В тот день, перед вечерней, потехой ратной вновь

Погорячить решили себе герои кровь.

От топота и кликов гудел дворцовый двор,

А из дворца на витязей бросали дамы взор.

Сидели королевы бок о бок у окна,[130]

И вдруг о двух героях пришла им мысль одна.

Промолвила Кримхильда: «Супруг мой так силён,

Что мог бы подчинить себе и вашу землю он».

Брюнхильда возразила: «Напрасные мечты!

Вот если б пережили всех нас твой муж да ты,

Наш край и впрямь достался б супругу твоему,

Но раз мой Гунтер здравствует, вовек не быть тому».

Ответила Кримхильда: «Ты лучше посмотри,

Насколько Зигфрид краше, чем все богатыри.

Меж ними он – как месяц меж звёзд порой ночной.[131]

Горжусь я тем, что он меня назвал своей женой».

Брюнхильда не смолчала: «Как Зигфрид ни хорош,

Ни храбр, ни прям душою, признать должна ты всё ж,

Что Гунтер, брат твой смелый, – знатней и удалей.

С ним не идёт в сравнение никто из королей».

Воскликнула Кримхильда: «Поверь, сестра моя,

Превозношу супруга не без причины я:

Себя он так прославил в дни мира и войны,

Что Зигфрид с Гунтером твоим величием равны».[132]

«Тебя я не хотела, Кримхильда, оскорбить,

Но с Гунтером не может супруг твой ровней быть.

Об этом я узнала от них самих в те дни,

Когда искать моей руки приехали они.

Тогда твой брат отвагой любовь мою стяжал,

И Зигфрид мне признался, что он – простой вассал.

А коли так, вассалом он должен и считаться».[133]

Красавица Кримхильда ей: «Как это может статься?

Не верю я, чтоб братья и вся моя родня

За подданного выдать осмелились меня,

А потому покорно прошу тебя, подруга,

Не говорить подобных слов про моего супруга».

«Я говорить их буду, – Брюнхильда ей в ответ. —

Мне с мужем отрекаться от подданных не след:

Пускай и впредь нам служат, как долг и честь велят».

Тут на невестку кинула Кримхильда гневный взгляд.

«Придётся всё ж отречься тебе от одного:

Мой муж слугою не был вовек ни у кого.

Знатнее, чем твой Гунтер, его отважный зять,

И ты должна свои слова назад немедля взять.

Вот что ещё мне странно: коль впрямь он ленник твой

И ты повелеваешь по праву им и мной,

Как он посмел так долго вам дани не платить?[134]

Тебе надменный свой язык пора б укоротить».

Воскликнула Брюнхильда: «Свой чванный нрав уйми!

Ведь мы ещё посмотрим, кто больше чтим людьми —

Ты или я, чьей воле покорён каждый здесь».

И тут уж вовсе королев объяли злость и спесь.

«Пусть будет так, Брюнхильда, как ты сейчас сказала.

Ты моего супруга считаешь за вассала,

А я при всех, кто службой обязан вам и нам,

Перед тобою, первая, войду сегодня в храм.[135]

Сегодня ж ты увидишь, что выше родом я

И что славней, чем Гунтер, тот, кто мне дан в мужья.

Отучишься ты думать, что я – твоя раба.

А коль воображаешь ты, что это похвальба,

Я повторяю снова, что первой в храм войду

У всех твоих вассалов и женщин на виду,

Чтоб моему величью дивился вормсский двор»,

Вот так меж королевами и начался раздор.

Брюнхильда заключила: «Коль ты убеждена,

Что верностью вассальной пренебрегать вольна,

Ты от меня отдельно со свитой в храм пойдёшь».

И ей вдогонку бросила Кримхильда: «Ну, так что ж?»

Затем велела дамам: «Оденьтесь сей же час.

Пускай в восторг бургунды придут, увидев вас,

И знают, что не в меру их госпожа горда,

И я от чванства отучу Брюнхильду навсегда».

Принарядились дамы, и, свиту оглядев,

Из всех на праздник в Вормсе прибывших с нею дев

В собор взяла с собою Кримхильда сорок три.

Шли с ними люди Зигфрида, бойцы-богатыри.

Шёлк яркий аравийский на женщинах сверкал,

Но даже он, казалось, бледнел и померкал,

Как только на Кримхильду бросали вормсцы взгляд —

Так царственно роскошен был в тот день её наряд.

Народ давался диву: знать, что-нибудь стряслось,

Коль обе королевы идут к вечерне врозь —

Ведь раньше их, бывало, не разольёшь водой.

