Он рассказал нам доверительным шепотом, что в полицию поступили сведения о намерении похитить Шестернева, поэтому, мол, до матча с мексиканской командой такой строгий надзор.

К этому времени в прессе уже промелькнули сообщения о намерениях гангстеров похитить Бобби Чарльтона у англичан и Мюллера у немцев. Ажиотаж нарастал.

Вот записи из моего дневника:

«…Что-то случилось с Муром в Боготе. Падилья, как и Роча, получил травму: грешно, но мы рады.

Англичане привезли бульдога – талисман. Врач ему уделяет внимания больше, чем футболистам. Здоровье пса определяет их настроение: свято верят, что бульдог их барометр, и дрожат за его здоровье с суеверным страхом – не дай бог, заболеет.

Уругвайцы с теми же целями, т. е. для укрепления веры и надежд, привезли трехмесячного тигренка. Журналист шутит, что в страхе от Ривы он убежит со стадиона.

Машина подсчитала, что самый популярный автограф – Яшина; на втором месте Пеле. Примерный эквивалент: за один автограф Левы дают три итальянских или уругвайских.

Один американец прибыл на чемпионат из Аляски на лошади. Мы вместе с ним, его лошадью и собакой выступали по телевидению. Тут же был аргентинец, прибывший в Мехико со своей родины пешком.

Вчера (25 мая) был Толуке. Смотрел итальянцев в товарищеском матче с местной командой. Итальянцы ходили по полю пешком. Сильнейшее впечатление оставил Рива. Сплав: Федотова – по манере бега; Бутусова – по фигуре в молодости; Стрельцова – по рывку и удару; Сальникова – по игре головой и Петра Мидлера (был такой игрок в московском «Динамо») – по одноножию: ведет игру только левой ногой. Недостаток обращается в достоинство: виртуозная нога, иначе не скажешь. Талантливый игрок. Из пяти забитых голов два забил сам, в трех соавтор. Тигренок и впрямь с перепугу со стадиона убежит…»

Спортивные организации Мехико провели массовое разучивание национального гимна. Его будут петь перед началом матча на «Ацтека», это примерно стотысячный хор.

Вспоминается отборочный матч с турками перед чемпионатом мира в Чили в 1961 году. Там пел хор болельщиков, в неисчислимом количестве разместившихся на прилегающей к стадиону горе. Наши ребята стояли на поле бледные под натиском этой психической атаки. Но игру не отдали, выиграли. Напряжение было столь велико, что на банкете после матча президент футбольной федерации Турции, произнеся несколько слов из приветственной речи, в обмороке повалился навзничь. И хлобыстнулся бы затылком об пол, если бы я, сидя рядом, не изловчился его подстраховать.

А когда заместитель президента хотел закончить приветствие, то и ему это сделать не удалось: теперь уже после второй фразы в обморок свалился переводчик.

Мексиканская федерация футбола наняла, кроме того, специальных дирижеров массовой декламации. Они будут управлять скандированием трибун во время игры: «Ме-хи-ко!.. Ра-ра-ра!»

Сколько же после «Ацтека» будет обмороков?..

…Были в гостях у местного прогрессивного деятеля – коммуниста. Дом-вилла, огражденная каменным забором. При доме бассейн, кегельбан, теннисный корт, площадки для всевозможных игр. Радушные хозяева, муж и жена, накормили и напоили сорок человек.

Вместе с нами на зеленом газоне под тенистыми деревьями расположился со своими подчиненными Чикука, сняв свои портупеи и отбросив в сторону многозарядные кольты. Отдохнули хорошо. Вино пили только полицейские…

В центре внимания «дело» Мура. Министр иностранных дел Англии заявил протест МИДу Колумбии. В защиту Мура выступили в печати – Пеле, Поплухар, Ривера. Подозревается подкуп, организованный антиевропейскими футбольными силами. Против Мура три свидетеля: полицейский, которому поступило заявление о пропаже браслета через десять минут после ухода троих англичан, из которых опознан один Мур; гид, подтверждающий, что англичане действительно заходили в этот магазин, и хозяин аптеки, расположенной напротив магазина, видевший якобы, как Бобби Чарльтон отвлекал разговором хозяина ювелирного магазина и продавщицу, а за его спиной Мур вытащил из-под стекла витрины браслет и, сунув его в карман, «ускользнул» из магазина.

