках шляпы. У старика была длинная седая борода, юнец же был чисто выбрит. Оба были в темно-коричневых рубахах из грубой ткани, тот же самый материал обвязывал их ноги, служа им брюками. Рядом с ними стоял священник, выглядевший почти настолько же не в своей тарелке, как и они.
      Все глаза смотрели на королеву. Катарина очень хорошо это сознавала; она выпрямилась и сохраняла свою позу, пока в зале не наступила полная тишина. Затем она медленно села, и Бром уселся по-турецки у ее ног. Тупые концы алебард глухо стукнули о камень, когда Род и трое других гвардейцев стали вольно, отставив пики под углом в двадцать градусов.
      По залу прогремел голос Брома:
      — Кто в сей день предстанет перед королевой?
      Вперед шагнул герольд с пергаментным свитком и зачитал список из двадцати петиций. Первой была петиция вельмож, последней — петиция двух королевских крестьян.
      Руки Катарины сжали подлокотники трона. Она произнесла высоким, ясным голосом:
      — Господь наш сказал, что униженные будут возвышены, последние станут первыми, и посему давайте сперва заслушаем показания этих двух крестьян.
      Наступил миг потрясенного молчания, старый герцог Логайр с ревом вскочил на ноги.
      — Показания! Вы так сильно нуждаетесь в их показаниях, что ставите эту деревенщину впереди своих высочайших вельмож!
      — Милорд, — окрысилась Катарина. — Вы забываете свое место при моем дворе.
      — Нет, это вы забываете! Это вы забываете уважение и традиции, и все законы, с детства усвоенные вами от вашего отца!
      Старый лорд вытянулся во весь рост, пылая гневом.
      — Никогда, — прогремел он, — старый король не обесчестил бы так своих вассалов!
      — Открой глаза, старик! — Голос Катарины был холоден и надменен. — Я хотела бы, чтобы мой отец был все еще жив, но он умер, и теперь царствую я.
      — Царствую! — Губы Логайра скривились в кислой усмешке. — То не царствование, но тирания!
      Потрясенный зал умолк. Затем все нарастая пополз шепот: «Измена! Изменаизменаизмена!»
      Поднялся дрожащий Бром О'Берин.
      — Теперь, милорд Логайр, ты должен пасть на колени и попросить прощения у миледи королевы или же будешь навек осужден, как изменник трону.
      Лицо Логайра окаменело, он вытянулся, выпрямил спину и задрал подбородок, но прежде чем [он успел] ответить, Катарина произнесла тугим, дрожащим голосом:
      — Никакого прощения не будет ни спрошено, ни дано. Ты, милорд Логайр, принимая во внимание оскорбления, нанесенные нашей королевской особе, отныне изгоняешься из нашего Двора и Присутствия, дабы никогда больше к нам не приближаться.
      Медленно взгляд старого герцога встретился с глазами Катарины.
      — Как же так, дитя? — пробормотал он, и Род с потрясением увидел слезы в уголках глаз старика. — Дитя, ты обойдешься с отцом так же, как обошлась с сыном?
      Лицо Катарины стало мертвенно бледным. Она привстала.
      — Поспеши покинуть место сие, милорд Логайр! — Голос Брома дрожал от ярости. — Поспеши покинуть место сие, или же я спущу на тебя собак!
      Взгляд Логайра медленно опустился на Брома.
      — Спустишь собак? Да, ибо ты — самый верный пес нашей королевы! — Он снова поднял глаза на Катарину. — Ах, леди, леди! Я надеялся умилостивить тебя борзым щенком, прежде чем умру.
      Катарина снова села, гордо вытянувшись.
      — У меня есть мастифф, милорд, и пусть мои враги берегутся!
      Старик медленно кивнул, его полные горя глаза никак не могли оторваться от ее лица.
      — Значит, ты будешь называть меня врагом…
      Катарина чуть выше вскинула подбородок.
      Он круто повернулся и пошел через весь зал к выходу. Толпа раздалась перед ним, открыв широкий проход. Гвардейцы по обеим сторонам от большой центральной двери вытянулись по стойке «смирно» и распахнули порталы.
      Герцог резко остановился на пороге и обернулся бросить взгляд над толпой на Катарину. Его тяжелый старческий голос в последний раз наполнил зал.
      И голос этот был каким-то мягким, почти добрым.
      — И все же прими сие от меня, Катарина, кою я некогда называл своей племянницей — тебе нечего страшиться армий Логайра, пока я жив.
      Он постоял с миг, не двигаясь, выдерживая взгляд Катарины. Затем он резко повернулся, взметнув полами плаща, и исчез.
      Целых три вздоха двор хранил молчание, затем все, как один, поднялись одиннадцать оставшихся Великих Лордов и двинулись гуськом по проходу к большой центральной двери и последовали за Логайром в изгнание.
      — Так как же она решила дело двух крестьян? — спросил Векс.
      Род ехал на роботе-коне по склону за замком «для выездки», или, во всяком случае, так он сказал конюху. На самом деле ему нужен был совет Векса относительно того, Что Бы Все Это Значило.
      — О, — ответил он. — Она поддержала решение приходского священника: подобающим наказанием для паренька был брак. Старику это не слишком понравилось, но Катарина держала туза в рукаве — парень должен будет содержать своего тестя на старости лет. При этом старик ухмыльнулся, а парень вышел с таким видом, словно он был совсем не уверен, что он, в конце концов, вышел победителем.
      — Превосходное решение, — пробурчал Векс. — Наверное, юной леди следует поискать карьеры в юриспруденции.
      — Что угодно, лишь бы это держало ее подальше от политики… Славные закаты на этой планете.
      Они ехали к заходящему солнцу, красный шар разрисовал небо в красновато-золотые цвета от горизонта и почти до зенита.
      — Да, — снабдил его информацией робот. — Превосходные закаты, благодаря плотности атмосферы, которая составляет почти одну и пять десятых земной нормальной. На этой широте, однако, из-за наклона оси, который равен…
      — Да, да. Я записал все это в судовой журнал, когда мы приземлились. Сделай милость, оставь их в покое… Я заметил, что лучи солнца стали почти кроваво-красными…
      — Соответственно, — пробормотал Векс.
      — Хмм, да. Это возвращает нас к сути, не так ли? Что насчет еще одного предстоящего убийства?
      — Не убийства, Род, покушения.
      — Ладно, покушения. Прости мне мои термины и переходи к делу.
      Векс с минуту помолчал, подставляя данные в заранее подготовленный доклад.
      — Политическая ситуация на острова Грамарий заключает в себе три явные фракции: одну роялистскую и две антироялистские. Роялистская фракция состоит из королевы, ее главного советника — некоего Брома О'Берина, духовенства, королевской армии, телохранителей королевы и группы эсперов, известных под местным термином «маги».
      — А как насчет судей?
      — Как я собирался сказать, государственные служащие могут быть включены в роялистскую партию за исключением тех чиновников, чья продажность делает их противниками реформы королевы.
      — Хмм, да. Я забыл об этой оговорке. Есть еще кто-нибудь на стороне Плантагенетов?
      — Да. Подвид Гомо Сапиенс, характеризуемый крайней карликовостью и упоминаемый под местным термином «эльфы».
      — Ну, они, во всяком случае, кажется, на против нее, — пробормотал Род.
      — Антироялистские партии многозначительно не объединены своей общей оппозицией трону. Первая из этих фракций — аристократическая, возглавляемая двенадцатью герцогами и графами, которых, в свою очередь, возглавляет герцог Логайр. Стоит отметить, что аристократы единодушны в своей оппозиции королеве. Такое единодушие среди аристократов феодальной культуры совершенно беспрецедентно и, таким образом, должно рассматриваться как аномалия.
      — И откуда взялся этот странный объединенный фронт?
      — Это единодушие может быть отнесено к присутствию группы, называемой советниками, каждый из которых служит в качестве консультанта одному из двенадцати Великих Лордов. Физическая согласованность данной группы указывает…
      Род резко повернул голову, уставясь на уши робота-коня.
      — Что-что?
      — Каждый из советников физически характеризуется сутулостью, крайней худобой, скудными черепными волосами, бледной кожей и общим видом пожилого возраста.
      — Оч-чень интересно! — поджал губы Род. — Я что-то не уловил в этом какого-либо значения.
      — Такая физическая внешность характерна для крайне развитого технологического общества, в котором взяты под контроль проблемы долгожительства, метаболической регулировки и подверженности воздействию ультрафиолета.
      — Современная медицина и салон красоты при баре, — кивнул Род. — Но что, по-твоему, объясняет их горбатую фигуру?
      — Мы можем предполагать, что это часть подобострастной манеры, применяемой данной группой. Крайности данного поведения указывают, что оно неестественно для упомянутых людей.
      — Финалев закон реверса, — кивнул Род. — Дальше.
      — Целью роялистской фракции является увеличение мощи центральной власти. Цель советников, похоже, заключается в ликвидации центральной власти, результатом чего будет такая форма политической организации, которая известна как власть военачальников.
      — Которая, — заключил Род, — своего рода анархия.
      — Именно, и мы, таким образом, должны допустить возможность, что советники могут лелеять замысел политического раскола воеводства через приходы, дабы прийти к полной анархии.
      — И потому-то они и затеяли убить Катарину.
      — Точное наблюдение; ухватятся за любой шанс ликвидировать центральную власть.
      — А это означает, что она в опасности. Давай-ка возвратимся в замок.
      Он натянул поводья, но Векс отказался поворачивать.
      — Она не в опасности, Род, пока еще нет. Мифология данной культуры требует, чтобы перед смертью на крыше жилища должен был быть замечен призрак, известный как баньши. А баньши не может появиться до наступления ночи.
      Род посмотрел на небо. Были сумерки; на горизонте все еще виднелся отблеск пылания заката.
      — Ладно, Векс. У тебя есть пятнадцать минут, может быть, полчаса.
      — Доказательства происхождения советников из высокотехнического общества, — монотонно продолжал робот, — указывают, что группа прибыла с другой планеты, поскольку единственная культура на данной планете — это культура Королевства Катарины, которая характеризуется средневековой технологией. Другая антироялистская партия также носит признаки инопланетного происхождения.
      — По-моему, я уже это слышал, — задумчиво произнес Род. — Прокручиваем заново, да?
      — Конечно, вторая антироялистская фракция известна как Дом Хлодвига — название, происходящее от предполагаемого элективного процесса избрания древних королей. Рядовой состав Дома Хлодвига включает нищих, воров и других преступников и отверженных. Номинальный лидер — изгнанный аристократ Туан Логайр.
      — Минутку, — прервал его Род. — Номинальный лидер?
      — Да, — подтвердил Векс. — Поверхностная структура Дома Хлодвига, кажется, граничит с толпой, но более глубокий анализ открывает жесткую суборганизацию, одна из функций которой — добыча пропитания и одежды для членов Дома.
      — Но именно этим и занимается Туан!
      — Разве? Кто снабжает Дом Хлодвига всем необходимым для жизни, Род?
      — Ну, Туан дает деньги трактирщику, той кривобокой мартышке, которую они зовут Пересмешником.
      — Именно.
      — Так ты говоришь, — медленно произнес Род, — что Пересмешник использует Туана как добывателя фондов и марионеточного вождя в то время, как настоящий босс — это Пересмешник.
      — Именно на это, — сказал Векс, — кажется, и указывают данные. Какова физическая внешность Пересмешника, Род?
      — Отталкивающая.
      — А как он заработал свою кличку «Пересмешник»?
      — Ну, предполагается, что он своего рода Человек с Тысячью Лиц…
      — Ну, все же, какова его физическая внешность, Род?
      — Э… — Род откинул голову, закрыл глаза, представляя себе Пересмешника. — Я бы сказал, что он ростом примерно с метр восемьдесят семь, все время горбится, словно у него искривлен позвоночник, хрупкого телосложения — очень хрупкого, выглядит так, словно он съедает, может быть, двести калорий в день — мало волос…
      Глаза его расширились.
      — Эй! Да он же выглядит, словно один из советников!
      — И таким образом, предположительно, выходец из высокотехнического общества, — согласился Векс. — И следовательно, тоже с другой планеты. Это заключение подтверждается его политической философией, проглядывающейся в речах Туана Логайра перед толпой черни…
      — Так значит, Туан к тому же и рупор, — задумчиво произнес Род. — Ну, конечно же, он никогда не смог бы сам додуматься до пролетарского тоталитаризма.
      — Стоит также отметить, что Пересмешник — единственный член Дома Хлодвига этого особенного физического типа.
      — Да-а-а-а! — кивнул Род, потирая подбородок. — Он играет в одиночку. Весь его штат — это обученные поддерживать его местные бродяги.
      — Его долгосрочной целью, — продолжил Векс, — можно считать установление диктатуры. Следовательно, ему желателен на троне кто-то, кого он сможет контролировать.
      — Туан.
      — Именно. Но сперва он должен ликвидировать Катарину.
      — Так значит, и советники и Дом Хлодвига жаждут крови Катарины.
      — Верно, и все же нет никаких указаний, что они объединили силы. Если что-то и есть, так оно, кажется, указывает на их взаимное противостояние.
      — Дубликация усилий — очень неэффективно. Но, Векс, что они здесь делают?
      — Мы можем предположить, что они происходят из двух противоположных обществ, одновременно желающих контролировать какие-то богатства, которые могут быть найдены на Грамарие.
      Род нахмурился.
      — Я что-то не слышал ни о каких редких минералах в здешней округе.
      — Я думал о человеческих ресурсах, Род.
      Глаза Рода расширились.
      — Эсперы, конечно! Они здесь из-за колдунов и ведьм!
      — Или эльфов, — напомнил Векс.
      Род нахмурился.
      — Чего им может понадобиться от эльфов?
      — У меня нет никакой доступной гипотезы, и все же, эту логическую возможность приходится допускать.
      — Ладно, — фыркнул Род. — Держись логической возможности, а я остаюсь с ведьмами и колдунами. Всякий, кто сможет сделать корнер на рынке телепатов, сможет контролировать галактику. Эй! — в ужасе оторопел он. — Они, вероятно, и впрямь могли бы контролировать Галактику.
      — Ставки, — пробормотал Векс, — высоки.
      — У меня будут свои… — начал было Род, но его прервал громкий парящий вой, скрежещущий, словно гвоздем по стеклу.
      Векс развернулся. Род поглядел обратно на замок.
      На стене пылала тусклая фигура, как раз ниже восточной башни. Словно светящаяся гнилушка или блуждающий огонек. Она, должно быть, была огромной, даже на таком расстоянии Род мог различить детали. Она была обряжена в лохмотья савана, сквозь которые Род различал пышное женское тело, но голова была кроличья, и у морды были заостренные зубы.
      Баньши снова принялся выть низким стоном, который поднялся до пронзительного крика, затем попытался дойти до визга — визга, который стоял, стоял и стоял, пока Род не почувствовал, что у него готовы лопнуть барабанные перепонки.
      — Векс, — выдохнул он. — Что ты видишь?
      — Баньши, Род.
      Род проскакал, пробежал сквозь и через пять пар часовых по дороге к покоям королевы. Но там, в дверях, он встретил непреодолимый шлагбаум трехфутовой высоты — Брома О'Берина, стоявшего, широко расставив ноги и уперев руки в бока.
      — Ты долго ехал, — пробурчал коротыш. Лицо его было свекольно-красным от гнева, но в глубине глаз таился страх.
      — Я прискакал как только мог быстро, — тяжело дыша, ответил Род. — Она в опасности?
      Бром хмыкнул.
      — Да, в опасности, хотя пока еще нет никаких признаков ее. Ты должен стоять на страже сей ночью рядом с ее постелью, чародей.
      Род напрягся.
      — Я, — сказал он, — не чародей, я простой солдат удачи, которому довелось немного узнать науки.
      Бром нетерпеливо махнул рукой.
      — Не время перебрасываться словами. Называй себя как угодно: поваром, плотником или каменщикам, все равно ты обладаешь чародейской силой. Но мы теряем время.
      Он постучал тыльной стороной ладони по двери, та распахнулась, и вышел часовой. Он отдал честь и посторонился.
      Бром мрачно улыбнулся и прошел через дверь.
      — Все еще не доверяешь мне находиться у тебя за спиной, а?
      — Не совсем.
      — Именно это я и сказал.
      Часовой вошел следом за ними и закрыл дверь.
      Комната была большая, с четырьмя узкими закрытыми ставнями окнами по одной стороне. Пол был покрыт меховыми коврами, стены завешаны шелком, бархатом и гобеленами. В небольшом очаге трещал огонь.
      Катарина сидела на широкой постели с пологом на четырех столбах, прикрытая до пояса стеганным одеялом и мехами. Ее распущенные волосы спадали на плечи бархатного, с горностаевой оторочкой, халата. Она была окружена щебетанием фрейлин, нескольких служанок и двух пажей.
      Род опустился на колени рядом с постелью.
      — Ваше Величество, простите мою медлительность!
      Она бросила на него ледяной взгляд:
      — Я не знала, что вас звали, — и отвернулась.
      Род мрачно осмотрел ее.
      Она сидела, привалившись к восьми или десяти пуховым атласным подушкам, веки ее были опущены в ленивом довольстве, на губах ее играла полуулыбка. Она наслаждалась единственным за весь день моментом настоящей роскоши.
      Она могла быть в смертельной опасности, но она, безусловно, об этом не знала. Бром снова хранил тайну.
      Она протянула руку к одной из фрейлин, та подала ей кубок подогретого вина. Катарина грациозным движением поднесла его к губам.
      — Тпру! — Род вскочил на ноги, перехватил кубок на пути к ее губам и выхватил его левой рукой, в то время как правой он вытащил свой «рог единорога».
      Катарина в изумлении уставилась на него, затем глаза ее сузились, а лицо покраснело.
      — Что это значит, сударь?
      Но Род глядел во все глаза на ножны кинжала — «рога единорога». Голос Векса произнес у него за ухом:
      — Субстанция в аналитическом приборе токсична для человеческого метаболизма.
      Но ведь Род еще не налил вино в рог. В нем ничего не было.
      Просто воздух.
      Род нажал шишку, превратившую рог в пурпурный.
      Катарина в ужасе уставилась на поверхность ножен кинжала, окрасившуюся в фиолетовый цвет.
      — Сударь, — ахнула она, — что это значит?
      — Ядовитый воздух, — отрезал Род. Он сунул кубок служанке и оглядел комнату. Что-то здесь испускало ядовитый газ.
      Очаг.
      Род перешел к камину и поддержал рог перевернутым над пламенем, но цвет ножен померк до бледно-лилового.
      — Не тут. — Род развернулся, поднялся на ноги. Он прошел через комнату, держа рог перед собой, словно свечку. Он остался бледно-лиловым.
      Род нахмурился и почесал в затылке. Куда лучше всего положить гильзу с ядовитым газом?
      Как можно ближе к королеве, конечно.
      Он повернулся, медленно двигаясь к кровати с балдахином. Когда он подошел ближе к Катарине, цвет рога потемнел до фиолетового.
      Катарина в ужасе и завороженно уставилась на рог.
      Род медленно опустился на колени. Цвет рога потемнел до пурпурного и начал переходить в черный.
      Род откинул простыни и взглянул под кровать. Там, перед ним, на каменном полу курилась жаровня.
      Род схватил за длинную рукоятку и рванул жаровню к себе. Он повернул рог над дырочками в крышке — если ему не изменяла память, жаровни обычно дырочек не имели…
      Рог превратился в траурно-черный.
      Он поднял взгляд на Катарину. Та закусила зубами костяшки пальцев одной руки, чтобы не закричать.
      Род повернулся и протянул часовому жаровню.
      — Возьми это, — велел он, — и вышвырни в ров.
      Часовой выронил копье, схватил жаровню и вылетел вон, держа ее как можно дальше от себя.
      Род медленно повернулся к Катарине.
      — Мы снова обманули баньши, моя королева.
      Рука Катарины, отнятая ото рта, дрожала. Затем губы ее плотно сжались, глаза крепко зажмурились, кулачки стиснулись так сильно, что побелели костяшки пальцев.
      Затем глаза медленно раскрылись, в них был дикий свет, а по губам скользнула слабая улыбка.
      — Мастер Гэллоуглас, останьтесь со мной. Все остальные, удалитесь!
      Род сглотнул и почувствовал, что у него размякают суставы. В этот миг она была самой прекрасной женщиной, какую он когда-либо видел.
      Гвардейцы, фрейлины и пажи были уже в движении, устремляясь в зарождающуюся в дверях пробку.
      Бром проорал приказ, и пробка не успела возникнуть. Через тридцать секунд комната была очищена, если не считать Рода, королевы и Брома О'Берина.
      — Бром, — резко скомандовала Катарина, не сводя глаз с лица Рода. Сквозь ее улыбку начали показываться зубы. — Бром О'Берин, ты тоже оставь нас.
      С миг Бром возмущенно смотрел на нее, затем плечи его поникли, и он тяжело поклонился.
      — Хорошо, моя королева.
      Дверь тихо закрылась за ним.
      Катарина медленно снова откинулась на подушку. Она потянулась с роскошной ленивой грацией и протянула руку к Роду. Стиснувшая его ладонь рука была очень мягкой.
      — Уже дважды ты подарил мне жизнь, мастер Гэллоуглас.
      Голос ее звучал бархатным мурлыканьем.
      — Очень… большая честь для меня, моя королева. — Род выругал себя, он был неуклюж, словно подросток, пойманный за чтением «Фанни Хилл» .
      Катарина мило нахмурилась, подняв подбородок и коснувшись губ указательным пальцем.
      Затем она улыбнулась и перекатилась на бок. Бархатный халат приоткрылся. Тут явно существовал обычай спать нагишом.
       Помни, парень,— сказал себе Род, — ты всего лишь странствующий коммивояжер. Ты проснешься утром и отправишься дальше в путь. Ты здесь для того, чтобы продавать демократию, а не ухаживать за королевами. Нечестно пользоваться тем, что она тебе сейчас благодарна, если ты не собираешься остаться здесь и воспользоваться этим по-настоящему…
       Разве это имеет смысл?
      Катарина играла с висящим у нее на шее амулетом. Зубы ее теребили нижнюю губу. Она оглядела его, словно кошка, прикидывающая размер канарейки.
      — У солдат со щитами без герба, — произнесла она, — имеется соответствующая репутация…
      Губы ее были влажными и очень полными.
      Род почувствовал, что его губы шевелятся, услышал собственный голос, произносивший, запинаясь:
      — Как… как моя королева алчет исправить неполадки в своей стране, я… я надеюсь исправить репутацию солдат. Я сделаю… только то, что будет служить для блага Вашего Величества.
      На миг казалось, что самая кровь Катарины, должно быть, перестала течь, так неподвижно она лежала.
      Затем ее глаза посуровели, и молчание в комнате растянулось, пока не стало очень-очень тонким.
      Она села, подбирая халат.
      — Ты заслуживаешь больших похвал, мастер Гэллоуглас. Я и впрямь счастлива иметь вокруг себя столь верных слуг.
      К ее большой чести при данных обстоятельствах, подумал Род, служило то, что в голосе был только легкий оттенок насмешливости.
      Ее глаза снова встретились с его взглядом.
      — Прими благодарность королевы за спасение ее жизни.
      Род припал на колено.
      — Я и впрямь счастлива, — продолжала Катарина, — что мне верно служат. Ты подарил мне жизнь, и я думаю, что немногие солдаты устроили бы мне доставку в целости и сохранности, как это сделал ты.
      Род отпрянул, как от удара.
      Она улыбнулась, на миг ее глаза сверкнули злобой и удовлетворением. Затем ее взгляд упал на руки.
      — А теперь оставь меня, ибо у меня завтра будет утомительный день, и я должна хорошо использовать ночь для сна.
      — Как пожелает королева, — ответил Род с невозмутимым лицом. Он поднялся и повернулся к двери. В животе у него кипело от гнева — на себя. Не ее это вина, что он был дураком.
      Он закрыл за собой дверь, затем развернулся и всадил кулак в жесткий камень стены у входа. Нервные окончания его кулака завизжали от мучительной боли.
      С ноющим от боли предплечьем он повернулся лицом к коридору; там стоял дрожащий Бром О'Берин со свекольно-красным лицом.
      — Ну, мне опускаться перед тобой на колени? Ты наш новый король?
      Гнев в животе Рода выплеснулся в направлении Брома О'Берина. Род плотно сжал челюсти, чтобы удержать его внутри. Сузив глаза, он прожег Брома взглядом.
      — Я лучше использую свое время, Бром О'Берин, чем обольщая младенцев королевской крови.
      Бром уставился на него, ярость и кровь отхлынули от его лица.
      — То правда, — пробормотал он, кивая. — Клянусь всеми святыми, я верю, что это правда! Ибо я вижу по твоему лицу, что ты полон фурий, кричащее бешенство есть в мужестве твоем!
      Род плотно зажмурил глаза. Челюсти его стиснулись так, что возникло ощущение, словно вот-вот сломаются коренные зубы.
      Что-то должно было сломаться. Что-то где-то должно было поддаться.
      Откуда-то издалека он услышал слова Брома О'Берина:
      — У этого есть послание для тебя, от ведьм и колдунов в башне…
      Бром смотрел вниз и налево. Последовав за его взглядом, Род увидел эльфа, сидящего по-скорняцки у ног Брома.
      Пак.
      Род выпрямил плечи. Задуши гнев, дай ему выход позже. Если ведьмы и колдуны отправили сообщение, оно, вероятно, было крайне важным.
      — Ну так выкладывай, — буркнул он. — Что за сообщение от ведьм?
      Но Пак только покачал головой и пробормотал:
      — Господи! Какие же дураки эти смертные!
      Он отскочил в сторону на долю секунды раньше, чем кулак Рода вонзился в стену там, где он сидел.
      Род взвыл от боли и развернулся.
      Он увидел Пака и снова сделал выпад.
      Но Пак сказал: «Тихо», и нечто огромное шартрезно-мохнатое и розовое наполнило коридор: полномасштабный настоящий огнедышащий дракон, ставший на дыбы и мечущий пламя.
      Род выпучил глаза. Затем он ухмыльнулся, оскалив зубы в жесткой радости.
      Дракон изрыгнул пламя и нанес удар. Род нырнул под пламя и выскочил под головой у чудовища. Его руки сомкнулись на чешуйчатой шее, большие пальцы принялись нащупывать сонную артерию.
      Дракон вскинул головой и хлестанул шеей, словно кнутом. Род мрачно держался, держался и держался, пока дракон молотил его о гранитные стены. Голова его хлопнулась о камень, и он заорал от боли, увидев звезды и тьму перед глазами, но лишь уплотнил свой захват.
      Огромная шея наклонилась, и громадные когти ног скребнули по животу Рода, разрывая его от ключицы до бедра. Кровь хлынула фонтаном, и Род почувствовал себя проваливающимся в черноту, но держался, твердо решив уволочь дракона за собой в могилу.
       Да, в могилу,подумал он, изумленный, и был оскорблен тем, что умрет в результате жалкого приступа гнева, гнева из-за худенькой суки-девчонки.
      Ну, по крайней мере, он попадет в Страну Мертвых верхом.
      Когда темнота уже засасывала его, он почувствовал, что огромная голова опадает, опускается все ниже и ниже, следуя за ним в могилу.
      Его ноги ощутили твердую землю и — просто чудо! — они удержали его. Сквозь окружающую тьму просочился свет, просочился и собрался и вырос, и он увидел зверя, лежащего мертвым у его ног.
      Тьма уплывала от дракона, свет показал Роду гранитные стены и парчовые драпировки, и коридор замка поплыл вокруг него, покачался и, наконец, стал устойчивым.
      У его ног драконьи цвета растаяли. Его контуры стали неопределенными и померкли, и зверь исчез, под ногами у Рода был только чистый черный камень.
      Он посмотрел на свою грудь и живот, камзол его был цел, даже без единой морщинки. Ни одного следа крови, ни царапинки на нем.
      Он сжал локоть, ожидая боли от ушибов — ничего.
      Голова у него была ясная и тоже без признаков боли.
      Он медленно поднял глаза на Пака.
      Эльф посмотрел на него большими и печальными глазами. Изумительно — он не улыбался.
      Род закрыл лицо руками, затем снова поднял взгляд.
      — Чары?
      Пак кивнул.
      Род отвернулся.
      — Спасибо.
      — Ты в этом нуждался, — ответил Пак.
      Род расправил плечи и глубоко вздохнул.
      — У тебя есть послание для меня?
      Пак снова кивнул.
      — Тебя зовут на собрание ковена.
      Род нахмурился, покачав головой.
      — Но я не член союза.
      Бром О'Берин хохотнул, словно включенный дизель.
      — Нет, ты один из них, ибо ты — чародей.
      Род открыл было рот, чтобы ответить, но подумал, что лучше не стоит, и с треском захлопнул его. Он воздел руки в жесте покорности.
      — Ладно, будь по-вашему. Я чародей. Только не ждите, что я в это поверю.
      — Ну, ты, по крайней мере, больше не станешь этого отрицать. — Тоби наполнил Роду кружку горячим вином со специями. — Мы знали, что ты чародей, даже прежде, чем в глаза тебя увидели.
      Род пригубил вино и огляделся вокруг. Если он думал, что прошлой ночью тут шла гулянка, то это лишний раз доказывало его наивность. То были посиделки. На этот раз ребята действительно гудели.
      Он повернулся обратно к Тоби, проревев, чтобы услышать собственный голос:
      — Не пойми меня превратно; я не хочу быть ушатом холодной воды, но по какому случаю? С чего все это празднование?
      — Да ведь королева осталась в живых! — крикнул Тоби. — И ты — герой ночи! Ты послал баньши в баню!
      — Герой… — откликнулся Род, перекосив лицо в кривой улыбке. Он поднял кружку и сделал большой-большой глоток.
      Вдруг он резко опустил кружку, отплевываясь и кашляя.
      — Что тебя беспокоит? — спросил Тоби озабоченно. Он поколотил старшего товарища по спине, пока тот не засопел и не охнул.
      — Оставь, — сказал он, пожимая руку. — Я — о'кей. Просто кой о чем подумал, вот и все.
      — О чем твоя дума?
      — Что баньши не настоящий.
      — Что ты сказал? — уставился на него Тоби.
      Род сжал шею Тоби и притянул ухо парня на свой уровень.
      — Слушай, — крикнул он. — Баньши появляется только перед тем, как кто-то умирает, верно?
      — Да, — подтвердил озадаченный Тоби.
      — Перед тем, как кто-то умирает, а не когда кому-то угрожает смерть. А королева все еще жива!
      Тоби отодвинулся, уставясь на Рода.
      Род улыбнулся, глаза его плясали.
      — Ему полагается показываться только тогда, когда смерть неизбежна.
      Он повернулся, осматривая большое башенное помещение. Колдуны и ведьмы танцевали на стенах, на потолке, на полу и в воздухе, с полнейшим презрением к законам гравитации. Они проворачивали такие кульбиты, которые вызвали бы и у змеи тройной прострел.
      Подняв бровь, Род посмотрел на Тоби.
      — Не очень-то похоже на похороны.
      Тоби нахмурился, затем его лицо раскололось в усмешке.
      — Я думаю, ты не видел грамарийской тризны, — крикнул он. — И все же ты прав, мы пляшем сей ночью ради жизни, а не смерти.
      Род недобро усмехнулся, отхлебнул еще из своей кружки и вытер губы тыльной стороной ладони.
      — Так вот, если это подделка, а это так, то следующий вопрос таков: кто поставил его туда?
      У Тоби отвисла челюсть. Он вытаращил глаза.
      — Доставь мне Олдис, — гаркнул Род.
      Тоби закрыл рот, сглотнул и кивнул.
      Он закрыл глаза, миг спустя Олдис спикировала вниз и привела свое помело в положение для приземления на две точки.
      — Что пожелаешь? — выдохнула она.
      Она раскраснелась, лицо ее светилось возбуждением и радостью. Вид ее вызвал у Рода неожиданный укол траура по собственной потерянной юности.
      Он нагнулся вперед.
      — Посмотри, не сможешь ли ты настроиться на Дюрера, главного советника Логайра.
      Она кивнула и закрыла глаза. Через несколько минут она снова открыла их и в страхе уставилась на Рода.
      — Они сильно разгневаны, что королева не умерла. Но они еще больше разгневаны тем, что не знают, кто поставил баньши на крышу сей ночью.
      Род кивнул, сжав губы в тугую тонкую строчку. Он хлебнул последний раз из кружки и поднялся, повернувшись к лестнице.
      Тоби протянул руку, схватив его за рукав.
      — Куда ты идешь?
      — На стены, — откликнулся Род. — Где же еще искать баньши?
      Ночной бриз резал холодом сквозь одежду, когда Род поднялся на стены. Луна над его головой заставляла тень шагать впереди него.
      Стены вытянулись перед ним, словно огромный ряд разделенных промежутками зубов.
      — Векс, — тихо позвал Род.
      — Здесь, Род, — прошептал голос у него за ухом.
      — Этот баньши, кажется, любит один отрезок стены больше других?
      — Да, Род. В период нашего пребывания на Грамарие баньши появлялся под восточной башней.
      — Всегда?
      — Судя по неадекватным образцам — да.
      Род свернул налево, зашагав на восток.
      — Ну, собирай себе адекватные образцы, пока я кое-что на этот счет предприму.
      — Да, Род, — послушно согласился робот, сумев как-то добиться тона мученического терпения.
      Род посмотрел со стен на город, расположившийся ниже них, у подножия большого холма, служившего замку фундаментом.
      От города к подъемному мосту извивалась длинная белая дорога с разбросанными там и сям постоялыми дворами.
      И там же, внизу, в гниющем сердце города стоял, словно какой-то огромный базальтовый надгробный камень, Дом Хлодвига.
      Позади него раздались спотыкающиеся и шаркающие шаги.
      Род мигом принял стойку борца с отражающим лунный свет кинжалом в руке.
      Большой Том, спотыкаясь, вышел с винтовой лестницы с чем-то, обернутым поперек руки. Он остановился, оглядываясь с широко раскрытыми побелевшими глазами, вгоняя с хрипом воздух в легкие.
      Потом он повернулся, увидел Рода и подбежал с огромным облегчением на лице.
      — Ах, мастер, ты еще цел!
      Род расслабился и выпрямился, вбрасывая кинжал в ножны.
      — Конечно, цел! А что ты здесь делаешь, Большой Том?
      Великан остановился, на его лице заколебалась усмешка. Он опустил взгляд на холодные каменные плиты, пошаркал ногами.
      — Черт побери, мастер, я услышал… я… ну… — Он поднял взгляд, и слова сорвались залпом: — Ты не должен идти супротив баньши, но если ты все же идешь, то пойдешь не один.
      Род долгий миг изучал лицо великана, гадая, откуда взялась вдруг такая глубокая привязанность.
      Затем мягко улыбнулся.
      — Колени твои превратились в желе при одной лишь мысли об этом чудовище, но ты все же не отпустишь меня одного. — Усмехнувшись, он хлопнул Тома по плечу. — Ну, что же, тогда идем, Большой Том, и не стану от тебя скрывать — я, право, рад твоему обществу.
      Том усмехнулся и снова опустил взгляд на каменные плиты.
      В лунном свете трудно было сказать наверняка, но Роду подумалось, что от ворота великана поползла по лицу легкая краска.
      Он повернулся и направился к башне. Том побрел рядом с ним.
      — Да, вот, мастер, а то замерзнешь. — И Том нахлобучил на плечи Рода принесенный им плащ.
      Теплый, дружеский жест, подумал Род, мысленно благодаря Тома. Его тронуло, что эта неуклюжая горилла беспокоится о нем — но он также сознавал, что плащ стеснял движения его ножевой руки, и был весьма уверен в том, что Том это тоже сознает.
      — Не боишься, мастер?
      Род, нахмурившись, обдумывал этот вопрос.
      — Ну, нет, не очень-то. В конце концов, никогда не слышали, чтобы баньши причинил кому-то вред. Он просто, ну, предвещает, понимаешь? Герольд смерти и все такое.
      — А все же, то чудно, что ты не боишься. Ты даже не пойдешь в тени стены, мастер?
      Род мрачно посмотрел на тень вдоль зубчатой стены.
      — Нет, я, когда могу, выбираю середину дороги. Я всегда предпочитаю идти прямо под солнцем, чем красться в тени по обочине дороги.
      Большой Том на минуту замолк, спрятав глаза в тени.
      — И все же, — заметил он, — в то или иное время человек, по необходимости, должен проходить через тень.
      Род с потрясением сообразил, что Том уловил и подхватил аллегорию. Неграмотный крестьянин, разумеется!
      Он кивнул с таким серьезным видом, что это выглядело почти комично.
      — Да, Большой Том. Бывают времена, когда приходится выбирать ту или иную сторону дороги. Но лично я остаюсь на обочинах только тогда, когда вынужден. Я предпочитаю свет. — Он усмехнулся. — Хорошая защита против духов.
      — Духов! — фыркнул Том. Он быстро бросил Роду косую усмешку и отвернул взгляд, нахмурившись. — И все же, мастер, я дивлюсь, что ты выбираешь середину дороги, ибо там на человека могут напасть с обеих сторон. И что более существенно, он не может сказать, выбрал ли он правую или левую сторону.
      — Да, — согласился Род. — На он может сказать, что выбрал середину. А что касается нападения, ну, если дорога построена хорошо, то центр — самая высокая ее часть; мостовая склоняется направо или налево, а обочина мягкая и может поддаваться под твоей тяжестью. Человек посередине может видеть, откуда надвигаются его враги, и там твердое подножие. Обочины дороги — ненадежны. Разумеется, это открытая позиция. Вот почему не слишком многие имеют смелость идти по ней.
      С минуту они шли молча, затем Род вдруг спросил:
      — Ты когда-нибудь слышал о диалектическом материализме, Большой Том?
      — Как?.. — Голова великана вскинулась в удивлении, почти в потрясении. Он отошел, нахмурился и энергично замотал головой, бормоча: — Нет, нет, мастер, никогда, никогда.
       Разумеется, Большой Том,подумал Род. Вслух же он сказал:
      — Это философия Земли, Большой Том. Происхождение ее теряется в Темных Веках, но некоторые люди все еще придерживаются ее.
      — А что такое Земля? — проворчал великан.
      — Мечта, — вздохнул Род. — И миф.
      — И ты тот, кто живет ею, мастер?
      Пораженный, Род поднял взгляд.
      — Чем? Мечтою о Земле?
      — Нет, этим диалек… Каким волшебным словом ты ее нарек?
      — А, диалектическим материализмом? — усмехнулся Род. — Нет, но я нахожу некоторые его концепции очень сподручными, вроде идеи синтеза. Ты знаешь, что такое синтез, Том?
      — Нет, мастер, — покачал головой Том, округлив от удивления глаза.
      Удивление, по крайней мере, было наверняка настоящим. Последнее, что мог ожидать Том, это то, что Род примется толковать и цитировать тоталитаристскую философию.
      — Это средний путь, — пояснил Род. — Правая сторона дороги — это теза, а левая — антитеза. Соедини их, и ты получишь синтез.
      — Да, — кивнул Большой Том.
       Весьма быстрая сообразительность для тупого крестьянина,отметил Род и продолжал:
      — И теза, и антитеза в равной мере частично ложны, так что ты отбрасываешь их ложные части и соединяешь истинные — берешь от них самое лучшее — называешь результат синтезом, и ты получишь истину. Понимаешь?
      В глазах Тома появилось осторожное выражение. Он начал понимать, куда клонит Род.
      — И синтез — это середина дороги. И будучи истиной, она, естественно, неудобна.
      Он поднял взгляд. Над ним вырисовывалась восточная башня. Они стояли в тени.
      — Ну, хватит философствовать. Давай приниматься за работу.
      — Моли небеса, чтобы баньши не свалился на нас, — простонал Большой Том.
      — Не беспокойся, он показывается только раз в день, вечером, чтобы предсказать смерть в ближайшие двадцать четыре часа, — сказал Род. — Он не должен снова появляться до завтрашнего вечера.
      В тени вдруг раздался неожиданный шорох. Большой Том отпрыгнул с внезапно появившимся в руке ножом.
      — Баньши!
      Род тоже выхватил нож, пронзая взглядом темень. Глаза его встретились с двумя огненными точками у подножия стены.
      Род шагнул вперед, согнувшись в стойке и перебрасывая нож из правой руки в левую.
      — Назови себя, — произнес он нараспев. — Иль умри!
      Визг и бросок, и огромная крыса стремглав пронеслась мимо него, затерявшись в тени рядом с внутренней стеной.
      Большой Том чуть не рухнул от вздоха.
      — Да сохранят нас святые угодники! То была только крыса.
      Род попытался скрыть дрожь в собственных руках, когда нож вернулся в свои ножны.
      — Кажется, многовато крыс на стенах этого замка.
      Большой Том снова выпрямился, напряженный и настороже.
      — Но я кое-что заметил, когда крыса побежала ко мне… — Голос Рода смолк, когда он опустился на колени у наружной стены, слегка пробежавшись ладонями по камню. — Вот!
      — Что это, мастер? — овеяло щеку Рода чесночное дыхание Большого Тома.
      Род взял руку великана и приложил ее к своей находке. Том с дрожью втянул в себя воздух и отдернул руку.
      — Оно холодное. — Голос его трепетал: — Холодное и квадратное, и оно укусило меня!
      — Укусило! — нахмурился Род и провел пальцами по металлическому ящичку. Он ощутил укол слабого электрического тока и отдернул пальцы.
      Кто бы там ни подсоединял это прибор, он был самым рядовым из любителей. Его даже не заземлили как следует.
      Ящичек было легко увидеть, коль скоро ты знал, где его искать. Он был из белого металла со стороной примерно в восемь дюймов, в два дюйма высотой, с таким углублением, чтобы его перед и верх заполнялись камнем посередине между двумя зубцами.
      Но если поразмыслить, это отвратительное заземление могло быть намеренным, чтобы удержать людей от вмешательства.
      Род вытащил кинжал, радуясь изолированной рукояти, и осторожно потыкал, открыв ящик спереди.
      Он смог разобрать серебристые нити печатной схемы и плоскую квадратную коробочку интегральной микросхемы, но весь расклад занимал не больше места, чем ноготь его большого пальца.
      Волосы у него на голове вздыбились от беспокойства. Кто бы там ни создал это устройство, он знал о молекулярных схемах малость больше, чем инженеры на его родине.
      Но зачем такой большой ящичек для такой маленькой схемы?
      Ну, остаток ящичка был заполнен каким-то аппаратом с красивым, но совершенно незнакомым Роду механизмом.
      Он осмотрел верх ящичка — в его центре был установлен прозрачный кружок. Род нахмурился. Он никогда раньше не сталкивался ни с чем и близко похожим на это. Он догадывался, что схема была частью управляемой на расстоянии системы, а механические части были — чем?
      — Мастер, что это?
      — Не знаю, — пробормотал Род. — Но у меня подозрение, что это имеет какое-то отношение к баньши.
      Он прощупал механизм кинжалом, пытаясь найти подвижную часть. Он чувствовал себя надменно-безрассудным, прибор очень легко мог оказаться разрушительным устройством, способным переместить всю эту секцию стен на полпути до Солнца.
      Зондирующее устройство что-то нашло — машина щелкнула и начала гудеть почти в субзвуковом диапазоне.
      — Прочь, мастер! — крикнул Большой Том. — Оно проклято!
      Но Род остался, где был, с рукой, замершей от страха, что острие ножа потеряет какой-то замкнутый контакт.
      Из прозрачного круга волнами поднялся дым, взвился на три метра в воздух, затем спал. Меньше чем за минуту сформировалось маленькое локализованное облачко.
      Щелкнула вторая машина, где-то перед Родом, и с наружной стороны стены тьму прорезал луч света, направленный вверх, к Роду, пронзивший выше облачко дыма. Луч света рассеялся в веер.
      — Баньши! — в ужасе взвыл Большой Том. — Беги, мастер, ради своей жизни!
      Подняв взгляд, Род увидел возвышавшегося на десять футов над ним баньши. Казалось, что он почти мог почувствовать запах гнилых лохмотьев савана, покрывавших пышное женское тело.
      Кроличий рот открылся, показывая длинные заостренные зубы. Загудел, оживая, спрятанный динамик, призрак готов был начать свои завывания.
      Род поднял кинжал на несколько миллиметров, световой веер погас, шипение механического кувшина с дымом заглохло.
      Ветер зашуршал по стенам, рассеивая последние остатки дымового облака.
      Род неподвижно стоял на коленях, все еще глядя вверх, затем, встряхнувшись, он поднял последнюю часть ящичка и вернул ее на место.
      — Мастер, — прошептал Большой Том. — Что это было?
      — Заклинание, — ответил Род. — А вызванный им баньши был подделкой.
      Он встал, барабаня пальцами по камню.
      Ткнул кулаком в стену.
      — Ничего не поделаешь. Давай, Большой Том, держи меня за голени.
      Он лег лицом вниз между двух огромных гранитных блоков, подняв колени над машиной-кувшином-с-дымом.
      — Что, мастер?
      — Держи меня за голени, — отрезал Род. — Я должен посмотреть снаружи у стены. А ты должен удержать меня от падения в ров.
      Том не ответил.
      — Давай, давай! — оглянулся через плечо Род. — У нас не вся ночь впереди.
      Большой Том медленно подошел, огромная неуклюжая фигура в тени. Его огромные ручищи сомкнулись на голенях Рода.
      Род осторожно двинулся вперед, пока его голова не оказалась вне камня.
      Там, как раз у него под подбородком, находился маленький квадратный ящичек с коротким рыльцем: миниатюрный проектор, выстреливающий заранее записанную баньши на дымовое облако, придававшее иллюзии трехмерность — очень компактный проектор и перемещаемый экран, и все чувствительно к дистанционному управлению.
      Откуда?
      Род вытянул шею. Все, что он мог разглядеть, это серый камень.
      — Держи покрепче, Большой Том.
      Он пополз вперед, надеясь, что угадал правильно насчет рослого крестьянина.
      Он перестал ползти, когда почувствовал, что гранитный край стены прижимается к пряжке его ремня. Верхняя половина его тела свободно выступала за стену замка, не имея под собой ничего, кроме воздуха, и далеко внизу — рва.
      Он посмотрел вниз.
      М-да, до рва долгий путь, не так ли? А что случится, если он неправильно судил о Большом Томе? Если вопреки его ожиданиям этот здоровенный подъемный кран выпустит голени Рода?
      Ну, если это случится, Векс отправит доклад в штаб-квартиру ПОИСКа, и они пришлют другого агента. Незачем беспокоиться.
      Хриплое, тяжелое дыхание Большого Тома звучало очень громко у него за спиной.
       Кончай с этим по-быстрому, парень.Род просканировал стену под собой.
      Вот она, как раз под проектором, глубокая с серебристыми линиями чаша, утопленная в стену — гиперболическая антенна. Почему гиперболическая— хотелось бы ему знать.
      Чтобы радиоимпульс, включающий механизм проекции, мог быть очень-очень маленьким, невозможным для обнаружения за пределами прямой линии между передающей и принимающей антеннами.
      Так что если хочешь найти передающую антенну, просто смотри вдоль оси приемной.
      И глядя вдоль этой линии и давая поправку на параллакс, он оказался глядящим прямо на гниющую базальтовую кучу Дома Хлодвига.
      С миг он просто смотрел, ошарашенный. Так значит, в конце концов это устроили не советники.
      Затем он вспомнил дюрерову попытку отравления за завтраком и поправился; это были не все время советники.
      И если поразмыслить над этим, выкинуть тот фокус с жаровней было намного легче слуге, чем советнику.
      Из этих размышлений его вывели довольно внезапно: руки Большого Тома задрожали на его голенях.
       Черт возьми, я вешу не так уж много,подумал он; но еще думая об этом, уже лез обратно.
      Ему подумалось, что он услышал вздох облегчения, когда Большой Том втянул его.
      Род поднялся и повернулся. По лицу Большого Тома струился пот, кожа его выглядела весьма похожей на грязную воду после мытья посуды, а нижняя губа у него дрожала, когда он с шумом глубоко втянул в себя воздух.
      Род долгий миг смотрел в глаза великану, ничего не говоря, затем пробормотал:
      — Спасибо.
      Том еще с миг выдерживал взгляд Рода, а потом отвернулся.
      Род зашагал рядом с ним.
      Они были на полпути обратно к лестнице, прежде чем Большой Том произнес:
      — И ты знаешь, кто послал эти чары, мастер?
      Род кивнул.
      — Дом Хлодвига.
      — Почему же ты не уничтожил их?
      Род пожал плечами.
      — Это хорошее предупреждение, что королева в опасности, если опять появится баньши.
      — Тогда кому же ты скажешь о них?
      Род посмотрел на звезды.
      — Своему коню, — медленно ответил он.
      — Коню? — нахмурился Большой Том.
      — Да, своему коню. И никому более, пока не вычислю, за кого именно стоит Туан Логайр: за королеву или против нее.
      — А. — Большой Том, казалось, счел это достаточным объяснением.
      Род резко поднял свою оценку статуса Большого Тома. Очевидно, этот человек знал о том, что здесь происходит, куда основательнее Рода.
      Большой Том молчал, пока они не дошли до лестницы.
      — Ты был на волоске от смерти этой ночью, мастер.
      — О, я этого не думаю. — Род сложил руки на груди и прислонился к стене. — Это был всего лишь ложный баньши, он не мог причинить нам вреда. А даже будь он настоящий, я знаю заклинание, которое избавило бы нас от чего.
      — Я говорю не о баньши, мастер.
      — Я знаю. — Род посмотрел Тому прямо в глаза.
      Затем он повернулся и принялся спускаться по лестнице.
      Он прошел шесть ступенек, прежде чем сообразил, что Большой Том не следует за ним.
      Он оглянулся через плечо: Том глазел ему вслед, разинув рот от потрясения.
      Затем рот закрылся, лицо застыло.
      — Ты знал свою опасность, мастер?
      — Знал.
      Том очень медленно кивнул. Затем он опустил взгляд на ступеньки и пошел вниз.
      — Мастер, — произнес он после первой лестничной площадки. — Ты либо наихрабрейший человек, либо величайший дурак, каких я когда-либо встречал.
      — Вероятно, и то и другое, — сострил Род, не сводя глаз с освещенных пламенем факелов ступенек лестницы.
