Полны чудес сказанья давно минувших дней

Про громкие деянья былых богатырей.[1]

Про их пиры, забавы, несчастия и горе

И распри их кровавые услышите вы вскоре.

Жила в земле бургундов[2] девица юных лет.

Знатней её и краше ещё не видел свет.

Звалась она Кримхильдой и так была мила,

Что многих красота её на гибель обрекла.

Любить её всем сердцем охотно б каждый стал.

Кто раз её увидел, тот лишь о ней мечтал.

Наделена высокой и чистою душой,[3]

Примером быть она могла для женщины любой.

Взрастала под защитой трёх королей она.

Бойцов смелей не знала бургундская страна.

То были Гунтер,[4] Гернот, млад Гизельхер удалый.

Сестру от всех опасностей любовь их ограждала.

Всем взяли – и отвагой и щедростью они,[5]

И род их достославный был знатен искони.

Владели эти братья Бургундией втроём,

И многих гуннов Этцеля[6] сразил их меч потом.

На Рейне в Вормсе жили с дружиной короли,

И верность нерушимо вассалы их блюли:

Не изменили долгу герои даже там,

Где смерть им уготовила вражда двух знатных дам.

Была в крещенье Утой их мать наречена.

Отец их Данкрат[7] умер, и перешла страна

По праву и закону под власть его сынов.

А смолоду он тоже был грозою для врагов.

Могущественны были три брата-короля.

Служили им оплотом, как вам поведал я,

Богатыри-вассалы, привыкшие к победам,

Отважные воители, которым страх неведом.

Владетель Тронье Хаген, и Ортвин Мецский с ним,

И Фолькер из Альцая, что слыл бойцом лихим,

И Данкварт, храбрый витязь, брат Хагена[8] меньшой,

И два маркграфа – Эккеварт и Гере удалой.

Начальником над кухней был в Вормсе Румольт смелый.[9]

Следили он, и Синдольт, и Хунольт, чтоб имела

Дружина всё, что нужно для честного житья.

А сколько добрых воинов не называю я!

За чашника был Синдольт, воитель, полный сил.

Постельничим был Хунольт, конюшим Данкварт был,

И стольник Ортвин Мецский, его племянник славный,

С ним честь владык Бургундии оберегал исправно.

О том дворе блестящем, о тех богатырях,

О подвигах великих и доблестных делах,

При жизни совершённых отважными бойцами,

Я мог бы вам без устали рассказывать часами.

И вот Кримхильде знатной однажды сон приснился,

Как будто вольный сокол[10] у ней в дому прижился,

Но был двумя орлами заклёван перед нею.

Смотреть на это было ей всех смертных мук страшнее.

Про сон свой вещий Уте поведала девица,

И мать ей объяснила, какой в нём смысл таится:

«Тот сокол – славный витязь. Пусть Бог хранит его,

Чтоб у тебя не отняли супруга твоего».

«Нет, матушка, не надо о муже толковать.

Хочу, любви не зная, я век провековать.

Уж лучше одинокой до самой смерти жить,

Чем, потеряв любимого, потом о нём тужить».

«Не зарекайся, дочка, – так Ута ей в ответ. —

Без милого супруга на свете счастья нет.

Познать любовь, Кримхильда, придёт и твой черёд,

Коль витязя пригожего Господь тебе пошлёт».

Сказала королевна: «Нет, госпожа моя,

Любви конец плачевный не раз видала я.

Коль платится страданьем за счастье человек,[11]

Ни с кем себя венчанием я не свяжу вовек».

И вот, любви чуждаясь, прекрасна и юна,

Покоем наслаждаясь, жила она одна

И сердце не дарила ни одному бойцу,

Покуда витязь доблестный с ней не пошёл к венцу.

То был тот самый сокол, что снился ей во сне.

И страшно отомстила она потом родне,

Кем у неё был отнят супруг и господин:

Погибли многие за то, что принял смерть один.

В ту пору в Нидерландах[12] сын королевский жил.

От Зигмунда Зиглиндой рождён на свет он был.

И рос, оплот и гордость родителей своих,

На нижнем Рейне в Ксантене, столице крепкой их.

Носил он имя Зигфрид и, к славе сердцем рьян,

Перевидал немало чужих краёв и стран,

Отвагою и мощью везде дивя людей.

Ах, сколько он в Бургундии нашёл богатырей!

Ещё юнцом безусым был королевич смелый,

А уж везде и всюду хвала ему гремела.

Был так высок он духом и так пригож лицом,

Что не одной красавице пришлось вздыхать о нём.

Отменно воспитали родители его,[13]

Хоть был природой щедро он взыскан без того.

Поэтому по праву воитель молодой

Считался украшением страны своей родной.

Когда ж герою время жить при дворе пришло,

Его там каждый встретил сердечно и тепло.

Он стал желанным гостем в кругу прекрасных дам,

Он им пришёлся по сердцу и это видел сам.

Отныне с пышной свитой он начал выезжать.

Богато одевали его отец и мать.

Он у мужей, искусных в совете и в бою,

Учился быть правителем и честь блюсти свою.

Стал скоро в состоянье носить доспехи он,

Затем что был с рожденья бесстрашен и силён.

На женщин всё упорней он пылкий взор стремил.

Его вниманье льстило им: любой был Зигфрид мил.

Узрев, что сыну время сан рыцарский носить,

Велел вассалов Зигмунд на пир к себе просить

И в сопредельных землях дал знать через гонцов,

Что дарит платьем и конём своих и пришлецов.

На празднество созвали всех юношей, чей род

По возмужанье право стать рыцарем даёт,

И препоясал Зигмунд в день торжества того

Мечом и королевича, и сверстников его.[14]

Про праздник тот рассказы дивят людей поныне.

Гостеприимный Зигмунд был щедр на благостыню.

Радушней, чем Зиглинда, не знал хозяйки мир.

Недаром столько витязей к ним съехалось на пир.

Всем однолеткам сына – четырёмстам бойцам

Король одежду роздал: над ней немало дам

В честь Зигфрида трудились все дни до торжества.

Они каменья в золото оправили сперва,

А после их нашили на бархат дорогой —

Ведь смелым и пристало носить наряд такой.

Был в день солнцеворота тот пышный праздник дан,

Где принял Зигфрид рыцаря достоинство и сан.

Пошли оруженосцы и рыцари в собор.

Служили, как ведётся со стародавних пор,

Юнцам мужи и старцы на этих торжествах.

Все ожидали празднества с веселием в сердцах.

Пока во славу Божью обедня в храме шла,

Толпа простого люда на площади росла.

Народ валил стеною: не всякому опять

Чин посвященья в рыцари удастся увидать.

Потом воитель каждый был оделён конём.

Большой турнир устроил король перед дворцом.

Дрожмя дрожали стены от грохота копыт —

Всегда потеха ратная отважных веселит.

Сшибались молодые и старые бойцы.

Обламывались копий калёные концы,

Со свистом отлетая с ристалища к дворцу.

Усердно бились витязи, как удальцам к лицу.

Но поднял Зигмунд руку, и развели бойцов.

Ах, сколько там валялось изрубленных щитов

И сколько с их застёжек попадало камней!

Они траву усеяли, как жар, сверкая в ней.

Потом за стол уселся с гостями властелин.

Для них не пожалел он отборных яств и вин.

В одно мгновенье ока прошла усталость их.

Король на славу чествовал приезжих и своих.

Весь день, до поздней ночи, гуляли храбрецы.

В искусстве состязались бродячие певцы,

А гости награждали их от своих щедрот.

Тот пир прославил Зигмунда и весь его народ.

Король позволил сыну,[15] как делал встарь и сам,

В лен города и земли пожаловать друзьям,

И сверстников отважных так оделил герой,

Что был своей поездкою доволен гость любой.

Семь дней тянулся праздник, не молкли шум и смех,

И золотом Зиглинда одаривала всех,

Чтоб сын её пригожий стал людям мил и люб:

Не будет тот им по сердцу, кто на даянье скуп.

Стал самый бедный шпильман[16] за эти дни богат.

Был каждый приглашённый так щедр и тороват,

Как будто жить осталось ему лишь до утра.

Пышней и расточительней не видел мир двора.

Когда ж простились гости с радушным королём,

Знатнейшие вассалы речь завели о том,

Что Зигфриду пора бы воссесть на отчий трон.

Но даже слышать не хотел об этой чести он.

Пока живут на свете его отец и мать,

Он, сын их, на корону не станет притязать;

Но если враг посмеет грозить родной стране,

Заменит он родителя охотно на войне.

Так жил воитель смелый, не ведая забот,

Покуда не услышал в свой час и свой черёд

О девушке бургундской, что так была мила.

Она и счастье Зигфриду и горе принесла.

Ходил по многим странам слух о её красе,

За добрый нрав и разум[17] её хвалили все,

И так везде пленяла мужчин молва о ней,

Что не было у Гунтера отбою от гостей.

Но между тех, кто б с нею охотно в брак вступил,

Никто Кримхильде не был настолько люб и мил,

Чтоб в сердце королевны мог воцариться он:

Ещё не знала девушка того, кто ей суждён.

Меж тем стал думать Зигфрид: кого в супруги взять?

Кто б жениху такому решился отказать?

Кто из знатнейших женщин не жаждал брака с ним?

Недаром он Кримхильдою был так потом любим.

Он о любви всё чаще мечтал день ото дня,[18]

И стали все упорней дружина и родня

Твердить, чтоб в жёны выбрал он ровню по рожденью.

И Зигфрид так ответствовал на эти наставленья:

«С бургундской королевной хочу я в брак вступить —

Ничья краса не может Кримхильдину затмить.

Славнейший император, мечтай он о жене,

Её бы счёл невестою, достойною вполне».

Весь двор пришёл в волненье, узнав ответ его,

И Зигмунд огорчился за сына своего.

Старик-король боялся, что кончится бедой

Любовь его наследника к бургундке молодой.

Когда ж поведал Зигмунд Зиглинде обо всём,

Она загоревала об отпрыске своём:

Ей страх большой внушали бургунды искони.

И сына отговаривать взялись вдвоём они.

Но молвил пылкий Зигфрид: «Мой дорогой отец,

Уж лучше не пойду я вовеки под венец,

Коль не могу жениться на той, кого люблю,

И в этом, как ни гневайтесь, я вам не уступлю».

«Ну, раз ты так настойчив, – король в ответ ему, —

Не стану я перечить желанью твоему

И облегчу чем в силах тебе твои труды.

Но помни: люди Гунтера спесивы и горды.

А смелый Хаген стоит всех прочих, взятых вместе.

Ревниво он печётся о королевской чести.

Гляди, мой сын, чтоб ссоры у вас не вышло с ним,

Коль мы к такой красавице посвататься решим».

Лишь усмехнулся Зигфрид: «Отец, да что мне в том?

Коль я свою невесту не получу добром,

Её я силой вырву у братьев-королей,

А земли их и подданных возьму в придачу к ней».

Король ему, нахмурясь: «Опасные слова!

А вдруг на Рейн к бургундам их донесёт молва?

Тогда тебе не видеть вовеки их страны:

Я знаю, Гунтер с Гернотом отважны и сильны».

«К тому ж, – добавил Зигмунд, – я помню, сын мой милый,

Что брать себе невесту не подобает силой.

Но коль охрану хочешь ты взять с собой туда,

Тебе надёжных спутников сыщу я без труда».

Ответил королевич: «Иду я не в поход,

И мне с дружиной ехать к бургундам не расчёт.

Снискать любовь Кримхильды едва ль сумею я,

Коль силою оружия ей навяжусь в мужья.

Нет, я её добуду лишь доблестью своей.

Я еду сам-двенадцать к бургундам в Вормс за ней.

А вас прошу пристойно одеть моих бойцов».[19]

Тут Зигмунд их пожаловал мехами двух цветов.

Заплакала Зиглинда, узнав про сватовство, —

Так боязно ей стало за сына своего.

А вдруг уже не будет ему пути назад?

Вдруг жизни люди Гунтера её дитя лишат?

Но он пошёл в покои, где горевала мать,

И начал королеву любовно утешать:

«Вам, матушка, о сыне лить слёзы ни к чему.

В бою с любым противником легко я верх возьму.

Вы лучше тех, кто едет со мною в край чужой,

Снабдите на дорогу одеждою такой,

В какой предстать бургундам мы без стыда могли бы,

И вам скажу за это я великое спасибо».

Она в ответ: «Коль скоро стоишь ты на своём,

Тебе не откажу я, дитя моё, ни в чём

И дам такое платье всем спутникам твоим,

Чтоб рыцари знатнейшие завидовали им».

Ей отдал королевич признательный поклон.

«Со мной людей немного, – учтиво молвил он, —

Нас будет лишь двенадцать. Сбирайте ж сына в путь.

Мне на Кримхильду гордую не терпится взглянуть».

Созвала дам Зиглинда, а те, чтоб ей помочь,

Прилежно за работой сидели день и ночь.

И Зигфриду успели одежду к сроку сшить.

Не внял он просьбам подданных поездку отложить.

Чтоб с честью сын покинул родной страны предел,

Отец доспехом ратным снабдить его велел.

Он ни кольчуг блестящих, ни шлемов, ни щитов

Не пожалел для Зигфрида и для его бойцов.

Но вот приспело время к бургундам путь держать.

Весь двор, стеня, собрался героя провожать.

Кто знал, вернётся ль Зигфрид домой, к родне своей?

Кладь уложили путники на вьючных лошадей,

А сами ловко сели на скакунов лихих.

Отделкой золотою сверкала сбруя их.

Собой гордиться было к лицу таким бойцам.

Сын попросил родителей: «Дозвольте ехать нам».

Те дозволенье дали, хотя их страх терзал,

А Зигфрид на прощанье им ласково сказал:

«Напрасно не тревожьтесь, не плачьте обо мне.

За жизнь мою вы можете спокойны быть вполне».

Душили слёзы женщин, тоска гнела мужчин.

Унынью предавались они не без причин:

Подсказывало сердце в тот миг, наверно, им,

Что многим плакать предстоит по ближним и родным.

Застал в пути героев рассвет седьмого дня.[20]

Бойцы скакали к Вормсу, оружием звеня.

Они тропой вдоль Рейна неслись во весь опор,

И золотом поблёскивал их воинский убор.

Все в прочных звонких шлемах, при каждом новый щит,

Они являли взору великолепный вид.[21]

Мир не знавал им равных – столь дорогой наряд

Носил любой, кто Зигфридом в Бургундию был взят.

До самых шпор свисало мечей их остриё.

Большого веса было у каждого копьё,

У Зигфрида же – ровно в две пяди толщиной.

Легко броню распарывал конец его стальной.

У них и кони были красавцы хоть куда —

Поперсие из шёлка, злачёная узда.

Народ глазеть сбегался на витязей чужих.

Потом и люди Гунтера встречать явились их.

Вот рыцари к приезжим спешат со всех сторон

И, как велит обычай, им отдают поклон.

Щиты оруженосцы снимают с рук гостей

И под уздцы заботливо берут их лошадей.

Коней усталых в стойла они уже ведут,

Но Зигфрид, витязь смелый, бургундов просит тут:

«Нет, нет, пусть наши кони останутся при нас.

Мы снова в путь намерены пуститься сей же час.

Вы ж нам не откажите в услуге превеликой:

Хочу я знать, где Гунтер, Бургундии владыка.

Кому известно это, тому молчать не след».

И так промолвил Зигфриду один бургунд в ответ:

«Коль впрямь король вам нужен, как вы сейчас сказали,

Его увидеть можно вон в том просторном зале.

В кругу своей дружины он восседает там,

Внимая многоопытным и доблестным мужам».

Меж тем шепнули вормсцы владыке своему,

Что чужеземец знатный пожаловал к нему

Со свитой в пышном платье, в сверкающей броне,

А как их звать – не ведает никто во всей стране.

Осведомился Гунтер у всех, кто был кругом,

Откуда эти люди в уборе дорогом —

При каждом меч блестящий, широкий новый щит,

И был он раздосадован, что двор в ответ молчит.

Но встал тут Ортвин Мецский и королю сказал

(То был могучий воин и преданный вассал):

«Пускай мой дядя Хаген придёт и бросит взгляд

На незнакомых витязей, что у ворот стоят.

Уж он-то их узнает,[22] ручаюсь в этом я.

Недаром он объездил все страны и края».

За Хагеном поспешно король послал гонцов,

И витязь прибыл во дворец с толпой своих бойцов.

Спросил с поклоном Хаген, что королю угодно.

«Явился в Вормс со свитой воитель благородный,

А кто он – неизвестно. Взгляд на пришельцев бросьте.

Быть может, вы нам скажете, откуда наши гости».

«Извольте», – молвил витязь, открыл окно во двор

И в удальцов приезжих вперил свой острый взор.

Их платьем и оружьем был Хаген восхищён.

Но понял, что в Бургундии не мог их видеть он,

И молвил: «Эти люди, откуда б ни пришли,

Иль королей посланцы, иль сами короли.

У них на славу кони, да и наряд хорош.

В них сразу знатных рыцарей по виду узнаёшь».

«Я вам, – добавил Хаген, – вполне могу ручаться,

Хоть и не проходилось мне с Зигфридом встречаться,

Что это он со свитой стоит перед дворцом.

Себя он сразу выдаёт и статью и лицом.

О нём уже немало дошло до нас вестей.[23]

Сразил он нибелунгов, двух братьев-королей:

Из них был Шильбунг старшим и Нибелунг меньшим

Тот бой затмил все подвиги, содеянные им.

Слыхал я, что без свиты, с конём своим сам-друг,

Однажды ехал Зигфрид и гору видит вдруг,

А под горой толпятся какие-то бойцы.

Тогда ещё не ведал он, кто эти храбрецы.

То были нибелунги, которые когда-то

Там, на горе, в пещере, зарыли клад богатый,

А ныне порешили достать и разделить.

Могло такое зрелище любого удивить.

Подъехал витязь ближе к толпе бойцов чужих,

И, путника приметив, вскричал один из них:

„Вон, Зигфрид Нидерландский, прославленный герой!..“

Да, навидался удалец чудес под той горой!

Тут Шильбунг с Нибелунгом встречать его пошли.

Вняв общему совету, просили короли,

Чтоб клад отважный витязь делить им пособил,

И были столь настойчивы, что Зигфрид уступил.

Там камней драгоценных была такая груда,

Что их на ста подводах не увезли б оттуда,

А золота, пожалуй, и более того.

Таков был клад, и витязю пришлось делить его.

Меч нибелунгов взял он в награду за труды,

Но помощью своею довёл лишь до беды:

Остались недовольны два брата дележом

И с Зигфридом рассорились, виня его во всём.

Хотя и охраняли особу королей

Двенадцать великанов, лихих богатырей, —

Что толку? Поднял Зигфрид свой Бальмунг, добрый меч,[24]

И великаньи головы в траву упали с плеч.

Семь сотен нибелунгов он истребил в бою,

А те, кто помоложе, страшась за жизнь свою,

Его молили слёзно, чтоб соизволил впредь

Он их землёй и замками, как государь, владеть.

Затем воздал воитель двум братьям-королям,

Хоть, жизни их лишая, чуть не погиб и сам:

С ним бой затеял Альбрих,[25] мстя за своих господ,

Но карлик поражение изведал в свой черёд.

Не смог и он тягаться с противником таким.

На гору победитель взлетел, как лев, за ним,

Плащ-невидимку отнял, и в плен был Альбрих взят.

Вот так во власти Зигфрида и оказался клад.

Расправившись со всеми, кто с ним вступил в сраженье,

Распорядился витязь, чтоб клад на сохраненье

В пещеру потайную был вновь перенесён,

И Альбриха к сокровищу приставил стражем он.

А тот ему поклялся его слугою стать, —

Сказал владелец Тронье и продолжал опять:

– Таков отважный Зигфрид, храбрейший из мужей.

Досель ещё не видел мир бойца, его сильней.

Могу я и другое порассказать о нём.

Он страшного дракона убил своим мечом,

В крови его омылся и весь ороговел.

С тех пор чем ни рази его, он остаётся цел.

Быть должен принят с честью воитель молодой,

Чтоб нам за нерадушье он не воздал враждой.

Нехудо будет лаской того к себе привлечь,

Кто совершает чудеса, пуская в ход свой меч».

Сказал могучий Гунтер: «Наш смелый Хаген прав.

Всё в госте обличает неукротимый нрав.

Он в бой, судя по виду, готов вступить всегда.

Ему навстречу надлежит мне выйти, господа».

«И это, – молвил Хаген, – для чести не урон.

Ведь он не первый встречный, а королём рождён.

К тому ж бойца такого к нам из чужой земли

Дела не пустяковые, наверно, привели».

В ответ король бургундский: «Нам этот гость приятен:

Ведь мы теперь узнали, что он и смел и знатен.

Найдёт он здесь почётный и ласковый приём».

И Гунтер вышел к Зигфриду со всем своим двором.

Бургундами учтиво был встречен знатный гость.[26]

Знавать людей радушней ему не довелось,

И Гунтеру он отдал поклон от всей души

За то, что с ним хозяева так были хороши.

Спросил король немедля: «Узнать хотел бы я,

Как и зачем попали вы в здешние края.

Что нужно, смелый Зигфрид, на Рейне в Вормсе вам?»

И гость сказал хозяину: «Ответ охотно дам.

Слыхал в стране отцовской я от людей не раз,

Что состоит немало лихих бойцов при вас.

Любой король гордился б вассалами такими.

И силами померяться мне захотелось с ними.

Рассказывают также, что храбры вы и сами,

Что равного в бесстрашье вам нет меж королями.

По сопредельным странам гремит о вас молва,

И жажду убедиться я, насколь она права.

Как вы, я – тоже витязь, и ждёт меня корона,

Но доказать мне надо, что я достоин трона

И что владеть по праву своей страной могу.[27]

Я ставлю честь и голову в залог, что вам не лгу.

Коль впрямь бойца отважней, чем вы, не видел свет,

Я спрашивать не стану, согласны вы иль нет,

А с вами бой затею и, если верх возьму,

Все ваши земли с замками у вас поотниму».

Немало удивились король и двор его,

Когда они узнали от гостя своего,

Что он всё достоянье отнять у них решил.

Дружину возмущённую безмолвный гнев душил.

«Ну нет, – ответил Гунтер, Бургундии властитель, —

Тем, чем владел так долго и с честью наш родитель,

Вовеки чужеземцу не дам я завладеть

Иль права зваться рыцарем лишён я буду впредь».

Упрямо молвил Зигфрид: «Я на своём стою,

И коль меня оружьем не сломишь ты в бою,

Я на престол твой сяду, как сядешь ты на мой,

Коль скоро в силах справиться окажешься со мной.

Земель твоих бургундских моё наследье стоит.

Так пусть число владений и подданных удвоит

Тот, кто убьёт другого и разрешит наш спор».

Тут смелый Хаген с Гернотом вступили в разговор.

Воскликнул Гернот: «Что вы! Зачем нам враждовать?

Не станем у другого мы землю отбивать —

И без того обширна бургундская страна.

По праву нам, как отчина, принадлежит она».

Своим ответом Гернот друзей разгневал так,

Что бросил Ортвин Мецский, прославленный смельчак:

«Мне миролюбье ваше не по душе пришлось.

Ведь вызовом без повода нас всех обидел гость.

Пусть даже с целым войском он к нам сюда придёт,

А вас и ваших братьев покинет наш народ,

С ним в одиночку биться я буду до конца

И от привычки хвастаться отважу гордеца».

Воитель нидерландский от гнева покраснел:

«Тебе со мной тягаться не след, хоть ты и смел.

Я – государь могучий, а ты – вассал простой.

Не справиться и дюжине таких, как ты, со мной».

Меч вынул Ортвин Мецский движением одним —

Ему недаром Хаген был дядею родным.

Но сам боец из Тронье молчал, чем всех дивил.

По счастью, Гернот Ортвина в тот миг остановил.

Воскликнул он: «Вам, Ортвин, сдержаться надлежит —

Ведь Зигфрид нам пока что не причинил обид.

Для нас почётней будет поладить с ним добром.

Тогда мы не противника, а друга в нём найдём».

Могучий Хаген молвил: «Как каждый ваш вассал,

Задет я нашим гостем: он ясно показал,

Что с умыслом недобрым приехал к нам сюда,

Хоть зла ему не сделали вы, наши господа».

Ответил смелый Зигфрид: «Коль не по нраву вам

То, что сказал я, Хаген, здесь вашим господам,

Придётся вам увидеть, как под руку свою

Возьму я всю Бургундию, а их сломлю в бою».

«Не допущу я ссоры», – вмешался Гернот тут

И приказал вассалам, пусть все себя ведут

Так, чтоб надменной речью гостей не раздражать.

Притих и Зигфрид, устрашась Кримхильду потерять.

Промолвил Гернот: «Биться вам с нами не расчёт.

Ведь в том, что бесполезно цвет наших стран падёт,

Нам будет чести мало, вам тоже проку нет».

И Зигфрид, отпрыск Зигмунда, сказал ему в ответ:

«Зачем так медлит Хаген и Ортвин поутих?

Что ж на меня не двинут они друзей своих?

Иль те боятся схватки и пыл их поостыл?»

Бургунды не ответили – им Гернот запретил.

Сын Уты молвил снова: «Прошу вас гостем быть.

Здесь вам и вашим людям все рады угодить.

А я с роднёй своею всегда служить готов».

И стал вином он потчевать могучих пришлецов.

Сказал державный Гунтер: «Попросите добром —

И никогда отказа не встретите ни в чём.

Всё – жизнь и достоянье – мы отдадим за вас».

Гнев господина Зигфрида от этих слов угас.

Приезжим снять доспехи бургунды помогли

И лучшие покои в дворце им отвели.

Там Зигфрида и свиту с дороги отдых ждал.

С тех пор герой в Бургундии желанным гостем стал.

Тех почестей, какими его там осыпали,

И тысячную долю я опишу едва ли.

Он этим был обязан лишь доблестям своим:

Кто б Зигфриду ни встретился, все восхищались им.

Какой потехой ратной ни тешился бы двор,

Был в каждой Зигфрид первым, всему наперекор.

В метании ли копий, в бросании ль камней

Он был любых соперников ловчее и сильней.[28]

Когда же развлекались бойцы по вечерам

Учтивою беседой в кругу прекрасных дам,

Те глаз не отводили от гостя своего —

Такою страстью искренней дышала речь его.

Он им во всех затеях всегда был рад помочь,

Но сам лишь о Кримхильде мечтал и день и ночь,

Да и она, хоть деву ещё не видел он,

Тайком всё чаще думала, как смел он и силён.

Чуть во дворе потеху затеет молодёжь,

От окон королевну силком не оторвёшь:

На рыцарские игры весь день глядит она,

И больше никакая ей забава не нужна.

Узнай об этом Зигфрид, как витязь был бы рад,

Что на него бросает Кримхильда тёплый взгляд!

Ведь он всем сердцем жаждал так пылко и давно,

Чтоб было с милой свидеться ему разрешено.

Когда же прерывалась для отдыха игра

И гость в толпе героев стоял среди двора,

Отважный сын Зиглинды был так хорош собой,

Что чувства нежные будил он в женщине любой.

Нередко думал Зигфрид: «Когда ж предлог найду я

Воочию увидеть Кримхильду молодую?

Её люблю я пылко и здесь давно гощу,

Но с ней ещё не встретился и оттого грущу».

Когда ж объезд владений свершали короли,[29]

Они с собою брали весь цвет своей земли

И – к горю королевны – сопровождал их гость.

Не раз ему по девушке потосковать пришлось.

Вот так, – и я порукой в том, что молва не лжёт, —

В земле бургундов прожил воитель целый год,

Но всё ещё не видел той, кем он был пленён,

С кем счастье и страдание потом изведал он.

Однажды в Вормс примчались гонцы из стран чужих.

Два короля могучих на Рейн послали их,

Чтоб объявить трём братьям жестокую войну.

Повергла весть в смятение бургундскую страну.

Скажу я вам, что первым из этих королей

Был Людегер, правитель саксонских областей,

И Людегастом Датским звался из них второй.

Немало сильных воинов вели они с собой.

Услышав о приезде неведомых гонцов,

Бургундские вельможи спросили пришлецов:

«Что передать велели нам ваши короли?»

И к Гунтеру немедленно посланцев отвели.

Сказал король учтиво:[30] «Прошу вас быть гостями.

Но я ещё не знаю, кто вас прислал с вестями.

Нам это без утайки должны вы объявить».

Гонцы в ответ, хоть Гунтера боялись прогневить:

«Мы обо всём доложим вам, государь, честь честью.

От вас мы скрыть не вправе столь важные известья.

Узнайте же: послали сюда, в ваш край родной,

Нас Людегер и Людегаст, что вам грозят войной.

Немало вы чинили им всяческих обид,

И в них – то нам известно – гнев против вас кипит.

Хотят они нагрянуть на Рейн и Вормс занять.

Поверьте мне, огромная у них готова рать.

Недель через двенадцать[31] они с ней выйдут в поле,

А вы пока сзывайте друзей, числом поболе,

Не то у вас все замки и земли отберут.

Немало будет сломано мечей и копий тут.

Но лучше было б миром уладить дело вам

И для переговоров послать гонца к врагам.

Тогда уж не ворвётся к вам в землю войско их

И много славных рыцарей останется в живых».

Отважный Гунтер молвил: «Повременить прошу,

Пока я всё не взвешу и твёрдо не решу.

Совет держать я должен с вассалами своими:[32]

Хочу прискорбной новостью я поделиться с ними».

Король был опечален, вздыхал он тяжело.[33]

Ему на сердце камнем известие легло.

За Гернотом немедля послать он приказал

И Хагена с вельможами созвал в приёмный зал.

Когда они собрались, сказал им Гунтер так:

«Грозит границам нашим опасный, сильный враг.

Всем нам его вторженье сулит немало бед».

И Гернот, витязь доблестный, вскричал ему в ответ:

«От бед нам меч защита, отвага наш оплот.

Где суждено погибнуть, там смерть тебя найдёт.[34]

Не поступлюсь я честью, чтоб жизнь свою продлить.

Нас вражье нападение должно лишь веселить».

Боец из Тронье молвил: «Совет ваш нехорош.

На рать датчан и саксов без войска не пойдёшь,

А мы ведь не успеем собрать свои отряды».

И он добавил: «Зигфриду сказать про всё нам надо».[35]

Король посланцев в Вормсе на отдых поместил

И задевать приезжих бургундам запретил.

Решил он, что разумней не раздражать врагов,

Не разузнав, кто из друзей встать за него готов.[36]

Ходил невесел Гунтер, забыв покой и сон,

И растревожил гостя своим уныньем он.

Увидел нидерландец его тоску-кручину

И стал просить хозяина назвать её причину.

Сказал отважный Зигфрид: «Давно меня дивит

Ваш непривычно мрачный и удручённый вид.

Что вас, король, лишило веселия былого?»

И молвил Гунтер доблестный ему такое слово:

«Не с каждым поделиться король печалью может.

Таить я в сердце должен то, что меня тревожит:

Ведь правду открывают лишь преданным друзьям».[37]

В лице меняясь, знатный гость внимал его речам.

Он Гунтеру ответил: «Располагайте мной.

Я вам прийти на помощь готов в беде любой.

Коль верный друг вам нужен, я буду им для вас,

Покуда не придёт конец и мне в свой срок и час».

«Пусть бог воздаст вам, Зигфрид, за эту речь сполна.

Нам дорога не помощь, хоть и нужна она,

А то, как поспешили её вы предложить.

Сочтёмся мы услугою,[38] коль суждено мне жить.

Я вам скажу, какая стряслась со мной беда.

Мои враги прислали своих гонцов сюда,

Войну мне объявили и нас врасплох застали:

Ведь нашу землю недруги доселе не топтали».

«Тревогой не терзайтесь при мысли о войне, —

На это молвил Зигфрид, – а разрешите мне

Поднять за вас оружье, вам к выгоде и чести,

И пусть вассалы ваши в бой идут со мною вместе.

Поверьте, тридцать тысяч отборных храбрецов

Сломлю в жестокой сече я с тысячью бойцов,

И будет пораженье нанесено врагу».

Рек Гунтер: «Не останусь я перед тобой в долгу».

«Итак, мне соизвольте дать тысячу мужей —

Ведь здесь всего двенадцать со мной богатырей,

И недругов принудить сумею к бегству я.

Всегда вам будет преданно служить рука моя.

Пусть Хаген, Данкварт, Ортвин и Синдольт удалой,

Что вами так любимы, идут в поход со мной.

Мне также нужен Фолькер, бесстрашный человек —

Ведь знаменосца лучшего я не найду вовек.

Велите возвращаться на родину гонцам,

Затем что очень скоро мы сами будем там,[39]

А я от нападенья ваш край обороню».

Тогда король велел сзывать дружину и родню.

Явились за ответом послы к нему опять

И с радостью узнали, что могут уезжать.

Великодушный Гунтер их щедро одарил

И отослал с охраною, чем сильно ободрил.

Он молвил на прощанье: «Такой я дам ответ:

Идти на нас войною врагам расчёта нет;

Пускай не нарушают покой моей страны,

Иль плохо это кончится, коль мне друзья верны».

Богатые подарки он дал гостям потом —

Не дорожился Гунтер казною и добром.

Послы же, чтоб отказом его не гневать зря,

Всё приняли[40] и отбыли, судьбу благодаря.

Когда ж пределов датских они достигли снова

И Людегасту стало известно слово в слово,

Какой ответ на Рейне был дан его гонцам,

Отметить решил он в ярости бургундским гордецам.

Добавили посланцы: «Во вражеской земле

Есть храбрецов немало, и блещет в их числе

Приезжий витязь Зигфрид. Из Нидерландов он».

Король был этой новостью встревожен и смущён.

Она усугубила старания и тщанье,

С какими войско к бою готовили датчане,

И скоро двадцать тысяч отборных смельчаков

Повёл отважный Людегаст походом на врагов.

И Людегер Саксонский стянул свои войска.

Набралось сорок тысяч иль больше сорока

Датчан и саксов в рати обоих королей.

В Бургундии тем временем король сзывал друзей.

Его родня, и братья, и Хаген удалой,

И все их люди были вступить готовы в бой.

Все знали: неизбежна кровавая война,

И многим славным витязям сулит конец она.

Как только снарядилась в поход опасный рать,

Её из Вормса стали за Рейн переправлять.

Бесстрашный Фолькер знамя назначен был нести,

А Хагену доверили дружинников вести.

Поехал с войском Синдольт, и Хунольт не отстал —

Не зря так щедро Гунтер всегда их награждал.

В поход пошли и Данкварт, и Ортвин Мецский с ним

Прославиться в сражении легко бойцам таким.

Сказал могучий Зигфрид: «Король, останьтесь тут.

Коль скоро ваши люди в поход со мной идут,

Живите в Вормсе мирно и охраняйте дам.

Ни вас, ни ваших подданных в обиду я не дам.

Врагам, идущим к Рейну, чтоб Вормсом овладеть,

Я докажу, что лучше б им по домам сидеть,

И сам победоносно по землям их пройду.

Они вам вызов бросили себе же на беду».

От Рейна через Гессен, противнику навстречу,

Повёл дружину Зигфрид, вступить готовый в сечу.

В пути он жёг и грабил окрестную страну —

Пусть пожалеют недруги, что начали войну.

Когда ж достигло войско саксонских рубежей, —

Не подступал вовеки к ним супостат страшней! —

Неустрашимый Зигфрид соратников спросил:

«Кому с оруженосцами прикрыть поручим тыл?»

Ответили бургунды: «Известен Данкварт силой.

Пусть вместе с молодёжью нас прикрывает с тыла.[41]

А коль ему в придачу мы Ортвина дадим,

В любом бою останется отряд наш невредим».

Тогда промолвил Зигфрид: «Я сам в дозор поеду.

Коль над врагом желаем мы одержать победу,

Нам надо знать, откуда на нас он двинет рать».

И начал отпрыск Зигмунда доспехи надевать.

В дорогу снарядившись, он приказанье дал,

Чтоб войско взяли Хаген и Гернот под начал,

И во владенья саксов, один, погнал коня,

Немало шлемов изрубил он там в теченье дня.

И вот он видит в поле несметные войска.

Людей в них сорок тысяч иль больше сорока.

Неизмеримо меньше у Зигфрида бойцов,

Но храбреца лишь радует обилие врагов.

Вдруг витязю навстречу другой наездник мчит.

Он в панцире и шлеме, при нём копьё и щит.

Врагом замечен Зигфрид, и враг замечен им,

И вот уже сближаются они один с другим.

А был, – скажу вам это, – тот всадник удалой,

Чей щит сверкал на солнце отделкой золотой,

Сам Людегаст: он тоже отправился в дозор.

Скакун под датским королём летел во весь опор.

Датчанин гневным взглядом окинул чужака.

Коням всадили шпоры наездники в бока.

Во вражий щит нацелясь, склонились копья их,

И Людегаст встревожился, хоть был могуч и лих.

С разбега сшиблись кони и на дыбы взвились,

Потом друг мимо друга, как ветер, пронеслись.

Бойцы их повернули и съехались опять,

Чтоб счастье в схватке яростной мечами попытать.[42]

Врага ударил Зигфрид, и дрогнула земля.