Все это шито белыми нитками.

Почему Мур не был задержан сразу? Почему его арестовали через два дня, уже после того, как он сыграл игру в Эквадоре? Почему это было сделано в момент посадки в самолет, после пятичасового ожидания в аэропорту Боготы стыкового самолета? Почему не был задержан, как соучастник, Бобби Чарльтон? И еще бесконечные «почему»… Грязная история. Предостерегающая о возможности любой провокации…

С каждым выпуском газет становится очевиднее, что «дело» Мура вышло за рамки спорта. Английская пресса на первых полосах освещает это событие. Премьер Вильсон, как сообщают газеты, дал телеграмму английскому послу в Колумбии требовать немедленного освобождения Мура. В связи с этим конфликтом в газетах взвешиваются шансы консерваторов и лейбористов на предстоящих выборах. Большинство склоняется к тому, что на этой истории выиграют лейбористы, так как консерватор Вильсон увлекается футболом и является поклонником Мура и его команды.

Президент Колумбии, тоже стоящий накануне выборов, занимает нерешительную позицию. Он на представление английского посла ограничился указанием расследовать дело в течение пяти дней, соответственно закону.

На судью идет давление со всех сторон. Объективная общественность на стороне Мура. Ослиные уши провокации торчат самым откровенным образом.

Старший тренер Рамсей резонно заявляет: «Мур и кража – несовместимо! Он при желании мог бы купить весь этот магазин вместе с отелем (маленький ювелирный магазин находится при отеле): у Мура в Лондоне три больших ювелирных магазина, лично ему принадлежащих…»

Судья вызвал на допрос Бобби Чарльтона. Но Бобби заявил, что он готов дать самые детальные показания в пользу Мура (кстати, он не отрицает, что в магазин они действительно заходили) здесь в Гвадалахаре, но в Колумбию он ни за какие коврижки не поедет.

Мура допрашивали пять часов кряду.

Какой-то меценат, член федерации футбола Колумбии, перевел номинальную стоимость браслета – 1300 долларов – хозяину магазина, чтобы тот отказался от иска. Но хозяин предъявляет Муру иск «за моральный» ущерб – 10 000 долларов.

Начальник министерства безопасности Колумбии выступил в печати с заявлением о невиновности Мура. Мура отпустили условно, с обязательством явиться по первому вызову колумбийского посольства в Мексике. На случай побега к нему приставлена молодая девушка из колумбийского консульства. Английские игроки шутят, что Мур такая бестия, может скрыться прямо во время игры с футбольного поля. Будучи совсем несведущей в футбольных делах, она умоляет сказать, под каким номером он будет играть.

Английские газеты полны карикатур по этому поводу. В одной эта девушка с настороженностью детектива подсматривает в щелку, в то время как Мур по малой нужде зашел в общественную уборную…

Англичане не нашли гостеприимства в западном полушарии. Южноамериканские страны не могли забыть обид на хозяев VIII чемпионата мира. Лишенная короны Бразилия, травмированный Пеле, удаленный Ратин, «судейский произвол», одним словом, «проклятая англичанка».

Между тем Рамсей понимал, что такое общественное мнение и чего оно стоит, когда сложится благоприятное.

Он не случайно отправился из Гвадалахары в Колумбию и Эквадор. Мы встретили англичан в Боготе. Наши пути скрестились. Мы из Боготы в Мехико, они из Гвадалахары в Колумбию и Эквадор. Мы сидели и очень утомленные ждали самолета в аэропорту. В это время подрулил их лайнер из Гвадалахары. Они выглядели впечатляюще. Все, как один, в синих спортивного покроя костюмах, с эмблемой национального герба. Уверенная неторопливость в походке – поступь чемпиона. Профессиональная спортивная солидарность для фотокорреспондентов и журналистов. Сняться всей группой? – пожалуйста. Отдельно Бобби Чарльтона, Бобби Мура? – охотно; интервью? – к вашим услугам.