Увы, кто знал, что их раздор для всех чреват бедой!

Тем временем Брюнхильда со свитою своей

Направилась к собору и встала у дверей.[136]

Беседа завязалась у витязей и дам,

А тут и гостья подошла ко входу в божий храм.

Наряд её прислужниц был сказочно хорош —

Такой вовек не снился и дочерям вельмож.

За Зигфридом не бедно жила его жена:

Богатством тридцать королев могла затмить она.

Вам подтвердил бы каждый, кто был в тот миг у храма,

Что в жизни он не видел пышней одетой дамы,

Чем спутницы Кримхильды, пришедшие в собор.

Она принарядила их невестке вперекор.

Итак, столкнулись свиты обеих королев,

И тут хозяйка гостье, от злобы побелев,

Надменно приказала не преграждать пути:

«Пускай супруга ленника даст госпоже пройти».[137]

Разгневанно Кримхильда воскликнула в ответ:

«Молчи! Твоё злоречье тебе самой во вред.

Как саном королевским кичиться может та,

Кто подданным своим была в наложницы взята?»

«Кого же ты, Кримхильда, наложницей зовёшь?» —

«Тебя, и ты не смеешь сказать, что это ложь.

Впервые насладился твоею красотой

Не Гунтер, твой законный муж, а милый Зигфрид мой.

Ужель тебе рассудок в ту ночь не подсказал,

Что, к хитрости прибегнув, возлёг с тобой вассал?

Уймись и грех свой тайный не ставь себе в заслугу».

Брюнхильда ей: «Твои слова я передам супругу».

«Изволь! Ты не уронишь меня во мненье брата.

Сама ты возгордилась, сама и виновата.

Коль подданной своею ты смела счесть меня,

Меж нами больше дружбы нет с сегодняшнего дня».

Заплакала Брюнхильда, и первой, перед ней,

Вошла в собор Кримхильда со свитою своей.[138]

Вот так вражда меж ними и началась с тех пор,

И помутнел от горьких слёз у многих ясный взор.

Какою благолепной вечерня ни была,

Брюнхильда с нетерпеньем конца её ждала.

В надменной королеве кипели жёлчь и злость,

Из-за которых многим смерть потом принять пришлось.

Из церкви божьей выйдя, подумала она:

«Бранчливая гордячка мне объяснить должна,

За что меня дерзнула наложницей назвать.

Коль Зигфрид впрямь расхвастался, ему несдобровать!»

Тут вышла и Кримхильда с толпою удальцов.

Брюнхильда ей: «Постойте! Из ваших бранных слов

Мне видно, что назвали наложницей меня вы.

Кто, дерзкая обидчица, вам дал на это право?»

Кримхильда ей: «Дорогу! Ответ на ваш вопрос

Даёт вот этот перстень, что Зигфрид мне принёс

В ту ночь, когда на ложе вы с ним взошли вдвоём».

Да, для Брюнхильды этот день стал самым чёрным днём.

Она в ответ сказала: «Не спорю, перстень – мой,

Но у меня украден он чьей-то злой рукой,

И кем он был похищен, теперь я вижу ясно».

Тут обуял обеих гнев, безмерный и ужасный.

Воскликнула Кримхильда: «Нет, не воровка я.

Умолкни, иль навеки погибла честь твоя.

Да, ты принадлежала супругу моему,

И пояс, что на мне надет, – порукою тому».

Из шёлка Ниневии был этот пояс свит,

Каменьями унизан и жемчугом расшит.

Заплакала Брюнхильда при взгляде на него

И так сказала подданным супруга своего:

«Пускай властитель рейнский сюда придёт сейчас

И от меня услышит, как я вот здесь, при вас,

Его родной сестрою была оскорблена.

Наложницею Зигфрида я ею названа».

Пришёл державный Гунтер и с ним весь цвет страны.

Король спросил с участьем у плачущей жены:

«Кто вам посмел обиду, любовь моя, нанесть?»

В ответ Брюнхильда: «У меня для слёз причины есть.

Твоей сестрой бесчестью я предана при всех.

Она твердит, что тайно я совершила грех

И что не ты, а Зигфрид со мною первый лёг».

Король вспылил: «Несправедлив и лжив её упрёк».

«Она бесстыдно носит мой перстень золотой

И драгоценный пояс, что был потерян мной.

От горя и обиды мне белый свет не мил,

И я молю, чтоб ты с меня пятно позора смыл».

Сказал ей муж: «Мы зятя к ответу призовём.