Столбом взметнулись искры над шлемом короля,

Как будто кто-то рядом большой костёр зажёг.

Бойцы друг друга стоили: взять верх никто нс мог.

Всё вновь и вновь датчанин разит врага сплеча.

Щиты звенят протяжно, встречая сталь меча.

Тут, Людегаста видя в опасности большой,

На помощь тридцать воинов спешат к нему толпой,

Но поздно: крепкий панцирь, сверкающий огнём,

Уже три раза Зигфрид успел рассечь на нём.

Весь меч у нидерландца от вражьей крови ал.

Беду почуял Людегаст и духом вовсе пал.

Он запросил пощады, сказал, кто он таков,[43]

Поклялся, что вассалом стать Зигфриду готов.

Но в этот миг примчались и бой пришельцу дали

Те тридцать датских воинов, что схватку увидали.

Свою добычу Зигфрид не отдал им назад.

Воитель знал, что пленник и знатен и богат,[44]

И за него сражался столь яростно и люто,

Что всем его защитникам пришлось куда как круто.

В живых один остался из тридцати датчан.

В залитом кровью шлеме он ускакал в свой стан,

Где горестную новость все угадали сразу —

Служили раны вестника заменою рассказу.

Когда узнало войско, что в плен попал король,

Вассалам датским сердце стеснили страх и боль,

А Людегер от гнева побагровел с лица —

Так он скорбел, что брат его в руках у пришлеца.

Так Людегаст отважный и угодил в полон,

И был в бургундский лагерь насильно увезён,

Где Зигфрид под охрану сдал Хагену его,

И эта весть в уныние не ввергла никого.

Поднять знамёна Зигфрид бургундам дал приказ.

«Вперёд! – воззвал он к войску. – Ждёт нынче слава нас.

И если не погибну я от руки врагов,

Появится в Саксонии сегодня много вдов.

За мной, герои Рейна! Не отставать, друзья!

Вам прорублю дорогу сквозь вражье войско я

И покажу, как шлемы раскалывать мечом.

Мы с Людегера дерзкого навеки спесь собьём».

Тут Гернот и бургунды вскочили на коней,

И поднял Фолькер знамя над головой своей.

За шпильманом могучим все устремились в бой.[45]

Блистательное зрелище отряд являл собой.

Хоть тысяча, не больше, бургундов шли в набег

Да с ними нидерландцев двенадцать человек,

От пыли, взбитой ими, померк вокруг простор.

Щиты их золочёные огнём слепили взор.

Тем временем и саксы выстраивались к бою.

Мечи их отличались отменной остротою.

С врагом рубиться насмерть была готова рать.

Кому же земли с замками охота отдавать?

Вот их вожди воззвали к воителям: «Вперёд!»

Но тут на саксов Зигфрид ударил в свой черёд

Со свитой, в Вормс прибывшей с ним из родных краёв.

Немало обагрила кровь в тот день стальных клинков.

Разили Синдольт, Хунольт и Гернот наповал

Столь быстро, что датчанин иль сакс не успевал

Им доказать, как лихо умеет драться он.

Немало слёз тот бой исторг из глаз прекрасных жён.

Бесстрашный Фолькер, Хаген и Ортвин бились так,

Что с каждым их ударом ещё один шишак

Напитывался кровью и от неё тускнел.

Свершил и Данкварт доблестный немало славных дел.

Датчане тоже были в бою не новички.

В щиты вонзались с лязгом булатные клинки,

И ветер гул ударов над полем разносил.

Дрались, под стать союзникам, и саксы что есть сил.

Бургунды напирали на саксов и датчан,

Им нанося немало таких глубоких ран,

Что кровь, залив доспехи, стекала на седло.

Сражение у витязей за честь и славу шло.

А в самой гуще боя стоял немолчный стук —

То Зигфрид Нидерландский крушил щиты вокруг.

Делила с ним дружина нелёгкий ратный труд:

Куда бы он ни ринулся, она уж тут как тут.

По ярким шлемам саксов текла ручьями кровь.

В ряды их королевич врубался вновь и вновь.

За ним никто из рейнцев не поспевал вдогон.

Клинком себе прокладывал путь к Людегеру он.

Три раза нидерландец сквозь вражью рать пробился.

Затем могучий Хаген с ним рядом появился,

И тут уж утолили они свой пыл сполна:

Урон немалый понесла саксонская страна.

Но Зигфрида приметил и Людегер лихой.

Узрев, как он вздымает в бою над головой

Клинок свой, добрый Бальмунг, и саксов им разит,

Король в душе почувствовал жестокий гнев и стыд.

Кругом кипела схватка, звенела сталь мечей.

Полки бросались в сечу всё злей и горячей,

Но чуть сошёлся Зигфрид с противником своим,

Как саксы прочь отхлынули[46] – так страшно стало им.

Когда их властелину поведали о том,

Что Людегаст отважный захвачен был врагом,

Он долго мнил, что брата лишь Гернот мог пленить,

И только под конец узнал, кого ему винить.[47]

Король с такою силой нанёс удар врагу,

Что конь под нидерландцем шатнулся на бегу,

Однако не свалился, и через миг седок

Вновь яростно обрушиться на Людегера смог.

А Хаген, Данкварт, Фолькер и Гернот гнали прочь

Всех саксов, государю пытавшихся помочь.

Им славно Синдольт, Хунольт и Ортвин помогали.

Удары их без промаха бегущих настигали.

Меж тем сошлись вплотную два царственных бойца.

Хотя над ними копья свистели без конца

И дротики впивались в край их щитов стальных,

Лишь за своим противником следил любой из них.

Вот спешились герои и начали опять

Ударами лихими друг друга осыпать,

Не замечая даже, что бой вокруг идёт

И в них, что ни мгновение, летит копьё иль дрот.

У короля порвалась застёжка под щитом.

Почуял королевич, что справится с врагом.

Уже немало саксов умолкнуло навек.

Ах, сколько ярких панцирей[48] меч Данкварта рассек!

Вдруг Людегер, чей натиск вторично был отбит,

Увидел, что короной украшен вражий щит.

Король могучий понял, что за боец пред ним,

И крикнул громким голосом воителям своим:

«Мои вассалы, битву прервите сей же час.

Сын Зигмунда сегодня войной пошёл на нас.

Здесь Зигфрид Нидерландский – его я узнаю.

Видать, сам чёрт привёл меня столкнуться с ним в бою»,

Велел он, чтоб дружина знамёна опустила.

Ему на мир врагами дано согласье было,

Коль с ними, как заложник, на Рейн поедет он.

Так Людегер был Зигфридом в покорность приведён.

Вожди посовещались и прекратили бой.

Сложили наземь саксы, нарушив ратный строй,

Кто щит, кто шлем разбитый, кто целиком доспех —

Следы мечи бургундские оставили на всех.

Отдав приказ носилки для тех соорудить,

Кто из-за ран тяжёлых совсем не мог ходить,

Меж пленных стали Гернот и Хаген выбирать[49] —

На Рейн пятьсот заложников им удалось угнать.

Датчане возвратились на родину бесславно.

Снедало их унынье, а саксов и подавно:

Не принесла им битва удачи и похвал,

Любой из них о родиче иль друге горевал.

Вновь к Вормсу шли бургунды, доспехи взяв на вью:

В сражении победу добыл им гость и друг,

И в том, что только Зигфрид рассеял их врагов,

Любой дружинник Гунтера поклясться был готов.

Гонцов проворных Гернот послал на Рейн вперёд.

«Пускай друзья узнают, что кончился поход

И что за честь бургундов я постоять сумел,

Свершив с дружиной нашею немало славных дел».

Гонцы-оруженосцы, не мешкая в пути,

В столицу поспешили известье привезти.

Возликовали вормсцы, забыв свои печали,

И женщины расспрашивать гонцов не уставали

О подвигах бургундов, об их борьбе с врагом.

Был и к Кримхильде позван один гонец тайком:

Поговорить открыто она не смела с ним —

Ведь вместе с войском шёл и тот, кто ею был любим.

Когда в покой к Кримхильде посланец был введён,

Такую речь услышал от королевны он:

«Скажи мне всё, что знаешь, и коли весть – не ложь,

Ты здесь получишь золото и друга обретёшь.

Ответь, как брат мой Гернот и все мои друзья,

И многих ли меж ними недосчитаюсь я,

И кто был в битве первым, поведай непритворно».

«Меж нами трусов не было, – сказал гонец проворный,

Но тем, кто всех смелее давал отпор врагу, —

И верьте, королевна, ни словом я не лгу, —

Был Зигфрид Нидерландский, ваш благородный гость,

Чьи подвиги в сражении мне видеть довелось.

Хоть мощный Хаген, Данкварт и прочие бойцы

Себя на поле боя вели, как храбрецы,

Все их труды – забава, пустая трата сил

В сравнении с деяньями, что Зигфрид совершил.

С противником могучим они сражались честно,

Но то, что сделал Зигфрид, поистине чудесно.

Никто не знает счёта убитым им врагам.

Поплакать он о родичах заставил многих дам.[50]

Он друга сердца отнял из них не у одной.

Обрушивал на шлемы он свой клинок стальной

Так, что ручьём багряным хлестала кровь из ран.

Всем взял воитель доблестный: он смел и в сече рьян.

Чинил и Ортвин Мецский врагу немалый вред:

Кто был хоть раз в сраженье его мечом задет,

Тот ранен или тлеет в сырой земле теперь.

Но никогда ещё никто не нёс таких потерь,

Какие войско саксов, – признаюсь в этом смело, —

Сражаясь с вашим братом, от Гернота терпело.

Бургунды были в битве так грозны и ужасны,

Что больше вражьи происки их чести не опасны.

Врагов свергали наземь они с лихих коней.

Всё поле оглашали удары их мечей.

Так безудержно рейнцы кипели пылом бранным,

Что лучше б бой не затевать ни саксам, ни датчанам

Когда пошла стеною на саксов наша рать,

Бойцы из Тронье тоже себя им дали знать.

Немало жизней Хаген пресёк мечом своим.

Найдётся что порассказать о нём его родным.

А Синдольт, Хунольт, Румольт, за Гернотом идя,

С противником рубились не хуже их вождя,

И Людегеру долго себя придётся клясть

За то, что он осмелился на Гунтера напасть.

И всё же высший подвиг, каким себя навек

В кровавой битве может прославить человек,

Был Зигфридом могучим бестрепетно свершён.

Толпу вельможных пленников ведёт с собою он.

Отважный витязь силой принудил к сдаче их.

Им Людегаст захвачен, король датчан лихих,

И Людегер Саксонский, его державный брат.

Ещё о многом, госпожа, я вам поведать рад.

Двух этих государей взял нидерландец сам.

И раньше доставалось немало пленных нам,

Но всё ж намного меньше, чем он ведёт с собой».

Рассказ гонца был по сердцу Кримхильде молодой.

«Пятьсот иль больше даже из них идут пешком,

А восемьдесят стража, – вы знать должны о том, —

Ввиду их ран тяжёлых сама должна нести.

Вот что такое Зигфриду стать поперёк пути!

Спесивцы объявили Бургундии войну,

А ныне оказались у Гунтера в плену

И к радости всех вормсцев сегодня будут здесь».

Весельем преисполнила Кримхильду эта весть.

Алее свежей розы она зарделась вдруг[51]

При мысли, что вернётся её сердечный друг,

Что юный витязь Зигфрид остался цел в бою.

Порадовалась девушка и за родню свою.

Красавица сказала: «Тебе за твой рассказ

Отсыплю десять марок[52] я золотом сейчас

И подарю одежду, расшитую шелками».

Не худо весть приятную доставить знатной даме!

И золото и платье дала гонцу она.

Меж тем её подружки столпились у окна

И вскоре увидали, как к городу идёт

Отряд бургундских витязей, закончивший поход.

Несли того, кто ранен; шёл тот, кто невредим.

Внимать приветным кликам не стыдно было им.

Верхом поехал Гунтер воителей встречать.

Он, горести свои забыв, повеселел опять.

К своим и к чужеземцам равно был ласков он,

Как это и пристало тому, кто сел на трон:

Питать король обязан признательность к вассалам,

За честь его сражавшимся с бесстрашьем небывалым.

Затем державный Гунтер порасспросил дружину,

Кто из бойцов бургундских нашёл в бою кончину.

Убитых насчитали всего лишь шестьдесят.

Оплакали, как водится, тех, кто могилой взят.

На уцелевших тоже оставил метку враг:

Почти у всех изрублен был щит или шишак.

У стен дворца дружина сошла с лихих коней.

Вокруг толпа несметная хвалу гремела ей.

По Вормсу Гунтер войско расставил на постой,

Велев, чтоб принимали приезжих с теплотой,

А уж о тех, кто ранен, пеклись, как о родных.

Не обошёл он милостью и пленников своих.[53]

Он Людегасту молвил: «Я в Вормсе рад вас видеть.

Хотя меня жестоко дерзнули вы обидеть,

Теперь, когда вы пленник, я зла не помню вам.

Пусть Бог за дружбу верную воздаст моим друзьям».

Тут Людегер воскликнул: «Воздать им есть за что!

Заложников знатнее не брал ещё никто.

Мы щедро вам отплатим казною и добром

За обращенье мягкое и ласковый приём».

Сказал король бургундский: «Свободу вам даю

В обмен на обещанье тайком страну мою

Не покидать, покуда не отпущу вас я».

Ему ответил Людегер: «Вот вам рука моя».[54]

Распорядился Гунтер, чтоб всем был отдых дан.

В постели уложили тех, кто страдал от ран,

И принесли здоровым вино и крепкий мёд,

Чтоб позабыли витязи, как труден был поход.

Убрали с глаз немало изрубленных щитов

И сёдел, побуревших от крови седоков, —

Пусть жёны слёз напрасных при виде их не льют.

Недёшево воителям дался их ратный труд.

Хотя гостей и было у Гунтера полно,

Всех – и своих и пленных – он чествовал равно;

А об увечных пёкся он так самозабвенно,

Что сердце всех заложников завоевал мгновенно.

На тех, кто ранен, Гунтер казны не пожалел.

Он лекарей искусных приставить к ним велел —

Пусть на ноги поднимут героев поскорей.

Осыпал и подарками король своих гостей.

Домой не соглашался их Гунтер отпустить

И всех просил в столице подольше погостить.

Собрав вельмож, он молвил: «Как наградить бойцов,

Столь доблестно Бургундию спасавших от врагов?»

Ответил брату Гернот: «Отпустим их отсель,

Но пусть они вернутся к нам через шесть недель,

И пиршество мы с вами в их честь устроим тут —

Тогда уж раны тяжкие у многих заживут».

Собрался в Нидерланды и Зигфрид уезжать,

И сколько ни пытался хозяин возражать.

Его склоняя в Вормсе пожить ещё чуть-чуть,

Не будь сестры у Гунтера, гость тронулся бы в путь.

Служил он не за плату – богат он без того,[55]

К тому же сам хозяин в долгу был у него

За подвиги, которых так много он свершил

В тот день, когда с бургундами их недругов крушил.

Нет, лишь Кримхильды ради остался в Вормсе гость,

И вскоре увидаться ему с ней довелось.

Красавицу назвал он, как и мечтал, женой

И отбыл с новобрачною к отцу, в свой край родной.

Устраивал нередко в те шесть недель до пира

Для молодёжи Гунтер забавы и турниры

И приказал за Вормсом, у самых рейнских вод,

Разбить просторные шатры для тех, кого он ждёт.

Когда всего неделя до празднества осталась,

Красавица Кримхильда у братьев допыталась,

Что пир державный Гунтер намерен дать друзьям,

И эта весть заставила всех благородных дам

Сесть за шитьё нарядов, не медля ни минуты.

Тем временем узнала и королева Ута,

Что в Вормс на пир прибудут соседи и вассалы.

Она достать из кладовых одежду приказала.

Блюдя обычай древний и честь детей своих,

Богато королева одела челядь их,

А также дам придворных без счёта и числа

И в дар приезжим витязям по платью припасла.

Всё больше в Вормс на Рейне съезжалось с каждым днём

Бойцов, на праздник званных бургундским королём,

И всех гостей хозяин радушно привечал:

Любой в подарок скакуна и платье получал.

Всем приглашённым Гунтер, готовясь к торжеству,

Отвёл места по сану, рожденью, старшинству,

Хоть только государей сошлось за тридцать там.

Соперничали в пышности наряды знатных дам.

Млад Гизельхер и Гернот со свитою своей

Достойно принимали пришельцев и друзей.

Приветливое слово для всех у них нашлось.

С почётом и учтивостью был встречен каждый гость.

Повсюду так сверкали и восхищали взгляд

То щит с отделкой пышной, то дорогой наряд,

То золотою нитью расшитое седло,

Что и у тяжко раненных уныние прошло.

Те, кто из-за увечий с постели встать не мог,

Забыли, что осталось им жить короткий срок.

Никто не думал больше о хворых и недужных:

Одно лишь было на уме у горожан досужных —

Удастся ль этот праздник и что он им несёт.

На пире королевском надеялся народ

Повеселиться вволю и всласть попить вина.

У всех бургундов радостью душа была полна.

В день троицын, с зарёю, сошлись со всех концов

На берег Рейна толпы приезжих удальцов.

Собралось их пять тысяч иль более того

На шумное, нарядное, честное торжество.

Разумен был хозяин: давно заметил он,

Что нидерландский витязь в его сестру влюблён,

Хотя ещё ни разу не видел Зигфрид той,

Что затмевала всех девиц своею красотой.

Неустрашимый Ортвин дал королю совет:

«Чтоб удался ваш праздник и было всё как след,

Велите, пусть немедля пожалуют сюда

Красавицы,[56] чьей прелестью Бургундия горда.

Отрады нет мужчине и скукой он томим,

Когда прекрасных женщин не видно рядом с ним.

Дозвольте и сестрице с гостями сесть за стол».

В восторг немало витязей такой совет привёл.

Ответил славный Гунтер: «Я так и поступлю».

Признательны все были за это королю.

Он приказал, чтоб Ута и с ней сестра его,

Равно как все их женщины, пришли на торжество.

Подоставали дамы из скрынь и кладовых

Немало пышных платьев, уборов дорогих,

Запястья, серьги, кольца понадевали все —

Пусть витязи приезжие дивятся их красе.

А юноши – те тоже мечтали, осмелев,

Привлечь к себе вниманье бургундских знатных дев,

Которых не случалось им видеть до сих пор.

Трон отдал бы любой из них за нежный женский взор.

Сто родичей приставил король к сестре своей,

Чтоб стражею почётной они служили ей.

Вкруг юной королевны с мечами шли они,

Как у владык Бургундии ведётся искони.

В то утро дочку Ута на пир сопровождала,

И следовало с нею придворных дам немало —

Сто или даже больше – в одежде дорогой.

Не меньше шло и девушек с Кримхильдой молодой.

Едва они успели с крыльца во двор сойти,

Как выстроились гости стеной вдоль их пути:

Любой воитель тешил себя надеждой сладкой,

Что сможет на красавицу взглянуть хотя б украдкой.

Как луч зари багряной из мрачных облаков,

Предстала королевна[57] пред взором смельчаков,

И все свои печали забыл мгновенно тот,

Кто по прекрасной девушке томился целый год.

Каменьем драгоценным наряд её сверкал,

А лик, как роза утром, был нежен, свеж и ал.

Когда б ей повстречался хулитель самый злобный, —

И тот изъяна б не нашёл в красавице подобной.

Как меркнут звёзды ночью в сиянии луны, —

Когда она на землю взирает с вышины,

Так дева затмевала толпу своих подруг.

Не диво, что у всех мужчин забилось сердце вдруг.

Шла пред Кримхильдой стража, ей расчищая путь,

А витязи теснились, чтоб только как-нибудь

Увидеть ту, чья прелесть слепила все глаза.

Взор Зигфрида туманили то счастье, то слеза.

Он сокрушённо думал: «Напрасные мечты!

Меня своей любовью не осчастливить ты,

А без тебя в могилу сведёт меня тоска».

То в жар, то в дрожь от этих дум бросало смельчака.

У Зигмунда на диво пригожий сын возрос.

Казался он картиной, которую нанёс

Художник на пергамент[58] искусною рукой.

Мир не видал ещё красы и статности такой.

Учтиво оттесняла толпу с дороги стража,

И гости расступались, не возмущаясь даже:

Такой восторг и радость в сердца бойцов лихих

Вселяла поступь чинная красавиц молодых.

Возвысил голос Гернот: «Мой господин и брат,

Здесь тот, кто всей душою вам услужить был рад,

И вы при всех за это должны воздать ему.

Вот мой совет, и слов своих назад я не возьму.

Пусть к Зигфриду Кримхильда с приветом обратится.[59]

Подобная учтивость сторицей возместится.

Такую честь впервые сестра бойцу окажет,

И нас со славным витязем навеки дружба свяжет».

За нидерландцем Гунтер послал своих людей,

И был отыскан ими герой в толпе гостей.

«Ступайте к государю – перед лицом двора

Сегодня вас приветствием почтит его сестра».

Возрадовался Зигфрид, услышав эту весть.

Теперь он был не скорбью, а счастьем полон весь[60]

При мысли, что Кримхильда с ним говорить должна.

Приветствовала дружески воителя она.

Предстал пред ней зардевшись прославленный смельчак,

А дочь почтенной Уты ему сказала так:

«Неустрашимый Зигфрид, примите мой привет».

И духом богатырь воспрял, надеждою согрет.

Он деве поклонился, и руку подала

Кримхильда нидерландцу и рядом с ним пошла,

На спутника украдкой бросая нежный взор.

Никто четы прекраснее не видел до сих пор.

Я утверждать не смею, считал иль нет герой,

Что руку пожимает она ему порой,

Но не могу поверить, что скрыть ей удалось

Любовь, которую в неё вселил отважный гость.

Ни ярким летним утром, ни в светлый день весенний

Не испытал воитель столь сладостных волнений,

Как в миг, когда бок о бок шёл с тою наконец,

Кого с такой охотою повёл бы под венец.

И каждый витязь думал: «Я был бы счастлив тоже

Пройтись с Кримхильдой рядом иль разделить с ней ложе».

Но в жизни не сумел бы никто среди гостей

Служить учтивей Зигфрида владычице своей.

Дружинники простые и гордые князья,

Все на чету смотрели, дыханье затая.

Поцеловать героя велел сестре король,[61]

И тут ещё счастливее стал гость, чем был дотоль.

Увидев это, молвил в сердцах король датчан:

«Привет Кримхильды куплен ценою многих ран

Нанёс их Зигфрид в сече мне и бойцам моим.

Не приведи нас бог опять войну затеять с ним».

Вновь королевне стража очистила дорогу.

Направилась Кримхильда в собор молиться богу,

А с нею и вельможи, и много знатных дам,

Но разлучён был с девушкой герой при входе в храм.[62]

Торжественно и чинно за нею свита шла,

И так была Кримхильда нарядна и мила,

Что всех мужчин при виде подобной красоты

Тревожили напрасные, но сладкие мечты.

Всю службу нетерпенье терзало удальца,

Хоть и благословлял он свой жребий без конца

За то, что благосклонность и нежность прочитал

Во взоре и пожатье той, о ком весь год мечтал.

В конце обедни первым покинул церковь он[63]

И был, дождавшись девы, к ней снова подведён.

Вот тут героя стала Кримхильда в первый раз

Благодарить за то, что он бургундов в битве спас.

Красавица сказала: «Пусть по заслугам вам

Воздаст Господь за храбрость и преданность друзьям,

А мы вас будем, Зигфрид, всегда любить душевно».

И нидерландец с нежностью взглянул на королевну.

Он пламенно воскликнул: «Слугой везде и всюду

Я вплоть до самой смерти вам, госпожа, пребуду.

Что б вы ни приказали, свершить готов и рад

Я всё для той, чьи милости мне слаще всех наград».

Двенадцать дней весёлых шёл в Вормсе пир горой,

И каждый день Кримхильду сопровождал герой,

Когда пора ей было на праздник выходить:

Во всём-то Гунтер Зигфриду старался угодить.

Шумя, смеясь, ликуя с зари и до зари,

Утехам предавались везде богатыри —

И за столом в покоях, и под шатром небес.

Немало Ортвин с Хагеном творили там чудес.

Какою бы забавой ни пожелали вдруг

Приезжие развлечься, чтоб скоротать досуг,

Верх эти два бургунда немедля брали в ней

К великой чести Гунтера и всей страны своей.

Участвовать в забавах хотелось даже тем,

Кто из-за ран недавно не мог ходить совсем.

Теперь же снова с ними тягались их друзья

В умении владеть щитом, в метании копья.

Приветливый хозяин был щедр на угощенье —

Ведь королю зазорно, когда за упущенья

Или за скупость гости корят его потом.

Всегда охотно сиживал он с ними за столом.

Сказал он на прощанье: «Я вам припас дары,

И взять их до отъезда вы будете добры.

Прошу, не отвергайте даянья моего.

Вам по заслугам, витязи, вручаю я его».

Ему в ответ датчане: «Спасибо вам за пир,

Но мы хотим, чтоб с нами вы заключили мир.

Без этого из Вормса нас отпускать грешно —

Довольно вами Дании потерь нанесено».

Хотя здоров и крепок был вновь король датчан,

Хоть Людегер Саксонский оправился от ран,

Их войско претерпело и впрямь большой урон.

Посовещаться с Зигфридом был Гунтер принуждён.

Спросил он нидерландца: «Скажи, что делать нам?

Заложники уедут заутра по домам,

Но прежде мир желают со мною заключить.

Как быть мне? – вот чему меня прошу я научить.

Условья мира, Зигфрид, я от тебя не скрою.

Пятьсот коней, гружённых казною золотою,

Дать в выкуп обещает мне побеждённый враг».

Ответил витязь: «Поступать не подобает так.

Нет, отпустите пленных без выкупа домой,[64]

А чтоб они не смели идти на вас войной,

Обоих государей заставьте слово дать

На вас и ваших подданных вовек не нападать».

«Согласен», – молвил Гунтер и с Зигфридом вдвоём

Заложникам немедля пошёл сказать о том,

Что золота не примет от пленников своих.

Пусть отправляются домой, где все заждались их.

Послушавшись совета, который Гернот дал,

Щиты с казною[65] Гунтер велел доставить в зал,

И каждому на долю досталось от него

Пять сотен марок золотом иль более того.

Король гостей не раньше в дорогу отпустил,

Чем каждый из приезжих Кримхильду посетил,

Чтоб и она, и Ута могли проститься с ним.

Герои были польщены вниманием таким.

Вновь после их отъезда притих дворец пустынный.

Остался в нём лишь Гунтер с роднёю и дружиной.

Вершил дела правленья он днём, а ввечеру

Со свитой вместе навещал красавицу-сестру.

Отважный Зигфрид тоже решил покинуть двор,

Где так и не добился Кримхильды до сих пор.

Был опечален Гунтер, но возражать не смел.

По счастью, гостя удержать млад Гизельхер сумел.

Воскликнул он: «Куда вы и чем вам плохо тут,

Где двор и брат мой Гунтер так любят вас и чтут,

Где столько знатных женщин, чья прелесть тешит глаз?

Нет, Зигфрид благороднейший, не покидайте нас!»

Сказал могучий Зигфрид: «Таким речам я рад.

Пусть с нас щиты снимают, коней ведут назад.

На родину бы отбыл я до скончанья дня,

Но юный друг мой Гизельхер отговорил меня».

Вот так был Зигфрид в Вормсе остаться принуждён,

Но на судьбу за это не обижался он:

В каких других владеньях, в каком другом краю

Он мог бы видеть каждый день любимую свою?

Гостил он у бургундов, пленён красой её,

И проводил в забавах беспечное житьё,

Хоть с каждым днём сильнее его томила страсть,

Из-за которой суждено ему и было пасть.

Молва распространяла в прирейнских странах весть

А в странах тех немало девиц пригожих есть, —

Что хочет славный Гунтер обзавестись женой.

Король и впрямь любовь питал к красавице одной.

Царила королева на острове морском,[66]

Была она прекрасна и телом, и лицом,

Но женщины сильнее не видел мир досель.

Она могла, метнув копьё, насквозь пробить им цель

И, бросив тяжкий камень, прыжком его догнать.

В трёх состязаньях с нею был верх обязан взять

Любой, кто к королеве посвататься решался,[67]

Но, проиграв хотя б одно, он головы лишался.

Вот так она сгубила немало удальцов.

Узнали и на Рейне о ней в конце концов,

И славный вормский витязь о деве возмечтал.

Союз их брачный роковым потом для многих стал.

Сказал правитель рейнский: «Я отправляюсь в путь

И счастья попытаю, а там уж будь что будь:

Иль за морем Брюнхильду[68] добуду в жёны я,

Иль скатится до времени с плеч голова моя».

Возвысил голос Зигфрид: «Вам уезжать не след.

Все знают, сколь жестокий Брюнхильдой дан обет.

Нет, голову не стоит терять из-за неё.

Оставить вам разумнее намеренье своё».

«Коль ехать, – молвил Хаген, – и вправду вам охота,

Просите, чтобы с вамп опасность и заботы

Неустрашимый Зигфрид по дружбе разделил.[69]

Ведь он обычаи и нрав Брюнхильды изучил».[70]

Король воскликнул: «Зигфрид, надеюсь, ты не прочь

Отправиться со мною и в сватовстве помочь?

Коль за морем Брюнхильду добыть удастся нам,

Я за тебя – лишь пожелай – и жизнь и честь отдам».

Сын Зигмунда ответил: «Тебе помочь я рад

И от тебя за службу не попрошу наград,

Коль ты готов мне в жёны отдать сестру свою.

Уже давно я к ней любовь в душе своей таю».

«Готов, – уверил Гунтер, – и в том тебе клянусь.

Коль я, добыв Брюнхильду, в Бургундию вернусь,

С Кримхильдой в брак ты вступишь, разделишь с нею ложе

И будешь жить да поживать с супругою пригожей».

Герои дали клятву, что слово соблюдут.

Их ждал в стране заморской безмерно тяжкий труд.

Немало пережили они опасных дней,

Пока с Брюнхильдой сладили и в Вормс вернулись с ней.

Чтоб быть всегда готовым к опасности любой,

Плащ-невидимку Зигфрид в дорогу взял с собой.

Добычу эту Зигфрид у Альбриха отбил,

Когда он вызван карликом на поединок был.

Едва свой плащ волшебный воитель надевал,

Тот разом мощь такую владельцу придавал,

Что Зигфрид силой равен был дюжине бойцов.

Без этого сгубила бы Брюнхильда удальцов.

К тому же, обладая сокровищем таким,

Герой, что б он ни делал, был для людей незрим.

Вот так в краю заморском и удалось ему

Добыть Брюнхильду хитростью, к несчастью своему.

«Скажи, бесстрашный Зигфрид, не следует ли мне,

Чтоб приняли с почётом меня в чужой стране,

Взять за море с собою внушительную рать?[71]

Я тысяч тридцать воинов легко могу собрать».

Ответил нидерландец? «Сбери хоть тысяч сто —

Живым из рук Брюнхильды не ускользнёт никто.

Грознее королевы ещё не видел свет.

Нет, Гунтер, друг мой доблестный, я дам иной совет.

Как витязям пристало, всего лишь вчетвером

Мы спустимся по Рейну, и морем поплывём,

И явимся к Брюнхильде, а там уж будь что будь.

Сейчас я перечислю тех, кому сбираться в путь.

Из них ты будешь первым: вторым меня возьми ты;

Пусть третьим станет Хаген – он витязь знаменитый;

А коль примкнуть четвёртым и Данкварт к нам готов,

В любом бою дадим отпор мы тысяче врагов».

«Скажи мне также, Зигфрид, – спросил король тогда, —

Покамест мы с тобою не отбыли туда,

В каком я должен платье предстать Брюнхильде милой,

Чтоб доброй славы Гунтера оно не посрамило».

«В нарядах наилучших, какие только есть.

Богатырям скупиться не позволяет честь.

Одет народ богато там, где Брюнхильда правит,

И нас за платье бедное молва потом ославит».

Сказал отважный Гунтер: «Коль так, пойду-ка я

Узнать, не пособит ли мне матушка моя.

Пускай для нас одежду нашить она велит,

Чтоб не краснеть нам за морем за наш убогий вид».

Владетель Тронье Хаген ему ответил смело:

«Нет, мать подобной просьбой обременять не дело,

Но вы сестре скажите, что помощь вам нужна,

И в путь с большой охотою нас соберёт она».

Король дал знать Кримхильде, что к ней в покои скоро

Он с Зигфридом могучим придёт для разговора.

Принарядилась дева, чтоб с честью встретить их.

Не в тягость был красавице приход гостей таких.

Оделась попышнее и свита, ей под стать.

Кримхильду не заставил король бургундский ждать.

Едва вошёл он к деве со спутником своим,

Она, учтиво с места встав, пошла навстречу им.

Сказала королевна: «Привет примите мой!

Вам, милый брат, и гостю я рада всей душой.

Признайтесь, что за дело вас привело сюда.

Чем услужить мы, женщины, вам можем, господа?»

Державный Гунтер молвил: «Отвечу вам с охотой.

Обременён я ныне немалою заботой.

Со сватовством мы едем в заморские края,

И в платье подобающем, сестра, нуждаюсь я».

«Прошу покорно: сядьте и расскажите мне,

Чью вы любовь хотите снискать в чужой стране», —

Такой вопрос Кримхильда учтиво задала

И за руки своих гостей с улыбкою взяла.

Пошли они все трое и сели на скамью,

А там парча лежала,[72] и по её тканью

Узоры золотые бежали тут и там.

Взыграли духом витязи в кругу столь знатных дам.

На королевну Зигфрид посматривал украдкой.

Взирать на нидерландца ей тоже было сладко:

Ведь он любил Кримхильду превыше всяких благ.

Недаром вскоре с витязем она вступила в брак.

Промолвил славный Гунтер: «Любезная сестра,

Мы за Брюнхильдой едем, нам отплывать пора,

Но мы отбыть не можем без помощи твоей:

Мне нужно платье для меня и для моих друзей».

«Любезный брат мой Гунтер, – в ответ ему она, —

Во всём любую помощь, какая вам нужна,

Я окажу охотно и не прощу тому,

Кто в этом не последует примеру моему.

Меня, достойный витязь, упрашивать не надо.

Я вам, как господину, повиноваться рада.

Какой ни пожелали б вы мне отдать приказ,

Исполнен всепокорнейше он будет сей же час».

«Так вот, сестра, прошу я, чтоб ты своей рукой

Скроила нам побольше одежды дорогой,

И пусть твои девицы для нас сошьют её.

Откладывать не хочется мне сватовство моё».

Красавица сказала ему в ответ на это:

«Шёлк у меня найдётся, нужны лишь самоцветы.

Пусть их в щиты насыплют[73] и принесут скорей».

Ни словом Гунтер с Зигфридом не возразили ей.

Спросила королевна: «Кто с вами поплывёт?

Знать это, брат мой милый, мне надо наперёд».

Сестре ответил Гунтер: «Мы едем вчетвером:

Я, Зигфрид, Хаген с Данквартом, лихим богатырём.

Всем четверым придётся, – запомни, королевна! —

Менять свою одежду три раза ежедневно,

И так мы будем делать подряд четыре дня,

Чтоб двор Брюнхильды в скупости не укорял меня».

Едва простились гости и удалились прочь,

Созвать велела свиту достойной Уты дочь

И отобрала тридцать отменных мастериц

Из множества сбежавшихся в покои к ней девиц.

Каменья понашили искусницы сперва

На шёлк из Цацаманки,[74] зелёный, как трава,

И аравийский, белый, как первый снег зимой,

А ткань пришлось раскраивать красавице самой.

С умением и толком работа шла у них.

Покрыли этим шёлком меха зверей морских.

На те меха глядели бургунды как на чудо.

Но про одежду я сказал ещё не всё покуда.

Кримхильде привозили не раз издалека

Ливийский и мароккский тончайшие шелка.

Нашлось их в Вормсе больше, чем при любом дворе,

И было ничего не жаль для Гунтера сестре.

Казался слишком дешёв ей даже горностай.

Для тех, кто за невестой в заморский ехал край.

Для них был выбран бархат чернее, чем агат.

И в наши дни украсил бы бойца такой наряд!

Он златом аравийским и камнями сверкал.

Хоть труд искусниц юных был тяжек и немал,

За семь недель девицы закончили шитьё.[75]

Собрали и воители оружие своё.

Тем временем на Рейне корабль надёжный им

Построили бургунды с усердием большим,

Чтоб смело вышел в море король на судне том.

Недаром знатным девушкам пришлось спешить с шитьём.

От королевны Гунтер узнал в свой срок и час,

Что в точности исполнен им отданный приказ:

Одежда понашита для всех бойцов его,

И больше он откладывать не должен сватовство.

За спутниками Гунтер отправил по гонцу —

Пусть явятся и скажут, к лицу иль не к лицу

И впору иль не впору обновы им пришлись.

Обрадовались витязи и тотчас собрались.

И каждый рукодельниц благодарил сердечно:

На всех бойцах одежда сидела безупречно,

У всех наряды были столь пышны и богаты,

Что в них предстать с достоинством могли Брюнхильде сваты.