Тут же Альф Рамсей в разговоре с нами заявил, что два матча в Колумбии в благотворительных целях они дадут бесплатно. Но южноамериканцы не клюнули на эту приманку: наживка была мала. Что такое два благотворительных матча в сравнении с крупными прибылями для всего южноамериканского футбола, если удача улыбнется командам западного полушария. Кассы опять будут лопаться от сборов. Поэтому палки в колеса европейским командам! В первую очередь главным конкурентам, их лидеру – чемпиону мира, обидчику и зазнайке, неправомерно отобравшему корону у признанного короля – бразильского футбола.

Бизнес есть бизнес. Законы морали и благородства в нем не в чести. Международный профессиональный футбол зиждется на коммерческих интересах. Естественно, что и мировой чемпионат, как высшее проявление профессионального футбола, не свободен от влияний бизнеса. Он кладет свою тень и на организацию общественного мнения, и на судейство, и на отдельные решения организаций, связанных с проведением чемпионата.

Так или иначе, но колумбийцы на благотворительный жест англичан ответили обвинением капитана их команды в воровстве.

В тлевший костер обид южноамериканцев английский тренер, не сдержав раздражения, подлил масла. В день приезда в Колумбию у него украли 400 долларов, перстень, документы. В запальчивости он так поносил латиноамериканцев, что вызвал всеобщее негодование колумбийцев. Может быть, от этой искры и вспыхнул пожар с Муром.

– Ах, мы воры?! Ну, так посмотрите, каков капитан команды чемпионов мира – англичанин Мур!

Таким образом, чемпионы мира попутного ветра по ту сторону Атлантики не обрели. Наоборот, утративший самообладание Рамсей вступил с многоликим противником в холодную войну. Подул встречный ветер язвительных укусов в прессе, который добрых отношений и впредь не обещал.

Англичан недвусмысленно обвинили в организации сговора европейских команд против южноамериканских противников. Проскользнула заметка, что Скотланд-Ярд заслал группу сыщиков, чуть ли не для похищения Пеле.

Рамсей в этой войне взял весь огонь на себя. Он вызвал раздражение журналистов, строго запретив вход на стадион кому бы то ни было во время тренировочных занятий его команды.

Когда мексиканцы выиграли товарищескую встречу у английской клубной команды и вскураженные крупной победой хозяева поля обратились к нему за интервью, то Рамсей сказал по адресу победителей:

– Я никогда не видел такой плохой команды…

Пресса ему этого не простила. В заметках об английской команде можно прочесть: «Рамсей улыбнулся и оскалил свои желтые, редкие зубы…» или «Рамсей, как видно, не часто моет свои руки…»

Английский футболист, укаченный во время прохождения штормовой зоны над Панамой, подан на фото, как напившийся до отвратительного состояния пьяница.

Рамсей призвал на помощь английскую прессу изобличить происки мексиканских журналистов. Он отказывался давать интервью мексиканцам. «Я вам говорю одно, а вы печатаете другое», – отмахивается тренер от наседающих журналистов.

Но ему уже не изменить сложившееся у местной общественности мнение об английских гостях. Чикука, например, говорит: «С вами работать рай, а вот с англичанами не дай бог!» – «Почему?» – спрашиваем мы. «Очень чопорны, надменны, даже не здороваются», – отвечает наш телохранитель.

Пока что возвратившийся в команду Мур не досчитывается трех килограммов до своего боевого веса…

На приеме в посольстве присутствовали баски. Они явились – Лангара, Ауэдо, Алонсо, Ларинага, Бласко, Педро Регейро – одновременно. Приветливо раскланиваясь, они шли среди зеленых деревьев посольского двора той неторопливой, уверенной походкой, которая отличала их на перроне Белорусского вокзала тридцать пять лет тому назад. Не хватало впереди Луиса Регейро.

