Пришёл к невестке Зигмунд и грустно молвил ей?

«Не жалуют на Рейне таких, как мы, гостей,

И я предпочитаю вернуться в край родной.

Угодно ли, Кримхильда, вам отправиться с мной?

Нельзя измену брата вменять сестре в вину,

И в гибели супруга я вас не упрекну,

Но буду в память сына, столь дорогого мне,

Отцовскую привязанность питать к его жене.

И после смерти мужа вы сохранить должны

Ту власть, какою были при нём облечены.

Венец его носите на зависть всем врагам.

А люди Зигфрида служить охотно будут вам».

Кримхильда согласилась, и сборы начались.

Седлать коней ретивых вассалы принялись,

А дамы и девицы – одежду доставать.

В стране врагов невмоготу им стало пребывать.

Узнав, что хочет Зигмунд Кримхильду взять с собою,

Родня к ней обратилась со слёзною мольбою

Остаться там, где братья и мать её живут.

Вдова сказала с горечью: «Не выдержу я тут.

Легко ль мне будет видеть вседневно и всечасно

Того, кем Зигфрид отнят был у меня, злосчастной?»

Млад Гизельхер ответил: «Но у тебя есть мать,

И твой прямой дочерний долг – её не покидать.

Зависеть ты не будешь от недругов своих:

Всем нужным обеспечу сестру я и без них».

Кримхильда возразила ему на эти речи:

«Нет, смерть от горя ждёт меня, коль Хагена я встречу».

«Да я к тебе и близко не подпущу его.

Живи у Гизельхера, у брата своего, —

Он в горести утешит тебя, сестра моя». —

«Да, – молвила несчастная, – нуждаюсь в этом я».

Упрашивал Кримхильду не только младший брат.

Мать, Гернот и родные – твердили все подряд,

Что здесь о ней сумеют заботиться они,

А во владеньях Зигфрида нет у неё родни.

«Мы все, – прибавил Гернот, – умрём в свой срок и час.

Смерть побеждает даже сильнейшего из нас.

Не забывай об этом и покорись судьбе.

А жить всего разумнее здесь, у своих, тебе».

Кримхильда уступила в конце концов им всем,

А Зигмунд собирался на родину меж тем.

Он погрузить доспехи велел на лошадей

И приготовился домой вести своих людей.

Старик-король к невестке пришёл и объявил:

«Здесь, в Вормсе, оставаться у нас нет больше сил.

В дорогу нибелунги уже снаряжены.

Мы ждём лишь вас, чтобы уйти из вражеской страны».

Ответила Кримхильда: «Не стоит ждать меня.

Мне жить в земле бургундской советует родня —

Ведь в крае нибелунгов я буду всем чужой».[174]

Унынье в сердце Зигмунда вселил ответ такой.

Он возражать ей начал: «А я скажу иное.

Поедемте со мною, и власть над всей страною

Я, как при жизни сына, вам передам опять.

Никто вас в гибели его не станет обвинять.[175]

Ваш долг – со мною ехать: у вас ребёнок есть.[176]

Его осиротите вы, оставаясь здесь,

А там опорой станет он вам, когда взрастёт.

Пока ж он мал, вас с ним не даст в обиду мой народ».

Она в ответ: «Мой свёкор, не еду с вами я.

Разумней мне остаться там, где родня моя,

Которая мне в скорби послужит утешеньем»,

На что ей люди Зигфрида сказали с раздраженьем:

«Ещё, наверно, мало стряслось несчастий с нами,

Коль наша королева пренебрегла друзьями

И жить предпочитает там, где враги живут.

Не дай нам бог ещё раз так попировать, как тут!»

«В седло, мои вассалы, и с богом по домам.

Не бойтесь нападенья – я вам охрану дам.

Когда ж вернётесь в земли супруга моего,

Служите так же, как ему, наследнику его».

Услышав, что Кримхильда такое говорит, —

Все Зигмундовы люди заплакали навзрыд.

С тоской внимал невестке и сам старик-король:

При мысли о разлуке с ней испытывал он боль.

В сердцах воскликнул Зигмунд: «Будь проклят этот пир!

Ручаюсь я, не видел и не увидит мир,

Чтоб гость был принят хуже, чем сын мой горемычный,

Вовек меня в Бургундию не зазовут вторично».

А Зигфридовы люди сказали вслух: «Как знать!

Быть может, и придётся здесь побывать опять.

Коль станет нам известно, кто Зигфрида сгубил,[177]

Враги увидят, как любим покойник нами был».

Затем простился Зигмунд с невесткою своей.