      — Тебе следовало бы убить меня, когда ты впервые догадался. — В голосе Тома звучала резкость.
      Род без слов покачал головой.
      — Почему же нет? — рявкнул Том.
      Род запрокинул голову и вздохнул.
      — Давным-давно, Том, и далеко-предалеко… Господи! Как предалеко!
      — Сейчас не время для сказок!
      — Это не сказка. Это легенда и — кто знает? — возможно, быль. Один король по имени Хидэеси правил страной, называемой Япония; а величайшего герцога в той стране звали Иэясу .
      — И герцог желал стать королем.
      — Я вижу, ты знаком с основной техникой. Но Хидэеси не хотел убивать Иэясу.
      — Он был дурак, — пробурчал Том.
      — Нет, он нуждался в поддержке Иэясу. Поэтому он пригласил Иэясу прогуляться с ним по саду — только они двое, одни.
      Том остановился, повернулся, оглядев Рода. Глаза его сверкнули в свете факелов.
      — И они подрались.
      Род покачал головой.
      — Хидэеси сказал, что он становится стар и слаб, и попросил Иэясу понести ему меч.
      Том выкатил глаза.
      Затем его язык быстро прошелся по зубам. Он сглотнул и кивнул:
      — Да. И что случилось?
      — Ничего. Они поговорили, а потом Иэясу снова отдал меч Хидэеси, и они вернулись в замок.
      — И?
      — И Иэясу был верен, пока старик не умер.
      Глаза Большого Тома не мигали, он мог сойти за деревянного.
      Затем он кивнул, сомкнув губы.
      — Рассчитанный риск.
      — Весьма напыщенный язык для крестьянина.
      Том зарычал и отвернулся. Род постоял, с миг глядя ему вслед. Затем улыбнулся и отправился за ним.
      Они почти вернулись в караулку, когда Том положил руку Роду на плечо. Род повернулся лицом к нему.
      — Что ты? — прорычал Том.
      Род улыбнулся краем рта.
      — Ты имеешь в виду, на кого я работаю? Только на себя, Большой Том.
      — Нет, — покачал головой Том. — Я этому не верю. Но я спрашиваю не об этом.
      — Вот как? — поднял бровь Род.
      — Вот так. Я имею в виду, что ты есть, ты, личность, что ты за человек?
      — Во мне нет ничего столь уж странного, — нахмурился Род.
      — Нет, есть. Ты не убьешь крестьянина между делом.
      — Вот как? — уставился на него Род и поджал губы. — Это столь неординарно?
      — Само собой разумеется. И ты вступишь в бой за своего слугу. И доверяешь ему. И говоришь с ним, а не просто приказываешь. Что ты, Род Гэллоуглас?
      Род покачал головой и развел руками в замешательстве, глухо рассмеявшись.
      — Человек. Просто человек.
      Том долгий миг глядел ему в глаза.
      — Да. Это так, — произнес он. — Я получил ответ.
      Он повернулся к двери караульной и распахнул ее.
      — Мастер Гэллоуглас, — сказал паж. — Тебя зовет королева.
      Одно из величайших и наименее дорогих сокровищ жизни — это заря. Мир лежит, дожидаясь солнца, освещенный пылающим небом, холодный и свежий, заполненный переливами птичьего пения.
      Большой Том сделал один долгий, глубокий вздох утреннего воздуха, наполнив свои легкие невинностью, которой никогда не знал.
      — Эх, мастер! — крикнул он через плечо. — Вот этот мир — для человека!
      Род ответил слабой улыбкой, когда Большой Том отвернулся и поскакал впереди Рода, торжествующе и со смаком напевая, хотя и несколько не в тон.
      К несчастью, Род не был в состоянии оценить эстетическое качество рассвета, имея около трех часов сна за последние сорок восемь часов.
      И потом, также, была еще и Катарина.
      Беседа была краткой и кислой. Она приняла его в палате аудиенций, но не отводила глаз от огня, ни разу не взглянула на него. Лицо ее было холодным, губы плотно сжаты.
      — Я страшусь за моего дядю Логайра, — сказала она. — Вокруг него есть люди, которые возрадуются, узнав, что герцогом стал его старший сын.
      Род ответил в том же жестком официальном тоне.
      — Если он умрет, вы потеряете своего сильнейшего друга среди лордов.
      — Я потеряю того, кто мне дорог, — отрезала она. — Меня не волнует дружба среди лордов, но я очень волнуюсь за своего дядю.
      И это, размышлял Род, вероятно, было правдой — к ее чести, как женщины, и в ущерб, как правительнице.
      — Вы, — резюмировала она, — сей же час поскачете на юг во владения Логайра и присмотрите за тем, чтобы никто не причинил ему вреда.
      И это крайне официальное расставание — было все. Самая глупая фурия в аду — ничто в сравнении с брошенной женщиной, подумал Род. Она отсылала как можно дальше своего самого компетентного телохранителя.
      — Векс?
      — Да, Род? — Конь повернул голову посмотреть на своего всадника.
      — Векс, я, несомненно, величайший олух из всех рожденных.
      — Ты — великий человек, Род, из рода великих людей.
      — О, да, я такой великий! Вот я, предположительно превращающий это королевство в конституционную монархию, и пока я весело скачу на юг, советники рвут на части любую возможность конституции, в то время как Дом Хлодвига на грани убийства монарха!
      И вот я скачу на юг, со слугой, который, вероятно, с радостью воткнет мне нож меж ребер, когда его чувство долга хоть на полминуты возьмет верх над его совестью.
      И чего я достиг? Я установил, что в этих местах полно призраков, эльфов, ведьм, колдунов и множество других чудищ, которые не могут существовать; я вызвал у тебя пять-шесть припадков, и чтобы увенчать все это, прекрасная женщина сделала мне предложение, а я отказал! О, я такой великий, что просто невероятно! Если бы я был всего лишь чуточку поэффективней, я бы уже сумел обстряпать это дело. Векс, а не лучше ли бы я поступил, если бы просто сдался?
      Робот начал тихо напевать:
      — Я человек постоянной печали. Видел беду я все свои дни…
      — А, заткнись.

      Рассвет застал их среди укосов, наполовину скошенных и тяжелых от росы. Род огляделся вокруг с вершины пригорка, рассматривая раскинувшиеся угодья и аккуратно подстриженные живые изгороди с теснящимися то тут, то там на фоне восходящего солнца деревьями.
      — Большой Том!
      Том повернулся в седле и оглянулся, затем натянул поводья своего коня, когда увидел, что Род остановился.
      — Завтрак! — крикнул, спешившись, Род.
      Он отвел Векса с дороги к скальному выступу под густой порослью дрока. Том пожал плечами и завернул коня.
      К тому времени, когда Большой Том остановил своего конька и пустил его пастись, Род уже разложил и разжег костер. Великан в изумлении уставился на Рода, достающего сковородку и кофейник, затем, повернувшись, удивленно покачал головой и вытер место для сидения на уровне ниже по склону. Он принюхался к запаху жарившейся ветчины, вздохнул и достал пачку сухарей.
      Род, нахмурившись, поднял взгляд и увидел, что Том сидит на мокрой траве с сухарем и бурдюком эля.
      Он свел брови и крикнул:
      — Эй!
      Крик застал Большого Тома посреди глотка, он поперхнулся, закашлялся и поднял голову.
      — А, мастер?
      — Моя пища недостаточно хороша для тебя?
      Большой Том уставился на него, разинув рот.
      — Брось, иди сюда. — Род нетерпеливо помахал рукой. — И принеси сюда эти сухари, они хорошо пойдут, зажаренные в ветчинном жире.
      Большой Том несколько раз открыл и закрыл рот, затем неопределенно кивнул и встал.
      Вода закипела, Род приподнял крышку кофейника и бросил туда горсть молотого кофе. Он поднял взгляд на подошедшего Большого Тома, нахмурившего лоб и выпучившего глаза.
      Уголок рта у Рода опустился.
      — Ну, чего глядишь? Никогда раньше не видел костра на привале?
      — Ты предлагаешь мне есть вместе с моим мастером?
      — Это какое-то крупное чудо? — удивился Род. — Вот, дай-ка хлебнуть из этого бурдюка, ладно? Дорога-то становится пыльной.
      Том кивнул, все еще не сводя глаз с Рода, и протянул бурдюк. Род отхлебнул, поднял взгляд и нахмурил брови.
      — Что случилось? Никогда не видел, как человек пьет? Я что, какое-то чудовище?
      Рот Тома закрылся. Глаза его стали темными и задумчивыми.
      Затем он ухмыльнулся, рассмеялся и присел на камень.
      — Нет, мастер, нет. Ты на редкость хороший человек и только, да, и только!
      — Вот так так! — нахмурился Род. — Чего во мне такого редкого?
      Том бросил два сухаря на сковородку и усмехнулся, подняв взгляд.
      — В этой стране, мастер, дворянин не принимает пищу вместе со своим слугой.
      — Ах это! — отмахнулся Род. — Здесь, на дороге, только ты да я. Мне незачем заниматься этой чепухой.
      — Да, — засмеялся Большой Том. — Как я сказал, чудесно редкий человек.
      — И дурак, да? — Род положил два ломтя ветчины на деревянные блюда. — Полагаю, что будем есть ножами, Том. Начинай.
      Они ели в молчании. Род хмуро смотрел в свою тарелку. Том откинулся назад и разглядывал местность.
      Они находились в начале маленькой долины, наполненной сейчас утренним туманом — ловушкой для солнечных лучей. Солнце таилось за живыми изгородями и золотило туман.
      Том усмехнулся, дожевал и ткнул большим пальцем в сторону долины.
      — Это конец радуги, мастер.
      — Хм? — вскинул голову Род. Он кисло улыбнулся — это был, в конце концов, куда больший кувшин с золотом, чем он имел право ожидать.
      Том издал рокочущее рыгание и поковырял в зубах кинжалом.
      — Золотистый туман, мастер, и в нем, возможно, золотистые девушки.
      Род быстро сглотнул и возразил:
      — О нет! В этом путешествии никаких похождений на стороне, Большой Том! Мы должны попасть на юг и попасть туда быстро.
      — Эх, мастер, — завыл Том в потрясенном протесте. — Какой вред от еще одного часа или четырех? Кроме того, — он выпрямился и, усмехнувшись, ткнул Рода пальцем в ребро, — голову дам на отсечение, что ты превзойдешь меня. Каких девушек не может взять чародей? Э, что случилось?
      Род засопел и стукнул себя в грудь.
      — Просто кусок сухаря вступил в спор с моим пищеводом. Том, в черт знает какой непечатный последний раз говорю — я не чародей!
      — О, да, мастер, само собой! — сказал Большой Том с широченной усмешкой. — И можешь быть уверен, что ты такой же скверный лжец, как и палач!
      Род нахмурился.
      — Я не убил ни одного человека за то время, что был здесь!
      — Да, именно это я и имел в виду.
      — А. — Род повернулся и посмотрел на поля. — Ну ты, Том, вполне можешь добавить любовника к перечню дел, в которых я не хорош.
      Великан выпрямился и, нахмурив брови, обыскал взглядом лицо Рода.
      — Воистину, по-моему, он это всерьез!
      — Уж будь уверен.
      Том посидел, изучая своего хозяина и подбрасывая кинжал, ловя его то за рукоять, то за лезвие.
      — Да, ты говоришь то, что думаешь. — Он выпрямился, глядя Роду в глаза. — И поэтому я осмелюсь дать тебе совет.
      Род усмехнулся и издал глухой смех.
      — Ладно, посоветуй мне. Расскажи мне, как это делается.
      — Нет, — поднял ладонь Том. — Это-то, я уверен, ты знаешь, но я должен тебя предостеречь насчет этих сельских девушек, мастер.
      — Вот как?
      — Да, они… — Лицо Тома расплылось в широкой улыбке. — О, они великолепны, мастер, хотя и простоваты. Но… — Он снова нахмурился. — Никогда не давай им надежды.
      Род тоже нахмурился.
      — Почему бы и нет?
      — Это будет твоей погибелью. Ты можешь спокойно любиться с ними, мастер, один раз — но только один. Потом ты должен их оставить, по-быстрому, и никогда не оглядывайся.
      — Почему? Превращусь в соляной столб?
      — Нет, хуже, ты превратишься в мужа. Ибо, коль скоро дашь им хоть малую тень надежды, мастер, эти деревенские девушки прицепятся к тебе крепче пиявок, и ты никогда от них не избавишься.
      — Был бы у меня шанс побеспокоиться об этом! — фыркнул Род. — Пошли, допивай свой кофе и по коням.
      Они погасили костер и упаковались, затем поскакали в красно-золотистый туман.
      Они проехали, наверное, ярдов триста, когда их приветствовал протяжный альтовый голос.
      Род поднял взгляд, напряженный и осторожный.
      На одном из полей стояли, смеясь и размахивая руками, две рослые крестьянские девушки с вилами в руках.
      Глаза Большого Тома зацепились за них с почти слышным щелчком.
      — Эх, мастер, хорошенькие телочки, правда?
      Они были хорошенькие, вынужден был признать Род, хотя никак не телочки, разве что телки. Обе они были с полными грудями и полными бедрами, одетые в свободные блузки с низким вырезом и простые юбки, с повязанными платком волосами. Юбки у них были подоткнуты, чтобы те не промокли от росы на сене.
      Они призывно махали им, в их смехе слышался насмешливый вызов. Одна из них положила руки на бедра и выполнила медленное вращательное движение тазом.
      Большой Том с шумом втянул в себя воздух, довольно-таки сильно выпучив глаза.
      — Э… мастер, ну, — взмолился он, — неужели мы так уж спешим?
      Род вздохнул, закатив глаза к небу, и покачал головой.
      — Ну, мне было бы крайне неприятно увидеть их страдающими от пренебрежения, Большой Том. Действуй.
      Том с радостным криком пришпорил коня, перемахнул через канаву и понесся галопом по полю. Он выскочил из седла прежде, чем конь замедлил бег и несся еще на рыси, поймал в каждую руку по девушке, поднял их и закружился с ними.
      Род медленно покачал головой, отсалютовал Тому и его подругам, затем повернул прочь, отыскивая соседний стог сена, где он мог спокойно вздремнуть.
      — Род, — произнес тихий голос у него за ухом.
      — Да, Векс?
      — Твое поведение беспокоит меня, Род. Оно неестественно для здорового молодого мужчины.
      — Это не первый раз, когда мне говорят это, Векс. Но я методичен, я не могу держать в голове сразу двух девушек.
      Он нашел еще один стог сена как раз за следующей изгородью. Род припарковался в тени, разнуздал Векса, который для поддержания вида принялся щипать сено. Род снова влез на коня, прыгнул на верхушку стога и с блаженным вздохом повалился в мягкое душистое сено. Острый запах недавно скошенного сена наполнил его голову, возвращая его в детство на поле у отцовского поместья, во время сенокоса — настоящий Эдем, без всяких там мягких половозрелых проблем, бегающих кругом и вносящих беспорядок, только роботы…
      Он наблюдал за проплывающими по бирюзовому небу облаками и не заметил, как задремал.
      Род резко проснулся и остался совершенно неподвижен, гадая, что же его разбудило. Он пробежал по каталогу ощущений, способных включить будильник, зазвонивший у него в голове.
      Поблизости кто-то был.
      Его глаза резко распахнулись, каждый мускул тела напрягся для схватки.
      Но оказалось, что глядит он в лиф с низким вырезом.
      Он оторвал взгляд от этого приятного пасторального зрелища — задача, требовавшая немалой силы воли — и увидел глядевшие на него два больших зеленых, как море, глаза.
      Они были влажные, с длинными ресницами, и выглядели обеспокоенными.
      Сфокусировалось и их окружение: изогнутые брови, усыпанный веснушками курносый нос, очень широкий рот с полными красными губами — все это на округлом лице, обрамленном развевающимися волосами.
      Полные губы были надуты, а глаза встревожены.
      Род улыбнулся, зевнул и потянулся.
      — Доброе утро.
      Надутые губы расслабились в полуулыбке.
      — Доброе утро, прекрасный джентльмен.
      Она сидела рядом с ним, оперевшись на одну руку и глядя ему в глаза.
      — Почему вы спите здесь один, сэр, когда рядом женщина только и ждет вашего слова?
      Ощущение было такое, словно кто-то только что влил горькую настойку в кровеносную систему Рода, дрожь, и не совсем приятная, затопила его.
      Он улыбнулся, пытаясь сделать улыбку теплой.
      — Спасибо, девушка, но я сегодня не чувствую себя игривым.
      Она улыбнулась, но между бровей у нее все еще заметна была суровость.
      — Благодарю вас за доброту, сэр, но я едва ли могу поверить вашим словам.
      — Почему? — нахмурился Род. — Неужели для мужчины так уж невозможно не желать порезвиться?
      Девушка издала одинокий смешок.
      — О, такое может быть, милорд, но вряд ли вероятно. Даже с крестьянином вряд ли, и еще меньше с лордом.
      — Я не лорд.
      — Тогда дворянин. Им уж ты наверняка являешься. И значит, наверняка не будешь страдать отсутствием интереса.
      — Вот как? — поднял бровь Род. — Почему?
      Она печально улыбнулась.
      — Но, милорд, крестьянин же может страшиться вынужденного брака, но лорд — никогда.
      Род снова нахмурился и изучил лицо девушки. Он думал так, что она была ненамного моложе его, около двадцати девяти или тридцати. А для крестьянской девушки в такого рода обществе быть до тридцати лет незамужем…
      Он выбросил руку.
      — Подойди сюда, девушка.
      На миг в глазах девушки зажглась надежда, но она быстро растаяла, сменившись смирением. Она со вздохом упала в сено рядом с ним, перекатилась на бок и положила голову ему на плечо.
      Надежда, думал Род, очень даже осознавая прижавшиеся к его боку груди и бедра. Надежда быть измятой и выброшенной прочь.
      Он содрогнулся, и девушка озабоченно подняла голову.
      — Замерз, милорд?
      Он повернулся к ней и улыбнулся, неожиданная волна благодарности и нежности комом встала в горле. Он крепче прижал ее к себе, закрыв глаза, чтобы полнее ощутить прикосновения ее тела к своему. Голову его наполнил аромат, не розового масла или сирени, а просто солено-сладкий запах женщины.
      Из него вытекала внутренняя боль, понял он с легким удивлением, боль, о существовании которой он не знал, пока она не стала покидать его.
      Она прильнула к нему, стиснув в кулачках ткань его камзола и уткнувшись щекой ему в шею.
      Затем, постепенно, он стал расслабляться, высвободив свои объятия. Он лежал совершенно неподвижно, давая своему фокусу медленно расшириться, снова открыть его для окружающего мира, он смутно услышал вдали птичье пение и шепот ветра по кустам и деревьям. Где-то рядом с его головой стрекотал в сене кузнечик.
      Ее объятия освободились одновременно с его, ее руки и голова лежали теперь на нем свинцовой тяжестью.
      Он не открывал глаз, солнце давило ему на веки, он лежал в алом свете, «видя» мир ушами.
      Раздался шорох, и ее тело отодвинулось, поднявшись от него, теперь она сидела. Должно быть, она смотрит на него, в глазах боль, нижняя губа дрожит, по щеке крадется слеза.
      Его захлестнула жалость, жалость к ней, гнев на себя, не ее это вина, что ему хотелось сейчас всего лишь покоя, а не романа.
      Он открыл глаза, перекатившись на бок, и хмуро поглядел на нее. Но не было никакой боли в ее глазах — только серьезное глубокое приятие и озабоченность.
      Она поднесла кончики пальцев к его щеке, робко, едва касаясь его кожи. Он поймал ее руку, приложил ладонь к челюсти и был изумлен, какой маленькой оказалась ее рука в его собственной.
      Он закрыл глаза, еще крепче сжав ее руку.
      Голос ее был низким и очень нежным.
      — Милорд, используй меня, как тебе угодно. Большего я не прошу.
       Большего я не прошу…Любовь, она должна получить любовь хотя бы только на минутку, даже если следом за ней тут же придет расставание, даже если, оглядываясь назад, она должна будет понять, что это было вожделение, а не любовь. Даже если это принесет только печаль и боль, она должна получить любовь.
      Он посмотрел ей в глаза, в них стояли слезы.
      Он снова закрыл глаза и перед ним возникло лицо Катарины, а рядом с ним лицо Туана. Часть его оставалась в стороне, поодаль, и созерцала эти лица, она отмечала, как хорошо они выглядели вместе, прекрасная принцесса и доблестный юный рыцарь.
      Затем рядом с Туаном появилось его собственное лицо, и СРАВНИ прошептала отстраненная часть его. СРАВНИ.
      Руки Рода стиснулись, и он услышал, как крестьянская девушка издала легкий вскрик от внезапной боли.
      Он выпустил ее руку и посмотрел на нее, и лицо Катарины всплыло рядом с ее лицом.
      Он смотрел на них обеих, одну — склонную использовать его, другую — склонную быть использованной им, и неожиданно в его груди вспыхнул душный гнев, гнев на Катарину, и ее уверенность в своей правоте, и ее решимость согнуть весь мир перед своей волей, и на эту крестьянскую девушку за ее немое приятие и глубокое смирение, за глубину ее тепла и нежности.
      Душившая его петля гнева сжималась все туже и туже — гнева на себя за зверя в себе самом, когда его пальцы впились в ее плечи и он притянул ее на сено. Она охнула от боли, тихо плача, пока его губы не прильнули к ее, давя, кусая и сокрушая, его пальцы сжали концы ее челюстей, вынуждая ее рот открыться, и его язык с силой вонзился под ее язык. Его рука ощупывала ее тело, пальцы глубоко вонзились в плоть, все ниже и ниже, отмечая и пытая.
      Затем ее ногти впились в его спину, когда все ее тело сплелось узлом в едином спазме боли. Потом она высвободилась, и ее грудь тяжело поднималась и опускалась под ним в одном огромном рыдании.
      Половина его гнева испарилась в ничто, другая половина повернулась кругом и пронзила его, проткнув в нем что-то, высвободившее прилив раскаяния.
      Он перекатился на бок, сняв с нее свой груз. Губы его стали вдруг нежными и теплыми, руки его стали мягкими, медленно и утешающе ласкающими.
      Она втянула в себя воздух, тело ее снова напряглось. Дурак,насмешливо бросил голос внутри него. Дурак! Ты же только еще больше обижаешь ее!
      Готовый со стыдом отвернуться от нее, он посмотрел ей в глаза… и увидел горящую там обнаженную страсть, умолявшую и требовавшую, затягивавшую его в мощный водоворот, бушующий в нем. Губы ее раскрылись, влажные, нежные и теплые, притягивающие и податливые, увлекающие его вниз и вниз в слепые, залитые светом глубины, где не было ни зрения, ни слуха, а только осязание на осязании.
      Род приподнялся на локте и посмотрел на лежавшую рядом с ним обнаженную девушку с одним лишь его плащом в качестве довольно неадекватного покрывала. Он обрисовывал ее контуры, и глаза Рода блуждали по ним, упиваясь ее видом, фиксируя в уме каждую черту ее тела. Это была картина, которую он не хотел утратить.
      Он принялся мягко и очень нежно ласкать ее. Она улыбнулась, пробормотала что-то неразборчивое и позволила своей голове перекатиться набок.
      Затем ее глаза снова открылись, она искоса посмотрела на него, губы у нее были тяжелыми и томными.
      — У тебя изумрудные глаза, — прошептал Род.
      Она роскошно потянулась с чуть заметной улыбкой, обвила руками его шею и притянула к себе, целуя его медленно, почти сонно, и долго.
      Род посмотрел ей в глаза, чувствуя себя крайне удовлетворенным и очень даже в мире со всем миром. Черт, да мир мог хоть повеситься!
      Он снова приподнялся, глядя на нее, затем медленно отвел глаза и осмотрелся вокруг: на выгнувшуюся над головой голубизну неба… на горку одежды по обеим сторонам.
      Он снова опустил взгляд, теперь перед лицом у него не было ничего, кроме нее, и слегка удивленный, он обнаружил, что ему понравилось такое положение. Покой внутри него был огромным, он чувствовал, что был цельным, совершенно довольным всем миром, жизнью, в единстве с ними и с богом, и в особенности с ней.
      Он дал своей руке задержаться на прикрытой плащом поверхности ее груди. Она закрыла глаза, что-то бормоча, затем, когда его рука застыла, снова посмотрела на него. Ее улыбка растаяла, в глаза ее закралась озабоченность.
      Она начала было что-то говорить, но остановилась и сказала вместо этого почти тревожно:
      — Тебе хорошо, милорд?
      Он улыбнулся с очень серьезными глазами, затем закрыл их и медленно кивнул.
      — Да. Мне очень хорошо.
      Он нагнулся, снова поцеловал ее, медленно, почти осторожно, затем приподнялся.
      — Да, мне хорошо. Удивительно хорошо, куда лучше, чем когда-либо бывало.
      Лицо ее снова ненадолго осветилось улыбкой, затем она отвела взгляд, посмотрела на свое тело, потом снова на него взглядом, тронутым страхом.
      Он стиснул ее в объятиях и перекатился на спину. На миг ее тело напряглось, а потом расслабилось, она издала легкий вскрик — полурыданье-полувздох — и застыла, уткнувшись лицом в его плечо.
      Он оглядел разметавшиеся по его груди ее золотистые волосы, лениво улыбнулся и позволил своим глазам незаметно закрыться.
      — Род, — прошептал у него за ухом голос Векса, и мир нахлынул снова.
      Род напрягся и щелкнул зубами, давая понять, что слышал.
      — Большой Том снова одет и идет к твоему стогу.
      Род резко выпрямился, прищурился на солнце, оно было почти в зените. Время и расстояние снова принялись донимать его.
      — Ну, вернемся в мир живых, — проворчал он и потянулся за одеждой.
      — Милорд?
      Она печально улыбнулась, но глаза ее были напряжены от боли — боли, растаявшей в покорности и смирении прямо у него на глазах.
      — Память об этих мгновениях будет дорога для меня, милорд, — прошептала она, прижимая палец к груди и расширяя глаза.
      Это была обреченная мольба о разуверении, которого он по-честному не мог дать, потому что никогда больше не увидит ее.
      Тут до него дошло, что она ожидала отказа от всякого разуверения, ожидала, что ее выбранят за дерзость предполагать, что она чего-то стоит, что она стоила благодарности.
      Она знала, что мольба принесет ей боль, и все же молила, потому что женщина живет любовью, а это была женщина тридцати лет в стране, где девушки выходили замуж в пятнадцать.
      Она уже смирилась, что в ее жизни не будет никакой продолжительной любви. Она должна была существовать на те немногие крохи, которые могла собрать.
      Сердце его потянулось к ней, подтолкнутое в какой-то степени уколом самоупрека.
      Поэтому, конечно, он сказал ей ложь такого сорта, какую мужчины говорят женщинам только для того, чтобы утешить их, а позже понять, что это была правда.
      Он поцеловал ее и сказал:
      — Это была не жизнь, девушка, это было то, для чего живут.
      А потом, когда он сел на коня и обернулся посмотреть на нее, в то время как Большой Том весело махал своей девахе, Род снова заглянул ей в глаза и увидел отчаяние, оттенок страха перед его отъездом, безмолвную неистовую мольбу о клочке надежды.
      Клочка, говорил Том, будет слишком много, но Род, вероятно, никогда больше не увидит этой девушки. Даже не искру надежды, только отблеск, какой от этого может быть вред?
      — Скажи мне, как твое имя, девушка?
      Только искорка, но она вспыхнула в ее глазах пожаром.
      — Меня зовут Гвендайлон, милорд.
      И когда они свернули за поворот дороги и девушка скрылась из вида за холмом позади них, Том вздохнул:
      — Ты сделал слишком много, мастер. Теперь тебе никогда от нее не избавиться.
      Одно можно было сказать в пользу любовных игр в сене: они достаточно истощили жизненные силы Большого Тома, чтобы он больше не пел. Разумеется, он все еще насвистывал под нос, но он скакал достаточно далеко впереди, чтобы Род не мог его слышать.
      Род ехал молча, неспособный выкинуть из памяти пламенные волосы и изумрудные глаза. Поэтому он тихонько клял это неотвязное видение, но его отстраненному «я» казалось, что в его проклятиях чего-то недоставало: убежденности, наверное. И конечно, искренности. Эта попытка браниться была неубедительна, обвиняло его отстраненное «я».
      Род был вынужден признать это. Он все еще очень сильно ощущал свое единство с мирозданием. В тот момент он не смог бы рассердиться и на своего палача… И это его беспокоило…
      — Векс.
      — Да, Род? — Голос, казалось, исходил изнутри его головы немного громче, чем обычно.
      — Векс, я чувствую себя как-то не так.
      Робот помолчал, затем спросил:
      — А как ты себя чувствуешь?
      Было что-то в том, как Векс это сказал… Род остро поглядел на голову псевдоконя.
      — Векс, ты смеешься надо мной?
      — Смеюсь?
      — Да, смеешься. Ты слышал меня. Посмеиваешься себе в бороду.
      — Это тело не снаряжено бородой.
      — Кончай комедию и отвечай на вопрос.
      С чем-то, похожим на вздох, робот сказал:
      — Род, я должен тебе напомнить, что я только машина. Я не способен на эмоции… Я лишь замечаю противоречия.
      — Ах вот как! — прорычал Род. — Могу я спросить, какие?
      — В данный момент — противоречия между тем, чем человек является в действительности, и тем, чем он желает себя считать.
      Верхняя губа Рода завернулась и прижалась к зубам.
      — И чем же это я желаю себя считать?
      — Ты желаешь считать себя эмоционально независимым от этой крестьянки.
      — Ее имя — Гвендайлон.
      — От Гвендайлон. От любой женщины, если уж на то пошло. Ты желаешь считать, что ты эмоционально независим, что больше не наслаждаешься тем, что называется «быть влюбленным».
      — Любовью я очень даже наслаждаюсь, спасибо!
      — Это совсем другое дело, — пробурчал робот, — чем быть влюбленным.
      — Черт побери, я говорил не о занятии любовью!
      — И я тоже.
      Губы Рода сжались в тонкую белую полоску.
      — Ты говоришь об эмоциональном опьянении. И если ты имел в виду именно это, то нет, я не влюблен. И если мой голос в этом деле что-то значит, никогда больше не влюблюсь!
      — Именно в это, как я и говорил, ты и желаешь верить.
      Род скрипнул зубами и подождал, пока пройдет приступ гнева.
      — Итак, что есть истина относительно меня?
      — Что ты влюблен.
      — Черт побери, человек или влюблен или нет, и он, черт возьми, обязательно знает, что именно с ним.
      — Согласен, но он может быть неготовым признаться в этом даже самому себе.
      — Слушай, — отрезал Род. — Я был влюблен прежде, и я знаю, что это такое. Это… ну…
      — Продолжай, — подтолкнул робот.
      — Ну, это вроде как… — Род поднял голову и огляделся по сторонам. — Ты знаешь, что мир вон там существует, и знаешь, что он реален, но тебе наплевать, потому что ты наверняка знаешь, что ты — центр мира, самый важный предмет в нем.
      — Ты испытывал в недавнее время подобные чувства? — спросил Векс.
      — Ну… да, черт возьми. — Род дернул уголком рта.
      — С Катариной?
      Род уставился на затылок коня и прожег его взглядом:
      — А ты откуда знаешь, черт побери? — и сузил глаза.
      — Логика, Род. — В голосе коня-робота звучал налет надменности. — Только логика. А какие ты испытывал чувства, пока был с Гвендайлон?
      — О… — Род расправил плечи и выпрямился. — Великолепные, Векс. Я чувствовал себя лучше, чем когда-либо раньше. Мир стал яснее, а день — моложе. Я чувствовал себя таким здоровым, а голова была такая ясная, что просто не мог поверить. Это прямо противоположно тому, что я чувствовал, когда бывал влюблен, но мне это нравится.
      Род хмуро посмотрел в затылок Вексу.
      — Ну?
      Робот брел себе дальше, не отвечая.
      — Язык проглотил?
      — Я не снаряжен языком, Род.
      — Не ускользай от темы.
      Конь помолчал с минуту, затем сказал:
      — Я ошибся, Род. Ты любишь и любим, но не влюблен.
      Род обратил хмурый взгляд на дорогу.
      — Это почему же, Векс?
      Робот издал звук, похожий на вздох.
      — В чем разница между двумя этими женщинами, Род?
      — Ну… — Род пожевал щеку. — Гвендайлон — человек. Я имею в виду, что она просто обыкновенная заурядная женщина, в той же степени, как я — обыкновенный мужчина.
      — Но Катарина — больше?
      — О, она женщина такого рода, каких я склонен возводить на пьедестал, нечто такое, чему поклоняются, а не ухаживают…
      — И не любят? — дополнил Векс. — Род, которая из этих женщин лучший человек?
      — Э… Гвендайлон.
      — Обвинению, — сказал робот-конь, — нечего добавить.
      Домен Логайров был огромной широкой равниной между горами и морем. Низкие, пологие горы стояли на северном краю и восточном, берег врезался широким полукругом в него, а на северо-западе возвышался крутой стофутовый утес.
      Океан молотил по его стороне, обращенной к морю, с другой стороны стекал водопад. Длинная древняя река петляла по равнине, направляясь к морю.
      Сама равнина была расшита заплатами полей с попадающимися то тут, то там скоплениями крестьянских хижин людей Логайра.
      Том и Род стояли на опушке одного из горных лесов, где на вершину выходила дорога с севера.
      Род медленно повернул голову, обозревая весь домен.
      — А где же, — спросил он, — замок?
      — Да за водопадом, мастер.
      Голова Рода резко повернулась, уставясь на Тома, затем он проследовал взглядом вдоль дороги.
      Она петляла по равнине до подножия водопада; там, где утесы встречались с равниной, в скале были высечены огромные ворота в комплекте с опускной решеткой, подъемным мостом через естественный ров, образованный излучиной реки. Лорды Логайры источили утес, как голландский сыр, строя себе дом.
      Между бровей Рода образовался восклицательный знак, когда они сошлись.
      — Это не дамба ли по обеим сторонам подъемного моста, Большой Том?
      — Да, мастер, и в ней, говорят, пороховые заряды.
      Род медленно кивнул.
      — И земля перед опускной решеткой ворот проседает. Так что если рискнут постучаться незваные гости, ты взрываешь дамбу и твоя парадная дверь прикрыта тридцатью футами воды. Очень ловко. А потом просто сидишь и пережидаешь осаду. Водопад дает массу пресной воды, так что беспокоиться приходится только о пище.
      — Говорят, в замке есть сады, — любезно снабдил его информацией Большой Том.
      Род в молчаливом уважении покачал головой.
      — Так, значит, ты там совершенно защищен и обеспечен запасами для десятилетней осады. Этот замок когда-нибудь бывал взят, Том?
      — Никогда, мастер, — покачал головой Том и усмехнулся.
      — Интересно, не был ли старикан, построивший этот замок — может, самую малость — параноиком… Надо полагать, у них найдется в этом замке комната для пары уставших путников, верно?
      Большой Том поджал губы.
      — Да, мастер, если они знатные. Гостеприимства Логайров широко известно. Но для таких, как я и даже вы, который не больше, чем сквайр, мастер, это гостеприимство находится в хижине.
      Солнце мигнуло. Нахмурившийся Род, прищурившись, посмотрел на небо.
      — Опять эта проклятая птица. Неужто она не понимает, что мы слишком крупны для завтрака?
      Он снял с плеча арбалет, натянул его и вскинул.
      — Нет, мастер, — поднял руку Большой Том, — ты и так уже истратил на нее четыре стрелы.
      — Просто мне не нравится все то, что следует за мною по воздуху, Том. Оно не всегда то, чем кажется.
      Том нахмурился при этом загадочном заявлении. Род приложил приклад к плечу.
      — Кроме того, последние четыре дня я делал в нее по одному выстрелу в день, это входит в привычку.
      Арбалет загудел, и стрела вылетела вверх, но птица поднялась быстрее, чем стрела — та пронеслась сквозь то место, где прежде была птица, поднялась еще на пятьдесят футов, достигла вершины своей траектории и начала падать. Птица, находившаяся пятьюдесятью футами выше, следила за ее падением.
      Большой Том поднял бровь и дернул уголком рта.
      — Ты никогда не попадешь в нее, мастер. Эта птица понимает назначение арбалета.
      — И впрямь кажется, что понимает. — Род закинул арбалет за спину. — Что за страна с эльфами под каждым деревом и тенью следующим за тобой ястребом.
      — То не ястреб, — возразил Большой Том. — То скопа.
      Род покачал головой.
      — Она начала следовать за нами на второй день нашего пути. Что делать здесь птице, питающейся рыбой, так далеко от моря?
      — Лично я не могу сказать. Ты, мастер, можешь однако спросить у нее.
      — И я в самом деле не так уж удивился бы, если бы она ответила, — задумчиво произнес Род. — Ну, я полагаю, она не причиняет нам никакого вреда, а у нас в данный момент есть проблемы поважнее. Мы приехали сюда, чтобы попасть в этот замок. Ты умеешь петь, Большой Том?
      Том внимательно посмотрел на него.
      — Петь, мастер?
      — Да, петь, или играть на волынке, или еще что-нибудь.
      Том, нахмурившись, дернул себя за нижнюю губу.
      — Я могу издавать какие-то звуки на пастушьем рожке, и полумертвый обозначил бы это словом «музыка». Но что это за глупость, мастер?
      — Глупость шута. — Род расстегнул седельную сумку и достал маленькую лютню. — Отныне мы — менестрели. Будем надеяться, что у обитателей утеса в настоящий момент дефицит по части музыки. — Он вынул из сумки автозаписывающий альт и отдал его Тому.
      — Я надеюсь, это достаточно похоже на твой пастуший рожок, чтобы вышло что-нибудь приличное.
      — Да, мастер. Очень похоже, но…
      — О, не беспокойся, они нас впустят, народ в такой-то дали от столицы вынужден пребывать вне цивилизации, они жаждут новостей и новых песен, а менестрели несут и то, и другое. Ты знаешь «Эддистоун Лайт»?
      — Нет, мастер.
      — Очень жаль, это всегда хорошо идет в припортовом городе. Ну, неважно, я могу научить тебя ей по дороге.
      Они тронулись в путь, распевая с альтерациями, неизвестными ни в каких человеческих ладах и гаммах.
      Скопа закричала и круто взмыла вверх.
      — Принесли новости с севера? — нетерпеливо спросил часовой. И Род, вспомнив, что менестрели были ближайшим средневековым эквивалентом репортеров, ответил утвердительно.
      Теперь они с Томом стояли перед собранием из двадцати восьми вельмож, их жен и слуг всех возрастов от хорошеньких служаночек лет четырнадцати до девяностолетнего графа Валлендери — все с одинаковым нетерпением, голодным блеском в глазах, а Род без единого обрывка новостей для сообщения им.
      Ну, неважно, он их выдумает по ходу дела. Он будет не первым репортером, совершившим подобный фокус.
      Старый герцог Логайр закостенело сидел в центре общества, в большом дубовом кресле; он, кажется, не узнал Рода. Но Дюрер-то узнал. Он стоял, согнувшись над левым плечом Логайра, излучая взглядом ненависть к Роду. Но разоблачение Рода не принесло бы ему никакой пользы, и он это знал. Логайр все еще любил свою племянницу, хотя и был не в ладах с ней. Он принял бы Рода с почетом за то, что тот спас Катарине жизнь.
      Именно Логайр огласил вопрос за всех своих вассалов, и Род, рассудив, что у герцога имелись очень личные причины жаждать услышать о Доме Хлодвига, ответил, что покамест на севере все тихо. О, разговоры ходят и знаки Дома видели, но это были разговоры и только разговоры — пока.
      Затем они с Томом принялись с притопыванием исполнять «Эддистоун Лайт». С минуту собрание стояло в пораженном молчании, потом по лицам расползлись улыбки, а руки начали хлопать в ритме песни.
      Получив такое поощрение, Большой Том набрал и громкость и темп, Род старался не отставать от него, одновременно сканируя лица зрителей.
      Старый герцог попытался глядеть строго и неодобрительно, без особого успеха, впрочем. Позади правого плеча старика стоял высокий молодой человек примерно того же возраста, что и Род. Пока он слушал песню, на губах у него появилась улыбка, а в глазах — блеск, сменив гримасу недовольства, жалости к себе и злости. Старший сын, догадался Род, с сонмом слабостей, на которых мог играть Дюрер.
      Было легко выделить вассальных лордов Логайра: все были богато одетыми и сопровождались даже более богато разодетыми жилистыми людьми — советниками, молодчиками Дюрера.
      Род испытывал странную уверенность, что все предложенное Дюрером будет поддержано всем югом, с одним несогласным — Логайром.
      Но Логайр, конечно, имел на один голос больше, чем все вассальные лорды вместе взятые. Род вспомнил непрошенное обещание Логайра Катарине:
      «Пока я жив, королеве не будет учинено никакого вреда…»
      Пока я жив…
      Представление имело буквально громовой эффект. Род сумел удержать его скорее на фривольном, чем на политическом уровне, идя по тонкой грани между рискованным и порнографическим.
      Зрителям это очень понравилось. Род решил, что немузыкальный слух был, должно быть, генетической доминантой на Грамарие. Он заметил также, что взоры всех служанок были прикованы к нему и Большому Тому, и он все еще пытался понять, почему.
      Однако это, кажется, не причиняло никакого вреда эго Большого Тома.
      Но время от времени один из советников задавал вопрос, от которого нельзя было отделаться, и когда Род отвечал слухами, что Дом Хлодвига поднимается против королевы, в их глазах вспыхивала бешеная радость.
      Это-то он, по крайней мере, понимал. В революции важно начать ее, контроль над ней всегда можно захватить позже.
      Понимать-то он понимал, но теперь, по окончании пения, когда он шел на сеновал, временно предоставленный в его с Томом распоряжение, он все еще размышлял о выражении лиц служанок, когда они смотрели на Тома. Он был совершенно уверен, что сие что-то значило — он ожидал обнаружить полностью занятый сеновал к тому времени, когда прибудет туда, поскольку Большой Том пошел первым.
      Но такой взгляд не мог означать то же самое, когда относился к нему самому — если занятие менестреля не имело куда большего престижа, чем он ожидал.
      Поэтому, в общем и целом, он был скорее смущен, чем удивлен, когда одна из служанок перехватила его с чашей для пива.
      — Мазь для пересохшего горла, мастер менестрель, — предложила она, с сияющим взором протягивая ему чашу.
      Он посмотрел на нее уголком глаза и неохотно принял чашу: не было нужды в плохих манерах, не так ли?
      — И, — тихонько произнесла она, когда он выпил, — тепло для вашей постели, если вам угодно.
      Род поперхнулся, опустил чашу и прожег ее взглядом, потом быстро оглядел ее с ног до головы.
      Она была пышной, с высокими грудями и широким полногубым ртом — очень похожа на Гвендайлон в некоторых отношениях…
      Охваченный вдруг подозрением, Род посмотрел на нее внимательнее, но нет, наружные углы глаз у этой девушки смотрели вверх, и нос был прямым и длинным, а не курносым, кроме того глаза и волосы у нее были черными.
      Он криво улыбнулся, выпил то, что было в чаше, и вернул ее.
      — Спасибо тебе, девушка, премного благодарен.
      Показательно, что она обратилась к нему, а не к Большому Тому, подумал он. Том был, безусловно, более привлекательным образчиком мужчины, но Род явно был тем, кто обладал определенным статусом. Сука, как и все они, подумал он, ей наплевать, кто он, лишь бы его положение — то, чем он является — было выше, чем у нее.
      — Спасибо тебе, — снова поблагодарил он. — Но я слишком долго был в дороге и едва не валюсь с ног от усталости.
      Очень хорошая речь, подумал он. И на здоровье, пусть себе будет невысокого мнения о моей мужественности. По крайней мере, оставит меня в покое.
      Служанка опустила глаза, закусив губу:
      — Как угодно, добрый мастер, — и повернулась прочь, оставив Рода пялиться ей вслед.
      Ну, не потребовалось долго отвязываться. Если подумать, он был немножко унижен… но не было ли легкого намека на торжество в ее глазах, искорки радости?
      Род продолжил свой путь, гадая, не ступил ли он непредумышленно на страницы макиавеллиевского учебника.
      Дверь на сеновал, как и предполагал Род, была закрыта, приглушенный женский визг, а затем басовитый смех Тома еще больше подтвердили его догадки.
      Поэтому он философски пожал плечами, перекинул лютню через плечо и снова свернул на длинную винтовую лестницу. В любом случае, он мог хорошо воспользоваться временем. Замок столь явно был построен параноиком, что наверняка должен иметь тайные ходы.
      Насвистывая, он фланировал по главному коридору. Гранитные стены были выкрашены охрой, украшены то тут, то там доспехами и гобеленами, некоторые из коих были огромными и тянулись от пола до потолка. Род старательно отметил в уме их местоположение. Они очень легко могли скрывать потайные двери.
      Главный коридор пересекали под прямым углам двенадцать коридоров поменьше. Когда он приблизился к седьмому, то заметил, что его шаги, кажется, приобрели эхо — очень любопытное эхо, делавшее два шага на каждый его. Он остановился посмотреть на гобелен, эхо сделало еще два шага и тоже остановилось. Поглядев уголком глаза, Род уловил мелькнувшее богато разодетое чучело, ему подумалось, что он узнал Дюрера, но по периферийному зрению судить было трудно.
      Он отвернулся и прошествовал дальше, насвистывая под нос «Я и моя тень». Эхо тронулось снова.
      Ну, Род был умеренно общительным, он вообще-то не возражал против компании. Но можно спокойно держать пари, что ему не узнать слишком много с Дюрером на хвосте. Следовательно, он должен вычислить какой-то способ оторваться от своего спутника. Это будет нелегко, поскольку Дюрер наверняка знает весь замок вдоль и поперек, в то время как Род не знал его вовсе.
      Но девятый коридор казался вроде бы самым пригодным для этой цели — он был неосвещенным. Странно, подумал Род. Во всех других коридорах факелы горели через каждые несколько шагов. Но в этом было темно, как в Карлсбаде до приезда туристов, в нем также лежал густой покров пыли без единого отпечатка следов. С потолка густо свисала паутина, по стенам тянулись влажные дорожки, питающие водой пятна мха.
      Но главной чертой была тьма. Он оставил премилый след в пыли, но тьма давала шанс нырнуть в какую-нибудь комнату или боковой коридор, к тому же Дюрер не сможет удачно притворяться, что он просто случайно шел той же дорогой.
      Род свернул по коридору, зачихав в поднятой им туче пыли, и услышал за спиной неожиданные торопливые шаги. В плечо ему впились когти, он повернулся к человеку, готовый к удару.
      Да, это был Дюрер, прожигающий Рода взглядом с его обычной смесью ненависти и подозрения.
      — Что ты здесь ищешь? — прохрипел он.
      Род стряхнул с плеча костлявую руку и прислонился к стене.
      — Ничего в особенности, просто осматриваюсь. У меня в данный момент не слишком много занятий, если ты не хочешь песню.
      — Черт бы подрал твои кошачьи концерты! — огрызнулся Дюрер. — И можешь бросить прикидываться менестрелем, я признал в тебе то, что ты есть.
      — Вот как? — поднял бровь Род. — Почему ты так считаешь, может, я и в самом деле менестрель?
      — Я слышал твое пение. А теперь ступай в свою комнату, если у тебя нигде больше нет дела.
      Род почесал нос.
      — А — насчет этой комнаты, — деликатно сказал он. — Мой спутник, кажется, нашел, э, лучшее употребление для нее, чем спальня. Так что я, своего рода, э, оставлен на холодке, если ты меня понимаешь.
      — Разложение! — прошипел советник.
      — Нет, я подозреваю, что Большой Том занимается этим в очень здоровой манере. А поскольку мне в данный момент негде остановиться, то я подумал, что никто не будет возражать, если я прогуляюсь.
      Дюрер прожег его взглядом, словно лучом лазера. Затем, очень нехотя, отступил на шаг-другой.
      — Верно, — сказал он, — здесь нет никакой тайны, чтобы ты совал свой нос.
      Род сумел ограничить свой смех умеренными конвульсиями в глубинах живота.
      — Но разве ты не знаешь, — продолжало чучело, — что эта часть замка населена привидениями?
      Род вскинул брови.
      — Да что вы говорите. — Он дернул себя за нижнюю губу, задумчиво глядя на Дюрера. — Ты, кажется, весьма хорошо знаешь замок.
      Глаза Дюрера вспыхнули, словно вольтова дуга.
      — Любой в замке может сказать тебе это. Но я — Дюрер, советник лорда Логайра! Это мое дело — хорошо знать, точно так же как не твое!
      Но Род отвернулся, глядя в темный коридор.
      — Знаешь, — задумчиво произнес он, — я никогда раньше не видел духа.
      — Никто не видел, или не дожил до того, чтобы рассказать об этом! Вступить туда — шаг дурака!
      Род обернулся, весело улыбаясь.
      — Но я удовлетворяю требованиям, кроме того, встреча с духом послужит материалом для баллады.
      Человечишка уставился на него, затем его лицо искривилось в презрительной усмешке. Он начал смеяться странным дребезжащим смехом, словно шарикоподшипник, катящийся по ржавому железу.
      — Тогда ступай, дурак! Мне следовало бы понять, что без разницы, пойдешь ты туда или нет.
      Род усмехнулся, пожал плечами и шагнул в темный коридор.
      — Минуточку, — окликнул Дюрер.
      Род вздохнул и обернулся.
      — Что ты теперь хочешь?
      — Прежде чем ты отправишься на смерть, — сказал Дюрер с лихорадочно горящими глазами, — скажи мне, что ты?
      По спине Рода пробежал холодок. Этот человечек разоблачил его легенду и видел его насквозь.
      Он прислонился к стене, излучая скуку.
      — Менестрель, конечно, чем же еще мне быть?
      — Нет, дурак! Ты думаешь, я настолько слеп? Ты шпион!
      Рука Рода прокралась к рукоятке кинжала. Он был сбалансирован для метания.
      — Шпион из Дома Хлодвига! — взвыл Дюрер.
      Рука Рода расслабилась, он выпустил дыхание, про которое совсем забыл.
      — Угадай еще раз, малыш!
      Дюрер нахмурился.
      — Не из Дома Хлодвига? Но тогда… Нет, ты их шпион! Даже теперь ты не признаешься в этом!
      В мозгу Рода сработал сигнал.
      Он привалился к стене, сложив руки на груди и ухмыляясь.
      — Эй, что у тебя за интерес к Дому Хлодвига, советник? Зачем бы Хлодвигу желать узнать о ваших делах?
      — Нет! — прошипел Дюрер, расширив глаза. — Дурак, неужели ты думаешь, что я отвечу на такой… Ой! Проклятие на мой старческий разум, не подумавший об этом! Ты шпион королевы!
      Род шагнул от стены, вынимая кинжал из ножен. Его не особенно волновало, знает ли Дюрер, что его послала Катарина, но он хотел получить ответ.
      — Я задал тебе вопрос, — спокойно произнес он.
      В глазах человечишки появился ужас.
      Он отпрыгнул к противоположной стене.
      — Стой! По моему зову явятся десять солдат!
      Род подарил ему выражение лица где-то между усмешкой и улыбкой.
      — Это принесет тебе мало хорошего, если ты будешь мертв к тому времени, как они прибудут сюда. — Он жестко указал на темный коридор. — К тому же я, вероятно, исчезну, когда они явятся.
      Человечишка в ужасе уставился на него и начал дрожать.
      Но этот маленький ублюдок был не робкого десятка, вынужден был признать Род. Голос его сломался, как у цикады, но он продолжал говорить:
      — Может быть… может быть, дело обстоит как раз именно так, как ты говоришь, и ты не от Хлодвига! Но если ты прибыл от королевы, ты же тогда для нас желанный гость!
      Род полуобернулся, бросив на человечишку намеренно косой взгляд.
      — Я расскажу тебе все, что ты желаешь узнать! — Советник воздел руки в патетическом энтузиазме. — Да, я все тебе расскажу, даже день, когда мы выступим с походом на столицу королевы, тогда ты сможешь сказать ей, и она выступит на юг, чтобы встретить нас на полдороге! Даже это я тебе скажу!
      Он прыгнул вперед, согнув пальцы, словно когти.
      — Только не ходи в этот коридор! Если ты явился от королевы, я не дам тебе умереть.
      Лицо Рода превратилось в камень.
      — Нет. У вас там что-то спрятано, у меня есть странное ощущение, что это может оказаться намного важнее, чем установленная вами дата мятежа. Я думаю, что все-таки посмотрю. — Он повернулся обратно в сторону пыльного коридора.
      Дюрер пробежал за ним несколько шагов, чуть ли не воя.
      — Нет! Нет! Ты должен донести весть на север! Не ходи, дурак!
      Род продолжал идти.
      За его спиной человечек в гневе завизжал:
      — Тогда отправляйся на смерть! Ты и не понадобишься! Я сам отнесу весть на север! Умри же, как дурак, каковым ты и являешься!
      Его визгливый истерический смех разносился и хлопал по стенам, стуча в уши Рода, пока тот шагал в заплесневелые, лишенные света глубины замка Логайра.
      Он завернул за угол, и смех замер, с ним умер и свет факелов из главного коридора: здесь тьма была полной.
      Род шел сквозь нее, пережевывая щеку. Очевидно, этот человечек и впрямь ждал, что он умрет… что было странно, поскольку он собирался удержать Рода от захода сюда, а это означало, что он и в самом деле хотел донести весть о мятеже до Катарины. Но почему он захотел вести двойную игру с мятежниками?
      Если это не было каким-то образом тройной игрой…
      Кроме того, он также, очевидно, прятал что-то в этих коридорах и мог бояться, что Род это обнаружит и сможет выйти живым.
      Однако он ожидал, что Род умрет, что означало автоматическую защиту… окружавшую Большой Секрет Дюрера.
      Если, конечно, не…
      Род остановился, осознав вдруг, что он не знает, где находится. У него было смутное впечатление, что он поворачивал за несколько углов, пока предавался размышлениям, но не мог вспомнить, за какие именно и за сколько… и в какую сторону.
      Он заметил, что голос его несколько дрожит, когда он прошептал:
      — Векс!
      — Да, Род, — немедля ответил у него за ухом голос. Он сильно успокаивал.
      — Векс, я нахожусь в части замка, населенной призраками.
      — Призраками?
      — Да, такова ее репутация.
      Возникла пауза, затем робот сказал:
      — Род, анализ рисунка твоего голоса указывает на слабый страх. Ты ведь, наверняка, не веришь в духов.
      — Да, не верю. Но я только что вспомнил, Векс, я ведь и в эльфов не верил. Ни в баньши, ни…
      — Эльфы, — ответил ровным голосом Векс, — это миф.
      — Э, Векс…
      — Да, Род?
      — Я видел немало эльфов с тех пор, как мы приземлились.
      — Свершившийся факт, — неохотно признался робот, — который я вынужден признать. У меня пока еще недостаточно данных, чтобы объяснить кажущийся конфликт с известными принципами.
      — Ты ничем не лучше католика, — проворчал Род. — Но это, по крайней мере, не вызывает больше у тебя припадков?
      — Н-е-т, — задумчиво протянул робот. — Первоначальные данные вызывали перегрузку, но с тех пор эти данные были усвоены.
      — Покуда ты уверен, что есть разумное объяснение.
      — Именно.
      — Значит, ты способен управиться с практическими делами?
      — Вполне.
      — Потому что ты уверен, что сумеешь в конечном счете подогнать под все это законы науки.
      — Очень логично с твоей стороны, Род.
      — Похоже на иезуитство, — проворчал Род. — Но непосредственное практическое дело в том, что я вправду боюсь. И по очень веской причине, Векс…
      — Да, Род?
      — Если на этой сумасшедшей планете могут существовать эльфы, то почему бы не существовать и духам?
      Возникла пауза, затем Векс признал:
      — Нет никаких данных, прямо противоречащих этой гипотезе.
      Стон, настолько глухой, что Род едва расслышал его, и настолько громкий, что он содрогнулся от боли, потряс стены коридора.
      — Что это? — ахнул Род.
      — Сложный пакет волн низкой частоты и высокой амплитуды, — услужливо ответил Векс.
      — Благодарю вас, доктор Слипкэм. Чем он вызван?
      — Пока еще недостаточно данных для… — Стон раздался снова, и туманный призрак с глубокими черными глазницами и черным же провалом рта устремился прямо к голове Рода, начав с размера не больше булавки в противоположном конце коридора и возвышаясь над ним секунду спустя.
      Род пронзительно закричал и распластался у стены. Страх завязал узлом внутренности у него в животе, страх полупарализовал его конечности, страх заледенил его мозг и стиснул сердце.
      Раздался еще один стон на полтона выше первого, Род дернул головой направо и увидел еще одного вырисовывающегося над ним духа.
      Третий стон, и глаза Рода распахнулись, перед ним вырос третий призрак.
      Три гигантских призрака окружили его полукольцом у каменной стены. Их рты имели вид огромных бесцветных «О», холодные костлявые пальцы потянулись к нему. Сквозь беспорядочную панику его мозга пробилась одна единственная мысль: Векс не верил в духов!
      — Духи! — закричал он. — Духи, Векс, духи!
      — Духи, — прогудел робот, — нематериальны, даже если они существуют. Они не являются проявлениями ни энергии, ни материи и не способны причинить вреда реальному объекту.
      — Скажи им! Скажи им! — завизжал Род.
      Охватывающая его сердце рука стиснула пальцы. Он ахнул и закашлялся. Что-то сдавливало его легкие стальным обручем вокруг груди, все теснее и теснее… Страх был физическим существом, неясным призраком, вооруженным, ненавидящим. Страх этот мог парализовать, мог убить…
      — Род, закрой уши.
      Род попытался подчиниться приказу робота и не смог.
      — Векс! — завизжал он. — Векс, я не могу двигаться!
      Его череп затрясло громкое глубокое гудение, забивающее стоны. Оно смодулировалось в монотонный гул:
      — З-А-К-Р-О-Й-У-Ш-И.
      И страх исчез, пропал или почти пропал, по крайней мере, уменьшившись до знакомого холодного кома в глубине живота. Род снова мог двигаться столь же легко, как всегда. Он заткнул уши пальцами. Гудение прекратилось, и он опять смог услышать духов. Их стоны стали приглушенными и отдаленными, пробиваясь сквозь пальцы. Страх снова поднялся к его горлу, но он не был больше парализующим.
      — Ты слышишь их, Род?
      — Да, но теперь это не так худо. Что ты сделал, Векс?
      — Ничего, Род. Их стоны имеют гармоническую частоту в субзвуковом диапазоне, способную вызвать страх в особях твоего вида.
      — О.
      — Вызывающий страх тон — это частота пульсации, производимая одновременным испусканием инфразвуковой гармонии в трех тонах.
      — Так значит, требуются трое, чтобы испугать меня?
      — Точно, Род.
      — И они, на самом деле, не пугают меня, а просто заставляют испытывать страх?
      — Опять правильно.
      — Ну, это облегчение. На минуту я испугался, что вдруг совершенно неожиданно превратился в полноценного труса.
      — Все люди испытывают страх, Род.
      — Да, но только трус позволяет ему остановить его.
      — Это преувеличенное утверждение.
      — И черт с ней, с теорией! Извини меня, пока я применю ее на практике.
      Род шагнул от стены, вынудив себя двигаться. Он продолжал идти прямо сквозь духа перед ним. Стоны вдруг прекратились, затем с воем отчаяния духи исчезли.
      — Они пропали, — прохрипел Род.
      — Конечно. Раз ты продемонстрировал их неспособность контролировать тебя, они сами начали страшиться тебя.
      — Д-д-да, — выдохнул Род. Он широко расставил ноги, уперев кулаки в бедра, откинув голову назад и ухмыляясь.
      — О'кей, привидения! Есть какие-нибудь сомнения насчет того, кто здесь хозяин?
      Он стоял, слушая эхо своего голоса, замурованного в пустых коридорах.
      Громкая речь могла быть здесь весьма впечатляющей.
      Траурный погребальный голос ответил ему из разреженного воздуха, простонав:
      — Оставь нас, смертный. Оставь нас в покое в наших могилах Мы никому здесь не вредим в наших холодных старых коридорах.
      — Никому, кроме тех людей, что заходят сюда, — отрезал Род. — Их вы убиваете, как убили бы меня, одним тяжким страхом.
      — Немногих, — погоревал дух. — Очень, очень немногих, смертный. Только сумасшедших и дураков.
      — Если вы убили здесь, в коридорах, хоть одного человека, вы убили одного лишнего! — обвинил в ответ Род.
      — Разве ты не убил бы, человек, защищая свой дом?
      — Какое ты имеешь право на эти коридоры? — фыркнул Род.
      Дух вдруг очутился рядом, возвышаясь над ним.
      — Я некогда был Горацио, первым лордом Логайром! — в гневе прогремел он. — Именно я и построил этот замок! Ужель я не имею права на самую бедную и холодную часть его коридоров?
      Страх пронзил живот Рода, он сделал шаг назад, затем стиснул зубы и снова шагнул вперед.
      — Тут у тебя есть аргумент, — признал он, — и владения эти, как ни крути, девять десятых права. Но сколько тебе пришлось убить, чтобы приобрести эти владения?
      — Никого. — Дух, казалось, был очень опечален этим. — Все в страхе бежали.
      Род кивнул, пересматривая свою оценку духа. Горацио явно не убивал, когда мог без этого обойтись. Однако, вероятно, был в восторге, когда это становилось необходимостью…
      — Я не собираюсь причинять тебе никакого вреда, Горацио. — Он вдруг сардонически усмехнулся. — Какой вред я мог бы тебе причинить, даже если бы захотел?
      Дух вскинул голову, уставившись пустыми глазницами на Рода.
      — Разве ты не знаешь, смертный?
      — Духам, — поспешно произнес за ухом у Рода голос Векса, — как и всем сверхъестественным существам, можно причинить вред холодным железом или серебром или любым другим средством хорошей проводимости, хотя золото обычно расценивалось, как слишком дорогое для такого употребления.
      Дух все выше вырисовывался над Родом, наступая на него.
      Род шагнул вперед с кинжалом наготове.
      — Стой, где стоишь, — резко приказал он. — Холодное железо, помнишь?
      — Тогда, значит, — прошептал Векс, — ты знаешь секрет их силы. Ты можешь привести целую армию с затычками в ушах.
      — Тогда, значит, — произнес Род, — зная секрет вашей силы, я могу привести сюда целую армию с затычками в ушах.
      Дух остановился, углы его губ опустились.
      — Я думал, ты сказал, что не знаешь.
      — Теперь знаю. Один шаг назад, будьте любезны.
      Дух неохотно отступил, простонав.
      — Что за призрак стоит рядом с тобой, советуя тебе?
      Род оскалил зубы в усмешке.
      — Черный конь, сделанный из холодного железа. Он в конюшне замка, но может говорить со мной оттуда.
      — Пука, — прорычал Горацио. — Конь-призрак, предавший мир духов.
      — Нет, — мрачно покачал головой Род. — Это совсем не призрак. Я ведь сказал, что он сделан из холодного железа, не так ли?
      Дух решительно замотал головой.
      — Никакого такого существа быть не может.
      Род вздохнул.
      — Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам. Но это не по существу. Для тебя важно лишь, что я не собираюсь учинять здесь никакого вреда. Я просто кое-что ищу. Я найду это и уйду. Идет?
      — Ты — хозяин. Зачем спрашиваешь? — с горечью произнес дух.
      — Вежливость, — объяснил Род. Затем в голове его промелькнула нестойкая и неясная надежда. — Да, кстати, я менестрель…
      Челюсть духа отвисла, затем он кинулся вперед, вытянув руки.
      — Музыка! О, сладкие звуки музыки! Сыграй нам человек, и мы в твоем распоряжении!
      — Секундочку! — поднял руку Род. — Ты построил эти коридоры, Горацио Логайр, и поэтому я прошу у тебя дара спокойно ходить по этим коридорам. Дозволь мне это, и я вам сыграю.
      — Ты можешь ходить, можешь ходить, где тебе угодно! — дрожа, согласился дух. — Только сыграй нам, человек!
      Очень ловко, подумал Род. Столь же хорошая работа по спасению лица, как и вся, когда-либо проделанная мною… В конце концов, нет смысла наживать себе врагов, если ты можешь избежать этого.
      Он поднял взгляд, вздрогнул и в потрясении уставился на окружившую его плотную стену духов, по меньшей мере, в три ряда глубиной, — все глядящие на него так, как голодный на фабрике спагетти.
      Он с трудом сглотнул и снял с плеча лютню, произнеся мысленно благодарственную молитву, что не имел возможности оставить ее в спальне-сеновале.
      Он коснулся струн, и по рядам духов прокатился стон экстаза, словно далекий отзвук погребальных колоколов, донесенный полуночным ветром.
      Тут Роду пришло в голову, что он приобрел отличнейшую позицию для заключения сделки.
      — Э, лорд Горацио, за две песни не скажете ли, где находятся тайные ходы?
      — Да, да! — откровенно завизжал дух. — Замок — твой, и мой домен, и все, чем я владею! Хоть королевство, если пожелаешь, только сыграй нам, человек! Ибо десять сотен лет мы не слыхали ни звука человеческой музыки! Только сыграй, и весь мир — твой!
      Тогда Род принялся щипать струны, и духи задрожали, словно школьница, получившая первый поцелуй.
      Он сыграл им «Гринслив» и «Пьяного матроса» — это были самые древние из известных ему песен. От них он перешел к песне «Полдень духа» и «Несчастная мисс Бейли». Он собирался вдарить «Призрачных всадников в небе», когда ему пришло в голову, что духам могли не особенно нравиться песни о духах. В конце концов, смертные рассказывали истории о духах ради эскапизма; по тому же критерию призракам хотелось услышать о жизни скучной, ординарной, обыденной, о чем-то мирном и утешающем: воспоминания о зеленых пастбищах и журчащих ручейках, мычащем стаде, медленно поворачивающемся в подветренную сторону.
      Поэтому он сыграл все, что мог вспомнить из шестой симфонии Бетховена, что было нелегко сделать, играя на ирландской лютне.
      Последние аккорды замерли среди пустых коридоров. С миг духи хранили молчание, потом по их рядам пронесся благодарственный удовлетворенный вздох.
      Могучий голос Горацио Логайра тихо проговорил рядом с Родом:
      — Воистину, самое прекрасное пение. — Потом он сказал очень осторожно: — Подари нам еще одну, человек.
      Род с печальной улыбкой покачал головой.
      — Часы ночные поджимают нас, милорд, а я должен многое сделать до рассвета. В другой раз я вернусь и сыграю вам вновь, но теперь я должен уходить.
      — И верно, — сказал Горацио с еще одним вздохом. — Ну, ты вел себя с нами честно, человек, и показал нам учтивость без принуждения к оной. Так неужто мы позволим гостю превзойти нас в гостеприимстве? Нет, но идем, и я покажу тебе двери и ходы внутри стен своего замка, я расскажу тебе обо всех его изгибах и поворотах.
      Все духи, за исключением Горацио, исчезли со звуком топота мышиных лапок по сухим листьям. Горацио внезапно свернул и полетел впереди прочь от Рода, который метнулся следом за ним.
      Род на бегу считал шаги, после пятидесяти дух сделал поворот под прямым углом с замечательным пренебрежением к инерции и прошел через дверной проем. Род сделал мужественную попытку совершить безынерционный поворот, но сумел только слегка притормозить.
      Голос духа усилился гулким эхом пещероподобного зала.
      — Это и в самом деле пещера, созданная Богом за много веков до моего прихода. Не желая скупиться с дарами Его, я превратил ее в большой пиршественный зал.
      Помещение забурлило голосами тысяч людей — это когда патриарх духов испустил тяжелый вздох.
      — Шумны и многочисленны были устраиваемые в сем огромном зале пиры, человек. Прекрасны девы и доблестны рыцари. — Голос его поднялся до экзальтации. — Ярким от света и музыки был мой пиршественный зал в те минувшие дни, повести и саги древнее и жизненнее, чем пение сего более позднего мира. Вино текло по усам моих придворных, и жизнь била с силой сквозь макушки, наполняя умы своим барабанным призывом!
      Призывом жизни…
      Голос духа растаял, эхо его растворялось среди холодных камней пещеры, пока огромный зал не застыл в молчании своей вечной полуночи.
      Где-то упала капля воды, раздробив молчание на сотню эхо.
      — Теперь они исчезли, о человек! — мрачно произнес дух. — Исчезли и умерли, пока трижды двунадесять моей крови сынов правили вместо меня этими болотами и потом являлись жить со мной в эти коридоры. Исчезли все мои храбрые товарищи, все мои податливые девы, исчезли и стали прахом под моими ногами.
      Плечи у Рода выпрямились, словно холодный ветер коснулся его между лопаток. Он старался легче ступать по ковру пыли в старом пиршественном зале.
      — А ныне! — Голос духа посуровел в мрачном гневе. — Ныне другие правят этими коридорами, раса шакалов, гиен, оскверняющих моих старых товарищей, разгуливая в образе людей.
      Род навострил уши.
      — Э, что вы сказали, милорд! Кто-то украл у вас этот зал?
      — Кривые чахлые людишки, — проскрежетал призрак. — Раса низких, лишенных благородства трусов — и лорд их всех выступает, как советник отпрыска рода моего, герцога Логайра!
      — Дюрер! — выдохнул Род.
      — Называется таким именем, — прорычал дух. — Хорошо, значит, он назван, ибо сердце у него твердое, а душа хрупкая. Но заметь себе, человек, — и дух обратил свои бездонные глаза к Роду; волосы на затылке Рода чуть приподнялись и отделились от черепа при виде углей, горящих в глубине глазниц призрака, — заметь себе хорошенько, — нараспев произнес он, вытягивая руку к Роду и тыча в него указательным пальцем, — что твердая и хрупкая сталь сломается от одного удара кованного железа. И также эти злые ходячие насмешки над человеческим родом могут быть сломлены мужем, коего действительно можно назвать мужем!
      Рука духа упала, плечи его поникли, голова опустилась.
      — Если бы, — мрачно проговорил он, — если бы в сии темные дни жил кто-либо, кто воистину может назвать себя мужем…
      Глаза Рода оторвались от духа и медленно проползли по огромному залу. Там была только чернота, тесная и густая. Он моргнул и мотнул головой, стараясь избавиться от чувства, что тьма давит ему на глаза.
      — Милорд Логайр, — начал он, остановился и произнес снова: — милорд Логайр, может, я и буду твоим куском железа — все равно, меня называли и похуже. Но если я должен сломить советников, я должен узнать о них как можно больше. Поэтому скажи мне, чем они занимаются в этих залах?
      — Колдовством, — проворчал призрак. — Черной магией! Хотя о манере ее я едва ли могу рассказать…
      — Ну, расскажи мне все, что можешь, — не отставал Род. — Все, что ты сможешь сказать, будет принято с благодарностью.
      — Ты говоришь, словно приходской поп, собирающий десятину, — фыркнул дух. — Тем не менее, я расскажу тебе все, что могу. Знай же тогда, человек, что эти кривые людишки построили себе здесь великий алтарь из сверкающего металла, что есть не сталь, не серебро, не золото, ни любой другой ведомый мне металл — здесь, в центре зала, где некогда танцевали мои придворные!
      — О. — Род поджал губы. — Э, каким образом они поклоняются перед этим алтарем?
      — Как поклоняются? — поднял голову дух. — Да я бы поручился, что принося себя в жертву, ибо они шагают внутрь той злой поделки, а потом исчезают и снова — хлоп — они тут, целые! Я могу только думать, что они, должно быть, отдают свою кровь темному демону внутри этого сверкающего ящика, ибо они входят тощие и трясущиеся. И в самом деле, — сказал он задумчиво, — почему бы они иначе были такими иссохшими, эти людишки?
      В основании черепа Рода снова началось беспокойное покалывание; оно проползло вниз по шее и распространилось по плечам.
      — Я должен увидеть эту поделку, милорд. — Он нащупал кинжал. — Давай-ка немного посветим!
      — Нет! — резанул по барабанным перепонкам крик. Дух запульсировал, съеживаясь и вырастая, контуры его заколебались, словно пламя свечи. — Ужель ты уничтожишь меня, человек, и отправишь в еще более темное царство, чем сие?
      Род помассировал шею, пытаясь высвободить мускулы, сведенные судорогой от вопля духа.
      — Прости меня, лорд Логайр, я забыл. Мой фонарь останется затемненным, но ты должен тогда привести меня к этому страшному алтарю, чтобы я мог увидеть его своими глазами.
      — Значит, ты собираешься поклоняться там? — Пустые глазницы призрака зловеще покраснели.
      — Нет, милорд, но я должен узнать эту вещь, чтобы суметь свалить ее, когда придет время.
      С миг дух молчал, затем степенно кивнул и скользнул вперед.
      — Идем.
      Род, спотыкаясь, побрел за ним, вытянув руки вперед — по пятам за призраком, пока его ладони не уперлись во что-то твердое и холодное.
      — Берегись, человек, — прогрохотал призрак, — ибо здесь таятся темные силы.
      Род медленно, дюйм за дюймом, нащупывал себе дорогу вдоль металла, мягко поблескивающего в слабой люминесценции призрака. Затем его правая рука упала на что-то. Он пошарил, обнаружил, что это был угол, пожелал, чтобы дух испускал еще немного света, и шарил до тех пор, пока не определил на ощупь контуры двери или, скорее, дверного проема семи футов в высоту и трех в ширину.
      — Что находится внутри, милорд? — спросил он шепотом.
      — Это гроб, — простонал дух, — металлический гроб без крышки, поставленный стоймя, и ты нашел его открытую сторону.
      Род гадал, что случится, если он шагнет в эту нишу, но по какой-то странной причине в нем отсутствовал экспериментаторский зуд истинного ученого.
      Он пошарил напротив дверного проема, и в его ладонь вжался круг, слегка выступающий над металлическим блоком.
      Проводя пальцем справа от дверного проема, он открыл целый набор кругов, овалов и кнопок. Район в пределах их контуров был более гладким и менее холодным, чем окружающий их металл — стекло, решил он, или пластик. Пульт управления.
      — Милорд Логайр, — тихо позвал он. — Подойдите теперь сюда ко мне, умоляю вас, потому что мне нужен свет.
      Дух подплыл к нему и при свете его холодного излучения Род разглядел набор измерительных приборов, верньеров, ряд кнопок с цветовым кодом.
      Голос духа был мягким, почти сочувствующим.
      — Почему ты дрожишь, человек?
      — Холодно, — отрезал Род. — Милорд Логайр, боюсь, что я должен согласиться с твоим мнением по поводу этой чудовищной штуки. Я не знаю, что это такое, но оно нехорошее.
      Дух заговорил, соглашаясь.
      — И то, что дурно на вид, должно быть вдвое хуже в действиях своих.
      — Ну, я не столь уверен в этом, как в основном принципе, — сдержанно ответил Род. — Но в данном случае это может быть применимо. Милорд, в последующий небольшой срок не обращайте внимания на мое бормотание, я должен, э, прочесть заклинание против зла этой, э, машины.
      Он переключился на жаргон галактических матросов, в то время как дух в замешательстве хмурился.
      — Векс, ты тут?
      — Да, Род.
      — Ты слушал?
      — Разумеется, Род.
      — Гм, ну значит, э, эта штука — большой кусок металла, прямоугольный, примерно, э, двадцати футов длиной на, скажем, десять шириной и, может, десять в высоту. Имеет вырезанную спереди небольшую нишу размером, примерно, со средний гроб.
      — Соответственно, — пробормотал робот.
      — Без непрошенных комментариев на работе, пожалуйста. Это белый металл с тусклым отливом и холоднее, чем ад, сейчас, во всяком случае. Рядом с нишей набор измерительных приборов: длинная линейка со шкалой и бегунком.
      — Как калибрована шкала, Род?
      — Похоже на логарифм, Векс. Арабские цифры. Ноль примерно в трех четвертях пути от левого края. Левая сторона шкалы размечена до десяти тысяч. Правая сторона идет до, э, 2385. Похоже на что-нибудь, о чем ты слышал?
      Возникла пауза, затем робот ответил:
      — Занесено для анализа, продолжай описание.
      Род скрипнул зубами. Эта огромная штуковина была явно так же незнакома Вексу, как и ему самому.
      — Тут есть циферблат с ручкой посередине, сразу справа от линейки. Точка отсчета наверху, двенадцать часов, отрицательное число слева, положительное справа. Ну, по крайней мере, я думаю, что это числа. Штука как раз справа от точки отсчета выглядит несколько похожей на лекало или, может, на параноидную синусоиду. Потом есть фигура, похожая на перевернутую грушу. Есть пара кругов с проходящей поперек них линией. Последняя — лежащий на боку вопросительный знак, потом есть бесконечность на месте шести часов. Левая сторона такая же, только все символы промечены знаком отрицания.
      Робот с минуту погудел. Род узнал Sempre Libera из «Травиаты». Векс положительно наслаждался.
      — Занесено для анализа и справок, Род. Продолжай описание.
      — Ты тоже не узнаешь их, да?
      — Они совершенно беспрецедентны в математических дисциплинах. Но если в их основании есть какая-нибудь логика, я их дешифрую. Продолжай.
      — Ну, тут есть семь кнопок, установленных на одном уровне в ряд, как раз над линейкой, с цветовой маркировкой. Цвета — э, эй, это же спектр!
      — Как я и опасался, — пробормотал робот. — Использование цветов спектра указывает на произвольную передачу значений. В последовательности цветов нет никакой аномалии?
      — Ну, окраска радужная…
      — Не совсем то, что я подразумевал под аномалией. Ну, занесено, продолжай…
      — Ничего, это все.
      — Все, только три прибора управления?
      — Это все.
      Минуту робот хранил молчание.
      — Что ты из этого заключаешь, Векс?
      — Ну. — Голос робота сделался колеблющимся. — Система управления, похоже, сработана для непрофессионала, Род…
      — Почему? Оттого, что такая простая?
      — Именно, помимо этого тут недостаточно данных для…
      — Ну, сделай догадку, черт побери! Сделай дикую догадку!
      — Род, гадание не находится в пределах способностей кибернетического механизма, так как оно требует применения интуитивности.
      — Так экстраполируй на основе уже доступных данных!
      Он снова услышал «Травиату», какую мог петь грустный звукогенератор, а затем Векс сказал:
      — Некруглость числа 2385, кажется, указывает на номер года, Род, обусловленный ее сопоставлением с числом десять тысяч.
      — Э… что ты сказал?
      — Число десять тысяч, — прочел лекцию Векс, — имеет множество вероятных соотнесений, одним из которых является зафиксированный период человеческой истории.
      — Эй, минуточку, Векс. Письменная история не восходит далее 2000 года до н.э., даже я знаю это.
      — И это чудо, учитывая твое сопротивление обучению с самого раннего возраста.
      — Ладно, ладно! Я был плохим мальчиком, не выполняющим домашние задания! Сожалею! Раскаиваюсь! Только продолжай экстраполяцию, идет?
      Он услышал жужжание серии замыкающихся реле, которое всегда напоминало ему смешки, затем Векс поведал:
      — Человеческая история до развития письменности, можно сказать, зафиксирована в легендах и мифах — устной традиции — в таких произведениях, как «Эпос о Гильгамеше». Охватываемый такими трудами период можно считать начавшимся почти за четыре тысячи лет до н.э. Эта цифра, прибавленная к нынешней дате, даст нам число 9432, которое близко подходит к числу 10000, чтобы включить ее в число вероятных соотнесений.
      — Хмм. — Род поджал нижнюю губу. — Ну, если посмотреть под таким углом, то, полагаю, 2385 может быть датой. Но что это означает?
      — Ай, Род, вывод так очевиден.
      — Значит, я микроцефальный идиот. Разжуй его.
      Робот поколебался.
      — Точность вывода имеет очень низкую вероятность…
      — Я же просил сделать догадку, не так ли? Брось, выкладывай его.
      — По данной теории, Род, этот артефакт должен быть средством передвижения для темпоральных путешествий.
      Род уставился на линейку.
      — Ты хочешь сказать, что это машина времени?
      Бегунок был подвинут вправо до предела, остановившись на числе 2385.
      — Род, ты должен держать в уме, что процент вероятности этой теории…
      — Машина времени! — В мозгу Рода все завертелось. — Значит, эти малорослые ублюдки явились из будущего!
      — Род, я же предостерегал тебя от твоей склонности сопровождать маловероятную теорию грузом убеждения.
      Род быстро покачал головой.
      — Э, не беспокойся, Векс. Это всего лишь догадка, вероятно, неправильная. Я держу это в уме.
      Он отвернулся от пульта управления с пылающим взором. Машина времени, кто бы мог подумать?!
      Он вдруг осознал слабое свечение слева от себя. Над ним возвышался мрачный Горацио Логайр.
      — Что это за магия, человек?
      Род помрачнел, снова повернувшись к машине.
      — Странная, милорд, темная и странная одновременно. Я немного знаком с разными, э, магиями, но это такая, о которой я ничего не знаю.
      — Что же ты тогда будешь делать?
      Род нахмурился, уставился в пол, а потом поднял взгляд с мрачной улыбкой.
      — Спать. И размышлять над тем, что увидел.
      — И когда ты уничтожишь эту игрушку сатаны?
      — Когда буду уверен, — пробормотал Род, снова оборачиваясь посмотреть на машину. — Уверен, что это чума, а не лечение этого средневекового, погруженного во мрак мира.
      Брови Логайра сошлись, когда его мрачность усилилась. Он, казалось, почти увеличился, вырисовываясь выше и шире, делая человека, стоящего перед ним, маленьким и беззащитным. У Рода возникло безумное ощущение, что на него с ревом несется древний локомотив.
      В голосе зазвучал отдаленный гром.
      — Тогда я поручаю тебе изгнание этого демонического алтаря и сброда его жрецов.
      У старика, решил Род, определенно зашли шарики за ролики.
      Меч духа молнией вылетел из ножен. Род невольно принял оборонительную стойку. Затем он выпрямился, выругав себя — призрачный меч едва ли мог причинить ему вред.
      Меч поплыл к нему острием вниз — сверкающее подобие распятия в призрачном свечении духа.
      — Поклянись на рукояти моего меча, что отныне ты не успокоишься, пока не очистишь землю сию от пробившейся к власти испорченности, что изгонишь сей темный алтарь и всех слуг его, и еще: что ты никогда, покуда жив, не покинешь Грамарий в час опасности.
      От потрясения у Рода отвисла челюсть. Широко открыв глаза, он уставился на неожиданную мощь и величие духа. В живот его закрался чуждый, бесформенный страх. Волосы у него на затылке встали дыбом от холода безымянного страха.
      Он съежился.
      — Это едва ли необходимо, милорд. Я люблю остров Грамарий и никогда не…
      — Положи руку на рукоять и клянись! — Слова были краткими и строгими.
      Род немало струхнул, отлично понимая, что эта клятва на всю жизнь привяжет его к планете.
      — Клянись! — прогремел дух. — Клянись! Клянись!
      — Все тут ты, старый крот? — пробормотал под нос Род, но это не сработало, он никогда не чувствовал себя менее веселым.
      Он уставился на пылающую светом рукоять и строгое лицо за нею.
      Почти против собственной воли он сделал шаг вперед, затем еще один, наблюдая, как его рука сомкнулась вокруг рукояти. Ладонь ничего не почувствовала, никакого давления твердого металла, но воздух в его руке был таким холодным, что парализовал его пальцы.
      — А теперь клянись мне! — прогремел Горацио.
      «А, ладно, — подумал Род. — Это только слова. Кроме того, я ведь агностик, не так ли?»
      — Я… клянусь, — неохотно произнес он, буквально выдавливая слова. Затем в его мозгу сверкнуло озарение, и он легко добавил: — И далее я клянусь, что я не успокоюсь до тех пор, пока королева и все ее подданные не будут править вновь с единым голосом.
      Он снял руку с меча, весьма довольный собой. Эта дополнительная статья давала ему путь прямо к его цели независимо от того, числил ли там Горацио или нет демократию среди опасностей, угрожающих Грамарию.
      Дух нахмурился.
      — Странная, — пробурчал он, — очень странная клятва. И все же сердцем я не могу сомневаться и благословляю тебя.
      Конечно, признался себе Род, клятва все же привязывала его к Грамарию, но через эту пропасть он перекинет мост, когда подойдет к ней.
      Меч скользнул обратно в ножны. Дух повернулся и сказал через плечо:
      — Следуй за мною теперь, и я покажу тебе коридоры внутри этих стен.
      Род последовал за ним, пока они не подошли к стене.
      Дух показал длинным костлявым пальцем:
      — Прощупывай, пока не обнаружишь, что камень под твоей ладонью подается.
      Род протянул руку к камню, указанному призраком, и толкнул, наваливаясь всем телом. Камень застонал и со скрежетом подался, уйдя в стену. Когда он вышел обратно, отворилась дверь со скрипом протестующих петель, которым давно уже должны были бы сделать перерыв на смазку.
      Щеку Рода овеял холодный черный воздух.
      — А теперь оставь меня, — сказал стоявший рядом с ним высокий и величественный дух. — И ступай выполнять свой долг. И все же помни, человек, клятву свою и будь уверен, что если ты когда-нибудь отбросишь ее, первый герцог Логайр всегда будет стоять рядом с твоей постелью, пока ты наконец не поддашься страху.
      — Определенно утешающая мысль, — пробурчал под нос Род. Он принялся ощупью спускаться по мшистым ступенькам, напевая себе под нос: «Никогда тебе не бывать одному».
      На этот раз дверь на сеновал была открыта, и подобный грому храп Тома глухо раскатывался по каменному помещению.
      Род остановился в дверях, пожевывая губу. Он вернулся в коридор, вынул из кронштейна факел и сунул его впереди себя в помещение, осторожно заглядывая туда, просто для гарантии уверенности, что никто не попытается вновь пробудить Тома с умыслом потребовать впоследствии алименты.
      Колеблющийся луч факела открыл спящую фигуру рослого крестьянина, укрытого плащом до середины груди. Одна медвежья ручища удобно обнимала круглое мягкое тело блондиночки, укрытой (или раскрытой) плащом в той же степени. Ее маленькие твердые грудки прижимались к боку Тома, а голова с разметавшимися светлыми волосами покоилась на его плече. Одна из загорелых рук была по-собственнически перекинута через бочонок груди великана.
      Род нахмурился и подошел взглянуть поближе. Лицо было тонкое, нос вздернутый, рот маленький с довольной и надменной улыбочкой.
      Это была, определенно, не брюнетка, пристававшая к Роду ранее в коридоре. Он удивленно хмыкнул. Так значит, та девка не ринулась за слугой, когда ей отказал господин.
      Конечно, она могла оказаться просто недостаточно резвой… Но нет, Большой Том был бы рад ублаготворить обеих.
      Он поставил факел на место, вернулся на сеновал с кивком завистливого восхищения Большому Тому и, не трудясь стягивать камзол, свалился на кучу сена, служившую ему постелью. Это воскресило в нем воспоминания. Он зевнул, положил голову на согнутую руку и медленно продрейфовал ко сну.
      — Человек Гэллоуглас!
      Голос так и прогремел в тесном помещении. Род рывком выпрямился, девушка завизжала, а Большой Том выругался.
      Над ним, светясь в темноте холодным светом, возвышался дух.
      Род поднялся на ноги, бросив быстрый взгляд на Тома и девушку. Она съежилась в малодушном страхе, прижавшись к медвежьей шкуре его груди. На лице Тома уже установилось выражение угрюмого (и вероятно, испуганного) вызова.
      Род переключил взор на духа, стоящего высоко над ними в пластинчатых доспехах, с невероятно длинным и тонким лицом. Оружие у него на бедре было рапирой, это был не Горацио Логайр.
      Род напомнил себе, что он — босс, факт, о котором он почти забыл. Он ответил бездонному взору самым надменным взглядом, на какой был способен.
      — В каком хлеву ты вырос, — рявкнул он, — что являешься перед джентльменом столь бесцеремонно?
      Глаза-пещеры расширились, у духа отвисла челюсть. Сбитый с толку, он уставился на Рода.
      Смертный поспешил воспользоваться своим преимуществом.
      — Говори же, да поживее, иначе я спляшу на твоих костях!
      Дух просто зараболепствовал, Род попал в точку. Очевидно, существовала какая-то эктоплазматическая связь между духом и его бренными останками. Он сделал мысленную пометку отыскать могилы всех участвующих в деле духов.
      — Прошу прощения, милорд, — заикаясь, произнес дух. — Я никак не хотел оскорбить. Я только…
      Род оборвал его:
      — Раз уж потревожил мой сон, ты вполне можешь сказать, что привело тебя ко мне?
      — Вас вызвали…
      Род снова перебил его:
      — Никто не вызывает меня.
      — Прошу прощения, милорд, — поклонился дух. — Милорд Логайр просит вашего присутствия.
      Род еще с миг прожигал его взглядом, затем со вздохом взял лютню.
      — Ну, кто имеет дело с духами, должен заниматься делами в неурочное время. — Он вскинул голову. — Горацио Логайр?
      — Он самый, милорд.
      Служанка ахнула.
      Род вздрогнул, он совершенно забыл про своих слушателей. К полудню его репутация будет известна всему замку.
      — Ну, — сказал он, вешая лютню на плечо, — веди.
      Дух еще раз поклонился, затем, вытянув руку, повернулся к стене.
      — Погоди, — рявкнул Род, — лучше оставь тайные ходы тайными. Ступай к милорду Логайру и скажи ему, что я скоро приду. Ты забываешь, что я не могу ходить сквозь стены, подобно тебе.
      Дух обернулся, недоуменно нахмурившись.
      — Но, милорд…
      — Ступай к милорду Логайру, — рассвирепел Род.
      Дух съежился.
      — Как вам угодно, милорд, — поспешил промямлить он и скрылся.
      В неожиданно наступившей темноте девушка испустила долгий рыдающий вздох, и «Как же это, мастер?» — осведомился Большой Том, очень спокойным голосом, со всего лишь следом удивления. «Ты теперь регулируешь движение духов?»
      — Да, — ответил Род и распахнул дверь, гадая, где это Том подхватил такое выражение — «регулировать движение».
      В дверях он обернулся посмотреть на пару, сузив глаза и пронзая их взглядом.
      — Если хоть слово об этом выйдет за пределы этого помещения, у вас обоих будет беспокойный сон и ночные гости.
      Глаза Большого Тома сузились, девушкины же в тревоге расширились.
      «Хорошо, — подумал Род. — Я пригрозил ее доходу и теперь могу быть уверенным, что она будет молчать».
      Он круто повернулся и закрыл дверь. Большой Том, конечно же, утешит ее, а контроль его мастера над духами не совсем чтобы уронит его в ее глазах.
      И конечно же, она будет держать язык за зубами. Что тоже неплохо. Для человека, неверящего в магию, Род и так уж чересчур прославился, как чародей.
      Он крался по коридору, пока не нашел пустую комнату со входом в тайный туннель. Гранитные блоки стен были вырезаны в форме барельефа, изображающего сжигаемую на костре оранжевую флейту. Логайры явно весьма серьезна воспринимали принятую ими ирландскую фамилию.
      Род нашел в связке хвороста один уголек, вырезанный немного глубже остальных, и бросил на него весь свой вес, толкнув его вправо. Древний механизм издал глухое рычание, и дверь развернулась на каменных плитах пола.
      Род нащупал подошвами ног ступеньки, протянул руку к большому железному кольцу, установленному с внутренней стороны двери, и, задвинув ее, направился вниз, по лестнице.
      Он вышел через массивную дверь в большой зал с темным алтарем. Его призрачный проводник был уже там, дожидаясь.
      Дух поклонился.
      — Если вы будете так добры последовать за мной, мастер… — Он повернулся и пошел к арочному выходу в коридор.
      Род последовал за ним, бурча под нос:
      — Полегче там с сарказмами.
      Они вышли в коридор, и справа от себя Род увидел фосфоресцирующее собрание духов. Они стояли неподвижно, склонив головы, глядя на что-то внизу на полу в центре их круга. Род услышал очень смертный и очень испуганный плач.
      Когда Род подошел, Горацио отплыл от кучи призраков. Его крупное лицо исказил гнев.
      — Милорд Логайр. — Род поклонился с предельной вежливостью, затем выпрямился. — Зачем ты вызвал меня?
      Лоб духа немного разгладился, он, видно, несколько смягчился.
      — Человек Гэллоуглас, — проворчал он, — почему ты не сказал мне, что пришел в наши коридоры не один?
      — Не один? — поднял брови Род. — Вот как?
      Мрачность Логайра перешла в озадаченность.
      — Воистину, был некто, последовавший за тобой, как я убедился, выйдя из зала со странным сооружением.
      — Высший сорт, — пробормотал Род.
      — Gesundheit , — ответствовал Логайр. — Если нам предстоит иметь здесь постоянное хождение смертных, мне придется присмотреть за отоплением коридоров. Но к делу: я нашел твоего слугу прямо при выходе из зала.
      — Слугу? — нахмурился Род. — Откуда ты знаешь, что это слуга?
      — Он же подслушивал у двери. И мы можем знать, что он твой, ибо когда мы двинулись на него, он выкрикнул твое имя.
      — О. — Род сосредоточенно почесал в затылке. — Так он назвал мое имя, да?
      — Да, иначе мы убили бы его. И посему я послал за тобой, чтобы отдать его тебе.
      Логайр посторонился, круг духов расступился, и Род шагнул вперед. В холодном свете духов он увидел жалкий комок, пытающийся втиснуться в стену. Лицо было отвернуто от него. По плечам рассыпались длинные черные волосы. На нем была белая блузка, широкая юбка и черный лиф. Последний был очень плотно заполнен.
      — Милорд Логайр, — начал было Род, но голос его осел и он начал снова: — Милорд Логайр, это вряд ли «он». — А затем самым мягким голосом, на какой был способен, он попросил: — Посмотри на меня, девушка.
      Голова девушки вскинулась, губы раздвинулись. Лицо ее залилось радостью и облегчением.
      — Милорд!
      Затем ее руки обвили его шею, так крепко, что ему пришлось бороться за дыхание, а ее тело плотно придвинулось к нему. Она уткнулась головой в плечо Рода, содрогаясь всем телом от рыданий.
      — Милорд, о, милорд!
      — Боже милостивый! — откликнулся Род, отодвигаясь от нее, чтобы прочистить гортань.
      Он, разумеется, узнал ее, это была служаночка, сделавшая ему ранее вечером предложение.
      — Ну, ну, тихо, девушка, все хорошо, — прошептал он, гладя ее по спине.
      Помещение вокруг него, казалось, закачалось. Он выбрал фиксированную точку света и уставился на нее.
      Она оказалась Горацио Логайром, с лицом, искаженным налетом негодования.
      — Забери ее из моих коридоров, человек, они и без того достаточно сырые.
      Род как раз успел заметить, как мило эта крестьяночка укладывается в его объятия. Он закрыл глаза, упиваясь ее теплотой и близостью, Затем кивнул головой.
      — Да, милорд, так я и сделаю. Ну, ну, тихо, девушка, не нужно плакать. — Он вытащил из-за манжета платок и вытер ей щеки. — Хватит слез, милая, вот так. Ты повышаешь влажность, а у Горацио артрит, если только он сможет вспомнить, куда положил свои кости. Вот так, умница.
      Ее голова уткнулась ему в грудь, она шмыгнула носом. Глаза ее закрылись, мышцы расслабились, казалось, она едва ли не уснула. Рода охватила внезапная волна нежности при помощи и содействии ощущения огромной силы, внесенной его инстинктом защитника, и он мысленно выругал липучий эффект девицы в беде.
      Он посмотрел в мрачные глазницы Логайра.
      — Заарканили тебя, человек.
      — Кого? Меня? — Род нахмурился и глухо стукнул себя по горлу в области сонной артерии. — «Семь раз испытан я огнем…»
      — «…и сочтен желанным, — согласился Логайр. — И семь раз испытан разум в том, кто ошибок не имел». Забери ее из моих коридоров, человек.
      Род бросил на него последний вызывающий взгляд и повернулся к девушке.
      — Идем, девушка, — прошептал он. — Теперь мы должны уйти из этих мест.
      Он подхватил ее на руки. Она шевельнулась, что-то обиженно пробормотала и снова уткнулась в его плечо, крепко обняв ему шею руками.
      «Младенцы и женщины, — раздраженно подумал Род, — хуже зыбучих песков».
      — Милорд, — обратился он к Логайру, — не проводите ли вы меня? Как вы можете понять, мое внимание несколько отвлечено…
      — Да, — ответил дух и свернул направо по коридору, но не раньше, чем Род успел заметить на лице духа призрачную улыбку.
      Он вышел в освещенный коридор, где прежде встретил Дюрера. Человечишка исчез, очевидно, он предположил самое худшее и довольный пошел своей дорогой.
      Род опустил ноги девушки на пол. Она снова пробормотала неразборчивый протест и еще крепче прижалась к нему.
      Род сжал ее в объятиях и потерся щекой о ее волосы, растягивая мгновение как можно дольше.
      Затем он печально улыбнулся и, подняв руку, погладил ее по подбородку, повернув ее лицо в свою сторону. Глаза с длинными ресницами были все еще закрыты, полные красные губы надуты и чуточку приоткрыты.
      Род сделал себя твердым, как сталь, и мягко спросил:
      — Теперь ты должна рассказать мне, девушка, зачем ты последовала за мной.
      Глаза ее распахнулись и тревожно расширились. Потом она закусила губу, опустила голову и отступила от него, вцепившись в ткань его камзола.
      — Ты должна рассказать мне, девушка, кто послал тебя шпионить за мной?
      Она вскинула голову, в испуге расширив глаза, и замотала ею.
      — Никто, милорд, никто, только я сама.
      — Да? — печально улыбнулся Род. — Сама по себе ты последовала за мной в часть замка, населенную призраками?
      Она снова опустила взгляд.
      — Я не боялась призраков, милорд.
      Род удивленно поджал губы.
      Если это так, она обладает необычной для горничной смелостью.
      Нервы у нее не сдали до тех пор, пока она не увидела их в натуре, а испытавши сам их стоны, Род легко мог понять ее сломленность.
      Она также могла последовать за ним в надежде, что он надумает пересмотреть свое решение спать в одиночестве. Или, может быть, она думала, что сможет помочь, если он попадет в беду. Род улыбнулся при этой последней мысли. Но он должен был удостовериться в этом.
      — И все же ты еще не сказала мне, почему ты последовала за мной?
      Она снова закусила губу и скривила лицо. Род спокойно ждал.
      Выдавливая из себя каждое слово, она сказала:
      — Я… я боялась за вас, милорд.
      Род уставился на нее, затем его рот растянулся в полуулыбке. Он медленно покачал головой.
      — Ты боялась за меня?
      — Да, — вскинула она голову. — Я не знала, что вы чародей, а человек в одиночку… в тех коридорах…
      Голос ее оборвался, веки снова опустились.
      Род испустил вздох и привлек ее к себе. Она с миг сопротивлялась, затем уступила.
      — Ах, девушка, девушка! — вздохнул он. — Чем ты могла мне помочь?
      — Я… у меня есть подход к некоторым духам, милорд. — Голос ее был приглушен тканью его камзола. — Я думала…
      Род нахмурился. Неужто общение с миром духов было нормой на этой рехнувшейся планете?
      Он мягко погладил ее по спине, прижимаясь щекой к ее волосам. Она, конечно, могла и лгать, но это подразумевало бы, что она великолепная актриса, а для этого она казалась слишком бесхитростной.
      Он вздохнул и еще крепче сжал ее в объятиях. Она прижалась к нему бедрами.
      Род закрыл глаза и стер в голове все ощущения, кроме ощущения ее тела. Она было хорошим, очень хорошим, почти как у той девушки — Гвендайлон…
      Он резко открыл глаза и уставился в освещенный факелами полумрак коридора, рисуя перед собой два лица — бок о бок. Покрась волосы в черный цвет, загни уголки глаз, выпрями нос.
      Она почувствовала его напряжение и подняла голову:
      — Что такое, милорд?
      Голос был немного выше тоном, да, но он был того же типа.
      Он оглядел ее с ног до головы — комплекция была безупречной, кожа — без единой веснушки. Но чтобы состряпать основы косметики, требуется не такая уж развитая технология.
      Он нацелился указательным пальцем ей между глаз.
      — Ты, — заявил он, — обманывала меня.
      Его палец остановился на кончике ее носа.
      В ее глазах мелькнуло разочарование, а затем она снова стала воплощением невинности.
      — Обманывала вас, милорд?.. Я… я не понимаю.
      Род щелкнул пальцами, кончик носа отлетел. Он кивнул мрачно, но с улыбкой.
      — Крахмал и вода. Но ты поступила неправильно, выпрямив его. Мне он гораздо больше нравится чуточку вздернутым.
      Он потер кончиком пальца по уголку глаза — и тот перестал быть косым, а на пальце появилось черное пятно.
      — Крахмал и вода, и черная краска на веках. Немного муки, смешанной с жженой амброй, на лицо и хна для волос.
      Уголки ее рта сжались. Лицо под краской покраснело от жаркого гнева.
      Он покачал головой, наморщив лоб.
      — Но зачем, девушка? Твое лицо во много раз прекраснее.
      Он позволил себе момент самодовольства, когда гнев на ее лице растаял в нежности и страсти.
      Она опустила взгляд.
      — Я не могла тебя покинуть, милорд.
      Он закрыл глаза, скрипнул зубами и только огромным усилием воли удержался, чтобы не сжать ее в объятиях.
      — Но… — Он остановился и продолжил после громкого долгого вздоха: — Но каким образом ты последовала за мной, девушка?
      Она подняла взгляд, невинно расширив глаза.
      — В обличьи скопы, милорд.
      Глаза его распахнулись с почти слышимым щелчком. Он уставился на нее.
      — Ведьма? Ты? Но…
      — Ты не станешь презирать меня из-за этого, милорд? — обеспокоенно спросила она. — Ты, который и сам чародей?
      Его глаза потеряли фокус.
      — Как? Чародей? — Он помотал головой, пытаясь прояснить ее. — Э, я хочу сказать… нет, конечно, не стану. Я имел в виду… ну, некоторые из моих наилучших друзей… э…
      — Милорд? — Она взглянула ему в лицо. — Здоров ли ты?
      — Кто, я? Конечно, нет! Нет, минутку. — Он остановился и сделал очень глубокий вдох. — Итак, слушай. Ты — ведьма. Так. Подумаешь, эка важность. Меня больше интересует твоя красота, чем твои таланты.
      Горящие уголья, там, в ее глазах, готовы были воспламениться, если он подует на них. Он сделал еще один глубокий вдох и призвал свои гормоны к порядку.
      — А теперь, давай внесем ясность в один вопрос.
      — Да, милорд, — выдохнула она, прильнув к нему.
      — Нет, нет! Я имею в виду не это! — Он шагнул назад, выставив перед собой руки, чтобы удержать ее. — Слушай. Единственная причина, по которой ты последовала сюда за мной, заключалась в том, что ты боялась, что я попаду в беду, с которой не смогу управиться, верно?
      Она помолчала, свечение в ее глазах медленно угасло под приливом разочарования.
      Она опустила взгляд.
      — Да, милорд.
      То, как она это произнесла, заставило его подумать, что она оставила жутко много недосказанным, но он поспешил со следующим доводом.
      — Но теперь ты знаешь, что я чародей, верно?
      — Да, милорд. — Он едва мог ее расслышать.
      — Значит, ты знаешь, что мне нечего бояться, не так ли? Значит, больше нет нужды следовать за мной, верно?
      — Нет, милорд! — Она вскинула лицо, пылая взглядом, затем ее подбородок поднялся немного выше, гордый надменный в своем упрямстве. — Я буду следовать за тобой по-прежнему, Род Гэллоуглас. В мире сем есть чары, о коих ты не ведаешь.
      И одним из самых раздражающих в ней качеств, решил Род, было то, что она всегда была столь чертовски права. В этом безумном шиворот-навыворот мире было наверное куда как много «чар», которых он даже вообразить не мог.
      Но с другой стороны, кажется, были некоторые, о которых она тоже не знала. Ведьма-любительница, скорее всего, и слишком старая, чтобы вступать в профсоюз — ей, должно быть, почти столько же лет, сколько и Роду. Фактически, ее «колдовство» состояло, кажется, из косметического искусства, способности летать птицей (это еще он не до конца вычислил) и совершенно необычной для женщины смелости.
      Так что она права, у нее были веские причины беспокоиться о нем — он еще находится в опасности, но также и она. Нет. Без толку говорить ей, что она не может следовать за ним, она все равно последует. И он выйдет живым, как он всегда выходил из всех передряг, но она будет убита где-нибудь в кювете, где-то по дороге. Или, может быть, настолько свяжет его, что они оба кончат покойниками.
      Он мотнул головой из стороны в сторону, энергично ею тряся. Он не мог позволить ей погибнуть. Он должен был как-то стряхнуть ее и знал, как именно.
      Его рот скривился в кислой улыбке.
      — Выходит, правда то, что говорят о сельских девушках: дай им миг доброты, и ты никогда от них не избавишься. У тебя, милая, высший класс приставучести.
      Она ахнула, отступила от него, лицо ее исказила гримаса боли, а тыльная сторона ладони метнулась к губам. На глаза навернулись слезы, она закусила руку, повернулась и убежала.
      Он уставился в пол, прислушиваясь к замирающим рыданиям, чувствуя растущую в нем пустоту.
      По тяжелой дубовой двери громыхнул кулак. Род выкарабкался из глубины сна, забарахтался, пытаясь сесть.
      Большой Том и деваха лежали, не шевелясь, не сводя глаз с двери. Род хмыкнул, поднимаясь на ноги.
      — Не беспокойтесь, — пробурчал он. — Духи не стучатся.
      — Эй, менестрель, — грохнул грубый пропитый голос. — Ступай к моему хозяину!
      Род натянул камзол и поднял лютню. Он распахнул большую дверь, мотая головой, чтобы избавить ее от остатков скудного сна.
      — Ты мог бы, по крайней мере, попробовать быть повеселее в такой час чертова утра? — проворчал он. — И кто именно, черт возьми, твой хозяин?
      Тяжелый кулак попал ему ниже уха, заставив его откатиться к стене. Он поборол мгновенный импульс сломать этому типу шею.
      Сквозь звон в ушах и шум в голове он расслышал глухой садистский смешок.
      — Знай, как разговаривать с высшими, шут. То хорошее правило для мужлана.
      Род поднялся, оперевшись руками о стену, и смерил взглядом своего противника. Это был простой солдат, одетый в кожу и кольчугу, которые нуждались в чистке, так же как и сам солдат.
      Может быть, он и простолюдин, но у него был далеко не простой случай запаха, и венец всего — халитоз , обязанный, возможно, гнилым зубам, которые он выставлял напоказ в самодовольной ухмылке.
      Род вздохнул и выпрямился, решив, что, возможно, лучше будет сыграть свою роль. Фактически, он заслужил удар, потому что выпал из характера своего персонажа. Шут в средневековом обществе канализировал выход эмоций — не только через развлечения, но также создавая мишень для агрессий, становясь их объектом.
      — Ладно, — сказал он. — Усвоил. Идем.
      На этот раз кулак угодил ему в челюсть. Покатившись от удара, он услышал, как веселый голос прорычал:
      — Усвоил, но недостаточно, правило есть обращаться к высшим «мастер».
      Род подавил гнев в спокойную, расчетливую ярость и бросился вперед, нанеся три быстрых удара ребром ладони.
      — У меня есть еще лучшее правило для солдата, — проинформировал он смятую кучу у своих ног. — Сперва удостоверься, кто есть высший. А теперь веди меня к своему хозяину.
      Хозяином, как оказалось, был Логайр. Рода проводили в средних размеров зал с высоким потолком, который был весь увешан гобеленами.
      Три высоких узких окна, сквозь которые Роду был виден слабый свет зари, искажаемый призмой водопада, освещали помещение, которое было заполнено ревом воды, но звук был приглушенным. Присмотревшись повнимательнее, Род увидел, что окна были с двойными рамами и в метр глубиной. Кто-то кое-что помнил из старой технологии.
      Стены были увешаны гобеленами, под ногами лежал толстый ковер. Центр покоев занимал большой овальный стол. Во главе его сидел Логайр, справа от него — старший сын. Дюрер сидел слева. Другие места занимали восемь человек, выглядевшие знакомыми. У Рода расширились глаза, когда он узнал их: герцог Медичи, граф Романов, герцог Бурбон, князь Габсбург и их советники.
      После Логайра они были четырьмя самыми могущественными среди Великих Лордов. И если эти пятеро собрались вместе, то не могли ли быть поблизости и другие семеро?
      Все сидели за завтраком, но никто из них, кажется, по-настоящему не сознавал, что он ест. Взять вот Ансельма — сына Логайра — он ел, словно автомат, уставясь в тарелку, с лицом, застывшим, словно у скульптуры, в холодной ярости.
      Его отец сидел, склонив голову, крепко стиснув руки перед собой на столе.
      Надо полагать, решил Род, здесь имела место небольшая ссора между отцом и сыном, и Логайр победил — но только приказав сыну заткнуться.
      И Рода призвали залатать брешь. Ой-е-ей! Чего только не ждут люди от эстрадных артистов.
      Лицо Дюрера лучилось подспудным пыланием мстительной радости, у других советников были более умеренные версии того же выражения лица. Что бы тут ни произошло, все вышло так, как хотел Дюрер: вероятно, именно он-то это и подстроил. Этот человек был идеальным катализатором, решил Род. Он никогда не вступал в вызванные им реакции.
      Логайр посмотрел на своего сына с немым призывом в старческих покрасневших глазах. Но Ансельм не ответил ему даже мимолетным взглядом, и лицо герцога стало твердым, как кремень.
      Повернувшись, старик увидел Рода.
      — Менестрель! — рявкнул он. — Почто стоишь ты праздно, дай нам веселья.
      Голова Дюрера резко повернулась в его сторону, он вцепился в него взглядом. Тревога сменила на его лице шок с последовавшей затем дистиллированной убийственной яростью.
      Род весело улыбнулся, поклонился и коснулся чуба, отдавая честь. Про себя он гадал, какая же песня сможет выжечь напряженность в этом зале. Он сильно подозревал, что тут существовал обычай разряжать атмосферу, избивая менестреля за неумение выполнить свою задачу.
      Он начал наигрывать «Мэтти Гривса», прикидывая, что его единственный шанс заключается в том, чтобы дать нечто еще более ужасное, чем все, что только могло иметь здесь место.
      Он, однако, некоторое время воздерживался от слов, чтобы дать себе время изучить лица четырех лордов. Выражение их менялось от задумчивого размышления до прямого, хотя и несколько завуалированного презрения, последнее явно было направлено на старого герцога. Похоже, Логайр не имел здесь сильных сторонников: баланс мнений, кажется, покоился на его сыне.
      — Менестрель!
      Род поднял взгляд — это заговорил Ансельм.
      Лицо молодого человека было настолько кислым, что от него и молоко свернулось бы.
      — Ты знаешь песню о парне, из которого женщина сделала дурака, и все же он, вдвойне дурак, все еще любит ее?
      — Кончено! — ответил Логайр.
      Но прежде чем Ансельм смог ответить, Род сказал:
      — Много, милорд, о мужчинах, все еще любящих женщин, выбранивших их, и во всех них леди возвращаются к ним.
      — Возвращаются! — сплюнул Ансельм. — Да, она возьмет его обратно, чтобы с позором повесить на воротах своего замка!
      Старый герцог, поднявшись на ноги, прорычал:
      — Довольно твоей клеветы!
      — Клеветы! — Кресло Ансельма опрокинулось, когда он вскочил на ноги, чтобы встретить отца лицом к лицу. — А разве это клевета, что она оплевала гордое имя Логайров. Да! И не раз, но дважды, и сделает это вновь! Нет! — Он врезал по столу кулаком, обернувшись, чтобы пройтись взглядом по лицам лордов. — Эта подлая девка должна усвоить, что она не может топтать часть своих пэров! Мы должны сбросить ее с престола и сломать под нами раз и навсегда!
      Лицо Логайра-старшего побагровело, он уже совсем был готов ответить резко, но прежде чем он успел заговорить, Род пробормотал словно про себя:
      — Нет, милорд, не так круто, Не громить, а приструнить.
      Он попал под перекрестный огонь подобных лазерам взглядов Ансельма и Дюрера, но Логайр грянул:
      — Да! — сказал он с гигантской радостью и облегчением. — Он говорит не к месту, но речь его верна! Наша юная королева норовиста, но ведь такой же бывает и молодая кобылка, пока ее не взнуздают. Она должна усвоить, что ее власть не абсолютна, что есть узда на ее силу, но она сюзерен, и ее нельзя сбрасывать!
      Ансельм издал булькающий звук, лицо его раскраснелось, глаза начали вылезать из глазниц. Он задыхался от ярости, но сумел проговорить, сильно заикаясь от гнева:
      — Нет уж! Теперь я говорю, нет! Женщина-сюзерен? Это насмешка! Блудливая надменная сука…
      — Молчать! — прогремел Логайр, и даже четверо Великих Лордов съежились от дикой силы его голоса.
      Что касается Ансельма, то он порядком струхнул, испуганно глядя на стоящего перед ним седобородого великана, который, казалось, вырос и раздался у него на глазах.
      Затем медленно и с куда большим достоинством, чем Род видел когда-либо в человеке, с истинно царственным достоинством, что дается только бессознательно, Логайр вернулся на свое место, так и не отведя глаз от сына.
      — Возвращайся в свои покои, — приказал он холодным ровным голосом. — Мы не будем больше говорить об этом до конклава на закате.
      Ансельм как-то сумел найти в себе силы снова задрать подбородок — жест, показавшийся каким-то нелепым и напыщенным — и круто повернулся. Когда он шел к двери, его взгляд упал на Рода. Ярость и унижение кипели в нем, и он размахнулся, чтобы вознаградить менестреля оплеухой.
      — Нет! — рявкнул Логайр, и Ансельм замер. — Этот человек, — произнес размеренно герцог, — говорил правду. Я не потерплю, чтобы с ним плохо обращались.
      Ансельм сцепился взглядом с отцом, затем его взгляд заколебался, и он опустил глаза. Он повернул прочь, дверь за ним захлопнулась.
      — Менестрель! — прогромыхал Логайр. — Сыграй!
      Род дал своим пальцам прогуляться по струнам, наигрывая «Старика из Тор Таппана», пока размышлял.
      Так значит, сегодня ночью состоится военный совет, да? И главным вопросом явно будет образ правления: конституционная монархия или марсократия, хотя знали об этом, может быть, только Род и Дюрер. Ну, он знал, на чьей он будет стороне.
      Он снова посмотрел на сидящего выпрямившись старого герцога Логайра, поедающего чисто символические кусочки пищи; тот сидел, плотно сжав губы под окладистой седой бородой, сдвинув брови в суровой мрачности и с только самым малым намеком на горе в темных глубоких глазах.
      Да, Род знал, на чьей он стороне.
      Они собрались в огромной зале, достаточно большой, чтобы послужить ангаром для космического корабля приличных размеров, если бы только грамарийцы знали, что такое космический корабль.
      На каменном полу был выложен герб Логайров. Вдоль стен на каждый ярд имелся серебряный канделябр с факелом, потолок был сводчатым и позолоченным, с подвешенной в центре огромной серебряной люстрой. Окон не было, но это не имело значения, поскольку уже наступила ночь.
      Логайр сидел в большом резном кресле в одном конце зала, позади него стена была задрапирована полотнищами с цветами его рода. Кресло стояло на помосте высотой в четыре фута, так что стоящие лорды должны были смотреть на него снизу вверх.
      Их было довольно много — не только двенадцать великих, но и сонм графов, баронов и рыцарей — их вассалов.
      И рядом с каждым стоял, вернее горбился, тонколицый костлявый человечек с приглаженными вдоль черепа скудными светлыми волосами.
      Род обвел взглядом зал, губы его поджались в беззвучном присвисте. Он и не представлял себе, что советники были столь многочисленны. Тут было по крайней мере штук пятьдесят, а может, и семьдесят.
      И могли быть еще вне поля его зрения. В данный момент у него был буквально туннельный обзор, и одноглазый притом. Освещавшие зал факелы сидели в канделябрах, прикрученных к стене тремя грубыми болтами.
      Но в одном из канделябров за креслом Логайра болт отсутствовал, и камень за ним был просверлен на дюйм, а затем вырезан на глубину и ширину человеческой головы. Голова в данный момент принадлежала Роду, который стоял в холодной тьме узкого хода за стеной.
      Глазок давал ему великолепный обзор затылка Логайра, да кое-что было видно через его плечо.
      Правая рука Рода покоилась на рычаге, если он толкнет его вниз и если тот не проржавел так, что не сдвинешь, камень перед ним должен распахнуться и создать дверь. Судя по выражению лиц стоящих перед герцогом Логайром, она могла оказаться очень кстати.
      Непосредственно перед герцогом стоял Ансельм. Бурбон и Медичи находились по бокам от молодого человека. Дюрер, конечно, стоял справа от Логайра.
      Логайр тяжело поднялся на ноги.
      — Мы собрались, — прогремел он. — Здесь, в этом зале, сошлась вся Благородная Кровь Грамария, истинная власть сей страны.
      Он медленно обвел взглядом лица, смотря в глаза каждому из своих собратьев, Великих Лордов.
      — Мы собрались здесь, — снова сказал он, — дабы решить о подобающем выражении своего недовольства королеве Катарине.
      Герцог Бурбон зашевелился, расправив сложенные на груди руки и расставив ноги чуть пошире. Это был человек, похожий на огромного черного медведя с лохматыми бровями и нечесанной бородой.
      Он стискивал кулаки и крепко сжимал губы. В его позе было что-то вкрадчивое, робкое.
      Он посмотрел на Логайра горящим взором.
      — Нет, дорогой дядя, тут ты не прав. Мы собрались, дабы обсудить, как ее свергнуть, ту, коя иначе растопчет честь и могущество наших великих домов.
      Логайр напрягся, глаза его негодующе расширились.
      — Нет, — прохрипел он, — нет достаточной причины…
      — Причины! — Бурбон выпрямился, его черная борода подпрыгнула вместе с челюстью. — Она обложила наши земли налогом более высоким, чем когда-либо было в наших традициях, и выкидывает целое состояние на поганых и грязных крестьян, она посылает к нам каждый месяц судей выслушивать жалобы со всех поместий, а теперь она будет назначать попов в наши земли, и у нас нет никакой причины? Она лишает нас наших законных прав в пределах наших же собственных доменов, а потом, венчая все это, оскорбляет нас же в лицо, выслушивая петиции одуревших нищих, допрежь склонить ухо к нашим!
      Медичи нагнулся послушать тощего субъекта рядом с собой, потом выпрямился, слегка улыбаясь, и произнес:
      — И разве существовал когда-нибудь обычай, чтобы монарх принимал петиции от своих крестьян в собственном Большом Зале?
      — Никогда! — прохрипел Бурбон. — Но ныне наш благородный монарх ставит этот сброд впереди нас! И это, мой досточтимый герцог, только самые крупные из ее гнусностей и жестокостей, излитых на обычаи страны. И это пока она только дитя! Что она натворит, милорд, когда вырастет!
      Он остановился перевести дух, затем мотнул головой и прокричал:
      — Нет, дорогой дядя! Вы должны свергнуть ее!
      — Да, — проговорил Медичи.
      — Да, — провозгласили другие лорды.
      — Да, — прокатилось, нарастая по всему залу, пока слово не вышло законченным, выкрикиваемое каждой глоткой снова и снова. — Да, да, да!
      — А я говорю — нет! — проревел Логайр, поднимаясь во весь свой рост и во всю ширь, выглядя больше королем, чем герцогом.
      Голос его стал только чуть спокойнее, падая словно колокольный набат.
      — Она — сюзерен. Капризная — да, и горячая и своевольная, и норовистая. Но это же изъяны юности, ребенка, которого надо научить, что есть пределы его власти. Мы должны ныне показать ей те пределы, кои она преступила. Сие мы можем сделать, и ничего более. Наше дело не требует дальнейших действий.
      — Женщина не может править мудро, — прошептал советник Медичи, и Медичи подхватил:
      — Мой дорогой и добрый кузен, бог не создал женщину мудрой в делах правления.
      — Да, дорогой дядя, — подал свою реплику Бурбон. — Почто она не дает нам короля? Пусть выходит замуж, если желает, чтобы этой страной хорошо управляли.
      Род гадал, не был ли Бурбон разочарованным женихом. В нем было что-то неотчетливо развратное и совсем ничего романтического.
      — Она правит по праву! — прогрохотал Логайр. — Она крови Плантагенетов, носивших корону сей страны с ее рождения. Как, дорогой племянник, ты столь легко забыл вассальную присягу, данную тобой славному имени?
      — Династия разлагается! — прошептал блеснув глазами советник Бурбона.
      — Да! — проревел Бурбон. — Кровь Плантагенетов стала жидкой и скисла, дорогой милорд.
      «Ах, так, — подумал Род, — он больше не дядя…»
      — Ослабела от ран, милорд! — напыщенно продолжил Бурбон. — Ослабела до того, что больше не смогла зачать для управления страной мужа, только женщину, отпрыска-девчонку с бабьими настроениями и прихотями! Род Плантагенетов иссяк и исчерпал себя, ныне нужна новая кровь для наших королей!
      — Кровь Бурбонов? — поднял бровь в презрительной улыбке Логайр.
      Лицо Бурбона побагровело, а глаза выпучились. Он начал было что-то плести, когда гладко вмешался голос Медичи.
      — Нет, дорогой кузен, не кровь Бурбонов. Какую нам пожелать кровь для трона, кроме самой благородной на всем юге?
      Логайр уставился на него, кровь отхлынула с его лица от шока и ужаса.
      — Я не стану! — прошипел он.
      — Да, милорд, мы это знаем, — гладко продолжал Медичи. — И все же нам нужна добрая кровь и человек добрый и решительный, человек молодой, дабы знал, что надо сделать и не колебался бы сделать сие.
      Он повысил голос.
      — Какой нам надобен король, кроме Ансельма, сына Логайра?
      Голова Логайра дернулась, словно от пощечины. Он замер, лицо его побледнело до воскового цвета и приняло сероватый оттенок. Он потянулся за спину полупарализованной рукой, хватаясь за кресло — возраст тяжко упал на его плечи.
      Он опустился на край кресла, тяжело опершись на подлокотник. Его рассеянный взгляд отыскал сына, а затем медленно прошелся из стороны в сторону.
      — Злодеи, — прошептал он, — проклятые подлые злодеи! Так вы похитили у меня сына…
      Подбородок Ансельма вызывающе вздернулся, но в глубине глаз затаились вина и страх.
      — Нет, милорд, я был с ними с самого начала.
      Пустой взгляд Логайра снова отыскал его.
      — Но ты, даже ты… — Голос его усилился. — Ну да, ты, более, чем когда-нибудь, прежде всего ты!
      Теперь вперед шагнул Дюрер, прочь от Логайра, чтобы занять свое место рядом с Ансельмом, его улыбка расширилась в победную ухмылку.
      Глаза Логайра постепенно сфокусировались на нем. Их взгляды встретились и не отпускали друг друга.
      По залу пробежал легкий шорох, когда советники вытянули шеи, чтобы лучше видеть.
      — Нет, — прошептал Логайр, — это был ты…
      Он медленно выпрямился, затем внимательно и не спеша посмотрел в глаза каждому Великому Лорду. Затем его взгляд вернулся обратно к Дюреру.
      — Вы все одного мнения. — Его голос набрал силу, но это была сила горечи и презрения. — Обсуждение было прежде, не так ли? Ибо вы согласны: каждый из вас спорил со своей совестью и победил ее.
      Голос его отвердел даже еще больше.
      — Какая же оса пролетела между вас, чтобы нажалить ваши души до такого согласия?
      Глаза Дюрера вспыхнули огнем, рот его открылся для того, чтобы огрызнуться, но Логайр оборвал его.
      — Ты! Ты со звезды! Ты явился ко мне пять лет назад, и я, старый дурак, подумал: «Хорошо!», и тогда твои ублюдки, раболепные слуги, пробрались один за другим в наши дома, а я все еще радовался — бедный старый слабоумный дурак!
      Он поднял взгляд, отыскав Ансельма.
      — Ансельм, коего я некогда называл своим сыном, проснись и услышь! Берегись человека, что опробывает твое мясо, ибо он-то и может легче всего отравить его.
      Род вдруг понял, чем кончится этот митинг: советники не могли рисковать оставить Логайра в живых — старик был все еще полон сил и мужества, все еще неукротим. Он просто-таки мог бы еще суметь добиться лояльности лордов. Шанс был слабым, но существовал, и Дюрер не мог позволить себе этого.
      Ансельм распрямил плечи, лицо его стало маской мятежности. Он хлопнул рукой по плечу Дюрера, не замечая, что зубы этого человечишки так и заскрежетали, когда его челюсти с треском захлопнулись.
      — Я доверяю этому человеку, — сказал он голосом, которому, возможно, предназначалось быть звенящим. — Он был со мной с самого начала, и я приветствую его мудрость — так же как буду приветствовать твою, если ты пойдешь с нами.
      Логайр сузил глаза.
      — Нет, — сплюнул он, — изыди лжесны и твой изменческий язык! Я скорей умру, чем присоединюсь к тебе!
      — Ты получишь то, что предпочитаешь, — врезал Дюрер. — Назови способ своей смерти.
      Ансельм уставился на Дюрера, потеряв дар речи, затем покраснел.
      — Молчать, Дюрер! Он — дурак, да, и предатель страны, но он мой отец, и никто не тронет его!
      Дюрер вскинул бровь.
      — Вы приютите змею в своей постели, милорд? В любом случае, свершить это — желание всей знати, а не ваше лично. — Он повысил голос, крикнув: — Что скажете, лорды? Следует этому человеку умереть?
      На миг в зале воцарилось молчание. Род положил руку на дверной рычаг, он должен вытащить Логайра отсюда. Он мог открыть дверь и уволочь Логайра в тайный ход, прежде чем кто-нибудь поймет, что случилось.
      Но сможет ли он закрыть ее, прежде чем они подбегут?
      Вероятно, нет, было слишком много людей и слишком близко, а Дюрер, по крайней мере, среагирует очень быстро.
      Если бы только петли и пружины были в приличном состоянии! Но у него возникло впечатление, что их не слишком хорошо смазывали за последние несколько веков.
      По огромному залу прокатился хор неохотных «да».
      Дюрер повернулся к Логайру, вежливо поклонился ему:
      — Вердикт, милорд, — смерть.
      Он вытащил кинжал и двинулся вперед, но тут свет погас.
      С миг Род стоял в полной темноте, ошеломленный. Как?..
      Затем он бросил весь свой вес на рычаг. Когда каменная плита со стуком приоткрылась, он выхватил кинжал. Сейчас действовать, разберемся потом.
      Скрежет открываемой двери разбил мгновение потрясенного молчания. Разразился ад кромешный, когда все голоса в зале начали кричать хором, некоторые звали слуг принести факелы.
      Шум был хорошим прикрытием. Род выскочил из потайного хода, шаря вслепую, пока не нащупал чью-то грудную клетку. Этот кто-то закричал и ударил его. Род быстро пригнулся из общих соображений тактики боя и почувствовал, как удар задел ему волосы. Он нажал кнопку на рукоятке своего кинжала и при появившемся из нее мерцающем луче света опознал в этом ком-то герцога Логайра.
      В Рода врезалось с воем ярости худое как щепка и кривобокое тело. Род вскрикнул и зашатался, когда сталь кольнула его плечо. Дюрер явно тоже углядел свет.
      Кинжал выдернулся из плеча Рода, он почувствовал тепло вытекающей крови и откатился в сторону.
      Но это чучело снова насело на него. Род хватанул наугад и по очень счастливой случайности поймал врага за запястье руки, державшей нож.
      Но этот человечишка был невероятно силен, он вынуждал руку Рода сгибаться. Род почувствовал острие кинжала у своего горла.
      Он попытался заставить другую руку помочь оттолкнуть это острие. Плечо его завизжало от боли, но рука Дюрера не шевельнулась. Кинжал вонзился на долю дюйма поглубже. Род почувствовал, как кровь струится по его горлу, и страх поднялся в его внутренностях. Полный, ошеломляющий, парализующий страх — и Род услышал глухой стон.
      Дюрер ахнул, кинжал с лязгом упал на пол. Тяжесть на теле Рода пропала.
      По всему залу прозвучал тройной очень низкий стон, в такт которому зазвучали крики ужаса.
      В черноте возвышались три огромные белые фигуры, венчались они скелетными лицами, округлившими рты в виде буквы «О». Горацио и двое других прежних лордов Логайров, убивающих время своей загробной жизни.
      Род заставил себя крикнуть в страхе:
      — Векс, шестьдесят оборотов!
      В голове у него зашумело от хриплого гудения, и страх испарился. Его фонарь замерцал вновь, нашел Логайра. Род вскочил на ноги и ударил его под ложечку. С громким «уфф» дыхание выскочило из старого лорда, и он согнулся вдвое через плечо Рода — здоровое, к счастью.
      Род повернулся и побежал, спотыкаясь и надеясь, что выбрал правильное направление.
      Позади него Дюрер визжал:
      — Заткните уши, дураки! Дураки! Дураки!
      Род шел в темноте с Логайром, все тяжелее оттягивающим его плечо. Он не мог найти дверь. И теперь он слышал стаккато шагов, короткими, быстрыми очередями — Дюрера, пытавшегося наудачу найти Рода. А раз у него в ушах теперь затычки, Дюрер снова станет опасным противником. К тому же Род не мог драться с одним плечом раненым, а другим — обремененным Логайром.
      Щеку его овеял холодный воздух, и мимо него проплыла смутная белая фигура.
      — Следуй за мной, — прогудел Горацио Логайр.
      Род последовал.
      Он побежал за Горацио, вытянув здоровую руку, словно бегун по пересеченной местности. Это не помогло, его раненое плечо стукнулось о камень дверного проема и завертело его тело импульсом боли. Он вскрикнул и чуть не уронил Логайра, отступив спиной к стене узкого хода.
      Он прислонился к стене, хрипло дыша.
      — Скорей, человек! — прогудел Горацио. — Плита! Ты должен закрыть ее.
      Род кивнул, выдохнул и нащупал рычаг, надеясь, что Логайр останется сбалансированным у него на плече. Его рука нашла ржавый металл. Род рванул вверх, дверь со скрежетом закрылась.
      Он стоял, согнувшись и едва дыша.
      После небольшой вечности, Логайр начал приходить в себя. Род призвал на помощь всю свою энергию, чтобы опустить его на пол. Затем, все еще тяжело дыша, он поднял взгляд на Горацио.
      — Премного благодарен, — просипел он, — за это своевременное спасение.
      Горацио отмахнулся от благодарности, подойдя опасно близко к улыбке.
      — Ай, человек, да как бы ты смог выполнить свою клятву, умерев?
      — О, не знаю, — привалился к стене Род. — Вы, кажется, отлично умеете. Хотел бы я знать, как это вы сумели вывернуть пробки у факелов?
      — Вывернуть… пробки? — нахмурился Горацио.
      — Ну, знаете, тот фокус со светом.
      Нахмуренность духа углубилась.
      — Разве сие не твое деяние?
      Род уставился на него, затем поднял руку ладонью вверх.
      — Эй, минуточку, минуточку. Итак, вы подумали, что это сделал я, а я подумал, что это сделали вы.
      — Да.
      — Но вы этого не делали?
      — Кажется, так.
      — Тогда, — Род сглотнул, — кто же?
      — Кто это? — прогромыхал Логайр рядом с Родом.
      Из глазка вырвался луч света. Горацио издал стон страха и пропал.
      Род приник глазом к отверстию. Факелы снова зажгли. Дюрер находился на помосте, протыкая воздух кинжалом и визжа:
      — Где? Где?
      Род оторвал взгляд от глазка и тонко улыбнулся Логайру.
      — Я не думаю, что нам следует оставаться до выяснения этого вопроса, милорд. Идемте.
      Он повернулся уходить, но пальцы Логайра вонзились ему в плечо. Он вскрикнул.
      — Пожалуйста, милорд, если не возражаете, за другое плечо, будьте любезны…
      — Что это был за человек? — прорычал Логайр.
      — Человек? — огляделся кругом Род. — Какой человек?
      — Да тот, что стоял перед нами в белом!
      — А. — Род оглядел лицо старика. Логайр был явно еще в шоке, явно неготовый встретиться с действительностью, такой, какая она есть. — Э, просто родственник, милорд.
      — Твой родственник, здесь?
      — Нет, милорд, ваш. — Он повернулся, нащупывая себе путь в коридоре.
      После мгновенной задержки Логайр последовал за ним.
      Свет из глазка уже пропал через несколько ярдов пути. Род, ругаясь, нащупывал дорогу. Ведь когда они свернут за угол и начнут спускаться по узкой лестнице, будет кромешная тьма.
      Он повернул за угол и достал кинжал, но тут увидел перед собой шарик фосфоресцирующего света. Он потрясенно уставился на него, затем, когда его глаза привыкли к свету, он разглядел лицо и тело (было невозможно смотреть на них, как единое целое, поскольку каждое заслуживало независимого изучения), вытянутую руку с лежащим на ладони фосфоресцирующим шаром. Лицо это было напряженным от беспокойства.
      — Гвендайлон, — констатировал он.
      Лицо ее залилось облегчением и радостью, но только на миг, затем в ее глазах вспыхнул озорной огонек.
      Она сделала насмешливый книксен.
      — Милорд.
      — Елки-моталки! — прорычал он. — Что ты здесь делаешь, черт возьми?
      Глаза ее расширились с видом оскорбленного достоинства.
      — Я последовала за вами, милорд!
      — Нет, нет, нет! — Род крепко зажмурил глаза. — Это не по сценарию. Тебе полагается теперь ненавидеть меня. Тебе полагается бросить таскаться за мной.
      — Никогда, милорд. — Голос ее был очень тих.
      Он посмотрел ей в глаза, чтобы увидеть, не шутит ли она. Никакого намека на такую удачу. В голове у него мелькнула реплика Тома о сельских девушках.
      — Что это? — кивнул он на фосфоресцирующий шарик. — Что у тебя там такое?
      — Сие? — взглянула она на шарик света. — Всего лишь маленькое заклинание, которому меня научила моя мама, милорд. Он посветит вам в этих путаных ходах, милорд.
      — Посветит, — согласился Род. — А можно мне узнать, как ты покончила с факелами в Большом Зале?
      Она начала было отвечать, затем нахмурилась.
      — То долго рассказывать, милорд. У нас есть время?
      Род изучил ее лицо, поджав губы.
      — Но сделала это ты?
      — Да, милорд.
      — Всего лишь еще одно маленькое заклинание, которому…
      — …меня научила мама, — весело кивнула она.
      — О'ке-е-ей! — Он пожал плечами. — Почему бы и нет? Идем, детка?
      Он начал было нащупывать себе дорогу по узкой лестнице и вздрогнул, когда его плечо коснулось стены.
      — Милорд! — ахнула Гвендайлон, рука ее метнулась к его плечу. — Ты ранен!
      Он полуобернулся к ней, прислонившись к стене и все еще нащупывая камень; тот твердый холмик, который нашла его рука, был каким угодно, только не гранитным.
      Род отдернул руку. Она удивленно посмотрела на него, затем опустила глаза, невинно улыбнулась и, поймав его руку, притянула к себе.
      — Милорд, не нужно…
      — Черт подери! — Он вырвал руку, вжимаясь в стену. Она качнулась к нему, приоткрывая губы. — Милостивая государыня!..
      — Я никогда не претендовала на такой титул, — прошептала она теплым, густым и хрипловатым голосом. Ее тело мягко прижалось к нему.
      — Женщина, пожалуйста. — Род сделал мужественную попытку втиснуться в камень. — Я не могу представить себе менее эстетичной атмосферы.
      — Ни время, ни место не имеет для меня значения, — выдохнула она ему в ухо и мягко куснула его.
      «Я-то думал, что знаю пару-другую цитат», — сказал себе Род.
      — Слушай, детка, вытащи только нас отсюда, и я в твоем распоряжении!
      Она перевела дух и отступила назад ровно настолько, чтобы посмотреть ему в глаза.
      — Правда, милорд?
      — Ну, э… — Род бешено закрутил педали обратно. — На двадцать четыре часа, во всяком случае.
      — Это подойдет, — надменно произнесла она с улыбкой.
      С миг он сердито глядел на нее, потом проворчал.
      — Сотри с губ сметану, кошка, и вытащи нас отсюда.
      — Да, милорд! — Она закружилась, вихрем взметнув юбки, и побежала вниз по мшистой лестнице.
      С миг он смотрел ей вслед, в глазах его появился блеск.
      Он догнал ее в три прыжка и развернул лицом к себе. Она в удивлении посмотрела на него, затем снова включила страстный взгляд.
      — Милорд, мы не должны задерживаться…
      — Это не займет много времени, — ответил он и крепко прижал ее к себе. Губы у нее были влажными, теплыми и открытыми.
      Она испустила счастливый вздох и оттолкнула его.
      — Ну! И для чего это было?
      — Долговое обязательство, — усмехнулся он.
      Она хихикнула, затем резко повернулась, увлекая его за собой по коридору.
      — Мы должны спешить!
      Он высвободил руку и посмотрел ей вслед.
      За его спиной раздался глухой, теплый смешок.
      Род бросил на Логайра негодующий взгляд.
      — Старый козел! — пробурчал он и побежал вслед за Гвендайлон.
      Скользкие камни хода тянулись по обеим сторонам, едва в трех дюймах от каждого плеча. Вверх по лестнице, поворот, еще один пролет. Камни сырые и скользкие от капающей воды, просачивающейся из озера наверху. На стенах росли, словно болячки, клочья мха. С низкого потолка свисала старая паутина.
      Стоя на последней ступени двенадцатой лестницы, Род услышал журчащую где-то наверху воду.
      — Выход к озеру, — проинформировала его Гвендайлон. — Мы пойдем вдоль его края.
      Она бросила быстрый взгляд на Рода.
      — Твое плечо, милорд?
      — О, оно подождет, — проворчал Род.
      — Оно еще кровоточит?
      — Нет, камзол, кажется, остановил кровотечение. Будет, однако, жуткий счет из прачечной.
      — Гмм. — Она повернулась, заспешив дальше. — Тогда оно выдержит, пока мы выйдем к берегу реки. Поторопитесь, милорды, мы должны убраться раньше, чем они додумаются поискать в стойлах.
      Род нахмурился.
      — Почему? Разве мы выйдем к конюшне?
      — Нет, у реки, но когда они взглянут в стойла, то увидят, что твой черный и серый жеребец герцога убежали.
      — Да что ты говоришь? — Он прочистил горло и спросил немного громче необходимого. — И где же будет мой конь?
      — На берегу реки, Род, — ответил голос Векса. — С Большим Томом и двумя настоящими клячами.
      Гвендайлон начала было отвечать, но Род оборвал ее.
      — Да, да, они на берегу реки, я знаю.
      Гвендайлон выглядела слегка удивленной.
      — Но откуда, — продолжал Род, — Большой Том узнал, что нам понадобятся лошади?
      С миг она глядела на него, нахмурив брови, а затем отвернулась.
      — То случилось по моему побуждению, милорд. То была только мысль, и она не могла причинить большого вреда. Мне мнилось, что нам понадобятся лошади.
      — Мнилось, — повторил словно эхо Род. Она была ясновидящей к тому же?
      — Да, милорд, мнилось. — Она вдруг замедлила шаги. — Идите осторожнее, милорды.
      Она заботливо перешагнула через что-то, лежащее в проходе.
      Это был миниатюрный человеческий скелет, дюймов восемнадцати длиной, но с пропорциями взрослого человека, а не ребенка. Он позеленел от плесени.
      Род посмотрел на Гвендайлон.
      — Этот был здесь не так уж и долго, — сказал он. — Что это?
      — Один из Крошечного Народа, — был ее ответ, губы ее отвердели. — Последнее время в этом замке были злые чары.
      Род поднял глаза, удивленный тоном ее голоса, игнорируя изумленное восклицание Логайра.
      Лицо ее было как кремень, застывшее в отливке злости.
      — Бедный малыш, — прошептала она, — и мы не смеем остановиться и похоронить его.
      Она повернулась и поспешила дальше.
      Род осторожно перешагнул через крошечный скелет и поспешил за ней.
      — Какого рода чары? — спросил он, догнав ее.
      — То было своего рода… пение… в воздухе, милорд, хотя и не для уха, а для разума. Если бы вы или я попытались двигаться против него, оно бы только остановило нас, как стена, но Крошечный Народ оно убивает.
      Род нахмурился.
      — Пение, говоришь?
      — Да, милорд, и все же не для уха, как я говорила.
      Силовое поле! Но это было невозможно! Спроси любого физика, и он скажет тебе…
      — Давно оно здесь?
      — Оно было налажено пять лет назад, милорд. Оно длилось не больше месяца, ибо его хозяин не заметил, что я прекратила его, и не наложил вновь.
      Род остановился так резко, что Логайр врезался в него. Он уставился на спешащую впереди по тайному ходу нежную, очень женственную фигурку. Затем он закрыл рот, сглотнул и последовал за ней. Силовое поле! И пять лет назад, именно тогда, когда появился Дюрер. Род снова подумал о циферблате на предполагаемой машине времени.
      Затем он уставился на длинные рыжие волосы Гвен, колышущиеся при каждом ее шаге. И она ее остановила? Машина из будущего, и она ее остановила?
      Он поглядел на свою сельскую девушку с новым уважением.
      — Э, Гвен, милая…
      — Да, милорд. — Она оглянулась на него с выражением приятного удивления и легкой краской на лице.
      Он нахмурился. Что?.. А, он назвал ее «Гвен», да еще «милая».
      — Да, милорд, изгнала его, но Крошечный Народ сюда больше не приходит, и я тоже думаю, что это мудро.
      «Да, — мысленно произнес Род, — очень мудро». Дюрер и К° не стали бы добродушно смотреть на маленьких шпионов и могли бы, вероятно, изобрести какие-нибудь неприятные предупредительные меры.
      Он устремил взгляд на удаляющуюся спину Гвендайлон, она просто-таки полна сюрпризов, эта…
      — Мы уже близко, милорды!
      Род вскинул голову и увидел впереди точку тусклого света. Шарик света на ладони Гвендайлон замерцал и погас.
      Миг спустя они вышли через обветренную, заросшую сорняками пасть туннеля в освещенную лунами ночь. В нескольких дюжинах ярдов текла река, обрамленная ивами и кипарисами. После влажности туннеля ветер был холодным, Логайр задрожал.
      — Мастер, — раздался тихий приглушенный крик, и из тени речного берега шагнул Большой Том, ведя трех лошадей.
      Род схватил Гвендайлон за руку и побежал к лошадям… и был остановлен резким крайне неженственным рывком за здоровую, к счастью, руку.
      — Нет, милорд, — твердо сказала она, — сперва мы должны осмотреть твою руку.
      — Которую? — проворчал Род, ворочая здоровым плечом, в котором при этом возникла неожиданная боль. — Слушай, у нас нет времени…
      — Это раньше или позже замедлит нашу скачку, — строго сказала она. — Лучше позаботиться о нем сейчас, когда это займет у нас только минуту.
      Род вздохнул и капитулировал. Он с интересом знатока смотрел, как она побежала к берегу, и гадал, что бы это значило — странное ощущение у него внутри.
      — Тут она права, — проворчал Логайр, разворачивая Рода лицом к себе. — Стисни зубы.
      Он расстегнул камзол Рода, нарождающийся протест Рода был прерван оханьем от боли, когда Логайр рывком распахнул камзол, отодрав по ходу дела струпья засохшей крови.
      — Пускай малость покровоточит свободно, — проворчал Логайр, срывая камзол с раненого плеча.
      Затем подошла Гвендайлон с пригоршней каких-то трав и бурдюком. «Положись на Большого Тома, — подумал Род. — Он без него никуда». И наверное минут пять спустя Род посадил ее в седло Векса и вскочил позади нее. Он вонзил каблуки в бока Векса. Гвендайлон поразилась глухому лязганью, и когда Векс перешел в галоп, она повернулась и, нахмурив брови и озадаченно глядя на Рода, спросила:
      — Почему такой звук?
      — Вот потому-то я и называю его «Старина Железнобокий» , — объяснил Род. — Только расслабься и обопрись на меня, скачка будет долгой.
      — Но, милорд, мне не нужно…
      — Есть только три лошади, Гвен. Кому-то нужно скакать вместе. Не беспокойся, Векс даже не заметит разницы.
      — Но, милорд, я…
      — Шш. Милорд Логайр! — сказал он через плечо. — Ведите нас, милорд. Вы лучше всех знаете эту землю.
      Логайр молча кивнул и пришпорил рослого коня, тот малость прибавил и обошел Рода. Род последовал за ним, слушая дробь копыт коня Тома позади.
      — Поверь мне, милорд, нет никакой нужды для…
      — Потом хватит времени на разговоры, — проворчал он. — Мы оставляем такой же четкий след, как «Поларис» . Мы должны убраться достаточно далеко и достаточно быстро, чтобы не имело значения, последуют они за нами или нет.
      Гвендайлон вздохнула.
      — Оглянитесь, милорд.
      Род обернулся и увидел толпу, по меньшей мере, в сотню эльфов, выстроившихся вдоль их следа с миниатюрными вениками, подметая все следы позади их проезда, даже выпрямляя траву, помятую конями.
      Род зажмурил глаза. «Нет, о, нет. Почему я, господи, почему я?»
      Он повернул обратно к Гвендайлон.
      — Гвен, ты позвала этих… Гвен!
      Седло было пустым, она исчезла.
      — Гвен, — закричал он и натянул поводья.
      — В самом деле, Род, — запротестовал шепот в его ухе, — я должен просить тебя держать себя в руках.
      — Гвендайлон, — заорал Род.
      С неба донесся звук, похожий на крик чайки.
      Род поднял взгляд.
      Скопа. Та самая. Он готов был поклясться в этом.
      Птица опустилась пониже и закружилась над головой Рода, настойчиво крича.
      И как это, черт возьми, она могла заставить рыбоястреба казаться таким женственным?
      Скопа устремилась впереди него, паря низко над землей, следом за конем Логайра.
      Затем она завернула обратно, снова закружилась у него над головой и полетела вперед.
      — Да, да, — проворчал Род, — сообщение принял. Мне следует бросить командование отрядом. Векс, следуй за этой птицей! Векс? Векс!
      Конь стоял с покачивающейся между бабок головой на негнущихся ногах.
      А, ладно, для нервов Рода это тоже было напряжением. Он хлопнул по кнопке обратного включения.
      Они скакали до захода луны, перейдя на рысь после первого получаса. Логайр кренился в седле, слишком измотанный для того, чтобы держаться прямо. К тому времени, как воздух с рассветом посвежел, Род, честно говоря, был в ненамного лучшем состоянии. Он подъехал к герцогу.
      — Вон там, в том поле, есть стога сена, милорд. Мы должны остановиться на отдых. Скоро рассвет, а мы не смеем путешествовать днем.
      Логайр поднял голову, моргая.
      — Да, да, разумеется.
      Он направил коня на поле. Род с Томом последовали его примеру.
      Они проломились через колючую изгородь вдоль дороги и последовали к ближайшему стогу. Род спешился и подхватил Логайра, когда тот почти вывалился из седла. Большой Том расседлал коней и послал их прочь от поля шлепком по крупу, после того как Род полуотнес-полуотвел старого вельможу на вершину стога.
      Он опустил Логайра на сено, отступил на шаг и прошептал:
      — Векс.
      — Да, Род.
      — Убери этих кляч отсюда куда-нибудь подальше, где они будут не слишком заметны, хорошо? И приведи обратно на закате.
      — Ладно, Род.
      Род постоял с минуту, слушая затихающую дробь копыт.
      Он посмотрел на Логайра: старик начисто отключился. Напряжение и долгая ночная скачка, не говоря уже о том, сколько времени прошло с тех пор, как он спал в последний раз.
      Род набросал сена на спящего лорда, чтобы спрятать его. Поискав Большого Тома, он увидел исчезающие в стоге голени и ступни. Седла и упряжь уже исчезли.
      Тем временем стопы совсем пропали из поля зрения. Затем послышался длительный шорох, и румяное лицо Тома высунулось из норы.
      — Ты должен по-быстрому убраться с глаз долой, мастер. Скоро рассвет, а крестьяне не должны нас видеть.
      — А они не подойдут слишком близко к этому стогу?
      — Нет. Это поле далеко от замка, так что пройдет еще немало дней, прежде чем они доберутся до этого сена.
      Род кивнул. Он вскинул руки вверх и прыгнул, соскользнув по стогу сена. Он оглянулся и увидел быстро закрывающуюся нору Тома.
      — Спокойной ночи, Большой Том.
      — Доброе утро, мастер, — ответил изнутри приглушенный голос. Род рассмеялся, мотая головой, когда направился к ближайшему стогу сена. Он влез наверх, намял в сене углубление, вытянулся в нем с блаженным вздохом.
      Раздался тихий крик, и скопа упала на сено рядом с ним. Она рухнула на бок, контуры ее расплылись и вытянулись — рядом с ним лежала Гвендайлон.
      Она озорно улыбнулась и начала развязывать шнуровку лифа.
      — Двадцать четыре часа, милорд. От восхода до восхода. Ты сказал, что столько будешь подчиняться моим приказаниям.
      — Но-но-но… — Род выпучил глаза и сглотнул, когда лиф распахнулся и был отброшен прочь. Блузка начала ползти вверх. Он снова сглотнул и выдавил, заикаясь: — Но-но, кто-то должен стоять на страже!
      — Не бойся, — прошептала она, блузка полетела прочь. — Это сделают мои друзья.
      — Твои друзья? — Род несколько рассеянно отметил, что в данной культуре концепция бюстгальтера еще не развилась.
      Гвендайлон, напротив, развилась, да еще как.
      — Да, Крошечный Народ.
      Одним плавным гибким движением юбка и туфли присоединились к куче отброшенной одежды.
      Заходящее солнце превратило солому в кроваво-золотую, когда голова Рода высунулась из стога.
      Он огляделся, потянул носом прохладный свежий нектар вечернего бриза и издал вздох огромного удовольствия.
      Он чувствовал себя чрезвычайно хорошо.
      Одним взмахом руки он откинул в сторону покров из сена и принялся размышлять о том, что день выдался хлопотливым, когда его глаза не спеша и с любовью прошлись по контурам Гвен.