– Луис трабахо (работает), – ответил на мой вопрос, почему нет капитана, его брат Педро. Чудесная дружба у этих басконцев. Их полку в Мексике все прибывает. У детей нарождаются дети. Московские гости почти все уже деды. Один Исидро Лангара холост. Когда разговор заходит о его цветущем виде, он сжимает кулак, сгибает в локте руку и обращается ко мне: «Андрэс…» – попробуй, дескать. Я дотрагиваюсь до бицепса, под рукавом пиджака мускулы из стали. Довольно улыбаясь произведенным эффектом, он говорит:

– Утром – стакан соку; в 12 часов – один банан; в 17 – плотный обед; вечером – кое-что.

Под весёлый смех остальных Ларинага с добродушной иронией замечает: «кое-что» – это апперитив, джин, виски и коньяк.

Лангара объект дружелюбного юмора всей компании. Все знают о его пристрастии к горячительным напиткам и наивной привычке маскировать якобы строгим режимом свое увлечение, приписывая именно режиму и свою железную мускулатуру и свежесть облика.

– Андрэс, в день открытия чемпионата вас ждет тяжелое испытание. По всему судя, мексиканцы будут стоять насмерть. Им есть чем бороться: команда подготовлена хорошо, – сказал Исидро. И все остальные, согласно кивнув головами, произнесли: «Си… Си… Си!..» (да… да… да…)

Встречал Яшина. Он прилетел вместе со Шмуцем и массажистом Анатолием Морозовым. Вся пресса, находившаяся в Мехико, приехала на аэродром. С трудом закончили пресс-конференцию тут же в аэропорту. Вопросам к прославленному вратарю не было числа. Однако главный – будет ли Яшин играть? А когда я сказал, что он заявлен в числе 22-х, и Лева, пожав плечом, уклончиво ответил, что это дело тренеров решать, будет ли он играть, то раздались громкие аплодисменты.

Долго не мог заснуть, словно в самолете сон бежал от меня. А мысли, наоборот, набегали и набегали, чередою сменяя одна другую. То успокаивающая приходила на смену тревожной, то вновь возвращалась тревожащая. Комплекс вопросов в нашей подготовке настолько сложен, многогранен, состоит из стольких слагаемых, что сбалансировать общее состояние накопленных преимуществ и потерь очень трудно. Всегда ищешь главное звено в этой длинной цепи хитросплетений. Пожалуй, главное – это мобилизованность людей: готовность нести жертвы во имя достижения цели. Остальное приложится, думалось мне. Все дело в человеке, в его личности. Если игрок справился с собой и тверд характером, то есть готов на жертвы, он горы свернет. Но в него надо верить и доверять ему. Наставник не должен порабощать ученика. Если тренер лепит игрока только по своему образу и подобию, то в конечном счете сотворит одиннадцать автопортретов. Личность игрока сотрется.

Вспоминается спор на квартире у Арнольда. Были его друзья по цирковому искусству, чета Ольховиковых, Исидор Шток. Разговор зашел о футболе. Обсуждали неудачное выступление одной из ведущих команд, во главе которой стоял тренер-«диктатор», по образному выражению Арнольда. Исидор Шток проводил аналогию с театром и защищал линию «твердой руки»: «Режиссер в театре должен быть требовательным», – говорил драматург. Николай Ольховиков, занимая позицию золотой середины, с присущим ему артистизмом рассказчика пародировал в лицах режиссера-«диктатора» и режиссера-«демократа».