Её он крепко обнял и грустно молвил ей:

«Без радости мы едем в родимые края.

Впервые в полной мере здесь изведал горе я».

Повёл из Вормса к Рейну король своих бойцов,

Не требуя охраны и не боясь врагов:

Ведь если б нибелунгам и навязали бой,

То постоять бы за себя сумел из них любой.

Сам Зигмунд слов прощальных не молвил никому,

Но Гизельхер и Гернот приблизились к нему

И дали гостю клятву, что вместе с ним скорбят

И что никто из них пред ним ни в чём не виноват.

Сказал с прискорбьем Гернот: «Пусть бог меня сразит,

Коль ведал я, что будет ваш смелый сын убит.

Нет, я не слышал даже, чтоб говорили худо

Здесь про того, кого всю жизнь оплакивать я буду».

Млад Гизельхер охраной снабдил гостей своих.

До самых Нидерландов сопровождал он их.

Домой с недоброй вестью приехали они,

И старый Зигмунд встречен был рыданьями родни.

Сказать вам не могу я, что дальше с ними стало.

Я знаю лишь, как в Вормсе Кримхильда горевала.

Она превозмогала отчаянье своё

Лишь потому, что Гизельхер был около неё.

Настала для Брюнхильды минута торжества.

Ей было горя мало, что слёзы льёт вдова.

Она к своей золовке питала лишь вражду,

Чем в свой черёд и на себя накликала беду.[178]

Когда лишиться мужа пришлось Кримхильде вдруг,

Граф Эккеварт остался при ней с толпою слуг.

По целым дням сидел он с несчастною вдовою

И горевал о Зигфриде с ней вместе всей душою.

Близ вормсского собора ей выстроили дом.

Был он обставлен пышно, хватало места в нём.

Там заперлась Кримхильда и только по утрам

Ходила мужа поминать со свитой в божий храм.

Оттуда отправлялась она в мороз и в зной

На кладбище, где Зигфрид лежал в земле сырой.

Там Господа Кримхильда, как верная подруга,

Молила о спасении души её супруга.

Нередко к ней являлась и королева-мать.

Не уставала Ута Кримхильду утешать,

Но дочь её, как прежде, была тоски полна.

Вовеки не печалилась так ни одна жена,

Чей муж погиб до срока, в расцвете лет и сил.

Вдову душою твёрдой создатель наделил.

Она грустила долго о Зигфриде своём

И отомстила за него с лихвой врагам потом.

Три с половиной года[179] – ручаюсь в этом вам —

Кримхильда предавалась унынью и слезам,

Ни Гунтеру ни разу словечка не сказав,

Ни глаз на злого Хагена ни разу не подняв.

И вот владетель Тронье промолвил: «Государь,

Не худо бы с сестрою вам сблизиться, как встарь.

Когда б опять в доверье к Кримхильде вы вошли,

Клад нибелунгов[180] мы б к себе на Рейн перевезли».

Король сказал: «Считаю совет разумным я

И попрошу, чтоб братья – они ведь с ней друзья —

Кримхильду убедили со мною примириться».

На это Хаген возразил: «Она не покорится».

С маркграфом Гере вместе был Ортвин призван в зал.

Отправиться к Кримхильде король им приказал.

Млад Гизельхер и Гернот сопровождали их,

И Гернот стал увещевать сестру в словах таких:

«Довольно о супруге скорбеть вам день и ночь.

Он умер, и слезами ему нельзя помочь.

Король, наш брат, клянётся вам, госпожа, к тому же,

Что нет у вас причин винить его в убийстве мужа».

Она сказала: «В этом я не виню его.

Убил не он, а Хаген супруга моего.

Злодею я открыла, где Зигфрид уязвим,

Зато и каюсь, что была столь откровенна с ним.

Когда б я мужней тайны не выдала сама,

Мне б не пришлось от горя теперь сходить с ума.

Нет, тех, кем сгублен Зигфрид, я не могу простить».[181]

Тут начал Гизельхер сестру за Гунтера просить.

Она дала согласье на встречу с королём,

И к ней явился Гунтер со всем своим двором.

Лишь Хаген не решился отправиться туда —

Уж слишком много причинил Кримхильде он вреда.

А Гунтер оправдался и ею был прощён.

С сестрой расцеловался в знак примиренья он.

Давно бы уж поладить сумел с Кримхильдой брат,

Когда бы он не чувствовал, что вправду виноват.

Немало при свиданье пролито было слёз.