Коль он в бахвальстве грешен, пусть повинится в том;

А нет – пусть опровергнет слова жены своей».

И повелел он Зигфрида позвать к нему скорей.

Явился нидерландец, в слезах увидел дам

И молвил удивлённо собравшимся мужам:

«Что заставляет женщин так горько слёзы лить

И для чего меня король просил к нему прибыть?»

В ответ державный Гунтер: «Скрывать не стану, зять.

Осмелилась невестке сестра моя сказать,

Что ты Брюнхильду первым познал в обиду мне

И этим не побрезговал похвастаться жене».

Вскричал могучий Зигфрид: «Коль ты, мой шурин, прав,

Поплатится Кримхильда за свой сварливый нрав,

А я великой клятвой при всём дворе готов

Поклясться, что не говорил супруге этих слов».[139]

Сказал властитель рейнский: «С тобою мы согласны.

Не будет эта клятва ни лишней, ни напрасной.

Она тебя очистит от подозрений в лжи».

Тут окружили Зигфрида бургундские мужи,

А Зигфрид поднял руку и смело клятву дал.

Тогда воскликнул Гунтер: «Теперь я увидал,

Что мне не причинили вы никакого зла

И что моя сестра на вас напраслину взвела».

Отважный Зигфрид молвил: «Весьма жалею я

О том, что оскорбила в сердцах жена моя

Пригожую Брюнхильду, чей муж – мой верный друг».

Переглянулись витязи, стоявшие вокруг.

Он продолжал: «Мой шурин, обязанность мужчины —

Укоротить супруге язык не в меру длинный.[140]

Ты дай урок Брюнхильде, а я Кримхильде дам.

Из-за её бесчинств меня постигли стыд и срам».

Но гордых женщин было уже не укротить.

Брюнхильда продолжала по целым дням грустить,

И жалость все вассалы почувствовали к ней,

И Хаген доблестный пошёл к владычице своей.

Он расспросил, в чём дело, о чём скорбит она,

И ей поклялся смело, что Зигфриду сполна

Воздаст[141] за поношенье, бесчестье и позор

Иль в жизни радости ему не видеть с этих пор.

Он с Гернотом могучим и Ортвином втроём

Лишить героя жизни задумали тайком.

Но Гизельхер услышал, о чём ведётся речь,

И молвил заговорщикам, чтоб друга оберечь:

«Вам, витязи, об этом невместно рассуждать.

За что хотите смерти вы Зигфрида предать?

Ужель заплатит жизнью прославленный герой

За то, что вздорят женщины по пустякам порой?»

Ответил Хаген: «В поле траве не место сорной.

Держать чужих ублюдков в своём дому зазорно.

Погибнет тот, кто клеплет на нашу госпожу,

И пусть не жить мне самому, коль слова не сдержу».

Тогда вмешался Гунтер: «От зятя никогда

Я с братьями не видел бесчестья и вреда.

За что же ненавидеть и убивать того,

Кто, кроме блага, мне и вам не сделал ничего?»

На это Ортвин Мецский дал королю ответ:

«Хоть он силён безмерно, ему спасенья нет,

И лишь мигнуть вам стоит, чтоб я его убил».

Так ими обречён на смерть безвинно Зигфрид был.

От слова к делу, правда, не перешёл никто.

Лишь Хаген государю нашёптывал про то,

Как много стран захватит по смерти зятя он.[142]

Молчал король, но явно был расстроен и смущён.

А гости в честь Кримхильды затеяли турнир

И много крепких копий, к ней едучи на пир,

Переломать успели от храма до дворца.

Бургундам же великий гнев переполнял сердца.

Сказал вассалам Гунтер: «Умерьте вашу злость.

Пусть здравствует и дальше наш благородный гость.[143]

К тому ж могуч он слишком – ему отпор не дашь,

Коль, на беду, он вызнает про тайный сговор ваш».

«Он нас, – ответил Хаген, – не заподозрит даже.

Беды не опасайтесь – я так всё дело слажу,

Что за позор Брюнхильды мы Зигфриду отметим.

Его до смерти буду я считать врагом своим».

Спросил король бургундский: «Но как убить его?»

«От вас я, – молвил Хаген, – не скрою ничего.

Пришлём мы неизвестных здесь никому гонцов

К вам с объявлением войны от имени, врагов.

Как только сообщите вы зятю про войну,

Вам вызовется Зигфрид помочь, как в старину,

И тут уж он погибнет по жениной вине,

Затем что тайну мужнюю Кримхильда выдаст мне».[144]

Так короля на низость сумел вассал подбить,

И Зигфрида бургунды решили погубить,

Пока он всё не вызнал и не убил их сам.

Да, много славных витязей унёс раздор двух дам!

Чуть солнце в день четвёртый сверкнуло поутру,

Как тридцать два посланца явились ко двору

С известьем, что войною враги на Вормс идут.

Какое горе и тоска объяли женщин тут!

Немедля чужеземцев король к себе призвал,

И лжегонцы сказали, что в стольный Вормс прислал

Их Людегер Саксонский, тот самый государь,

Который Зигфридом разбит и в плен был угнан встарь.

Присесть радушный Гунтер велел гостям своим,

Один из них ответил: «Мы лучше постоим,[145]

Покуда вам не скажем то, что сказать должны.

Узнайте ж, государь, что вы – в преддверии войны.

Вас Людегер Саксонский на смертный бой зовёт

И с Людегастом Датским на вас идёт в поход.

За старые обиды отметить он вам грозит».

Тут сделал Гунтер вид,[146] что он известием убит.

Велел посланцам мнимым он отвести покой.

Не мог бесстрашный Зигфрид, да и никто другой,

Злой умысел бургундов в то время разгадать.

Но им потом за всё пришлось самим же пострадать.

В сомненье пребывая, прав Хаген или нет,

Всё вновь и вновь с друзьями король держал совет,

И дело бы, пожалуй, уладилось добром,

Когда бы Хаген не стоял упорно на своём.

За тайным совещаньем застав их как-то раз,

Вопрос супруг Кримхильды им задал сей же час:

«Что короля печалит и всех его бойцов?

Коль он обижен кем-нибудь, я отомстить готов».

Сказал державный Гунтер: «Как тут весёлым быть! —

Вновь Людегер со мною задумал в бой вступить

И с Людегастом вместе на нас ведёт войска».

Ответил витязь доблестный: «Коль так, моя рука

От смерти и бесчестья бургундов оградит,

А недругов, как прежде, постигнут срам и стыд.

Опустошу их земли, смету их замки я.

Да будет в том порукою вам голова моя.

Останьтесь дома, шурин, с дружиною своей.

В поход возьму я только моих богатырей —

Чтоб справиться с врагами, мне большего не надо.

Мои вассалы, как и я, всегда служить вам рады».

В ответ король отвесил признательный поклон,

Как будто ждал от зятя подмоги вправду он,

И Зигфриду промолвил: «Я рад таким словам»,

А тот сказал: «Теперь враги не страшны больше вам».

Затем для виду Гунтер готовить войско стал,

Чтоб гость его случайно обман не разгадал;

А Зигфрид Нидерландский созвал бойцов своих,

И вскоре собрались они в доспехах боевых.

«Родитель мой, – промолвил сын Зигмунда отцу, —

Войну живой рукою мы приведём к концу

И в стольный Вормс с победой воротимся опять,

А вы останьтесь здесь, где вам король не даст скучать».

Взметнулись ввысь знамёна, как будто впрямь война.

Не зная, в чём тут дело, смятенная страна

Весь этот шум и сборы за правду принимала,

И с Зигфридом рвались в поход бургундские вассалы.

Доспехи погрузили на вьючных лошадей.

Готов был в поле Зигфрид вести своих людей,

И тут к Кримхильде Хаген пришёл в последний миг —

Мол, попрощаться хочет он с сестрой своих владык.

Сказала королева: «Я счастлива, что мне

Достался муж, способный во всём помочь родне.

Шурьёв не даст в обиду мой Зигфрид никогда,

Чем я, – прибавила она, – довольна и горда.

А вас, владетель Тронье, люблю я всей душой

И услужить готова вам с радостью большой.

Вы ж на моём супруге не вымещайте зла

За то, что оскорбленье я Брюнхильде нанесла».

Кримхильда продолжала: «Мне дан и так урок.

Когда известно стало, сколь дерзостный упрёк

В порыве злобы мною невестке брошен был,

Меня разгневанный супруг безжалостно побил».

«Вы с нею помириться ещё найдёте случай, —

В ответ промолвил Хаген. – Поведайте мне лучше,

Чем Зигфриду я мог бы в бою полезен быть.

Такую честь я никому не склонен уступить».

Красавица сказала: «Я не страшусь того,

Что в битве жизнь отнимут у мужа моего.

Покуда хладнокровен и осторожен он,

Не будет Зигфрид доблестный противником сражён».

Коварный Хаген молвил: «Коль опасенья есть,

Что могут в сече рану ему враги нанесть,

Мне, госпожа, откройте, как отвести беду,

И от него я ни на шаг в бою не отойду».

Воскликнула Кримхильда: «С тобою мы родня,[147]

И ты сберечь супруга обязан для меня.

Тебе его вверяю». И Хагену она

Сболтнула то, о чём по гроб молчать была б должна.

«Мой муж, – она сказала, – и храбр, и полон сил.

Однажды под горою дракона он сразил,[148]

В его крови омылся и стал неуязвим.

Не взять супруга моего оружьем никаким.

И всё ж, когда я знаю, что Зигфрид бой ведёт,

Что каждый миг в героя летит копьё иль дрот,

Безумный страх за мужа испытываю я

И от предчувствий тягостных болит душа моя.

Лишь ты один узнаешь, как родственник и друг,

Куда быть может ранен мой дорогой супруг,

Но за доверье, Хаген, мне верностью воздай

И неотступно Зигфрида в бою сопровождай.

Когда в крови дракона он омываться стал,

Листок с соседней липы на витязя упал

И спину меж лопаток на пядь прикрыл собой.

Вот там, увы, и уязвим супруг могучий мой».

Владетель Тронье молвил: «Нашейте, коли так,

На пышную одежду ему условный знак.

Чтоб видел я, где мною прикрыт быть должен он».

Вот тут и был герой на смерть женою обречён.

Ответила Кримхильда: «Я твой совет приму

И шёлковою нитью супругу своему

Едва заметный крестик на месте вышью том,[149]

А ты в сраженье прикрывай его стальным щитом».

Сказал на это Хаген: «Прикрою, госпожа», —

И распростился с нею, от радости дрожа.

Вот так, спасти желая супруга своего,

Кримхильда помогла сама врагам сгубить его.

Воитель подозрений отнюдь не возымел.

Тут нечему дивиться: никто бы не сумел

Искуснее, чем Хаген, сеть ков и лжи сплести

И к женщине встревоженной в доверие войти.

Опять настало утро, и Зигфрид на врагов

Повёл с собой дружину из тысячи бойцов,

Своей родне бургундской надеясь порадеть.

Поехал Хаген рядом с ним, чтоб крестик разглядеть.

Всё высмотрев украдкой, велел он двум гонцам

Скакать с известьем новым наперерез войскам:

Мол, Людегер раздумал на Рейн идти в поход

И впредь на земли Гунтера вовек не посягнёт.

Не вдруг решился Зигфрид коня поворотить —

Ведь он за дерзкий вызов хотел врагам отметить.

С трудом уговорили его вернуться вспять.

С признательностью Гунтером был встречен смелый зять.

Король воскликнул: «Зигфрид, да наградит вас бог!

Вы вновь врагам не дали застать меня врасплох.

Я за усердье ваше навек в долгу у вас,

И вы мне всех моих друзей дороже во сто раз.

Теперь, когда сумели вы саксов отпугнуть,

В Вогезский лес[150] направим мы завтра утром путь:

Там я травить медведей и кабанов люблю.

(Коварный Хаген подсказал всё это королю).

Гостей предупрежу я, что едем мы с зарёю.

Кто хочет поразмяться, тех я возьму с собою;

А те, кому по чаще за зверем гнаться лень,

Здесь в разговорах с дамами пускай проводят день».

Не отказался Зигфрид участвовать в охоте.[151]

«Я рад поехать с вами, коль вы меня возьмёте.

Нужны мне только ловчий да пара добрых псов,

И с вами в лес отправиться я хоть сейчас готов».

В ответ учтиво молвил бургундский властелин:

«Для вас найдётся ловчий, и даже не один,

А три иль все четыре, и лес им так знаком,

Что вы с добычей знатною вернётесь вечерком».

Тут Зигфрид Нидерландский ушёл в покой к жене,

И с Хагеном остался король наедине,

Чтоб обсудить, как лучше сгубить бойца лихого.

Спокон веков не видел мир предательства такого!

С весёлым видом Гунтер и Хаген удалой

Заутра отправлялись из Вормса в лес густой

Лосей, медведей, зубров и кабанов травить.

Что может истым витязям милей охоты быть?

С собой везли бургунды съестных припасов много.

Без опасений Зигфрид собрался в путь-дорогу,

Но у ручья лесного лишился жизни он:

На смерть Брюнхильдой мстительной смельчак был обречён.[152]

Навьючили поклажу бойцы на лошадей.

За Рейном очутиться хотелось им скорей.

Пошёл к супруге Зигфрид и с ней прощаться стал,

Но сердце королевы страх томил и угнетал.