А Арнольд хрипло и громко басил: «Раньше, когда театр приезжал на гастроли, то аршинными буквами писали на афише фамилию актера, а где-то внизу маленькими буквами фамилию постановщика. А сейчас наоборот, имя режиссера пишут во всю афишу, а фамилии исполнителей едва прочтешь. Не надо ни „диктаторов“, ни „либералов“ – нужен режиссер-человек. Если он человек достаточно образованный и знает хорошо театральное дело, то он скажет, какими буквами надо писать его фамилию и какими фамилию актера»…

Верная мысль – образованный, знающий дело человек! При таком тренере личность игрока не сотрется. Он вложит в душу и сознание футболиста только ту частичку себя, своих знаний, которая не убьет в игроке творческую инициативу. Он «напишет» свою фамилию так, что она не заденет достоинства игрока.

Профессия тренера трудная. Я много видел тяжелых переживаний. Густав Шебеш, создатель одной из лучших сборных команд всех времен, сборной команды Венгрии начала пятидесятых годов, за полтора часа игры венгров с немцами на мировом чемпионате в Берне потерял любовь и признание ценителей футбола, которые накапливал всю жизнь. Он вернулся в Будапешт к разгромленному жилищу: разъяренные болельщики не пощадили даже кров его семьи.

Доктор Фабри – маленький Наполеон – возглавивший «Скуадра-адзурру», приехал в Англию за своим Маренго, но получил Ватерлоо. Тут же в Сандерленде после поражения от команды Кореи, которое по сенсационности сравнивали лишь с поражением Англии на мировом чемпионате 1950 года от команды американцев, был судим корпусом итальянских журналистов. Это была драматическая мизансцена. Маленький, бледный, как полотно, тренер стоял и слушал обличение маститых журналистов, которых он лишил надежд на третий триумф итальянского футбола на мировых чемпионатах, нанеся им вместе с моральным и крупный материальный ущерб: репортажи с английских футбольных полей в Италии потеряли интерес.

– Увольте Фабри! Со времен древней истории Италия не знала более позорного поражения… – обратились журналисты к итальянской федерации.

– Пусть федерация обследует всю мою работу и после этого решает, – защищался Фабри. Но новый тренер уже стоял за его спиной – это был его помощник Валькареджи.

В той же Англии не менее крупную катастрофу претерпел Венсенте Феола. Мы расспрашивали этого грузного, согнувшегося под ливерпульскими невзгодами пожилого человека, одиноко сидевшего за столиком в баре лондонского аэропорта. Он жаловался, что за восемь дней английского чемпионата в бразильской сборной команде повреждено игроков больше, чем за предыдущие девять лет. Беда застигла бразильцев врасплох. Они не были подготовлены к отъезду и отступали из Англии, как французская армия из-под Москвы – неорганизованно. «Король футбола» Пеле, без всякой свиты и без единого фотографа, хромающий садился в поезд на одном из лондонских вокзалов. Наверное, это был самый черный день за все годы его футбольного царствования. Газетчики, не считаясь со спортивным тактом и без минимальной уважительности к падшему кумиру, печатали напутствия: «Пеле отковылял с мирового чемпионата…» «…Король футбола может возвращаться в Бразилию и считать там кофейные зерна…» Лишь не потерявший самообладания руководитель бразильского футбола Жоао Авеланж благодарил в интервью команду и пророчески сказал: «Мы снова достигнем величия!»

А между тем Венсенте Феола, изобретатель системы, перевооружившей тактически весь мировой футбол (единственный человек, не признававший за собой права на авторский патент, утверждавший, что тактическая система подбирается для футболистов, как готовое платье для людей. Просто, дескать, бразильским игрокам в такой расстановке удобно играть – тут и изобретать нечего), ехал в противоположную сторону от своей родины. В кармане у него лежал билет на Рим. В Бразилию в настоящую минуту маститый тренер возвращаться не мог. Он помнил последнюю телеграмму из Сан-Пауло от возбужденных болельщиков, полученную накануне матча с Португалией. В ней лаконично было написано: «Проиграете, не приезжайте».