Забыла зло Кримхильда всем, кто ей вред нанёс,

И в сердце затаила лишь к Хагену вражду —

Ведь это он один навлёк на Зигфрида беду.

Затем вдове внушили, что клад на Рейн она

Из края нибелунгов перевезти должна:

Как свадебный подарок, его ей дал супруг,[182]

И неразумно выпускать сокровище из рук.

Она за этим кладом, который в недрах гор

Могучий карлик Альбрих стерёг с давнишних пор,

Послала восемь тысяч бургундов удалых.

Вели с собою Гизельхер, а также Гернот их.

Гостей завидел Альбрих и так сказал друзьям:

«Отряжены Кримхильдой они за кладом к нам.

Я ж отказать не смею владычице своей —

Как свадебный подарок клад супругом отдан ей.

Осталось бы, конечно, сокровище у нас,

Когда б бесстрашный Зигфрид до срока не угас

И не исчез бесследно в могиле вместе с ним

Плащ-невидимка,[183] что всегда героем был носим.

Уж лучше б не был витязь заброшен к нам судьбою:

Себе на горе взял он плащ-невидимку[184] с бою

И добыл во владенье край отдалённый наш».

Тут побежал разыскивать ключи от клада страж.

Под самою горою разбили рейнцы стан,

И братьям королевы был клад несметный сдан.

Они на берег моря его перевезли

И стали для отправки в Вормс грузить на корабли.

О нём чудес немало рассказывают были;

Четыре дня и ночи с горы его возили

Двенадцать до отказа нагруженных возов,

И в сутки делал каждый воз не меньше трёх концов.

Лишь золото да камни тот составляли клад.

Когда бы дать в нём долю на свете всем подряд,

Он и на марку меньше от этого б не стал.

Недаром Хаген так давно им завладеть мечтал.

Был там и жезл волшебный:[185] кто им владеть умел,

Тот власть над целым миром в своих руках имел.

Утратил смелый Альбрих не только клад в те дни:

За Гернотом уехала и часть его родни.

Когда же возвратились два короля домой

И в Вормсе клад вернули сполна сестре родной,

Там золотом набили все башни и подвалы.

Сокровища несметнее на свете не бывало.

Но тысячею кладов Кримхильда б поступилась

И стать последней нищей охотно согласилась,

Когда б супруга к жизни могла вернуть она.

Вовеки мужу не была столь предана жена.

Теперь, когда Кримхильде был клад её вручён,

На Рейн съезжаться стали бойцы со всех сторон,

И так их осыпала подарками вдова.

Что повсеместно шла о ней похвальная молва.

Стал государю Хаген нашёптывать с тревогой:

«И бедным и богатым дарит она так много,

Что витязи на службу к ней повалят валом,

А это для Бургундии не кончится добром».[186]

«Сестра – хозяйка клада, – изрёк король в ответ. —

Как с ним она поступит, мне, право, дела нет.[187]

Утратить слишком страшно мне вновь приязнь её,

Чтоб я мешал ей расточать имущество своё».

На это молвил Хаген: «Нет, женщину вовек

Не подпустил бы к кладу разумный человек.

Богатства у Кримхильды вам отобрать пора,

Пока вас до беды, король, не довела сестра».

Сказал державный Гунтер: «Поклялся я, что впредь

Кримхильде не придётся обид от нас терпеть,

И слова не нарушу: она – сестра моя».

Воскликнул Хаген: «Пустяки! За всё в ответе я».

Ему поддался Гунтер, обет свой преступил[188] —

И у вдовы отобран тот клад несметный был,

Ключи ж от клада в руки дал Хагену король.

Был этим Гернот оскорблён, как никогда дотоль.

А Гизельхер воскликнул: «Я Хагена уйму

И притеснять Кримхильду не разрешу ему.

Давно б его осек я, не будь мы с ним в родстве».

Так вновь был нанесён ущерб беспомощной вдове.

Промолвил Гернот: «В тягость нам будет этот клад.

Его мы в воды Рейна опустим,[189] милый брат,

Чтоб не вселял он зависть вовеки ни в кого».

Тут к Гизельхеру, вся в слезах, пришла сестра его.

Она сказала: «Брат мой, сестре защитой будь.[190]

Заставь вдове несчастной её добро вернуть».

Ей Гизельхер ответил: «Уехать надо нам.

Когда ж воротимся, твой клад тебе верну я сам».

Сопровождать в дорогу трёх братьев-королей

Отправилось немало вассалов и друзей.

Один лишь Хаген дома остаться пожелал —

Кримхильде горе новое он приуготовлял.