Осыпав похвалами искусниц молодых,

Вновь поблагодарили бойцы за платье их

И начали прощаться с учтивостью такой,

Что увлажнилось много глаз невольною слезой.

Сказала королевна: «Мой брат, останьтесь здесь.

Ведь и у нас на Рейне прекрасных дам не счесть.

Не лучше ли вам дома найти себе жену,

Чем плыть, рискуя головой, в заморскую страну?»

Знать, сердце ей шепнуло, что всем беда грозит.

С Кримхильдой вместе свита заплакала навзрыд.

Так много слёз струилось у женщин из очей,

Что потускнело золото нагрудных их цепей.

Она сказала: «Зигфрид, вам поручаю я

Того, кто мне дороже, чем жизнь и честь моя.

Пусть Гунтера повсюду от бед хранит ваш меч».

И протянул ей руку гость в ответ на эту речь.

Он обещал Кримхильде: «Пока я не паду,

Ваш брат, – ручаюсь в этом, – не попадёт в беду.

Жив и здоров со мною на Рейн вернётся он».

И отдала красавица воителю поклон.

Затем взвели на судно ретивых скакунов.

Снесли туда доспехи и платье удальцов.

Всё было в путь готово, настал прощальный миг.

У королевны молодой померк от скорби лик.

Красавицы у окон столпились, все в слезах.

Гудел попутный ветер в надутых парусах.

Стоял на судне Гунтер среди друзей своих.

«Кого ж мы кормчим сделаем?» – спросил король у них.

«Меня, – ответил Зигфрид. – Я наш корабль туда,

Где царствует Брюнхильда, доставлю без труда:

Пути-дороги в море давно знакомы мне». —

«Прощай!» – сказали весело бойцы родной стране.

Дал Зигфрид Нидерландский ладье багром толчок,

И к морю всё быстрее понёс её поток.

Встал Гунтер самолично у крепкого руля,

И вскоре скрылась из виду бургундская земля.

На корабле хватало отборных яств и вин —

Всем нужным в путь запасся бургундский властелин.

Довольно было места и людям и коням.

Спокойно судно прочное скользило по волнам.

От ветра мачта гнулась, поскрипывал канат.

За двадцать миль от Вормса бойцов застал закат.

Нёс к морю неуклонно их судно Рейн седой.

Кто знал тогда, что кончатся все их труды бедой!

Двенадцатое утро они в пути встречали,

Когда в страну Брюнхильды корабль валы примчали

И башни Изенштейна взнеслись над гладью вод.

Из путников лишь Зигфриду знаком был остров тот.[76]

Спросил державный Гунтер, когда увидел он,

Что остров и обширен, и густо населён:

«Чьё здесь владенье, Зигфрид, чьи замки и земля?»

Не затруднили витязя вопросы короля.

Он тотчас же промолвил: «Могу ответить – чьё.

Здесь царствует Брюнхильда, живёт народ её.

Плывём мы к Изенштейну, Брюнхильдиной твердыне.

Немало там вы встретите прекрасных женщин ныне.

Уговоримся сразу, как отвечать им так,

Чтоб и себя не выдать, и не попасть впросак.

С Брюнхильдой шутки плохи, а к ней явиться мы

Обязаны сегодня же, до наступленья тьмы.

Так вот, когда предстанем мы девушке пригожей,

Вам надлежит, герои, твердить одно и то же:

Что Гунтер – мой владыка, а я – вассал его.[77]

Тогда уж он наверняка добьётся своего».

Своё высокомерье на время обуздав,

Все трое согласились, что нидерландец прав.

Вот почему от смерти спастись им удалось,

Когда с Брюнхильдой Гунтеру вступить в борьбу пришлось.

«Король, – добавил Зигфрид, – я не тебе служу,

А той, кем больше жизни и чести дорожу.

Я для тебя согласен сейчас на всё пойти,

Дабы потом в сестре твоей супругу обрести».

Всё ближе к Изенштейну нёс судно пенный вал,

И Гунтер в окнах замка внезапно увидал

Немало дев, взиравших на витязей чужих.

Король был раздосадован тем, что не знает их.

Он спутнику промолвил: «Узнать я был бы рад,

Что это за девицы у окон встали в ряд,

Вперяя взоры в море, где наш корабль бежит,

И почему у них такой высокомерный вид?»

Ему ответил Зигфрид: «Вы лучше осторожно

На тех девиц взгляните и молвите неложно,

Какую б вы избрали, когда б вам выбор дать».

Воскликнул Гунтер доблестный: «Нетрудно угадать!

С осанкой горделивой стоит она одна

В одежде белоснежной вон у того окна.

Пленила взор мой жадный она красой своей,

И если б был мне выбор дан, женился б я на ней».

«Ты не ошибся, Гунтер. Сбылась твоя мечта:

Перед тобой Брюнхильда, перед тобою та,

В кого ты понаслышке уже давно влюблён».

Красою девы царственной король был ослеплён.

Она уйти велела прислужницам своим:

Невместно на приезжих глядеть из окон им.

Исполнили послушно они приказ её,

Но лишь затем, чтоб тут же вновь приняться за своё.

Принарядившись наспех, они опять тайком

Приникли к узким окнам в надежде хоть глазком

(От века любопытством страдает женский пол!)

Взглянуть на тех, кого Господь в их дальний край привёл.

Сошли четыре гостя на берег с корабля.

По сходням королевич свёл лошадь короля,[78]

И Гунтер словно вырос – так был он горд и рад,

Что взоры женские за ним в подобный миг следят.

Надёжно нидерландец держал его коня, —

А был тот конь могучий и резв, и полн огня, —

Покуда Гунтер в стремя ногою не ступил,

Но все услуги Зигфрида король потом забыл.

Хоть быть слугой впервые пришлось в тот день ему

И не держал с рожденья он стремя никому,

Проделал это Зигфрид, не устыдившись дам,

И своего коня затем на сушу вывел сам.

У короля бургундов и Зигфрида бела,

Как первый снег, одежда[79] и масть коней была.

У каждого на локте сверкал блестящий щит.

Собой являли витязи великолепный вид.

К Брюнхильде в замок мчалась четвёрка смельчаков,

И скакуны их были достойны седоков:

Поперсия и сёдла сплошь в дорогих камнях,

Бубенчики из золота на узких поводах.

Отточенные копья вздымали удальцы.

До самых шпор свисали у них мечей концы,

А меч был остр и тяжек у каждого бойца,

И всё это заметила Брюнхильда из дворца.

За нидерландцем Данкварт и смелый Хаген мчались.

Красой и шириною щиты их отличались,

И был крыла воронья чернее их наряд,

О чём сказанья древние поныне говорят.

Унизанная густо индийскими камнями,

Одежда их сверкала в лучах зари огнями.

Вот так, оставив судно у побережных скал,

Сын Зигмунда с бургундами до замка доскакал.

Насчитывалось башен там восемьдесят шесть,

Да три больших палаты, да зал, который весь

Был мрамором отделан зелёным, как трава.

В том дивном зале двор и ждал гостей в день сватовства.

Ворота распахнулись, и замок отворён,

И люди королевы бегут со всех сторон,

Дабы достойно встретить гостей, прибывших к ней.

Снимают слуги с них щиты, уводят их коней.

Постельничий им молвил: «Клинки и шишаки

Мне на храненье сдайте». – «Нам это не с руки, —

Вскричал владелец Тронье. – Носить хочу свой меч я».

Но королевич Хагена унял разумной речью:

«При входе в этот замок сдают оружье гости.

Таков обычай здешний, а потому без злости

Смолчать и покориться разумней будет вам».

Был Хаген раздосадован, но внял его словам.

Вином их угостили, и был им отдых дан.

Тем временем немало бойцов-островитян

Уже стекалось к замку в одеждах дорогих,

Но пышностью затмить гостей не мог никто из них.

Извещена Брюнхильда была людьми своими,

Что к ней приплыли гости, чьё неизвестно имя,

Хотя весь облик – царствен, наряд – ему под стать,

И слугам стала госпожа вопросы задавать.

Сказала королева: «Вы разузнать должны,

Что здесь за незнакомцы и из какой страны,

И как их именуют, и для чего сюда

Явились эти витязи, чья поступь так горда».

Один исландец молвил: «Признаться должен честно,

Что эти чужеземцы мне тоже неизвестны,

Хотя один уж очень на Зигфрида похож,

И я принять их ласково советовал бы всё ж

Второй из них столь важен в спокойствии своём,

Что знатную особу узнать нетрудно в нём.[80]

Такой боец, бесспорно, был королём рождён.

Смотрите, как величествен, как неприступен он!

Хоть третий из приезжих запальчив и гневлив,

Он, как и остальные, поистине красив.

Но этот воин злобой, сдаётся мне, объят —

Недаром мечет он вокруг такой свирепый взгляд.

И самый младший тоже весьма хорош собой.

На вид куда скромнее он девушки любой.

Вот и сейчас стоит он, потупив чинно взор,

Но худо будет тем, кто с ним дерзнут затеять спор.

Хотя учтив, приветлив и весел он всегда,

Но многих дам поплакать заставит без труда,

Коль честь его затронуть решатся их друзья —

Таких, как он, воителей не часто видел я».

Сказала королева: «Подайте платье мне.

Коль очутился Зигфрид затем в моей стране,

Что возымел надежду вступить со мною в брак,

Он головой поплатится за свой безумный шаг».

Красавица Брюнхильда оделась побыстрей

И вышла к чужеземцам со свитою своей

Из ста иль даже больше одетых пышно дам,

Сгоравших от желания скорей предстать гостям.

По сторонам Брюнхильды, с мечами наголо,

Пятьсот иль даже больше бойцов исландских шло —

Успел с досадой Гунтер число их подсчитать,

Когда пред королевою пришлось приезжим встать.

Теперь я, правды ради, поведаю сполна,

Что, Зигфрида увидев, промолвила она:

«Приветствую вас, Зигфрид, в моём родном краю.

Зачем пожаловали вы в Исландию мою?»

«Передо мною первым такую речь держа,

Ко мне не по заслугам добры вы, госпожа.

Мой господин – пред вами,[81] и вам при нём не след

К его вассалу скромному свой обращать привет.

Он уроженец Рейна, но бросил край родной,

Чтоб за морем Брюнхильду назвать своей женой.

В намерении этом он непоколебим.

Подумайте, разумно ли вам состязаться с ним.

Он Гунтером зовётся, король могучий он.

Одной любовью только сюда он приведён.

Что мне ещё добавить? Я здесь лишь потому,

Что в путь угодно было взять меня с собой ему».

Она в ответ: «Коль скоро ты лишь простой вассал[82]

То господин твой вправду моей любви взалкал,

В трёх состязаньях должен он победить меня,

А проиграет – вас казнят до истеченья дня».

Владелец Тронье молвил: «Нам, госпожа, ответьте,

В чём будут заключаться три состязанья эти.

Ужель они и вправду столь трудны могут быть,

Что мой король откажется от мысли вас добыть?»

«Он бросить должен камень, догнать его прыжком,

Затмить меня в уменье цель поражать копьём.

С решеньем не спешите, – добавила она, —

Не то вас ждёт бесчестие[83] и смерть вам суждена».

Отвёл отважный Зигфрид в сторонку короля,

Его не падать духом вполголоса моля:

«Спокойствие храните и будьте посмелей.

Ручаюсь вам, что хитростью возьму я верх над ней».

Сказал державный Гунтер: «На всё пойти я рад.

Пусть будут состязанья труднее во сто крат,

Без колебаний жизнью я, госпожа, рискну,

Коль этою ценой могу в вас обрести жену».

Увидев, что на гостя ей страху не нагнать,

Брюнхильда состязанье решила начинать

И свите приказала: пусть та ей поспешит

Дать панцирь раззолоченный и добрый звонкий щит.

Под панцирь королевой надет подлатник был.

Ничей клинок ни разу его не прорубил.

Пошли на тот подлатник ливийские шелка,

И золотом расшила их искусная рука.

Смутила гордость девы гостей отважных дух.

Был Хаген нем и мрачен, взор Данкварта потух.

Что станет с государем? Как Гунтера спасти?

«Домой, – так оба думали, – нам нет уже пути».

Меж тем на берег Зигфрид отправился тайком.

Там их корабль качался, колеблем ветерком.

Плащ-невидимку витязь из тайника достал,

Надел его и в тот же миг незрим для глаза стал.

Вернувшись спешно в замок, увидел удалец,

Что всё для состязанья готово наконец,

Через толпу прокрался и подошёл к друзьям,

По-прежнему невидимый тем, кто собрался там.

Был круг для игр очерчен, а за его чертою

Семьсот исландцев встали железною стеною.

Звенели их доспехи, оружие блестело.

За состязаньем наблюдать им госпожа велела.

Вступила в круг Брюнхильда, но вооружена

Была скорей для боя, чем для игры она.

Сияло золотое, блестящее шитьё

На пышном платье шёлковом, надетом на неё.

Несли за нею следом оруженосцы щит,

Что золотом червонным искусно был обит

И прочными стальными застёжками снабжён.

Брюнхильде в состязаниях служил прикрытьем он.

Расшит ремень подщитный каменьем был у ней.

Травы каменье это казалось зеленей

И пламенело ярче, чем золото щита.

Да, лишь героем быть могла Брюнхильда добыта!

Хоть щит её широкий из золота и стали

Четыре сильных мужа с натугой поднимали

И был он посредине в три пяди толщиной,

Справлялась с ним играючи она рукой одной.

Когда увидел Хаген, как этот щит тяжёл,

Лихой боец из Тронье в изрядный гнев пришёл

И Гунтеру промолвил: «Погибнуть мы должны.

Вы в дьяволицу сущую, король мой, влюблены».

Я про одежду девы ещё не кончил речь.

Поверх брони спускалась у ней рубаха с плеч

Из ткани, что красою всем женщинам мила, —

Из ацагоукских[84] шелков рубаха та была.[85]

Затем велела дева копьё себе подать.

Она его умела без промаха кидать.

Огромно было древко тяжёлого копья

И остры наконечника калёные края.

На то копьё железа истратили немало —

Четыре с половиной четверика металла.

Три воина Брюнхильды несли его с трудом,

И горько пожалел король о сватовстве своём.

Державный Гунтер думал: «Да что же здесь творится?

Сам чёрт живым не выйдет из рук такой девицы,

И окажись я чудом в Бургундии моей,

Поостерёгся б докучать я вновь любовью ей».

Сказал отважный Данкварт, брат Хагена меньшой:

«В том, что сюда приехал, я каюсь всей душой.

Мы – витязи лихие; тем горше будет стыд,

Коль обезглавить женщина таких бойцов велит.

Нет, плыть на этот остров нам было ни к чему.

Вот если б брат мой Хаген и я, под стать ему,

Мечи свои не сдали на сохраненье здесь,

С людей Брюнхильды сразу бы слетела вся их спесь.

Но если б даже дали исландцы нам уйти,

А я сто раз им честью поклялся мир блюсти,

Всё ж до того, как пал бы мой господин в бою,

Пришлось бы гордой девушке утратить жизнь свою».

Ответил Хаген брату: «И в плен не взяли б нас,

И плыли б мы спокойно на родину сейчас,

Когда бы нам вернули доспехи и клинки.

Тогда б уж было чваниться Брюнхильде не с руки».

Услышала Брюнхильда двух братьев разговор

И молвила с усмешкой, взглянув на них в упор:

«Коль впрямь они так смелы и нравом горячи,

Пусть им доспехи отдадут и возвратят мечи».

Дала приказ Брюнхильда – и вот мечи несут.

От радости зарделся отважный Данкварт тут.

«Пусть начинают игры! – воскликнул громко он. —

Пока при нас оружие, король не побеждён».

Безмерной силой дева была наделена.

Внести метальный камень велела в круг она,

А этот тяжкий камень размером был таков,

Что подняли его с трудом двенадцать смельчаков.

Вслед за копьём метала она его всегда.

Почуяли бургунды, что им грозит беда.

«Вот горе! – молвил Хаген. – Король влюбился зря:

В мужья ей нужно дьявола, а не богатыря».

Проворно засучила Брюнхильда рукава

И щит на левый локоть повесила сперва,

Затем рукою белой схватилась за копьё.

Испуг король почувствовал, увидев прыть её.

Бой начался, и Гунтер простился б с головою,

Когда бы друга Зигфрид не подменил собою.

Он за плечо бургунда украдкой тронул вдруг

И этим пуще прежнего привёл его в испуг.

«Да кто ж это коснулся оплечья моего?» —

Подумал муж отважный, не видя никого.

И тут услышал шёпот: «Мой друг, воспрянь душой!

Я – Зигфрид, и с Брюнхильдою мы выиграем бой.

На локоть незаметно повесь мне щит свой прочный

И повторяй за мною мои движенья точно.

Ты только притворяйся – всё сделаю я сам».

Король, душою вновь воспряв, внимал его словам.

«Коль никому не скажешь ты о моём обмане,

Ты избежишь бесчестья, которому заране

Обречь тебя сегодня воительница мнит.

Смотри, какой уверенный у королевы вид!»

Тут дева-богатырша копьё метнула в цель.

Столь страшного удара в сражениях досель

Могучий сын Зиглинды не отбивал щитом.

Из стали искры брызнули и вверх взвились столбом.

Конец копья калёный сквозь щит прошёл, звеня,

И грянул в прочный панцирь, исторгнув сноп огня.

Толчок поверг бы наземь воителей лихих,

Но спас от верной гибели плащ-невидимка их.

Кровь хлынула струёю из Зигфридова рта.

Отпрыгнул нидерландец и вырвал из щита

Застрявшее в навершье Брюнхильдино копьё,

Чтоб отплатить противнице оружием её.

Но жалость к королеве вдруг овладела им,

И он копьё направил вперёд концом тупым,

С такою силой древко в исландку он метнул,

Что издала её броня протяжный звонкий гул.

Столбом взметнулись искры, сверкнула сталь, как жар,

И ощутила дева чудовищный удар.

На землю им Брюнхильду сын Зигмунда свалил:

У Гунтера для этого недоставало сил.

Вскричала королева, вскочив с земли сырой:

«Спасибо, Гунтер знатный, вам за удар лихой!»

Она ведь полагала, что с нею бьётся он.

Нет, ей другим, кто посильней, удар был нанесён.

Затем огромный камень, лежавший рядом с ней,

Взметнула богатырша над головой своей

И вдаль его швырнула, придя в великий гнев,

И прыгнула вослед ему, кольчугой зазвенев.

В двенадцати саженях упал он на песок,

Но королеву дальше уже унёс прыжок.

Тогда за камень Гунтер схватился для того,

Чтоб все подумали, что сам он и метнул его.

Был витязь нидерландский высок, силён и смел.

Он бросить камень дальше, чем девушка, сумел

И обогнал в полёте его одним прыжком,

Хотя и прыгал не один, а вместе с королём.

Когда же пал на землю тот камень необхватный,

То близ него, как прежде, стоял лишь Гунтер знатный.

Отважный нидерландец его вторично спас.

От гнева лик красавицы зардел в последний раз.

Решив, что перепрыгнул король почти весь круг,

Брюнхильда объявила толпе вельмож и слуг:

«Ко мне, мои вассалы, ко мне, моя родня!

Вы – подданные Гунтера с сегодняшнего дня».

С себя доспехи сняли и дева и жених.

Пред Гунтером Бургундским, владыкой новым их,

Пришлось склонить колени исландским удальцам:

Все думали, что выиграл он состязанье сам.

Он поклонился деве, как витязю к лицу,

И протянула руку Брюнхильда удальцу,

Ему передавая свою страну и трон,

Чем даже Хаген доблестный был умиротворён.

Бургундов попросила Брюнхильда наконец

Пожаловать немедля с ней вместе во дворец.

Теперь приём радушный нашёл там каждый гость,

Что по душе и Данкварту и Хагену пришлось.

Меж тем отважный Зигфрид опять сумел схитрить,

Успев в надёжном месте плащ-невидимку скрыть,

Затем вернулся в замок, вошёл в приёмный зал

И там, при дамах, Гунтеру такую речь сказал:

«Король, что ж не спешите вы игры начинать?

Мне, вашему вассалу, не терпится узнать,

Что ждёт – венец иль плаха владыку моего?»

И все подумали, что он не видел ничего.

Спросила королева: «А по какой причине

Вы, Зигфрид, пропустили те игры, в коих ныне

Ваш господин победу стяжал своей рукой?»

И Хаген из Бургундии ей дал ответ такой:

«Нас так смутил сначала суровый ваш приём,

Что в час, когда тягались вы с рейнским королём,

Ушёл на берег Зигфрид и наш корабль стерёг.

Вот почему он, госпожа, на играх быть не мог».

Отважный Зигфрид молвил: «Признаюсь откровенно,

Я рад, что смелый витязь сломил ваш прав надменный,

Что и на вас управа нашлась среди мужчин

И увезёт вас, госпожа, на Рейн мой властелин».

Красавица сказала: «Не торопитесь так.

С вассалами обдумать должна я этот шаг.

Родимый край не раньше смогу покинуть я,

Чем мне на то согласие дадут мои друзья».

Брюнхильда разослала по острову гонцов,

Чтоб те мужей созвали со всех его концов.

Пускай её вассалы к ней в Изенштейн спешат —

В дар каждому из них она даст дорогой наряд.

К Брюнхильдиному замку со всей её земли

Дружины королевы и днём и ночью шли.

«Беда! – воскликнул Хаген. – Пока мы медлим тут,

Сюда мужи исландские с оружием идут.

А вдруг, собрав вассалов со всей земли своей, —

Ведь мы отнюдь не знаем, что на уме у ней, —

На нас она внезапно возьмёт да нападёт?

Ох, всем нам эта девушка наделает хлопот!»

Сказал могучий Зигфрид: «Я и на этот раз

Предотвращу опасность, что вам грозит сейчас,

И приведу на помощь таких бойцов сюда,[86]

Каких ещё никто из вас не видел никогда.

Меня вы не ищите – уеду я тайком.

Пусть сохранит Создатель вам жизнь в краю чужом,

Пока не подоспеют, за Зигфридом вослед,

К вам десять сотен воинов, которым равных нет».

Державный Гунтер молвил: «Не медлите в пути

И постарайтесь быстро подмогу привести».

Ответил Зигфрид: «Скоро вернусь я с удальцами,

А вы Брюнхильде скажете, куда я послан вами».[87]

Плащ-невидимка снова воителю помог

Тайком уйти на взморье и там найти челнок.

Взял королевич вёсла, уселся на скамью,

И словно ветром унесло от берега ладью.

Стрелой она летела, грёб Зигфрид всё сильней,

Но думали исландцы, гребца не видя в ней,

Что гонит лодку ветер, и только он один.

Нет, то работал вёслами Зиглинды смелый сын.

Весь день и ночь в придачу он грёб что было сил.

Сто длинных миль иль больше сын Зигмунда проплыл[88]

И увидал с рассветом в тумане пред собой

Край нибелунгов, где хранил он клад бесценный свой.

Он вытащил на берег судёнышко своё,

Пошёл к горе соседней, поднялся на неё

И в замок, там стоявший, стучаться громко стал,

Как всякий путник делает, когда в пути устал.

Ждал нидерландец долго у запертых ворот —

Закрыт врагу надёжно был доступ в замок тот,

Пока на окрик гостя и непрестанный стук

Привратник, ростом исполин, не отозвался вдруг.

Был этот страж суровый отважен, зол, силён.

С оружьем даже ночью не расставался он.

«Кто ломится в ворота?» – воскликнул великан.

Тут Зигфрид голос изменил и ввёл его в обман.

Ответил он: «Я – витязь.[89] Впусти скорей меня,

Не то с постели мягкой до наступленья дня

Поднимет многих в замке мой верный спутннк – меч».

Разгневала привратника столь дерзостная речь.

Спустя минуту к бою готов был он совсем: —

Схватил своё оружье, надел огромный шлем,

Повесил щит на локоть, ворота распахнул

И к пришлецу незваному, рассвирепев, шагнул.

Как смеет гость тревожить хозяев здешних мест?

Бил исполин так сильно, что гул пошёл окрест.

Щит Зигфрида удары выдерживал с трудом,

И все застёжки прочные полопались на нём.

Свист палицы железной[90] услышав над собой,

Стал Зигфрид опасаться, что проиграет бой,

И всё ж не рассердился на своего врага:

Он счастлив был, что у него столь преданный слуга.

Весь замок нибелунгов от грохота дрожал.

Врывались через окна и лязг и крики в зал.

Но гость осилил стража и, повалив, скрутил,

Чем нибелунгов доблестных встревожил и смутил.

В той потайной пещере, где Зигфрид спрятал клад,

Услышал грозный Альбрих, как панцири звенят.

Он взялся за оружье и побежал туда,

Где смелый гость привратника вязал не без труда.

Был карлик и отвагой и силой наделён,

Бронёй и прочным шлемом надёжно защищён.

Держал в руке могучей он золотой кистень.[91]

Пришлось вторично Зигфриду сражаться в этот день.

Кистень с семью шипами был тяжек до того,

Что разъярённый Альбрих при помощи его

Одним ударом метким разбил герою щит.

Сын Зигмунда почувствовал, что смерть ему грозит.

Он бросил щит разбитый, вложил в ножны клинок:

Слуге, который честно его же клад стерёг,

Не мог удар смертельный он сгоряча нанесть —

Быть даже в гневе сдержанным повелевает честь.

В объятиях железных сдавил врага смельчак,

За бороду седую его рванувши[92] так,

Что карлик взвыл от боли и побелел с лица.

Подобного приёма он не ждал от подлеца.

«Пощады! – вскрикнул Альбрих. – Даю вам, рыцарь, слово,

Что если бы я не был вассал бойца другого,

Кому до смерти верность поклялся я блюсти,

Во мне слугу отменного могли б вы обрести».

Стал, как и великана, пришлец его вязать

И мощными руками пребольно сжал опять.

«Да кто ж вы?» – молвил пленник, когда нажим ослаб.

Герой ответил: «Зигфрида тебе узнать пора б».

Сказал могучий Альбрих: «Я счастлив видеть вас.

Делами доказали вы и на этот раз,

Что взяли власть по праву над нашею страною;.

Коль вы мне жизнь оставите – располагайте мною».

Промолвил витязь Зигфрид: «Ступай да поскорей

Сыщи меж нибелунгов мне десять сот мужей

Отважных, сильных, рослых, привычных к бою смлада».

Он умолчал лишь об одном – зачем сыскать их надо.

Верёвки с великана и карлика он снял.

Помчался Альбрих в замок, влетел с разбегу в зал

И крикнул нибелунгам: «С себя стряхните сон!

К нам Зигфрид припожаловал. Вас хочет видеть он».

Всех нибелунгов поднял с постели этот крик.

Одежду и доспехи они надели вмиг,

К воротам устремились трёхтысячной толпой,

И встречен был торжественно вассалами герой.

За рвенье королевич их поблагодарил,

Вина с дороги выпил и так заговорил:

«Я за море с собою вас, удальцы, возьму»

Готов был каждый нибелунг сопутствовать ему.

Но выбрал из трёх тысяч мужей отважных этих

Воитель нидерландский всего одну лишь треть их.

Велел одеться пышно он спутникам своим —

В страну Брюнхильды завтра же они отбудут с ним.

Он молвил: «Не забудьте, что все вы без изъятья

Предстать очам Брюнхильды должны в богатом платье.

Взирать на вас там будет немало знатных дам,

А значит, понаряднее одеться нужно вам».

Они отплыли утром, чуть заалел восток.

Нарадоваться Зигфрид на спутников не мог:

Их кони были резвы, богато платье их

Не стыдно было ко двору везти бойцов таких.

Пригожие девицы стояли на стене.

Спросила королева: «Скажите, девы, мне,

Кто жалует к нам в гости и чьи это суда

Под парусами белыми стрелой летят сюда?»

Властитель рейнский молвил: «К вам так стремился я,

Что от меня в дороге отстала рать моя,

Но я послал: за нею, и вот плывёт она».

В гостей вперили жадный взор все девы, как одна.

Стоял, от всех поодаль, на судне головном

Неустрашимый Зигфрид в наряде дорогом.

Спросила королева: «Почтить мне их приветом,

Иль вы не видите, король, нужды особой в этом?»

Король в ответ: «Вы встретить их у дворца должны.

Вниманьем вашим будут вассалы польщены».

Всех обласкала дева, как наказал он ей,

И обошлась лишь с Зигфридом чуть-чуть похолодней.[93]

С бойцов доспехи сняли, им отвели жильё.

Смекнул жених Брюнхильды, что в замке у неё

Нельзя гостей столь многих удобно расселить,

И молвил, что пора ей с ним в Бургундию отплыть.

Брюнхильда объявила: «Отличён будет мной

Тот, кто гостей одеждой и золотой казной

Мне одарить поможет». И Данкварт ей сказал

(Млад Гизельхеру он служил и был его вассал):

«Уж коль ключи доверить благоволите мне вы,

Гостей не обделю я дарами, королева,

А обделю, так буду один и виноват».

Всем доказал брат Хагена, что он не скуповат.

Едва ему Брюнхильда ключи велела дать,

Как стал он всех казною без счёта награждать.

Бедняк, кому богатством казалась раньше марка,

Отныне мог в довольстве жить за счёт его подарка.

По сотне фунтов разом давал он всем подряд,

И тот, кто накануне обноскам был бы рад,

Роскошною одеждой теперь дворец дивил.

Не в меру щедрый казначей Брюнхильду прогневил.

«Король, я опасаюсь, – воскликнула она, —

Что ваш слуга ретивый моё добро сполна

Раздарит, не оставив мне ровно ничего.

Скажу спасибо я тому, кто сдержит прыть его.

Торопится он слишком – ещё не умерла я.

К тому ж сама сумею, коль смерти возжелаю,

Я отчее наследье истратить без труда».

Такого казначея мир не видел никогда!

Владетель Тронье молвил: «Поболее, чем здесь,

И золота и платья у нас на Рейне есть.

Добро везти с собою вам, госпожа, не след —

У государя моего ни в чём нехватки нет».

Сказала королева: «Не сомневаюсь в том,

И всё же мы в дорогу десятка два возьмём

Казною и шелками наполненных ларцов,

Чтоб в Вормсе одарить могла я мужниных бойцов»

Тут принесли ей груды каменьев дорогих,

Но по ларцам рассыпал уже не Данкварт их,

А спальники Брюнхильды, над чем исподтишка

Посмеивался с Хагеном её жених слегка.

Спросила королева: «Кого назначить мне

Блюстителем престола в моей родной стране?»

Промолвил Гунтер знатный: «Такой ответ я дам:

Пусть будет здесь наместником тот, кто угоден вам»

Ближайшего из присных – был деве дядей он —

Назначила Брюнхильда блюсти исландский трон:

«Пусть вам подвластны будут мой край и мой народ,

Пока их под руку свою сам Гунтер не возьмёт».

По слову королевы две тысячи мужей,

А также нибелунги, приехавшие к ней,

Отправились на берег и там на корабли

Снесли своё оружие и лошадей взвели.

Взяла с собой Брюнхильда, блюдя свой сан и честь,

Девиц придворных – сотню, дам – восемьдесят шесть,

И всем им не терпелось в Бургундию отплыть.

Зато оставшимся пришлось немало слёз пролить.

Простясь, как подобает, с народом и страной,

Расцеловалась дева с ближайшею роднёй

И тут же знак к отплытью поторопилась дать,

И больше ей не довелось отчизну увидать.[94]

От скуки по дороге никто не изнывал:

Тот тешился беседой, тот игры затевал.

Гудел попутный ветер в надутых парусах.

Все на чужбину ехали с веселием в сердцах.

Но не исторг у девы жених любви залог,

Покуда не приплыли они в свой час и срок

На Рейн, в страну бургундов, где в Вормсе наконец

Повёл король ликующий Брюнхильду под венец.

В десятый раз зардела заря на небосклоне,

Когда бургундам молвил лихой владетель Тронье:

«Известье в Вормс на Рейне пора отправить нам.

Давно бы нашему гонцу быть надлежало там».

«Вы правы, друг мой Хаген, – сказал король в ответ, —

И лучшего посланца, чем вы, конечно, нет.

В Бургундию родную отправьтесь сей же час

И нашим милым землякам поведайте про нас».

«Нет, – отмахнулся витязь, – в гонцы я не гожусь

И с большею охотой здесь, в море, потружусь,

Оберегая женщин, поклажу и казну,

Пока не возвратимся мы в бургундскую страну.

Пусть лучше Зигфрид едет гонцом от вас туда.[95]

Он ваше порученье исполнит без труда.

А если вам отказом ответит он в досаде,

Его просите уступить сестрицы вашей ради».

Послал державный Гунтер за Зигфридом людей

И молвил: «Мы подходим к родной стране моей,

И должен известить я сестру и мать о том,

Что в стольный Вормс мы вскорости по Рейну приплывём.

Коль быть гонцом согласны вы, друг бесстрашный мой,

В долгу я не останусь, когда вернусь домой».

Не согласился Зигфрид, но Гунтер стал опять

С настойчивыми просьбами к герою приступать.

«Вам за услугу эту воздам не только я —

Вовеки не забудет о ней сестра моя,

Пригожая Кримхильда, которой Зигфрид мил».

Тут королевич сразу же решенье изменил.

«Служить гонцом я счастлив вам, Гунтер благородный,

Я для сестрицы вашей готов на что угодно.

Ужели отказать я хоть в чём-нибудь решусь

Той, чьё благоволение утратить так страшусь?»

«Тогда скажите Уте, что сватовство своё

Осуществил с успехом счастливый сын её.

Скажите также братьям и всем друзьям моим,

Что ныне в добром здравии в отчизну мы спешим.

Вас передать прошу я сестре моей пригожей

Земной поклон от брата и от Брюнхильды тоже.

Пусть ведает вся челядь и каждый мой вассал,

Что я добился за морем того, чего желал.

Пусть Ортвин, мой племянник, немедля разобьёт

И уберёт богато шатры у рейнских вод,

И пусть без промедленья даст знать моей родне,

Что я на свадьбу всех прошу пожаловать ко мне.

Уведомите, Зигфрид, сестру мою особо,

Что буду я Кримхильде признателен до гроба,

Коль, встретившись впервые с невестою моей,

Радушье и внимание она окажет ей».

Брюнхильде Зигфрид отдал почтительный поклон.

Со свитой королевы затем простился он

И в Вормс помчался сушей, чтоб обогнать суда.

Никто гонца проворнее не видел никогда.

Скакало с нидерландцем две дюжины бойцов.

Весь город всполошило прибытье храбрецов —

Узнав, что королевич вернулся к ним один,

Решили вормсцы в ужасе: «Погиб наш господин!»

Как только Зигфрид спрыгнул с коня у стен дворца,

Сбежал ему навстречу млад Гизельхер с крыльца,

За ним вдогонку Гернот, который закричал,

Узрев, что королевич в Вормс без Гунтера примчал:

«С приездом, смелый Зигфрид! Я был бы слышать рад,

Что с Гунтером случилось. Где наш любезный брат?

Ужель не совладал он с Брюнхильдой молодою

И завершилось сватовство великою бедою?»

«Ни вам, ни вашим ближним тревожиться не след.

Через меня мой спутник вам шлёт большой привет.

С чужбины возвратился он цел и невредим.

С хорошими известьями вперёд я послан им.

Вы лучше так устройте, чтоб я сию ж минуту

Мог повидать Кримхильду и королеву Уту —

Мне передать велели невеста и жених,

Что к счастью обоюдному всё сладилось у них».

Млад Гизельхер ответил: «Идёмте к ним сейчас.

Ручаюсь, будет рада сестра увидеть вас.

Она о брате слёзы и днём и ночью льёт,

Но все её сомнения рассеет ваш приход».

«Я, – молвил смелый Зигфрид, – ей предан всей душой,

Всё для неё свершу я с охотою большой,

Но мой приход внезапный перепугает дам».

И Гизельхер пообещал, что предварит их сам.

Он отыскал немедля свою сестру и мать

И стал с весёлым видом такую речь держать:

«К нам Зигфрид Нидерландский явился во дворец.

Он Гунтером вперёд на Рейн отправлен как гонец.

Я вас прошу покорно принять скорей его.

Пускай он всё расскажет про брата моего —

Ведь им же вместе ездить в Исландию пришлось».

Немалые волнения доставил дамам гость.

Они оделись наспех, и был в покои к ним

Введён посланец знатный с почтением большим.

Предстал Кримхильде Зигфрид к восторгу своему,

И обратилась девушка приветливо к нему:

«С приездом, славный Зигфрид, храбрейший из мужей!

Но где ж державный Гунтер, король страны моей?

Ужель мой брат могучий Брюнхильду не сломил?

Коль на чужбине он погиб, мне белый свет не мил».

Сказал отважный витязь: «Не лейте больше слёз.

Я радостные вести, красавица, привёз

И жду за них награды, положенной гонцам.

Жив и здоров ваш смелый брат, меня пославший к вам.

Он и его невеста должны быть скоро тут

И в ожиданье встречи родне поклоны шлют.

Вы плачете напрасно, ручаюсь в этом честью».

Кримхильда век не слышала отраднее известья.