Болельщики не бросали слова на ветер. Обманутые в ожиданиях, они взыскивали с «виновных». Португальские лавчонки были разгромлены. Судно в порту, капитан которого португалец, не сумевший скрыть восторга по поводу победы своих соотечественников, запустил в воздух ракету, разнесли чуть ли не в щепы. Не миновать бы этого и дому Феолы. Чтобы предотвратить катастрофу, полиция была вынуждена взять его под круглосуточную охрану. Вот и ехал Венсенте Феола не через океан к семье, а в чужие края переждать, пока утихомирится океан человеческих страстей, разбушевавшихся после поражения «би-чемпиона мира» – сборной команды Бразилии – в злополучной Англии.

Нет, нашему тренеру разгром семейного очага не грозит. Однако есть для человека, где бы он ни работал, высший суд – суд собственной совести. В разговоре со мной Качалин неоднократно говорил, что отказывался принять должность старшего тренера сборной команды: неловко возвращаться, два раза осечка – в Швеции и в Чили, – в третий раз соглашаться готовить команду к чемпионату мира совесть не позволяет.

И все-таки пришлось ему попробовать свои силы в третий раз, теперь на мексиканских полях. Хоть и сильно скрипела телега, которую он принял, но все же верилось, что Качалин именно тот тренер-педагог, который нужен команде, и именно он на опыте прошлых лет способен привести ее к успеху.

Я слышу его за стеной. Мы живем на первом этаже коттеджа.

Я поселился с Парамоновым. Качалин один. Гостиная у нас общая, и в ней прекрасный телевизор. Эта комната вроде вечернего клуба, сюда заходят футболисты смотреть футбол, когда сами не играют.

Похоже, что Гавриил Дмитриевич тоже не спит. Может быть, думает о том же, о чем и я. О главном звене: о мобилизационной готовности. И в первую очередь о сегодняшней тренировке.

Мы ездим на тренировку в спортивный центр «Астурия». Прелестное место. Солнце, воздух, зелень, чистота. Нам отведено прекрасное газоновое поле. Множество семей, собирающихся здесь для отдыха, нам не мешают. Мы в дальнем углу, отгороженном забором. Условия для тренировки отличные.

Во время тренировки произошел эпизод, который сам по себе не носит характера чрезвычайного происшествия, но оставил пренеприятный осадок.

Ребята били по воротам. На фоне остальных Анатолий Бышовец нехотя, небрежно бил по мячу, главным образом, нанося удары «подсечками», «подрезками». Качалин его поправил. Он, как мне показалось, умышленно засветил мяч метров на сто выше ворот.

– Ты, что, Анатолий, нарочно?

– Я так бью, – ухмыльнувшись, ответил он Качалину и отправился играть в квадрат.

Качалин сдержался. Этот случай мы обсуждали вечером у себя в номере. В обычной обстановке, говорил я, можно было бы и не придавать ему большого значения, но ведь через два дня играть матч, который на четыре года определит судьбы нашего футбола, это вызывает серьезные опасения. Гавриил Дмитриевич, не менее меня озабоченный этим обстоятельством, своей линии все же не изменил. Решил верить игроку до конца и проглотить горькую пилюлю неуважительности, чтобы не оборвать в напряженнейший момент ниточку, за которую можно вытянуть всю цепь подготовки коллектива к решению ответственной задачи.

Хоть «собственная песня» футболиста была фальшива, наверное, и самому исполнителю она не нравилась, но наступить ей на горло оказалось труднее, чем допеть до конца. И Анатолий допел: после ужина ушел к себе в номер, как ни в чем не бывало. Он жил с Валерием Паркуяном, своим близким товарищем, которого любовно называл «Паркуша». Мне представилось, что в тот вечер, когда мы – Качалин, Парамонов и я – обсуждали этот эпизод в нашей гостиной, то Анатолий и Валерий у себя в номере тоже не обошли эту тему.

Нитка моих отношений с Анатолием напряглась до предела. Я ему лично своих недовольств не высказывал. Индивидуальные беседы с ним вел Гавриил Дмитриевич. В таких случаях двусторонний нажим может вызвать только раздражение. Но он не мог не слышать моих откликов на его поведение. Во всяком случае, протест в свой адрес, как мне показалось, я заметил. Когда находишься в поездке, скрыть в коллективе ничего нельзя. Каждый, если можно так сказать, обладает абсолютным кулуарным слухом. Любой оттенок в голосе, нюанс в действии улавливается почти безошибочно. В столовую вошел Анатолий и всем присутствующим дал подписать фотокарточку команды, кроме меня. Парень он воспитанный и не преминул бы подождать собирать автографы, пока я нахожусь здесь. Но он не захотел скрывать своего отношения ко мне. Я подумал: холодная война.

Может быть, именно поэтому сон не шел ко мне. А рядом в кровати, лежа навзничь, с блаженной улыбкой на лице еле слышно во сне посапывает Парамонов. Наверное, он уже играет в финале, и я ему завидую. За день он так набегается по футбольному полю вместе с игроками, что на психологические этюды ему ни времени, ни сил не хватает.

Допускаю, что врач-психолог иронически улыбнется на мучившую меня бессонницу по такому пустяку, как «проблема Бышовца». Никакой, мол, и проблемы не было: надо было посоветовать Анатолию, скажем, аутогенный метод тренировки, а самому излишне не нервничать по такому ничтожному поводу, и сон бы сразу пришел.

Но у нас в гостиной на столе лежали сотни писем, телеграмм, посланий со всех концов нашей страны. Все они были полны надежд и пожеланий. О безмятежном сне не могло быть и речи, если хоть один игрок, пусть самый запасной из запасных, хоть немного не в своей тарелке…

Такие дни, как 31 мая 1972 года, футболистами не забываются: открытие чемпионата мира. Жребий сделал свой выбор, мы встречались с хозяевами поля. Я думаю не ошибусь, если скажу, что большего напряжения, чем в этот день мне переживать не приходилось. Были матчи, исход которых по своему значению превосходил этот. К примеру, финал олимпийского турнира или финальный матч на Кубок Европы. И все же там не было такого ажиотажа и напряжения, какое испытывали мы в Мексике. И в Мельбурне, и в Париже мы играли с нейтральными командами. «Чужих стен» не боялись. Здесь за десять дней пребывания мы столько насмотрелись и наслышались о подготовке мексиканцев к этому дню, что размах события принял значение общегосударственного престижа.

Кто-то из бывалых журналистов высказал мнение, что чемпионат мира ничего особенного с собой не несет и ничем вроде бы от обычного календаря на первенство страны не отличается.

Думается, что это кокетство бывалостью. Я был на мировых чемпионатах мира четыре раза. Города, в которых проводятся состязания, преображаются. Даже такая громадина, как Мехико, с его четырехмиллионным населением, казалось, не имел уголка, где бы чем-то не был обозначен мировой чемпионат. Или популярнейший Хуанито, сделавший своего создателя-художника богатеем, или бандерили, вымпела, флаги всех участвующих стран в неисчислимом количестве смотрели на вас с витрин магазинов, рыночных палаток, уличных ларьков, рекламных стендов. Трудно вообразить феерическую красоту иллюминированного на футбольные темы вечернего Мехико. Море электрического огня, пляшущих, скачущих, движущихся фигурок, мячей, цифр, сочетаний букв – и все о футболе, о футболе… И темпераментный, живой, неугомонный, не устающий говорить о футболе мексиканский болельщик. Любовь к футболу мексиканского народа пока превышает его чисто спортивную квалификацию. В табели о рангах сборная команда Мексики занимает скромное место. Но все же из девяти финальных турниров этого высшего футбольного соревнования Мексика участвовала в семи. Высшее достижение – одиннадцатое место в 1962 году, в иных турнирах впереди таких грандов мирового футбола, как Испания, Уругвай.

Если команда Мексики не могла до сего времени предъявить в выступлениях на первенствах мира преимуществ в технике и тактике игры, то темперамента и волевых усилий у нее всегда было достаточно. Тем более этого нужно было ожидать на «Ацтека».

Было чудесное мексиканское утро. Солнце еще не успело перегреть охладившийся и очистившийся за ночь воздух. В тени веяло прохладой, и на горизонте четко просматривалась «Спящая женщина» – удивительно верно вырисованная вершинами гор фигура лежащей женщины.

Мы рано встали, чтобы успеть до игры спокойно позавтракать. На установку, проводившуюся в тени развесистых кустов, ребята собрались, как это обычно бывает в дни ответственных состязаний, в сосредоточенном молчании.

Гавриил Дмитриевич рассказал план игры и объявил состав команды. Открыть чемпионат мира выпала честь – Анзору Кавазашвили, Геннадию Логофету, Альберту Шестерневу, Владимиру Капличному, Евгению Ловчеву, Виктору Серебрянникову, Кахи Асатиани, Владимиру Мунтяну, Гиви Нодия, Анатолию Бышовцу, Геннадию Еврюжихину.

Я следил, по давней привычке, за внешними признаками состояния футболистов. Одним из положительных симптомов является зевота. Помню, перед полуфиналом европейского чемпионата в Марселе у одного из руководителей, впервые выехавшего с футбольной делегацией, это вызвало недоумение. После установки он обратился ко мне с укоризненным вопросом: в чем дело, Андрей Петрович, такая игра, а участники на совещании зевают?

Он был очень удивлен, когда я ответил, что все в порядке, значит, к бою ребята готовы. В самом деле, это зевота ничего общего с апатией и скукой не имеет. Наоборот, она свидетельствует о небольшой нервозности, без которой волю к победе не разбудишь. Мы выиграли тогда три-ноль у сборной команды Чехословакии.

Такое состояние наблюдалось и перед отъездом на «Ацтека». Ребята позевывали, но ведь это только симптом. Рассчитывать на него – дело не надежное. Кто знает, где тут истина. Там же, в Мексике, Пеле выступил против психолога-врача: «Когда врач уверяет, что команда психологически к встрече готова, она, как правило, играет очень плохо»…

Но морально-волевой настрой никаких опасений вроде бы не внушал. Беспокоило другое: не было уверенности в передней линии команды. Ведь за три последних матча мы забили всего один гол. Правда, и защита пропустила один. Но все равно, такая результативность не веселила.

Ровно в 10.00 мы сели в свой автобус, каждый на свое, строго определившееся место. Так уж принято. Суеверие это или просто привычка, но не приведи бог, если кто-то сядет на чужое место. Настроение у «хозяина» будет испорчено. Затрещали полицейские мотоциклы. Приветливо помахали руками синьор Маноло Дельвади с супругой и заливистой руладой подал сигнал к отъезду общий любимец, черный пудель Цукки.

Несмотря на самые энергичные действия Чикуки по обеспечению нам беспрепятственного проезда, мы опаздывали. На дорогах творилось что-то невообразимое. Ни у одного стадиона мира мне не приходилось видеть такого скопления автомобилей, как на пути к «Ацтека». Средняя норма времени разъезда после матча – полтора часа. На открытие чемпионата мира, казалось, устремилось все несметное количество автомобилей мексиканской столицы. Делегация ФИФА во главе с сэром Роузом пробивалась к стадиону около двух часов. При нормальной обстановке на это понадобилось бы минут двадцать-двадцать пять.

Чикука с партнерами превзошел самого себя. Мы прибыли на стадион, когда мексиканские футболисты, уже раздетые, заходили в часовню, смежную с раздевалкой, помолиться мадонне о ниспослании победы. Нам как раз хватило времени, чтобы одеться и приготовиться к выходу на парад. А в этот момент Гранаткин, обеспокоенный ложным известием, что мы, чтобы сохранить силы, якобы не хотим выходить на торжественный церемониал, прямо из центральной ложи, прыгая через барьеры трибун «Ацтека», прибежал к нам в раздевалку для наведения порядка. Но Шестернев уже стоял во главе шеренги своих партнеров. И через минуту команда расположилась на разметке против центральной трибуны.