Пока в отъезде были три венценосных брата,

В Лохгейм на Рейне Хаген увёз тот клад богатый

И утопил, чтоб после воспользоваться им,

Но так и не пришлось ему владеть добром чужим.

Когда в столицу братья вернулись наконец,

С толпою дам Кримхильда явилась во дворец.

Узнав, что ей обида нанесена опять,

Не мог негодования млад Гизельхер сдержать.

В своих владыках Хаген такую вызвал злость,

Что двор ему покинуть на долгий срок пришлось,

Но всё ж был королями прощён вассал опальный.

Зато стяжал он ненависть вдовы многострадальной.

Ещё когда им в реку клад не был погружён,

Друг другу дали клятву три короля и он,

Не прикасаться к кладу, покуда жизнь их длится,

И никому не открывать, где он теперь хранится.[191]

А для вдовы настала печальная пора.

Её всего лишили – и мужа и добра,

И сердце ей томили обида и кручина,

Предел которым положить сумела лишь кончина.

Так, после смерти мужа, – я вам ручаюсь в том, —

Тринадцать лет Кримхильда жила, скорбя о нём.[192]

О Зигфриде не в силах забыть она была,

За что и воздавалась ей людьми везде хвала.

По смерти Хельхи[193] Этцель стал спрашивать друзей,

Кого б ему вторично избрать женой своей.

«Коль в брак вступить вы склонны, – ответили друзья,

Пошлите сватов, государь, в бургундские края.

Живёт вдова на Рейне, прекрасна и знатна.[194]

Супругу вашу Хельху заменит вам она.

Достойней, чем Кримхильда, для вас подруги нет —

На ней сам Зигфрид был женат, тому тринадцать лет».

«Мне, – рек державный Этцель, – Кримхильда не чета.

Язычник я доселе,[195] она же чтит Христа,

И если б согласилась вдова моею стать,

Я б это, без сомнения, за чудо мог считать».

Вельможи возразили: «Попробовать не грех.

Славнее и богаче вы государей всех.

Достоинства такие прельстить вдову должны,

А вам вовеки не найти прекраснее жены».

«Кому из вас, – промолвил им Этцель в свой черёд, —

Знакомы край прирейнский и тамошний народ?» —

«Кримхильду в колыбели когда-то я качал, —

Так Рюдегер Бехларенский[196] владыке отвечал. —

И братьев королевы я знал в былые дни.

Зовутся Гунтер, Гернот и Гизельхер они.

Разумные в совете, отважные в бою,

Они ревниво берегут честь предков и свою».

Спросил маркграфа Этцель: «Мой друг, скажи мне честно,

Насколько между нами супружество уместно

И вправду ли Кримхильда так хороша собой.

Что лучшие мои друзья одобрят выбор мой».

«Мой государь, красива жена у вас была,

Но прелестью Кримхильда и Хельху превзошла.

Прекрасней королевы не видел мир вовек.

Тот, кто супругом станет ей, – счастливый человек».

Воскликнул Этцель: «Сватай Кримхильду за меня

И знай, что если только я доживу до дня,

Когда на ложе с нею взойти удастся мне,

За труд ты будешь, Рюдегер, вознаграждён вполне.

Коль ехать ты согласен, дадут тебе и свите

Коней, оружье, платье – всё, что ни захотите.

Ни в чём нужды не будешь ты знать, мой друг, в пути.

Лишь постарайся в жёны мне Кримхильду привезти».

Но Рюдегер учтиво сказал ему в ответ:

«Нет, ваше достоянье мне расточать не след.

Меня казной так щедро вы оделили встарь,

Что ваш посол вас не введёт в расходы, государь».

Державный Этцель молвил: «В дорогу поспеши,

А я здесь буду небо молить от всей души

О полном и скорейшем успехе сватовства.

Дай бог, чтоб не отринула моей любви вдова».

Маркграф ответил: «Скоро я двинусь за рубеж,

Но платьем и оружьем позапасусь допрежь,

Чтоб мы себя на Рейне сумели показать,

Туда с собой пятьсот мужей я собираюсь взять.

Хочу я, чтоб бургунды при нашем появленье

О том, кому мы служим, сказали в изумленье?

«Неслыханно, наверно, их государь силён,

Коль может столько витязей послать в посольство он

А вы не дозволяйте советчикам дурным

Твердить, что был Кримхильдой сын Зигмунда любим.

В стране гостил он вашей, и вы его знавали.[197]

Воитель столь же доблестный на свете был едва ли».