Оборкой платья белой, как первый зимний снег,

Она смахнула слёзы с ланит, ресниц и век.

Прошли её печали, рассеялась тревога,

За что она была гонцу признательна премного.

Кримхильда сесть велела посланцу на скамью[96]

И молвила сердечно: «Признательность мою —

Вот всё, что дать в награду могу я вам, смельчак:

Тому не нужно золота, кто им богат и так».

«Будь я, – ответил Зигфрид, – богаче в тридцать раз,

Любой подарок принял я и тогда б от вас».

Красавица зарделась: «Благодарю за честь»,

И приказала спальнику дары гонцу принесть.

Две дюжины запястий, широких, золотых,

Украшенных рядами каменьев дорогих,

Дала послу Кримхильда, но не взял их герой.

А щедро ими одарил её прислужниц рой.

Когда ж и Ута стала его благодарить,

Он молвил: «Вас обеих я должен предварить,

Что просьбу к вам имеет король, ваш сын и брат.

Коль вы её исполните, он будет очень рад.

Надеется он твёрдо, что всех гостей его

Вы примете с почётом, и хочет, сверх того,

Чтоб вышли вы со свитой на берег их встречать.

Я думаю, его не след отказом огорчать».

Воскликнула Кримхильда: «Вовек не откажу!

Всегда с большой охотой я брату услужу.

Что мне он ни прикажет, я всё исполню вмиг».

И заалел от радости её прекрасный лик.

Теплей не принимали ни одного посла.

Не будь ей стыдно, дева его бы обняла.

Когда ж он с ней учтиво простился наконец,

Всё сделали бургунды так, как им велел гонец.

Созвали Синдольт, Хунольт, а также Румольт смелый

Дворцовую прислугу и принялись за дело,

Спеша убрать к прибытью невесты с женихом

Шатры, уже разбитые на берегу речном.

Отважный Ортвин с Гере трудились, им под стать.

Они гонцов к вассалам успели разослать,

На свадьбу государя прося их всех прибыть.

Не управлялись женщины себе наряды шить.

В дворцовых помещеньях все стены до одной

Увешали коврами в честь Гунтера с женой.

Богато изукрашен был пиршественный зал.

С весёлым нетерпением весь город свадьбы ждал.

Родные и вассалы трёх братьев-королей

И день и ночь скакали на Рейн встречать гостей.

Все в Вормсе неизменно приезжим были рады,

Все доставали из ларцов богатые наряды.

Внезапно от дозорных известия пришли,

Что корабли Брюнхильды уже видны вдали.

Народ на берег хлынул, поднялись шум и гам —

Всегда на храбрецов взглянуть охота храбрецам.

Промолвила Кримхильда своим подружкам тут:

«Те, кто со мною вместе гостей встречать идут,

Одежду побогаче пусть вынут из ларцов,

Чтоб заслужили мы хвалу приезжих удальцов».

Затем явилась стража, чтоб дам сопровождать.

И челядь поспешила коней к крыльцу подать —

На берег предстояло им женщин отвезти.

Их сбруя так была пышна, что краше не найти.

Отделкой золотою слепили сёдла взгляд.

На сбруе самоцветы нашиты были в ряд.

Порасставляла челядь для всадниц молодых

Подножки золочёные, подстлав меха под них.

Перед крыльцом дворцовым, как помнить вы должны,

Наездниц знатных ждали лихие скакуны.

Поперсия их были из шёлка дорогого —

Никто из вас, наверное, и не видал такого.

Придворных дам, а было их восемьдесят шесть,[97]

Взяла с собой Кримхильда, блюдя свой сан и честь.

Шли вслед за ними девы, одна милей другой,

Покамест не носившие повязки головной.[98]

Горели ленты ярко в их русых волосах.

Богатыри смотрели с волнением в сердцах,

Как пятьдесят четыре девицы эти шли

Встречать с почётом Гунтера, владыку их земли.

Богатством отличались наряды дев и дам.

Красавицы мечтали понравиться гостям

И потому оделись с изяществом таким,

Что мог лишь тот, кто очень глуп, быть равнодушен к ним.

На оторочку платьев пошли у них у всех

И шкурки горностая, и соболиный мех.

Шёлк рукавов широких запястья облегали.

Нет, все уборы их назвать под силу мне едва ли.

Была неотразима их гордая краса.

Вкруг талий обвивались цветные пояса.

Под тонким феррандином[99] из аравийских стран

Угадывался явственно прелестный гибкий стан.

Корсаж с тугой шнуровкой высоко грудь вздымал,

И яркостью наряды румянец затмевал.

Переполняла радость сердца прекрасных дев.

Честь эта свита сделала б любой из королев.

Вот так они собрались, и сели на коней,

И поскакали к Рейну с толпой богатырей,

Был каждый из которых вооружён щитом

И ясеневым дротиком с калёным остриём.

Вот, наконец, увидел на берегу народ,

Что через реку Гунтер с гостями в Вормс плывёт,[100]

А дамы вниз по склону съезжают чередой,

И лошадь каждой в поводу ведёт боец лихой.

Гребли усердно гости, проворны и сильны.

Стрелой по рейнским волнам летели их челны,

И с каждым взмахом вёсел всё близилась земля,

Где ждали с нетерпением бургунды короля.

Теперь повествованье я поведу о том,

Как королева Ута со свитою верхом

Направилась на берег, чтоб сына встретить там.

Немало познакомилось в тот день бойцов и дам.

Сначала герцог Гере коня Кримхильды вёл,

Но у ворот дворцовых к ней Зигфрид подошёл

И дальше всю дорогу служил прекрасной он,

За что её взаимностью был вскоре награждён.

Коня почтенной Уты вёл Ортвин под уздцы.

За ними вслед попарно – девицы и бойцы.

Вовек никто не видел, – признаюсь вам по чести, —

Там много смелых воинов и жён прекрасных вместе.

Кримхильду развлекали на всём пути герои

То удалою скачкой, то воинской игрою,

Покамест кавалькада к реке не подошла

И витязи учтивые не сняли дам с седла.

Но вот король причалил, и ринулась родня

К воде, ему навстречу, доспехами звеня,

В бою потешном копья ломая сгоряча

И о щиты соседние шипом щита стуча.

С челна, в котором Гунтер подъехал прямо к месту,

Где находились дамы, встречавшие невесту,

Свёл за руку Брюнхильду ликующий жених.

Как камни драгоценные, сверкал наряд на них.

Приветлива с невесткой, с её людьми мила,

Красавица Кримхильда к исландке подошла,

И, сдвинув осторожно венки с чела рукой,

Расцеловались девушки с учтивостью большой.

Сказала королевна: «Безмерно рада я,

Равно как наша свита и Ута, мать моя,

Здесь видеть вас, чья прелесть дивит весь белый свет».

И поклонилась вежливо Брюнхильда ей в ответ.

Тут обнялись две девы вновь и ещё тесней.

Едва ль бывала встреча когда-нибудь теплей!

И госпожа Кримхильда, и королева-мать

Не уставали вперебой невестку обнимать.

Меж тем к воде сбежалось немало удальцов.

Исландкам помогали они сойти с челнов,

И каждый, руку гостьи в своей руке держа,

Шёл с ней туда, где девушек ждала их, госпожа.

Знакомств немало было в то утро сведено,

Немало поцелуев приветливо дано.

Пока бойцы на берег вели приезжих дев,

Весь двор дивился прелести двух юных королев.

Кто знал их лишь по слухам, тот убедился разом,

Что не напрасно верил восторженным рассказам

И что обеим девам прикрас отнюдь не надо,

Чтоб всех соперниц затмевать и восхищать все взгляды

Кто мнил себя судьёю по части красоты,

Тот восхвалял Брюнхильды точёные черты;

А кто был и постарше, и малость поумнее,

Тот предпочтенье отдавал Кримхильде перед нею.

Собралось там немало прекрасных дев и жён.

Сбегавший к Рейну берег был ими запружён,

А в поле, отделявшем столицу от реки,

Шатры из шёлка высились, нарядны и легки.

Но вот толпу густую, шумевшую кругом,

Бургундские вельможи рассеяли с трудом,

И, чтоб спастись от зноя, к тем шёлковым шатрам

Три королевы двинулись в сопровожденье дам.

А гости и бургунды на лошадей вскочили,

И поле потемнело от чёрной тучи пыли,

Как будто дым пожара простёрся над землёй.

То витязи затеяли на копьях конный бой.

Взирало с восхищеньем немало дев на них,

И Зигфрид, мне сдаётся, особенно был лих,

Когда перед шатрами носился взад-вперёд,

И нибелунгов вслед за ним скакало десять сот.

Чтоб женские наряды вконец не запылить,

Король распорядился потеху прекратить.

Владетель Тронье Хаген остановил бойцов,

И возражать ему не стал никто из храбрецов.

Дал Гернот приказанье: «Не уводить коней!

Едва наступит вечер и станет холодней,

Мы до ворот дворцовых проводим дам опять.

Как только двинется король, старайтесь не отстать».

Уставшие изрядно от воинской игры,

Пошли герои к дамам в нарядные шатры

И за беседой с ними день скоротали так,

Что даже не заметили, как стал спускаться мрак.

Вечернею прохладой пахнуло наконец,

И королевы ехать собрались во дворец.

Сопровождали женщин бойцы на всём пути,

И не могли они глаза от спутниц отвести.

Как требует обычай, они потехой ратной

В дороге развлекали красавиц многократно,

Пока у стен дворцовых, блюдя свой долг и честь,

Учтиво им не помогли с высоких сёдел слезть.

Друг с дружкой распростились три королевы там,

И Ута с милой дочкой в сопровожденье дам,

Храня приличьям верность, ушла в свои покои.

Какой царил повсюду шум, веселие какое!

Теперь настало время засесть за пир честной.

Гостей встречали Гунтер с красавицей-женой.

Бургундская корона у девы на челе

Сверкала ослепительно в вечерней полумгле.

Как говорят сказанья, ломились от еды

Столов, накрытых пышно, бессчётные ряды.

Вин, и медов, и пива хватало там вполне,

А уж гостей наехавших не сосчитать и мне!

Коль уверять вас станут, что побогаче всё ж

Порой бывали свадьбы, – не верьте: это ложь.

Ведь Гунтер даже воду, чтоб руки умывать,[101]

Велел в тазах из золота приезжим подавать.

Но сам правитель рейнский ещё не вымыл рук,

Как Зигфрид Нидерландский ему напомнил вдруг

Об исполненье клятвы, им данной до того,

Как плыть в Исландию склонил он друга своего.

Гость молвил: «Разве слово вы не дали тогда,

Что в день, когда с Брюнхильдой воротитесь сюда,

Пригожую Кримхильду я получу в супруги?

Иль ни во что не ставите вы все мои услуги?»

«Вы все конечно правы, – сказал король в ответ. —

Вовеки не нарушу я данный мной обет

И пособлю вам, Зигфрид, чем только я могу».[102]

И за сестрою тотчас же он отрядил слугу.

Когда она со свитой войти хотела в зал,

Ей Гизельхер навстречу по лестнице сбежал.

«Немедля отошлите всех дам своих назад.

Лишь вас одну зовёт к себе наш государь и брат».

Красавица Кримхильда направилась за ним

На середину зала, где за столом большим

Сидел король с Брюнхильдой, супругою своей,

Среди толпы наехавших из разных стран гостей.

Бургундии властитель промолвил: «Будь добра,

И мой обет исполнить мне помоги, сестра.

За одного героя просватана ты мной.

Отказом нас не огорчай и стань его женой».

Ответила Кримхильда: «Тут просьбы ни к чему:

Не откажу вовеки я брату своему.

Быть вам во всём покорной – обязанность моя.

Я рада выйти за того, кто избран мне в мужья».[103]

Под взором девы Зигфрид мгновенно вспыхнул весь

И молвил, что слугою ей быть почтёт за честь.[104]

Поставив их бок о бок, её спросили вновь,

Отдаст ли королевичу она свою любовь.

Хоть долго стыд девичий ей сковывал язык,

Не изменило счастье герою в этот миг:

Сказала «да» чуть слышно в конце концов она,

И тут же Зигфриду была женой наречена.[105]

Когда же были клятвы обоими даны[106]

В том, что друг другу будут они по гроб верны,

Красавицу в объятья воитель заключил

И поцелуй при всём дворе от девы получил.

Круг, их двоих обставший, внезапно поредел,

И Зигфрид против зятя за стол с женою сел.[107]

Был к радости всеобщей на это место он

Своими нибелунгами с почётом отведён.

Увидев, как золовка близ Зигфрида сидит,

Надменная Брюнхильда почувствовала стыд,[108]

И горестные слёзы, одна другой крупней,

На щёки побледневшие закапали у ней.

Спросил король бургундский: «Что огорчает вас?

Чем омрачён нежданно блеск ваших ясных глаз?

Вам радоваться б надо, что вы приобрели

Так много новых подданных, и замков, и земли».

Ответила Брюнхильда: «Могу ль не лить я слёз,

Коль тяжкую обиду мой муж сестре нанёс,

За своего вассала её решив отдать?

Как, видя рядом с ней его, от горя не рыдать?»

Сказал державный Гунтер: «Я объясню позднее,

Зачем мне было нужно, чтоб в брак вступил он с нею.

Покамест же об этом и думать не должны вы,

Тем более что проживут они свой век счастливо».

Она ему: «И всё же Кримхильду жалко мне.

Не будь я в вашей власти – ведь я в чужой стране,

Не подпустила вас бы я к ложу ни на шаг,

Пока б вы не ответили, зачем вам этот брак».

Державный Гунтер молвил: «Тогда вы знать должны,

Что благородный Зигфрид – король большой страны.

Богат он и землёю, и замками, как я.

Вот почему он избран мной моей сестре в мужья».

Речь короля Брюнхильду утешить не смогла,

Тут высыпали гости во двор из-за стола,

И от потехи ратной вновь задрожал дворец.

Но Гунтер с нетерпеньем ждал, чтоб ей пришёл конец.

Хотелось поскорее ему возлечь с женой.

Был славный витязь занят в тот миг мечтой одной —

О том, как он познаёт любовные услады.

Всё пламенней бросал король на молодую взгляды.

Но вот и попросили гостей турнир прервать:

Молодожёнам время настало почивать.

По лестнице спустились две королевы вместе.

Тогда ещё не полнились сердца их жаждой мести.[109]

Заторопилась свита вдогонку молодым.

Дорогу освещали постельничие им.

За Гунтером немало вассалов знатных шло.

Но было их у Зигфрида не меньшее число.

В свои опочивальни герои удалились.

Перед любовным боем сердца их веселились —

Казалось, в нём победа обоим суждена.

И Зигфрид ею в эту ночь насытился сполна.

Когда воитель ложе с Кримхильдой разделил

И утолила дева его любовный пыл,

Ценить свою супругу стал больше жизни он.

Милей была ему она, чем десять сотен жён.

Но речь об их утехах вести я не охоч.

Послушайте-ка лучше о том, как эту ночь

Провёл король бургундский с красавицей женой.

Уж лучше б он возлёг не с ней, а с женщиной иной.

Ввели супругов в спальню, и разошёлся двор,

И дверь за молодыми закрылась на запор,

И Гунтер мнил, что близок миг торжества его.

Увы! Не скоро он сумел добиться своего.

В сорочке белой дева взошла на ложе нег,

И думал славный витязь: «Я овладел навек

Всем тем, к чему стремился так долго и так страстно».

Теперь он был вдвойне пленён Брюнхильдою прекрасной.

Огонь, горевший в спальне, он потушил скорей

И, подойдя к постели, прилёг к жене своей.

Король, желанья полон, от счастья весь дрожал

И дивный стан красавицы в объятьях пылко сжал.

Всю чашу наслаждений испил бы он до дна,

Когда бы сделать это дала ему жена.

Но мужа оттолкнула она, рассвирепев.

Он встретил там, где ждал любви, лишь ненависть и гнев.

«Подите прочь! – сказала красавица ему. —

Я вижу, что вам нужно, но не бывать тому.

Намерена я девство и дальше сохранять,

Пока не буду знать всего, что мне угодно знать».

Сорочку на Брюнхильде король измял со зла.

Стал брать жену он силой, но дева сорвала

С себя свой крепкий пояс, скрутила мужа им,

И кончилась размолвка их расправой с молодым.[110]

Как ни сопротивлялся униженный супруг,

Он был на крюк настенный подвешен, словно тюк,

Чтоб сон жены тревожить объятьями не смел.

Лишь чудом в эту ночь король остался жив и цел.

Недавний повелитель теперь молил, дрожа:

«С меня тугие путы снимите, госпожа.

Я понял, королева, что мне не сладить с вами,

И вам не стану докучать любовными делами».

Но не сумел мольбами Брюнхильду тронуть он.

Его жена спокойно вкушала сладкий сон,

Пока опочивальню рассвет не озарил

И Гунтер на своём крюке не выбился из сил.

Тогда спросила дева: «Не стыдно ль будет вам,

Коль вашим приближённым войти сюда я дам

И все они увидят, что вас связала я?»

Король промолвил ей в ответ: «Погибнет честь моя,

Но вам от срама тоже себя не уберечь.

Поэтому дозвольте мне рядом с вами лечь,

И коль уж так противна вам мужняя любовь,

Я даже пальцем не коснусь одежды вашей вновь».

Брюнхильда согласилась с супруга путы снять

И королю на ложе дала взойти опять,

Но, повинуясь деве, так далеко он лёг,

Что до её одежд рукой дотронуться не мог.

Явились утром слуги будить господ своих

И в новые наряды одели молодых.

Весь двор был весел духом и шумно ликовал,

Один виновник торжества скорбел и тосковал.

Блюдя обычай, чтимый от века в том краю,

Король в собор к обедне повёл жену свою.

Пришёл туда и Зигфрид с Кримхильдой в свой черёд.

Был полон храм, и вкруг него стеной стоял народ.

С почётом превеликим, как королям к лицу,

Пошли две пары вместе торжественно к венцу,

И радовались люди, на молодых смотря,

Что их союз теперь скреплён у божья алтаря.[111]

Шестьсот бургундов юных созвали короли

И в рыцарское званье с почётом возвели.

Возликовал весь город, и тут же меж собой

Был рыцарями новыми потешный начат бой.

Трещали древки копий, сверкала сталь щитов.

Красавицы из окон глядели на бойцов.

Лишь Гунтеру хотелось остаться одному:

Восторг, одушевлявший всех, несносен был ему.

Но хоть король таился от зятя своего,

Тот, как он ни был счастлив, заметил грусть его

И шурину промолвил: «Узнать бы я не прочь, —

Коль не обидит вас вопрос, – что принесла вам ночь?»

Сказал хозяин гостю: «Лишь стыд и срам безмерный.

Женился не на деве – на чёрте я, наверно.[112]

Я к ней со всей душою, она ж меня, мой друг,

Связала и повесила на крюк в стене, как тюк.

Пока я там терзался, жена моя спала

И лишь перед зарёю с крюка меня сняла.

Но я позор мой в тайне хранить тебя молю».

Гость молвил: «О случившемся я всей душой скорблю.

Но помогу тебе я, коль ты дозволишь мне,

И нынче лечь придётся с тобой твоей жене

Так, чтобы ты отказа ни в чём не получил».

Он этим обещанием скорбь Гунтера смягчил.

Прибавил нидерландец: «Забудь свою тревогу.

Хоть был я нынче ночью тебя счастливей много

И жизни мне дороже теперь сестра твоя,

Заставлю и Брюнхильду стать тебе женою я.

Когда в постель ложиться вам будет с ней пора,

Плащ-невидимка скроет меня от глаз двора,

И вслед за вами в спальню я проберусь, незрим,

А ты прикажешь уходить постельничим своим.

Когда ж погаснут свечи в руках юнцов-пажей,

Знай: это я явился сбить спесь с жены твоей.

Гордячку я сегодня в покорность приведу,

Коль в схватке с богатыршею за друга не паду».

Король ему: «Лишь девства Брюнхильду не лишай,

А в остальном что хочешь над нею совершай,

И если даже смерти предашь мою жену,

Вовек тебе расправу с ней я не вменю в вину».[113]

Ответил нидерландец: «Ручательство даю,

Что не намерен девства лишать жену твою —

Ведь мне моя Кримхильда милей всех дев и жён».

И Гунтер словом Зигфрида был удовлетворён.

Весь день в столице длился у рыцарей турнир.

Они его прервали лишь в час, когда на пир

Опять настало время вести прекрасных дам

И разъезжаться всадникам велели по домам.

Едва от них очищен был подступ ко дворцу,

Как обе королевы направились к крыльцу,

И каждую епископ к столу сопровождал.

Валом валили витязи вослед за ними в зал.

Душой и сердцем весел был Гунтер вечер весь.

Поверил он, что Зигфрид собьёт с Брюнхильды спесь,

И день ему казался длинней, чем тридцать дней, —

Так не терпелось королю возлечь с женой своей.

Конца честного пира дождался он с трудом.

Но вот все гости встали, и подкрепиться сном

Пошли две королевы с толпою дам своих.

Ах, сколько смелых витязей сопровождало их!

Неустрашимый Зигфрид с Кримхильдою сидел.

С безмерною любовью он на неё глядел,

И руку пожимала жена ему в ответ,

Как вдруг она увидела, что мужа рядом нет.[114]

Пропал, как в воду канул, её сердечный друг.

Спросила королева в недоуменье слуг:

«Кто увести отсюда мог мужа моего?

Кем вырвана из рук моих была рука его?»

Затем она умолкла, а Зигфрид в этот миг

Уже к Брюнхильде в спальню, невидимый, проник.

Там погасил он свечи в руках пажей-юнцов,

И Гунтер понял: Зигфрид здесь и в бой вступить готов.

Старательно исполнил король его наказ:

Велел он свите спальню покинуть сей же час

И двери в опустевший супружеский покой

Немедля на двойной засов закрыл своей рукой.

Он свет задул у ложа, и Зигфрид с девой лёг,

Затем что по-иному вести себя не мог,

Склонять к игре любовной Брюнхильду начал он,

Чем был король обрадован и всё же огорчён.

Но прежде чем коснулся хоть пальцем гость её,

Воскликнула Брюнхильда: «Вы снова за своё?

Коль не уймётесь, Гунтер, я вас свяжу опять».

Да, много муки с ней пришлось ему в ту ночь принять.

Был Зигфрид осторожен – упорно он молчал,

Но Гунтер ясно слышал (увидеть – мрак мешал),

Что зять не посягает на честь его жены

И что отнюдь не ласками они поглощены.

Брюнхильдой принят Зигфрид и впрямь за мужа был:

Едва в объятьях деву он стиснул что есть сил,

Как сбросила с постели она его толчком,

И о скамейку стукнулся с размаху он виском.

Смельчак, вскочив проворно, на ложе прянул вновь,

Чтоб вынудить Брюнхильду принять его любовь,

Но получил от девы столь яростный отпор,

Какого из мужчин никто не встретил до сих пор.

Увидев, что паденьем не отрезвлён супруг,

Она вскочила с ложа и закричала вдруг:

«Вы мять мою сорочку дерзнули, грубиян,

И будет вам за это мной урок вторично дан».

В охапку смелый витязь был схвачен девой милой.

Связать его Брюнхильда, как Гунтера, решила,

Чтоб он не смел тревожить её во время сна,

И за сорочку мятую с ним разочлась сполна!

Он был силён, но всё же Брюнхильды не сильней

И вскоре убедился, что шутки плохи с ней.

Как Зигфрид ни боролся с могучею женой,

Ей удалось его зажать меж шкафом и стеной.

«Увы! – храбрец подумал. – Пропали все мужья,

Коль здесь от рук девицы погибну нынче я:

Как только разнесётся везде об этом весть,

Забудут жёны, что на них управа в доме есть».

Король, дрожа за друга, весь обратился в слух.

Тут Зигфрид устыдился, воскрес в нём прежний дух.

Он с силами собрался и, преисполнясь гнева,

Решил любой ценой сломить упорство королевы.

Король всё ждал развязки, вперяя взор во мрак.

Меж тем Брюнхильда руки врагу сдавила так,

Что брызнул ток кровавый из-под ногтей его,

Но нидерландец доблестный добился своего

И укротил Брюнхильду, превозмогая боль.

Он не сказал ни слова, но услыхал король,

Как богатыршу с маху на ложе бросил он

И так прижал, что вырвался у ней протяжный стон.

Она – рукой за пояс, чтоб им врага связать,

Но Зигфрид, увернувшись, сдавил её опять,

И разом затрещали все кости у неё,

И деве обуздать пришлось тщеславие своё.

«Король, – она взмолилась, – не убивай меня.

Тебе покорна стану я с нынешнего дня

И больше мужней воле перечить не дерзну.

Теперь я вижу, что смирить способен ты жену».

Гость отошёл от ложа, как если бы совлечь

Хотел с себя одежду, чтоб после с девой лечь,

Но, удаляясь, пояс и перстень золотой

Успел тайком с Брюнхильды снять и унести с собой.

Он отдал их Кримхильде, а для чего – бог весть.

Наверное, беспечность всему виною здесь,[115]

Из-за неё и принял он смерть в свой час и срок…

Меж тем король ликующий с красавицей, возлёг.

Жене дарил он ласки, как мужу долг велит,

И та их принимала, смирив свой гнев и стыд.

На ложе сладкой неги, бледна, утомлена,

Мощь и гордыню прежнюю утратила она.

Равна по силе стала она любой из жён.[116]

Её красой безмерной был Гунтер восхищён.

Он от жены отказа не получил ни в чём.

Что пользы спорить, коль супруг поставил на своём?

Всю ночь в его объятьях Брюнхильда провела,

Пока перед рассветом не поредела мгла…

Тем временем из спальни, в полночной тишине,

Незримо Зигфрид выскользнул и поспешил к жене.

На нежные расспросы он отвечать не стал

И даже пояс с перстнем Кримхильде передал

Лишь дома,[117] в Нидерландах, когда на трон воссел.

И всё же он своей судьбы избегнуть не сумел!

Иным, чем накануне, хозяин встал с одра: —

Был духом бодр и весел он к радости двора

И всех, кто в Вормс приехал, чтоб короля почтить.

Старались гостю каждому бургунды угодить.

Две полные недели тянулся пир честной.

Веселье не стихало ни днём, ни в час ночной,

И развлекались гости, как было им угодно.

Не пожалел на них казны хозяин благородный.

Одеждой, и конями, и всяческим добром,

И золотом червонным, и звонким серебром

Он одарить приезжих велел своей родне,

Чтоб каждый щедростью его доволен был вполне.

Пораздарил и Зигфрид с дружиною своей

Из тысячи могучих воинственных мужей

Всё, с чем на Рейн к бургундам приехали они —

Наряды, сёдла, скакунов. Умели жить в те дни!

Подарки раздавали так много дней гостям,

Что им уж не терпелось уехать по домам.

Да, с Гунтером в радушье никто не мог сравниться.

Так свадебные торжества закончились в столице.

Когда простились гости с хозяином честным,

Сын Зигмунда промолвил дружинникам своим:

«Пора и нам сбираться в родную сторону»,[118] —

И этой речью искренне порадовал жену.

Она сказала мужу: «Когда мы едем в путь?

Нам лучше бы с отъездом повременить чуть-чуть —

Сперва удел мой братья мне выделить должны».

Но горд был Зигфрид и не внял таким словам жены.

Три короля явились и молвили ему:

«Даём вам слово, Зигфрид, что зятю своему

До смерти мы готовы служить в делах любых».

И поклонился он шурьям за обещанье их.

Млад Гизельхер промолвил: «Часть замков, и земель,

И стран, принадлежавших по праву нам досель,

Мы выделим Кримхильде, и пусть сестра моя

Владеет ею вместе с тем, кто избран ей в мужья».

Увидел нидерландец, сколь дорог он шурьям,

И дружески ответил бургундским королям:

«Пускай хранит Всевышний и вас, и ваш народ,

Но достоянья вашего Кримхильда не возьмёт.

Не нужно нам столь щедро ей выделенной доли.

Уж коль сидеть придётся мне с нею на престоле,

У нас довольно будет и замков, и земли.

А в остальном я ваш слуга, как прежде, короли».

Кримхильда возразила: «Мне в землях нужды нет,

Но вот бойцов бургундских нам отвергать не след.

Иметь таких вассалов любой король охоч,

И поделить их с братьями была бы я не прочь».

Сестре ответил Гернот: «Любых себе возьми.

Поделимся охотно с тобою мы людьми.

У нас их тридцать сотен. Тебе мы треть дадим».

Тут королева юная за Ортвином лихим

И Хагеном из Тронье послала поскорей.

Угодно ль им с роднёю пойти на службу к ней?

Ответил Хаген гневно, услышав речи эти:

«Не вправе Гунтер уступать нас никому на свете.[119]

Пускай другие служат вам на чужбине дальней,

А мы, бойцы из Тронье, блюдём свой долг вассальный:

Всегда мы состояли при наших королях,

И наше место при дворе, а не в чужих краях».

Звать Хагена с собою Кримхильда зареклась

И в дальнюю дорогу проворно собралась.

С ней тридцать две девицы, пятьсот бойцов лихих.

Граф Эккеварт сопровождал сестру владык своих.

Достойно проводили весь двор и Гунтер сам

Девиц, оруженосцев, и рыцарей, и дам,

И те, расцеловавшись с друзьями и роднёй,

Простились, всем довольные, с родимою страной.

Три короля бургундских вперёд вельмож послали,

Чтобы они заране ночлег приготовляли

И у Кримхильды с мужем был каждый вечер кров:

А Зигфрид в Ксантен Зигмунду дал знать через гонцов,

Что вскоре возвратится его отважный сын,

Но в отчую столицу прибудет не один —

Прекрасная Кримхильда, дочь Уты, едет с ним.

Был Зигмунд несказанно рад известиям таким.

Он молвил: «Слава богу! Я доживу до дня,

Когда у власти сменит мой смелый сын меня

И с ним престол разделит пригожая жена.

Удвоит блеск его венца своей красой она».

На радостях Зиглинда, блюдя свой сан и честь,

На платье бархат алый дала гонцам за весть,

И золота немало, и много серебра,

И разодела с пышностью дам своего двора.

Решив, что сыну ныне, когда женился он,

Пора короноваться и сесть на отчий трон,

Для торжества Зиглинда убрать велела зал,

А Зигмунд встретить Зигфрида придворным приказал.

Не знаю, принимали ль ещё кого-нибудь

Теплее, чем героев, державших в Ксантен путь.

Отправилась Зиглинда с толпой бойцов и дам

Навстречу королевичу, Кримхильде и гостям.

До самого заката была в дороге мать —

Так ей хотелось сына с невесткою обнять.

Лишь к ночи повстречала она их на пути

И поспешила в стольный град к супругу отвезти.

Забыли скорбь Зиглинда и Зигмунд в этот час.

Они расцеловались с невесткой много раз

И долго из объятий не выпускали сына.

Радушно ими принята была его дружина.

В свой зал приёмный Зигмунд на пир позвал гостей.

В мгновенье ока сняли девиц и дам с коней —

Помочь им поспешили бойцы наперебой.

За честь служить красавицам считал из них любой.

Был Гунтер щедр, но Зигмунд – его щедрее всё ж.

Столь дорогой одежды на свете не найдёшь,

Какую в дар Зиглинда приезжим раздавала.

Хозяйки тороватее вовеки не бывало.

Гостей, на праздник званных, она одела так,

Что в платьях златотканых ходил былой бедняк.

Везде сверкали лалы, блестели жемчуга.

С вельможей знатным в пышности соперничал слуга.

А Зигмунд нидерландцам такую речь сказал:

«Пусть знает каждый родич и каждый мой вассал,

Что сын мой Зигфрид сменит меня у власти ныне».

Весть эта по сердцу пришлась народу и дружине.

Был Зигфрид коронован и возведён на трон,

И стал судьёй верховным в своих владеньях он,

А суд супруг Кримхильды старался так вершить,

Чтоб страх перед возмездием неправому внушить.

Народом Зигфрид правил со славой девять лет,

А год пошёл десятый – и родила на свет

Его супруга сына на радость всей родне

И к ликованью общему в столице и в стране.

Был Гунтером в честь дяди он наречён в купели,

И дали это имя младенцу не без цели:[120]

Пусть будет смел и славен, во всём родне под стать.

Его с великим тщанием старались воспитать.

Но с госпожой Зиглиндой недолго пожил внук:

Оплаканная всеми, она скончалась вдруг,

И дочь достойной Уты теперь уже одна

Всё бремя власти на себе нести была должна.

Тем временем на Рейне Брюнхильдою пригожей

На свет наследник трона произведён был тоже,

И, как пришлось мне слышать, в честь зятя своего

Король бургундский Зигфридом решил назвать его.

Был юный принц достоин родителей своих.

Назначил сыну Гунтер наставников таких,

Чтоб стал он мудрым мужем и доблестным бойцом.

Ах, скольких славных родичей лишился он потом!

Поныне повествуют преданья прошлых дней

О вольной шумной жизни лихих богатырей

И там, где Зигфрид правил отцовскою страной,

И там, где Гунтер пребывал с дружиной и роднёй.

Меж государей первым по мощи Зигфрид был:

К нему, кто Нибелунга и Шильбунга убил,

Их земли и вассалы по праву перешли,

И не могли тягаться с ним другие короли.

Принадлежал к тому же несметный клад ему —

Такой не доставался дотоле никому.

Богатство это Зигфрид добыл под той горой,

Где смерти предан им в бою был не один герой.

Стяжал там королевич немеркнущую славу,

Но и без этой битвы считаться мог по праву

Он первым между всеми, кто сиживал в седле.

Бойца грознее не было от века на земле.

Брюнхильда задавала себе вопрос всегда:

«С какой Кримхильда стати так чванна и горда?

Ведь муж моей золовки поныне наш вассал,

Хотя уже давно у нас на службе не бывал».

Брюнхильду эти мысли не раз лишали сна.

В душе она глубоко была уязвлена

Тем, что на службу Зигфрид досель не прибыл к ней,

И правду выведать сполна хотела всё сильней.

Тогда она у мужа осведомилась ловко,

Нельзя ль ей будет снова увидеться с золовкой.

Но хоть вопрос подобный невинен был вполне,

Король ответил нехотя красавице-жене.

Сказал державный Гунтер: «Об этом позабудь.

От Ксантена до Вормса не столь короток путь,

Чтоб приглашать Кримхильду сюда имел я право», —

На что Брюнхильда молвила надменно и лукаво:

«Как подданный ни знатен, как ни прославлен он,

Всё ж воля государя и для него закон».[121]

Король лишь усмехнулся – ему-то лучше знать,

Что в Вормсе жил не как вассал его отважный зять.

Взмолилась королева: «Мой милый муж, устрой,

Чтобы приехал Зигфрид сюда с твоей сестрой.

Давным-давно с Кримхильдой нам повидаться надо.

Поверь, что буду встрече с ней я бесконечно рада.

О том, как с ней, прекрасной душою и лицом,

Перед моею свадьбой сидели мы вдвоём,

Поныне вспоминаю с большой любовью я.

Была достойна Зигфрида, мой друг, сестра твоя».

Брюнхильда так просила, что Гунтер уступил:

«Знай, в Вормсе их увидеть я сам бы счастлив был.

Не трать же слов напрасно – согласье я даю

Их пригласить через гонцов на Рейн, в страну мою».

Она ему: «Так жажду я свидеться с родными,

Что ты сказать мне должен, кого пошлёшь за ними,

Когда велишь в дорогу отправиться гонцам

И скоро ли мой зять с женой прибудут в гости к нам».

«Скажу, – король ответил. – Я ленников своих

Пошлю к ним три десятка». К себе призвал он их

И снарядил в дорогу, Брюнхильда ж припасла

По платью пребогатому для каждого посла.

Державный Гунтер молвил: «Запомните, герои:.

Когда посольство примут мой зять с моей сестрою,

Вы им передадите дословно от меня,

Что любит их по-прежнему вся вормсская родня,

Что мы с женой их просим пожаловать сюда

И будем за согласье признательны всегда,

Что мы обоих в гости к солнцевороту ждём

И что они найдут у нас заслуженный приём.

Моей сестре особо скажите, что она

С супругом непременно приехать к нам должна,

А Зигмунда уверьте, когда вас примет он,

Что здесь, на Рейне, чтут его и шлют ему поклон».

Тут дамы, и Брюнхильда, и королева-мать

Немало наказали приветов передать

Всем тем, кто в Нидерланды с Кримхильдой отбыл встарь,

И отправляться приказал посланцам государь.

Готов посольство править был каждый из гонцов,

Они проворно сели на добрых скакунов

И понеслись галопом – неблизкий путь их ждал.

Охрану им надёжную король в дорогу дал.

Послы скакали быстро и не щадя коней,[122]

Но к Зигфриду попали лишь через двадцать дней.

Он в замке нибелунгов в ту пору находился.

В Норвежской марке замок тот на скалах громоздился.

Король с женою были чуть свет извещены,

Что витязи явились к ним из чужой страны:

Они – в бургундском платье и вид у них лихой.

Кримхильда с ложа спрыгнула, вняв новости такой.

Во двор велела глянуть она одной из дам,

И та ей объявила, что видит Гере там

И что успели гости уже сойти с седла.

В волненье мысль о земляках Кримхильду привела.

«Взгляни, мой друг, кто прибыл в наш замок на заре.

Стоит, – она вскричала, – граф Гере во дворе.

Сюда его с друзьями прислал мой милый брат».

Бесстрашный Зигфрид ей в ответ: «Таким гостям я рад».

Встречать гонцов из Вормса сбежался замок весь.

Им выказать радушье любой считал за честь.

Возликовал и Зигмунд,[123] про их приезд узнав:

Король был стар, но сохранил гостеприимный нрав.

Тут отвели покои для отдыха гостей,

И челядь у приезжих взяла их лошадей.

Затем послов позвали в большой приёмный зал,

Где Зигфрид близ жены своей на троне восседал.

Они учтиво встали, когда вошли гонцы.

Тепло был принят Гере, а с ним и все бойцы,

Которым Гунтер ехать в посольство повелел.

Маркграфу предложили сесть, но он не захотел.[124]

«Хотя с дороги дальней немудрено устать,

Нам, государь, пред вами дозвольте постоять,

Пока мы не расскажем, как надлежит гонцам,

С чем Гунтер и Брюнхильда нас сюда прислали к вам.

Садиться нам не время: мы передать должны

Привет, что шлют вам Ута, а с ней её сыны —

Млад Гизельхер и Гернот, родные и друзья,

И все, кого, сбираясь в путь, успел увидеть я».

«Пусть бог, – промолвил Зигфрид, – воздаст шурьям моим,

А я люблю их нежно и доверяю им.

Моя супруга – также. Теперь сказать должны вы,

По-прежнему ль мои друзья здоровы и счастливы.

Давно я их не видел. Быть может, кто-нибудь

Дерзнул за это время на честь их посягнуть?

Коль так, приду на помощь я им, как в дни былые,

И недруг их поплатится за умышленья злые».

Отважный витязь Гере сказал ему в ответ:

«Живут мои владыки без горестей и бед.

Они на пир весёлый вас, государь, зовут.

Ведь Зигфрида, поверьте мне, глубоко в Вормсе чтут.

Они супругу вашу приехать просят с вами,

Как только снова минёт зима с её снегами.

До дня солнцеворота вас будут дожидаться».

Король ему: «Едва ль смогу с роднёй я повидаться».

Тогда посол бургундский заговорил опять:

«На Рейн зовёт вас Ута, супруги вашей мать,

И Гизельхер, и Гернот. Грех им не дать согласья:

Сестру и зятя вновь обнять почтут они за счастье.

Брюнхильда, королева и госпожа моя,

Со свитою вас просит о том же, что и я.

Она б безмерно рада увидеть вас была».

Пришлась Кримхильде по сердцу такая речь посла.

В родстве был с нею Гере. На радостях она

Маркграфа усадила и всем дала вина.

Тут старый Зигмунд тоже пришёл в приёмный зал

И там, бургундов увидав, приветливо сказал:

«Вам, Гунтеровы люди, вам, витязи, привет!

Что ж вы не появлялись здесь целых десять лет,[125]

С тех пор как сын мой Зигфрид Кримхильде стал супругом?

Не подобает своякам пренебрегать друг другом».

Посланцев ободрило радушие такое.

Усталость и заботы с них сняло как рукою.

За стол их усадили, и пир пошёл честной.

Не обделили яствами гонцов король с женой.

Шло девять дней веселье у Зигфрида с посольством,

Но, наконец, пресытясь хозяйским хлебосольством,

Бургунды намекнули, что время ехать им.

Тогда король прийти к нему велел друзьям своим.

В таких словах совета у них он попросил:

«Меня мой шурин Гунтер на праздник пригласил.

Мне самому в охоту увидеть свояка,

Да больно до Бургундии дорога далека.

Зовут со мной Кримхильду на Рейн мои шурья,

Но утомить в дороге боюсь супругу я

И сам не знаю – ехать или не ехать мне,

Хоть тридевять земель пройду, чтоб услужить родне».

Ответили вассалы: «Езжайте в добрый час,

Коль погостить на Рейне охота есть у вас,

Но пусть сопровождает вас тысяча бойцов,

Чтоб с честью были приняты вы у своих шурьёв».

Тут Зигмунд Нидерландский вошёл и слово взял:

«Что ж, сын мой, об отъезде отцу ты не сказал?

Рад, если ты не против, я буду к вам примкнуть

И сотню добрых витязей возьму с собою в путь».

«Коль ехать вам угодно, любезный мой отец,

Я буду только счастлив, – ответил удалец. —

Мы выступим отсюда через двенадцать дней».

Дал Зигфрид спутникам своим одежду и коней.

Когда сказали Гере и остальным гонцам,

Что Зигфрид согласился прибыть на пир к шурьям,

Уехали бургунды к владыке своему

С известьем, что на празднество прибудет зять к нему.

Король и королева, как говорят сказанья,

Подарков столько дали посланцам на прощанье,

Что не смогли их кони подобный груз поднять

И вьючных лошадей на Рейн с собой пришлось им гнать.

С отцом совместно Зигфрид дружинников одел,

А Эккеварт на совесть о дамах порадел:

Маркграф велел, чтоб были для них привезены

Наряды наилучшие со всех концов страны.

Щиты и сёдла стали готовить удальцы.

Все, кто на Рейн сбирались, – и дамы и бойцы —

В избытке получили, что нужно было им.

Вёз Зигфрид свиту пышную с собой к друзьям своим.

Меж тем гонцы скакали дорогою знакомой,

И через три недели посольство было дома,

И Гере спрыгнул наземь с седла перед дворцом,

Где он тепло и радостно был встречен всем двором.

С расспросами пристали и стар и млад к гонцу,

Но он ответил вормсцам, как витязю к лицу:

«Всё Гунтер сам расскажет, увидевшись со мной»,[126] —

И в зал пошёл, где ожидал послов король с роднёй.

Вскочил он им навстречу. Затем его жена

Сказала, как посланцам признательна она

За службу и усердье. Потом король спросил:

«Маркграф, как принял вас мой зять, который мне мил».

«Зарделся, – молвил Гере, – от радости он весь,

Когда ему с супругой от вас привёз я весть.

Вам с госпожой Брюнхильдой его отец и он

Шлют самый искренний привет и дружеский поклон».

Тогда вопрос маркграфу Брюнхильда задала:

«Всё так же ли Кримхильда учтива и мила,[127]

И вправду ли приедет она к нам с мужем в гости?»

Ответил Гере доблестный: «Сомненья в том отбросьте».

Посла к себе и Ута велела пригласить,

Чтоб о здоровье дочки его порасспросить,

И радостью исполнил он королеву-мать,

Сказав, что вскорости она обнимет дочь опять.

Поведали посланцы, как щедр был Зигфрид к ним,

Их одарив казною и платьем дорогим.

Пленили всех вассалов трёх братьев-королей

Подарки эти пышностью и красотой своей.

«Нетрудно, – молвил Хаген, – казаться тороватым,

Когда владеешь кладом, у нибелунгов взятым.

До самой смерти Зигфрид не расточит тот клад.

Заполучить в Бургундию его я был бы рад».[128]

Весь Вормс нетерпеливо гостей высоких ждал.

Их поскорей увидеть мечтал любой вассал,

И рук не покладая с зари и до зари

К приезду их готовили дворец богатыри.

И стольник Ортвин Мецский, и чашник Синдольт смелый

Без отдыха трудились – у них хватало дела:

Уж коли пир назначен, зал в срок убрать изволь.

Постельничего Хунольта дал в помощь им король.

Начальник кухни Румольт с отрядом поваров

Орудовал умело десятками котлов,

Чанов, кастрюль, кувшинов, горшков и сковород.

Тот, кто на праздник явится, голодным не уйдёт.

Теперь мы, предоставив бургундов их трудам,

Расскажем, как Кримхильда с толпой придворных дам

Из края нибелунгов на Рейн держала путь.

Навряд ли зрелище пышней видали где-нибудь.

Шёл вслед обоз огромный с одеждой дорогою.

Так ехал смелый Зигфрид со свитой и женою,

Чтоб к шурину и другу поспеть на торжество.

Увы, он не подозревал, что ждёт беда его!

Его сынку в ту пору так мало было лет,

Что переезд ребёнку пойти бы мог во вред,

И первенца оставил король в родном краю,

И больше отрок не видал отца и мать свою.

Сопровождал героя его отец седой.

Когда бы ведал Зигмунд, что кончится бедой

Весёлый пир на Рейне, он сына и невестку

Не отпустил бы ни за что в опасную поездку.

Гонцов послал с дороги к трём королям их зять,

И люди Уты гостя поехали встречать.

Отправил с ними Гунтер своих богатырей,

А сам стал думать, как принять приезжих потеплей.

Пошёл в покой к супруге и молвил государь:

«Ты помнишь, как Кримхильда тебя встречала встарь?

Не менее радушной теперь ты быть должна». —

«И буду: я ж её люблю», – ему в ответ она.

«Я жду их завтра утром, – сказал король жене, —

И выехать навстречу велит учтивость мне:[129]

Не принимал я в жизни гостей столь дорогих.

Сбирайся, если ты со мной желаешь встретить их».

Брюнхильда приказала, созвав придворных дам,

Им всем принарядиться так, чтоб предстать гостям

В одежде самой лучшей, богатой и красивой,

И выполнять её приказ взялись они ретиво.

На лошадей вельможи им пособили сесть.

Встречать гостей желанных весь двор и город весь

Помчались за Брюнхильдой и Гунтером вослед.

Столь тёплой встречи родичей ещё не видел свет.

Была с высокой гостьей Брюнхильда так мила,

Что в этот день невестка золовке воздала

За прежнее радушье и ласковый приём.

Дивились их учтивости все, кто стоял кругом.

Вслед за женой и Зигфрид с дружиной подскакал.

Тяжёлый конский топот на поле не смолкал,

И тучей чёрной пыли заволоклось оно.

Повсюду было витязей и дам полным-полно.

Когда король бургундский увидел, что пред ним

Неустрашимый Зигфрид с родителем своим,

Он так обоим молвил: «Привет мой вам, друзья!

Вас видеть в Вормсе счастливы моя родня и я».

Сказал почтенный Зигмунд: «Воздай вам бог, коль так.

С тех пор как сын мой Зигфрид вступил с Кримхильдой в брак

Я о свиданье с вами мечтал неоднократно».

Ответил Гунтер: «Слышать мне такую речь приятно».

Был Зигфрид принят с честью, как государь и друг.

Его расположенья искали все вокруг.

Млад Гизельхер и Гернот пеклись о госте так,

Что большего радушья он желать не мог никак.

Вот съехались вплотную супруги королей,

И дамам, пожелавшим на землю слезть с коней,

Поторопились помощь герои предложить.

Хватило дела всем, кто рад был женщине служить.

Перемешались свиты обеих королев,

И умилились сердцем воители, узрев,

Как обнялись при встрече супруги их владык.

Свели знакомство меж собой немало дам в тот миг.

И гостьи и бургундки с учтивостью такой

Друг к дружке устремлялись с протянутой рукой,

Так нежно целовались по многу раз подряд,

Что восторгались витязи, на них бросая взгляд.

Но счёл державный Гунтер, что в Вормс пора скакать,

А по пути, чтоб видел его отважный зять,

Как глубоко он всеми в краю бургундском чтим,

Турнир устроить приказал король мужам своим.

Бойцов в той схватке славной взял Хаген под начал,

И Ортвин за порядком с ним вместе наблюдал.

Им все повиновались – их мощь внушала страх.

А как они заботились о дорогих гостях!

Пока шёл бой потешный у городских ворот,

Хозяева с гостями не двигались вперёд.

Под свист калёных копий и звон щитов стальных

Казались долгие часы минутами для них.

Гостей король оттуда повёз к себе в палаты.

Роскошные попоны, расшитые богато,

У женщин из-под сёдел свисали до земли.

Вновь у дворца воители слезть дамам помогли.

Отвёл приезжим Гунтер покои сей же час.

С золовки не спускала меж тем Брюнхильда глаз.

Кримхильда красотою пленяла всех кругом —

Светлей и чище золота была она лицом.

А гости всё стекались, шумя, толпясь, пыля,

Пока конюший Данкварт по слову короля

Над Зигфридовой свитой не принял попеченье.

Для каждого сумел найти он тотчас помещенье.

Затем гостей хозяин велел просить за стол.

Пир и в дворцовом зале, и во дворе пошёл.

Король богатый задал на славу торжество:

Ни в чём приезжим не было отказу у него.

Исполнен дружелюбья, он с ними пил и ел,

А зять его с женою, как встарь, напротив сел.

К столу их провожало немало удальцов —

Двенадцать сотен доблестных, испытанных бойцов.

Когда позанимали они места кругом,

Красавица Брюнхильда подумала тайком,

Что мир вовек не видел столь сильного вассала,

Но к Зигфриду в тот миг враждой ещё не воспылала.

Веселье затянулось в тот вечер допоздна.

У многих даже платье промокло от вина:

Гость поднятую чару допить не успевал,

Как чашник влагу пенную в неё уж подливал.

Как на пирах ведётся, хозяева велели

Постлать для дам приезжих удобные постели.

Всех, кто на праздник прибыл, ждал ласковый приём.

С большим почётом каждый гость был встречен королём.

Когда же день забрезжил сквозь толщу облаков,

Открыли дамы крышки дорожных сундуков

И вынули одежду, хранившуюся в них.

Она слепила взор огнём каменьев дорогих.

Ещё не отбыл Гунтер к заутрене в собор,

А уж от звона стали гудел дворцовый двор:

Сошлись оруженосцы и рыцари толпой,

Чтоб в честь хозяина начать большой потешный бой.

Над рейнскою столицей разнёсся громкий звук —

То трубы загудели, запели флейты вдруг,

И Вормс проснулся разом, хотя он был велик,

И на коней воители вскочили в тот же миг.

Излюбленной забаве герои предались.

Сердца их молодые отвагою зажглись.

Щитами прикрываясь и горяча коней,

Кидались витязи туда, где бой гремел сильней.

Сражался сам хозяин и все его друзья,

А из дворцовых окон, дыханье затая,

За круговертью схваток, вскипавших там и сям,

Следило много милых дев и благородных дам.

Всех увлекла потеха, за часом час летел,

Но колокол соборный призывно загудел,

И подвели к воротам коней для дам и дев,

И в храм вельможи повезли обеих королев.

У паперти их сняли воители с седла.

К золовке не питала ещё Брюнхильда зла.

Рука в руке вступили они под кров святой,

Но обернулась их приязнь раздором и враждой.

Окончилась обедня, и во дворец опять

Поехали хозяйка и гостья пировать,

И дружбу их ни разу не омрачила тень,

Пока над Вормсом не рассвел одиннадцатый день.

В тот день, перед вечерней, потехой ратной вновь

Погорячить решили себе герои кровь.

От топота и кликов гудел дворцовый двор,

А из дворца на витязей бросали дамы взор.

Сидели королевы бок о бок у окна,[130]

И вдруг о двух героях пришла им мысль одна.

Промолвила Кримхильда: «Супруг мой так силён,

Что мог бы подчинить себе и вашу землю он».

Брюнхильда возразила: «Напрасные мечты!

Вот если б пережили всех нас твой муж да ты,

Наш край и впрямь достался б супругу твоему,

Но раз мой Гунтер здравствует, вовек не быть тому».

Ответила Кримхильда: «Ты лучше посмотри,

Насколько Зигфрид краше, чем все богатыри.

Меж ними он – как месяц меж звёзд порой ночной.[131]

Горжусь я тем, что он меня назвал своей женой».

Брюнхильда не смолчала: «Как Зигфрид ни хорош,

Ни храбр, ни прям душою, признать должна ты всё ж,

Что Гунтер, брат твой смелый, – знатней и удалей.

С ним не идёт в сравнение никто из королей».

Воскликнула Кримхильда: «Поверь, сестра моя,

Превозношу супруга не без причины я:

Себя он так прославил в дни мира и войны,

Что Зигфрид с Гунтером твоим величием равны».[132]

«Тебя я не хотела, Кримхильда, оскорбить,

Но с Гунтером не может супруг твой ровней быть.

Об этом я узнала от них самих в те дни,

Когда искать моей руки приехали они.

Тогда твой брат отвагой любовь мою стяжал,

И Зигфрид мне признался, что он – простой вассал.

А коли так, вассалом он должен и считаться».[133]

Красавица Кримхильда ей: «Как это может статься?

Не верю я, чтоб братья и вся моя родня

За подданного выдать осмелились меня,

А потому покорно прошу тебя, подруга,

Не говорить подобных слов про моего супруга».

«Я говорить их буду, – Брюнхильда ей в ответ. —

Мне с мужем отрекаться от подданных не след:

Пускай и впредь нам служат, как долг и честь велят».

Тут на невестку кинула Кримхильда гневный взгляд.

«Придётся всё ж отречься тебе от одного:

Мой муж слугою не был вовек ни у кого.

Знатнее, чем твой Гунтер, его отважный зять,

И ты должна свои слова назад немедля взять.

Вот что ещё мне странно: коль впрямь он ленник твой

И ты повелеваешь по праву им и мной,

Как он посмел так долго вам дани не платить?[134]

Тебе надменный свой язык пора б укоротить».

Воскликнула Брюнхильда: «Свой чванный нрав уйми!

Ведь мы ещё посмотрим, кто больше чтим людьми —

Ты или я, чьей воле покорён каждый здесь».

И тут уж вовсе королев объяли злость и спесь.

«Пусть будет так, Брюнхильда, как ты сейчас сказала.

Ты моего супруга считаешь за вассала,

А я при всех, кто службой обязан вам и нам,

Перед тобою, первая, войду сегодня в храм.[135]

Сегодня ж ты увидишь, что выше родом я

И что славней, чем Гунтер, тот, кто мне дан в мужья.

Отучишься ты думать, что я – твоя раба.

А коль воображаешь ты, что это похвальба,

Я повторяю снова, что первой в храм войду

У всех твоих вассалов и женщин на виду,

Чтоб моему величью дивился вормсский двор»,

Вот так меж королевами и начался раздор.

Брюнхильда заключила: «Коль ты убеждена,

Что верностью вассальной пренебрегать вольна,

Ты от меня отдельно со свитой в храм пойдёшь».

И ей вдогонку бросила Кримхильда: «Ну, так что ж?»

Затем велела дамам: «Оденьтесь сей же час.

Пускай в восторг бургунды придут, увидев вас,

И знают, что не в меру их госпожа горда,

И я от чванства отучу Брюнхильду навсегда».

Принарядились дамы, и, свиту оглядев,

Из всех на праздник в Вормсе прибывших с нею дев

В собор взяла с собою Кримхильда сорок три.

Шли с ними люди Зигфрида, бойцы-богатыри.

Шёлк яркий аравийский на женщинах сверкал,

Но даже он, казалось, бледнел и померкал,

Как только на Кримхильду бросали вормсцы взгляд —

Так царственно роскошен был в тот день её наряд.

Народ давался диву: знать, что-нибудь стряслось,

Коль обе королевы идут к вечерне врозь —

Ведь раньше их, бывало, не разольёшь водой.

Увы, кто знал, что их раздор для всех чреват бедой!

Тем временем Брюнхильда со свитою своей

Направилась к собору и встала у дверей.[136]

Беседа завязалась у витязей и дам,

А тут и гостья подошла ко входу в божий храм.

Наряд её прислужниц был сказочно хорош —

Такой вовек не снился и дочерям вельмож.

За Зигфридом не бедно жила его жена:

Богатством тридцать королев могла затмить она.

Вам подтвердил бы каждый, кто был в тот миг у храма,

Что в жизни он не видел пышней одетой дамы,

Чем спутницы Кримхильды, пришедшие в собор.

Она принарядила их невестке вперекор.

Итак, столкнулись свиты обеих королев,

И тут хозяйка гостье, от злобы побелев,

Надменно приказала не преграждать пути:

«Пускай супруга ленника даст госпоже пройти».[137]

Разгневанно Кримхильда воскликнула в ответ:

«Молчи! Твоё злоречье тебе самой во вред.

Как саном королевским кичиться может та,

Кто подданным своим была в наложницы взята?»

«Кого же ты, Кримхильда, наложницей зовёшь?» —

«Тебя, и ты не смеешь сказать, что это ложь.

Впервые насладился твоею красотой

Не Гунтер, твой законный муж, а милый Зигфрид мой.

Ужель тебе рассудок в ту ночь не подсказал,

Что, к хитрости прибегнув, возлёг с тобой вассал?

Уймись и грех свой тайный не ставь себе в заслугу».

Брюнхильда ей: «Твои слова я передам супругу».

«Изволь! Ты не уронишь меня во мненье брата.

Сама ты возгордилась, сама и виновата.

Коль подданной своею ты смела счесть меня,

Меж нами больше дружбы нет с сегодняшнего дня».

Заплакала Брюнхильда, и первой, перед ней,

Вошла в собор Кримхильда со свитою своей.[138]

Вот так вражда меж ними и началась с тех пор,

И помутнел от горьких слёз у многих ясный взор.

Какою благолепной вечерня ни была,

Брюнхильда с нетерпеньем конца её ждала.

В надменной королеве кипели жёлчь и злость,

Из-за которых многим смерть потом принять пришлось.

Из церкви божьей выйдя, подумала она:

«Бранчливая гордячка мне объяснить должна,

За что меня дерзнула наложницей назвать.

Коль Зигфрид впрямь расхвастался, ему несдобровать!»

Тут вышла и Кримхильда с толпою удальцов.

Брюнхильда ей: «Постойте! Из ваших бранных слов

Мне видно, что назвали наложницей меня вы.

Кто, дерзкая обидчица, вам дал на это право?»

Кримхильда ей: «Дорогу! Ответ на ваш вопрос

Даёт вот этот перстень, что Зигфрид мне принёс

В ту ночь, когда на ложе вы с ним взошли вдвоём».

Да, для Брюнхильды этот день стал самым чёрным днём.

Она в ответ сказала: «Не спорю, перстень – мой,

Но у меня украден он чьей-то злой рукой,

И кем он был похищен, теперь я вижу ясно».

Тут обуял обеих гнев, безмерный и ужасный.

Воскликнула Кримхильда: «Нет, не воровка я.

Умолкни, иль навеки погибла честь твоя.

Да, ты принадлежала супругу моему,

И пояс, что на мне надет, – порукою тому».

Из шёлка Ниневии был этот пояс свит,

Каменьями унизан и жемчугом расшит.

Заплакала Брюнхильда при взгляде на него

И так сказала подданным супруга своего:

«Пускай властитель рейнский сюда придёт сейчас

И от меня услышит, как я вот здесь, при вас,

Его родной сестрою была оскорблена.

Наложницею Зигфрида я ею названа».

Пришёл державный Гунтер и с ним весь цвет страны.

Король спросил с участьем у плачущей жены:

«Кто вам посмел обиду, любовь моя, нанесть?»

В ответ Брюнхильда: «У меня для слёз причины есть.

Твоей сестрой бесчестью я предана при всех.

Она твердит, что тайно я совершила грех

И что не ты, а Зигфрид со мною первый лёг».

Король вспылил: «Несправедлив и лжив её упрёк».

«Она бесстыдно носит мой перстень золотой

И драгоценный пояс, что был потерян мной.

От горя и обиды мне белый свет не мил,

И я молю, чтоб ты с меня пятно позора смыл».

Сказал ей муж: «Мы зятя к ответу призовём.

Коль он в бахвальстве грешен, пусть повинится в том;

А нет – пусть опровергнет слова жены своей».

И повелел он Зигфрида позвать к нему скорей.

Явился нидерландец, в слезах увидел дам

И молвил удивлённо собравшимся мужам:

«Что заставляет женщин так горько слёзы лить

И для чего меня король просил к нему прибыть?»

В ответ державный Гунтер: «Скрывать не стану, зять.

Осмелилась невестке сестра моя сказать,

Что ты Брюнхильду первым познал в обиду мне

И этим не побрезговал похвастаться жене».

Вскричал могучий Зигфрид: «Коль ты, мой шурин, прав,

Поплатится Кримхильда за свой сварливый нрав,

А я великой клятвой при всём дворе готов

Поклясться, что не говорил супруге этих слов».[139]

Сказал властитель рейнский: «С тобою мы согласны.

Не будет эта клятва ни лишней, ни напрасной.

Она тебя очистит от подозрений в лжи».

Тут окружили Зигфрида бургундские мужи,

А Зигфрид поднял руку и смело клятву дал.

Тогда воскликнул Гунтер: «Теперь я увидал,

Что мне не причинили вы никакого зла

И что моя сестра на вас напраслину взвела».

Отважный Зигфрид молвил: «Весьма жалею я

О том, что оскорбила в сердцах жена моя

Пригожую Брюнхильду, чей муж – мой верный друг».

Переглянулись витязи, стоявшие вокруг.

Он продолжал: «Мой шурин, обязанность мужчины —

Укоротить супруге язык не в меру длинный.[140]

Ты дай урок Брюнхильде, а я Кримхильде дам.

Из-за её бесчинств меня постигли стыд и срам».

Но гордых женщин было уже не укротить.

Брюнхильда продолжала по целым дням грустить,

И жалость все вассалы почувствовали к ней,

И Хаген доблестный пошёл к владычице своей.

Он расспросил, в чём дело, о чём скорбит она,

И ей поклялся смело, что Зигфриду сполна

Воздаст[141] за поношенье, бесчестье и позор

Иль в жизни радости ему не видеть с этих пор.

Он с Гернотом могучим и Ортвином втроём

Лишить героя жизни задумали тайком.

Но Гизельхер услышал, о чём ведётся речь,

И молвил заговорщикам, чтоб друга оберечь:

«Вам, витязи, об этом невместно рассуждать.

За что хотите смерти вы Зигфрида предать?

Ужель заплатит жизнью прославленный герой

За то, что вздорят женщины по пустякам порой?»

Ответил Хаген: «В поле траве не место сорной.

Держать чужих ублюдков в своём дому зазорно.

Погибнет тот, кто клеплет на нашу госпожу,

И пусть не жить мне самому, коль слова не сдержу».

Тогда вмешался Гунтер: «От зятя никогда

Я с братьями не видел бесчестья и вреда.

За что же ненавидеть и убивать того,

Кто, кроме блага, мне и вам не сделал ничего?»

На это Ортвин Мецский дал королю ответ:

«Хоть он силён безмерно, ему спасенья нет,

И лишь мигнуть вам стоит, чтоб я его убил».

Так ими обречён на смерть безвинно Зигфрид был.

От слова к делу, правда, не перешёл никто.

Лишь Хаген государю нашёптывал про то,

Как много стран захватит по смерти зятя он.[142]

Молчал король, но явно был расстроен и смущён.

А гости в честь Кримхильды затеяли турнир

И много крепких копий, к ней едучи на пир,

Переломать успели от храма до дворца.

Бургундам же великий гнев переполнял сердца.

Сказал вассалам Гунтер: «Умерьте вашу злость.

Пусть здравствует и дальше наш благородный гость.[143]

К тому ж могуч он слишком – ему отпор не дашь,

Коль, на беду, он вызнает про тайный сговор ваш».

«Он нас, – ответил Хаген, – не заподозрит даже.

Беды не опасайтесь – я так всё дело слажу,

Что за позор Брюнхильды мы Зигфриду отметим.

Его до смерти буду я считать врагом своим».

Спросил король бургундский: «Но как убить его?»

«От вас я, – молвил Хаген, – не скрою ничего.

Пришлём мы неизвестных здесь никому гонцов

К вам с объявлением войны от имени, врагов.

Как только сообщите вы зятю про войну,

Вам вызовется Зигфрид помочь, как в старину,

И тут уж он погибнет по жениной вине,

Затем что тайну мужнюю Кримхильда выдаст мне».[144]

Так короля на низость сумел вассал подбить,

И Зигфрида бургунды решили погубить,

Пока он всё не вызнал и не убил их сам.

Да, много славных витязей унёс раздор двух дам!

Чуть солнце в день четвёртый сверкнуло поутру,

Как тридцать два посланца явились ко двору

С известьем, что войною враги на Вормс идут.

Какое горе и тоска объяли женщин тут!

Немедля чужеземцев король к себе призвал,

И лжегонцы сказали, что в стольный Вормс прислал

Их Людегер Саксонский, тот самый государь,

Который Зигфридом разбит и в плен был угнан встарь.

Присесть радушный Гунтер велел гостям своим,

Один из них ответил: «Мы лучше постоим,[145]

Покуда вам не скажем то, что сказать должны.

Узнайте ж, государь, что вы – в преддверии войны.

Вас Людегер Саксонский на смертный бой зовёт

И с Людегастом Датским на вас идёт в поход.

За старые обиды отметить он вам грозит».

Тут сделал Гунтер вид,[146] что он известием убит.

Велел посланцам мнимым он отвести покой.

Не мог бесстрашный Зигфрид, да и никто другой,

Злой умысел бургундов в то время разгадать.

Но им потом за всё пришлось самим же пострадать.

В сомненье пребывая, прав Хаген или нет,

Всё вновь и вновь с друзьями король держал совет,

И дело бы, пожалуй, уладилось добром,

Когда бы Хаген не стоял упорно на своём.

За тайным совещаньем застав их как-то раз,

Вопрос супруг Кримхильды им задал сей же час:

«Что короля печалит и всех его бойцов?

Коль он обижен кем-нибудь, я отомстить готов».

Сказал державный Гунтер: «Как тут весёлым быть! —

Вновь Людегер со мною задумал в бой вступить

И с Людегастом вместе на нас ведёт войска».

Ответил витязь доблестный: «Коль так, моя рука

От смерти и бесчестья бургундов оградит,

А недругов, как прежде, постигнут срам и стыд.

Опустошу их земли, смету их замки я.

Да будет в том порукою вам голова моя.

Останьтесь дома, шурин, с дружиною своей.

В поход возьму я только моих богатырей —

Чтоб справиться с врагами, мне большего не надо.

Мои вассалы, как и я, всегда служить вам рады».

В ответ король отвесил признательный поклон,

Как будто ждал от зятя подмоги вправду он,

И Зигфриду промолвил: «Я рад таким словам»,

А тот сказал: «Теперь враги не страшны больше вам».

Затем для виду Гунтер готовить войско стал,

Чтоб гость его случайно обман не разгадал;

А Зигфрид Нидерландский созвал бойцов своих,

И вскоре собрались они в доспехах боевых.

«Родитель мой, – промолвил сын Зигмунда отцу, —

Войну живой рукою мы приведём к концу

И в стольный Вормс с победой воротимся опять,

А вы останьтесь здесь, где вам король не даст скучать».

Взметнулись ввысь знамёна, как будто впрямь война.

Не зная, в чём тут дело, смятенная страна

Весь этот шум и сборы за правду принимала,

И с Зигфридом рвались в поход бургундские вассалы.

Доспехи погрузили на вьючных лошадей.

Готов был в поле Зигфрид вести своих людей,

И тут к Кримхильде Хаген пришёл в последний миг —

Мол, попрощаться хочет он с сестрой своих владык.

Сказала королева: «Я счастлива, что мне

Достался муж, способный во всём помочь родне.

Шурьёв не даст в обиду мой Зигфрид никогда,

Чем я, – прибавила она, – довольна и горда.

А вас, владетель Тронье, люблю я всей душой

И услужить готова вам с радостью большой.

Вы ж на моём супруге не вымещайте зла

За то, что оскорбленье я Брюнхильде нанесла».

Кримхильда продолжала: «Мне дан и так урок.

Когда известно стало, сколь дерзостный упрёк

В порыве злобы мною невестке брошен был,

Меня разгневанный супруг безжалостно побил».

«Вы с нею помириться ещё найдёте случай, —

В ответ промолвил Хаген. – Поведайте мне лучше,

Чем Зигфриду я мог бы в бою полезен быть.

Такую честь я никому не склонен уступить».

Красавица сказала: «Я не страшусь того,

Что в битве жизнь отнимут у мужа моего.

Покуда хладнокровен и осторожен он,

Не будет Зигфрид доблестный противником сражён».

Коварный Хаген молвил: «Коль опасенья есть,

Что могут в сече рану ему враги нанесть,

Мне, госпожа, откройте, как отвести беду,

И от него я ни на шаг в бою не отойду».

Воскликнула Кримхильда: «С тобою мы родня,[147]

И ты сберечь супруга обязан для меня.

Тебе его вверяю». И Хагену она

Сболтнула то, о чём по гроб молчать была б должна.

«Мой муж, – она сказала, – и храбр, и полон сил.

Однажды под горою дракона он сразил,[148]

В его крови омылся и стал неуязвим.

Не взять супруга моего оружьем никаким.

И всё ж, когда я знаю, что Зигфрид бой ведёт,

Что каждый миг в героя летит копьё иль дрот,

Безумный страх за мужа испытываю я

И от предчувствий тягостных болит душа моя.

Лишь ты один узнаешь, как родственник и друг,

Куда быть может ранен мой дорогой супруг,

Но за доверье, Хаген, мне верностью воздай

И неотступно Зигфрида в бою сопровождай.

Когда в крови дракона он омываться стал,

Листок с соседней липы на витязя упал

И спину меж лопаток на пядь прикрыл собой.

Вот там, увы, и уязвим супруг могучий мой».

Владетель Тронье молвил: «Нашейте, коли так,

На пышную одежду ему условный знак.

Чтоб видел я, где мною прикрыт быть должен он».

Вот тут и был герой на смерть женою обречён.

Ответила Кримхильда: «Я твой совет приму

И шёлковою нитью супругу своему

Едва заметный крестик на месте вышью том,[149]

А ты в сраженье прикрывай его стальным щитом».

Сказал на это Хаген: «Прикрою, госпожа», —

И распростился с нею, от радости дрожа.

Вот так, спасти желая супруга своего,

Кримхильда помогла сама врагам сгубить его.

Воитель подозрений отнюдь не возымел.

Тут нечему дивиться: никто бы не сумел

Искуснее, чем Хаген, сеть ков и лжи сплести

И к женщине встревоженной в доверие войти.

Опять настало утро, и Зигфрид на врагов

Повёл с собой дружину из тысячи бойцов,

Своей родне бургундской надеясь порадеть.

Поехал Хаген рядом с ним, чтоб крестик разглядеть.

Всё высмотрев украдкой, велел он двум гонцам

Скакать с известьем новым наперерез войскам:

Мол, Людегер раздумал на Рейн идти в поход

И впредь на земли Гунтера вовек не посягнёт.

Не вдруг решился Зигфрид коня поворотить —

Ведь он за дерзкий вызов хотел врагам отметить.

С трудом уговорили его вернуться вспять.

С признательностью Гунтером был встречен смелый зять.

Король воскликнул: «Зигфрид, да наградит вас бог!

Вы вновь врагам не дали застать меня врасплох.

Я за усердье ваше навек в долгу у вас,

И вы мне всех моих друзей дороже во сто раз.

Теперь, когда сумели вы саксов отпугнуть,

В Вогезский лес[150] направим мы завтра утром путь:

Там я травить медведей и кабанов люблю.

(Коварный Хаген подсказал всё это королю).

Гостей предупрежу я, что едем мы с зарёю.

Кто хочет поразмяться, тех я возьму с собою;

А те, кому по чаще за зверем гнаться лень,

Здесь в разговорах с дамами пускай проводят день».

Не отказался Зигфрид участвовать в охоте.[151]

«Я рад поехать с вами, коль вы меня возьмёте.

Нужны мне только ловчий да пара добрых псов,

И с вами в лес отправиться я хоть сейчас готов».

В ответ учтиво молвил бургундский властелин:

«Для вас найдётся ловчий, и даже не один,

А три иль все четыре, и лес им так знаком,

Что вы с добычей знатною вернётесь вечерком».

Тут Зигфрид Нидерландский ушёл в покой к жене,

И с Хагеном остался король наедине,

Чтоб обсудить, как лучше сгубить бойца лихого.

Спокон веков не видел мир предательства такого!

С весёлым видом Гунтер и Хаген удалой

Заутра отправлялись из Вормса в лес густой

Лосей, медведей, зубров и кабанов травить.

Что может истым витязям милей охоты быть?

С собой везли бургунды съестных припасов много.

Без опасений Зигфрид собрался в путь-дорогу,

Но у ручья лесного лишился жизни он:

На смерть Брюнхильдой мстительной смельчак был обречён.[152]

Навьючили поклажу бойцы на лошадей.

За Рейном очутиться хотелось им скорей.

Пошёл к супруге Зигфрид и с ней прощаться стал,

Но сердце королевы страх томил и угнетал.

Кримхилъду витязь обнял и начал утешать:

«Даст бог, с тобою скоро мы свидимся опять.

Я должен отлучиться на три-четыре дня,

А ты покуда здесь побудь с роднёю без меня».

Тут страшная догадка ей разум озарила.

Припомнила Кримхильда, что Хагену открыла,

И, Зигфриду признаться в своей вине боясь,

Слезами покаянными бессильно залилась.

«Не езди на охоту, – промолвила она. —

Мне сон дурной приснился: гнались два кабана[153]

По лугу за тобою, и все цветы вокруг

Внезапно стали красными. Не езди, мой супруг!

Рыдаю я от страха – мне кажется, что здесь

Какой-то тайный недруг у нас с тобою есть.

Он нам из мести может наделать много бед.

Останься и не уезжай – вот мой тебе совет».

Он молвил: «Дорогая, назад вернусь я скоро.

Здесь у меня к тому же ни с кем не вышло ссоры

И все без исключенья благоволят ко мне —

Ведь я, Кримхильда, лишь добра желал твоей родне».

«Поверь, не зря слезами мой отуманен взор.

Мне сон дурной приснился: стоял ты меж двух гор,[154]

И вдруг они упали, и ты раздавлен был.

Останься, чтобы твой отъезд мне сердце не разбил».

Супругу витязь обнял, прижал к груди своей,

Лобзаньями утешил, потом простился с ней

И поспешил вдогонку за шурином своим,

И больше мужа увидать ей не пришлось живым.

Героев в лес дремучий помчали скакуны.

Взял Гунтер на охоту с собой весь цвет страны.

Лишь Гизельхер и Гернот отсутствовали там[155] —

Не шло веселие на ум двум младшим королям.

Был переправлен первым за Рейн большой обоз.

Немало в тяжких вьюках с собою Гунтер вёз

Вин, хлеба, мяса, рыбы – всего, в чём есть всегда

У короля радушного изрядная нужда.

Как только стан разбили, – а расположен он

Был на лесной опушке, где начинался гон, —

От приближённых Гунтер узнал, что прибыл зять,

И отдал приказание к охоте приступать.

Через минуту были все на местах своих,

И смелый нидерландец спросил у остальных:

«Друзья, а кто укажет нам в чаще леса путь

К местам, где зверя красного сумеем мы вспугнуть?»

В ответ промолвил Хаген: «Нам лучше разделиться

И не сходиться вместе, пока охота длится.

Пусть каждый промышляет один и без помех.

Мы поглядим потом, кто был удачливее всех.

Поделим меж собою мы ловчих и собак,

И всяк, куда захочет, направить может шаг,

И честь тому, кто первым окажется из нас».

Тут разойтись охотники решили сей же час.

Сказал супруг Кримхильды: «Немного нужно мне —

С меня одной собаки достаточно вполне,

Коль этот пёс проворен и след легко берёт,

Я в том, что зверю не уйти, ручаюсь наперёд».

Один искусный ловчий, взяв гончую с собой,

Владыку Нидерландов провёл лесной тропой

Туда, где дичь водилась в обилии таком,

Что за собакой поспевал герой с большим трудом.

Но хоть зверей немало в чащобе поднял пёс,

Им всём удар смертельный сын Зигмунда нанёс:

Был скакуна любого резвее конь под ним,

И сам он – тоже не чета охотникам другим.

Во всяком деле Зигфрид примером всем служил.

Он первым в это утро добычу уложил:

Был им подсвинок дикий без промаха сражён.

Затем на льва огромного в лесу наткнулся он.[156]

Зверь, вспугнутый собакой, прочь от людей пустился,

Но богатырь проворно за лук тугой схватился,

И, трижды прыгнув, хищник на землю мёртвым пал,

За что от спутников храбрец наслушался похвал.

Стрелою златопёрой пронзённые насквозь,

Свалились тур матёрый, четыре зубра, лось.

От Зигфрида ни разу не ускользнула дичь —

Ведь даже лань его скакун мог на бегу настичь.

Вновь след взяла собака, но в тот же миг она

Метнулась в гущу леса, завидев кабана.

Спасая пса, охотник помчался к зверю вскачь,

И ринулся на смельчака разгневанный секач.

Взмахнул мечом воитель, и вепрь свалился с ног.

На свете только Зигфрид свершить такое мог.

Пока, над зверем стоя, собаку он свистел,

Слух о его деянии всю местность облетел.

Охотники взмолились: «Оставьте ради бога

На нашу долю, Зигфрид, добычи хоть немного,

Не то опустошите вы этот лес вконец».

И улыбнулся шутке их польщённый удалец.

В недавно тихой чаще стояли шум и гам,

И разносило эхо по долам и горам

Смех, крики, конский топот и тявканье борзых:

Бежало их две дюжины в тени дерев густых.

Зверей понастреляли богатыри немало —

Ведь каждому хотелось во что бы то ни стало

Охотничьей удачей пред всеми отличиться,

Но с Зигфридом не удалось ни одному сравниться.

Однако постепенно сморил героев зной,

И потянулись к стану они тропой лесной.

Обильную добычу вёз каждый зверолов,

И повара без отдыха трудились у костров.

Распорядился Гунтер гостей поторопить —

Пора уж им вернуться и силы подкрепить,

И громко рог призывный разнёс повсюду весть

О том, что хочет государь за стол с друзьями сесть.

Тут ловчий нидерландцу сказал: «Прошу прощенья,

Но я раскаты рога заслышал в отдаленье,

А это знак, что Гунтер нас на привале ждёт».

Так молвил он и рог к губам приблизил в свой черёд.

Ответил смелый Зигфрид: «Туда и поспешим».

Пустилась свита следом за королём своим,

Но тут медведя поднял внезапный стук копыт,

И крикнул витязь, услыхав, как грозный зверь рычит:

«Мне здесь медведь попался. Спустите пса, друзья.

Изрядно распотешу всех наших нынче я,

Живым и целым зверя доставив на привал.

Боюсь я только одного – чтоб он не убежал».

Со сворки пса спустили, нырнул в кусты медведь,

За ним помчался Зигфрид, но не преодолеть

Коню лихому было кустарника густого,

И зверь уже надеялся удрать от верхового.

На землю спрыгнул витязь, и через краткий миг

Беспечного медведя он на бегу настиг,

Но не убил, не ранил, а только взял живьём,

Связал покрепче и к седлу приторочил ремнём.

Ни зубы в ход, ни когти медведь пустить не мог.

К охотничьему стану повёз его седок

В надежде распотешить товарищей своих.

Как ликовал тогда герой, как был красив и лих!

Как царственно и гордо он ехал через бор!

Клинок его широкий свисал до самых шпор.

Рог с золотой насечкой носил он на боку

И тяжкое копьё в руке вздымал на всём скаку.

Охотника нарядней не видел мир дотоле.

Пошёл у нидерландца на шапку мех соболий.

Из шёлка цвета угля был у него кафтан,

Обвит тесьмою дорогой вместительный колчан.

От этого колчана струились ароматы —

Был шкурою пантеры отделан он богато.[157]

Лишь сам могучий Зигфрид свой смертоносный лук

Мог натянуть без ворота, одною силой рук.

На плащ его роскошный из выдровых мехов

Нашиты были сверху меха других цветов.

Был этот плащ просторный и лёгок, и хорош,

И канителью золотой насквозь прострочен всплошь.

Как мы уже сказали, меч Зигфрида стальной

Изрядной отличался длиной и шириной —

Любые шлемы Бальмунг в сраженье пробивал.

Так ехал, весел и могуч, охотник на привал.

Ещё одно поведать о нём я не успел.

Колчан его ломился от златопёрых стрел,

Чей острый наконечник был шириною в пядь.

Кто сбит такой стрелою с ног, тому уже не встать.

К охотничьему стану примчался вихрем оп,

И ринулись бургунды к нему со всех сторон.

На землю спрыгнув, витязь им бросил удила.

Привязан был большой медведь к луке его седла.

Он снял со зверя путы. Разинул пленник пасть,

Расправил с рёвом лапы и восвояси шасть.

Залаяли собаки, раздались вопли слуг,

И начался переполох на всей опушке вдруг.

В испуге удирая куда глаза глядят,

Зверь забежал на кухню, рассеял поварят,

В костры поопрокинул котлы и вертела.

Эх, сколько яств из-за него испачкала зола!

С мест повскакала челядь, вскочили господа.

Медведь остервенился, и приказал тогда

Король ему вдогонку со свор спустить борзых.

Уж то-то славный был денёк у витязей лихих!

За копья и за луки охотники взялись.

Они за зверем долго по зарослям гнались,

Но выстрелить боялись, чтоб не поранить псов.

Весь лес гудел от топота и громких голосов.

Медведь прибавил ходу, спасаясь от собак.

Не удавалось людям настичь его никак.

Лишь муж Кримхильды зверя в лесной глуши нагнал,

Убил мечом и приволок обратно на привал.

Бургундов в изумленье проворством он привёл.

Тут пригласил хозяин охотников за стол,

И на лугу зелёном они уселись в круг,

И потянулась с яствами к ним вереница слуг.

Любое угощенье в достатке было там,

И если б не забыли вина подать гостям,

Чему виной не скупость, а умысел дурной,

Гордиться бы хозяин мог, что задал пир такой.

«Дивлюсь я, – молвил Зигфрид. – Еды довольно тут,

А вот вина упорно к столу не подают.

Коль этак принимают охотников у вас,

Не буду вам товарищем я в следующий раз.

Такого обхожденья никак я ждать не мог».

С прискорбьем лицемерным король в ответ изрёк:

«Придётся, видно, чем-то нам заменить вино.

По небреженью Хагена отсутствует оно».

Сказал владетель Тронье: «Да, я виной всему.

Мне, государь мой, мнилось, не знаю – почему,

Что в Шпессарт на охоту мы повезём гостей.

Туда я и послал вино, но буду впредь умней».

Сердито молвил Зигфрид: «Вы удружили всем.

Сюда б доставить надо вам было вьюков семь

С кларетом и медами, а если уж их нет,

Вдали от Рейна разбивать нам было стан не след».

Ответил хитрый Хаген: «Не гневайтесь, друзья.

К ручью с водой студёной дорогу знаю я

И, если вам угодно, туда вас отведу».

Сколь многим витязям принёс его совет беду!

Измучен смелый Зигфрид был жаждою вконец.

Поэтому поспешно поднялся удалец,

Чтоб за водой студёной отправиться к ручью.

Ах, внял совету Хагена он на беду свою!

Зверей, которых Зигфрид успел понастрелять,

Велели на телегах в столицу отослать.

Всяк, кто добычу видел, охотника хвалил.

Лишь Хаген изменил ему и кровь его пролил.

Пошли герои к липе, стоявшей над ручьём,

И тут промолвил Хаген: «Наслышан я о том,

Что в беге верх над всеми берёт наш знатный гость.[158]

Пусть скажет, правду или ложь мне слышать довелось».

Ответил смелый Зигфрид: «Разумней в этом вам

Воочью убедиться, чем доверять словам:

Бежим наперегонки, коли желанье есть.

Кто первый будет у ручья, тому хвала и честь».

«Согласен, – молвил Хаген. – Размяться мне в охоту». —

«Тогда, – воскликнул Зигфрид, – получите вы льготу:

Я дам, улёгшись наземь, вам убежать вперёд».

Был Гунтер, слыша это, рад, что всё на лад идёт.

Добавил нидерландец: «За вами гнаться сзади

Я собираюсь в полном охотничьем наряде,

На руку щит повесив, с колчаном за спиной».

С собою взял он также лук, копьё и меч стальной.

С себя одежду Гунтер вплоть до сорочки снял.

Примеру государя последовал вассал.

К ручью, как две пантеры, бургунды понеслись

И всё же позже Зигфрида до цели добрались.

Что бы ни делал витязь, был первым он везде.

Отставших поджидая, спустился он к воде,

Приставил к ближней липе тяжёлое копьё

И меч с колчаном положил на землю близ неё.

Свой щит отбросил Зигфрид, от жажды еле жив,

Но даже здесь остался любезен и учтив:

Дал королю бургундов сперва напиться он.

Ах, плохо был за вежливость храбрец вознаграждён!

Звенел ручей студёный, вода была чиста,

И Гунтер с наслажденьем в ней омочил уста.

Напившись, он поднялся и отошёл опять,

И наклонился к роднику его отважный зять.

Вот тут-то за сердечность ему и воздал друг.

Отнёс подальше Хаген меч Зигфрида и лук,

Схватил копьё героя и, напрягая взгляд,

Всмотрелся в крестик, что нашит был на его наряд.

Как только Зигфрид воду рукою зачерпнул,

Бургунд, нацелясь в крестик, копьё в него метнул.

Кровь брызнула из раны на Хагена струёй.

Никто досель не совершал такой измены злой.

До сердца через рёбра прошло копьё его.

Не бегал в жизни Хаген ещё ни от кого

Быстрей, чем в этот полдень по зарослям лесным.

Едва лишь Зигфрид раненый сообразил, что с ним,

Вскочил он и, неистов, метнулся вдоль ручья

С засевшим меж лопаток в спине концом копья:

Сыскать пытался витязь свой лук иль добрый меч,

Чтоб смерти, как и надлежит, предателя обречь.

Но из-за тяжкой раны он не нашёл меча.

Лишь щит лежал, как прежде, у звонкого ключа.

Помчался с ним вдогонку за Хагеном смельчак,

И приближённый Гунтера уйти не смог никак.

Был Зигфрид ранен насмерть, но жаждал отомстить.

Он так сумел в убийцу своим щитом пустить,

Что лопнул щит и наземь посыпались дождём

Каменья драгоценные, сверкавшие на нём.

От мощного удара свалился с ног злодей

И разом загудела земля в округе всей.

Будь меч у нидерландца, изменнику б конец —

Так, даже в миг предсмертных мук, был страшен удалец.

Но вот он пошатнулся, внезапно ослабел,

Глаза его померкли, стал лик прекрасный бел,

И смерть на нём незримо поставила печать.

Ах, скольким женщинам пришлось о Зигфриде рыдать!

Всем богатырским телом пал на цветы герой.

На мураву из раны струилась кровь рекой.

Но, от тоски и боли уже лишаясь сил,

Он всё таки успел проклясть тех, кто его сгубил.

Сказал боец сражённый: «Вы низки и трусливы,

Коль за мои услуги мне так воздать могли вы.

Я был всегда вам верен и вами же убит.

Но ждут за это весь ваш род позор и вечный стыд.

Предательски и подло заколот вами я.

На вас и ваших детях пребудет кровь моя.

Что из того, что ею вы утолили месть,

Коль все, кто честен, вправе вас изменниками счесть?»

Охотники сбежались туда, где он лежал.

Днём гнева и печали тот день для многих стал.

Всяк, кто не чужд был чести, рыдал над храбрецом.

Грех было бы не горевать о витязе таком!

Стал и король бургундский оплакивать его,

Но раненый промолвил: «Что пользы от того,

Что слёзы о злодействе льёт сам виновник зла?

Не скроет скорбь притворная постыдные дела».

Сказал жестокий Хаген: «Скорбеть и впрямь не след —

Ведь мы теперь свободны от всех забот и бед.

Отныне не опасен нам ни один боец.

Я рад, что вас от гордеца избавил наконец».[159]

«Легко теперь хвалиться! – чуть слышно Зигфрид рек. —

Когда б друзей в измене я заподозрить мог,

С лица земли давно бы вы были сметены.

Но полно! Думать должен я лишь о судьбе жены.

И участь сына также в меня вселяет страх.[160]

Господь да не попустит, чтоб он в людских глазах

Безвинно опорочен был с детства до могилы

За то, что низость некогда его родня свершила».

Возвысил голос слабый смельчак в последний раз:

«Коль честности хоть капля, король, осталась в вас

И вы ещё способны кого-нибудь любить,

Я вас молю моей жене во всём опорой быть.[161]

При вас, по-королевски, Кримхильда жить должна.

Защитником ей будьте – ведь вам сестра она,

А я уж не увижусь ни с батюшкой, ни с ней.

Всем милых нелегко терять, а ей всего трудней».

Цветы вокруг покрылись багряною росой.

Со смертью неминучей вступил в борьбу герой,

Но бой недолго длился – утратил речь храбрец,

И дням его земным пришёл безвременный конец.

Когда все убедились, что вечным сном он спит,

Был труп его положен на золочёный щит,

И стали вормсцы думать, как им ловчей схитрить,

Чтоб преступленье Хагена от посторонних скрыть.

«Повинны мы в злодействе, – промолвили вельможи.

Поэтому нам надо твердить одно и то же —

Что Зигфрид в одиночку охотиться любил

И, заблудясь в лесу, убит разбойниками был».

Сказал владетель Тронье: «Труп отвезу я сам.

Пусть всё Кримхильда знает – не страшно это нам.

Гордячка честь Брюнхильды осмелилась задеть.

С какой же стати мне её жалеть теперь и впредь?»

Назад за Рейн вернулся лишь с сумерками двор.

Едва ль охота хуже бывала до сих пор:

Пролились из-за зверя,[162] убитого на ней,

И слёзы женщин горькие, и кровь богатырей.

Теперь мы вам расскажем, как мститель вероломный,

Высокомерный Хаген, под кровом ночи тёмной

Владыку нибелунгов, заколотого им,

К дверям Кримхильды отнести велел мужам своим.[163]

Положен у порога был труп богатыря.

Знал Хаген, что Кримхильда, едва сверкнёт заря,

Наткнётся непременно на тело мужа там:

К заутрене она всегда ходила в божий храм.

Как только в церкви стали звонить в колокола,

Своих девиц придворных Кримхильда подняла.

Ей подали одежду и принесли ночник,

И труп один из спальников заметил в этот миг.

Забрызган кровью Зигфрид был с головы до ног,

И своего владыку слуга узнать не смог,

Хотя зажжённый факел в руках его дымил.

Кримхильду о несчастии он и уведомил.

Готовы были дамы в собор идти уже,

Когда явился спальник и молвил госпоже:

«Лежит убитый витязь у вашего порога».

Кримхильда плакать начала – проснулась в ней тревога.

Она ещё не знала, что это муж её,

Но чуяла, что счастье утратила своё.

Нет, не случайно Хаген склонял её к тому,

Чтоб тайну Зигфрида она доверила ему!

Была догадкой этой Кримхильда сражена.

Не вымолвив ни слова, лишилась чувств она,

Но тут же с громким воплем пришла в себя опять,

И стали приближённые бедняжку утешать:

«Быть может, к вашей двери чужой подброшен труп».

Кровь брызнула от горя у королевы с губ.

«Нет, нет, – она вскричала, – там Зигфрид мой лежит.

Брюнхильде в угождение он Хагеном убит».

За дверь Кримхильда вышла на мертвеца взглянуть,

И голову герою приподняла чуть-чуть,

И мужа опознала, хоть мукой искажён

И весь в крови был лик того, кто Зигмундом рождён.

Кримхильда застонала, кляня судьбу свою:

«О горе мне, злосчастной! Сражён ты не в бою,

А пал от рук убийцы – ведь добрый щит твой цел.

Ах, если б только знала я, кто сделать это смел!»[164]

Все дамы и девицы рыдали вместе с ней,

О Зигфриде погибшем скорбя душою всей.

Оскорблена Брюнхильда была его женой,

И умертвил воителя из мести Хаген злой.

Сказала королева: «Пусть кто-нибудь из вас

Всех наших нибелунгов разбудит сей же час

И Зигмунду доставит ужасное известье,

Чтоб мог мой свёкор Зигфрида со мной оплакать вместе».[165]

Один из слуг поспешно отправился туда,

Где Зигфридовы люди вкушали сон тогда.

Сперва они решили, что им солгал гонец.

Лишь женский плач их убедил в противном наконец.

Затем к отцу героя направил вестник путь.

Лежал в постели Зигмунд, но глаз не мог сомкнуть

Ему томили сердце тревога и кручина.

Наверно, он предчувствовал, что не увидит сына.

«Мой государь, проснитесь! К вам от Кримхильды я

Оплакать хочет с вами владычица моя

Нежданную утрату, которой равных нет.

Вы вместе с ней постигнуты страшнейшею из бед».

Спросил, вставая, старец: «В своём уме ль ты, друг?

Что за беда случиться могла с Кримхильдой вдруг?»

Гонец ответил, плача: «Скрывать от вас не смею:

Пал Зигфрид, сын ваш доблестный, сражён рукой злодея».

Почтенный Зигмунд молвил: «Не место шуткам здесь,

А я могу лишь шуткой считать такую весть.

Не повторяй же больше, что умер сын мой милый.

Будь это так, о нём бы лил я слёзы до могилы».

«Вы мне вольны не верить, но слышите вы стоны?

То госпожа Кримхильда со свитою смятенной

Оплакивает гибель супруга своего».

Тут Зигмунд побелел с лица, и страх объял его.

Собрал король немедля сто витязей своих.[166]

Туда, где плач был слышен, бегом повёл он их.

Они мечи стальные держали наголо,

И нибелунгов десять сот вослед за ними шло.

Из уваженья к дамам одни, вскочив с постели,

Одеться поприличней и второпях успели:

Спешили в том, в чём были, на шум и крик другие.

От горя обезумели воители лихие.

Пришёл к Кримхильде Зигмунд и молвил ей с тоской:

«Гостить я в час недобрый поехал в край чужой.

Но кто лишил вас мужа, кем сына я лишён

В стране, где все ему друзья и всем был другом он?»

«Знай я, кто это сделал, – в ответ ему она, —

За мужа расквитаться сумела б я сполна.

Убийца не дождался б пощады от меня,

И вдоволь бы наплакалась о нём его родня».

Склонясь над сыном, Зигмунд припал к его устам.

Вассалы, дамы, челядь – все, кто собрался там,

Так сильно горевали о павшем удальце,

Что стон стоял и в городе – не только во дворце.

Никак друзья утешить Кримхильду не могли.

Но вот одежду слуги с героя совлекли.

Был он обмыт, обряжен со тщательностью всей

И на носилки водружён под плач его людей.

Сказали нибелунги: «Сдаётся нам, что тот,

Кем Зигфрид был заколот, здесь, во дворце, живёт.

Нам надлежит к ответу предателя призвать».

И разом бросились они доспехи надевать.

Одиннадцати сотням испытанных бойцов,

Сверкавших сталью шлемов и золотом щитов,

Приказ дать мог бы Зигмунд оружье в ход пустить,

А он не меньше их желал убийце отомстить.

Не знали гости только, с кем биться надо им —

Вполне возможно даже, с хозяином самим:

Ведь это Гунтер зятя охотиться увёз.

Кримхильду вид их яростный перепугал до слёз.

Как сердце скорбь о муже несчастной ни гнела,

Она о нибелунгах не думать не могла

И, зная, что бургунды в бою раздавят их,

Увещевать по-дружески взялась друзей своих:

«Что, государь мой Зигмунд, вам в голову пришло?

У Гунтера вассалов несметное число,

И, если вы решитесь ударить на него,

Полягут наши витязи здесь все до одного».

В ответ бойцы сомкнули ещё тесней ряды.

Их удержать пыталась она на все лады —

То просьбой, то приказом, но ей никто не внял:

Не слышен голос разума тому, кто в ярость впал.

Она сказала свёкру: «Вам выждать есть расчёт,[167]

Пока удобный случай судьба нам не пошлёт.

Когда известен станет виновник преступленья,

Он у меня не избежит заслуженного мщенья.

Теперь ещё не время злодея покарать.

У королей бургундских неисчислима рать —

По тридцать рейнцев выйдет на каждого из вас,

Но по заслугам им Господь воздаст в свой срок и час.[168]

Прошу вас, милый свёкор, не покидать меня,

И пусть мне наши люди по наступленье дня

В гроб положить помогут супруга моего». —

«Да будет так», – ответили ей все до одного.

Поведать вам словами удастся мне едва ли,

Как безутешно дамы и витязи рыдали.

Вормс оглашён их плачем был из конца в конец,

И горожане толпами сбегались во дворец.

Скорбел в столице каждый с гостями наравне.

Никто не мог ответить, как и по чьей вине

Погиб бесстрашный Зигфрид, пример всем удальцам.

Простолюдинки вторили рыданьям знатных дам.

Из золота литого, а также серебра

Гроб кузнецы герою ковать взялись с утра.

Был полосами стали обшит надёжно он.

Как завопили женщины, услышав в кузне звон!

Когда настало утро и небо заалело,

Кримхильда приказала нести к собору тело

Того, кто был при жизни ей богом дан в мужья.

Вслед за носилками, в слезах, шли все её друзья.

С высоких колоколен полился звон волной,

К заупокойной службе сзывая люд честной.

Явился к храму Гунтер с толпой своих бойцов.

Пришлось и злому Хагену прийти на скорбный зов.

Король Кримхильде молвил: «Сестра, тебя мне жаль.

Нас всех преисполняет безмерная печаль.

Скорбеть мы будем вечно по мужу твоему».

Несчастная ответила: «Скорбеть вам ни к чему.

Когда бы вы и вправду к сестре питали жалость,

Я б о супруге милом сейчас не убивалась.

Зло не произошло бы, не поощряй вы зла.

Ах, лучше бы не Зигфрид мой – сама я умерла!»

Прибавила Кримхильда в ответ на речи брата:

«Нетрудно оправдаться тем, кто не виноваты:

Им нужно только к трупу вплотную подойти,[169]

Чтоб подозренья от себя навеки отвести».[170]

Не раз случалось чудо на памяти людей:

Едва лишь приближался к убитому злодей,

Как раны начинали опять кровоточить.

Так удалось и Хагена в то утро уличить.

Чуть подошёл он к телу, раскрылась рана вновь.

Заплакал вдвое громче весь Вормс, увидев кровь,

И только Гунтер молвил: «Здесь Хаген ни при чём.

Разбойниками Зигфрид был убит в лесу густом».

Кримхильда возразила: «Знакома с ними я.

Бог даст, отметят им, Гунтер, сполна мои друзья.

Меня лишили мужа ты сам и Хаген твой».[171]

Тут гости – за оружие, и чуть не грянул бой.

Но молвила вассалам вдова: «Повременим».

Затем к останкам зятя, дабы проститься с ним,

Млад Гизельхер и Гернот приблизились в слезах,

И непритворная печаль читалась в их глазах.

Но начиналась служба, и труп внесён был в храм.

Мужчины, жены, дети – все ринулись к дверям.

Совсем сторонним людям – и тем был Зигфрид мил.

Не диво, что в тот день о нём весь город слёзы лил.

Млад Гизельхер и Гернот сказали так: «Сестра,

Покойник не воскреснет, а скорбь унять пора.

Тебя мы не оставим, пока живём на свете».

Но утешенья не дали вдове и речи эти.

Закончили работу к полудню кузнецы,

И труп переложили с носилок в гроб бойцы,

Хоть долго это сделать Кримхильда не давала.

На то, чтоб убедить её, ушло труда немало.

Был драгоценным шёлком труп витязя накрыт.

Кто ни смотрел на тело, все плакали навзрыд.

В тоске великой Ута, и свита вместе с ней,

Печалилась о Зигфриде, славнейшем из мужей.

Имел друзей немало он и в стране врагов:

Едва был в гроб положен храбрейший из бойцов

И причет начал службу, как на помин души

Посыпались и золото, и медные гроши.

Но тут Кримхильда свите промолвила, скорбя:

«Я не хочу, чтоб люди в расход ввели себя

Из-за меня, злосчастной, и мужа моего.

Я на помин его души раздам казну его».

Совсем ещё младенцев – и тех в тот день печальный

Деньгами оделили для лепты поминальной.

Шли вплоть до самой ночи друзья героя в храм.

Сто с лишним панихид над ним пропето было там.

Когда же смолкло пенье и все пошли домой,

Промолвила Кримхильда: «Пусть кто-нибудь со мной

Останется в соборе и бдит всю ночь до света

Над тем, с чьей смертью лишена я счастья в жизни этой.

Три дня, три ночи в храме я проведу без сна —

На мужа наглядеться я досыта должна.

Даст бог, за это время умру я в свой черёд

И благодетельный конец моим скорбям придёт».

Вернулись горожане под кров родной опять,

Кримхильда же осталась о муже горевать.

Лишь причет, да монахи, да свита были с ней

В теченье этих горестных трёх дней и трёх ночей.

Тем было тяжелее над телом в храме бдить,

Что многим не давала печаль ни есть, ни пить,

Хоть Зигмунд яств немало принесть велел туда.[172]

Да, с нибелунгами стряслась великая беда.

Все эти трое суток, как повествуют были,

Над гробом панихиду священники служили.

Зато из них беднейший стал богачом с тех пор —

Так много золотой казны понанесли в собор.

А кто концы с концами сводил едва-едва,

Тем много тысяч марок пораздала вдова

Из денег, что оставил ей Зигфрид по кончине —

Пусть на помин его души их тратят люди ныне.

Дабы не стёрлась память о Зигфриде вовек,

Монастыри, а также недужных и калек

Кримхильда одарила участками земли.[173]

В одежде новой от неё все нищие ушли.

Когда на третье утро обедня началась,

На кладбище соборном, где с ночи собралась

Вся рейнская столица, раздались плач и стон:

Друзьям героя дорог был и по кончине он.

Я знаю из преданий, дошедших до меня,

Что тридцать тысяч марок за те четыре дня

На поминанье мужа Кримхильда раздарила.

Увы, ему не помогли его краса и сила!

Но вот обедню в храме допели до конца.

Исполнились тоскою и скорбью все сердца.

Гроб подняли вассалы и понесли к могиле.

Кому покойник дорог был, те горько слёзы лили.

Хотя за гробом много мужчин и женщин шло,

Все искренне грустили, всем было тяжело.

На кладбище был Зигфрид отпет в последний раз.

Ах, сколько клириков туда сошлось в тот горький час!

Покамест до могилы Кримхильда добрела,

Рыдающая свита не раз должна была

Холодною водою бедняжку отливать.

Не доводилось никому так сильно горевать!

Осталась только чудом тогда в живых она,

Хотя была заботой всех дам окружена.

К вассалам обратилась вдова с такой мольбой:

«Прошу вас, люди Зигфрида, о милости большой.

Хоть малую утеху доставьте мне, злосчастной, —

Дозвольте снова глянуть на лик его прекрасный».

Она так умоляла, лила так много слёз,

Что крышку с гроба пышного снять витязям пришлось.

Когда взглянуть ей дали на мула своего,

Приподняла Кримхильда рукой чело его

И, труп обняв, припала к нему в последний раз.

Не слёзы от тоски, а кровь текла у ней из глаз.

Прощалась с телом долго несчастная вдова.

Она сама от горя была полумертва,

Сознание теряла и не могла идти,

И на руках её пришлось оттуда унести.

И вот в сырую землю героя опустили.

Безмерно нибелунги о Зигфриде грустили.

Был смертью сына Зигмунд так сильно удручён,

Что больше не видал никто, чтоб улыбнулся он.

Горюя о погибшем и недругов кляня,

Иные из вассалов не ели по три дня.

Но день настал четвёртый – и полегчало им.

О мёртвом веки вечные нельзя грустить живым.

Пришёл к невестке Зигмунд и грустно молвил ей?

«Не жалуют на Рейне таких, как мы, гостей,

И я предпочитаю вернуться в край родной.

Угодно ли, Кримхильда, вам отправиться с мной?

Нельзя измену брата вменять сестре в вину,

И в гибели супруга я вас не упрекну,

Но буду в память сына, столь дорогого мне,

Отцовскую привязанность питать к его жене.

И после смерти мужа вы сохранить должны

Ту власть, какою были при нём облечены.

Венец его носите на зависть всем врагам.

А люди Зигфрида служить охотно будут вам».

Кримхильда согласилась, и сборы начались.

Седлать коней ретивых вассалы принялись,

А дамы и девицы – одежду доставать.

В стране врагов невмоготу им стало пребывать.

Узнав, что хочет Зигмунд Кримхильду взять с собою,

Родня к ней обратилась со слёзною мольбою

Остаться там, где братья и мать её живут.

Вдова сказала с горечью: «Не выдержу я тут.

Легко ль мне будет видеть вседневно и всечасно

Того, кем Зигфрид отнят был у меня, злосчастной?»

Млад Гизельхер ответил: «Но у тебя есть мать,

И твой прямой дочерний долг – её не покидать.

Зависеть ты не будешь от недругов своих:

Всем нужным обеспечу сестру я и без них».

Кримхильда возразила ему на эти речи:

«Нет, смерть от горя ждёт меня, коль Хагена я встречу».

«Да я к тебе и близко не подпущу его.

Живи у Гизельхера, у брата своего, —

Он в горести утешит тебя, сестра моя». —

«Да, – молвила несчастная, – нуждаюсь в этом я».

Упрашивал Кримхильду не только младший брат.

Мать, Гернот и родные – твердили все подряд,

Что здесь о ней сумеют заботиться они,

А во владеньях Зигфрида нет у неё родни.

«Мы все, – прибавил Гернот, – умрём в свой срок и час.

Смерть побеждает даже сильнейшего из нас.

Не забывай об этом и покорись судьбе.

А жить всего разумнее здесь, у своих, тебе».

Кримхильда уступила в конце концов им всем,

А Зигмунд собирался на родину меж тем.

Он погрузить доспехи велел на лошадей

И приготовился домой вести своих людей.

Старик-король к невестке пришёл и объявил:

«Здесь, в Вормсе, оставаться у нас нет больше сил.

В дорогу нибелунги уже снаряжены.

Мы ждём лишь вас, чтобы уйти из вражеской страны».

Ответила Кримхильда: «Не стоит ждать меня.

Мне жить в земле бургундской советует родня —

Ведь в крае нибелунгов я буду всем чужой».[174]

Унынье в сердце Зигмунда вселил ответ такой.

Он возражать ей начал: «А я скажу иное.

Поедемте со мною, и власть над всей страною

Я, как при жизни сына, вам передам опять.

Никто вас в гибели его не станет обвинять.[175]

Ваш долг – со мною ехать: у вас ребёнок есть.[176]

Его осиротите вы, оставаясь здесь,

А там опорой станет он вам, когда взрастёт.

Пока ж он мал, вас с ним не даст в обиду мой народ».

Она в ответ: «Мой свёкор, не еду с вами я.

Разумней мне остаться там, где родня моя,

Которая мне в скорби послужит утешеньем»,

На что ей люди Зигфрида сказали с раздраженьем:

«Ещё, наверно, мало стряслось несчастий с нами,

Коль наша королева пренебрегла друзьями

И жить предпочитает там, где враги живут.

Не дай нам бог ещё раз так попировать, как тут!»

«В седло, мои вассалы, и с богом по домам.

Не бойтесь нападенья – я вам охрану дам.

Когда ж вернётесь в земли супруга моего,

Служите так же, как ему, наследнику его».

Услышав, что Кримхильда такое говорит, —

Все Зигмундовы люди заплакали навзрыд.

С тоской внимал невестке и сам старик-король:

При мысли о разлуке с ней испытывал он боль.

В сердцах воскликнул Зигмунд: «Будь проклят этот пир!

Ручаюсь я, не видел и не увидит мир,

Чтоб гость был принят хуже, чем сын мой горемычный,

Вовек меня в Бургундию не зазовут вторично».

А Зигфридовы люди сказали вслух: «Как знать!

Быть может, и придётся здесь побывать опять.

Коль станет нам известно, кто Зигфрида сгубил,[177]

Враги увидят, как любим покойник нами был».

Затем простился Зигмунд с невесткою своей.

Её он крепко обнял и грустно молвил ей:

«Без радости мы едем в родимые края.

Впервые в полной мере здесь изведал горе я».

Повёл из Вормса к Рейну король своих бойцов,

Не требуя охраны и не боясь врагов:

Ведь если б нибелунгам и навязали бой,

То постоять бы за себя сумел из них любой.

Сам Зигмунд слов прощальных не молвил никому,

Но Гизельхер и Гернот приблизились к нему

И дали гостю клятву, что вместе с ним скорбят

И что никто из них пред ним ни в чём не виноват.

Сказал с прискорбьем Гернот: «Пусть бог меня сразит,

Коль ведал я, что будет ваш смелый сын убит.

Нет, я не слышал даже, чтоб говорили худо

Здесь про того, кого всю жизнь оплакивать я буду».

Млад Гизельхер охраной снабдил гостей своих.

До самых Нидерландов сопровождал он их.

Домой с недоброй вестью приехали они,

И старый Зигмунд встречен был рыданьями родни.

Сказать вам не могу я, что дальше с ними стало.

Я знаю лишь, как в Вормсе Кримхильда горевала.

Она превозмогала отчаянье своё

Лишь потому, что Гизельхер был около неё.

Настала для Брюнхильды минута торжества.

Ей было горя мало, что слёзы льёт вдова.

Она к своей золовке питала лишь вражду,

Чем в свой черёд и на себя накликала беду.[178]

Когда лишиться мужа пришлось Кримхильде вдруг,

Граф Эккеварт остался при ней с толпою слуг.

По целым дням сидел он с несчастною вдовою

И горевал о Зигфриде с ней вместе всей душою.

Близ вормсского собора ей выстроили дом.

Был он обставлен пышно, хватало места в нём.

Там заперлась Кримхильда и только по утрам

Ходила мужа поминать со свитой в божий храм.

Оттуда отправлялась она в мороз и в зной

На кладбище, где Зигфрид лежал в земле сырой.

Там Господа Кримхильда, как верная подруга,

Молила о спасении души её супруга.

Нередко к ней являлась и королева-мать.

Не уставала Ута Кримхильду утешать,

Но дочь её, как прежде, была тоски полна.

Вовеки не печалилась так ни одна жена,

Чей муж погиб до срока, в расцвете лет и сил.

Вдову душою твёрдой создатель наделил.

Она грустила долго о Зигфриде своём

И отомстила за него с лихвой врагам потом.

Три с половиной года[179] – ручаюсь в этом вам —

Кримхильда предавалась унынью и слезам,

Ни Гунтеру ни разу словечка не сказав,

Ни глаз на злого Хагена ни разу не подняв.

И вот владетель Тронье промолвил: «Государь,

Не худо бы с сестрою вам сблизиться, как встарь.

Когда б опять в доверье к Кримхильде вы вошли,

Клад нибелунгов[180] мы б к себе на Рейн перевезли».

Король сказал: «Считаю совет разумным я

И попрошу, чтоб братья – они ведь с ней друзья —

Кримхильду убедили со мною примириться».

На это Хаген возразил: «Она не покорится».

С маркграфом Гере вместе был Ортвин призван в зал.

Отправиться к Кримхильде король им приказал.

Млад Гизельхер и Гернот сопровождали их,

И Гернот стал увещевать сестру в словах таких:

«Довольно о супруге скорбеть вам день и ночь.

Он умер, и слезами ему нельзя помочь.

Король, наш брат, клянётся вам, госпожа, к тому же,

Что нет у вас причин винить его в убийстве мужа».

Она сказала: «В этом я не виню его.

Убил не он, а Хаген супруга моего.

Злодею я открыла, где Зигфрид уязвим,

Зато и каюсь, что была столь откровенна с ним.

Когда б я мужней тайны не выдала сама,

Мне б не пришлось от горя теперь сходить с ума.

Нет, тех, кем сгублен Зигфрид, я не могу простить».[181]

Тут начал Гизельхер сестру за Гунтера просить.

Она дала согласье на встречу с королём,

И к ней явился Гунтер со всем своим двором.

Лишь Хаген не решился отправиться туда —

Уж слишком много причинил Кримхильде он вреда.

А Гунтер оправдался и ею был прощён.

С сестрой расцеловался в знак примиренья он.

Давно бы уж поладить сумел с Кримхильдой брат,

Когда бы он не чувствовал, что вправду виноват.

Немало при свиданье пролито было слёз.

Забыла зло Кримхильда всем, кто ей вред нанёс,

И в сердце затаила лишь к Хагену вражду —

Ведь это он один навлёк на Зигфрида беду.

Затем вдове внушили, что клад на Рейн она

Из края нибелунгов перевезти должна:

Как свадебный подарок, его ей дал супруг,[182]

И неразумно выпускать сокровище из рук.

Она за этим кладом, который в недрах гор

Могучий карлик Альбрих стерёг с давнишних пор,

Послала восемь тысяч бургундов удалых.

Вели с собою Гизельхер, а также Гернот их.

Гостей завидел Альбрих и так сказал друзьям:

«Отряжены Кримхильдой они за кладом к нам.

Я ж отказать не смею владычице своей —

Как свадебный подарок клад супругом отдан ей.

Осталось бы, конечно, сокровище у нас,

Когда б бесстрашный Зигфрид до срока не угас

И не исчез бесследно в могиле вместе с ним

Плащ-невидимка,[183] что всегда героем был носим.

Уж лучше б не был витязь заброшен к нам судьбою:

Себе на горе взял он плащ-невидимку[184] с бою

И добыл во владенье край отдалённый наш».

Тут побежал разыскивать ключи от клада страж.

Под самою горою разбили рейнцы стан,

И братьям королевы был клад несметный сдан.

Они на берег моря его перевезли

И стали для отправки в Вормс грузить на корабли.

О нём чудес немало рассказывают были;

Четыре дня и ночи с горы его возили

Двенадцать до отказа нагруженных возов,

И в сутки делал каждый воз не меньше трёх концов.

Лишь золото да камни тот составляли клад.

Когда бы дать в нём долю на свете всем подряд,

Он и на марку меньше от этого б не стал.

Недаром Хаген так давно им завладеть мечтал.

Был там и жезл волшебный:[185] кто им владеть умел,

Тот власть над целым миром в своих руках имел.

Утратил смелый Альбрих не только клад в те дни:

За Гернотом уехала и часть его родни.

Когда же возвратились два короля домой

И в Вормсе клад вернули сполна сестре родной,

Там золотом набили все башни и подвалы.

Сокровища несметнее на свете не бывало.

Но тысячею кладов Кримхильда б поступилась

И стать последней нищей охотно согласилась,

Когда б супруга к жизни могла вернуть она.

Вовеки мужу не была столь предана жена.

Теперь, когда Кримхильде был клад её вручён,

На Рейн съезжаться стали бойцы со всех сторон,

И так их осыпала подарками вдова.

Что повсеместно шла о ней похвальная молва.

Стал государю Хаген нашёптывать с тревогой:

«И бедным и богатым дарит она так много,

Что витязи на службу к ней повалят валом,

А это для Бургундии не кончится добром».[186]

«Сестра – хозяйка клада, – изрёк король в ответ. —

Как с ним она поступит, мне, право, дела нет.[187]

Утратить слишком страшно мне вновь приязнь её,

Чтоб я мешал ей расточать имущество своё».

На это молвил Хаген: «Нет, женщину вовек

Не подпустил бы к кладу разумный человек.

Богатства у Кримхильды вам отобрать пора,

Пока вас до беды, король, не довела сестра».

Сказал державный Гунтер: «Поклялся я, что впредь

Кримхильде не придётся обид от нас терпеть,

И слова не нарушу: она – сестра моя».

Воскликнул Хаген: «Пустяки! За всё в ответе я».

Ему поддался Гунтер, обет свой преступил[188] —

И у вдовы отобран тот клад несметный был,

Ключи ж от клада в руки дал Хагену король.

Был этим Гернот оскорблён, как никогда дотоль.

А Гизельхер воскликнул: «Я Хагена уйму

И притеснять Кримхильду не разрешу ему.

Давно б его осек я, не будь мы с ним в родстве».

Так вновь был нанесён ущерб беспомощной вдове.

Промолвил Гернот: «В тягость нам будет этот клад.

Его мы в воды Рейна опустим,[189] милый брат,

Чтоб не вселял он зависть вовеки ни в кого».

Тут к Гизельхеру, вся в слезах, пришла сестра его.

Она сказала: «Брат мой, сестре защитой будь.[190]

Заставь вдове несчастной её добро вернуть».

Ей Гизельхер ответил: «Уехать надо нам.

Когда ж воротимся, твой клад тебе верну я сам».

Сопровождать в дорогу трёх братьев-королей

Отправилось немало вассалов и друзей.

Один лишь Хаген дома остаться пожелал —

Кримхильде горе новое он приуготовлял.

Пока в отъезде были три венценосных брата,

В Лохгейм на Рейне Хаген увёз тот клад богатый

И утопил, чтоб после воспользоваться им,

Но так и не пришлось ему владеть добром чужим.

Когда в столицу братья вернулись наконец,

С толпою дам Кримхильда явилась во дворец.

Узнав, что ей обида нанесена опять,

Не мог негодования млад Гизельхер сдержать.

В своих владыках Хаген такую вызвал злость,

Что двор ему покинуть на долгий срок пришлось,

Но всё ж был королями прощён вассал опальный.

Зато стяжал он ненависть вдовы многострадальной.

Ещё когда им в реку клад не был погружён,

Друг другу дали клятву три короля и он,

Не прикасаться к кладу, покуда жизнь их длится,

И никому не открывать, где он теперь хранится.[191]

А для вдовы настала печальная пора.

Её всего лишили – и мужа и добра,

И сердце ей томили обида и кручина,

Предел которым положить сумела лишь кончина.

Так, после смерти мужа, – я вам ручаюсь в том, —

Тринадцать лет Кримхильда жила, скорбя о нём.[192]

О Зигфриде не в силах забыть она была,

За что и воздавалась ей людьми везде хвала.

По смерти Хельхи[193] Этцель стал спрашивать друзей,

Кого б ему вторично избрать женой своей.

«Коль в брак вступить вы склонны, – ответили друзья,

Пошлите сватов, государь, в бургундские края.

Живёт вдова на Рейне, прекрасна и знатна.[194]

Супругу вашу Хельху заменит вам она.

Достойней, чем Кримхильда, для вас подруги нет —

На ней сам Зигфрид был женат, тому тринадцать лет».

«Мне, – рек державный Этцель, – Кримхильда не чета.

Язычник я доселе,[195] она же чтит Христа,

И если б согласилась вдова моею стать,

Я б это, без сомнения, за чудо мог считать».

Вельможи возразили: «Попробовать не грех.

Славнее и богаче вы государей всех.

Достоинства такие прельстить вдову должны,

А вам вовеки не найти прекраснее жены».

«Кому из вас, – промолвил им Этцель в свой черёд, —

Знакомы край прирейнский и тамошний народ?» —

«Кримхильду в колыбели когда-то я качал, —

Так Рюдегер Бехларенский[196] владыке отвечал. —

И братьев королевы я знал в былые дни.

Зовутся Гунтер, Гернот и Гизельхер они.

Разумные в совете, отважные в бою,

Они ревниво берегут честь предков и свою».

Спросил маркграфа Этцель: «Мой друг, скажи мне честно,

Насколько между нами супружество уместно

И вправду ли Кримхильда так хороша собой.

Что лучшие мои друзья одобрят выбор мой».

«Мой государь, красива жена у вас была,

Но прелестью Кримхильда и Хельху превзошла.

Прекрасней королевы не видел мир вовек.

Тот, кто супругом станет ей, – счастливый человек».

Воскликнул Этцель: «Сватай Кримхильду за меня

И знай, что если только я доживу до дня,

Когда на ложе с нею взойти удастся мне,

За труд ты будешь, Рюдегер, вознаграждён вполне.

Коль ехать ты согласен, дадут тебе и свите

Коней, оружье, платье – всё, что ни захотите.

Ни в чём нужды не будешь ты знать, мой друг, в пути.

Лишь постарайся в жёны мне Кримхильду привезти».

Но Рюдегер учтиво сказал ему в ответ:

«Нет, ваше достоянье мне расточать не след.

Меня казной так щедро вы оделили встарь,

Что ваш посол вас не введёт в расходы, государь».

Державный Этцель молвил: «В дорогу поспеши,

А я здесь буду небо молить от всей души

О полном и скорейшем успехе сватовства.

Дай бог, чтоб не отринула моей любви вдова».

Маркграф ответил: «Скоро я двинусь за рубеж,

Но платьем и оружьем позапасусь допрежь,

Чтоб мы себя на Рейне сумели показать,

Туда с собой пятьсот мужей я собираюсь взять.

Хочу я, чтоб бургунды при нашем появленье

О том, кому мы служим, сказали в изумленье?

«Неслыханно, наверно, их государь силён,

Коль может столько витязей послать в посольство он

А вы не дозволяйте советчикам дурным

Твердить, что был Кримхильдой сын Зигмунда любим.

В стране гостил он вашей, и вы его знавали.[197]

Воитель столь же доблестный на свете был едва ли».

«Ну, что ж! – воскликнул Этцель. – Коль был женат на ней

Славнейший и знатнейший из всех богатырей,

Искать руки Кримхильды отнюдь не стыдно мне

И для меня её краса желаннее вдвойне».

Тут Рюдегер закончил: «Коль вы на брак согласны,

Дам знать я Готелинде,[198] жене моей прекрасной,

Что вы к Кримхильде сватом отправили меня.

На сборы ж надо будет мне двадцать четыре дня».

Гонца в родной Бехларен послал к жене маркграф,

И к радости и к скорби ей повод вестью дав;

Да, мужу лестно сватом у государя быть,

Но можно ль Хельху милую когда-нибудь забыть?

Когда была ей новость гонцом сообщена,

Спросила со слезами сама себя она,

Какую королеву теперь пошлёт ей бог,

И Хельху вспомнила добром, и подавила вздох.

С усердьем долг исполнить всегда готов и рад,

Из Венгрии уехал через неделю сват.

Он по пути был Вену намерен посетить,

Чтоб там для спутников своих одежду захватить.

А Готелинда с дочкой в Бехларене родном

Свиданья ожидали с супругом и отцом.

Снедало нетерпенье их девушек и дам —

Хотелось всем скорей предстать приезжим удальцам.

Маркграф одежду в Вене взял для своих людей.

Немалый груз был взвален на вьючных лошадей,

Но так обоз надёжно оберегала стража,[199]

Что на него никто в пути не покусился даже.

Когда маркграф в Бехларен привёл бойцов своих,

Нашёл он помещенье для каждого из них

И к каждому отнёсся с радушием большим.

Как Готелинда счастлива была свиданью с ним!

Была их дочка рада ещё сильней, чем мать;

Отца давно хотелось ей снова повидать;

К тому ж взглянуть на гуннов она была не прочь.

С улыбкою промолвила им маркграфиня-дочь:

«Привет тебе, отец мой, и вам, его бойцы!»

Учтиво поклонились в ответ ей удальцы.

А знатной Готелинде хотелось одного —

Скорее всё повыспросить у мужа своего.

Когда лежал в постели с ней за полночь супруг,

Она ему шепнула: «Не скажешь ли, мой друг,

Зачем владыкой гуннов ты послан в край чужой».

Ответил Рюдегер: «Скажу с охотою большой.

К бургундам государем как сват я отряжен.

Взамен прекрасной Хельхи подругу ищет он,

И этою подругой Кримихильда стать должна.

Власть над землёю гуннскою разделит с ним она».

Жена ему: «Удачи моли себе у бога.

Слыхали о Кримхильде хорошего мы много.

Она, как Хельха, будет нам доброй госпожою,

И государыне такой я рада всей душою».

«Любезная супруга, – маркграф в ответ сказал, —

Тех витязей, которых с собой на Рейн я взял,

Одеждою пристойной снабдить не премини,

Чтоб в путь с душой спокойною отправились они».

Сказала маркграфиня: «Любого из бойцов,

Коль он принять подарок из рук моих готов,

Всем, что в дороге нужно, снабжу охотно я».

Маркграф в ответ: «Приятна мне такая речь твоя».

Шёлк и меха достала она из кладовых.

Плащи нашили дамы для витязей лихих

И в новое одели их с головы до ног.

Супруге ткани выбирать сам Рюдегер помог.

С рассветом дня седьмого своих людей посол

Через страну баварцев[200] в Бургундию повёл,

И хоть добра немало отряд с собою вёз,

Разграбить не смогли в пути разбойники обоз.

На Рейн посол приехал через двенадцать дней.

Дошло о том известье до братьев-королей,

И в зал дворцовый Гунтер вассалов пригласил.

Когда же собрались они, король у них спросил,

Кто знает, что за люди к его двору явились.

Меж тем, на гуннов глядя, прохожие дивились

Обилию поклажи и платьям дорогим.

Как видно, гости знатные пожаловали к ним.

Был размещён на отдых уже весь люд приезжий,

А во дворце и в Вормсе шли разговоры те же —

Кто эти иноземцы и прибыли отколь.

«Как звать их?» – кликнув Хагена, спросил его король,[201]

Сказал владетель Тронье: «Ответить бы не прочь я,

Да нужно мне сначала увидеть их воочью.

Вот если я ответа вам и тогда не дам,

То, значит, из далёких стран они явились к нам».

Пришельцы отдохнули с дороги сколько надо,

Затем переменили обычные наряды

На пышную одежду искусного покроя

И вслед за сватом во дворец поехали толпою.

Отважный Хаген молвил, когда взглянул в окно:

«Хоть я в гостях и не был у Этцеля давно,[202]

Но вам могу ручаться, что скачет там стремглав

Не кто иной, как Рюдегер, бехларенский маркграф».

Рек Гунтер: «Не поверю я, Хаген, никогда,

Чтоб он из края гуннов приехал к нам сюда».

Король ещё не кончил, как Хаген увидал,

Что Рюдегера правильно в прибывшем угадал.

Он выбежал с друзьями во двор встречать гостей,[203]

А там уже слезало пятьсот бойцов с коней,

Все в панцирях блестящих и платье дорогом.

Оказан гуннским воинам был ласковый приём.

«Привет, – воскликнул Хаген, – вам гости дорогие,

Бехларенский правитель и витязи лихие!

Мы рады видеть в Вормсе столь доблестных бойцов».

Порадовала речь его приезжих удальцов.

Бургунды обступили гостей со всех сторон,

И молвил Ортвин Мецский, послу отдав поклон:

«Ничей приезд доныне – ив этом нет сомненья —

Нас так ещё не радовал, как ваше посещенье».

За честь сказал «спасибо» от всей души посол

И со своей дружиной в дворцовый зал пошёл.

В то время находился с друзьями Гунтер там.

Король, любезно с места встав, направился к гостям.

К ним подошёл и Гернот, за старшим братом вслед.

Послу с большим радушьем ответив на привет

И обласкав героев, что вместе с ним вошли,

Маркграфа взяли за руки учтиво короли.

Бехларенца бок о бок с собою усадил

В знак уваженья Гунтер, и кравчий нацедил

Приезжим вдоволь мёду и лучшего вина,

Какое может произвесть прирейнская страна.

Встречать гостей явился млад Гизельхер поспешно,

С ним Гере, Данкварт, Фолькер, и все они сердечно

Поздравили с приездом достойного посла.

Равно, как прочим, встреча с ним приятна им была.

Шепнул владетель Тронье бургундскому владыке:

«Мы оказать всем гуннам должны почёт великий.

Муж милой Готелинды – наш старый, верный друг.

Примите же поласковей его бойцов и слуг».

Державный Гунтер молвил: «Желаньем я сгораю

Узнать, что происходит в далёком гуннском крае.

Надеюсь, Этцель с Хельхой здоровы, как и встарь?»

Маркграф ему: «Отвечу вам охотно, государь».

Встал Рюдегер и встали все, кто вошёл с ним в зал.[204]

«Коль вы узнать хотите, – он королю сказал, —

Что за событья ныне у нас в стране случились,

Дозвольте передать ту весть, с какой мы к вам явились».

«Маркграф, – воскликнул Гунтер, – ждать не намерен я»,

Пока ко мне сойдутся держать совет друзья,

И выслушать согласен сейчас же вашу весть.

Вас самолично принимать считаю я за честь».

Сказал посол достойный: «Король великий мой

Вас повелел уверить, что предан всей душой

И вам, властитель рейнский, и вашим ближним он.

Всем вормсцам от него привёз я дружеский поклон.

Вам сообщает также о горе он своём.

Его супруга Хельха уснула вечным сном.

Она осиротила, так рано умерев,

И всех нас, подданных её, и многих знатных дев,

Которые взрастали с младенчества при ней.

Никто о них не сможет заботиться нежней.

Безмерною печалью страна и двор объяты,

А Этцелю не позабыть вовек такой утраты».

Державный Гунтер молвил: «Пусть бог воздаст ему

За дружеские чувства к народу моему.

Все рады здесь привету, который нам он шлёт,

И услужить ему всегда готовы в свой черёд».

Сказал отважный Гернот, Бургундии король:

«Весть о кончине Хельхи нам причиняет боль:

Мы все за добродетель её глубоко чтили».

И это вормсцы многие немедля подтвердили.

Тут Рюдегер почтенный заговорил опять:

«Мне, государь, дозвольте ещё кой-что сказать.

Поведать вам по правде велел мой господин,

Как ныне, Хельху схоронив, тоскует он один.

А он слыхал, что Зигфрид погиб во цвете лет

И у Кримхильды милой супруга больше нет.

Поэтому он просит руки вдовы прекрасной,

Чтоб с нею разделить престол, коль вы на то согласны».

Сказал любезно Гунтер – всегда он был учтив:

«Я не могу ответить, Кримхильду не спросив,

По нраву ли придётся ей ваше предложенье.

Дня через три я сообщу вам о её решенье».

Бургунды так убрали покои для гостей,

Что Рюдегер подумал: «Я здесь среди друзей».

Пеклись о нём все вормсцы, а Хаген – тот вдвойне:

С маркграфом он дружил, гостя у Этцеля в стране.

Велев посланцу гуннов ответа ждать три дня,

Король распорядился, чтоб вся его родня

И все его вассалы пришли держать совет,[205]

Должна супругой Этцеля Кримхильда стать иль нет.

Отдать её за гунна все согласились разом,

И только Хаген молвил: «Утратили вы разум!

Нам этот брак, напротив, расстроить надлежит,

Что там ответить Этцелю Кримхильда ни решит».

«Ну, нет! – воскликнул Гунтер. – Она – сестра моя,

И сестриному счастью мешать не вправе я.

Коль Этцелю готова женой Кримхильда стать,

О лучшей доле для неё не можем мы мечтать».

«Отвергли б, – бросил Хаген, – вы это сватовство,

Коль Этцеля бы знали, как знаю я его.

Ведь если в самом деле он трон разделит с нею,

Недёшево расплатитесь вы за свою затею».

Король ему ответил: «Вовек тому не быть.

К тому же и не смог бы наш зять нас погубить:

Мы никогда не будем застигнуты врасплох».

Но Хаген вновь и вновь твердил: «Король, расчёт ваш плох».

Спросили Гизельхера и Гернота потом,

Быть иль не быть Кримхильде за гуннским королём,

И оба брата дали согласие на брак.

Не удавалось убедить лишь Хагена никак.

Тут Гизельхер Бургундский стал вразумлять вассала:

«Кримхильде причинили вы, Хаген, зла немало,

И если счастье снова познать ей суждено,

То вам замужеству её препятствовать грешно».

Млад Гизельхер добавил: «На вас одном вина

За то, что к вам враждою сестра моя полна:

Вред столь безмерный вами Кримхильде нанесён,

Что в горе и несчастиях ей равных нет средь жён».

Рек Хаген: «Я б не спорил, не знай я наперёд,

Что, коль женою Этцель Кримхильду назовёт,

Она, наш давний недруг, возьмёт-таки своё:

Немало будет витязей на службе у неё».[206]

На эти речи Гернот ответил: «Не беда!

Нам ни сестра, ни Этцель не причинят вреда:

Покуда оба живы, мы к гуннам ни ногой.

Нет, честь не дозволяет нам расстроить брак такой».

Твердил упрямо Хаген: «С ума сошли вы, что ли?

Ведь коль заменит Хельху Кримхильда на престоле,

Она уж не преминет беду на нас навлечь.

Нет, о её замужестве идти не может речь».

Млад Гизельхер, сын Уты, вспылил и молвил так:

«Не каждый здесь меж нами, как вы, Кримхильде враг.

Я, что б вы ни сказали, её удаче рад.

Вреда и зла родной сестре желать не может брат».

Умолк сердито Хаген и помрачнел лицом,

А Гунтер, смелый Гернот и Гизельхер втроём

Решили, что не станут мешать сестре своей,

Коль с Этцелем в супружество вступить угодно ей.

Промолвил славный Гере: «Вдове внушу легко я,

Что отвергать нет смысла ей сватовство такое.

Богат владыка гуннов, могуч и знаменит.[207]

Брак с ним за все страдания её вознаградит».

Немедля к королеве отправился вассал

И, встреченный радушно, Кримхильде так сказал:

«Готовьте мне награду за радостную весть.

Все ваши беды кончились – вас ждёт большая честь.

Велел вам брат ваш Гунтер поведать, госпожа,

Что прибыло посольство к нам из-за рубежа:

Сильнейший и славнейший меж всеми королями

В законное супружество вступить желает с вами».

«Ни вам, ни государю, – она в ответ гонцу, —

Над женщиной несчастной смеяться не к лицу.

Кому ещё на свете могу я быть нужна?

Какую радость мужу даст подобная жена?»

Затем, узнав, что Гере её не убедить,

К вдове решили Гернот и Гизельхер сходить

И долго ей внушали, как братья и друзья,

Что Этцеля она должна избрать себе в мужья.

На все лады старались, но так и не смогли

Склонить к второму браку Кримхильду короли.

Тогда они взмолились: «Пусть будет так, сестрица,

Но хоть посланцу Этцеля дозвольте к вам явиться».

Она в ответ: «Согласна на это я вполне.

Был Рюдегер достойный всегда любезен мне.

Вот если бы приехал сюда гонец иной,

Вовеки б не добился он свидания со мной».

Добавила Кримхильда: «Скажите, чтоб посол

Со мною завтра утром поговорить пришёл.

Я сообщу маркграфу сама своё решенье».

И королева впала вновь в печаль и сокрушенье.

Но Рюдегер почтенный как раз и вёл к тому,

Чтоб повидаться с нею дозволили ему.

Маркграф умом был светел и жизнью умудрён,

И в том, что убедит вдову, не сомневался он.

Когда заутра в храме обедня отошла,

Народ взглянуть сбежался на гуннского посла,

Который вёл к Кримхильде богатырей своих

В доспехах раззолоченных и платьях дорогих.

Всю ночь прогоревала, глаз не сомкнув, она,

А утром рано встала и села у окна.

Обычный вдовий траур был, как всегда, на ней,

Зато уж женщины её оделись попышней.

Вошёл лишь сам-двенадцать в покои к ней маркграф,

И встретила Кримхильда, поспешно с места встав,

Его у самой двери с радушием большим,

Чтоб показать, как глубоко вошедший ею чтим.

На стулья указала вдова своим гостям.

Вокруг неё сидело немало милых дам,

Зато вельмож бургундских там было не видать,

Коль Эккеварта смелого и Гере не считать.

Там не цвели улыбки, не раздавался смех —

Сочувствие к Кримхильде переполняло всех.

У ней промокло платье от горьких слёз насквозь,

Что зоркому бехларенцу заметить удалось.

Посол возвысил голос, такую речь держа:

«Дозвольте мне с друзьями подняться, госпожа,

И, перед вами стоя, вам сообщить ту весть,

Из-за которой мы, гонцы, и очутились здесь».

Она в ответ: «Вас видеть я рада всей душой

И вам внимать готова с охотою большой:

Всегда приятно слушать подобного посла».

Но догадались многие, что весть ей не мила.

Бехларенский правитель сказал вдове тогда:

«Со свитою достойной прислал меня сюда

Мой повелитель Этцель, чтоб вам поведал я,

Что просит он, Кримхильда, вас избрать его в мужья.

Он вам любовь и дружбу решился предложить,

Чтоб в мире и согласье до смерти с вами жить,

Как жил с покойной Хельхой, владычицей моей,

Которую оплакивал немало долгих дней».

Ответила Кримхильда: «Маркграф, не стал бы тот,

Кто знает, как жестоко печаль вдову гнетёт,

Просить, чтоб согласилась она на брак с другим.

Ведь мною лучший из мужей когда-то был любим».

Посол не отступился: «Когда душа болит,

Ничто её быстрее и лучше не целит,

Чем преданная дружба и верная любовь.

Найдите мужа по сердцу, и оживёте вновь.

Король мой – обладатель двенадцати корон.

Вас, став супругом вашим, венчает ими он,

И всем распоряжаться вы будете вольны

В тех трёх десятках государств, что им покорены.

Коль сесть вам доведётся на Этцелев престол,

У вас, как и у Хельхи, – так продолжал посол, —

На службе будет много прославленных бойцов

И много девушек и дам из княжеских родов.

Вас Этцель заверяет, коль вы на брак согласны,

Что даст страною править вам столь же полновластно,

Как управляла Хельха, пока была в живых.

Хозяйкою вы будете у нас в делах любых».

Сказала королева: «Могу ли я опять,

Изведав столько горя, в супружество вступать?

Так много слёз пролито по смерти мужа мной,

Что больше никому по гроб не стану я женой».

Но гунны возразили: «Не говорите так.

Почёт, богатство, счастье – всё принесёт вам брак.

Желанья ваши будет предупреждать супруг,

А у него достаточно и ленников и слуг.

Из дев, служивших Хельхе, и тех, что служат вам,

Себе такую свиту составите вы там,

Что будут к вам съезжаться бойцы из разных стран.

Не отвергайте наш совет: от всей души он дан».

Она в ответ учтиво: «Беседу мы прервём,

Но коль вы утром снова ко мне придёте в дом,

Вам сообщить смогу я решение своё».

И гуннские воители покинули её.

Когда ушли на отдых все спутники посла,

Кримхильда Гизельхера и Уту призвала

И твёрдо объявила, что замуж не пойдёт

И что в тоске по Зигфриду весь век свой проведёт.

Но Гизельхер промолвил: «Сказали гунны мне, —

И этому я верю, сестра моя, вполне, —

Что ты печаль забудешь, став королевой их.

Как ни суди об Этцеле, завидный он жених.

От Роны вплоть до Рейна он всех людей славней.

От Эльбы и до моря нет короля сильней.

Ты радоваться будешь, что обвенчалась с ним —

Положит этот брак конец страданиям твоим».

«Что говоришь ты, брат мой? – воскликнула вдова. —

Осталось мне лишь плакать, покуда я жива.

Украсить двор супруга собой не может та,

Кем навсегда утрачена былая красота».

Тут ласково сказала ей королева-мать:

«Должна совету братьев, дитя моё, ты внять.

Себе ж на благо, дочка, друзей своих послушай,

А то уж слишком долго скорбь тебе терзает душу».

Подумала Кримхильда, что будет вновь она

Казною и одеждой всех одарять вольна,[208]

О чём напрасно Бога молила много раз,

С тех пор как Зигфрид, муж её, безвременно угас.

Но тут же спохватилась: «Коль христианка я,

Язычника невместно мне избирать в мужья,[209]

Не то моим уделом до смерти будет стыд.

Нет, гунн своим могуществом меня не соблазнит».

На том и порешила почтенной Уты дочь,

Однако размышляла ещё весь день и ночь

И плакала в постели до самого утра,

Пока идти к заутрене ей не пришла пора.

Три короля бургундов туда явились тоже

И речь вели с Кримхильдой, идя из церкви Божьей,

О том, что руку гунна ей отвергать не след,

Но не обрадовал вдову их дружеский совет.

Посланцев пригласили в покои к ней затем,

А так как ожиданье наскучило им всем,

То, чтоб скорей услышать в ответ иль «нет», иль «да»

И распроститься с вормсцами на долгие года,

Решил покончить с делом немедленно маркграф,

Хозяевам радушным и их сестре сказав,

Что медлить он не может – не близок путь домой.

Был встречен у порога сват Кримхильдою самой.

Учтиво и любезно он стал просить её

Ему поведать тотчас решение своё —

Ведь он ещё не знает, что Этцелю сказать,

Но от Кримхильды услыхал бехларенец опять,

Что в брак вступать вторично у ней охоты нет.

«Вы, госпожа, неправы, – промолвил он в ответ. —

Зачем вам бесполезно свою красу губить,

Когда могли бы счастливы вы с новым мужем быть?»

Но просьбы были тщетны, покамест наконец

Кримхильду не уверил вполголоса гонец,

Что облегчит ей бремя её невзгод былых,

И сразу легче сделалось вдове от слов таких.

Он ей сказал: «Не плачьте, владычица моя.

Когда бы вашим другом у гуннов был лишь я,

То и тогда б любого, кто оскорбил бы вас,

От рук моих дружинников никто уже не спас».

Она, услышав это, утешилась вполне

И молвила маркграфу: «Тогда клянитесь мне,

Что за меня отмстите любым моим врагам».[210]

И ей ответил Рюдегер: «Такой обет я дам».

С вассалами своими он перед нею встал,

Ей крепко стиснул руку и громко клятву дал

Во всём служить Кримхильде и обнажить свой меч,

Коль это будет надобно, чтоб честь её сберечь.

Верна осталась мужу и в этот миг вдова.

«Пускай, – она решила, – меня чернит молва.

Что в том, коль я меж гуннов друзей себе сыщу

И недругу с их помощью за Зигфрида отмщу?

Их королю подвластно немало храбрецов,

Я ж привязать сумею к себе его бойцов:

Быть щедрою нетрудно, когда твой муж богат;[211]

А в Вормсе Хаген скаредный прибрал к рукам мой клад».

«На брак, – она сказала, – могла б я согласиться,

Но ваш король – язычник, не хочет он креститься.

К лицу ли христианке идти с ним под венец?» —

«Отбросьте в том сомнения, – ответил ей гонец. —

У Этцеля на службе довольно христиан.

К тому ж другая вера – в супруге не изъян:

Кто вам мешает мужа к крещению склонить?

Ничто вам не препятствует с ним жизнь соединить».

Вновь молвили ей братья: «Согласье дай, сестра.

Забыть печаль и горе тебе давно пора».

Они втроём Кримхильду упрашивали так,

Что с Этцелем вдова вступить пообещала в брак.

Пожав маркграфу руку, она произнесла:

«В край гуннов я готова сопровождать посла,

Но прежде чем уехать, с собой я позову

Тех, кто решил не покидать несчастную вдову».

Бехларенец на это промолвил в свой черёд:

«Пусть их при вас лишь двое,[212] зато со мной – пятьсот.

Надёжной стражей будет в пути такая рать,

И незачем в Бургундии вам свиту набирать.

С отъездом поспешите – нам медлить здесь не след,

И верьте: я с дружиной исполню свой обет

Во всём беспрекословно повиноваться вам,

Иль пусть уделом будут мне бесчестие и срам.

Послушайтесь совета – его даёт вам друг:

За сбруей и конями скорее шлите слуг,

А сами собирайте в дорогу дев своих.

Немало к нам бойцов в пути примкнёт, увидев их».

Осталось у Кримхильды кой-что с тех давних дней,

Когда покойный Зигфрид на Рейн приехал с ней.

Пристойно снарядиться сумела в путь она.

Нашлись и сёдла добрые для всех девиц сполна.

Запас одежд хранила вдова с былых времён.

Теперь меж спутниц ею он был распределён,

Чтоб не пришлось краснеть им за свой убогий вид,

Приехав к гуннам, чей король богат и знаменит.

Осмотр ларцам и скрыням с нарядами чиня,

Трудилась королева четыре с лишним дня.

Велела кладовые затем она открыть —

Хотелось ей людей посла достойно одарить.

Хоть клада нибелунгов лишиться ей пришлось,

Того, что у Кримхильды отнять не удалось,

Сто лошадей на вьюках не увезли бы сразу.

Но Хаген воспротивился и тут её приказу.

Он молвил: «От Кримхильды прощенья я не жду

И золото не выдам, чтоб не попасть в беду.[213]

Вдове я не позволю распоряжаться им —

Она его намерена раздать врагам моим.

Как гуннам груз подобный ни трудно увезти,

Им лошадей поможет она приобрести,

А после на меня же их исподволь натравит.

Нет, Хагена ключи отдать Кримхильда не заставит».

До слёз такие речи Кримхильду довели.

Помочь пообещали ей братья-короли,

Но даже им отказом ответил их вассал,

И только Рюдегер вдове с улыбкою сказал;

«Вам, госпожа, не надо о золоте тужить.

Ведь Этцеля сумели вы так приворожить,

Что он не пожалеет для вас казны своей,

А уж её не издержать вам до скончанья дней».

«Нет в мире королевы, – она в ответ ему, —

Которой бы достался клад, равный моему,

Но Хаген вероломный прибрал его к рукам».

Тут Гернот, устыдись, пошёл в сокровищницу сам.

Рукою королевской он двери распахнул,

И тридцать тысяч марок своей сестре вернул,

И вместе с нею гуннов стал оделять казной.

Порадовался этому и Гунтер всей душой.

Но Этцелев посланец промолвил: «Государь,

Пусть даже королеве вернут весь клад, что встарь

Из края нибелунгов был в Вормс перевезён,

Ни госпожой моей, ни мной не будет принят он.

Велите деньги спрятать – какая в них нужда?

Я золота немало и сам привёз сюда.

На путь обратный хватит с лихвой у нас его.

Не гневайтесь, но не возьму у вас я ничего».

А девушки Кримхильды меж тем без лишних слов

Её добро грузили в двенадцать сундуков

Да так, что ухитрились их доверху набить

Наичистейшим золотом, какое может быть.

Лишь десять сотен марок не уместилось там,

И раздала Кримхильда их тут же по церквам,

За Зигфрида усердно молиться наказав.

Столь нерушимой верностью был поражён маркграф.

«Найду ль, – вдова спросила, – я здесь, в земле родной,

Друзей, готовых к гуннам последовать за мной?

Тот, кто согласен ехать, пусть из казны моей

Получит деньги, чтоб купить одежду и коней».

Дал Эккеварт отважный на это ей ответ:

«У вас я, королева, на службе много лет.

Вам, что бы ни случалось, я оставался верен

И столь же преданным слугой быть до конца намерен.

С собой возьму я к гуннам пятьсот мужей своих.

Защитников надёжных вы обретёте в них.

Меня ж к разлуке с вами принудит смерть одна».

И поклонилась витязю признательно она.

До час отъезда пробил, коней ввели во двор,

И слёзы омрачили друзьям Кримхильды взор.

Преисполняла Уту и многих дам печаль —

Так было с бедною вдовой им расставаться жаль.

Везла с собой Кримхильда сто знатных юных дев,

Их, как и подобало, богато разодев.

Неистово рыдали они в тот день от горя,

Но утешители для них нашлись у гуннов вскоре.

С собою для охраны взяв тысячный отряд,

Млад Гизельхер и Гернот, как долг и честь велят,

Сопровождали долго печальницу-сестру,

Но брат их Гунтер с полпути вернулся ко двору.

Начальник кухни Румольт, и Ортвин вместе с ним,

И благородный Гере с усердием большим

До самого Дуная заботились о том,

Чтоб на ночлегах не было у дам нужды ни в чём.

Посол перед отъездом гонцов послал вперёд —

Пусть Этцелю доложат, что Рюдегер везёт

Прекрасную Кримхильду к владыке своему.

Сумел жену в Бургундии маркграф добыть ему.

Но мы гонцов оставим – теперь рассказ пошёл

О том, как в землю гуннов невесту вёз посол,

А Гизельхер и Гернот в теченье многих дней

Служили провожатыми бехларенцу и ей.

Лишь Пферринга достигнув, у берега Дуная,

Просить решились братья, чтоб им сестра родная

Дозволила вернуться в бургундские края,

И с ней, пролив немало слёз, расстались как друзья.

Млад Гизельхер промолвил: «Сестрица, не забудь,

Что если кто обидит тебя когда-нибудь

Иль по иной причине ты попадёшь в беду,

Тебе по зову первому на помощь я приду».

С бургундами простились дружинники посла.

Вдова родных и ближних сердечно обняла

И поспешила дальше приречною тропой.

С ней сто четыре девушки в одежде дорогой

Из тонких, разноцветных, слепящих взор шелков.

Вокруг скакало много бехларенских бойцов.

При каждом щит надёжный, копьё и меч булатный.

Бургунды же поехали к себе на Рейн обратно.

Держала путь Кримхильда через баварский край

На Пассау, где с Инном сливается Дунай

И монастырь старинный стоит, поныне цел.

Епископ Пильгрим, муж святой, тем городом владел.[214]

Когда о том, кто едет, известно стало там,

Помчался князь-епископ навстречу пришлецам —

Кримхильде приходился он дядею родным.

Весь Пассау последовал немедленно за ним.

Не зря рвались баварцы встречать гостей своих:

Девицы королевы пленили взоры их.

Свести знакомство с ними был каждый витязь рад.

Сумел удобно разместить всех прибывших прелат.

Пока епископ Пильгрим с Кримхильдой был в пути,

Уже успело в город известие прийти

О том, что он прибудет с племянницей вдвоём,

И ей купцы устроили торжественный приём.

Просил её хозяин подольше погостить,

Но Эккеварт промолвил: «Вы нас должны простить

За то, что не удастся нам задержаться тут.

Давно уже в Бехларене приезда гостьи ждут».

А Готелинда с дочкой и свитою своей

Готовилась к прибытью супруга и гостей.

Была жена маркграфа им предупреждена,

Что выказать внимание вдове она должна —

Пусть выедет с дружиной на Эннс её встречать.

Велела Готелинда своих бойцов собрать

И двинулась в дорогу, и повалил валом

Вослед за ней простой народ, кто пеший, кто верхом,

Меж тем до Эффердинга Кримхильда доскакала.

Живёт в стране баварской лихих людей немало,[215]

И воры на дорогах шалят там искони.

Ограбить поезд свадебный вполне могли б они.

Но Рюдегер к отпору был день и ночь готов.

С собою вёл он больше чем тысячу бойцов.

К тому ж его вассалов несметное число

За маркграфинею на Эннс встречать невесту шло.

На лодках переправив за Траун поезжан,

Сват их доставил к Эннсу, где в чистом поле став

Раченьем Готелинды разбит заране был.

Имелось там всё нужное для подкрепленья сил.

Навстречу королеве, покинув свой шатёр,

Со свитою помчалась она во весь опор.

Звон бубенцов на сбруе разнёсся далеко.

Столь тёплой встречей был маркграф взволнован глубоко

Потешный бой затеяв в честь новой королевы,

По сторонам дороги, как справа, так и слева,

Вассалы Готелинды неслись за госпожой.

Была Кримхильда тронута учтивостью такой.

Чем ближе подъезжали к бургундкам смельчаки,

Тем больше крепких копий ломалось на куски.

Самих себя в отваге бойцы превосходили —

Ведь девушки пригожие за схваткою следили.

Но вот она утихла, два поезда сошлись,

И возгласы приветствий повсюду раздались,

И Рюдегер навстречу супруге полетел.

У всех, кто дамам рад служить, в тот день хватило дел.

Когда живым и целым предстал жене посол,

Она печаль забыла и страх её прошёл.

О муже Готелинда тревожилась напрасно —

Вернулся он, и не один, а со вдовой прекрасной.

Приветом обменявшись с супругою своей,

Маркграф велел вассалам снять женщин с лошадей,

И по сердцу пришёлся его приказ бойцам:

Был, как всегда, любой из них к услугам милых дам.

Узрев, что маркграфиня сошла с коня на луг

И к венценосной гостье спешит с толпой подруг,

Остановила разом Кримхильда скакуна,

И приближёнными с седла была снята она.

Епископ с Эккевартом к ней тотчас подошли.

Они её навстречу хозяйке повели.

Толпа пред королевой с почтеньем раздалась,

И гостья с Готелиндою сердечно обнялась.

Сказала маркграфиня с учтивостью большой:

«Вам, госпожа Кримхильда, я рада всей душой

И счастлива поздравить с приездом в земли наши

Ту, кто – как вижу я теперь – всех женщин в мире краше».

«Воздай вам бог за ласку, – ответила вдова, —

А я – должница ваша, пока сама жива

И жив жених мой Этцель, сын Ботлунга могучий».

Ах, им ещё неведом был их жребий неминучий!

Бургундки устремились к бехларенкам бегом,

И на траве расселись красавицы рядком —

Знакомство за беседой удобнее сводить.

А витязи им всячески старались угодить.

Вина велели гостьям хозяева подать,

А в полдень дамы сели на лошадей опять

И отбыли на отдых в просторные шатры,

Где до вечерних сумерек спасались от жары.

Потом они с удобством всю ночь проспали в них.

Тем временем покинул маркграф гостей своих

И полетел в Бехларен, неутомим и рьян,

Чтоб глянуть, всё ль готово там к прибытью поезжан.

Пришельцев принял город с радушием большим.

Все окна распахнулись с зарёй навстречу им.

Для всех них помещенье в Бехларене нашлось.

Признателен хозяевам остался каждый гость.

Увидев, что Кримхильду к ним в замок мать везёт,

Дочь Рюдегера вышла со свитой из ворот

И новой королеве отвесила поклон.

Немало знатных девушек сошлось там с двух сторон.

Взяв за руки друг дружку, они вступили в зал.

Размером и убранством он взоры поражал.

Шумел Дунай привольный под окнами его.

Там отдыхали путницы всё утро дня того.

Не знаю я, как время девицы коротали,

Однако мне известно, что витязи роптали:

Бургундам надоело подолгу женщин ждать,

Бехларенцы ж мечтали их в пути сопровождать.

Так тронула Кримхильду заботливость посла,

Что юной маркграфине она преподнесла

Запястья золотые, двенадцать штук числом,

И платье лучшее своё с узорчатым шитьём.

Хоть клада нибелунгов пришлось лишиться ей,

Она, как встарь, умела привлечь к себе людей

И, в скудости оставшись по-прежнему щедра,

Нашла подарки для всего маркграфова двора.

На это Готелинда ответила ей тем,

Что воинам бургундским, без исключенья всем,

Вручила на дорогу и праздничный наряд,

И много дорогих камней, слепивших блеском взгляд.

Когда, откушав, гостья садилась вновь в седло,

Хозяйка так любезно, сердечно и тепло

Ей выказать сумела почтение своё,

Что в благодарность обняла Кримхильда дочь её.

А девушка сказала: «Я знаю наперёд,

Что к вам меня родитель с охотою пошлёт,

Коль быть придворной вашей вы разрешите мне»,

Чем гостье и дала понять, что ей верна вполне.

Простившись с Готелиндой и юной маркграфиней,

Кримхильда сесть велела на скакунов дружине

И двинулась со свитой к ограде городской,

И долго им бехларенки махали вслед рукой.

Бургундки с ними больше ни разу не встречались.

Без остановок гости до замка Мёльк[216] домчались.

Его владелец Астольд ждал на дороге их.

Велел он им подать вина в сосудах золотых.

От Астольда Кримхильда узнала, что должна

Спускаться вдоль Дуная на Маутерн[217] она,

А там уж не собьются с дороги поезжане:

Везде австрийцы их встречать сбегаются заране.

Простился там епископ с племянницей своей

И пожелал, чтоб с мужем жилось счастливо ей

И чтоб она, как Хельха, о подданных пеклась.

Да, высоко теперь опять Кримхильда вознеслась!

На Трайзен[218] прибыл поезд, когда зардел закат.

Бехларенцев оттуда отправили назад —

Уже спешили гунны к реке навстречу им.

Они невесту встретили с почтением большим.

Владел там Этцель замком на берегу речном,

И королева Хельха живала часто в нём.

Богат, просторен, крепок, к тому ж красив на вид,

Тот замок Трайзенмауэр весьма был знаменит.

Кримхильда стала Хельхе преемницей достойной —

По щедрости бургундка была ровня покойной,

За что её и чтила вся гуннская страна,

Где после долгих бед душой воспряла вновь она.

Себя прославил Этцель так, что из всех краёв

К его двору стекалось немало удальцов.

Был с каждым он приветлив, учтив и щедр без меры,

Будь то боец языческой иль христианской веры.

Такого не увидишь теперь уже вовек.[219]

Любой, владыке гуннов служивший человек,

Какой бы он при этом ни соблюдал закон,

Был Этцелем за преданность сполна вознаграждён.

Все те три дня, что в замке Кримхильда провела,

Клубами по дорогам густая пыль плыла,

Как будто загорелись окрестные поля.

То мчались в Трайзенмауэр вассалы короля.

Меж тем от приближённых узнал и сам король,

Забыв при этой вести былую скорбь и боль,

Что прибыла Кримхильда уже в его страну.

Немедля выехал встречать он новую жену.

Мчась по дорогам людным под гул разноязыкий,

Со свитою к Кримхильде летел король великий.

Его сопровождали бойцы из разных стран[220] —

Он взял с собой язычников, равно как христиан.

То на дыбы вздымая своих коней лихих,

То снова с громким криком пришпоривая их,

Скакали русы, греки, валахи и поляки.

Бесстрашием и ловкостью блеснуть старался всякий.

Из луков печенеги – они там тоже были —

Влёт меткою стрелою любую птицу били.

Вослед за их шумливой и дикою ордою

Бойцы из Киевской земли неслись густой толпою.

В Тульн, город на Дунае, что в Австрии стоит,

Стеклись встречать Кримхильду мужи, чьи речь и вид

Ей были незнакомы, – и все они потом

Из-за неё безвременно уснули вечным сном.

Вперёд владыка гуннов послал с дороги к ней

Две дюжины вассальных князей и королей.

Любой из них был знатен, учтив, прославлен, смел

И Хельхину преемницу узреть скорей хотел.

Примчался в Тульн с дружиной из семисот бойцов

Валашский герцог Рамунг, храбрец из храбрецов.

С ним вместе прибыл Гибих, король большой страны.[221]

Несли людей их быстрые, как птицы, скакуны.

Отважный Хорнбог тоже отправился вперёд.

Ему вдогонку мчалось вассалов десять сот.

По гуннскому обычью наездники лихие

Влетели с громким гиканьем в ворота городские.

Датчанин Хаварт, Ирнфрид,[222] тюрингский удалец,

И прямодушный Иринг, прославленный храбрец,

С достоинством предстали жене владыки их

В сопровожденье тысячи двухсот бойцов своих.

Привёл за ними следом трёхтысячный отряд

Высокородный Блёдель,[223] что Этцелю был брат.

С осанкой горделивой вокруг бросая взор,

К своей невестке будущей он мчал во весь опор.

Затем явились Этцель и Дитрих Бернский[224] с ним.

Скакали толпы гуннов за королём своим.

Воителям бесстрашным там не было числа.

Печаль Кримхильды сразу же при виде их прошла.

А Рюдегер промолвил: «Приехал ваш супруг.

Поцеловать вам надо его знатнейших слуг.

Не в силах удостоить вы этой чести всех,

Но тем, кого я назову, отказывать в ней грех».

Велел с седла на землю невесту снять посол.

С коня державный Этцель со свитою сошёл.

Не в силах медлить дольше, заторопился он

Навстречу той, с кем разделить был счастлив власть и трон.

Слыхал я, что покуда они друг к другу шли,

Два знатных государя за нею шлейф несли.

Когда ж бургундка к гунну была подведена,

Поцеловала Этцеля приветливо она.

Сползла назад повязка с её златых волос.

Пленительным румянцем лицо её зажглось,

И всяк нашёл, что Хельхи она ещё милей.

Тут Блёдель первым пожелал расцеловаться с ней.

Принять его лобзанье маркграф ей дал совет.

За ним явились Гибих и Дитрих Бернский вслед.

Она поцеловала двенадцать удальцов,

Поклоном поприветствовав всех остальных бойцов.

Покуда с нею Этцель стоял в кругу вельмож,

Потешный бой затеять успела молодёжь —

Всегда стремится юность блеснуть на поле чести.

Сражались там язычники и христиане вместе.

Как Дитриховы люди метать умели дрот!

Они с такою силой его пускали в ход,

Что он щиты стальные пронизывал насквозь.

Немало их пробить в тот день и немцам[225] довелось.

Оружие звенело, взметались тучи пыли.

Все Этцелевы гости и гунны в бой вступили.

Богатыри сражались с бесстрашием большим,

Покамест знак прервать турнир король не подал им.

В шатёр великолепный пошёл с невестой он.

Был множеством палаток шатёр тот окружён.

Ждал женщин утомлённых желанный отдых там,

И повели воители туда девиц и дам.

В шатре для королевы поставлен был послом

Красивый трон, накрытый столь дорогим ковром,

Что сам владыка гуннов при взгляде на него

За выбор поблагодарил вассала своего.

Не знаю я, что Этцель бургундке говорил.

Известно мне однако, что он смирял свой пыл

И не просил Кримхильду принять его в объятья —

До свадьбы разрешил маркграф им лишь рукопожатья.[226]

Достойно завершился меж тем потешный бой.

Богатыри расстались, довольные собой

Повсюду воцарились покой и тишь опять,

И люди Этцеля пошли в палатки отдыхать.

Проспали в них спокойно всю ночь богатыри,

Когда же тьму рассеял свет утренней зари,

Они проворно встали, вскочили вновь в седло,

И состязание опять в честь Этцеля пошло.

Вести по чести схватку велел король им всем.

Из Тульна в Вену поезд отправился затем.

Его прибытья ждали в том городе уже.

Немало вышло знатных дам навстречу госпоже.

Всё было там готово, что нужно для гостей.

Преисполняла радость сердца богатырей.

Невесту пышной свадьбой король решил почтить,

Но в Вене стольких пришлецов не мог он разместить,

И Рюдегер в селеньях за городской чертой

Всех тех, кто не был гостем, поставил на постой.

Тем временем Кримхильда с рассвета допоздна

Толпою знатных витязей была окружена.

Ни Рюдегер, ни Дитрих не расставались с нею.

Все гуннские вельможи, усилий не жалея,

Старались, чтоб доволен был свадьбой каждый гость.

Друзьям бехларенца скучать там тоже не пришлось.

Вступил в закон с Кримхильдой на троицу король.

Могущество такое не снилось ей дотоль:

Ведь даже смелый Зигфрид, её былой супруг,

Держать не мог бы столько же дружинников и слуг.

Добра она так много пораздала гостям,

Что витязи шептались, дивясь её дарам:

«Мы думали, Кримхильда в большой нужде живёт.

А у неё по-прежнему казне потерян счёт».

Семнадцать суток в Вене тянулся праздник шумный,[227]

И было б похвальбою, пустой и неразумной,

Сказать, что видел свадьбу пышнее этой мир.

Ведь Этцель в новое одел всех прибывших на пир.

И даже в Нидерландах, тринадцать лет назад,

Хоть Зигфрид был и славен, и знатен, и богат,

Кримхильде не служили бойцы в числе таком,

Как там, где в брак вступить пришлось ей с гуннским королём.

И никогда столь щедро – что в наши дни, что встарь

Не раздавал в подарок на свадьбе государь

Просторных и удобных плащей такой цены,

Какими Этцель оделил приезжих в честь жены.

Вели себя и гости хозяевам под стать.

Был рад любой и каждый последнее раздать.

Стыдились там на просьбу ответить словом «нет».

Кой-кто сберёг лишь тот наряд, что был на нём надет.

И всё ж Кримхильде Зигфрид припомнился не раз,

И слёзы побежали б у ней из ясных глаз,

Когда б их не сдержала она усильем воли —

Ведь ей оказан был почёт, неслыханный дотоле.

Хоть в скупости никто бы не упрекнул гостей,

Во много крат был Дитрих других вельмож щедрей.

Он роздал всё, что Этцель ему за службу дал.

От Дитриха и Рюдегер не очень-то отстал.

К восторгу чужеземных и гуннских смельчаков

Немало опорожнил тяжёлых сундуков

С серебряной, а также и золотой казною

Достойный Блёдель, правивший венгерскою страною.

По десять сотен марок иль более того

От Этцеля досталось двум шпильманам его.[228]

Из них был первым Вербель, вторым же Свеммель был.

Вот так король в супружество с Кримхильдою вступил.

Через семнадцать суток они расстались с Веной,

И по дороге гунны с отвагой неизменной

До самого прибытья в пределы их земли

В честь венценосных молодых потешный бой вели.

Стал в Хаймбурге[229] старинном весь поезд на ночлег.

Такого многолюдства там не было вовек.

Владыка гуннов счёту не знал своим бойцам.

А сколько у него в стране цвело пригожих дам!

В богатом Майзенбурге все сели на суда,

И стала видом сушу напоминать вода:

Везде чернеют люди и кони громко ржут.

Всласть дамы утомлённые поотдохнули тут.

Не поленились гунны так сбить суда свои,

Что их не мог разрушить напор речной струп.

На палубах стояли шатры в большом числе,

Как будто не средь волн они, а где-то на земле.

Гонцов с дороги Этцель отправил в замок свой.

Все, кто там жил, взыграли от радости душой.

Воспитанницы Хельхи почуяли уже,

Что жить нехудо будет им при новой госпоже.

Её прибытья ждали они, повеселев.

Нашла Кримхильда в замке немало знатных дев.

Одних лишь королевен меж ними было семь.

Их прелесть восхищение внушала гуннам всем.

Когда скончалась Хельха, их под крыло своё

Пришлось принять Геррате, племяннице её,

Отец которой Нентвин был славным королём.

Вступила с Дитрихом она в супружество потом.

Был искренне приятен приезд Кримхильды ей,

И щедро одарила она честных гостей.

Женитьбой новой Этцель доволен был вполне:

Владычицу достойную он дал своей стране.

Жену по сходням с судна на берег свёл он сам,

Назвал ей поимённо девиц, стоявших там,

И все они с почтением отвесили поклон

Той, кто по праву заняла отныне Хельхин троп.

Прислуживать Кримхильде за честь считал любой.

Она же раздарила всё, что везла с собой.

Досталось гуннам много различного добра —

Камней, одежды, золота, а также серебра.

Такою властью вскоре король облёк жену,

Какой не обладала и Хельха в старину.

Его друзья, вассалы и родичи сполна

Повиновались слепо ей, пока жила она.

При ней печаль забыли и двор, и вся земля.

Веселье днём и ночью шло в замке короля,

Где Этцель и Кримхильда гостей встречали так,

Что развлеченье находил себе по нраву всяк.

Со славою и честью – мне лгать расчёта нет —

За Этцелем Кримхильда жила шесть с лишним лет,

А в год седьмой[230] их брака господь послал ей сына

К великой гордости отца и всей его дружины.

Сумела королева супруга улестить,

И Этцель ей дозволил ребёнка окрестить.

Был Ортлибом в купели младенец наречён.

Весь гуннский край порадовал своим рожденьем он.

Была при жизни Хельха для подданных как мать.

Во всём с неё Кримхильда пример старалась брать.

Геррата нравы гуннов узнать ей помогла,

Хоть слёзы о покойнице по-прежнему лила.

Как во владеньях гуннских, так и за рубежом

Кримхильду поминали всегда и всё добром,

Затем что королевы щедрей не видел свет.

Вот так со славой протекло двенадцать с лишним лет.

Кримхильда убедилась, что исполнять готов

Её приказы каждый из мужниных бойцов.

Но хоть ей здесь служило двенадцать королей,

Она не позабыла зла, что причинили ей.[231]

Не раз ей вспоминалась былая жизнь её,

И в крае нибелунгов счастливое житьё,

И Хаген, поступивший столь беззаконно с нею,

И стала размышлять она, как отомстить злодею.

«Для этого мне нужно, чтоб он попал сюда».

Брат Гизельхер ночами ей снился иногда,

И нежно целовала она его во сне.

Увы, погибнуть должен был и он в чужой стране!

Вновь пробудил сам дьявол, бургундам на беду,

В ней прежнюю обиду[232] и к Гунтеру вражду,

Хоть встарь облобызалась в знак мира с ним она.

Опять одежда у неё была от слёз влажна.

Кримхильда сокрушалась и днём, и в час ночной,

Что стала против воли язычнику женой.[233]

А кто её принудил? На ком вина лежит?

Всё те же Хаген с Гунтером, кем Зигфрид был убит.

Отныне лишь о мести тайком она мечтала

И думала: «Коль скоро я вновь богата стала

И недругам заклятым могу сполна воздать,

Пришёл черёд и Хагену жестоко пострадать.

Тем, кем погублен Зигфрид, я не забыла зла,

И если б снова с ними судьба меня свела,

За мужа заплатили б они его вдове».

Вот что за мысли у неё засели в голове.

Был предан королеве любой её вассал —

Не зря казною гуннов столь щедро осыпал

Граф Эккеварт отважный, Кримхильдин казначей.

Никто в державе Этцеля не смел перечить ей.

И вот она решила: «Мой муж так добр со мною,

Что даст он мне возможность увидеться с роднёю

И приглашенье в гости пошлёт шурьям своим».

Кто знал тогда, что смерть она готовила родным.

Почил король однажды и, отходя ко сну,

Сжал, как всегда, в объятьях красавицу-жену —

Кримхильду больше жизни любил седой супруг,

И тут былые недруги припомнились ей вдруг.

Она сказала мужу: «Супруг и государь,

Коль скоро мной довольны и ныне вы, как встарь,

Хочу я убедиться, что так оно и есть,

И оказать моей родне прошу большую честь».

Ответил Этцель сразу – он не умел хитрить:

«Готов желанье ваше я удовлетворить

И вашим славным братьям на деле доказать,

Какую дружбу ради вас питает к ним их зять».

Промолвила Кримхильда: «Не скрою я от вас,

Мне очень бы хотелось, чтоб у сестры хоть раз

Млад Гизельхер, и Гернот, и Гунтер побывали,

А то уж люди тут меня безродною прозвали».[234]

Воскликнул Этцель пылко: «Владычица моя,

Принять здесь ваших братьев почту за счастье я,

Коль дальняя дорога не испугает их».

Возликовала у неё душа от слов таких.

Прибавила Кримхильда: «Тогда через гонцов

Уведомите в Вормсе всех трёх своих шурьёв,

Что в гости с нетерпеньем сестра и зять их ждут,

И в скором времени они с дружиной будут тут».

Король ответил: «Просьбу не повторяйте дважды —

Сынов почтенной Уты сильней я видеть жажду,

Чем хочется на братьев вам снова бросить взор.

Жаль, что они не вспомнили о нас до этих пор.

Доверю быть послами я шпильманам своим[235]

И, если вы согласны, уже заутра им

В бургундские пределы отправиться велю».

С зарёю смелых шпильманов призвали к королю.

Они без промедленья явились в пышный зал,

Где Этцель на престоле с супругой восседал.

Король на Рейн обоих в посольство отрядил,

Им выбрал сотоварищей и платьем всех снабдил.

В путь собрались посланцы, две дюжины числом,[236]

И ведено им было великим королём

Звать Гунтера с дружиной к нему на пир честной.

Потом был тайный разговор у них с его женой.

Державный Этцель молвил: «Скажите в Вормсе так!

Своим шурьям желаю я всех возможных благ

И жду, что побывает у нас моя родня.

Гостей приятней, чем они, нет в мире для меня.

Коль ближние Кримхильды проведать нас хотят,

Я у себя принять их сердечно буду рад.

Пусть в дальний путь сбираться начнут уже сейчас —

Хочу я летом видеть их на пиршестве у нас».

Спросил отважный Свеммель, из шпильманов один?

«К какому надо сроку прибыть им, господин?

День празднества заране назвать прошу нижайше».

Король сказал послу в ответ: «Солнцеворот ближайший».

«Исполним», – молвил Вербель, и тут гонцам шепнуть

Сумела королева, чтоб до отъезда в путь

Они для разговора зашли в покои к ней.

Немало этот разговор сгубил богатырей.

«Коль мне, – она сказала, – вы услужить не прочь

И передать согласны моим родным точь-в-точь

Всё то, в чём их уверить я от души хочу,

Я вам наряд богатый дам и вас озолочу.

Представ на Рейне, в Вормсе, пред братьями моими,

Должны вы неизменно твердить в беседах с ними,

Что грустной не случалось меня здесь видеть вам

И что привет сердечный шлю я всем своим друзьям.

Пускай исполнят просьбу супруга моего

И к нам на пир прибудут хотя бы для того,

Чтоб их сестру безродной не смели гунны звать.

На месте их я съездила б сюда уже раз пять.

Пусть знает брат мой Гернот, прославленный герой,

Что не любим никем он так сильно, как сестрой.

Надеюсь, он на праздник, который будет здесь,

Вассалов лучших привезёт, чтоб оказать мне честь.

Скажите Гизельхеру, что по его вине

Ни разу в жизни плакать не приходилось мне

И для меня обняться отрадно будет вновь

С тем, от кого я видела лишь верность и любовь.

Поведайте и Уте, какой мне тут почёт.

А если Хаген дома остаться предпочтёт,

Спросите, кто ж укажет бургундам путь сюда —

Ведь здесь, у гуннов, долго жил он в юные года».[237]

Не поняли посланцы, зачем так нужно ей,

Чтоб был владетель Тронье в числе её гостей.

Пришлось ошибку эту им искупить в бою,

Где Хаген взял недёшево с врагов за жизнь свою.

Затем гонцам посланье к трём королям вручили,

Они казны и платья довольно получили,

Чтоб при дворе бургундском им было чем блеснуть,

И государь с супругою их отпустили в путь,

Хоть шпильманы в дороге не мешкали нимало,

А всё ж ещё быстрее везде известно стало,

Что повелел им Этцель на праздник звать шурьёв.

Стал этот праздник роковым для многих удальцов.

Посланцы, не слезая с седла по целым дням,

Из края гуннов мчались к бургундским рубежам.

Не зря они спешили: не вправе медлить тот,

Кто приглашение на пир трём королям везёт.

В Бехларене оказан им был приём почётный.

Их всем необходимым маркграф снабдил охотно.

С женой своей и дочкой просил посланцев он

Друзьям на Рейне передать приветы и поклон.

В дорогу он дозволил отбыть гостям своим

Не прежде, чем подарки вручить успели им.

Сынам почтенной Уты, а также ей самой

Велел поведать Рюдегер, что чтит их всей душой.

Он наказал Брюнхильду уведомить о том,

Что искренне ей предан и рад служить во всём.

Когда же на конь снова вскочили два гонца,

Хозяйка обещала им молить за них творца.

Задерживаться Вербель в Баварии не мог,

Но в Пассау он всё же заехал на денёк.

Скажу вам, не гадая, просил его иль нет

Епископ Пильгрим передать своей родне привет,

Что золотом осыпал двух шпильманов прелат[238]

И рек: «Уверьте вормсцев, что буду очень рад

Детей сестры увидеть я у себя в стране.

Их навестить на родине едва ль удастся мне».

Как ехали посланцы, к бургундам путь держа,

Я до сих пор не знаю, но с целью грабежа

Никто на них в дороге не думал нападать,

Затем что гнева Этцеля любой страшился тать.

Явились в Вормс на Рейне через двенадцать дней

Два шпильмана отважных со свитою своей.

Немедля доложили об этом королям,

И Гунтер слово обратил к бургундским удальцам:

«Кто эти чужестранцы и из какой земли?»

Но королю ответить вельможи не могли.

Тогда владетель Тронье был спешно призван в зал.

Он Вербеля со Свеммелем узнал[239] и так сказал;

«То шпильманы лихие у Этцеля на службе.

Они в года былые со мною жили в дружбе

И присланы, наверно, к нам вашею сестрой.

В честь Этцеля примите их с любезностью большой».

Гонцы дворца достигли и въехали во двор.

Мир шпильманов столь гордых не видел до сих пор.

К приезжим подбежала толпа проворных слуг,

Чтоб вещи и оружие принять у них из рук.

Наряд дорожный гуннов[240] был так богат, что в нём

Они могли бы тут же предстать пред королём.

Сочли послы, однако, что слишком он неярок,

И предложили челяди их платье взять в подарок.

На это меж бургундов охотники нашлись,

И пришлецы в такую одежду облеклись,

Что – головой ручаюсь – не слышал слыхом свет,

Чтоб был когда-нибудь посол роскошнее одет.

Затем с почётом были отведены они

Туда, где ждал их Гунтер в кругу своей родни.

Встал Хаген торопливо и устремился к ним.

Ему гонцы учтивые в ответ: «Благодарим».

Осведомился тотчас он у друзей былых,

Во здравии ли Этцель и что слыхать у них.

Немедля отозвался из шпильманов один:

«По-прежнему наш край цветёт и здрав наш властелин».

Со спутниками Вербель был к трону подведён.

Через толпу героев с трудом пробрался он,

Зато уж принял гуннов учтивее король,

Чем принимал других послов когда-нибудь дотоль.

К ним обратился Гунтер: «С приездом, господа!

Я Этцелевым людям безмерно рад всегда.

Мне, шпильманы, сдаётся, моей сестры супруг

Сюда по делу важному своих отправил слуг».

С поклоном молвил Вербель в ответ на речь его:

«Да, прибыл я по воле владыки моего.

Ваш зять с сестрою вашей вам шлют привет большой

И заверяют, что они вас любят всей душой».

«Приятно это слышать, – сказал король послам. —

Как поживает Этцель и хорошо ли там,

У вас в стране, Кримхильде, родной сестре моей?»

Вновь смелый шпильман слово взял: «На свете нет людей,

Которые бы жили счастливей, чем она.

Судьбой довольны Этцель, дружина и страна.

Когда к вам отправлялся с товарищами я,

Здоровы были мой король и вся его семья».

«Растроган я приветом, – воскликнул Гунтер тут, —

Который зять с сестрою мне так любезно шлют.

Сердечное спасибо и вам, гонцы, за весть,

А то уже тревожиться стал о сестре я здесь».

Два младших государя явились в зал чуть-позже —

Не сразу их успели уведомить вельможи,

Что от сестры любимой известие пришло.

Млад Гизельхер её послов приветствовал тепло:

«Любой, кто служит зятю, – для нас желанный гость.

Когда бы вам приехать на Рейн ни довелось,

Тут вы друзей найдёте и обойдутся с вами,

Как обходиться надлежит со старыми друзьями».

Промолвил Свеммель: «В этом у нас сомнений пет.

Я выразить не в силах, сколь искренний привет

Мне вам король с супругой велели передать.

Во всём судьбою взысканы у вас сестра и зять.

Она меня просила напомнить вам о том,

Что вы всегда друг друга любили с ней вдвоём.

Но самым первым делом мы сообщить должны,

Что вас и братьев ждёт на пир король моей страны.

Шурьёв он приглашает прибыть к его двору.

А если не угодно вам повидать сестру,

Рассчитывает Этцель, что, дав ему отказ,

Вы хоть поведаете нам, чем прогневил он вас,

Будь вы совсем чужими владыке моему,

И то пора бы в гости приехать вам к нему.

А уж родных-то братьев своей супруги славной

Увидеть у себя в стране он вправе и подавно».

Сказал на это Гунтер: «Послы, ответ я вам,

Потолковав с друзьями, через неделю дам,

А вы пока с дороги ступайте отдыхать[241] —

Неблизкий и нелёгкий путь вас скоро ждёт опять».

Возвысил голос Вербель: «Прошу простить за смелость,

Но не уйдёт наш отдых, и очень бы хотелось

Нам с госпожою Утой поговорить сперва».

Млад Гизельхер такой ответ дал на его слова:

«Препятствовать не станем мы в этом вам, друзья.

С охотой и радушьем вас примет мать моя,

И ваш приход доставит большую радость ей —

Вы присланы Кримхильдою, родной сестрой моей».

Затем он гуннов к Уте отвёл без долгих слов.

Весьма приятно было ей увидать послов.

Она им оказала внимание и честь,

Они же передали ей от милой дочки весть.

Хозяйке храбрый Свеммель сказал, шагнув вперёд:

«Вам наша королева привет сердечный шлёт.

Сильней всего на свете – я слово в том даю —

Прижать к груди хотелось бы Кримхильде мать свою».

«Увы, – вздохнула Ута, – ничем тут не помочь.

Сама уже давно бы я навестила дочь,

Лежи чуть-чуть поближе от нас её страна.

Дай бог, чтоб были счастливы и Этцель и она.

Ничей приезд желанней, чем ваш, мне быть не мог.

Когда вам в путь сбираться опять настанет срок,

Заранее об этом меня предупредите».

И обещали ей гонцы дать знать о дне отбытья.

Потом на отдых были они отведены.

Меж тем король бургундский со всех концов страны

Своих друзей ближайших созвал держать совет,

Что лучше и разумнее – поехать или нет.

Знатнейшие меж ними уверили его,

Что к Этцелю он должен прибыть на торжество.

Лишь Хаген, разъярённый, как никогда дотоль,

Сказал вполголоса: «Мы все погибнем там, король.[242]

Сестры остерегаться по гроб вам надлежит:

Немало претерпела она от нас обид.

Собственноручно мною убит её супруг,

А вы на праздник к Этцелю решились ехать вдруг!»

Король в ответ: «Что было, того не будет вновь.

Кримхильда возвратила родным свою любовь,

Когда в знак примиренья мне поцелуй дала.

Нет, друг мой Хаген, лишь на вас она быть может зла».

Угрюмо Хаген бросил: «Словам послов не верьте,

Обид не позабудет она до самой смерти.

Вам потерять придётся у гуннов жизнь и честь.

Всем нам супруга Этцеля тайком готовит месть».

Не согласился Гернот с ним и на этот раз:

«Страшиться мщенья, Хаген, причина есть у вас,

Но то, что вы боязни за жизнь свою полны,

Ещё не значит, что сестры мы избегать должны».

Млад Гизельхер добавил: «Коль скоро за собою

Вы знаете провинность перед моей сестрою,

Останьтесь здесь, на Рейне, а нас сопровождать

Поедут те, кто никогда не смел ей досаждать».

Вскипел владетель Тронье: «В край Этцеля дорогу

Получше, чем другие, я знаю,[243] слава богу,

И в этом убедитесь вы, государь, вполне,

Коль с непреклонностью такой внять не хотите мне».

Начальник кухни Румольт был мнения того же:

«Скакать на праздник к гуннам вам, короли, негоже.

Иль гости в Вормс не ездят? Иль оскудел ваш двор?

Вы все с советом Хагена считались до сих пор.

Но раз теперь нет веры тому, что он сказал,

Вам повторит и Румольт, ваш преданный вассал:

Покинуть не стремитесь отечество своё.

Что общего у вас с сестрой и Этцелем её?

Чем плохо вам на Рейне, где ваша жизнь прекрасна,[244]

Где вражеские козни нисколько не опасны,

Где дорогого платья у вас полным-полно,

Где милых дам вы любите и пьёте всласть вино?

К тому ж еды вкуснее нигде вам не дадут.

Но если даже это вас не удержит тут,

Подумайте о жёнах – уж ради них одних

Без толку рисковать собой не след в краях чужих.

Страна у вас богата, вот и останьтесь в ней,

Где вы от бед нежданных защищены верней,

Чем во владеньях гуннов: бог весть, что будет там.

Послушайтесь же Румольта – добра хочу я вам».

Возвысил голос Гернот: «Оставим спор пустой.

Коль так любезно в гости зовут нас зять с сестрой,

Ответить им отказом не позволяет честь,

А те, кто на подъём тяжёл, пусть остаются здесь».

Сказал на это Хаген: «Посмотрим, кто был прав.

Меня не осуждайте за мой строптивый нрав,

А лучше снарядитесь в дорогу к гуннам так,

Чтоб нас врасплох не захватил и самый хитрый враг.

Коль вы решили ехать, извольте дать приказ

Вассалам в Вормс собраться, а я найду для вас

Меж ними десять сотен бойцов как на подбор,

Которые помогут вам Кримхильде дать отпор».

Обрадовался Гунтер: «Такой совет мне мил».

Во все концы державы гонцов он отрядил

И созывать вассалов в столицу им велел.

Кто из бургундов знал тогда, какой их ждёт удел!

Сошлись они по зову владыки своего.

Три тысячи их было иль более того.

Распорядился Гунтер коней и платье дать

Всем тем, кто к гуннам вызвался его сопровождать.

Помчался в Тронье Данкварт, что Хагену был брат.

Оттуда он с собою привёл большой отряд.

Слепили взор оружьем и платьем дорогим