      Он нагнулся вперед и коснулся губами ее губ долгим глубоким поцелуем. Он почувствовал, что она пробуждается под ним.
      Род отодвинулся, ее глаза приоткрылись. Губы изогнулись в медленной страстной улыбке.
      Она потянулась — неторопливо, по-кошачьи. Род был удивлен, почувствовав учащение пульса. Его мнение о себе поднялось на одно деление, а мнение о ней и так уже было чересчур высоким. С уколом тревоги Род подумал о том, что он, к сожалению, человек странствующий. Он также понял, что что-то грызет основу его совести. Она посмотрела ему в глаза и посерьезнела.
      — Что печалит тебя, милорд?
      — А разве тебя никогда не беспокоит, что тобой пользуются, Гвен?
      Она лениво улыбнулась:
      — А тебя, милорд?
      — Ну, нет… — Род, нахмурясь, смотрел на ладони. — Но это другое дело. Я же мужчина.
      — Вот бы никогда не догадалась, — прошептала она, покусывая его по ходу дела за мочку уха.
      Он усмехнулся и завертелся, пытаясь ответить тем же, но она еще не кончила с его ухом.
      — Мужчины — дураки, — прошептала она между укусами. — Вечно вы говорите о том, чего нет, вместо того, чтобы говорить о том, что есть. Покончил с ночью и живи вечером, пока живется.
      Затем она посмотрела на него сквозь полуопущенные веки с несколько собственническим удовольствием, медленно оглядывая его с ног до головы.
      «А, ладно, — подумал Род, — вот и весь толк от моей единственной попытки быть честным». В конце концов, был только один способ стереть с ее лица эту надменную улыбку. Большой Том выбрал именно этот момент, чтобы позвать:
      — Мастер, солнце зашло, мы должны убираться!
      Род с негодующим рычанием выпустил Гвен.
      — У этого парня определенно великолепное чувство своевременности. — Он принялся натягивать рейтузы. — Подъем, милая.
      — Должны ли мы, милорд, — надулась она.
      — Должны, — ответил он. — Долг зовет или, по крайней мере, Большой Том. Вперед, во славу Франции, или что-то в этом роде…
      Две ночи постоянной скачки, переходы с рыси на шаг привели их обратно в столицу.
      Когда они подъехали к мосту через огибавшую город реку, Род с удивлением увидел двух солдат-пехотинцев с алебардами при пылающих по бокам от них в темноте факелах.
      — Я расчищу дорогу, — пробурчал Большой Том, пришпоривая коня, и выехал вперед, опередив Рода и Логайра. — Посторонитесь! — крикнул он часовым. — Ибо мои господа желают въехать.
      Алебарды с треском скрестились, перекрывая мост.
      — А кто твои господа? — огрызнулся один из них. — Они мятежники? Или воины королевы?
      — Мятежники? — нахмурился Том. — Что произошло в королевском граде, пока мы были на юге?
      — На юге? — сузил глаза часовой. — Вот лорды юга-то и взбунтовались.
      — Да, да! — нетерпеливо отмахнулся от возражений Большой Том. — Мы были там по приказу королевы, шпионами, если по правде, и мы-то и несем известие, что лорды юга взбунтовались и в какой именно день они выступят. Но как эта новость попала раньше нас?
      — Что это за шутки, — вмешался Логайр, подъезжая вместе с Родом. — Посторонитесь, смерды, чтобы мог проехать человек благородной крови!
      Головы часовых повернулись, и они уставились на Логайра, затем обе алебарды ринулись вперед, и их острия остановились в дюйме от его груди.
      — Спешьтесь и станьте, милорд герцог Логайр! — Голос первого часового был твердым, но почтительным. — Мы должны держать вас под арестом по приказу Ее Величества королевы!
      А другой часовой заорал:
      — Капитан! Капитан Гвардии!
      Логайр в недоверии уставился на них. Род протиснулся мимо него и прожег часового гневным взглядом.
      — Назови преступление, за которое королева держит милорда Логайра под арестом!
      Глаза часового переметнулись с лица Логайра на Рода и обратно, затем он с сомнением сказал:
      — За государственную измену особе Ее Величества королевы!
      У Логайра отвисла челюсть, затем его губы сжались, а брови сошлись, пряча глаза в темных пещерах. Лицо его казалось при свете факелов залитым кровью.
      — Я строжайше верен Ее Величеству королеве! — взорвался он. — Кончайте свои дерзости и посторонитесь!
      Часовой сглотнул, но не уступил дороги.
      — Говорят, что Логайр возглавляет мятежников, милорд!
      — Солдат, — спокойно проговорил Род, но тоном строгого боевого сержанта.
      Глаза часового скакнули к нему, но алебарда не дрогнула.
      — Ты меня знаешь. — Голос Рода содержал завуалированную угрозу власти младшего командира.
      Он произвел больший эффект, чем все надменные фразы Логайра. Солдат провел языком по губам и согласился.
      — Да, мастер.
      — Кто я?
      — Ты мастер Род Гэллоуглас, бывший гвардеец королевы.
      — Все еще гвардеец королевы, — по-прежнему мягко поправил Род. — Отправленный на юг неделю назад, чтобы охранять милорда Логайра.
      Логайр вскинул голову и блеснул глазами на Рода.
      — Мы считали, что вы пропали, — промямлил солдат.
      — И теперь знаешь, почему. — Род старательно держал свой голос под контролем, сумев дать понять, что на несчастную голову часового падет Личный Гнев королевы, если он не подчинится. — Милорд Логайр просит убежища у своей родственницы и сюзерена, Ее Величества королевы. Она будет разгневана, если узнает, что его задерживают. Пропустите нас.
      Часовой еще тверже вцепился в алебарду, сглотнув и упрямо выпятив подбородок.
      — Был отдан приказ содержать милорда Логайра в тюрьме под арестом. Больше я ничего не знаю.
      — В тюрьме! — проревел Логайр, побагровев. — Что я, двухгрошовый бродяга, чтобы меня поворачивали от ограды к тюрьме? Разве так королева признает своего вассала? Нет, нет! Кровь Плантагенетов не пала так низко! Негодяй, я вырву тебе твой лживый язык!
      Его рука потянулась к кинжалу, и солдат отпрыгнул, но рука Рода остановила вельможу.
      — Успокойтесь, милорд, — прошептал он. — Это Дюрер послал сюда вперед нас известие. Королева может не знать о вашей верности.
      Логайр огромным усилием взял себя в руки, переходя в своего рода тихую ярость. Род нагнулся и шепнул Тому:
      — Том, ты можешь найти такое место, чтобы спрятать старика в безопасности?
      — Да, мастер, — нахмурясь, посмотрел на него Том. — У его сына, на зачем?
      — В Доме Хлодвига?
      — Да, мастер. Чтобы вытащить их из Дома Хлодвига, потребуется вся королевская рать и большие бомбарды.
      — Я бы сказал, что с этим справится хороший сильный ветер, — пробормотал Род. — Но, полагаю, это самое лучшее, что мы можем сделать. Так что…
      — Говори так, чтобы все могли слышать! — крикнул новый голос.
      — Вроде знакомый звон, — пробормотал Род, оглянувшись.
      Сэр Мэрис прошел между двух гвардейцев, испытавших огромное облегчение.
      — Отлично, Род Гэллоуглас! Ты привел в наш надежный оплот самого вредоносного из всех мятежников.
      Сузившиеся глаза Логайра пронзили Рода ненавистью.
      — Не говорите между собой, — продолжал сэр Мэрис. — Я запрещаю сие. И хорошенько слушайтесь моих приказаний, ибо тут есть двенадцать хороших арбалетчиков, нацеливших стрелы в ваши сердца.
      Логайр откинулся в седле, высокий и гордый, застывший в граните фатализма.
      — Двенадцать? — Род подарил сэру Мэрису кривую насмешливую улыбку. — Только двенадцать стрел, чтобы убить Логайра? Дорогой сэр Мэрис, я вынужден подумать, что ты становишься на старости лет опрометчивым.
      Гранитная маска треснула — Логайр бросил на Рода озадаченный взгляд. Род спешился и зашагал к мосту прочь от лошадей. Он горестно покачал головой.
      — Ах, сэр Мэрис, сэр Мэрис! Мой дорогой сэр Мэрис, думать, что…
      Вдруг он стремительно развернулся и с высоким пронзительным криком шлепнул лошадей по груди.
      — Разворачивайтесь и скачите! — завизжал он. — Скачите!
      Сэр Мэрис и его воины стояли, замерев от удивления, когда кони встали на дыбы, повернулись и скакнули прочь. Миг спустя двенадцать арбалетных стрел ударились в землю в том месте, где они только что были. Один стрелок был немного порасторопнее своих коллег: его стрела со звоном ударила по крупу Векса и срикошетировала в реку.
      Возникла пауза потрясенного молчания. Затем по рядам пробежал, набухая, шепот:
      — Колдовской конь! Колдовской конь!
      — Замети след, Векс! — прошептал Род, и огромный черный конь встал на дыбы, молотя в воздухе копытами и испуская боевое ржание, а затем повернулся и исчез, пропал в ночи, только затихала вдали дробь копыт.
      Род мрачно улыбнулся, уверенный, что след Векса будет вновь и вновь пересекать след Тома и Логайра до тех пор, пока его не сможет распутать даже любящий спагетти повар-итальянец.
      Он посмотрел на небо, и хотя он не мог ничего разглядеть за пределами круга факелов, но все же решил, что слабый крик ему не почудился.
      Он снова улыбнулся, на этот раз немного искреннее. Пусть Катарина попробует бросить его в тюрьму. Пусть только попробует.
      Затем улыбка застыла и скисла, когда он обратил лицо к сэру Мэрису. Старый рыцарь мужественно боролся за то, чтобы выглядеть разгневанным, но страх в его глазах трубил столь же громко, как телереклама. Голос его дрожал.
      — Род Гэллоуглас, ты содействовал побегу мятежника.
      Род молча стоял, сверкая глазами.
      Сэр Мэрис с трудом сглотнул и продолжал:
      — За государственную измену особе Ее Величества королевы всего Грамария, Род Гэллоуглас, я должен взять тебя под арест.
      Род вежливо склонил голову.
      — Вы можете попробовать.
      Солдаты в страхе забормотали что-то и отступили. Никто не желал скрестить оружие с чародеем.
      Глаза сэра Мэриса в тревоге расширились, затем он развернулся и схватил за руку одного из солдат.
      — Вот ты! Солдат! Солдат! — прошипел он. — Беги вперед и доставь известие королеве. Скажи, что здесь обнаружилось.
      Солдат так и припустил, жутко обрадованный возможностью выйти из боя.
      Сэр Мэрис повернулся обратно к Роду.
      — Теперь ты должен явиться на суд королевы, мастер Гэллоуглас.
      «Ого! — подумал Род. — Так я теперь мастер, да?»
      — Ты пойдешь по своей воле? — озабоченно спросил сэр Мэрис. — Или я должен принудить тебя?
      Род боролся с искушением дать плечам затрястись от смеха над страхом в голосе старого вояки. Его репутация имела решающее значение.
      — Я пойду по своей воле, сэр Мэрис, — сказал он, ступая вперед. — Идем?
      Глаза сэра Мэриса прямо-таки запылали от благодарности.
      Внезапно он отрезвел.
      — Не хотел бы я быть на твоем месте, даже за замок и герцогство, Род Гэллоуглас. Теперь тебе придется выстоять одному пред языком нашей королевы.
      — Ну да, — согласился Род. — Но, впрочем, я тоже должен ей пару ласковых, не так ли. Идем же тогда, сэр Мэрис.
      К несчастью, марш к замку дал Роду время поразмыслить над последними грубыми выходками Катарины, так что к ому времени, как они подошли к дверям ее покоев, челюсти Рода были сжаты и он дрожал от ярости. И, равно к несчастью, там уже был готов комитет по приему высокого гостя, состоящий из двух часовых, солдата, посланного вперед гонцом, и двух алебард, нацеленных прямо в живот Роду.
      Процессия остановилась.
      — И что, — осведомился Род с холодной улыбкой, — это предположительно значит?
      Гонец, задыхаясь, выдавил ответ:
      — Ко-королева за-запретила, чтобы ча-чародея приводили к ней неско-кованным.
      — А. — Род на миг поджал губы, а затем подарил гонцу вежливый подъем брови. — Я буду скован?
      Гонец кивнул на грани истерики.
      Алебарды с треском отлетели, когда Род отшиб их по обе стороны от себя. Он сгреб гонца за шиворот и бросил его в кучу кинувшихся к нему гвардейцев. Затем он со всей силой пнул ногой дверь, сорвав с болтов грубые металлические петли.
      Дверь с треском рухнула, и он перешагнул через нее, ступая твердым шагом.
      Катарина, мэр королевского города и Бром О'Берин вскочили на ноги с кресел, стоящих вокруг кленового стола.
      Бром прыгнул загородить Роду дорогу.
      — Каким дьяволом ты одержим, Род Гэллоуглас, ты…
      Но Род уже миновал его и продолжал двигаться.
      Он развернулся, остановившись перед королевой, гневно глядя на нее глазами, которые были словно осколки сухого льда.
      Катарина отступила, поднеся руку к горлу в замешательстве и страхе.
      Бром вскочил на стол и заорал:
      — Что означает сие неподобающее вторжение, Род Гэллоуглас? Убирайся, пока королева тебя не вызовет.
      — Я предпочел бы не являться перед Ее Величеством в цепях. — Слова его были холодными и рубящими. — И я не позволю, чтобы вельможу высочайшего ранга упекли в простую зловонную тюрьму с крысами и ворами.
      — Ты не позволишь? — ахнула возмущенная Катарина.
      — Да кто ты такой, чтобы позволять или не позволять? — прорычал Бром. — Ты даже не дворянской крови!
      — Тогда я должен думать, что кровь мешает действовать, — отрезал Род. Он отшвырнул стол с дороги и двинулся на королеву. — Я-то думал, ты благородна.
      Слово это прозвучало глумлением.
      — Но теперь я вижу, что ты поворачиваешь против своей собственной семьи, даже против того, кто столь же близок тебе, как отец! Воистину, если дерешься с кем-нибудь из своих вельмож, то приходится драться с родственниками, но с родным дядей? Позор, женщина! Будь он самым мерзким убийцей, тебе следовало бы принять его с вежливостью и почтением, подобающим его положению. Тебе следовало отвести под его камеру свои лучшие палаты, это всего лишь долг крови!
      Он прижал ее к очагу, вонзая в нее гневный взгляд.
      — Нет, будь он только убийцей, ты, несомненно приняла бы его со всеми почестями! Но нет, он совершил ужасное преступление, возражая против твоих деспотичных действий, произвольных законов, и хуже того, отстаивая свою честь против твоих расчетливых оскорблений. Он смел настаивать на предоставлении человеку подобающего уважения в царствование ребячливой, мстительной, грубой девчонки, имеющей титул королевы, но никаких достоинств, и за это он будет проклят!
      — Фу, сударь. — Она дрожала, бледная, как снег. — Как вы говорите с леди!
      — Леди! — презрительно фыркнул Род.
      — Прирожденной леди! — Это был тоскливый, отчаянный крик. — И ты тоже покинешь меня, ты тоже будешь говорить со мной языком Хлодвига?
      — Я, может быть, говорю, как хам, но ты ведешь себя по-хамски. И теперь я понимаю, почему все покидают тебя, ибо хлещешь презрением Логайра, который единственный остался тебе верен.
      — Верен! — ахнула она. — Он, ведущий мятежников!
      — Мятежников ведет Ансельм Логайр! За сохранение верности тебе старый герцог ныне смещен в пользу своего сына!
      Он зло улыбнулся, когда на ее лице появилось чувство ужаса и вины, затем повернулся к ней спиной и шагнул прочь, давая ей понять всю глубину ее предательства. Он услыхал за своей спиной протяжный судорожный вздох — Бром метнулся мимо него помочь королеве. Тут же послышался скрип кресла — Бром заставил ее сесть.
      Подняв глаза, он увидел, что лорд-мэр глядит мимо него широко открытыми глазами. Род прочистил горло, взгляд бюргера переместился к нему. Род дернул головой в сторону двери. Мэр, колеблясь, снова посмотрел на королеву. Род поиграл с рукояткой кинжала. Мэр увидел это, побелел и сбежал.
      Род снова обернулся к пораженной девушке.
      Стоявший рядом с ней Бром бросил на него взгляд испепеляющей ненависти и прорычал:
      — Кончено! Ужель ты вонзил нож недостаточно глубоко?
      — Еще нет, — стиснул зубы Род. Он снова подошел к Катарине и продолжал холодным голосом: — Этот славный вельможа, герцог Логайр, твой родной дядя, из любви к тебе выступил против всей твоей знати, даже против своего родного сына!
      Голос его надломился. Ее глаза вскинулись, полные страха.
      — И это именно из-за твоих действий, из-за твоего произвольного законодательства и полного отсутствия дипломатии Ансельм повернул против отца. У него было двое сыновей, и ты лишила его обоих!
      Она замотала головой, все быстрее и быстрее, и губы ее произносили безмолвное отрицание.
      — И все же он по-прежнему верен! — прошептал Род. — Он по-прежнему верен, хотя они убили бы его за это и были чертовски близки к этому!
      Она в ужасе уставилась на него.
      Род слегка постучал себя по плечу.
      — Вот это плечо приняло кинжал, что пронзил бы его сердце. И даже при этом только чудом и с помощью одной ведьмы, о которой ты едва ли знаешь, я сумел вывезти его живым.
      Бром вскинул голову, ища что-то на лице Рода. Тот нахмурился и продолжал:
      — Но я вывел его с риском для жизни и привел его обратно в целости. И что же я нахожу? Его должны держать пленником, и даже не так, как подобает знатному пленнику! Нет, не обращаясь с должным уважением и почтением, а как простого карманника, в тесной темной тюрьме!
      Он сделал для эффекта паузу, довольно-таки сильно гордясь последним образчиком аллитерации.
      Но с этим он малость перебрал, она овладела собой. Вскинув подбородок, она смахнула скупые слезы.
      — Перед моими законами, сударь, все равны!
      — Да, — согласился Род, — но это должно означать, что с крестьянами надо обращаться как с лордами, а не наоборот!
      Он склонился над ней, лицо в дюйме от ее лица.
      — Скажи мне, королева, почему это Катарина должна относиться ко всем с презрением?
      Это была ложь; она не ко всем относилась с презрением, только к знатным, но в глазах ее появились боль и виноватое сомнение в себе.
      И все же она вскинула подбородок и провозгласила:
      — Я королева — и все должны склоняться перед моей властью!
      — О, они склонялись, склонялись! Пока ты не отвесила им оплеухи — тогда они ответили тем же.
      Он отвернулся, упершись гневным взглядом в очаг.
      — И я не могу сказать, что виню их, так как ты лишаешь их свободы.
      — Свободы? — уставилась на него Катарина. — Что это за речи, сударь? Я стремлюсь дать больше свободы крепостным!
      — Да, к этому ты стремишься, — кисло улыбнулся Род. — Но как ты подходишь к тому, чтобы дать ее! Ты берешь все на себя, даже больше. Ты лишаешь их сегодня, чтобы дать им больше завтра!
      Он трахнул кулаком по подлокотнику ее кресла.
      — Но это завтра наступит после дождичка в четверг, неужели ты этого не видишь? Слишком много болезней в этой стране, всегда будет новое зло, против которого надо будет бороться, и слово королевы должно быть неоспоримым законом, чтобы командовать армией в борьбе против зла.
      Он медленно отвел руку, глаза его горели.
      — И поэтому он никогда не наступит, тот день, когда ты сделаешь их свободными, в твоей стране никто не будет иметь свобод, кроме королевы!
      Он сцепил руки за спиной и принялся расхаживать по комнате.
      — Ее есть лишь столько-то на всех, знаешь ли, этой свободы. Если один человек имеет больше, то другой должен иметь ее меньше, потому что один командует, а другой подчиняется.
      Он держал руку перед ней, медленно сжимая ее в кулак.
      — Вот так, мало-помалу, ты будешь похищать ее до тех пор, пока не станут повиноваться малейшей твоей прихоти. Ты будешь обладать полной свободой, сможешь делать все, что ты пожелаешь, но свободна будешь ты одна. Ничто из этой свободы не перепадет твоему народу. Вся, вся будет собрана у Катарины.
      Его рука разжалась и слегка стиснула ей горло. Она уставилась на него и сглотнула, прижимаясь к спинке кресла.
      — Но человек не может жить без по крайней мере малости свободы, — мягко произнес он. — Они должны иметь ее или умереть.
      Его рука медленно сжалась.
      — Они поднимутся против тебя, объединенные своим общим врагом — тобой. А потом они снова выжмут из тебя свои свободы — медленно, медленно.
      Катарина рванула его руку, борясь за дыхание. Бром прыгнул освободить ее, но Род отпустил ее раньше.
      — Они повесят тебя на воротах твоего замка, — прошептал он. — И знать будет править вместо тебя, все твои дела будут вымараны, и в этом ты можешь быть уверена, ибо так всегда бывало с тиранами.
      Она вскинула голову, в глазах ее была боль. Она набирала воздух, чтобы говорить, мотая головой во все более твердом отрицании.
      — Нет, не я, — наконец выдавила она из себя. — Не это, нет! Никогда не тиран!
      — Всегда тиран, — мягко поправил Род. — С рождения. Всегда тиран. Для всех, кто тебя окружал. Хотя ты никогда не знала этого до сегодняшнего дня.
      Он отвернулся, сцепив руки за спиной.
      — Но теперь ты знаешь. И знаешь также, что тебе некого винить в мятеже, кроме себя. Ты их толкала и толкала, своих вельмож, все сильнее и сильнее, для блага народа, по твоим словам. — Он оглянулся через плечо. — Но разве этот мятеж также не дает возможность увидеть тех, кто смеет тебе сказать: «нет!», увидеть, кто из них настоящие мужчины?
      Ее лицо исказило презрение.
      — Мужчины? — Слово это прозвучало неприличным ругательством. — В Грамарие больше нет никаких мужчин, только мальчишки, довольные своей участью игрушек женщин!
      Он криво улыбнулся.
      — О, есть еще мужчины. Мужчины на юге, мужчины в Доме Хлодвига или, по крайней мере, один там есть. Мужчины, моя королева, но мужчины благородные, любящие свою королеву и ненавидящие наносить ей удар!
      Ее веки опустились, презрение, игравшее на ее лице, превратилось в улыбку.
      — Именно то, что я говорила, нет больше мужчин в Грамарие.
      — Они есть, — очень спокойно ответил Род. — И они идут в поход на север, чтобы доказать это.
      Она уставилась на него, затем медленно села в кресло.
      — Ну, так они идут в поход на север, а я встречу их на Бреденской равнине. И все же среди них нет ни одного, кого я назвала бы мужчиной. Скоты, все до единого.
      — О, ты их встретишь. — Род подарил ей приторно-сладкую улыбку. — И что ты используешь в качестве армии, и кто будет ею командовать?
      — Я буду командовать, — надменно ответила она. — Я и Бром. И будет там пятьсот гвардейцев королевы и семьсот солдат из армий королевы и трижды двунадесять рыцарей из моих владений.
      — Шестьдесят рыцарей! — Губы Рода сжались, растягиваясь по углам. — Не хватит даже для того, чтобы поразвлечь южных рыцарей одной полной атакой! Шестьдесят рыцарей из скольких сотен в твоем королевстве? А все остальные выстроились там, против тебя! И двенадцать сотен пехотинцев против тысяч мятежников!
      Катарина в судороге сжала руками подлокотники кресла, чтобы унять их дрожь, страх лишил ее лицо цвета.
      — Мы победим ради чести Плантагенетов и Грамария или погибнем благородно.
      — Я пока еще, — натянуто заметил Род, — не видывал благородной смерти в битве. Они все попросту малость беспорядочны.
      — Молчать! — оборвала она. Затем закрыла глаза и опустила голову, костяшки пальцев, лежащих на подлокотнике кресла, побелели. Она поднялась, снова гордая и спокойная, и Род не мог не восхититься на миг ее мужеством.
      Катарина села за стол, придвинула к себе пергамент и перо, почиркала с минуту, потом протянула пергамент Роду.
      — Отнесите это моему дяде Логайру, — сказала она. — Это приказ, чтобы он явился здесь передо мной, и охранная грамота, ибо я думаю, что вскоре мне понадобятся рядом все верные люди.
      Род взял пергамент и медленно скомкал его в кулаке.
      Он швырнул его в огонь, не сводя глаз с Катарины.
      — Ты напишешь письмо герцогу, и я отнесу его, — сказал он антарктическим голосом, — но в нем ты будешь просить его оказать любезность аудиенцией.
      Спина ее выпрямилась, а подбородок задрался кверху. Род поспешно утеплил голос, улыбнувшись.
      — Бросьте, бросьте, моя королева! Вы уже имеете все свободы. Неужто вы не можете немножко потратиться на вежливость?
      Глаза его потемнели, а улыбка растаяла.
      — Или вы будете охвачены грехом гордыни и позволите своей свободе стать погибелью? — Он подошел поближе, возвышаясь над ней. — Народ будет расплачиваться за вашу гордость, моя королева? Или вы?
      С минуту она прожигала его ответным взглядом, но что-то внутри ее требовало внимания. Она опустила взгляд и с минуту сидела тихо, затем повернулась к столу и написала.
      Она сложила письмо, запечатала его и протянула Роду. Он взял его, поклонился немного чересчур низко, повернулся к двери.
      Тут уголком глаза он уловил быстрое движение по плинтусу. Повернулся и увидел мышь, шмыгнувшую под гобелен, где она и осталась, замерев.
      Челюсти Рода сжались. Двумя большими шагами он пересек комнату и поднял гобелен.
      Мышка посмотрела на него своими очень широкими, очень зелеными и очень разумными глазами.
      — Я не ценю подслушивающих, — холодно сказал Род.
      Мышка вздрогнула, но ответила вызывающим взглядом.
      Род нахмурился от неожиданной мысли, затем строгое выражение лица его растаяло. Он мягко поднял мышку на уровень глаз с нежностью, которая отличнейшим образом отрицала любой достойный образ, который он мог создать.
      Он медленно покачал головой.
      — Ну не думала же ты, что мне здесь понадобится помощь, а?
      Мышка опустила голову, ее усики чуть дернулись.
      — Воистину, — прошептала Катарина, — по-моему, этот человек одержим.
      — Ваше Величество, — произнес Бром задумчивым тоном и с блеском в глазах, — возможно, говорит куда вернее, чем думает.
      Подъемный мост гулко отозвался под широким шагом Рода. Он легко сбежал вниз по склону, прочь от замка, и нырнул в рощицу канадских елей.
      — Векс, — тихо позвал он.
      — Здесь, Род. — Большой черный конь вышел из-за деревьев.
      Род улыбнулся и любовно хлопнул по металлическому боку.
      — Откуда ты, черт возьми, узнал, что я приду сюда?
      — Очень просто, Род. Анализ матриц твоего поведения вкупе с тем фактом, что эта роща находится ближе всего к…
      — Замнем это, — проворчал Род. — Большой Том отвел Логайра в Дом Хлодвига?
      — Подтверждаю, Род.
      Род кивнул.
      — При данных обстоятельствах это, вероятно, самое безопасное место для герцога. Какое падение для вельможи.
      Он вскочил в седло. Затем пошарил в камзоле и достал мышку. Она озабоченно посмотрела на него.
      — Ну, — вздохнул он. — Кажется, что бы я ни сказал тебе делать, тебе без разницы, ты все равно поступишь по-своему и сделаешь то, что хочешь.
      Мышка опустила глаза, пытаясь выглядеть виноватой и пристыженной, но ее усики затрепетали от восторга.
      Она потерлась щекой о кожу его ладони.
      — Ласками ты ничего не добьешься, — проворчал Род. — А теперь слушай. Ты отправишься в Дом Хлодвига. Именно туда я и двигаюсь. Это приказ.
      Мышка глянула на него большими невинными глазами.
      — И это тот приказ, про который я могу быть уверен, что ты ему подчинишься, — продолжал Род, — поскольку ты все равно собираешься это сделать. Но слушай!
      В его голос закралась нотка беспокойства.
      — Будь осторожна, а? — Он протянул руку и очень осторожно поцеловал мышку в нос.
      Мышка подпрыгнула, завертевшись от радости, весело отплясывая на его руке, танцуя, она поднялась на задние лапки, ее передние лапки вытянулись и расширились в крылья, хвост распустился веером, на теле выросли перья, нос потерял свою четкость и стал клювом — и на ладони Рода плясала синица.
      У Рода перехватило дыхание.
      — Э… да, — произнес он после некоторой паузы. — Просто это немного труднее воспринять, когда я вижу, как это происходит.
      Птичка спрыгнула с его ладони, облетела несколько раз вокруг его головы, попарила перед ним, а затем унеслась стрелой в небо.
      Род посмотрел вслед синице и пробормотал:
      — Ты думаешь, в этот раз она сделает то, что я ей говорю, Векс?
      — Сделает. — В голосе робота звучали странные интонации.
      Род искоса посмотрел на большую черную голову.
      — А я-то думал, что роботы не могут смеяться.
      — Неверное представление, — ответил Векс.
      — Пшел. — Род ткнул каблуком в стальные бока коня.
      Векс заскакал своей длинной стальной рысцой.
      — Что я еще могу поделать? — проворчал Род.
      — С этой леди, — ответствовал Векс, — ничего. Но не жалей, Род. Это великолепная политика. Ее применяли многие короли.
      — Да, — задумчиво произнес Род. — И в конце концов, важно, ведь, чтобы она подчинялась, не так ли?
      Векс бесшумно прогалопировал на надутых резиновых подушках в освещенный луной двор и внезапно остановился. Род стукнулся грудью о шею коня.
      — Уфф! — Он хлопнулся обратно в седло. — Оййй! Мой копчик! Слушай, Векс, предупреждай меня, прежде чем выкинуть подобный фокус в следующий раз, а? Для тебя инерция может быть мелкой неприятностью, но меня она разит прямо в то, чем я жив.
      — Это куда же, Род?
      — Неважно, — пробормотал Род, спешиваясь, — достаточно будет сказать, что я только что понял, почему кавалерия, бывало, пользовалась расколотыми седлами.
      Он пересек двор, взглянув по дороге на луну. Она стояла низко в небе, рассвет был недалеко.
      Он постучал в дверь, изнутри донесся шорох движения, потом открылась дверь. Перед ним стояла кривобокая согнутая фигура Пересмешника.
      — Да, милорд? — произнес он с кривозубой усмешкой.
      Не следовало давать ему понять, будто Роду известно, что Пересмешник был закулисной властью. Род шагнул через дверь, едва заметив присутствие этого человечишки.
      — Отведи меня к лорду Логайру, малый.
      — Истинно так, милорд. — Пересмешник прошмыгал мимо Рода и открыл внутреннюю дверь. Род прошел через нее, стаскивая железные рукавицы… и шагнул в середину полукруга нищих и воров, стоящих в три ряда с дубинами и ножами.
      Они ухмылялись, глаза их были голодными. То тут, то там один из них проводил языком по губам.
      Лица их были покрыты грязью и шрамами, увечьями и гнойными болячками, одежда их была дырявой, латаной, рваной, но ножи выглядели примечательно ухоженными.
      Род сунул рукавицы за пояс, напрягши руки в стойке каратэ, и повернулся к Пересмешнику. Этого героя теперь окружали пять-шесть лучших образчиков подонков общества.
      — Я пришел сюда, как друг. — Лицо Рода было неподвижным.
      — Вот как? — усмехнулся Пересмешник, обнажая кровоточащие десны, и захихикал. Вдруг глаза его вспыхнули ненавистью. — Объяви себя, лордишка!
      Род нахмурился.
      — Как объявить?
      — За знать, за корону или за Дом Хлодвига!
      — Кончай эту трепотню! — огрызнулся Род. — Я плохо перевариваю чушь и начинаю чувствовать, что твоей я уже сыт по горло. Веди меня к Логайру, сейчас же!
      — О да, милорд, обязательно отведем. Да, милорд, тотчас же, милорд, мигом. — Он потер руки, заливаясь сдавленным веселым смехом. Затем его взгляд метнулся через плечо Рода, и он кивнул.
      Род начал было оборачиваться, но что-то взорвалось у него в затылке. Вокруг него завертелись звезды, а затем наступила чернота.
      Медленно Род начал осознавать розовый свет, боль и тысячу контрабасов, вразнобой играющих в его голове.
      Еще медленнее он стал осознавать что-то мокрое и холодное на своей щеке. Розовый свет, понял он, был солнечными лучами, просачивающимися сквозь его сомкнутые веки.
      Боль в голове вытеснилась сосредоточенностью. Он вздрогнул, затем героическим усилием сумел открыть глаза и снова вздрогнул Все было нечетким, не в фокусе, солнечный свет и цветные пятна. Влага под его щекой оказалась мхом, а холод под ним — камнем.
      Он с силой оттолкнулся руками, влажная поверхность отшатнулась, оставив его закачавшимся, тяжело опирающимся на руки, с тошнотой в желудке.
      Он мотнул головой, вздрогнул от боли и несколько раз моргнул. Его веки пробежались по слезящимся глазам, но постепенно зрение его прояснилось. Он заставил глаза сфокусироваться на… лице Туана Логайра.
      Туан сидел спиной к черному древнему камню. В камне была огромная железная скоба, и от нее тянулись цепи к кандалам на запястьях и лодыжках Туана. Он сидел на куче грязной заплесневелой соломы, в водянистом свете слабого солнечного луча.
      Туан улыбнулся с иронией, столь же тяжелой, как ржавые цепи на его теле, и поднял руку в приветствии, зазвенев цепью.
      — Добро пожаловать в гости.
      Род отвел от него взгляд и посмотрел вокруг. Старый герцог сидел у другой стены, прикованный рядом со своим сыном.
      — Холодное гостеприимство, Род Гэллоуглас, — проворчал старый лорд, с тяжелым от мрачных дум лицом. — Едва ли в безопасное место привел меня твой слуга.
      Измена! Роду следовало бы знать, что Тому лучше не доверять.
      — Большой Том, ты…
      — Здесь, мастер.
      Род посмотрел, обернувшись. Большой Том сидел у противоположной стены, прикованный как и все остальные.
      Том печально улыбнулся, бросив на своего хозяина укоризненный пытливый взгляд.
      — Я думал, ты освободишь нас, мастер. И вот ты здесь, скованный, как и все остальные.
      Род нахмурился и взглянул на свое запястье. Его окружала ржавая толстая полоса железа. У нее имелись копии на лодыжках и другом запястье.
      Он поднял глаза на Тома, улыбнулся и поднял руку, тряхнув цепью.
      — Слышал когда-нибудь присказку, что каменные стены — еще не тюрьма?
      — Тот, кто сказал эти слова, был дурак, — злобно бросил Том из темноты.
      Род поднял глаза к установленному высоко в стене маленькому зарешеченному окну. Оно давало единственное освещение в помещении-камере примерно десяти футов шириной и пятнадцати длиной со сплошь заросшим мхом потолком в десяти футах от пола. Стены были каменными и грязными, а пол покрыт прелой соломой.
      Единственным украшением служил скелет, удерживаемый от распада мумифицированными связками, прикованный к стене, подобно им самим.
      Род осторожно осмотрел молчаливого сокамерника.
      — Не такие уж они рачительные хозяева, верно? Могли бы, по крайней мере, уволочь кости в нижние приделы.
      Он снова повернулся к окну.
      — Векс, — прошептал он достаточно тихо, чтобы другие не могли разобрать слов. — Векс, ты где?
      — В самой грязной и разваленной конюшне, какую я когда-либо видел, — ответил робот. — Вместе с пятью клячами самого плачевного вида из всех, кто за пределами скотобойни. Я думаю, мы, предположительно, являемся кавалерией Дома Хлодвига, Род.
      Род тихо засмеялся.
      — А не бегает ли поблизости какая-нибудь мышка с большими зелеными глазами, Векс?
      — Нет, Род, но на моей голове сидит синица.
      Род усмехнулся.
      — Спроси ее, не имеет ли она какой-нибудь власти над холодным железом?
      — Как мне с ней говорить, Род?
      — Вещая на частоте волны человеческой мысли, конечно! Она же телепатка, идиот ты ученый!
      — Род, я категорически протестую против подобных уничижительных высказываний по адресу моих способностей в областях, по которым я не запрограммирован.
      — Ладно, ладно, я сожалею, раскаиваюсь! Ты гений, чудо, Эйнштейн, Урт! Только спроси ее, идет?
      Возникла пауза, затем Род услышал малоразборчивую серию чириканья на заднем плане.
      — Что это за чириканье, Векс?
      — Гвендайлон, Род. Она очень бурно отреагировала на новый опыт телепатии с конем.
      — Ты хочешь сказать, что она чуть не свалилась со своего насеста? Но она сказала что-нибудь?
      — Конечно, Род. Она говорит, мол, теперь уверена, что ты — чародей.
      Род застонал и закатил глаза к потолку.
      — Слушай, Векс, верни ее к делу, а? Может она вытащить нас из этих цепей и разрезать решетки на нашем окне?
      Возникла еще одна пауза, затем Векс ответил:
      — Она говорит, что не имеет никакой власти над холодным железом, Род, ни равно любые из известных ей ведьм, колдунов или эльфов. Она предлагает кузнеца, но боится, что это непрактично.
      — Бытие, Исход, Левит… ну, скажи ей, мол, я рад, что она не потеряла чувства юмора. И спроси ее, как, черт возьми, она собирается вытащить нас отсюда?
      — Она говорит, что незачем употреблять сильные выражения, Род…
      — Не нужно было транслировать меня буквально, шмелиный ты мозг!
      — …и она думает, что Князь Эльфов может оказаться способным освободить вас. Она считает, что он придет, но он находится в некотором удалении, так что это может занять какое-то время.
      — Я думал, что она говорила, будто эльфы не могут управиться с холодным железом!
      Возникла новая пауза, затем Векс сказал:
      — Она говорит, что Князь Эльфов не совсем эльф, Род, будучи только наполовину старой крови.
      — Только наполовину… минуточку! — нахмурился Род. — Ты хочешь сказать, что он гибрид между эльфом и смертным?
      — Именно так, Род.
      Род попытался представить себе, как восемнадцатидюймовый эльф и шестифутовая смертная могли бы заиметь ребенка, и в мозгу его началась карусель.
      — Она теперь отбывает, Род, вызвать его и вернется как можно быстрее, но это займет некоторое время. Она просит тебя быть тверже сердцем.
      — Если мое сердце будет хоть сколько-нибудь тверже, оно станет положительно каменным. Передай ей, что я ее… Нет, просто передай ей, что я ей благодарен.
      Он, казалось, услышал слабый вздох за ухом, и Векс сказал с оттенком смирения:
      — Скажу, Род.
      — Спасибо, Векс, оставайся живым.
      Род вернулся обратно в тюрьму. Логайры сидели, прижавшись к стене, странно глядя на него.
      — Он разговаривает с разреженным воздухом, — прошептал Туан. — Воистину, этот человек одержим!
      — Кажется, я уже слышал это прежде, — проворчал Род, — и воздух здесь какой угодно, только не разреженный.
      — И все же, — пробормотал Логайр, — это поступок обезумевшего!
      Большой Том громыхнул смехом.
      — Отнюдь, милорды. Этот человек разговаривает с духами.
      Род невесело усмехнулся.
      — С чего это ты вдруг так развеселился, Большой Том?
      Великан потянулся, зазвенев цепями.
      — На миг я подумал, что они побили тебя, мастер. Теперь я знаю, что то была глупая мысль.
      — Не будь столь уверен, Том. Чары холодного железа разбить тяжеловато.
      — Нет, мастер. — Веки Тома лениво опустились. — Ты найдешь к нему подход, гарантирую.
      Он сплел руки на животе и откинулся головой к стене.
      Род улыбнулся, когда Том принялся храпеть. Он посмотрел на Логайров и дернул головой в сторону Тома.
      — Вот вам образец уверенности. Пока я улаживаю дела, он предпочитает вздремнуть.
      — Давай надеяться, что сия вера обоснована, — сказал Туан и с сомнением посмотрел на Рода.
      — Давай, — мрачно откликнулся Род. Он кивнул герцогу. — Возобновили знакомство?
      Логайр улыбнулся.
      — Я рад снова видеть сына, хотя я и не возражал бы против более открытого приема.
      Туан нахмурился, глядя на руки:
      — Печальные новости он принес мне, Род Гэллоуглас, очень печальные и грустные. — Он посмотрел на Рода с ярким гневом на лице. — Я знал, что мой брат полон ненависти и честолюбия, но не думал, что он опустится до измены.
      — А, не будь очень крут с бедным парнем. — Род привалился спиной к стене, устало закрыв глаза. — Его зачаровал Дюрер. А если его магия так близко подошла к тому, чтобы подействовать на твоего отца, то как она могла не подействовать на сына?
      — Да, — сумрачно согласился Туан. — Я сам стал добычей Пересмешника.
      — Вот как? — открыл глаза Род. — Ты понял это, не так ли?
      — О, да, это отпетый злодей. Он будет кланяться тебе самым униженным образом, покуда его прихвостни срезают твой кошелек — и так вот он и служил мне!
      Род поджал губы.
      — Он-то и подал тебе мысль организовать нищих?
      — Да, — тяжело кивнул Туан. — Сперва я думал только облегчить их голод и холод, но его слова заставили подумать об армии для защиты королевы. А то, что я видел и слышал на юге, привело меня к мысли, что такая армия вполне может понадобиться.
      Старый герцог откашлялся.
      — Прости меня, отец, — сказа Туан, склонив голову. — Но я знал, что даже ты не сможешь удерживать их вечно. Но я не предполагал, что измена придет от Ансельма. — Голос его отвердел.
      Род завертелся, чувствуя себя решительно неудобно.
      — Ну, как я сказал, тебе не следует слишком уж винить его. В конце концов, он попытался удержать Дюрера от убийства отца. — Он подогнул под себя ноги, скрестив их. — Так значит, когда Пересмешник узнал, что юг взялся за оружие, то решил, что настало время утвердить свою истинную власть и свергнуть королеву, верно?
      — Да. — Губы Туана сжались, как будто он в первый раз попробовал неразбавленного спирта. — Тогда я выступил против него, говоря, что пришло время защитить королеву. Он назвал меня предателем и…
      Он нахмурился, слова с большим трудом выходили из него.
      — Один из нищих чуть было не убил меня. Но Пересмешник и слышать не хотел об этом, нет, он бросил меня сюда без еды и огня.
      Он поднял смущенный взор на Рода.
      — Что воистину крайне странно, Род Гэллоуглас. Ты не думаешь, что он хочет убить меня сам?
      — Нет. — Род закрыл глаза, покачав головой. — Ему нужен кто-то на место короля после того, как они скинут Катарину.
      — Нет, не короля, — задумчиво поправил Туан. — Он кричит, что у нас никогда не будет больше короля, но только своего рода вождь, выдвинутый народом.
      — Своего рода вождь, — нахмурился Род. — Каким именем он называет этого вождя?
      — Диктатором. — Туан пожевал щеку. — Крайне странный титул. Не будет ни знати, ни короля, только диктатор. Поистине, крайне странно.
      Рот Рода сжался.
      — Не так уж и странно, как кажется. Но не хочешь ли ты тогда сказать, что нищие думают, будто они смогут взять замок?
      — Нет, но известно, что юг взялся за оружие, а Катарина ни за что на свете не станет ждать, пока ей навяжут битву.
      — О. — Род переварил это сообщение. — Ты имеешь в виду, что Пересмешник уверен, будто она выступит на юг встретить их?
      — Вне всяких сомнений. А Пересмешник выступит на юг позади нее.
      Род кивнул.
      — Так, что когда армии сойдутся в битве, нищие атакуют королевские силы с тыла. Вечный их обычай, — прогромыхал Логайр.
      Туан кивнул согласно.
      — А оказавшись между двух сил, ее войско едва ли продержится полчаса.
      — А что Пересмешник собирается предпринять относительно советников и знати после того, как битва будет окончена? Дюрер-то намерен сделать королем твоего брата.
      — Кажется, так, — ответил Туан. — Но у Пересмешника есть ответ на это и на всех вельмож.
      — Вот как? — поднял бровь Род.
      — Да. То трубка из металла, насаженная на приклад арбалета, ничего более, но она выбрасывает свинцовый шарик, что может пронзить самые прочные доспехи.
      — И он намерен вложить по одной из них в руки каждого солдата своей армии?
      — О нет, — нахмурился Туан, — у него их всего пять, одна у него, и по одной для каждого его приспешника, в том числе одна для его четвертого помощника. — Туан дернул головой в сторону прислонившейся к стене громадной фигуры Тома. — Но тот в последнее время впал в немилость. Он уверяет нас, что пять трубок ответят на все силы знати и советников.
      Но Род уставился на Тома.
      — Большой Том? — Он сглотнул. — Помощник?
      — Да, — нахмурился Туан. — Разве ты не знал, что он из Дома Хлодвига?
      Том открыл один бдительный глаз и посмотрел на Рода.
      Род отвел взгляд, прочистил горло и поджал губы.
      — Ну, это объясняет несколько вещей. — Он переключил внимание обратно на Тома. — Так значит, ты являешься частью Внутреннего Круга?
      Большой Том кисло улыбнулся и поднял скованную руку; цепь лязгнула и зазвенела.
      — Являлся.
      — Он выступил против них, — прогромыхал Логайр. — Выступил против своих собратьев и этого, как вы его называете, Пересмешника? Выступил против Пересмешника и троих его шакалов, когда те приказали заточить меня вместе с сыном. «Нет, — рек твой слуга Том. — Я должен забрать его к моему мастеру, где он поможет вашим планам». «Планы изменились», — рекли они и не желали слушать о моем освобождении, и тогда твой слуга Том сражался бок о бок со мной и положил очень приличное число их.
      Это последнее было сказано тоном удивленного уважения.
      Том усмехнулся, а Род потрясенно рассматривал улыбку великана, в которой не хватало одного зуба.
      — Ты и сам буйный боец, — засмеялся Том. — Не думал я, что дворяне могут так хорошо драться без доспехов или меча.
      Род вгляделся в темноту томова конца камеры и увидел, что глаз великана заплыл и полиловел, а кроме того виднелся недавно затянувшийся порез поперек одной распухшей щеки.
      Он откинулся спиной к стене, улыбаясь одной стороной рта.
      — Сколько голов ты расколотил, Большой Том?
      — Едва ли круглые двунадесять, — недовольно ответствовал Большой Том. — У меня был только этот несгибаемый джентльмен, чтобы охранять тыл, а их было слишком много для нас.
      Род усмехнулся, раздумывая, знает ли Логайр, сколь крупного комплемента его удостоили.
      Он потянулся и зевнул.
      — Ну, это весьма кстати возвращает нас к настоящему. У кого-нибудь есть покерная колода?
      Оба Логайра озадаченно нахмурились, но в глазах Большого Тома промелькнул огонек понимания.
      Род кисло улыбнулся рослому крестьянину, и лицо Большого Тома одеревенело. Он ответил Роду пристальным взглядом.
      — Да брось ты, Большой Том, — резко произнес Род. — Твой секрет теперь официально известен. Больше нет смысла играть в игры, не так ли?
      Том сердито посмотрел на него, затем лицо его снова ожило, на нем появилось задумчивое глубокомысленное выражение.
      Он прислонился спиной к стене, полузакрыв глаза.
      — Да, тут ты прав. Да и когда ты неправ?
      С чувством внезапной слабости Род начал осознавать, что Том видел в нем больше, чем просто работодателя или фишку в игре.
      — Мой жребий ныне связан с тобой, — сказал Том. — Будет ли он у меня или нет, так с чего же мне лицемерить?
      — Лицемерить? — вскинул бровь Род. — Весьма напыщенный язык для крестьянина, Большой Том.
      Том нетерпеливо отмахнулся.
      — Кончай свои игры! Я снял маску, сделай мне милость, сними свою.
      Род замер.
      Затем медленно улыбнулся.
      — Ты быстрей, чем средний медведь, Большой Том. Ты давно понял?
      Логайры уставились на них, совершенно сбитые с толку.
      Большой Том издал короткий лающий смешок.
      — Да с тех пор, мастер, как ты применил ко мне дзю-до!
      — А, — поднял брови Род. — Значит, с самого начала? Так вот почему ты добивался места ординарца.
      Том лениво улыбнулся.
      — По приказу?
      Том кивнул.
      Род опустил взгляд, изучая цепь на запястье.
      — Что ты, мастер?
      — Чародей. — Род внутренне содрогнулся, но при данных обстоятельствах это был лучший ответ.
      Большой Том сплюнул.
      — Игры, мастер, игры! Ты сам сказал кончать с ними! Ты не из советников, или же ты не выкрал бы у них Логайра, и ты не из Дома Хлодвига, или бы я давно знал. Что же ты тогда?
      — Чародей, — сказал еще раз Род. — Новый игрок в матче, Большой Том, и тот, кто стоит точно за королевой. X — неизвестный фактор в уравнении советников и Хлодвига, оказавшийся здесь по чистой случайности и совпадению.
      — Черта с два! — снова сплюнул Большой Том. — Я не очень-то верю в случайности, мастер. Я знал, что ты поддерживаешь королеву, можно спросить, кто стоит за тобой?
      — Странная для пехотинца манера разговаривать со своим лордом, — проворчал Логайр, сердясь.
      — Очень странного пехотинца, милорд.
      — Да, и с очень странным лордом, — зарычал Большой Том. — Кто стоит за тобой, Род Гэллоуглас?
      Род изучил великана, затем пожал плечами. Для Логайров это слово все равно ничего не будет значить, а Том все одно был теперь на его стороне.
      — ПОИСК, — ответил он.
      Том уставился на него, затем почти шепотом произнес:
      — Я думал, они умерли все до последнего. — Он сглотнул и закусил губу. — Э, но ты-то жив. Может быть, ты и дух, но нет, ты живой, или же та ведьма едва ли привязалась бы так к тебе. Я слышал, что вас разогнали после того, как вы победили, но нет, мне следовало бы знать. То была тайна и, может быть, тайна от всех, но ты живой.
      — Победили, — нахмурился Род.
      И увидел в ответ мрачность от еще большего замешательства. Затем лицо великана прояснилось. Он усмехнулся, откинулся спиной к стене и заржал.
      Логайры пялились на него и на Рода поочередно. Род развел руками и покачал головой. Они посмотрели обратно на Тома, вытирающего глаза и испускающего остаточные смешки.
      — Хе, хе, теперь я понимаю, теперь, и какой же я был дурак, что не понял этого раньше. Какой твой год, мастер?
      — Год? — нахмурился Род. — Тридцать восьмой миновал, а что?
      — Нет, нет! — Том нетерпеливо замотал головой. — Из какого ты года?
      Рот Рода сформировал округлое безмолвное «О», когда до него дошло.
      — Это все-таки была машина времени!
      Лицо Большого Тома замерло, когда он уразумел все, что вытекало из сказанного Родом.
      — И, — надавил Род, — есть еще одна, спрятанная в этом здании, не так ли?
      — Хватит! — отрезал Большой Том, и глаза его стали холодными. — Ты и так уже слишком много знаешь, Род Гэллоуглас.
      Страх собрался в животе Рода и пополз по спине, когда он увидел закрадывающееся в глаза Тома холодное низменное убийство.
      — Большой Том. — Он прочистил горло и заговорил быстрым просительным монотонным голосом. — Большой Том, твои теперь повернули против тебя, ты не обязан хранить им верность, и все плохое, что они обещали исправить, я тоже могу исправить. Возвратись к ним, и они убьют тебя, я — нет, и ты это знаешь.
      Испепеляющий взгляд покинул глаза Тома, огромное тело расслабилось.
      — Да, — проговорил Том, — ты снова прав, хотя и не в том смысле, что ты думаешь. Они загнали меня в бутылку только на время, пока не будут совершены великие деяния, но они снова вытащат меня, ибо я слишком дорогостоящий человек, чтобы так легко выбрасывать. Но ты прав — они убьют меня, через год или два или через пять лет, когда моя служба кончится, а я желаю жить.
      Род скептически поднял бровь.
      — Они не сомневаются в твоей верности?
      Большой Том глухо рассмеялся.
      — А им и не нужно, мастер. Я не согласен только по средствам, а не по целям. Но я не согласен, и за это раньше или позже они меня убьют.
      — Род, — произнес тихий голос, который мог слышать только он.
      Род поднял руку.
      — Погоди, последние новости на Риальто .
      — Род, прибыл Князь Эльфов. Он ведет к вашей камере отряд эльфов. — В голосе робота звучал оттенок смеха.
      — Ладно, чего тут такого смешного? — пробурчал Род.
      — Тебя ждет сюрприз.
      К окну шмыгнули две горбатые, белобородые фигуры. Род нахмурился.
      — Векс, это гномы, а не эльфы.
      — Гномы? Ах, да, эльфы, работающие по металлу. Чистая семантика, Род. Но и они все же не способны иметь дело с железом.
      Гномы вытащили молоток и холодное зубило со слабым бронзовым отливом и вручили более рослой темной фигуре, загородившей солнечный свет.
      Логайры, прикованные под окном, выгнули шеи, пытаясь разглядеть, когда прозвучал первый удар.
      Большой Том нахмурился.
      — Есть что-то щекочущее мне память в той фигуре за окном. Ах, если бы свет дал мне возможность увидеть его лицо!
      Род помрачнел.
      — Чего такого особенного в его лице? Вероятно, очень безобразное.
      Том осклабился.
      — То послужит отличным рассказом для моих детей, если я проживу достаточно долго, чтобы зачать их. Еще ни один смертный не взглянул в лицо эльфа королевского дома, хотя говорят, они древние до невероятности. Они… у… а… хррр!
      Голова Большого Тома упала вперед, и он принялся храпеть.
      Ему ответили два других храпа. Повернувшись, Род увидел, что Логайры блаженно спят, уткнувшись подбородками в грудь.
      Род в недоумении уставился на них.
      Металлический прут выпал из окна и подскочил на полу. Концы его были перерублены.
      Род присвистнул. Этот Князь Эльфов, может быть, и был древним, но, определенно, не ослабевшим — какое там, если он все еще мог перерубить железо дюймовой толщины с помощью всего лишь киянки и зубила холодной закалки.
      Упал третий прут. Раздался царапающий звук, и приземистая широкая фигура пролезла через окно и спрыгнула на пол.
      Род обалдело уставился на нее, потом зажмурил глаза и замотал головой. Затем снова посмотрел и понял, почему Том и Логайры внезапно задремали.
      Он сглотнул, поборолся за самообладание и улыбнулся.
      — Рад встрече, Бром О'Берин.
      — К твоим услугам. — Карлик поклонился, ехидно улыбнувшись. — У меня до тебя должок в удар по голове за то, как ты разговаривал с королевой: удар по голове, или большая благодарность, не знаю, что именно.
      Он повернулся и тихо позвал на странном певучем языке. Холодное долото описало в воздухе дугу и упало к его ногам. Он протянул руку и поймал влетевший молоток.
      — Ну, а теперь. — Он упал на колени и прижал к полу предплечье Рода. Звено отвалилось, перерубленное зубилом. Бром хмыкнул и переместился к другому боку Рода.
      — Ты будешь носить браслеты, когда я закончу, — проворчал он, — но никаких цепей. Кандалам придется подождать, пока мы не очутимся в замковой кузне.
      — Э… у тебя весьма твердая бронза, — рискнул заметить Род, следя, как зубило рассекает железо.
      — Самая твердая, — согласился Бром, атакуя цепи на лодыжках. — Старый рецепт, давно известный моему роду.
      — Твоему… э… роду?
      — Да, — поднял взгляд Бром. — В Затерянной Греции тоже были эльфы, разве ты не знал, Род Гэллоуглас?
      Род не знал, но считал, что сейчас не время упоминать об этом. Он встал, освобожденный по крайней мере от цепей, и молча следил, как Бром перерубает узы других. Сюрприз с Князем Эльфов многое объяснял в Броме: хотя бы его размеры и сложение.
      — Никак не думал, что ты королевской крови, Бром.
      — Хм? — Бром оглянулся через плечо. — Я думал, что ты догадался об этом. Почему же еще я назван так, как назван?
      Он вернулся к своей работе. Род нахмурился. Имя? Какое оно имело отношение к чему бы то ни было? Бром? О'Берин? Он не видел связи.
      — Вот, последний, — произнес Бром, перерубая ножные кандалы Большого Тома. — Теперь ты должен одолжить в помощь мне твое плечо, мастер Гэллоуглас.
      Он прыгнул обратно в окно, Род просунул плечо под брюхо Тома и, качаясь, сумел кое-как дотащить его до окна, когда оттуда вылетела веревка.
      Род завязал ее под мышками Большого Тома, выбросил свободный конец в окно и закричал:
      — Майна!
      Он услышал кряканье Брома и снова удивился мускулам карлика, когда Большой Том стал рывками подниматься вверх по стене, все еще отчетливо похрапывая.
      Из-за пивного брюха, мускулов и малого размера окна Большой Том проходил туго.
      — Почему бы тебе не разбудить его и не дать ему вылезти самому? — крикнул Род, толкая Тома в обширный зад.
      — Я не желаю, чтобы мое положение было известно среди смертных, — ответил приглушенный голос Брома.
      Окно теперь обрамлялось только толстым задом Тома и объемистыми голенями Брома. Род посмотрел на первый, взвешивая достоинства хорошо нацеленного пинка, и решил, что не стоит.
      — Так почему же ты позволил мне остаться бодрствующим?
      — Один среди вас должен был помочь мне с другими, — ответил Бром. Но у Рода сложилось впечатление, что это не вся правда.
      Он, однако, оставил вопросы до той поры, когда его сокамерники будут сложены на земле под окном. Плечи Туана оказались даже большим препятствием, чем брюхо Тома, им пришлось поднять его спиной вверх, просунуть руки раньше головы, в то время как Род мельком подумал о предках этого кососаженного.
      Затем Бром втянул Рода, бормоча что-то о том, что рыба нынче измельчала. Род прорычал ответный комплимент, когда поднялся на ноги, затем согнулся пополам, поместив голову на уровень груди Брома.
      — А это для чего? — прорычал Бром.
      — Для порки, — ответил Род. — У тебя до меня должок в удар по голове, помнишь?
      Карлик засмеялся и хлопнул его по плечу.
      — Нет, малыш, ты только сделал то, что следовало сделать мне самому много лет назад, да никак духу не хватало. Но теперь идем, нам надо убираться отсюда.
      Бром подхватил Туана посередине. Гномы взяли его за плечи и ноги и отнесли к разрушенному фонтану в центре двора.
      Из камней материализовались новые гномы и подсунули плечи под Большого Тома.
      Род, дивясь, покачал головой и нагнулся перекинуть Логайра через плечо. Бром нащупал камень в основании фонтана и открыл его, обнажив темную пасть маленького туннеля.
      — А разве не было бы намного легче, если бы мы сперва разбудили их?
      Бром уставился на него, скандализированный, затем лицо его потемнело.
      — Мы идем в страну эльфов, мастер Гэллоуглас! И ни один смертный не может путешествовать туда и помнить об этом!
      — А я?
      — Ну, верно, — признал Бром, возвращаясь к проблеме Туана. — Но, впрочем, ты не такой смертный, как некоторые. Ты — чародей.
      И исчез в норе.
      Род начал было отвечать, затем подумал, что лучше не стоит. Он удовлетворился несколькими буркнутыми замечаниями о дискриминации и о докладе в Комиссию по Правам Человека, пока волок в туннель Логайра.
      — Векс, — прошептал он, глядя на конюшню. — Мы на пути. Выбирайся из этой дыры и встречай меня в замке.
      Наступило молчание, затем на конюшне раздался треск ломающегося дерева. Дверь распахнулась, и огромный черный конь выскочил рысью на утреннее солнце, высоко подняв голову с развевающейся гривой.
      Из щелей трактира высунулись головы, когда из конюшни выбежал, спотыкаясь, разбуженный Вексом конюх с осоловелыми глазами, крича коню остановиться.
      — Брось, убирайся, — зарычал Род.
      Но Векс вместо этого остановился и оглянулся через плечо на конюха.
      Юнец подбежал, крича, и вытянул руку, чтобы схватить Векса за узду. Огромная голубая электрическая искра с треском пролетела от шкуры Векса к руке юнца.
      Конюх завизжал, упал на спину, держась за руку, и стеная принялся кататься по камням. Векс пропал в вихре и цокоте копыт.
      — Выпендриваешься, — проворчал Род, когда конь исчез.
      — Вовсе нет, Род, — раздался спокойный голос коня. — Всего лишь инструктивный предметный урок на низкой силе тока. Это тряхнет его, но не повредит; я укрепляю твою репутацию чародея.
      Род медленно покачал головой.
      — Как будто она нуждается в укреплении!
      — Ай, мастер Гэллоуглас, — засмеялся один из гномов голосом, сильно напоминающим ржавый консервный нож. — Ты хочешь, чтобы мы поверили тебе, будто ты не чародей?
      — Да! Э… то есть я… э… — Род оглянулся на туннель. — Чародей? Конечно, чародей! По крайней мере, пока мы не проберемся через страну эльфов. Идем, ребята?
      В скором времени они сидели вокруг камина в королевской палате Совета. Катарина многословно извинялась перед Логайром, в то же время подчеркнуто игнорируя Туана, и, покончив с любезностями, вернулась к своему обычному поведению.
      Туан сидел слева от очага, не отводя задумчивых глаз от пламени.
      Катарина сидела в углу комнаты как можно дальше от Туана, заботливо расположив между собой и им тяжелый стол и Брома О'Берина.
      — …и такова вот полная обстановка на юге, моя королева, — говорил Логайр, разминая узловатые руки. Он закончил свой доклад, изобиловавший нюансами интриги, которых Род и вовсе не мог проследить. — Я больше не герцог, и мятежники уже в походе.
      Катарина пошевелилась.
      — Ты снова будешь герцогом Логайром, — холодно заявила она, — когда мы раздавим этих предателей!
      Логайр печально улыбнулся.
      — Их будет нелегко разбить, Катарина!
      — «Ваше Величество»! — огрызнулась она.
      — «Катарина»! — рявкнул Род.
      Она испепелила его взглядом.
      Он испепелил ее таким же.
      Катарина надменно отвернулась.
      — Бром, что я?
      — «Ваше Величество», — ответил Бром с призрачной улыбкой, — но для своего дяди и его сына, вашего кузена, вы должны быть Катариной.
      Род подавил улыбку, когда Катарина погрузилась в кресло, ошеломленно уставившись на Брома.
      Она взяла себя в руки и подарила Брому наилучший взгляд «и ты, Брут» в ее репертуаре.
      — Я думала, что ты за меня, Бром О'Берин.
      — Да, так оно и есть, — улыбнулся Бром. — А также и этот кречет, — он ткнул пальцем в сторону Рода, — если бы только ты это заметила.
      Катарина удостоила Рода холодным взглядом.
      — Да, кречет. — Ее голос отвердел. — А что же дятел?
      Голова Туана вскинулась, словно от пощечины. Он потрясенно уставился на нее с распахнутыми от боли глазами.
      Затем его рот сжался и между бровей пролегла морщина.
      «В один прекрасный день, — подумал Род, — она толкнет его самую малость чересчур далеко, и это может стать счастливейшим днем в ее жизни, если она переживет его».
      — Я за тебя, — выдохнул Туан, — даже теперь, моя королева Катарина.
      Она улыбнулась, надменно и презрительно.
      — Да, я знала, что так будет.
      «Вот сука! — подумал Род. — Сука!»
      Катарина заметила безмолвное движение его губ.
      Она криво улыбнулась.
      — Что за слова вы бормочете, сударь?
      — А, э, просто проделываю упражнение для дыхания, которому меня научил мой старый постановщик голоса и дикции. — Род прислонился к стене, сложив руки на груди. — Но насчет мятежников, дорогая королевушка, что же ты все-таки намереваешься предпринять против них?
      — Мы выступим в поход на юг, — отрезала она. — И встретим их на Бреденской равнине!
      — Нет! — Логайр вскочил с кресла. — У них силы десять на одного нашего, если не больше!
      Катарина прожгла дядю взглядом, уголки рта изогнулись крючками.
      — Мы не станем забиваться в щель, как крысы, оставшись здесь!
      — Тогда, — сказал Род, — вы проиграете.
      Она посмотрела на него сверху вниз (нелегкий фокус, так как она сидела, а он стоял).
      — В этом нет бесчестья, Род Гэллоуглас.
      Род стукнул себя по лбу и закатил глаза.
      — А что еще мне делать? — фыркнула она. — Готовиться к осаде?
      — Ну, теперь, после того, как вы помянули об этом, — сказал Род, — да.
      — Есть еще что-нибудь, — ровным голосом вставил Туан, — что будет охранять твой тыл от Дома Хлодвига?
      Она оттопырила губы.
      — Нищие!
      — Нищие и головорезы, — напомнил ей Род, — с очень острыми ножами.
      — Станет королева страшиться нищих? — отрезала она. — Нет! Они прах у моих ног!
      — То, что ползает во прахе у твоих ног, есть змея, — прогромыхал Бром. — И зубы ее остры и ядовиты.
      Она закусила губу и опустила глаза в неуверенности, затем снова вскинула подбородок и прожгла Туана испепеляющим взглядом.
      — Так значит, ты вооружил их против меня и сколотил их в армию, навел среди них порядок и выковал из них кинжал для моей спины. Прехрабро сделано, Король Бродяг!
      Род вскинул голову; он устремил свой взгляд в пространство, затем медленно обратил к Туану взор со странным блеском в глазах.
      — Я выступаю в поход, — заявила Катарина. — Вы идете со мной, милорд Логайр?
      Старый лорд медленно склонил голову в подтверждение.
      — Ты валяешь дурака, Катарина, и погибнешь, но я погибну вместе с тобой.
      Ее самообладание на миг поколебалось, а глаза увлажнились.
      Она резко повернулась к Брому.
      — А ты, Бром О'Берин?
      Карлик развел руками.
      — Сторожевой пес вашего отца, миледи, и ваш.
      Она нежно улыбнулась.
      Затем ее глаза резко посуровели, когда она посмотрела на Туана.
      — Говори, Туан Логайр.
      Юноша очень медленно поднял взгляд от огня.
      — Странно это, — задумчиво произнес он, словно про себя. — Всего лишь в двадцатидвухлетнем возрасте оглянуться назад на столь короткую жизнь и увидеть столь много безрассудства.
      Род услышал приглушенное аханье Катарины.
      Туан хлопнул себя по бедру.
      — Ну, значит, с этим кончено, и если я жил безрассудно, то вполне могу безрассудно умереть.
      Он обратил нежный задумчивый взгляд к Катарине.
      — Я погибну вместе с тобой, Катарина.
      Ее лицо было пепельно-серым.
      — Безрассудно… — прошептала она.
      — Он и не знает, сколь мудро он говорит, — проворчал Бром. Он посмотрел через плечо на Рода. — Что скажешь ты на сие безрассудство, Род Гэллоуглас?
      Глаза Рода медленно сфокусировались на Броме.
      — Мудрый шут, смелый шут, — пробормотал он себе под нос.
      — Что ты сказал? — нахмурился Бром.
      — Я говорю, что мы, возможно, еще переживем это! — усмехнулся Род с горящими глазами. — Эй, Король Бродяг! — Он хлопнул Туана по плечу. — Если исчезнут Пересмешник и его приспешники, ты сможешь направить нищих сражаться за королеву?
      Лицо Туана снова ожило.
      — Да, наверняка, коль скоро они исчезнут.
      Губы Рода растянулись в недоброй усмешке.
      — Им придется.
      Луна стояла высоко, когда Род, Туан и Том метнулись из тени разрушенной стены в тень развалившегося фонтана во дворе Дома Хлодвига.
      — Из тебя вышел бы великолепный взломщик, и из тебя тоже, — проворчал Большой Том. — Я мог бы услышать вас за одну-две лиги.
      Нелегко было убедить Тома пойти с ними. Конечно, Род начал с неверного курса, он исходил из того, что верность Тома пролетарской идее умерла тогда, когда его заковали в железо. Он хлопнул Тома по спине, произнеся:
      — Как тебе понравится шанс вернуть должок своим друзьям?
      Том нахмурился.
      — Вернуть должок?
      — Да, они же выперли тебя, не так ли? Бросили тебя в тюрьму, верно? А теперь жаждут твоей крови, так?
      Том засмеялся.
      — Нет, мастер, и вполовину не так! Ох, не так! Они бы освободили меня, когда эти безобразия закончились бы.
      — А! — Род нахмурился. — Понимаю, тренированных людей трудно сыскать.
      Лицо Тома потемнело.
      — Ты понимаешь слишком быстро, чтобы это было мне по вкусу.
      — Ну, как бы там ни было… — Род перекинул руку через плечо великана, чуть было не вывихнув ее по ходу дела. — Гм, в таком случае, за что они тебя заперли?
      Том пожал плечами.
      — Разногласия.
      — В путях и средствах, а?
      — Да. Они стояли за то, чтобы напасть и на королеву, и на знать одновременно, хотя это означало бы разделение сил.
      — Кажется рискованным. А что хотел сделать ты?
      — Да ясно, сперва свалить вельмож и их советников под личиной верности трону. Потом мы могли бы постепенно сагитировать всю страну за Дом Хлодвига и, обеспечив поддержку народа, свалить королеву и Брома О'Берина двумя ударами ножа.
      Род сглотнул и попытался вспомнить, что теперь этот человек на его стороне.
      — Очень ловко. — Он хлопнул Тома по спине. — Говоришь, как хороший большевичок. Сколь много значит для тебя, Том, этот образ действий?
      Большой Том уделил ему долгий расчетливый взгляд.
      — О какой цене ты помышляешь, мастер?
      Род усмехнулся.
      — А не бросить ли нам твоих четырех коллег в камеру, что они зарезервировали для тебя?
      — Было бы приятно, — медленно произнес Том. — А что потом, мастер?
      — Ну, тогда Дом Хлодвига будет драться на стороне королевы против знати. Это даст тебе лучший шанс разбить советников и вельмож, а после ты будешь действовать по своему плану.
      Том медленно кивнул.
      — Но станут ли нищие драться за королеву?
      — Это мы предоставим Туану Логайру.
      Лицо Тома растянулось в озорной ухмылке. Он откинул голову и заржал, хлопнув Рода по спине.
      Род поднялся с пола, слыша, как Большой Том выдавливает между спазмами смеха:
      — Эх, мне следовало бы подумать об этом, мастер! Да, этот парень их очарует! Ты не знаешь мощи этого серебряного языка, мастер. Этот мальчик может заставить барса поверить, что он переменил пятна свои!
      Род сохранил спокойствие, стараясь вспомнить, видел ли он барсов на Грамарие, попытавшись в то же время потереть больное место между плечами.
      — Ты так вывихнешь себе руку, — усмехнулся Том. Он развернул Рода и начал массировать ему спину. — Ты знаешь, мастер, если мы свалим советников, именно за твоей головой вместе с головой королевы и Брома я буду охотиться.
      Род закрыл глаза, наслаждаясь массажем.
      — Это будет славная драка… немного левее, Большой Том.
      Так что теперь они стояли втроем в тени фонтана, с Туаном между ними, планируя нападение на разрушающуюся кучу камня, стоявшую по другую сторону залитого лунным светом просторного двора.
      Род посчитал удары своего пульса, гадая, действительно ли его сердцебиение так замедлилось, пока Том не прошептал:
      — Тревоги нет. Они нас не заметили, дорогие мастеры. Готовьтесь теперь.
      Том подобрался, выглядя словно полудизель, решивший превратиться в вора-домушника.
      — Пошел! — рыкнул он и побежал.
      Они кинулись легко, тихо, через кажущееся пылание лунного света в гостеприимную тень стены, затем распластались у камня с колотящимися сердцами, придерживая дыхание, пока они напрягали слух, ловя какие-нибудь звуки тревоги.
      После небольшой вечности, длившейся три минуты, Большой Том испустил огромный вздох облегчения.
      — Так, значит, ребята, — прошипел он. — Теперь, идемте!
      Они прокрались к углу огромной сырой кучи земли. Большой Том широко распластал пальцы, приставив к углу локоть, и отметил место, где кончался его средний палец. Затем приставил к отметке другой локоть.
      — Большой Том! — окликнул вымученным шепотом Род. — У нас нет времени для…
      — Ш-ш-ш! — Пальцы Туана стиснули Роду плечо. — Умоляю тебя, молчи, он измеряет в локтях!
      Род заткнулся, чувствуя себя довольно глупо.
      Том проделал еще несколько измерений, в результате чего он, очевидно, нашел то, что искал. Он вытащил из сумки на поясе фомку и принялся подымать рычагом основу метрового блока.
      Род уставился на него ничего не понимающим взглядом. Потребуется вся ночь и большая часть следующего дня, чтобы выковырять этот блок. Что пытается сделать Большой Том?
      Том сделал последнее движение рычагом и поймал выпавший наружу камень. Тот был, наверное, дюймов в шесть толщиной.
      Он положил плиту на землю и посмотрел на своих спутников. В лунном свете блеснула холодком усмешка.
      — Я думал, что в один прекрасный день мне может понадобиться запасной выход, — прошептал он. — Теперь тихо, ребята.
      Он нырнул головой и руками внутрь дыры, лягнул ногами и пропал.
      Род с трудом сглотнул и последовал за Томом. Туан отправился по пятам за ними.
      — Все тут? — спросил Том, когда ноги Туана твердо стали на каменный пол, и лунный свет отрезало, как только Том вставил каменную затычку на место.
      — Свет, — шепнул он. Род обхватил рукоять кинжала и включил его, позволив лучу света пробиться между пальцами.
      Этого было достаточно, чтобы увидеть, как Большой Том нащупал на полу изъеденную червями панель и вставил ее обратно на место. Том выпрямился, усмехаясь.
      — Пусть теперь гадают, как мы вошли. За работу, мастеры.
      Он повернулся и пошел. Род последовал за ним, быстро озираясь.
      Они были в большой каменной комнате, некогда украшенной деревянными панелями. Панели, по большей части, искрошились и упали. В комнате имелись только паутина, ржавая железная утварь и столы на козлах, ныне пораженные гнилью.
      — Тут когда-то была кухня, — прошептал Том. — Теперь они готовят на очаге в пивном зале. Никто не пользовался сим местом трижды двунадесять лет или даже больше.
      Род содрогнулся.
      — И что такой хороший мальчик, как ты, делает в таком месте?
      Большой Том фыркнул.
      — Нет, я серьезно, — сказал Род. — Можно же судить о боге, идеале, по людям, что поклоняются ему, Том.
      — Тихо! — огрызнулся Том.
      — Это правда, однако, не так ли? Советники все сволочи — мы это знаем, а Пересмешник и кореши его — дрянь. Ты единственный хороший человек в этой компании, почему ты…
      — Тихо! — прорычал Том, разворачиваясь так стремительно, что Род врезался в него. Род почувствовал, что огромная бедроподобная ручища сгребла его камзол прямо на горле, и ощутил пивной, чесночный запах Тома, когда тот толкнул свое лицо поближе к нему.
      — А что насчет королевы? — прошипел Том. — Что она говорит о своих богах?
      Он отпустил Рода с толчком, отбросившим его к стене, и, повернувшись, пошел прочь.
      Род собрал себя в единое целое и последовал за ним, но не раньше, чем уловил блеск глаз Туана, сузившихся и холодных от ненависти в луче фонарика.
      — Мы приближаемся к углу, — прошептал Том. — Прихлопни свет.
      Фонарик погас, спустя несколько минут Род почувствовал, что каменная стена под его рукой пропала. Он повернулся и заметил впереди слабое свечение в конце темного короткого коридора. Большой Том снова остановился.
      — Там снова угол, а за ним часовые. Идите осторожно, ребята.
      Он снова двинулся вперед, ступая очень осторожно, Род последовал за ним, ощущая у себя на шее горячее дыхание Туана.
      Когда они приблизились к углу, то первым делом услышали легкое похрапывание из нового коридора.
      Большой Том распластался у стены с легкой усмешкой. Род последовал его примеру и отпрянул назад с оханьем и конвульсивным содроганием.
      Большой Том хмуро посмотрел на него, сделав знак молчать. Род взглянул на стену и увидел прилепившуюся толстую белую кляксу некой субстанции. Она щекотнула ему шею, и он мог твердо сказать, что текстура ее была податливой, холодной и влажной на ощупь.
      Он посмотрел на эту непристойную кляксу и снова содрогнулся.
      — То лишь ведьмин мох, — прошептал ему на ухо Туан.
      — Ведьмин мох? — нахмурился Род.
      Туан недоверчиво уставился на него.
      — Ты чародей — и не знаешь про ведьмин мох?
      Род был спасен от ответа прекращением храпа за углом.
      Трио коллективно затаило дыхание и распласталось у стены. Род — заботливо избегая ведьминого мха. Том искоса прожег его взглядом.
      Мгновение тишины растянулось настолько, что стало скудным, как содержание речи конгрессмена.
      — Стой! — крикнул голос из-за угла.
      Их мускулы резко напряглись в спазме.
      — Куда ты идешь в такой час? — прорычал голос часового.
      Страх пополз по спине Рода.
      Часовому ответил квакающий гундосый голос.
      — Но я только ищу нужник.
      Троица испустила долгий молчаливый вздох облегчения.
      — Сэр, когда говоришь с солдатом!
      — Сэр, — угрюмо повторил гундосый голос.
      Часовой засмеялся, смягчившись.
      — А нужник находится неподалеку от женского коридора? Нет… я думаю, что нет. Ступай на свой тюфяк, мерзавец, твоя шлюха сегодня не для тебя!
      — Но я…
      — Нет! — отрезал часовой. — Ты знаешь правило, парень. Сперва спрашиваешь Пересмешника. — Голос его стал почти конфиденциальным. — Тут нет ничего особенного, парень. Он вовсе не будет давать тебе бумагу, гласящую, что ты можешь этим заняться, и устанавливающую точное время и место. Он насчет этого достаточно либерален.
      Гундосый голос откашлялся и сплюнул.
      — Брось, — проворчал часовой, — ты только спроси его.
      — Да, — фыркнул голос, — и спрашивай его снова каждую ночь, когда пожелаешь увидеться с ней! Черт, то было единственное в нашем мире, что доставалось задешево!
      Голос часового снова посуровел.
      — Слово Пересмешника — закон в доме сем, и моя дубина напомнит тебе об этом, если недостаточно моего слова!
      Возникла пауза, затем гневное отчаянное рычание, и ноги прошлепали прочь.
      Снова воцарилось молчание, через некоторое время часовой снова начал храпеть.
      Род взглянул на Туана. Лицо парня было мертвенно-бледным, губы сжались так плотно, что утратили цвет.
      — Я так понимаю, что ты ничего об этом не знал? — шепнул Род.
      — Да, — прошептал Туан. — Отстранив меня, они не теряли времени даром. Часовой в каждом коридоре, разрешение, прежде чем двое смогут разделить постель, это похуже лордов с юга!
      Том вскинул голову.
      — Нет! — прорычал он. — То лишь неудобство. То, что приобретается этим, вполне стоит такой цены.
      Род со своей стороны вполне согласился с Туаном. Полицейское государство, контроль за всеми гранями жизни — да, марксизм Пересмешника давал себя знать.
      — Какое приобретение стоит такой цены? — фыркнул Туан, чуть повышая голос.
      — Да ясное дело, — отвечал Том на минимальной громкости. — Больше пищи для всех, больше и лучше одежды, никаких бедных и голодных.
      — И все благодаря планированию семьи, — пробурчал Род, бросив озабоченный взгляд на угол.
      — И как сие может произойти? — спросил Туан, повышая голос еще на одно деление и игнорируя бешеные сигналы Рода. — Из письменного разрешения заниматься любовью? Я не вижу как!
      Губы Тома презрительно скривились, и он тоже зарычал громче.
      — Да, ты не видишь. Но Пересмешник видит!
      Туан уставился на него, затем челюсти его сжались, а рука потянулась к кинжалу.
      — Ты ставишь себя и своих выше вельможи, хам?
      — Э, господа, — прошептал Род.
      Большой Том напрягся, усмехаясь, глаза его насмешливо плясали.
      — Кровь, она всегда скажется, — заявил он во весь голос.
      Кинжал Туана выскочил из ножен, когда он прыгнул вперед.
      Том выхватил свой короткий меч.
      Род вскинул руки, уперевшись обоим в ключицы.
      — Господа! Господа! Владейте собой! Я понимаю, что вы оба испытываете очень сильные чувства по этому вопросу, но мой непременный долг напомнить вам, что часовой вполне способен навлечь гнев Дома на наши головы, пока дремлет, и не слишком крепко, за углом!
      — Это нестерпимо, Род Гэллоуглас!
      — Да, — хохотнул Большой Том. — Правду всегда трудно снести.
      Туан сделал выпад, стараясь заколоть Тома через голову Рода.
      Род толкнул парня в ключицу и быстро пригнулся, когда нож по дуге прошел над его головой.
      Том тихо рассмеялся.
      — Вот вам вельможа! Дураку видно, что не дотянуться! Он всегда будет зарываться, даже если будет знать, что должен потерпеть неудачу.
      Род искоса посмотрел на Тома.
      — Ты оговариваешься, Большой Том. — Это был почти комплимент.
      — Нет! — прошипел Том с горящими глазами. — Пытаться сделать невозможное — поступок дурака! Вельможи — дураки, и дороги в их утопии вымощены костями крестьян!
      Туан сглотнул.
      — И что еще они…
      — Молчать! — Род встряхнул их обоих. — Могу я убедить вас ради общего блага на минутку закрыть глаза на ваши разногласия во взглядах?
      Том выпрямился во весь свой рост и посмотрел сверху на Туана.
      — Маленький человечек, — промурлыкал он.
      Род выпустил Туана и повернулся к Большому Тому, схватив его за ворот обеими руками. Том усмехнулся и поднял могучий кулак.
      — Да, мастер?
      — Что есть утопия, прямо сейчас, Большой Том? — выдохнул Род.
      Усмешка Тома растаяла, превратившись в нахмуренность.
      — Да чтобы народ Грамария сам правил своей страной.
      — Правильно! — Род выпустил ворот Тома и потрепал его по щеке. — Умница! Ты получишь серебряную медаль этой недели. А что надо сначала сделать?
      — Убить советников и вельмож, — усмехнулся Том.
      — Очень хорошо! Золотую медаль мальчику! Ты еще удостоишься права произнести прощальную речь на выпускном вечере, Большой Том! А теперь, если ты действительно хочешь быть хорошим мальчиком, скажи учителю, что тебе надо сделать до этого?
      Том отрезвел.
      — Посадить Пересмешника.
      — Пятерка с плюсом! А что делать до этого?
      Большой Том, смутившись, сплел брови.
      — Что?
      — Молчать! — рыкнул ему в лицо Род театральным шепотом и развернулся к Туану. — Итак! Что мы предпримем насчет часового? — а про себя пробурчал: «Ш-ш! Может, мне следовало устроить здесь политическое собрание?»
      Туан упрямо выпятил подбородок.
      — Прежде, чем мы пойдем дальше, этот малый должен признать во мне лорда!
      Том набрал воздуха в легкие для нового взрыва.
      — Спокойно, мальчик! — поспешно сказал Род. — Высокое кровяное давление вредно для тебя! Туан Логайр прирожденный аристократ, Том?
      — Да, — неохотно согласился Том, — но это не…
      — Род Логайров — один из самых великих и знатных домов?
      — Да, но…
      — И твой отец и мать были крестьянами?
      — Да, но это не значит, что…
      — И у тебя нет абсолютно никакого желания родиться аристократом?
      — Никогда, — прошипел Том, пылая взором. — Пусть меня повесят на самой высокой виселице в Грамарие, если я когда-нибудь хотел этого!
      — И ты не хотел бы стать аристократом, если бы мог?
      — Мастер, — взмолился Большой Том, уязвленный до глубины души. — Ужель ты так мало уважаешь меня, что можешь подумать обо мне такое?
      — Нет, я верю тебе, Большой Том, — сказал Род, похлопав его по плечу. — Но надо было продемонстрировать это Туану.
      Он повернулся к юному вельможе.
      — Удовлетворен? Он знает свое место, не так ли?
      — Да. — Туан улыбнулся, словно любящий отец. — Дурак же я был, сомневаясь в этом.
      В глазах Тома появилось понимание, когда его челюсть отвисла. Его тяжелая рука сомкнулась на шее у Рода.
      — Ах ты, ком…
      Род протянул руку и сжал локоть Тома как раз на сухожилии.
      Том разжал руку, глаза его начали вылезать из орбит, рот разинулся в крике боли, которого он не смел испустить.
      — Итак, — проворно спросил Род, — как мы избавимся от этого часового?
      — Ах ты мерзавец! — выдохнул Том. — Ты скользкий клок речного ила! Ты приблудный демократов сын, ты…
      — Именно, — согласился Род.
      — Нет, только скажи мне, — выдохнул Туан в ухо Роду, — что ты с ним сделал? Ты всего лишь коснулся его и…
      — Э… колдовской трюк, — ответил Род, валя все на самое легкое, хотя и самое катастрофическое объяснение. Он поймал Туана за голову и дернул в одну кучу с головами своей и Тома. — Итак, как мы вырубим этого часового?
      — Есть только один способ, — прошептал Туан. — Разбудить его и сразиться с ним.
      — И дать ему поднять тревогу? — в ужасе уставился на него Том. — Нет, нет! Обойти его и ударить по затылку!
      — В этом, — мрачно сказал Туан, — нет чести!
      Том сплюнул.
      — План Большого Тома — о'кей, — сказал Род. — Если не считать того, что случится, если он проснется, пока мы подкрадываемся? И есть очень хороший шанс на такой оборот — тот сластолюбивый нищий показал нам это!
      Том пожал плечами.
      — Тогда быстро рвануть и надеяться на лучшее, если умрем, то умрем.
      — И королева умрет с нами, — проворчал Род. — Нехорошо.
      Том вытащил короткий меч и сбалансировал его на пальце.
      — Я поражу его в глотку этим клинком на полных пятидесяти шагах.
      Туан потрясенно уставился на него.
      — Одного из собственных людей, сударь!
      — Одного для блага дела, — пожал плечами Том. — Что же из того?
      Глаза Туана замерли.
      — Это хуже, чем заколоть его в спину! Мы должны дать ему возможность защититься!
      — О, да! — фыркнул Большой Том. — Возможность защититься и поднять своими криками весь Дом Хлодвига. Возможность…
      Род захлопнул обоим рты, радуясь, что он не привел трех человек, и прошептал Большому Тому:
      — Будь терпелив, а? Он же новичок в профессии командос!
      Том пришел в себя.
      Туан выпрямился с ледяным взглядом.
      Род приложил рот к уху Тома и прошептал:
      — Слушай, если бы ты не знал, что он аристократ, как бы ты судил о нем?
      — Храбрый человек и сильный боец, — признался Том. — Хотя глупый и молодой со слишком многими идеалами.
      Род погрозил ему пальцем.
      — Предубеждения, Большой Том! Дискриминация! Я думал, ты веришь в равенство.
      — Хорошо сказано, — неохотно проворчал Том. — Я стерплю его. Но еще одно из его благочестивых замечаний, и я…
      — Если мы будем проделывать эту работу быстро, у него не будет случая. А теперь у меня есть идея.
      — Тогда зачем спрашивать нас? — проворчал Большой Том.
      — Потому что идея не появилась у меня, пока вы не начали перебранку. Нам нужно ничто иное как компромиссное решение, верно? Туан не потерпит ножа в спину, или нож в спящего, или убийство верного слуги, который мог бы стать завтра хорошим пушечным мясом, верно?
      — Да, — согласился Туан.
      — А Большой Том не стерпит, чтобы он поднял тревогу, и я тоже, если уж на то пошло. Мы все хорошие бойцы, но нас только трое против Дома головорезов — это немножко перенапрягает оковы фантазии. Так вот, Том, если этот часовой выбежит вдруг из-за угла, ты легко оглушишь его?
      — Да! — ухмыльнулся Том.
      — Легко, я сказал, — напомнил Род. — Это удовлетворит честь, Туан?
      — Да, поскольку он будет к нам лицом.
      — Хорошо! Теперь если бы только мы могли заставить его погнаться сюда за мышью, мы бы все устроили.
      — Да, — согласился Туан, — но где же мышь, что сделает такое любезное одолжение?
      — Мастер может сделать ее, — проворчал Большой Том.
      — Сделать ее? — уставился на него Род. — Разумеется, будь у меня мастерская и…
      — Нет, нет! — улыбнулся Туан. — Я не знаю этих заклинаний, но у тебя есть ведьмин мох, и ты чародей! Чего тебе еще нужно?
      — Как? — сглотнул Род. — Ведьмы и колдуны делают существ из этой штуки?
      — Да, да! Разве ты не знаешь? Живых существ, маленьких существ, вроде мышей.
      Недостающая часть головоломки Грамария со щелчком встала на свое место в голове Рода.
      — Э, скажи-ка, как они проделывают этот фокус?
      — Да просто смотрят на комок этой штуки, и он становится тем, что они хотят.
      Род медленно кивнул головой.
      — Очень ловко. Оч-чень ловко. Единственный зазор в этом плане, что это не мой стиль колдовства.
      Туан сник.
      — Ты не обрабатываешь ведьмин мох? Тогда как же нам быть?.. Все же то крайне странно, что ты не знаешь об этом.
      — Отнюдь, — возразил Том. — Очень плохой отдел инструктажа.
      — А, заткнись, — пробурчал Род. — Есть другие способы достать мышь.
      Он сложил руки рупором у рта и тихо позвал:
      — Гвен! Эй, Гвен!
      Прямо перед его носом на ниточке упал паучок.
      — Е-твое! Не делай этого, девочка!
      — Насекомое! — прошептал Том и замахнулся, чтобы прихлопнуть его.
      Род ткнул его в солнечное сплетение.
      — Поосторожнее, Том. Раздавишь паука, и ждет тебя, знаешь ли, несчастье, а именно — я!
      Он подставил ладонь под паучка и очень нежно погладил его пальцем.
      — Ну, во всяком случае, ты выбрала не «черную вдову» . Если подумать, ты самый хорошенький паучок, какого я когда-либо видел.
      Паучок запрыгал у него на ладони.
      — Слушай, милая, мне нужна мышь, чтобы привести сюда того часового. Ты справишься с этим?
      Паучок потерял четкость формы, растекся и превратился в мышь.
      Она спрыгнула с его ладони и шмыгнула к углу.
      — О, нет, не ты! — Род прыгнул и накрыл ее ладонью, а затем очень осторожно поднял. — Извини меня, милая, на тебя могут наступить, и если с тобой что-нибудь случится, я буду совершенно раздавлен.
      Он поцеловал ее в нос и услышал, как Том давится за его спиной от смеха. Мышка завертелась в экстазе.
      — Нет, — сказал Род, проводя пальцем по ее спине и ущипнув за хвост. — Ты должна сделать мне вместо этого другую из той кляксы ведьминого мха. Как по-твоему, ты сможешь справиться с этим, миленькая?
      Мышка кивнула, повернулась и пристально посмотрела на ведьмин мох.
      Клякса медленно сжалась, выпустила побег хвоста, вырастила на верхнем конце усики, изменила цвет на коричневый — и со стены сползла мышь.
      Том сглотнул и перекрестился.
      Род нахмурился.
      — А я думал, что ты атеист.
      — Не в такие минуты, мастер.
      Мышь из ведьминого мха шмыгнула за угол.
      Большой Том достал кинжал, держа его за лезвие, и поднял тяжелую рукоять, словно дубину.
      Храп за углом с кряканьем прекратился.
      — Ааа! Кусать меня, гадина ползучая!
      Табурет часового со стуком упал.
      Он дважды топнул, промахнувшись, затем ожидавшие услышали топот бегущего человека.
      Том напрягся.
      Мышка выскочила из-за угла.
      Часовой появился следом за ней, ругаясь, ноги его поскользнулись на повороте. Он поднял голову, увидел Тома и имел как раз достаточно времени, чтобы ужаснуться, прежде чем рукоять кинжала Тома угодила ему с громким стуком в основание черепа.
      Род испустил вздох облегчения.
      — Наконец-то.
      Часовой изящно свалился в поджидавшие его объятия Туана. Юный аристократ, усмехаясь, посмотрел на Рода.
      — Кто сражается бок о бок с чародеем, побеждает, — сказал он.
      — И все же это был весьма жалкий трюк, — упрямо заявил Род.
      Том содрогнулся и вытащил из сумки длинную черную нить.
      — Нет, она не удержит его, — запротестовал Туан.
      Единственным ответом Тома была ухмылка.
      — Леска? — поднял бровь Род.
      — Еще лучше, — ответил Том, опускаясь на колени и начиная пеленать часового. — Плетеный синтетический паучий шелк.
      — И всем этим мы обязаны тебе, — сказал Род, гладя мышку у себя на руке.
      Та завертела носом, а затем нырнула между пуговиц его камзола.
      Род придушил смешок, накрыв бугорок у себя на камзоле.
      — Эй, поосторожнее, щекотно же!
      Часовой между тем с кляпом во рту был аккуратно спеленут в ком Томом, и удерживался он на месте несколькими витками нитки.
      — Где мы его спрячем? — прошептал Туан.
      — Под рукой нет ни одного удобного места, — проворчал Том, высунув язык, пока завязывал гордиев узел.
      — Эй! — Род похлопал бугорок, двинувшийся к низу от пряжки его пояса. — Прекрати это!
      — Вон, на той стене есть подставка для факела, — показал Туан.
      — В самый раз, — проворчал Том, подняв беспомощного часового и закрепив одну из петель нити на подставке.
      Род покачал головой.
      — А что если кто-нибудь пройдет этой дорогой? Мы не можем оставить его тут подвешенным.
      Он сунул руку в камзол и оторвал мышку от исследовательского путешествия по его грудной клетке.
      — Слушай, детка, ты знаешь, что такое искривление пространства?
      Мышка выкатила глаза и дернула усиками, а затем твердо покачала головой.
      — А как насчет, э… кармана времени?
      Мышка энергично кивнула, затем мышиная мордочка сосредоточенно сморщилась и… часовой исчез.
      Туан выпучил глаза, челюсть у него отвисла.
      Большой Том поджал губы, затем живо промолвил:
      — А… да! Ну, давайте тогда действовать дальше.
      Род усмехнулся, поставил мышку на пол, развернул ее и легонько хлопнул по спине.
      — Сгинь, пропади, заколдованный зверь, но оставайся поблизости, ты можешь понадобиться.
      Мышка скрылась с прощальным писком через плечо.
      — Не сомневаюсь, что Пересмешник будет спать там, где была комната Туана, — прошептал Том. — А его приспешники, будем надеяться, находятся неподалеку.
      — А не может ли один из них оказаться бодрствующим? — прошептал Туан. — Или, может быть, поставлен начальником караула?
      Том медленно повернулся, глядя на Туана со странным выражением лица. Он поднял бровь, взглянув на Рода:
      — Хороший человек, — сказал он, — и хорошая догадка, — затем: — Следуйте за мной, — и, повернувшись, пошел прочь.
      Им пришлось обойти только одного часового между собой и пивным залом.
      Само помещение, как всегда, пещероподобное и грязное, было освещено только огнем очага и несколькими чадящими факелами. Этого, однако, хватало, чтобы разглядеть большую каменную лестницу, прорезавшую себе путь по противоположной стене с грацией, которой противоречили ее истертые ступени и сломанные перила.
      Выше лестницы в зал выступала галерея. Дверные проемы вдоль нее вели в личные комнаты.
      Рядом с очагом сидел в огромном кресле, развалясь и храпя, широкоплечий человек с лицом, как топор. Еще двое караульных сутулились по обеим сторонам двери в центре балкона.
      — Неважное положение, — заключил Большой Том, ныряя обратно в коридор. — Тут их на одного больше, чем нас, и они настолько далеко друг от друга, что двое наверняка поднимут тревогу, пока мы выводим из строя остальных.
      — Не говоря уже о мусорной свалке в виде освещенного зала, который нам придется пересечь, прежде чем мы доберемся до них, — добавил Род.
      — Мы можем проползти под столами и табуретами, а тот, что у подножия лестницы, наверняка скоро уснет, он все время клюет носом.
      — Это снимет беспокойство о двух внизу, но как насчет пары на балконе?
      — На это, — сказал Туан, — ответит мое скромное искусство в обращении с пращей.
      Он вытащил клок кожи с обернутыми вокруг нее двумя сыромятными ремнями.
      — Как ты научился этому искусству? — проворчал Том, пока Туан разматывал ремешки. — Это же оружие крестьянина, а не игрушка лордика.
      Во взгляде, брошенном Туаном на Тома, сквозило презрение.
      — Рыцарь должен обучиться умению владеть любым оружием, Большой Том.
      Род нахмурился.
      — Я не знал, что это было частью стандартного кодекса.
      — Не было и нет, — признался Туан, — но таковы правила моего отца и мои, как вы видите. Оба этих негодяя будут измерять свой рост на холодном камне допрежь поймут, что их сразило.
      — Не сомневаюсь, — мрачно согласился Род. — Ладно, поехали, я возьму того, что у очага.
      — Нет, — поправил его Большой Том, — ты возьмешь того, что у лестницы.
      — Вот как? Какая-то особая причина?
      — Да, — по-волчьи оскалился Том. — Тот, что в большом кресле, и есть тот самый приспешник, которого предвидел Туан, и именно тот, что засадил меня в тюрягу. То моя добыча, мастер.
      Род посмотрел Тому в глаза и почувствовал, как зловещий холодок пополз у него по спине.
      — Ладно, мясник, — пробормотал он, — только помни, эти люди пока не для резания.
      — Пусть каждый хоронит своих покойников по своему вкусу и обычаю, — процитировал Том. — Ступай, займись своими мертвецами и предоставь моих мне.
      Они упали на животы и поползли по-пластунски, каждый к своему собственному противнику. Для Рода это была вечность, состоящая из ножек столов и табуретов с массой остатков пищи между ними и постоянного страха, что один из них может добраться до своего места раньше и заскучает.
      Раздался громкий с отдачей треск.
      Род замер. Один из них ступил неосторожно.
      С миг стояла тишина, затем голос окликнул:
      — Что сие было?
      Потом:
      — Эй, ты там! Эгберт! Проснись, пьянчуга, и следи за лестницей, кою караулишь!
      — А? Чо? Чо такое? — пробормотал невнятный голос поближе.
      — Что там вас смутило? — пробормотал более глухой раздраженный голос у очага. — Дважды вы будили меня по пустякам.
      Возникло молчание.
      Затем первый голос произнес:
      — Был шум, капитан, своего рода стук между столов.
      — Стук, он говорит! — проворчал капитан. — Крыса, наверное, убирает остатки, ничего более! И ты будишь меня из-за этого? Сделай сие еще раз, и ты впрямь услышишь громкий стук по твоей голове.
      Затем этот же голос проворчал про себя:
      — Стук, понимаешь ли! Проклятый стук!
      Потом снова наступила тишина, затем приглушенное клацанье, когда один из часовых беспокойно переместил свой вес.
      Род испустил вздох облегчения — медленный и беззвучный. Он ждал, когда часовой опять начнет храпеть.
      Затем он вновь ужом пополз вперед до тех пор, пока не улегся под ближайшим к лестнице столом.
      Казалось, что время остановилось.
      От очага раздался пронзительный свист и стук, когда Том перевернул табурет, под которым прятался.
      Род прыгнул на своего противника. Уголком глаза он видел вскочившего на ноги Туана, неясную дугу его пращи, затем Род врезался в часового, вогнав кулак ему в поддых и сжав горло левой рукой.
      Тот сложился пополам. Род слегка рубанул ребром ладони по основанию черепа, как раз под железной шапкой, и часовой обмяк.
      Он поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как осел часовой на балконе. Другой извивался на камнях, стиснув руки на горле.
      Род поднялся по лестнице в пять прыжков. Он нанес часовому скуловорот в челюсть. Глаза у того закатились — отключился он моментально.
      Гортань у него была перекошена, зрелище малопривлекательное. Но в этом ему повезло, будь это прямое попадание, его трахея была бы уничтожена.
      Его спутнику не достало такого везения — камень пробил ему лоб. Кровь залила все его лицо и лужей растекалась по полу.
      — Прости меня, старина, — прошептал Туан, когда узрел дело рук своих.
      Род никогда не видел лицо юноши таким мрачным.
      — Рок войны, Туан, — прошептал он.
      — Да, — согласился Туан. — И будь он равен мне, я мог бы тут же забыть об этом. Но человеку моей крови полагается защищать крестьян, а не убивать их.
      Род посмотрел на невеселое лицо юноши и подумал, что именно такие люди, как Логайры, давали аристократии то малое оправдание, которое она имела.
      Том бросил один лишь взгляд и с грозным выражением лица отвернулся связать оставшегося.
      Был только один убитый; капитан и карауливший лестницу лежали, надежно скрученные черной нитью Тома.
      Том поднялся, сердито глядя на Туана.
      — То было хорошо сделано, — проворчал он. — Ты вывел из строя двоих из них и сумел пощадить одного, ты лихой боец. А что до одного убитого, то не скорби о нем, ты едва ли мог получить время для лучшего прицеливания.
      Лицо Туана стало озадаченным от смущения. Он не мог, по справедливости, возражать против манеры Тома, и все же как-то не по себе получать отеческий совет и прощение от крестьянина.
      Род дал ему выход.
      — Ты спал там? — Он ткнул большим пальцем в сторону двери, охранявшейся часовыми.
      Вопрос пробился сквозь рассеянность Туана, юноша обернулся, посмотрел и кивнул.
      — Ну, значит, здесь и будет Пересмешник. — Род посмотрел на Тома. — Капитан внизу был одним из личных кадров Пересмешника?
      — Да.
      — Значит, остаются еще двое. Каковы шансы, что оба находятся в этих комнатах, по обе стороны от комнаты Пересмешника? — Когда Том потянул себя за нижнюю губу и кивнул, Род продолжил: — Значит, по одному на каждого из нас. Вы, ребята, берите приспешников, а я Пересмешника.
      Он повернулся к двери. На плечо ему упала мясистая рука Тома.
      — Это как же так? — проворчал крестьянин. — Как это Пересмешник стал твоей добычей, а не моей?
      Род усмехнулся.
      — Я человек, стоящий посередине, помнишь? Кроме того, какой у тебя пояс?
      — Коричневый, — признался Том.
      — А у Пересмешника?
      — Черный, — неохотно ответил Том. — Пятый дан.
      — У меня черный, восьмой дан. Ты берешь приспешника.
      — Что это за болтовня о поясах? — нахмурился Туан.
      — Просто спор о юрисдикции, не беспокойся об этом. — Род повернулся к центральной двери.
      Большой Том снова схватил его за руку.
      — Мастер, — и на этот раз он, похоже, употреблял это выражение всерьез. — Когда с этим будет покончено, ты должен научить меня.
      — Да, разумеется, все, что угодно. Ты у меня получишь диплом колледжа, только давай покончим с этим, идет?
      — Спасибо, — усмехнулся Том, — но у меня уже есть диплом доктора.
      Род сделал переоценку, затем уставился на него.
      — Чего?
      — Теологии.
      Род кивнул.
      — Это укладывается. Слушай, ты ведь не выдвинул каких-нибудь новых атеистических теорий, а?
      — Мастер, — обиженно запротестовал Том. — Как можно доказывать или опровергать существование нематериального существа посредством материальных данных? Это-то и есть врожденное противоречие…
      — Господа, — вмешался с сарказмом Туан. — Мне крайне неприятно перебивать столь ученую беседу, но Пересмешник ждет и может вскоре проснуться.
      — А? О! Ах, да! — Род повернулся к двери. — Увидимся через пять минут, Большой Том.
      — Да, мы должны продолжить беседу, — ухмыльнулся Большой Том и повернул к двери напротив.
      Род приоткрыл свою дверь, напрягая руки.
      Она заскрипела. Она застонала. Она завизжала. Она подала формальный протест.
      Род бросился вперед, времени у него было в самый раз, чтобы сообразить, что Пересмешник заботливо оставил дверные петли несмазанными в качестве примитивной, но очень эффективной системы сигнализации, прежде чем тот завизжал «караул!» и вскочил с постели, нанося рубящие удары ладонями.
      Род блокировал удар сверху и сделал выпад в солнечное сплетение. Его рука была умело отражена, визг Пересмешника «на помощь!» пронзил ему уши.
      У Рода как раз достало времени, чтобы оценить юмор ситуации: черный пояс зовет на помощь, прежде чем увидел удар ноги, направленный ему в пах.
      Он отпрыгнул, а Пересмешник ринулся следом за ним. На этот раз удар прошел.
      Род покатился по полу, корчась от боли.
      Он увидел ногу, нацелившуюся ему в челюсть, и сумел как раз достаточно отвернуть голову: удар пришелся ему по левой стороне черепа.
      Он увидел россыпь красных звездочек, пылающих на черном фоне, и бешено затряс головой, пытаясь прояснить ее.
      Сквозь звон в ушах он услышал еще один визг, неожиданно оборвавшийся, затем глухой стук, потом рев Большого Тома.
      — За пращу, Туан! На этот визг сбегутся охранники!
      Затем великан склонился над ним, приблизив лицо:
      — Сильно ли ранен, мастер?
      Род никогда и не предполагал, что пивным перегаром и луком может так хорошо пахнуть.
      — Со мной все в порядке, — выдохнул он. — Удар пришелся немного не по центру, слава небесам!
      — Ты можешь встать?
      — Через минуту. Однако Гвен, возможно, будет временно разочарована. Как ты это сделал, Большой Том?
      — Поймал его ногу на взмахе, — усмехнулся Большой Том. — И подбросил его ввысь, а потом провел апперкот допрежь он приземлился.
      Род недоверчиво уставился на него.
      — Чего?
      — Апперкот. В поддых.
      Род перекатился, подобрал под себя колени, в изумлении покачал головой.
      — «Апперкот вырубает черный пояс». Зовите репортеров.
      Снаружи раздался крик, внезапно оборвавшийся.
      Род вскинул голову, прислушиваясь. Затем он с трудом поднялся на ноги, все еще прижимая руки к паху, и только что не выпал из двери, игнорируя озабоченные протесты Большого Тома.
      На каменном полу пивного зала лежали три тела.
      Туан стоял на перилах балкона, туго натянув в руках пращу, плотно стиснув челюсти, с выражением холодного ужаса в глазах.
      — Сперва появился один, — монотонно сказал он, — потом второй, потом третий. Первых двух я отправил к праотцам, допрежь они могли закричать, но на третьем я запоздал.
      Туан повернулся спиной к залу. Через минуту он произнес медленно и твердо:
      — Не нравятся мне эти убийства.
      Глаза его прояснились.
      — Так, — кивнул Род, охнув, когда короткий спазм тошноты заставил его вцепиться в перила. — Никакому человеку, стоящему звания человека, не нравится это, Туан. Не позволяй этому тревожить тебя. Это война.
      — О, я убивал раньше. — Губы Туана сжались. — Но убивать людей, которые три дня назад пили за мое здоровье!
      Род кивнул, закрыв глаза.
      — Я знаю. Но если ты лелеешь какую-нибудь надежду быть королем, Туан, или даже хорошим герцогом, ты должен научиться не позволять этому беспокоить тебя.
      Он поднял взгляд на юношу.
      — Кроме того, помни, они бы убили тебя, если бы смогли.
      Том вышел на балкон, неся скрученного Пересмешника, словно младенца, на руках.
      Он быстро оглядел пивной зал, лицо его посуровело.
      — Новые убитые? — Он отвернулся, осторожно положил Пересмешника рядом с распростертыми телами его приспешников и вздохнул. — Но таковы уж времена и моды!
      Он нагнулся, чтобы заняться связыванием одного из приспешников — высокого, тощего человека-скелета со шрамом там, где ему полагалось иметь ухо, — сувенир на память о королевском правосудии.
      Род посмотрел и кивнул: Пересмешник хорошо выбрал себе соучастников. Они имели причину ненавидеть монарха. Род медленно выпрямился, содрогнувшись от боли.
      Туан взглянул на него.
      — Тебе следует присесть отдохнуть, Род Гэллоуглас.
      Род сделал быстрый резкий вздох и замотал головой.
      — Это просто боль. Не лучше ли нам сволочь этих вниз, в тюрьму?
      В глазах Туана сверкнул огонек.
      — Нет, свяжите их и держите здесь. У меня есть для них применение.
      Род нахмурился.
      — Что ты имеешь в виду под применением?
      — Не спрашивай, мастер, — поднял руку Большой Том. — Если Туан нуждается в них, то предоставь их ему. Этот малыш знает свое дело, я никогда не видывал и лишь редко слышал о человеке, который мог бы так управлять толпой.
      Он повернулся и спрыгнул вниз по лестнице, проверил павших на сердцебиение, связал одного, все еще живого, и уволок их всех под балкон. Затем он подхватил их капитана у очага и перекинул его через плечо.
      — Том! — окликнул Туан, и великан поднял взгляд.
      — Принеси тот рог, что висит над каминной полкой, и барабан рядом с ним!
      Том кивнул и снял с гвоздя помятый, закрученный спиралью охотничий рог и забрал один из грубых барабанов — ничего больше, чем пустой бочонок с натянутыми с обеих сторон шкурами, — с его места на каминной полке.
      Род нахмурился, сбитый с толку.
      — Для чего тебе понадобились барабан и горн?
      Туан усмехнулся.
      — Умеешь играть на роге?
      — Ну я не совсем чтобы подходил для первого кресла в оркестре филармонии, но…
      — Сумеешь, — заявил Туан с искрящимися глазами.
      Большой Том взбежал по лестнице с помощником Пересмешника на одном плече и трубой и барабаном на другом.
      Он бросил инструменты и положил связанного к его товарищам.
      Затем он выпрямился, уперев кулаки в бока, и ухмыльнулся.
      — Здорово, мастеры! Что велишь сделать с ними, лордик?
      — Ты возьмешь барабан и, когда я дам знать, повесишь этих четверых на перилах, но не за шею. То намного больше к нашей чести, что мы взяли их живыми.
      Род вскинул бровь.
      — Надеюсь, это не старый анекдот о том, что мы мол достаточно могущественны, чтобы быть милостивыми?
      Он не услышал ответа, потому что Том принялся бить в барабан. Помещение наполнил тенорный рокот.
      Род поднял рог.
      Туан ухмыльнулся, вскочил на перила и встал, широко расставив ноги и сложив руки на груди.
      — Созови их, мастер Гэллоуглас, — крикнул он.
      Род поднес к губам мундштук и заиграл «побудку».
      Она звучала довольно странно на охотничьем роге, но произвела свое действие. Прежде чем он добрался до половины второго куплета, зал наполнился нищими, грабителями, хромыми, однорукими, ворами, карманниками и убийцами.
      Их ропот, прибой и ветер перед штормом наполнили зал, как контрапункт к рогу и барабану. Они были спросонья, с осоловелыми глазами, с отуманенными мозгами, швыряющие друг другу тысячу недоверчивых вопросов, с потрясением и испугом увидевшие Туана, брошенного в тюрьму, стоящим высоко и гордо в зале, из которого он был изгнан.
      Ему полагалось страшиться их, ему полагалось страшиться возврата, а уж если он вернулся, то следовало это сделать как тать в ночи, украдкой и тайком.
      И все же он стоял свободно у них на глазах, созвав их к себе горном и барабаном — а где же Пересмешник?
      Они были потрясены и больше, чем малость, испуганы. Люди, которых никогда не учили мыслить, теперь столкнулись с немыслимым.
      Род закончил тушем и резко оторвал трубу от губ, завертев ее сверкающим кругом и завершив тем, что раструб ее уперся ему в бедро.
      Большой Том дал барабану последнее заключительное «бум».
      Туан повел рукой в сторону Тома и начал очень тихо щелкать пальцами. Барабан снова заговорил — рокочуще, настойчиво, но очень тихо.
      Род поднял взгляд на Туана, который усмехался, уперев руки в бока, ни дать, ни взять царственный эльф, вернувшийся в свое королевство. Он посмотрел на зрителей, потрясенных и исполненных страха, пялившихся, разинув рты, на повелительную, командную фигуру над ними.
      Род вынужден был признать, что это был отличный способ начать речь.
      Туан вскинул руки, и зал затих за исключением мерного рокота барабана Большого Тома.
      — Вы прогнали меня! — крикнул Туан.
      Толпа съежилась, бормоча, полная страха.
      — Прогнали, выбросили вон! — воскликнул Туан. — Вы отвратили от меня глаза свои, отвернулись от меня, думали никогда больше не смотреть на меня!
      Ропот усилился, начал принимать угрюмый отчаянный оттенок.
      — Разве не был я изгнан? — вопросил Туан, а затем: — Молчать!
      И, как по волшебству, зал затих.
      Он низвел на толпу обвиняющий перст и прорычал:
      — Разве не был я изгнан?
      На этот раз нашлись некоторые, пробормотавшие:
      — Да.
      — Разве не так?
      Хор «да» усилился.
      — Разве не так?
      — Да, — прокатилось над головами толпы.
      — Разве вы не называли меня предателем?
      — Да, — снова проворчала толпа.
      — И все же, вот я, стою здесь, — прокричал Туан. — Сильный и свободный, и снова хозяин Дома Хлодвига!
      Никто этого не оспаривал.
      — А где настоящие предатели, которые увидели бы всех вас разорванными в клочья в безнадежной битве? Предатели, которые превратили Дом Хлодвига в тюрьму в мое отсутствие? Где они теперь, чтобы оспаривать мое главенство?
      Он положил руки на бедра, в то время как толпа пустила этот вопрос по рядам, а Том быстро привязал десятифутовую нить к путам Пересмешника, а другой ее конец привязал к столбу перил.
      Когда ропот «где?» и «Пересмешник» начал усиливаться, он обслужил таким же образом троих приспешников.
      Туан дал ропоту нарасти и усилиться, затем, как раз когда он достиг своего пика, подал знак Тому.
      Том с Родом перебросили связанных через перила, где они и повисли по двое по обе стороны от Туана. Пересмешник пришел в сознание, он начал извиваться и брыкаться на конце своей веревки.
      Зал наполнился потрясенным молчанием.
      Туан усмехнулся и сложил руки на груди.
      Толпа зарычала, словно один огромный дикий зверь, и бросилась вперед.
      Передние ряды принялись подпрыгивать, пытаясь достать болтающиеся ноги.
      Непристойные эпитеты, проклятия Пересмешнику и его приспешникам так и летели из огромного зала.
      — Вот! — крикнул Туан и вскинул руки, толпа замолкла. — Вот предатели, воры, отнявшие у вас свободы, что я добыл для вас!
      Большой Том усмехнулся, не сводя горящих глаз с молодого лорда, раскачиваясь в ритм со словами юноши.
      Ибо воистину, паренек сейчас казался футов двенадцати ростом.
      — Разве вы не родились без всяких хозяев? — крикнул Туан.
      — Да! — проревела ему толпа.
      — Вы родились для воли, — прогремел Туан. — Верно, свободы быть вне закона и нищенствовать, но рожденные свободными!
      Затем:
      — Разве вы не родились дикими? — практически провизжал он.
      — Да! — завизжала в ответ толпа. — Да, да, да!
      — Разве я украл у вас вашу свободу?
      — Нет, нет!
      Кривобокий горбун с повязкой на глазу крикнул:
      — Нет, Туан, ты дал нам больше свободы!
      Толпа утвердительно зашумела.
      Туан снова скрестил руки, улыбаясь, давая одобрительным крикам идти своим чередом.
      Когда они только-только прошли свой зенит, он снова вскинул руки и прокричал:
      — Говорил я вам?
      Воцарилось молчание.
      — Говорил я вам, что вы должны иметь мое разрешение на ночь любви?
      — Нет! — заревели они в ответ, оба пола, для разнообразия объединившись.
      — И никогда не скажу!
      Они закричали:
      — Ура!
      Туан улыбнулся и почти застенчиво склонил голову в знак благодарности.
      — И все же, — Голос Туана упал на низкий, угрюмый, гневный регистр. Он нагнулся вперед, размахивая перед зрителями стиснутыми кулаками. — Когда я вернулся в ваши коридоры сей темной вечерней порой, что я обнаружил?
      Голос его поднялся, усиливаясь.
      — Вы позволили этим подлым негодяям похитить все, что я дал вам!
      Толпа зарычала.
      Туан махнул левой рукой. Том ударил в барабан с такой силой, что оборвал толпу.
      — Нет, больше того, — воскликнул Туан. Его указательный палец тыкал в толпу, глаза искали индивидуальные лица. Его голос стал теперь холодным и размеренным. — Я обнаружил, что в своей подлой трусости вы позволили им украсть даже ту свободу, с которой вы родились!
      Толпа зароптала, испуганно и неуверенно. Передние ряды шарахнулись назад.
      — Даже свое прирожденное право вы позволили украсть у вас!
      Ропот обернулся волной страха от презрения, звучавшего в серебряном языке.
      — Вы позволили им отнять у вас даже право на постельную свободу!
      Он взмахнул рукой, снова ударил барабан.
      — И вы называете себя мужами, — засмеялся Туан резким пронзительным смехом.
      Волна ропота пошла теперь на него мрачными, протестующими голосами:
      — Мы — мужи! — крикнул кто-то, и толпа подхватила: — Мы мужи! Мы мужи! Мы мужи!
      — Да! — завизжал одноглазый горбун. — Только дай нам сих болтающихся негодяев, что ограбили нас, Туан, и мы докажем, что мы — мужи! Мы разорвем их на части, сдерем с них кожу! Мы не оставим и унции мяса висеть на их костях! Мы переломаем даже их кости и вытащим костный мозг.
      Толпа кровожадно завыла.
      Туан выпрямился и сложил руки на груди, мрачно улыбаясь. Толпа увидела его, ее рев стих до ворчания с оттенком вины, затем раскололся на очаги угрюмого шепота и умолк.
      — Разве это мужество? — почти спокойно произнес Туан. — Нет!
      Он выбросил руку вперед, тыкая, обвиняя.
      — Я видел стаи собак, могущих еще лучше выполнить эту работу!
      По толпе пробежал ропот, становясь все более сердитым, все более и более.
      — Поосторожнее! — призвал Род Туана. — Ты добьешься, что они разорвут на части нас!
      — Не бойся, — сказал Туан, не сводя глаз с толпы. — Пусть еще немного побесятся.
      Ропот резко возрос, то тут, то там кричал какой-нибудь нищий, раздавались гневные выкрики, махали кулаками Туану, стоящему на балконе.
      Туан снова вскинул руки, крикнув:
      — Но я говорю, что вы — мужи!
      Толпа притихла, уставясь на него.
      — Есть другие, оболгавшие вас, но я зову вас мужами! — Затем он перевел взгляд с лица на лицо. — И кто возразит мне?
      Миг они молчали, затем кто-то крикнул:
      — Никто, Туан!
      И другой добавил:
      — Никто!
      — Никто! — закричало еще несколько, и:
      — Никто! — присоединялись многие до тех пор, пока вся толпа не заорала:
      — Никто!
      — Докажете ли вы, что вы — мужи? — крикнул Туан.
      — Да! — зарычала толпа.
      — Вы будете драться? — взвыл Туан, сжимая кулаки.
      — Да! — зарычала толпа.
      Рука Туана рванулась вниз на уровень пояса, ладонями к полу, с раздвинутыми пальцами.
      Толпа стихла.
      Его голос стал тихим, напевным:
      — Вы родились для грязи и струпьев болезни!
      — Да! — пробормотали они.
      — Вы родились для пота и для боли от труда!
      — Да!
      — Вы родились для урчания пустых животов и тоски по дому!
      — Да!
      — Кто наполнил ваши животы? Кто дал вам крышу над головой в этом самом доме?
      — Ты!
      — Кто дал вам крепость?
      — Ты!
      — Кто?
      — Ты!
      — Скажите мне имя!
      — Туан Логайр! — завизжали они.
      — Да! — Руки Логайра снова поднялись, он стоял, пригнувшись, с горящими глазами. — Из юдоли вывел вас я. Но кто дал вам ее при рождении? Кто давил вас от столетия к столетию, от отца к сыну, век за веком со времени наших самых отдаленных праотцов?
      Толпа неуверенно забормотала.
      — Крестьяне?
      — Нет!
      — Не солдаты ли?
      — Да! — зарычали они, снова оживляясь.
      — Кто командует солдатами?
      — Знать!
      Род содрогнулся от ненависти, вложенной ими в это слово.
      — Да, то была знать! — крикнул Туан, выбрасывая вперед кулак, и толпа завыла.
      Он дал попарить несколько минут шуму и гаму, а затем снова вскинул руки.
      Потом его руки опять упали на уровень пояса, он принял стойку.
      — Кто? — вопросил он, и барабан позади него зарокотал. — Кто единственный из всех высокородных принял вашу сторону? Кто дал вам пищу, когда вы желали ее, услышав нашу просьбу? Кто послал вам судей, чтобы дать вам правосудие вместо вельможного произвола?
      Его кулак взметнулся вверх, потянув за собой все тело.
      — Королева!
      — Королева! — словно эхо подхватили они.
      — Она закрывает уши перед вельможами, чтобы они могли слышать ваши крики!
      — Да!
      — Она лила слезы по вам!
      — Да!
      — И все же, — крикнул горбун, — она прогнала тебя, наш Туан Логайр!
      Туан кисло улыбнулся.
      — Прогнала? Или послала к вам? — Он вскинул руки вверх, и они заревели, словно лавина. — Именно королева отдала вам обратно ваше прирожденное право!
      — Да!
      — Вы мужи?
      — Да!
      — Вы будете драться?
      — Будем! Будем драться!
      — Вы будете драться с вельможами?
      — Да!
      — Вы будете драться за королеву?
      — Да!
      — Вы будете драться с вельможами за нашу королеву Катарину?
      — Да! Да, да, да!
      Тут шум толпы перекрыл все, люди прыгали и кричали, мужчины хватали женщин и кружили их.
      — Есть у вас оружие? — крикнул Туан.
      — Да! — взметнулись вверх, сверкая, тысячи кинжалов.
      — Разбирайте свои заплечные мешки, набивайте их сухарями! Выносите их из сего дома через южные ворота города! Королева даст вам пищу, даст вам шатры! Так бегите же все на юг по главному большаку до Бреденской равнины, чтобы дождаться там вельмож! Ступайте совершить это! — кричал он. — Вперед за королеву!
      — За королеву!
      Туан махнул рукой, барабан забил часто и громко.
      — Охотничий сигнал! — бросил Туан в сторону Рода.
      Род вскинул трубу к губам и начал быструю бурлящую бравурную мелодию.
      — Вперед! — заревел Туан.
      Люди рассеивались по своим комнатам, в арсенал и так далее. Через десять минут они разобрали вещмешки, посохи и ножи.
      — Сделано! — Туан спрыгнул с перил на пол балкона. — Через два дня они добегут до Бреденской равнины.
      Он ухмыльнулся, хлопнув Большого Тома по плечу.
      — Нам удалось, Том!
      Том заржал и облапил Туана в своих медвежьих объятиях.
      — Уфф! — выдохнул Туан, когда Том отпустил его. Он обернулся к Роду. — А ты, друг Гэллоуглас, сообщи королеве и проследи за тем, чтобы известие о сем дошло до солдат. Скажи ей прислать мясо, шатры и эль, и побыстрее. И запри этих лакеев, — он ткнул большим пальцем в сторону Пересмешника и его прихвостней, — поглубже в королевскую тюрьму. Прощай!
      И он прыжками поскакал вниз по лестнице.
      — Эй, минуточку, — крикнул, подбегая к перилам, Род. — Куда ты сейчас направляешься?
      — На Бреденскую равнину, — прокричал в ответ Туан, остановившись, чтобы обернуться. — Я должен охранять своих людей, иначе они обдерут всю местность хуже любого нашествия саранчи и перебьют друг друга в драке из-за наживы. Скажи Катарине о моей… — он замолк, по лицу его пробежала тень, — …преданности.
      Затем он исчез, ведя толпу людей, что хлынула из больших парадных дверей Дома, несясь впереди нее в диком головоломном плясе.
      Род и Том обменялись быстрыми взглядами, потом повернулись и побежали к лестнице на крышу.
      Они смотрели с крыши, как распевающая толпа вылилась из южных ворот города. Каким-то образом при помощи пения Туан добился, чтобы они двигались в приличном порядке, почти маршируя.
      — Ты думаешь, он нуждается в какой-то помощи? — пробормотал Род.
      Том откинул голову и расхохотался.
      — Это он-то, мастер? Нет, нет! Помощь скорее понадобится тем, кто выступит против него, при такой армии у него за спиной!
      — Но всего лишь один человек, Том! Возглавлять две тысячи людей, не вписавшихся в общество!
      — Неужели ты можешь в этом сомневаться, мастер, после того как ты видел его могущество? Или ты не видел?
      — О, я видел, — кивнул Род, все еще не веря своим глазам. — В этой стране куда больше колдовства, чем я думал, Большой Том… Да, я видел.
      — Разбуди королеву и попроси ее присоединиться к нам здесь, в ее палате для аудиенций! — отрывисто скомандовал Бром спешно разбуженной фрейлине. — Ступай!
      Он захлопнул дверь и повернулся к очагу, где сидел Род с осоловелым Тоби, грубо пробужденным после всего лишь часа сна. Ночная гулянка в Башне Ведьм сегодня немного затянулась. Он держал в руке кружку с горячим вином, и голова у него, видать, раскалывалась.
      — Разумеется, — пробормотал он заплетающимся языком, — мы желаем помочь королеве чем только можем, но какая от нас будет помощь в бою?
      — Предоставь это мне, — улыбнулся Род. — Я найду вам какое-нибудь занятие. Ты лишь приведи королевских магов на Бреденскую равнину к… э…
      — Через три дня от сего, — с улыбкой помог Бром. — Мы выступаем в поход на рассвете и будем в пути три дня.
      Тоби сонно кивнул.
      — Мы будем там, мастеры, а теперь, с вашего позволения…
      Он начал было подниматься, охнул и опустился опять в кресло, прижав руку к голове.
      — Полегче, парень. — Род, поддерживая, схватил его за локоть. — Первое похмелье?
      — О, нет! — покачал головой Тоби, моргая слезящимися глазами. — То лишь первый раз, когда я разбужен в то время, когда выпитое превратилось в похмелье. Если мастеры извинят меня…
      Воздух хлопнул по их барабанным перепонкам, когда он устремился заполнить то место, где только что был Тоби.
      — Э… да, — проговорил Род. Он покачал головой и посмотрел на Брома. — Тоже телепортируешь?
      — Теле… что? — нахмурился Бром.
      — Э… — Род на миг закрыл глаза, проклиная себя за оговорку. — Я так понял, что он просто отправился обратно в постель?
      — Да.
      — Он может исчезать здесь и появляться там?
      — Да, с быстротой мысли.
      Род кивнул.
      — Так я и думал, ну, это должно бы пригодиться.
      — Что ты хочешь велеть им делать, Род Гэллоуглас?
      — О, не знаю. — Род легкомысленно помахал кружкой. — Может быть, наколдовать перья в доспехи южан. Те просто умрут от смеха.
      — Ты даже не знаешь, что поручишь им, и все же ты приводишь их?
      — Да, я начинаю думать, что немного колдовства временами не помешает.
      — Да, — незаметно улыбнулся Бром. — Она уже дважды спасала тебе жизнь, не так ли?
      — Она? — развернулся кругом Род. — Кто? Кто она, а? О чем ты говоришь?
      — Да Гвендайлон! — Улыбку Брома поглотила злость.
      — Ах, да! Э… ты знаешь о ней? — осторожно поднял бровь Род, затем улыбнулся, расслабляясь. — Ну да, конечно, ты знаешь о ней. Я забыл, она ведь в очень хороших отношениях с эльфами.
      — Да, я знаю о ней. — Брови Брома сошлись на переносице. — Нет, ты только скажи мне, ты любишь ее?
      — Люблю ее? — уставился на него Род. — Какое тебе дело до этого, черт возьми?
      Бром нетерпеливо отмахнулся.
      — То моя забота, пусть она такой и останется. Ты любишь ее?
      — Я не допущу, чтобы она такой и осталась! — Род вытянулся с видом оскорбленной чести.
      — Я Князь Эльфов! — огрызнулся Бром. — Разве меня может не заботить самая могущественная ведьма в Грамарие?
      Род в шоке уставился на него.
      — Самая… что?
      Бром кисло улыбнулся.
      — Разве ты не знаешь? Да, Род Гэллоуглас. Девица, с коей ты боролся на сене, самая что ни на есть могущественная. Поэтому скажи мне: ты любишь ее?
      — Ну, э, я, э… я не знаю! — Род сел, обхватив голову руками. — Я хочу сказать, э, все это так неожиданно. Я, э…
      — Нет, нет! — нетерпеливо зарычал Бром. — Ты наверняка должен знать, любишь ли ты ее?
      — Ну, я имею в виду, э… ну нет, я не знаю! Я хочу сказать, ведь это предмет, насчет которого довольно трудно быть объективным, не так ли?
      — Ты не знаешь? — На лице Брома собрались грозовые тучи.
      — Нет, черт побери, не знаю!
      — Ах ты, дурак, рыгающий младенец, ты, насмешка над человеком! Ужель ты не знаешь собственного сердца?
      — Ну, э, там есть аортный желудочек и…
      — Как же тогда я узнаю, любишь ли ты ее? — прогремел Бром.
      — А я откуда знаю, черт возьми! — крикнул Род. — Спроси моего коня!
      Трепещущий паж просунул голову в дверь, затем так же трепеща вошел в палаты.
      — Милорды, Ее Величество королева!
      Бром с Родом повернулись кругом и поклонились.
      Катарина вошла в халате цвета королевского пурпура с распущенными бледными волосами вокруг головы. Она выглядела очень усталой и едва проснувшейся.
      — Ну, милорды, — резко сказала она, усаживаясь у очага, — какие великие новости заставили вас будить меня в столь ранний час?
      Род склонил голову в сторону пажа, мальчуган побледнел, поклонился и вышел.
      — Дом Хлодвига поднялся, взялся за оружие и выступил, — проинформировал ее Род.
      Она уставилась на него, раздвинув губы.
      — Они выплеснулись из южных ворот этой ночью и побежали к Бреденской равнине.
      Глаза Катарины закрылись, она со вздохом погрузилась в кресло.
      — Хвала небесам!
      — И Туану Логайру, — проворчал Род.
      Глаза ее открылись, пристально глянув на него.
      — Да, и Туану Логайру, — неохотно добавила она.
      Род отвернулся, проводя рукой по каминной полке.
      — Вам надо послать еды и эля, чтобы они не ободрали по дороге всю страну. И нужно отправить вперед верхового курьера, чтобы тот приказал солдатам пропустить их.
      — Да, — нехотя согласилась она, — разумеется.
      Ее взгляд блуждал по огню.
      — И все же странно, что они, те, кто всегда поднимал шум, отвергая меня, теперь будут сражаться на моей стороне, — произнесла она словно про себя.
      Род посмотрел на нее с натянутой иронической улыбкой.
      — Туан… — прошептала она.
      Бром прочистил горло и потопал вперед, сцепив руки за спиной.
      — И этой же самой ночью я говорил с Королем Эльфов, — проворчал он, — все его легионы — наши.
      Она снова стала прежней собой, кисло улыбаясь.
      — Легионы эльфов, Бром О'Берин?
      — О, не надо их недооценивать. — Род вспомнил затрещину по черепу и плененного вервольфа и потер затылок. — И венчая все это — у нас есть ваш личный ковен ведьм и колдунов.
      — …и самая могущественная ведьма во всем Грамарие, — вставил Бром О'Берин.
      — Э, да, и она, — согласился Род, насадив Брома на шампур своего взгляда. — Все как один готовые и полные рвения послужить единственной правительнице в истории, защищающей ведьм и колдунов.
      Глаза Катарины медленно расширились, пока она слушала, теперь ее взгляд был направлен куда-то вдаль и блуждал по огню.
      — Мы победим, — прошептала она. — Мы победим!
      — Ну, э, при всем должном уважении к Вашему Величеству, э, может быть, правильнее будет сказать, что у нас равные шансы.
      Бреденская равнина была дельтой, открытой с юга, но закрытой с севера слиянием двух рек. Вдоль обеих рек тянулись, ограничивая поле, густые заросли деревьев. Само поле поросло высокой травой и лавандой.
      Не то, чтобы они могли особенно разглядеть его, думал Род, сидя на корточках у лагерного костра. Поле покрывала густая промозглая туманная дымка, во всяком случае Род, видевший кое-что из цивилизованного смога, назвал бы ее дымкой, Туан же, потирая руки над костром напротив Рода, покачал головой и проворчал:
      — Самый густой и немилосердный туман, мистер Гэллоуглас! Он тяжко ляжет на дух войска!
      Род вскинул голову и прислушался к звукам буйного пира, плывущим через поле от пикетов нищих. Ведьмы и колдуны тоже в нем участвовали. Сегодня гулянка началась в полдень — из уважения к погоде.
      Он пожал плечами и усмехнулся.
      — Ну, пусть тебя это не тревожит, Туан. Яснови… э, ведьмы говорят, что завтра будет прекрасный солнечный день.
      — И хвала святому Георгу, до той поры не придется сражаться, — и Туан, дрожа, закутался в плащ.
      Самые последние донесения от миниатюрных шпионов Брома, которых Род немедленно окрестил Гоблинский Ассоциированный разведкорпус, гласили, что южные войска были всего лишь в полудне пути. Катарина прибыла с Бромом и своей армией предыдущим вечером, а нищие отдыхали уже целый день. Фактически, они настолько рвались в бой, что Туану было трудновато удерживать их в узде, они все были за то, чтобы идти на юг и атаковать знать с ходу.
      — И все же, — потянул себя за губу Род, — я не понимаю, почему нам надо ждать утра, чтобы дать сражение. Мы могли бы устроить им засаду сегодня ночью, когда они доволокут свои войска.
      — Нападать ночью! — ахнул шокированный Туан.
      Род пожал плечами.
      — Разумеется, почему бы и нет? Они будут уставшими от дневного марша и не будут знать, где мы. У нас будет больше шансов на победу.
      — Да, и ты имел бы больше шансов убить человека, если бы ударил его ногой в голову, пока тот повержен наземь!
      Род вздохнул и удержался от рассказа, что он однажды так и поступил, когда тот человек был одним из пяти великолепно обученных убийц, устроивших ему засаду. Фактически, он дрался куда как более нечестно с куда меньшим оправданием, но здесь, кажется, было не вполне подходящее место для рассказа об этом.
      Он лишь сказал:
      — Я думал, смысл сражения в том, чтобы победить.
      — Да, — согласился Туан, пристально глядя сквозь туман на южный конец луга. — Но не такими отвратительными средствами. Кто ж будет верен королеве, сохраняющей свою власть таким образом?
      И в этом-то, признался Род, и заключалась суть дела. Престиж в этом мире был всем, а честь служила краеугольным камнем престижа.
      — Ну, — выдохнул он, — тебе виднее, ты спец.
      — Спец? — нахмурился Туан. — Я не обладаю умением приготовлять специи и исцелять.
      — Да, но ты великий практический психолог. Поэтому когда дело доходит до управления людьми, я буду следовать за тобой.
      Туан печально улыбнулся, качая головой.
      — Друг Род, у меня нет никакого умения управлять.
      Род позволил себе скептический взгляд.
      — Ну, может быть, и нет, но ты чертовски хороший вождь.
      — Эгей, — прогремел голос.
      Род обернулся и усмехнулся при виде вырисовывающейся в тумане огромной фигуры.
      — Все там довольны?
      Большой Том пробил себе дорогу сквозь туман и улыбнулся.
      — Вполне довольны, мастер. Никогда в своей жизни они не пили столь вкусного вина и столь много не ели.
      — Хмм, — потянул себя за губу Род. — Лучше на время укатить вино. Нам нежелательно, чтобы они были пьяны столь незадолго до боя.
      — Нет, — поправил Туан, почти автоматически, как заметил Род. — Пусть они пьют сколько влезет, это пораньше уложит их спать. Потом подыми их рано утром и дай каждому по кружке-другой — вот тогда они будут сражаться, как сами демоны.
      Род был вынужден признать, что это правда. Они не требовали от нищих дисциплины, а просто хотели, чтобы те вышли и победили врага.
      Ночь пронизали точки сторожевых костров, смягченных поднимающимся туманом.
      На юге, где вельможи и советники подводили свою армию, возникли другие точки света.
      На северном лугу, там, где нищие находились в последней стадии радостного исполнения приказа напиться как можно скорее, раздавался женский смех, крики и грохот музыки.
      На склоне холма над рекой, где Катарина и ее регулярная армия шли спать трезвыми, было строгое неодобрительное молчание и мягкий свет ламп в шатрах.
      Но в самом большом шатре, у Катарины, обстановка была какой угодно, только не спокойной.
      — А я говорю нет, нет и еще раз нет! — восклицала она гневно, расхаживая по шатру.
      Она повернулась, резко хлопнув в ладоши.
      — Я не желаю больше слушать ваших доводов! Кончено, кончено, ибо я поскачу завтра во главе своих армий! Я не потерплю никаких дальнейших советов!
      Род и Бром обменялись взглядами.
      Лицо Туана было свекольно-красным от гнева, подавленности и беспокойства.
      — Ступайте, — резко приказала Катарина и повернулась к ним спиной.
      Трое неохотно поклонились и гуськом вышли из шатра.
      — Коль она что решит, то все, — пробурчал Бром. — Нам троим тогда придется охранять ее и предоставить план битвы сэру Мэрису.
      — Это верная дорога к поражению, — проворчал Род. — Его способ управлять боем столь же отстал от жизни, как и фаланга.
      Бром вздохнул и протер глаза.
      — Но как я сказал, я погибну вместе с ней. И все же, может, мы останемся в живых, поскольку у меня есть небольшой план.
      Он утопал в темноту прежде, чем они успели расспросить его, из чего Род сделал вывод, что его «план» ограничивался поднятием духа у Туана и Рода путем намеков, что есть еще надежда.
      — Мы погибнем, защищая ее, — прошептал Туан с искаженным и бледным лицом. — И все же когда мы падем, она тоже погибнет, а это мне ненавистно.
      Он беспомощно развел руками.
      — Но что я могу сделать?
      — Ну… — Род поджал губы и посмотрел через плечо на освещенный шатер. — Я знаю одно верное средство гарантировать, что она никуда завтра не поскачет…
      — Скажи же тогда! — Лицо Туана вспыхнуло лихорадочным нетерпением.
      — Гарантировав, что она не сможет завтра сидеть.
      Туан уставился на него. Его лицо медленно залила краска, затем кровь отхлынула, оставив губы бледными и дрожащими.
      — Что ты имеешь в виду? — Голос его был глухим и угрожающим. Он поднял стиснутый дрожащий кулак.
      Род, нахмурясь, посмотрел на него.
      — Да ясно же, отшлепав ее. Надавав ей так сильно, чтобы ей пришлось стоять до следующего воскресенья. Как же еще этого добиться?
      Кулак Туана медленно опустился, краска изобильно вернулась на его лицо.
      — О, — произнес он и отвернулся. — То правда. То вполне справилось бы с сим.
      — Именно так, или же дать ей погибнуть.
      Туан кивнул, к нему возвращалась жизнь. Он повернулся к шатру королевы, помолчал с минуту, затем расправил плечи.
      — Тогда я сделаю это. Прости меня, друг Гэллоуглас, ибо на минуту я подумал, что ты имел в виду… нечто иное.
      Он сделал глубокий вдох и быстро зашагал к шатру.
      Он остановился у входа, кивнул часовым, снова расправил плечи и промаршировал в шатер.
      Род улыбнулся, позабавленный.
      — Я-то думал, что это у меня на уме неприличные мысли!
      Он тихо засмеялся и повернулся к костру ведьм и колдунов, размышляя, что годы, проведенные Туаном в Доме Хлодвига, научили его многому в жизни.
      Из темноты материализовалась Гвендайлон. Она застенчиво улыбнулась.
      — Что забавляет милорда?
      Род ухмыльнулся, поднял ее на руки для поцелуя, длительного и теплого.
      — Милорд! — мило покраснела она, приглаживая растрепавшиеся волосы.
      Ночной бриз донес до них внезапные звуки шлепков, сопровождавшихся визгом и воплями.
      Часовые у шатра вскинулись, затем метнулись к шатру. Один хотел уже было откинуть полог, но второй схватил его за руку и крикнул:
      — Вашему Величеству потребна помощь?
      — Не входить, — провизжал полный муки голос. — Под страхом смерти не входить!
      Караульные обменялись озадаченными взглядами, затем пожали плечами и вернулись на свои места, хотя и не без нескольких нервозных взглядов через плечо.
      Визги сделались более приглушенными, потом перешли в рыдания. Звуки шлепков прекратились.
      Затем стало тихо.
      Род посмотрел на Гвен.
      — Чему ты улыбаешься?
      Она глянула на него уголком глаза.
      — Я говорила тебе, милорд, что могу слышать все мысли, кроме твоих.
      — Вот как?
      — Да. А в этот миг в том шатре самые хорошие мысли.
      Огни в шатре погасли.
      Гвендайлон хихикнула и отвернулась.
      — Идем, милорд. Было бы неподобающим слушать дальше. Идем. Этой ночью ты должен лечь пораньше.
      — Проснись, Род Гэллоуглас!
      Что-то трясло его за плечо.
      Род заворчал и с трудом открыл глаза.
      — Что, черт возьми, ты, по-твоему…
      Он остановился, когда увидел выражение лица Брома.
      — Да, — пробурчал Бром. — А теперь облачайся и идем со мной.
      — Я не сплю голым в ночь перед боем, — проворчал Род и поднялся очень осторожно, чтобы не потревожить Гвендайлон.
      Его лицо на миг смягчилось, когда он посмотрел на нее. Он коснулся губами ее щеки. Она пошевелилась, забормотала во сне и перевернулась.
      Затем он поднялся, и лицо его посуровело.
      Бром уже шагал прочь сквозь холодный предрассветный туман, становившийся все более редким.
      — Ладно, что случилось? — проворчал Род, догнав Брома.
      — Нет, помолчи! — отрезал Бром и хранил молчание, пока они не поднялись по склону далеко над шатрами.
      Затем он рывком повернулся к Роду и резко бросил:
      — А теперь скажи мне! Ты любишь ее?
      Лицо Рода опустело.
      — Ты разбудил меня только для того, чтобы спросить об этом?
      — Это достаточно важно для меня, — огрызнулся Бром. — Ты любишь ее?
      Род сложил руки на груди, оперевшись на одну ногу и слегка выставив другую.
      — А какое тебе все-таки дело до этого, черт возьми? Какое ты имеешь право знать мою душу?
      Бром отвел взгляд, лицо его искажалось эмоциями, и когда он заговорил, казалось, что слова из него вытягивали клещами.
      — Она моя дочь, Род Гэллоуглас.
      Он взглянул на ошеломленное лицо Рода, и в глазах его появился сардонический блеск.
      — Да. Ты едва ли можешь поверить этому, не так ли?
      Он отвернулся, глядя на долину, голос его смягчился от воспоминаний и дум.
      — Она была всего лишь служанкой в королевских покоях, Род Гэллоуглас — и все же я любил ее. Она была маленькая, едва ли в половину роста иной женщины, и все же на голову выше меня. И смертная, чересчур смертная.
      И она была прекрасной, ах, какой прекрасной. И хотя это может показаться странным, сильно желанной мужами двора. И все-таки, — голос Брома принял тон удивления и благоговения, — она любила меня. Одна она из всех живших женщин, эльфов и смертных, видела во мне не карлика, эльфа или князя, но только мужчину.
      И желала меня…
      И любила меня…
      Он оборвал себя и с удивлением покачал головой.
      Он вздохнул.
      — Я любил ее, Род Гэллоуглас, я любил одну только ее и зачал ей ребенка.
      Лицо его потемнело, он сцепил руки за спиной и уставился в землю.
      — Когда она оказалась в тягости — время ее быстро близилось, скоро ее разнесло бы так, что узнали бы все и затравили бы ее жестокими шутками, хотя мы были обвенчаны, — я отправил ее в дикий лес к моему народу, и там-то с помощью повивальных бабок в лице эльфов и лепреконов она родила прекрасное, смеющееся, частично эльфовское дитя.
      Глаза его увлажнились, он поднял голову, глядя сквозь Рода.
      — Она умерла. Когда ее дочери исполнилось всего два года, она умерла от простуды. И мы похоронили ее там, под деревом в лесу, и каждый год я прихожу туда…
      Глаза его снова сфокусировались на Роде.
      — Но у меня все же осталось дитя. — Он беспокойно отвернулся. — И все же, что мне следовало сделать? Вырастить ее рядом со мной и позволить ей знать, что ее отец исковерканное существо и мишень скверных шуток? Вырастить ее стыдящейся меня? Поэтому она выросла в лесу, зная могилу своей матери и эльфов, но никогда — отца.
      Род начал было протестовать, но Бром взмахом руки велел ему молчать.
      — Молчи! Так было лучше!
      Он медленно повернулся со смертью в глазах.
      — И по-прежнему лучше. Если она когда-нибудь узнает об этом от тебя, Род Гэллоуглас, я с корнем вырву твой язык и обкорнаю тебе уши.
      С каменным лицом Род изучил его и не нашел никаких слов в ответ.
      — И поэтому скажи мне сейчас. — Бром уперся кулаками в бедра и задрал подбородок. — Ибо знай сие: полусмертный я и посему могу быть убит, и может статься, что сегодня я умру.
      Голос его притих.
      — Так скажи же мне, скажи бедному обеспокоенному отцу, ты любишь мое дитя?
      — Да, — тихо произнес Род. — Так значит, я не случайно повстречал ее, отправившись на юг?
      Бром кисло улыбнулся.
      — Конечно, нет. Ужель ты мог когда-нибудь думать иначе?
      Восток краснел, смущенный рассветом, а туман уже расходился, когда Род въехал в лагерь нищих, чтобы разбудить их.
      Но Туан оказался там раньше и, переходя от одного к другому, тряс их, пробуждая. С ним шел солдат, ставивший у каждого тюфяка кружку с горячим вином.
      Туан поднял голову, увидел Рода и направился к нему с распростертыми объятиями и улыбкой в ярд шириной.
      Он хлопнул Рода по спине и стиснул ему руку в костедробильном рукопожатии. В глазах его стояло глубокое, почти наркотически-спокойное удовлетворение.
      — Прими мою благодарность, друг Род! — просто сказал он. — Ты желаешь мою жизнь? Можешь забрать ее! В таком я долгу перед тобой.
      Род лукаво улыбнулся.
      — Так значит, ты решил обрести двойную гарантию, верно? Ну, все к лучшему.
      Туан, кажется, отлично управлялся в лагере нищих, поэтому Род направил стопы Векса к рядам колдунов и ведьм.
      Тут все было в полном порядке: стояли наготове корзины с веревками и упряжью, и переходил из рук в руки утренний отвар. Это был мощный напиток — что-то вроде чифиря с примесью бренди — и служил он во многом той же цели — как стимулятор для доведения до максимума силы ведьм и колдунов.
      В этом лагере под ногами всюду шныряли эльфы, которые распространяли амулеты, отвращающие магию, среди всех, кто в них нуждался. Ведьмы не ведьмы, чародеи не чародеи, утверждал Крошечный Народ, никогда не вредно иметь полную уверенность. Амулеты не повредят, а могут и…
      Тут Роду тоже нечего было делать, так что он поехал на поиски Гвендайлон.
      Он нашел ее сидящей среди старых, по грамарийским понятиям, ведьм: им, видимо, было за двадцать.
      Гвендайлон, казалось, что-то им объясняла, с большой серьезностью чертя по земле заостренным прутиком диаграммы. Они ловили ее слова так, будто каждый слог мог означать жизнь или смерть.
      Похоже, было неподходящее место прерывать ее.
      Род повернул и поехал сквозь сутолоку спешащих фигур, запахи пищи, гул голосов и вразнобой трубивших рогов, и дальше, за дозоры, на Бреденскую равнину.
      Первые лучи солнца падали теперь косо на луг, испаряя последние клочья тумана. Длинная трава была холодной и влажной от росы, а небо — ясным и голубым.
      А с южного края поля заблестели острия копий. Солнце сверкало на полированных доспехах. Ветер донес до него лязг металла, лошадиное ржание и гам пробуждающегося лагеря. Советники тоже проснулись рано.
      Раздался стук копыт. Род повернулся и увидел несущегося к нему через луг пажа.
      — Как там, мой мальчик, — улыбнулся ему Род и приветственно взмахнул рукой ради внешнего вида бодрости.
      — Ты должен явиться к королеве, мастер Гэллоуглас, — выдохнул запыхавшийся паж, цепляясь за стремя Рода. — Милорд О'Берин и лорды Логайры уже там. То военный совет!
      Военный совет закончился быстро, дело свелось лишь к подытоживанию существующих планов и краткой молитве плюс новости, что Катарина, в конце концов, никуда не поскачет. Род заметил, что все совещание Катарина простояла.
      Затем они отправились каждый на свой участок: сэр Мэрис в центр, старый герцог Логайр на правый фланг, а Род на левый. Бром остается высоко на холме вместе с Катариной и Гвендайлон управлять битвой в целом — новация, порекомендованная Родом и принятая Бромом безоговорочно: малыш был могучим бойцом, но его ноги были недостаточно длинными, чтобы усидеть на лошади при столкновении всадников.
      Том, когда ему предложили на выбор: сражаться вместе с нищими или остаться с Родом, выбрал последнее, вероятно, потому что хотел быть в гуще боя.
      Туан, конечно, остался с нищими.
      Когда Туан вскочил в седло, Катарина остановила его, положив ему руку на колено. Род увидел, что она повязала шелковую повязку вокруг предплечья Туана.
      Затем ее руки умоляюще поднялись к нему. Туан схватил их и прижал к губам, нагнулся поцеловать ее в губы, затем повернул коня, поднял его на дыбы и галопом поскакал к своему оборванно-заплатанному войску.
      Род тихо улыбнулся.
      — Еще не время испытывать самодовольство, Род, — тихо напомнил ему Векс.
      Род скорчил гримасу.
      — Ты по-твоему кто? Сверчок Пиноккио?
      Он обернулся бросить еще один взгляд на Гвендайлон, стоящую неподалеку от шатра королевы, а затем поскакал на левый фланг.
      Он был единственным всадником, скакавшим без доспехов.
      По обеим сторонам поля находились полные панцирные доспехи четырнадцатого века. Но доспехи южан были собраны в сплошную сверкающую стену, в то время как рыцари Катарины были расставлены группками с промежутками между ними в двадцать ярдов вдоль всей длины вражеского строя.
       Да, тут есть несколько дыр,подумал Род. И единственная шеренга пеших солдат позади рыцарей королевы не слишком благоприятно сравнивалась с плотными массами за спинами мятежников. Нет, это зрелище определенно не вселяло уверенности.
      Но нищих в поле зрения не было, ни, если уж на то пошло, ведьм и колдунов, ни эльфов.
      Мятежников ждали несколько неприятных сюрпризов.
      На южном конце поля протрубил рог.
      Мятежные рыцари взяли копья наперевес.
      Рыцари королевы последовали их примеру.
      Возникла долгая напряженная пауза, а затем кони рванулись вперед.
      Копыта лошадей глухо застучали, и этот стук перерос в грохот горной лавины, когда две металлические шеренги понеслись друг на друга.
      Пока они скакали, строй северян сплотился до такой степени, что рыцари двигались плечом к плечу в центре.
      Из строя мятежников раздался торжествующий крик, когда они увидели приближение легкой добычи: мятежным флангам будет нетрудно обогнуть северян и взять королевские силы в клещи.
      И с победоносным ревом мятежники кинулись обходить северян с флангов.
      Рев этот разбился на отдельные дикие вопли, когда земля под их конями провалилась.
      Рыцари и лошади рухнули и забарахтались в шестифутовом рву.
      Эльфы хорошо поработали ночью.
      Пехотинцы кинулись бегом на выручку своих господ, но теперь из лесов по краям поля с ревом вырвались нищие, вооруженные кто ножом, кто мечом, а кто — дубиной, и напали на пехотинцев с крайне большой охотой.
      И все же их сильно превосходили численностью.
      Но теперь в действие вступили военно-воздушные силы. Упряжки из четырех левитирующих чародеев с юношеским пушком на щеках, поддерживающих под собой раскачивающиеся корзины. А в каждой корзине сидела телекинезирующая ведьма. Чародеи пускали наобум стрелы в свалку, руки у них были свободны, благодаря кожаной упряжи на поясе, а из корзин вылетали булыжники, направляемые ведьмами, чтобы ударить с силой, более чем достаточной для оглушения. Из рядов южан летели стрелы, но ведьмы отражали их, а иногда даже умудрялись отправлять обратно к владельцам.
      Простая упорядоченная битва выродилась в хаос рукопашного боя.
      Но южные рыцари были все еще не слишком заняты. Кодекс диктовал, что с рыцарем мог сражаться только другой рыцарь, пешего солдата могли убить за одну лишь попытку сделать это. И помоги ему небо, если он попытается и победит!
      Поэтому рыцари королевы пробивали себе дорогу наружу из центра вдоль рядов мятежников, и большое число их погибало по дороге. Но число мятежников, погибающих в схватке, было больше, потому что Катарина, подобно своему отцу до нее, сочла подобающим давать своим рыцарям немного сверхурочного в смысле тренировки.
      Тоби, юный чародей, вдруг появился в воздухе прямо над Родом.
      — Мастер Гэллоуглас! Герцога Логайра жестоко теснят! Ты должен явиться ему на помощь!
      Он исчез столь же быстро, как и возник. Может, это и была не лучшая форма боевой связи, но она была намного лучше той, какой располагали мятежники.
      Род отправил на тот свет своего очередного противника парированием и выпадом между нагрудным панцирем и шлемом и вывел Векса из свалки боя.
      Он проскакал на другой конец строя вокруг рядов, где долговязая, одетая в доспехи фигура рыцаря с пылающим мечом как раз доканчивала прорубать себе дорогу сквозь войско к Логайру. Один из советников пытался спасти положение, ликвидировав руководство. Меч был странного лучистого вида. Род не знал, чем он был, но он был чем-то крайне мощным в обличье меча.
      Род влетел в эту сечу, пробороздив себе дорогу сквозь сцепившихся солдат и нищих, скользя по крови и отсеченным головам.
      Логайр увидел надвигающийся удар и вскинул щит отразить меч. Меч советника бесшумно прорезал его, но не попал в Логайра. Старый герцог закричал от боли, когда жар прошел через щит и доспехи, достиг его кожи и на миг ослабил оборону.
      Советник замахнулся мечом для последнего удара.
      Векс на полном скаку врезался в коня советника. Животное свалилось, и советник полетел с воплем ужаса, а выбитый из его руки меч упал наземь.
      Солдаты поспешно отпрянули, чтобы их ненароком не задело падающим мечом.
      Род без малейшего шевеления совести повернулся и растоптал советника железными копытами Векса. Тот издал булькающий вопль, поперхнулся, а вопль продолжал звенеть в голове Рода.
      Теперь начала выступать его совесть, но он зажал ее в тиски до окончания боя.
      Он развернулся к мечу, слыша, как солдаты ахают:
      — Колдовство!
      — Нет, всего лишь магия, — крикнул Род, спрыгивая на землю. Он поднял меч и снова очутился в седле. — Это не так уж странно, не так ли?
      Он бросил меч рукоятью вперед Логайру.
      Старый вельможа поймал его и отсалютовал Роду. Тот снова вырвался из рядов.
      Вокруг него гремел бой, сталью о сталь, по кости, по хрящам, и никто не просил пощады. Сцепившиеся армии лежали посреди поля, словно какая-то непристойная огромная пульсирующая амеба.
      Над головой эсперы-чародеи повернули и покатили домой, не в состоянии больше отличать друга от врага.
      Род носился взад-вперед через боевые порядки — Векс легко прокладывал себе дорогу сквозь всего лишь смертную плоть — охраняя трех генералов и столько рыцарей, сколько мог, командуя, когда мог убрать раненых, добавляя тяжесть своей руки, чтобы разбить мертвую хватку сражающихся войск.
      Нищие, казалось, безнадежно превосходили солдат в классе, это был их вид боя. Многие из них погибали, но редко без того, чтобы каждый имел на своем счету шесть или более врагов, убитых деревянными кольями, ржавыми мечами, острыми ножами, и с полнейшим пренебрежением к возрасту и/или званию.
      Род подумал о Карле Марксе и содрогнулся.
      Большой Том давно уже затерялся в битве. Род надеялся, что с ним было все в порядке.
      Потом Большой Том вдруг поднялся в тылу мятежников с ревом «ко мне, ко мне!».
      Тысяча нищих отправилась к нему и принялась прорубать себе дорогу через ряды южан.
      Идея распространилась, группы нищих стали выпрыгивать со всего строя и начали сжимать амебу войны.
      Большой Том торил себе дорогу к весьма определенной цели. Род нахмурился и привстал на стременах, пытаясь вычислить курс Большого Тома.
      Там, в центре битвы, двадцать бешено спешащих чучел яростно трудились, конструируя какую-то машину: наукообразную треногу, увенчанную непонятных очертаний хреновиной с осиной талией. Это были советники со своей последней надеждой.
      Род трахнул каблуками, и Векс прыгнул, но робот среагировал чуть медленнее. С чувством страха Род сообразил, что напряжение боя начало сказываться на Вексе.
      Конь поскакал через головы сражающихся и пробороздил путь до сил советников, как раз когда Большой Том прорвался с другой стороны всего лишь с частицей своих нищих войск.
      Маленький круг наполнил долгий миг затаенного молчания, когда советники увидели своих палачей.
      Затем они взвыли, отступив в тугое кольцо вокруг своей машины с яростью отчаяния в глазах и пылающими мечами в руках.
      Мечи советников были смертоносными, но им надо было попасть, чтобы быть эффективными, а нищие умели ударить и отскочить целехонькими.
      Много нищих пало разрезанными пополам, но намного больше осталось в живых. Они превосходили советников числом четыре к одному. Они вгрызались в их ряды.
      Советники визжали, рубили и погибали.
      В центре круга Род мог видеть единственную одинокую фигуру, все еще бешено работавшую над машиной — Дюрера.
      Затем вдруг осталось только пятеро советников.
      Дюрер отвернулся от машины с воплем отчаяния и что-то вытащил из своей котомки.
      Лазерный пистолет.
      Род припал к противоположному боку Векса, поставив между собой и советником тушу коня, зная, что робота мог поразить только выстрел в голову, и рывком распахнул скрытую панель в боку коня. В ней было его последнее средство защиты — лазерный пистолет ДДТ самого последнего образца.
      Он нащупал оружие, слыша пронзительные крики нищих, когда их ноги обрезались по колено, и выстрелил из-за шеи Векса. Его выстрел согнул ногу Дюрера. Человек-пугало схватился за колено и с воем упал.
      Том зарычал.
      Нищие навалились. Дубовые колья вращались, сшибая с ног оставшихся советников.
      Копья высоко поднялись, застыли на миг и упали с тошнотворным влажным чавканьем.
      Большой Том заржал победоносным смехом и поднял меч павшего советника.
      Дюрер перекатился и, поднявшись на колено, выстрелил.
      Красный карандаш света попал Тому в плечо. Том зарычал, завертелся и упал.
      Полуползая-полупрыгая, Дюрер направился к нему, стремясь добиться беспрепятственного выстрела.
      Род быстро выстрелил по нему навскидку и промахнулся. Дюрер взвыл и нырнул за тело павшего воина.
      Род вонзил каблуки в Векса.
      — Быстрее! Прежде чем он сможет оклематься и выстрелить!
      Конь прыгнул. Лазерный луч попал ему в брюхо — пустое и стальное — безвредно.
      Но ноги робота одеревенели, голова его наклонилась вперед, еще пока он был в воздухе.
      Род соскочил с коня, когда Векс приземлился, рухнул и покатился по земле. Он увидел Дюрера, привставшего на колени и наведшего на него пистолет.
      По нему ударило огромное тело Тома.
      Дюрер сделал карамболь в землю, пистолет вылетел из его руки.
      То же самое случилось и с пистолетом Рода; тот оглядывался кругом, лихорадочно его отыскивая.
      Том покатился, поднялся на ноги, поднял меч мертвого советника… и споткнулся о труп.
      Быстрый, как угорь, Дюрер подскочил, поймал выпавший у Тома меч, рубанул…
      Род прыгнул. Его плечо угодило Дюреру в живот, развернув этою человечишку кругом, меч безвредно ударился в землю.
      Дюрер, оперевшись на меч, остался на ногах и взмахнул мечом, обернувшись к Роду.
      Род, перекатившись на колени, увидел опускающийся меч…
      Том взревел, врезался в Рода, сбив его с пути меча.
      Пылающий меч опустился, отрезав Тому плечо и треть его грудной клетки.
      Род пронзительно закричал, перевернувшись на ноги и развернувшись. Его рука обхватила шею Дюрера, а колено уперлось ему в поясницу. Что-то треснуло.
      Дюрер взвизгнул и обмяк, по-прежнему вереща, меч выпал из его пальцев.
      Род бросил его наземь.
      Все еще визжа, пугало шарило в поисках меча.
      Род упал на колено и рубанул.
      Затвердевшее ребро ладони раздавило всмятку гортань и шейный позвонок Дюрера. Тот издал булькающий звук, задергался в конвульсиях и затих.
      Род встал, тяжело дыша, и увидел, обернувшись, что плечо Тома качает кровь огромными сгустками; лицо великана искажала безмолвная гримаса боли.
      Род снова опустился, лихорадочно шаря в сумбуре из крови и трупов.
      Он наткнулся на лазерный пистолет и быстро обернулся обратно к Тому. Оставшиеся нищие, шатаясь, двинулись вперед, слишком медленно; прежде чем они смогли добраться до него, Род нажал на курок и срезал еще тонкий кусочек вдоль всей раны Тома. Том пронзительно вскрикнул.
      Тут нищие навалились на Рода, молотя его кольями и дубинами.
      — Нет! — проскрежетал Том с болезненной пародией на его прежний рев, — Пустите его, дураки! Разве вы не видите! Он же остановил кровь!
      Род сел наземь, когда схватившие его руки заколебались, а затем отпустили. Он прохромал обратно к Тому с синяками на лице и теле, потирая наихудший из них — свое едва исцеленное плечо.
      Он опустился на колено рядом с тяжело дышащим телом человека с лицом, все еще искаженным от боли. Его голову заполняла вонь паленого мяса.
      Том вынудил свои глаза чуть приоткрыться и попытался улыбнуться.
      — То было… хорошее намерение… мастер. Две минуты назад это… могло бы спасти меня.
      Род сорвал плащ, скатал его, сунул под голову Тома.
      — Лежи и отдыхай, — проворчал он сквозь ком в горле. — Ты здоровенный битюг, ты сумеешь выкарабкаться. Ты потерял совсем не так уж и много крови.
      — Нет, — выдохнул Том, — слишком много… потеряно… и… физический шок…
      Его лицо скривилось в спазме боли. Род обернулся к Вексу, хлопнув по кнопке включения, и нащупал в одном из скрытых карманов коня ампулу.
      Он проковылял обратно к Тому, хлопнул ампулу по прижженному мясу. Том с огромным вздохом облегчения расслабился, когда анестезия начала действовать.
      — Спасибо, мастер, — слабо прошептал он. — Это даст мне, по крайней мере, безболезненную смерть.
      — Не говори так. — Лицо Рода застыло. — У тебя впереди еще много валяния на сене с девахами.
      — Нет, мастер, — покачал головой Том, закрывая глаза, — мое время пришло.
      — Ты не умрешь. Ты оставишь меня в долгу, если сделаешь это. Я этого не потерплю.
      — Чума на то, что ты потерпишь или нет! — сплюнул Том, снова чуть оживившись. — Я теперь не твой, чтобы приказывать или запрещать мне, лордик! Тот, который теперь владеет мною, куда могущественнее тебя и в один прекрасный день скомандует и тебе тоже!
      Он откинулся на подушку, тяжело дыша.
      Род молча стоял на коленях рядом с ним.
      Оставшаяся рука Тома пошарила по животу и схватила Рода за предплечье.
      — Да, ты теперь у меня в долгу, хоть то не было моим выбором.
      — Не было твоим выбором? — нахмурился Род. — О чем ты говоришь? Ты спас мне жизнь!
      — Да, и таким образом лишился своей. Но я бы никогда так не сделал с ясной головой.
      — С ясной головой?
      — Да. В битве видишь и делаешь первое, что придет на ум. То был ты, или я, живущий подольше, служащий Дому Хлодвига, и в горячке боя я выбрал тебя в своем безрассудстве!
      С минуту он помолчал, тяжело дыша, затем его рука снова сжалась.
      — И все же, хотя я умираю, ты будешь жить у меня в долгу! И что ты не сможешь отплатить мне, ты должен отплатить моему народу.
      Род попытался вырвать руку.
      — Нет!
      — Да! — Глаза Тома широко раскрылись, пылая гневом. — Именно такой отплаты я требую! Твоя кровь за мою, твоя жизнь, проведенная здесь, на Грамарие, в трудах на благо моего народа!
      — Я не хозяин себе…
      — Нет, хозяин. — Том устало откинулся на свернутый плащ. — Хозяин, и если ты этого не знаешь, то ты истинный дурак.
      — Цена слишком высока, Том. Моя смерть в бою, да, с радостью. Но жить здесь все свои дни я не смогу. Я тоже служу мечте…
      — То был и мой выбор, — вздохнул Том. — Мечта или человек. Нет, тогда выбирай, что тебе угодно.
      — Я связан обетом.
      — Тогда мой обет тоже на тебе, освобождающий тебя от другого. Теперь ты должен служить мне и моим…
      Лицо умирающего потемнело.
      — Я думал, будто знаю, что для них самое лучшее… Но теперь, когда все вокруг меня темнеет…
      Он вдруг приподнялся, корчащийся в агонии, харкающий кровью. Род обхватил великана за плечи, поддерживая его.
      Спазм прошел. Том слабо вцепился в руку Рода, вздохнув:
      — Нет, тогда… Твой ум яснее… Ты должен решить…
      — Молчи, — взмолился Род, пытаясь снова уложить его. — Не теряй зря той малости жизни, что осталась…
      — Нет! — вцепился в него Том. — Дай мне сказать. Эсперы… Трибунал… Они своего добьются… Сработает… Мы сражаемся с ним… Здесь… На…
      — Молчи, — снова взмолился Род. — Побереги дыхание, я знаю, о чем ты говоришь.
      Том вытянул шею, посмотрел на него.
      — Ты?
      Род кивнул.
      — Да. Ты только что дал мне последнюю малость, что требовалась. А теперь лежи.
      Том обмяк в его объятиях. Род мягко опустил его, давая голове лечь на пропитанный кровью плащ.
      Том лежал, тяжело дыша.
      — Скажи мне… Я должен знать… Знаешь ли ты…
      — Да, знаю, — прошептал Род. — ДДТ победит. Вы могли сражаться с ними только здесь и сейчас. И вы, к тому же, боролись друг с другом.
      — Да, — кивнул Том движением, едва поддававшимся восприятию. — Ты… должен решить… и… мастер…
      Он пробормотал что-то слишком слабое, чтобы расслышать, и с трудом сделал новый вдох, с открытыми обеспокоенными глазами.
      Род нагнулся вперед, приложив ухо к губам Тома.
      — Не умирай из-за… Мечты…
      Род нахмурился.
      — Не понимаю.
      Он подождал, затем спросил:
      — Что ты имеешь в виду, Том?
      Ответа не было.
      Род медленно выпрямился, глядя в пустые глаза, безмолвно раскрытый рот.
      Он коснулся основания шеи — яремной вены.
      Долгие минуты он позволял кончикам пальцев оставаться там, затем медленно протянул руку закрыть умершему глаза.
      Затем Род медленно встал и, повернувшись, пошел прочь, ничего перед собой не видя.
      Потом, постепенно, взгляд его сфокусировался. Он огляделся кругом на жалко глядящих нищих, не сводящих глаз с огромного тела.
      В круг нерешительно шагнула стройная хрупкая фигура.
      — М-мастер Гэллоуглас?
      Род обернулся, увидел его и шагнул вперед, тогда как нищие стали приближаться, чтобы опуститься на колени у тела Тома.
      Род отошел от них, тяжело повесив голову.
      Он поднял глаза.
      — В чем дело, Тоби?
      — Милорд, они… просят пощады… Милорд, нам дать ее?
      — Пощаду? О, да, они же хотят капитулировать, — кивнул Род, закрывая глаза. Он повернулся посмотреть на группу нищих. — О, я не знаю. Что говорит Бром?
      — Милорд О'Берин говорит «да, пощадить их», но королева говорит «нет». Лорды Логайры согласны с Бромом.
      — И все же королева говорит «нет». — Род кивнул, зло стиснув рот. — И они хотят, чтобы я разбил эти намертво сцепившиеся руки, не так ли?
      — Да, милорд.
      Кольцо нищих раздвинулось. Род увидел восковое неподвижное лицо Тома.
      Он снова повернулся к Тоби.
      — Черт, да. Дать им пощаду.
      Солнце опустилось за холмы, оставляя небо бледно-розовым, темнеющим на востоке.
      Двенадцать великих лордов стояли, скованные цепями, перед Катариной.
      Рядом с ней сидели Логайр и Туан, Бром и сэр Мэрис.
      Род стоял поодаль, прислонясь спиной к Вексу, сложив руки на груди, уткнувшись в грудь подбородком.
      Голова старого герцога Логайра с глубокой печалью в глазах тоже была опущена, потому что его сын Ансельм стоял на шаг впереди остальных лордов, прямо перед королевой.
      Катарина держала голову высоко, глаза ее горели гордостью и триумфом, лицо раскраснелось от радости и наслаждения своим могуществом.
      Род посмотрел на нее и почувствовал в животе спазм отвращения — с победой к ней вернулась ее надменность.
      По знаку Брома О'Берина два герольда сыграли туш. Трубы оторвались от их губ, и вперед шагнул третий герольд, раскатывая свиток.
      — Да будет известно всем присутствующим, что сего дня негодный вассал Ансельм, сын Логайра, поднял злодейский мятеж против Катарины, королевы Грамария, и потому подлежит суду короны, даже смерти за преступление — государственную измену!
      Он скатал свиток и хлопнул им себя по бедру.
      — Кто выступит в защиту Ансельма, главаря мятежников?
      Наступило молчание.
      Затем поднялся старый лорд Логайр.
      Он степенно поклонился Катарине. Она ответила на его вежливость пылающим взором, пораженным и разгневанным.
      — Ничто не может быть сказано в защиту мятежника, — прогромыхал Логайр. — И все же в защиту человека, который с поспешностью горячей крови поднимается отомстить за то, что считает оскорблением своему отцу и своему дому, можно сказать многое. Ибо хотя его действия были опрометчивыми и да, даже изменническими, им все-таки двигала честь и сыновнее почтение. Более того, увидевши исход опрометчивых действий и находясь под опекой своего герцога и своего отца, он вполне может осознать свою истинную верность и долг перед своим сюзереном.
      Катарина улыбнулась, голос ее был сплошной сироп и мед.
      — Значит, милорд, вы хотите, чтобы я освободила этого человека, на чью голову должны быть возложены смерти нескольких тысяч, снова предоставив его вашему попечительству и наказанию, вам, который, как показал сей день, уже не справился один раз с сими обязанностями.
      Логайр вздрогнул.
      — Нет, дорогой лорд! — отрезала она с бледным лицом и плотно сжатыми губами. — Ты уже взлелеял мятежников против меня, и теперь ты пытаешься снова сделать это?
      Лицо Логайра посуровело.
      Туан привскочил с кресла, покраснев от гнева.
      Она повернулась к нему с надменным высокомерным видом.
      — У лорда нищих есть что сказать?
      Туан скрипнул зубами, с трудом оставаясь спокойным. Он выпрямился и степенно поклонился.
      — Моя королева, в сей день отец и сын доблестно бились за тебя. Ужель ты не даруешь за это жизнь нашего брата и сына?
      Лицо Катарины стало еще бледней, а глаза сузились.
      — Я благодарю моего отца и брата, — сказал Ансельм ровным ясным голосом.
      — Молчать! — чуть ли не провизжала Катарина, повернувшись к нему. — Изменнический, злодейский, трижды ненавистный пес!
      В глазах Логайров поднялась ярость, и все же они сдержались и промолчали.
      Катарина снова села в кресло, бурно дыша, крепко стиснув подлокотник, чтобы не дрожали руки.
      — Ты будешь говорить, когда я спрошу тебя, предатель, — бросила она. — А до тех пор храни молчание!
      — Я не стану хранить молчание! Ты не можешь нанести мне большего вреда, я выскажу все! Ты, подлая королева, твердо решила, что я умру, и ничто не повлияет на тебя! Так убей же тогда меня! — закричал он. — Наказание за мятеж — смерть! Я знал сие, допрежь поднял мятеж, убей меня и кончай с этим!
      Катарина откинулась на спинку кресла, чуточку расслабившись.
      — Он приговорил себя собственными устами, — провозгласила она. — По закону страны мятежник должен умереть.
      — Закон страны — королева, — прогромыхал Бром. — Если она скажет, что предатель будет жить, то он будет жить.
      Она стремительно обернулась, потрясенно уставившись на него.
      — И ты тоже предаешь меня? Ужель ни один из моих полководцев не станет рядом со мной в сей день?
      — А, кончай с этим, — разбушевался Род, вырисовываясь над троном. — Да, ни один из твоих генералов не поддержит теперь тебя, и мне кажется, что это может дать некоторый легкий намек, что ты не права. Но, о нет, только не королева! Как можно! Зачем устраивать суд?! Ты уже решила, что он умрет!
      Он отвернулся и сплюнул.
      — Брось, кончай с этим судебным фарсом.
      — И ты тоже? — ахнула она. — Ты тоже станешь защищать предателя, того, что вызвал смерть трех тысяч?
      — Ты вызвала смерть трех тысяч! — прорычал Род. — Благородный человек низкого происхождения лежит убитый на поле с отсеченным правым боком, и птицы клюют его. А почему? Чтобы защитить сидящую на троне своевольную девчонку, которая не стоит жизни и одного нищего! Девчонку, которая столь плохая королева, что породила мятеж!
      Королева, дрожа, съежилась на троне.
      — Молчать! — выдохнула она. — Разве я подняла мятеж?
      — А кто дал повод знати взбунтоваться своими слишком поспешными реформами и слишком надменным обращением? Повод, Катарина, повод! Нет мятежа без повода, а кто как не королева дала повод?
      — Молчать, да, молчать! — Тыльная сторона ее ладони метнулась ко рту, как будто она вот-вот закричит. — Нельзя так разговаривать с королевой.
      Род посмотрел сверху вниз на съежившуюся королеву. Лицо его кривилось от отвращения.
      Он отвернулся.
      — А, меня тошнит от этого! Оставь их жить, сегодня уже было слишком много смертей. Пусть себе живут. Они будут верны без подстрекающих их советников. Пусть они живут, пусть все они живут, они теперь усвоили урок, даже если ты не усвоила.
      — Сие не может быть правдой! — ахнула Катарина.
      — И неправда! — Туан шагнул вперед, кладя руку на шпагу. — Королева дала повод, но она не подняла мятеж!
      Глаза Катарины метнулись к нему, лучась благодарностью.
      — Говори правду, — продолжал Туан, — и тогда можешь наказывать ее. Но когда ты обвиняешь ее в том, что она не совершила… — Он медленно покачал головой. — Я не могу позволить тебе говорить.
      Рода так и подмывало плюнуть ему в лицо.
      Вместо этого он снова повернулся к Катарине, вновь сидевшей выпрямившись, вновь обретавшей свой надменный вид.
      — Не забывай, — сказал он, — что королева, которая не может править своими прихотями — слабая королева.
      Она снова побелела.
      — Поосторожнее! — резко предупредил Туан.
      Ярость поднималась в Роде все выше и выше, но он жестко держался, не поддаваясь ей, пока она, наконец, не разбила какие-то оковы в нем и не отхлынула, оставив ледяное спокойствие и огромную ясность — ясность, в которой он увидел, что он должен сделать и почему… И какие должны быть последствия для него самого.
      Катарина теперь почти улыбалась, самонадеянная и надменная, видя, что Род колеблется под угрозой Туана.
      — Есть что еще сказать, сударь? — спросила она, подымая подбородок.
      — Да, — сказал сквозь зубы Род, — что же это за королева, которая предает собственный народ?
      Ладонь его взлетела и закатила ей пощечину.
      Она пронзительно закричала, упав в кресло, Туан бросился на него, замахнувшись кулаком прямо в челюсть Рода.
      Род нырнул под удар и схватил Туана, прижав его к себе и закричав:
      — Векс!
      Кулаки Туана молотили его по животу, но Род держался, видя, что подбегают другие генералы.
      Однако Векс подоспел первым.
      Род попытался забыть, каким милым, чистым, юным пареньком был Туан, и вогнал колено в его пах.
      Затем он выпустил его и вскочил в седло, в то время как Туан упал, согнувшись от боли, с хрипом в горле.
      Векс развернулся и прыгнул через головы приближающихся гвардейцев, приземлился и пустился в галоп.
      Род услышал, как Катарина пронзительно выкрикивает имя Туана, и недобро усмехнулся.
      Затем усмешка растянулась в безмолвном крике, когда боль взорвалась в его раненом плече.
      Обернувшись, он увидел торчавший из плеча хвост арбалетной стрелы.
      А за подпрыгивающим плечом, внутри кольца гвардейцев вокруг трона, Катарина склонилась над Туаном, который стоял на коленях, все еще скорчившись от боли, с выпавшим из рук арбалетом гвардейца.
      Они вернулись к холму с видом на поле, когда спустились сумерки, проскакав длинный круг по полю и лесу и пробредя милю по ручью, чтобы скрыть свой след.
      Род так и вывалился из седла, когда Векс выехал на опушку рощи. Он доковылял до большого дерева и сел, привалясь спиной к стволу, скрытый надвигающимися сумерками от чужих глаз внизу на поле.
      Он оглядел пылающие в поле костры, прислушиваясь к звукам победного веселья.
      Затем он вздохнул и вернулся к проблеме, непосредственно бывшей под рукой или, вернее, в плече. Он распахнул камзол и осторожно прощупал плечо, вздрагивая от боли, испытываемой им даже сквозь анестезию.
      Зубчатый наконечник арбалетной стрелы, похоже, вонзился как раз перед ключицей и сочленением и каким-то чудом не задел ни кость, ни артерии.
      Возникло слабое дуновение воздуха, словно миниатюрная взрывная волна, и, подняв голову, он увидел склонившуюся над ним Гвендайлон, из ее глаз лились слезы.
      — Милорд, милорд! Тяжело ранен?
      Род потянулся и, протянув руку, обхватил ее и притянул к себе, поцеловав.
      — Значит, нет, — сказала она, покраснев, когда наконец смогла отодвинуться. — Ручаюсь, ты не столь тяжело ранен, как я страшилась.
      — Ах, девушка, девушка! — Род откинулся назад, укачивая ее на одной руке. — Мне было одиноко в той скачке.
      — Я явилась бы к тебе раньше, — оправдываясь, сказала она, — но мне нужно было дождаться, когда ты остановишься отдохнуть. Теперь займемся плечом. — Она приняла решительный, почти деловой вид. — Будет немного больно, милорд.
      Род скрипнул зубами, когда она содрала с его плеча пропитанную кровью рубаху.
      — Бинты в седельной сумке, — произнес он сквозь зубы, когда она закончила.
      Она повернулась к Вексу, достала металлическую коробочку и сдвинула брови.
      — Что это за красный крест здесь, милорд?
      — Просто символ, — засопел Род, — означает, что это, э, походная аптечка знахаря.
      Она снова опустилась на колени рядом с ним и застыла.
      Род нахмурился, недоумевая, что это она делает.
      Затем его снова пронзила боль, и он почувствовал, что наконечник стрелы выходит, медленно отступая по каналу, проложенному им при входе, и, похоже, совершенно самостоятельно.
      Сквозь вызванный болью туман в голове пробилась случайная мысль: эти ведьмы были ответом на молитву хирурга.
      Наконечник стрелы вышел из его тела, а затем вдруг закружился, завертелся и разбился о камень.
      — Вот так, — прошипела она, — я поступлю со всяким, кто повредит тебе, милорд.
      Род содрогнулся, осознав степень мощи, с которой он кокетничал.
      Она потянулась за бинтами.
      — Нет, нет! — Род коснулся ее ладони своей здоровой рукой. — Сперва порошок в серебристом конверте. Он остановит кровотечение.
      — Я предпочла бы пользоваться припаркой из трав, — с сомнением произнесла она. — Но как пожелаешь, милорд.
      Род вздрогнул, когда сульфамид ужалил его.
      Затем боль отступила, и она принялась бинтовать.
      — Похоже, ты всегда перевязываешь это плечо, — пробормотал Род.
      — Да, милорд. Я бы предложила тебе быть поосторожнее с ним.
      Поблизости кто-то кашлянул, довольно деликатно.
      Род поднял голову и увидел таящийся в тени приземистый силуэт. Губы Рода сжались.
      — Вот это да, провалиться мне на этом месте, если это не атрофированный Аякс собственной персоной!
      Гвендайлон осуждающе, но мягко приложила к его губам палец.
      Род кратко кивнул, раздраженный самим собой, но пальцы его оставили. Он сделал здоровой рукой приглашающий жест.
      — Ну, подходи и присоединяйся к гулянке, Бром. Но будь осторожен, плоды победы сегодня кислые.
      Бром подошел, сцепив руки, опустив голову, и сел на ближайший пень.
      Род нахмурился. В манере карлика было что-то застенчивое, почти вкрадчивое.
      — Что тебя грызет? — проворчал он.
      Бром вздохнул и положил руки на колени.
      — Ты сегодня вызвал у меня много головной боли, Род Гэллоуглас!
      Род улыбнулся одной половиной рта.
      — Больше похоже на боль от язвы желудка. Я так понимаю, что ты не слишком доволен тем, как пошли дела?
      — О нет, я крайне доволен! И все же… — Положив подбородок на стиснутые руки, Бром снова выглядел застенчивым. — Признаюсь, что сперва я был несколько разгневан на тебя.
      — Да неужто!
      — Да, но то было, допрежь я понял твой план.
      — Вот как? — поднял бровь Род. — Но ведь ты вычислил, что я затеял?
      — Нет, я старею, Род Гэллоуглас…
      Род фыркнул.
      — Спасибо, — склонил голову Бром. — Но то правда. Я становлюсь стар, и мне нужно показывать.
      — И что же тебе показали?
      — О, то была очень трогательная сцена! — Бром улыбнулся с налетом сарказма. — Сперва Катарина могла только причитать: «Любовь моя! Ты ранен!» и посылать за лекарями и травами, пока Туан не сумел подняться, уверяя, что рана у него легкая, и тут она плача уткнулась ему в грудь, назвала его своим повелителем, защитником, охранителем ее чести, и не желала утешиться, пока он не поклянется обвенчаться с ней!
      Улыбка Брома смягчилась.
      — Да, то было очень трогательное зрелище.
      Род устало кивнул, закрывая глаза.
      — Когда венчание?
      — Как только они будут в городе. Катарина устроила бы свадьбу прямо тут, на месте, но Туан закричал, что нет, мол, она цвет женщин и должна обвенчаться, как подобает ее положению.
      — Многообещающее начало.
      — О, оно было еще более многообещающим! Ибо Туан повернулся к двенадцати лордам и молвил: «А как мы поступим с этими?» А Катарина закричала: «Да как тебе будет угодно, мой лорд, как тебе угодно! Только кончи с ними побыстрее, да пойдем!»
      — Очень хорошее предзнаменование, — согласился Род. — И что же он с ними сделал?
      — Сбил с них цепи и велел им снова взять на себя заботу о своих подданных и своих доменах. Но он потребовал от каждого из них заложника двенадцати лет или меньше их плоти и крови и законного происхождения для проживания в королевском замке.
      Род нахмурил брови и кивнул.
      — Должно бы сработать. Он получает средство устрашения и шанс воспитать новое поколение более верным трону.
      Он откинулся назад, привалившись спиной к грубой коре, чувствуя себя полностью истощенным.
      — Рад, что это сработало.
      — Да. — Глаза Брома пылали. — Эта страна навек останется у тебя в долгу, Род Гэллоуглас. Ты спас нам нашу корону и изгнал призрак долгой и страшной гражданской войны. Более того, ты дал нам короля.
      — И врага общества №1, — зло добавил Род.
      На лицо Брома набежала тень.
      Род поглядел на него.
      — Ты должен признать, что я немножко «персона нон грата».
      — Да, — проворчал Бром, — и все же ты всегда найдешь убежище в стране эльфов.
      Род слабо улыбнулся.
      — Спасибо, Бром.
      — И все же скажи мне! — Бром, нахмурившись, нагнулся вперед. — Как же ты прибыл? Когда в нашей стране все выглядело мрачным и была напрочь изгнана надежда, тогда и явился ты, упал с небес, словно ответ на молитву — ты, у которого здесь нет ни кола, ни двора, ни поместья, чтобы защищать его. Наши заботы не твои, и все же ты сделал их таковыми.
      Он вытянул вперед голову с горящими глазами.
      — Почему ты спас нас?
      Улыбка Рода скисла.
      — Ради Мечты.
      — Как?.. — Бром нахмурился.
      Род поднял глаза к звездам. Он с минуту колебался, потом сказал:
      — Векс, запиши это.
      Он повернулся к Брому, затем к Гвендайлон и поднял здоровую руку, показав на небо.
      — Посмотрите туда, видите эти звезды? У каждой есть миры, кружащиеся вокруг нее, миры вроде этого, где встречаются влюбленные, и враждуют люди, и скидывают королей. Но большинство из них объединены под одной властью, одним правительством — Децентрализованным Демократическим Трибуналом. И голос, что приказывает — это голос самого народа.
      — Нет, — прогудел Бром. — Как же сие может быть?
      — Потому что можно услышать голос каждого человека, его мнение добавляет вес мнению сограждан. Вот это-то и есть ключ-связь. Вы не можете иметь здесь такое правительство, потому что ваши средства связи паршивые, что странно, потому как у вас есть потенциал для самой лучшей в мире системы связи, если бы вы только использовали его. — Он сложил руки на груди и откинулся назад. — Но у них там есть большая беда. Они, видите ли, растут. Каждый день по меньшей мере один новый мир присоединяется к Трибуналу. При такой скорости они скоро достигнут предела своих средств связи. После этого они начнут катиться по наклонной плоскости к диктатуре.
      — Но почему это твоя забота? — спросил Бром.
      — Я работаю на них. Я коммивояжер. Я тот парень, который приходит и подготавливает новые планеты к членству в ДДТ… если они этого захотят, что бывает всегда, коль скоро они готовы!
      — И что это за готовность? — улыбнулся Бром, стараясь быть терпеливым.
      — Средства связи, как я говорил тебе, но даже более того, знания, образование. — Он вздохнул. — С образованием мы управились. Это заняло много времени, но мы управились. Средства связи, однако, — дело другое.
      Потому что есть еще ингредиент свободы — рубежи. Они предотвращают стратификацию общества. Неважно, что это такое, милорд О'Берин, Князь Эльфов, но стратифицированное общество есть еще один путь к тоталитаризму.
      Поэтому Трибунал вынужден продолжать расти. Но если он вырастет еще немного, замедляющаяся связь станет его смертью. А я, очень даже лично, не хочу этого. Потому что, понимаешь ли, у Мечты есть имя — свобода. Вот это моя Мечта. И вот почему Грамарий так много значит для меня.
      — Что-то не пойму, — нахмурился Бром.
      Род, улыбаясь, повернулся к нему.
      — Ведьмы и колдуны. Их способность слышать мысли. Вот система связи, которая нам так нужна.
      Он смотрел, как понимание и определенный страх появились на лице Брома, потом отвернулся.
      — Мы нуждаемся в них, — сказал он, — нам нужно много их. До нынешнего дня их численность росла медленно. Но под защитой Катарины она станет расти быстрее, а из-за победы в сегодняшней битве их станут уважать. И в скором времени все родители станут надеяться, что в семье родится ведьма или колдун. И тогда их численность резко подскочит.
      Бром нахмурился.
      — Но отчего так, что только в одном этом мире из всех, о коих ты говоришь, есть колдуны и ведьмы?
      — Потому что люди, принесшие жизнь в эту страну, ваши предки, упавшие с небес, отобрали только тех лиц для прилета сюда, в которых была, по крайней мере, малость колдовской силы. Они не знали, что обладают ею, она была слишком мала и слишком глубоко спрятана, чтобы увидеть ее, но по мере того, как сменялись поколения и они снова и снова женились друг на друге, эта малость понемножку росла и росла до тех пор, пока не родилась ведьма.
      — И когда же это было? — терпеливо спросил Бром.
      — Когда появились эльфы. А также баньши, вервольфы и другая сверхъестественная фауна. Потому что на этой планете есть странная субстанция, называемая ведьмин мох; она преобразуется в формы, о которых думает ведьма или колдун. Если ведьма думает об эльфе, мох превращается в эльфа.
      Бром побледнел.
      — Ты говоришь, что…
      — Не чувствуй себя слишком плохо из-за этого, Бром, — быстро сказал Род. — Все люди некогда были всего лишь пульсирующими комочками, плавающими в море, просто в случае твоего отдаленного предка этот процесс был чуточку ускорен посредством ведьм и колдунов. И это твой первый предок, а не ты. По моим предположениям, существо, сформировавшееся из мха — это столь совершенная модель, что может самостоятельно размножаться и даже скрещиваться со смертными.
      Он откинулся спиной к дереву.
      — Гордись, Бром. Ты и твой народ — единственные, кто может притязать на звание настоящих аборигенов.
      Долгий миг Бром молчал, затем он проворчал:
      — Да, значит, это наша страна. И какое тебе до сего дело, чародей с небес?
      — Дело? — покосился на него Род. — Я делал только то, что пытался сделать ты сам, Бром, через реформы, предложенные тобой Катарине. Равенство перед законом — разве это не твоя цель?
      — Да, то так.
      — Ну, она и моя тоже. И моя задача — показать вам наименее кровавый путь к ней, каковую задачу я только что и выполнил.
      Он посуровел, охваченный вдруг мрачными мыслями.
      Бром изучал его. Обеспокоенная Гвендайлон коснулась его головы, погладив по волосам.
      Род поднял на нее взгляд и попытался улыбнуться.
      Он повернулся к Брому.
      — Вот, знаешь ли, почему я сражался за Катарину — потому что она защищает колдунов и ведьм и потому что она — реформатор, и Туан тоже, слава небесам. И вот потому-то советники и Пересмешник сражались против нее.
      — Я стар, Род Гэллоуглас, — нахмурился Бром, — покажи мне.
      Род снова поднял глаза к звездам.
      — Однажды Трибунал будет править всеми звездами, что ты видишь, и еще многими, которых не видно. И почти все живущие на этих звездах люди будут ведьмами и колдунами, потому что в их жилах будет течь кровь Грамария. Как тебе лавровый венок, Отец Галактики?
      Но некоторые люди не будут колдунами и ведьмами и из-за этого они будут ненавидеть ведьм и колдунов, и их правительство сильнее, чем ты можешь вообразить. Такая порода называется фанатиками.
      И они пойдут на любую систему правительства, любую, лишь бы это не была демократия. И будут сражаться с демократией до последнего вздоха.
      — Если все будет так, как ты говоришь, — проворчал Бром, — то эти люди проиграют, ибо как они могут бороться со столькими мирами?
      — Они не могут, — ответил Род, — если не убьют все это прежде, чем оно родится.
      — Но как же они сие сделают? Для того, чтобы убить ведьму в зародыше, им надо отправиться к этому зародышу, то есть сюда, в Грамарий, и попытаться… да ведь… убить…
      Бром в шоке уставился на него.
      — …Катарину, — закончил за него Род, кисло кивая. — Правильно, Бром. Советники и руководящие кадры Дома Хлодвига — это чьи-то пра-пра-пятьдесят раз правнуки.
      — Но как же сие может быть? — ахнул Бром. — Какой человек может навестить своих предков?
      — Они могут. У них есть штука, называемая машиной времени. Одна из них спрятана где-то в Доме Хлодвига, а другая в населенных призраками туннелях замка Логайров. Так что стереги тех четырех в вашей тюрьме очень бдительно, Бром. У них может быть припасено несколько сюрпризов.
      — Уж будь уверен, постерегу.
      — А советники все погибли. — Род откинулся назад, закрыв глаза. — Что мило завершает доклад. Отошли его домой, Векс. О, и подтверждающий материал: описание машины времени и главных трюков ведьм и колдунов — сам знаешь — телекинез, левитация, телепор…
      — Я знаю, Род, — напомнил ему голос робота.
      — Тьфу. Слуга ты, безусловно, склонный к самоуничижению. Ну, отправь его домой.
      Искривляющий передатчик внутри баскетбольного мяча мозга Векса выплюнул двухсекундный визг звездам.
      Какой-то миг все молчали, затем Гвендайлон произнесла:
      — Милорд?
      Род поднял веко и улыбнулся.
      — Тебе не следовало бы так называть меня теперь, но мне это нравится.
      Она робко улыбнулась.
      — Милорд, ты закончил свою работу здесь…
      Лицо Рода потемнело.
      Он отвернулся, сердито уставясь в землю.
      — Куда ты теперь отправишься, Род-чародей? — пробормотал Бром.
      — А, прекрати это! — мрачно огрызнулся Род. Он снова отвернулся. — Я не чародей. Я агент очень развитой технологии и, как таковой, имею полный мешок трюков, в которые ты даже не поверил бы, но все они холодное железо и его потомки. Я не имею на своем счету ни одной колдовской штуки и я, конечно, не обладаю и малейшей долей колдовской силы.
      Он снова поднял взгляд к звездам.
      — Я не чародей, ни в малейшей степени, в еще меньшей степени, чем ваш последний крестьянин. Мне здесь не место.
      Он чувствовал, что в нем что-то рвалось, когда он произносил это.
      — Я сам выбрал такую жизнь, — проворчал Род. — Да, я подчиняюсь приказам, но делаю это добровольно.
      — Довод, — признал Бром, — не слабый. По выбору или не по выбору, ты все же порабощен.
      — Да, — согласился Род, — но кто-то должен пожертвовать своей свободой, чтобы ее могли иметь его дети.
      Но это не прозвучало убедительно даже для него.
      Бром испустил вздох и, поднявшись на ноги, хлопнул себя по бедрам. Он взглянул на Рода своими усталыми и старыми глазами.
      — Если ты должен отправиться, значит, должен. Заклятье — нечто такое, чего не может отрицать ни один человек. Отправляйся к звездам, но помни, Род Гэллоуглас, если ты когда-нибудь будешь искать пристанища, оно здесь.
      Он повернулся и зашагал прочь вниз по склону.
      Гвендайлон тихо сидела рядом с ним, сжимая ему руку.
      — Скажи мне, — произнесла она после короткого мгновения размышлений, — это только одна Мечта отнимает тебя у меня?
      — Да. О, да. — Рука Рода стиснула ей ладонь. — Ты в своем роде забила все остальные мечты.
      Она повернулась, трепетно улыбаясь, на ресницах ее блеснули слезы.
      — Тогда разве нельзя мне сопровождать тебя к звездам, дорогой милорд?
      Род сжал ей руку, у него перехватило дыхание.
      — Я желал бы, чтобы ты могла, но ты зачахнешь и умрешь там, как вырванный с корнем цветок. Твое место здесь, где в тебе нуждаются. Мое место там, вот как все просто.
      — Нет. — Она печально покачала головой. — Ты уезжаешь не из-за принадлежности к какому-то месту, а из-за заклятья. Но дорогой милорд…
      Она повернулась, слезы теперь текли ручьями.
      — Разве мои заклятья не столь же сильны, как твоя Мечта?
      — Послушай, — крепясь, сказал он, — постарайся понять. Человек должен иметь свою Мечту, в этом-то и заключается разница между человеком и животным — в Мечте. И человек, который утратил свою Мечту, нечто меньшее, чем мужчина, и не стоит никакой женщины. Как бы я мог претендовать на тебя, не будь я мужчиной? Человек должен доказать свою значимость самому себе, прежде чем он сможет претендовать на женщину, а Мечта и есть это доказательство. Покуда он трудится ради нее, он имеет право на свою возлюбленную, так как он чего-то стоит. Я мог бы остаться здесь и был бы очень-очень счастлив с тобой, но в глубине души я знал бы, что не достоин тебя, потому что я был бы трутнем, самцом без всякой цели. Как бы я мог стать отцом твоих детей, если бы знал, что их мать намного ценнее для мира, чем я?
      — Тогда ты был бы тем, кто зачахнет и умрет? — прошептала она.
      Род кивнул.
      — Но заклятье, милорд, не только мое. Разве добавленных к нему заклятий Большого Тома и старого герцога Логайра недостаточно, чтобы перевесить заклятье звезд?
      Род сидел, застыв.
      — Они велели тебе охранять их народ, — тихо произнесла она. — А что с ним станет, милорд, если снова явятся те дьяволы из завтрашнего дня? Как они наверняка и сделают, если ненавидят столь глубоко, как ты говоришь.
      Род очень медленно кивнул.
      — И что же будет с Мечтой, милорд? — прошептала она.
      С минуту Род сидел неподвижно, как скала.
      — Векс, — тихо позвал он.
      — Да, Род.
      — Векс, отправь им мою отставку.
      — Твою что?
      — Мою отставку, — отрезал Род, — и поспеши с этим!
      — Но, Род, твой долг… честь твоего дома!
      — Да подавись ею! Советники могут вернуться, Векс, даже если мы разнесем вдребезги машины времени. Они сделали это один раз и могут сделать еще. Отправляй!
      Векс послушно пробибикал звездам.
      Затем голова Рода медленно поникла.
      — Милорд? — выдохнула Гвендайлон.
      Род слабо поднял руку.
      — Со мной все в порядке. Я поступил правильно, и это сделает меня счастливейшим человеком. Потому что первый раз в своей жизни я буду действовать сам по себе. И в этом-то все и дело. Я отрезал себя от своих. Они больше не стоят за моей спиной — дом, Старший Брат, следящий за мной…
      — У тебя есть дом здесь, милорд, — тихо произнесла она.
      — Я знаю, знаю. И через некоторое время это пройдет, и я буду счастливей, чем когда-либо. Но сейчас… — Он посмотрел на нее, слабо улыбнувшись. — Со мной будет все в порядке.
      — Род, — прошептал Векс.
      Он поднял голову.
      — Да, Векс.
      — Они ответили, Род.
      Род напрягся.
      — Прочти.
      — Доклад принят. Просят прислать координаты для проверочной экспедиции.
      Род кивнул, губы его горько сжались.
      — Пошли им, читай дальше.
      — Просим вас передумать насчет отставки. Примите постоянное задание по охране планеты Грамарий от дальнейшей инфильтрации (подрывной деятельности).
      Род выпрямился, уставясь в пространство:
      — Что?
      — Они хотели бы сделать избранное тобой положение официальным, Род, — ответил робот.
      — Что такое, милорд?
      — Они хотят, чтобы я остался, — механически повторил Род. Он повернулся к ней, жизнь сменила ошеломленное выражение на его лице. — Они хотят, чтобы я остался!
      — Где остался, милорд? — спросила она, улавливая первые следы его энтузиазма.
      — Остался здесь! — проревел он, вскакивая на ноги и широко размахивая рукой, чтобы включить всю планету. — Здесь, на Грамарие! Агентом! Гвен, я свободен! И я дома!
      Он упал на колени, повернувшись к ней лицом и вцепившись руками ей в плечи.
      — Я люблю тебя, — проревел он, — выходи за меня замуж!
      — Отныне и навеки, милорд, — воскликнула она, сжимая его лицо меж ладоней, и полились слезы.
      Он сграбастал ее было, но она остановила его, приложив ладонь к его губам.
      — Нет, милорд, только чародей может поцеловать ведьму.
      — Ладно, чародей я, чародей! Только поцелуй меня, а?
      Она поцеловала. Ухмыльнувшись, он сцепил руки у нее на пояснице.
      — Эй, — сказал он, — так это правда, то, что говорят о сельских девушках?
      — Да, милорд. — Она опустила глаза и принялась расстегивать его камзол. — Теперь ты от меня никогда не избавишься.