«Ну, что ж! – воскликнул Этцель. – Коль был женат на ней

Славнейший и знатнейший из всех богатырей,

Искать руки Кримхильды отнюдь не стыдно мне

И для меня её краса желаннее вдвойне».

Тут Рюдегер закончил: «Коль вы на брак согласны,

Дам знать я Готелинде,[198] жене моей прекрасной,

Что вы к Кримхильде сватом отправили меня.

На сборы ж надо будет мне двадцать четыре дня».

Гонца в родной Бехларен послал к жене маркграф,

И к радости и к скорби ей повод вестью дав;

Да, мужу лестно сватом у государя быть,

Но можно ль Хельху милую когда-нибудь забыть?

Когда была ей новость гонцом сообщена,

Спросила со слезами сама себя она,

Какую королеву теперь пошлёт ей бог,

И Хельху вспомнила добром, и подавила вздох.

С усердьем долг исполнить всегда готов и рад,

Из Венгрии уехал через неделю сват.

Он по пути был Вену намерен посетить,

Чтоб там для спутников своих одежду захватить.

А Готелинда с дочкой в Бехларене родном

Свиданья ожидали с супругом и отцом.

Снедало нетерпенье их девушек и дам —

Хотелось всем скорей предстать приезжим удальцам.

Маркграф одежду в Вене взял для своих людей.

Немалый груз был взвален на вьючных лошадей,

Но так обоз надёжно оберегала стража,[199]

Что на него никто в пути не покусился даже.

Когда маркграф в Бехларен привёл бойцов своих,

Нашёл он помещенье для каждого из них

И к каждому отнёсся с радушием большим.

Как Готелинда счастлива была свиданью с ним!

Была их дочка рада ещё сильней, чем мать;

Отца давно хотелось ей снова повидать;

К тому ж взглянуть на гуннов она была не прочь.

С улыбкою промолвила им маркграфиня-дочь:

«Привет тебе, отец мой, и вам, его бойцы!»

Учтиво поклонились в ответ ей удальцы.

А знатной Готелинде хотелось одного —

Скорее всё повыспросить у мужа своего.

Когда лежал в постели с ней за полночь супруг,

Она ему шепнула: «Не скажешь ли, мой друг,

Зачем владыкой гуннов ты послан в край чужой».

Ответил Рюдегер: «Скажу с охотою большой.

К бургундам государем как сват я отряжен.

Взамен прекрасной Хельхи подругу ищет он,

И этою подругой Кримихильда стать должна.

Власть над землёю гуннскою разделит с ним она».

Жена ему: «Удачи моли себе у бога.

Слыхали о Кримхильде хорошего мы много.

Она, как Хельха, будет нам доброй госпожою,

И государыне такой я рада всей душою».

«Любезная супруга, – маркграф в ответ сказал, —

Тех витязей, которых с собой на Рейн я взял,

Одеждою пристойной снабдить не премини,

Чтоб в путь с душой спокойною отправились они».

Сказала маркграфиня: «Любого из бойцов,

Коль он принять подарок из рук моих готов,

Всем, что в дороге нужно, снабжу охотно я».

Маркграф в ответ: «Приятна мне такая речь твоя».

Шёлк и меха достала она из кладовых.

Плащи нашили дамы для витязей лихих

И в новое одели их с головы до ног.

Супруге ткани выбирать сам Рюдегер помог.

С рассветом дня седьмого своих людей посол

Через страну баварцев[200] в Бургундию повёл,

И хоть добра немало отряд с собою вёз,

Разграбить не смогли в пути разбойники обоз.

На Рейн посол приехал через двенадцать дней.

Дошло о том известье до братьев-королей,

И в зал дворцовый Гунтер вассалов пригласил.

Когда же собрались они, король у них спросил,

Кто знает, что за люди к его двору явились.

Меж тем, на гуннов глядя, прохожие дивились

Обилию поклажи и платьям дорогим.

Как видно, гости знатные пожаловали к ним.

Был размещён на отдых уже весь люд приезжий,

А во дворце и в Вормсе шли разговоры те же —

Кто эти иноземцы и прибыли отколь.

«Как звать их?» – кликнув Хагена, спросил его король,[201]

Сказал владетель Тронье: «Ответить бы не прочь я,

Да нужно мне сначала увидеть их воочью.

Вот если я ответа вам и тогда не дам,

То, значит, из далёких стран они явились к нам».

Пришельцы отдохнули с дороги сколько надо,

Затем переменили обычные наряды

На пышную одежду искусного покроя

И вслед за сватом во дворец поехали толпою.

Отважный Хаген молвил, когда взглянул в окно: